Став в 1994 году жителем «столицы мирового кинематографа», я, естественно, ожидала, что попадаю в суперсовременный город с небоскребами и всеми его мыслимыми и немыслимыми совершенствами, а столкнулась, в первую очередь, с парадоксальным «безархитектурьем». Нет, конечно, помпезных небоскребов, шикарных (и не очень) вилл, красиво оформленных «шапинг центров», сумасшедших фривейных развязок в Городе Ангелов, как и повсюду в Штатах, хватает. Но наряду с ними тянутся бесчисленные и бесконечные улицы, окаймленные лишь подобием домов, этакими полугаражами-полусараями, отличить которые друг от друга можно разве что по вывескам обосновавшихся в них лавчонок. Плоские, посыпанные гравием крыши с фасада стыдливо задекорированы ложными козырьками, да и то не везде. Улицы эти настолько безлики, что невозможно бывает запомнить и найти место, в котором уже не раз побывал. Ориентир один – их названия.
И это не гетто, не обиталище бедноты, а основное лицо Лос-Анджелеса за пределами центральных улиц и пары-тройки «беверли хиллсов». Та самая одноэтажная Америка. В ней нет фонтанов и водоемов, при здешнем-то знойном климате, нет ни скульптур, ни монументов – одни лишь торговые рекламы на щитах.
Что же касается даунтауна – делового центра Лос-Анджелеса, то многие годы горожане предпочитали обходить его стороной. Его прекрасные здания, заброшенные и ветшающие, были оккупированы хомлессами всех мастей, наркоманами и уличными бандами. В дневные часы там еще функционировали разношерстные мелкие и крупные фирмы. А после пяти улицы пустели, и даже полиция туда не рисковала соваться. В первые годы эмигрции мой младший сын работал в одной такой фирме и рассказывал, что выстрелы и нападения посреди бела дня там были делом привычным.
Правда, последнее время наметилась тенденция отвоевания даунтауна у бездомных. Реставрируются уже существующие здания, строятся новые. В частности, с началом века там появился суперсовременный Концертный зал им. Уолта Диснея, а совсем недавно открылся еще более модерновый музей современного искусства The Broad. (Я расскажу о нем в главе: «Эли Брод и его музеи».)
Но речь сейчас не о даунтауне, а о жизни города в целом. В нем не увидишь таких привычных и желанных нам с детства праздничных оформлений улиц и площадей. То есть они есть, но поскольку все здесь – и дома, и офисы – частное, то и украшают свою собственность (на Рождество, на Хэллоуин) кто во что горазд и в основном – дешевым ширпотребом из магазинов Target или Kmart.
Еще лет 10–15 назад на Рождество очень красиво оформлялись интерьеры в моллах (торговых центрах) – чтобы приманивать покупателей. А потом началась всеамериканская травля христианской символики представителями других религий (в первую очередь – иудаизма). Мол, елки, звезды и Санта Клаусы оскорбляют их религиозные чувства. И тут же был введен запрет на традиционные рождественские елки в «шапинг центрах»; на пожелания Marry Cristmаs, которыми обменивались продавцы и покупатели (отныне можно говорить только Happy Holidays), на песенку «Джингл белл», на Санта Клауса с его оленьей упряжкой и неизменным «Хо-хо-хо» и т. д. Нонсенс! Особенно если учесть, что Америка возникла, как христианская страна, что и на сегодняшний день около 78 процентов ее населения исповедует христианство, а значит могла бы и постоять за свои духовные ценности.
Более того, уже много лет СМИ пугают американцев возможными терактами именно в праздничные дни, советуя сидеть дома, за плотно закрытыми дверями, отменив дальние поездки, перелеты и поздние прогулки. (А в Штатах очень принято именно на праздники собираться всей семьей, где бы кто не жил.) Американцы – народ законопослушный и внушаемый, так что в эти дни в городе особенно тихо и безлюдно.
Собственно, на улицах Лос-Анджелеса, тех, что без крупных магазинов, всегда тихо и безлюдно. Встретить прохожего – редкость, разве что совершающего утреннюю пробежку. (И если встретится, то обязательно поздоровается, скажет вам пару слов о погоде.) На многих улицах за ненадобностью даже отсутствуют тротуары.
Поскольку и телевидение на знаменательные даты никак не реагирует (гонят круглый год в новостях одну чернуху или многочасовые breaking news – преследование убегающего на машине преступника), то можно считать, что праздников нет вовсе – в нашем понимании. Хотя… есть Парад Роз на Новый Год (желающие его увидеть собираются загодя, с вечера занимая места на центральной улице Пасадины, всю ночь жгут костры и согреваются спиртным), Парад голливудских звезд, или что-то в этом роде, шествия латинос – на их национальные праздники, и еще – гейпарад на Хэллоуин по всем известной в городе геевской улице Санта Моника.
На собственно Лос-Анджелес приходится миллиона четыре жителей. Тогда как в агломерации Большой Лос-Анджелес, протянувшейся на 200 км и состоящей из нескольких, слившихся воедино небольших городов (Ирвайн, Глендейл, Сан-Бернардино, Бербанк, Пасадина, Лонг-Бич, Санта-Ана, Анахайм, Риверсайд, и т. д.) проживает порядка 20 миллионов человек.
Поскольку местность, им занимаемая, казенно говоря, пересеченная – горами, ущельями, руслами сухих рек, то из одного пункта Большого Лос-Анджелеса в другой фривей порой бежит среди дикой природы, что поначалу кажется очень странным и непривычным: вроде как и город, и не город. Кстати, селиться на склонах холмов, а то и на их вершинах здесь считается особым шиком – повыше от городского шума и грязного воздуха. (Хотя последние десятилетия воздух в перенасыщенном транспортом Лос-Анджелесе грязным не назовешь. С этой напастью властям удалось справиться.)
Несмотря на то, что мы живем теперь в двух шагах от таких всемирно известных гигантов, как Warner Bros, The Walt Disney, Universal Studios, что с нашего патио днем просматривается гнездо небоскребов даунтауна, а вечером – огни Юниверсал, наша Homeowners Association разместилась на склоне дикой горной гряды Сан-Габриэль, окантовывающей с севера долину Сан-Фернандо, в которой лежит Бербанк с его киностудиями.
Обитатели дикой природы сами приходят к нашему порогу. По ночам вокруг воют койоты и ухает филин с высокой сосны, над крышей; на крыльце греются ящерицы; прожорливые белки дочиста объедают фрукты с посаженных мною деревьев; семейство очаровательных оленей (а то и целое стадо, этак в дюжину голов) регулярно наведывается, чтобы обглодать все наши розы и прочие съедобные цветы. Пару раз, выйдя на крыльцо, я наталкивалась на деловито трусившую в двух шагах от меня рысь. А к соседям на backyard забредают даже горные львы.
Такая экзотическая картинка характерна практически для любого «спального» района Лос-Анджелеса, даже если рядом нет гор. Потому что в периоды жестокой засухи голодные звери рыщут повсюду, а еноты преспокойно живут на деревьях в городских частных садах. Американцы любят животных, не трогают их, а то и подкармливают (как мы – оленей, хлебом и фруктами), и дикие звери соответственно чувствуют себя среди людей вполне комфортно и ничего не боятся. Один олененок, приходивший к нам за подачками еще со своей мамой, вырос на наших глазах в красавца-самца с большими рогами. Он ест практически с рук, целыми днями лежит на лужайке перед нашей дверью, а в жару я даже устраиваю ему душ из шланга. Вот только отучить его объедать цветы никак не удается.
В нескольких десятках миль от нас плещется гигантский Тихий океан. От одного сознания, что он простирается от ног твоих на половину земного шара, дух захватывает. А если сесть в машину и проехать немного на восток, попадешь в бескрайние, пропитанные зноем пустыни – Мохаве, Долину Смерти, Сонору. Ветры по очереди приносят в город то влажное дыхание океана, то холодную свежесть Аляски, то изнуряющий, нездоровый зной пустынного суховея Санта-Ана. И только дождя, так докучавшего там, на Родине, здесь иногда приходится ждать годами.
Такова вкратце специфика Столицы мирового кинематографа с позиций его рядового и, увы, немолодого жителя. Последнее – к тому, что молодежь всегда найдет себе развлечения: в дискотеках, в ночных клубах, в барах, кинозалах. Но я ведь не об этом. Культурный голод, например, удается частично усмирять за счет каналов московского телевидения.
В Лос-Анджелесе, наряду с описанным выше рутинным существованием, есть множество чудес, только ему присущих. И одно из них – Смоляные ловушки, о которых я и хочу рассказать.
Как-то раз местному отделению полиции, LAPD, расследовавшему дело об очередном убийстве, показалось, что недостающие вещдоки находятся у них под носом – на дне водоема La Brea Tar Pits. Поверхность этой крохотной, с виду неопрятно грязной лужи, словно по недоразумению сохраненной в самом центре города, покрыта маслянистым черным налетом. Время от времени она вспучивается огромным зловещим пузырем, переливающимся всеми цветами радуги, а то и издает странные, утробные звуки. Туда-то и надумало LAPD запустить своего сотрудника – профессионального аквалангиста-ветерана Дэвида Маскаренаса.
Вроде бы ничего особенного. Но дело в том, что это очень опасное место, в котором с доисторических времен находили свою погибель десятки тысяч животных. И хотя озерцо у всех на виду, никому даже в голову не могло бы придти переступить за вязкую береговую кромку смертоносного омута, не то что туда нырнуть.
Что означает La Brea Tar Pits? И Brea, и Tar переводятся как «смола», в первом случае с испанского, во втором – с английского. А pit – небольшая яма, западня, колодец, шурф, шахта… Следовательно – «Смоляные ямы-ловушки». Чтобы понять, насколько беспрецедентно геройский поступок совершил аквалангист LAPD, нужно заглянуть в прошлое.
Сразу оговорюсь, что до него один-единственный – за всю историю колумбовой и доколумбовой Америки – «смельчак» все же нашелся. Им был всемирно известный культурист, звезда Голливуда и бывший «двукратный» губернатор Калифорнии Арнольд Шварценеггер. Разумеется в маслянистые воды таинственного омута он погрузил свое тогда еще богатырское тело не из любознательности, а для съемок фильма Last Action Hero. Но то была больше имитация, иллюзия, основанная на киноэффектах. Кстати, сие гиблое место многократно обыгрывалось Голливудом. Помимо названного – в таких фильмах, как Volcano, Miracle Mile, 1941, Burn Hollywood Burn и других.
Итак, «Смоляная ловушка» сохраняется в первозданном виде несколько десятков тысяч лет. О ее мрачной славе напоминает скульптурная композиция в натуральную величину, запечатлевшая семью мастодонтов. На берегу замерли самка с детенышем, тревожно и беспомощно наблюдая за тем, как на их глазах гибнет засасываемый коварной топью самец.
Это страшное место находится не где-нибудь на безлюдном заброшенном пустыре, а на одной из основных и самых известных улиц Лос-Анджелеса – бульваре Уилшир, в той части, где бульвар проходит через самый центр города и зовется Miracle Mile. «Миля чудес» – деловой, престижный и очень красивый район. Он заполнен небоскребами, бутиками, офисами, ресторанами, ночными клубами, кинотеатрами и музеями, включая те, что находятся на территории Смоляных Ям – LaCMA и Ранчо Ла-Брея, филиал Палеонтологического музея графства. Попутно замечу, что бульвар Miracle Mile, прозванный американскими Елисейскими полями, создавался как район будущего, с максимально удобной для развития автотранспорта инфраструктурой, став эталоном, градостроительной моделью для всей страны.
И вот именно здесь, в центре суперсовременной части мегаполиса, в самом сердце одного из крупнейших городов мира находится этакая язва истории – окно, портал, пуповина, связующая нас – напрямую! – с чревом Земли и с ее канувшим в Лету прошлым.
Когда-то океан, который некому еще было назвать ни «Мировым», ни «Тихим», походя трудился над созданием природного топлива для будущего бесшерстного, а посему зябкого человечества. То есть для нас с вами. Перерабатывая тонны оседавшего на дно отмирающего планктона, он создавал предпосылки для преобразования этой массы в жидкую сырую нефть, заполнявшую шельфовые и прибрежные подземные емкости.
Эпохи сменяли одна другую. На просторах нынешней Калифорнии процветали богатая флора и фауна. На смену мегаящерам пришли более близкие нам млекопитающие. К тем временам нефти под Калифорнией образовалось так много, что она начала то тут, то там просачиваться на поверхность: в горах, вдоль берегов океана – в местах, где печально известный тектонический разлом Сан-Андреас создавал для нее лазейки и щели.
Индейцы давно научились использовать эту загустевающую вязкую массу в своем быту – делали украшения, обмазывали, с целью водоизоляции, каноэ и посуду. Шаманы раскрашивали ею себе лица, приписывая дарам земных недр таинственные свойства. Вдовы делали то же самое, только в знак скорби.
Под нынешним Лос-Анджелесом, на глубине 300 м, разлеглось целое подземное море нефти или чего-то ей подобного, известное, как Salt Lake Oil Field. На Уилшире по сей день сохраняются природные, похожие на капиллярную сеть, скважины или каналы с выходом наружу, сквозь которые поднимается содержимое подземного резервуара. Его называют по-разному: жидкий асфальт, битум, нефть, смола… Отсюда и «Смоляные Ямы». И таких каналов в La Brea Tar Pits ни много, ни мало – целых 100 штук.
Достигнув поверхности, «смола» густеет, делается вязкой и липкой. По свойствам и коварству она не уступает болотной трясине, поскольку к тому же смешана с водой и пузырящимся метаном. Грязь от ливневых дождей и палые листья маскируют места ее выхода, внешне ничем не отличающиеся от твердой почвы. Вот тут-то и начинается самое трагическое…
Неосторожные обитатели древнего мира, попадая в такую смоляную ловушку, становились ее жертвами, поскольку шансов выбраться не было никаких. Чем больше движений делало несчастное животное, тем глубже оно увязало. И что интересно, на одного травоядного приходился как минимум десяток жертв-хищников. Скорее всего, завидев беспомощно барахтающееся живое мясо, они стаей бросались на легкую добычу. И разделяли с ней ее участь.
Происходило это в основном летом, когда смола особенно размягчалась от жары. (Ее температура достигала 140 градусов по Фаренгейту.) Загрузившись очередной порцией погибших животных, смоляная ловушка засасывала ее внутрь, «переваривая» шерсть, кожу и мясо. А вот кости, пропитываясь нефтью, как бы консервировались и прекрасно сохранялись. В холодное время года поверхность ям затвердевала, усыпляя бдительность животных, а к лету все начиналось снова. Из года в год, из тысячелетия в тысячелетие смоляные ямы являли собой многослойное кладбище доисторических животных, буквально нашпигованное их костями.
Самое раннее письменное упоминание о La Brea Tar Pits запечатлено в дневнике францисканца, Отца Креспи, прибывшего в Калифорнию в 1769 году с экспедицией Гаспара де Портолы – первого испанского губернатора Калифорнии. «Мы увидели несколько больших болот какого-то вещества, – записано в дневнике, – похожего на жидкую смолу вперемешку с водой, которое кипело и пузырилось». Данная запись стала указующим перстом на наличие нефти в Западной Америке. И принялись цивилизованные переселенцы повсюду дырявить землю и выкачивать «черное золото». Первые рисунки и фотографии тех лет – сплошной лес нефтяных вышек.
Где-то в начале 1850-х два брата Хэнкок – юрист и землемер, перебравшись в Южную Калифорнию с Восточного побережья, купили здесь ранчо Ла Бреа в 4400 акров. Оказалось, что приобретенная ими земля не только лежала на нефтяной подушке, но и была нашпигована останками давно вымерших животных. В начале ХХ века капитан Аллан Хэнкок, унаследовавший от отца Смоляное Ранчо, начал бурить свою собственность – его скважины давали 4 млн баррелей нефти в год. А заодно и вытаскивать разрозненные кости былых обитателей континента – более 500 тысяч останков за десять лет.
Вокруг ранчо фантастически быстрыми темпами разрастался город, обступая его со всех сторон. Хэнкок, несказанно разбогатевший на нефти и недвижимости, в конце концов отдал предпочтение городской жизни, построив себе на углу Уилшир и Вермонта роскошный особняк в стиле итальянского Ренессанса, с витражами и фресками, с просторной библиотекой, музыкальным салоном, залом приемов и пр. Попутно Хэнкок-младший финансировал строительство первого здания Университета Южной Калифорнии у себя под боком. Его особняк оказался таким образом на территории студенческого городка. Он сохраняется по сей день как мемориальный музей Хэнкока и зал приемов.
Ту часть своего ранчо, на которой находилась целая сотня смоляных ям, Аллан Хэнкок безвозмездно передал графству Лос-Анджелес. На этом месте был разбит парк, унаследовавший в знак признательности горожан его имя – Hancock Park. А рядом со смоляными ямами открыли Музей Ранчо Ла-Брея – George C. Page Museum of La Brea Discoveries.
Внутри музея не только собраны все бесценные находки с Ранчо, но и постоянно функционирует лаборатория, куда поступают для чистки, сортировки и классификации извлекаемые из ям фрагменты скелетов доисторических животных. Лаборатория от общего зала отделена стеклянной стеной, и посетители музея могут свободно наблюдать за работой специалистов. И даже принять при желании участие в выемках, которые продолжаются по сей день.
Разнообразие окаменелостей, найденных в смоляных ямах, поражает. Учеными было идентифицировано более 650 разновидностей животных и растений последнего периода эпохи Плейстоцена – млекопитающие, птицы, грызуны, амфибии, рыбы, моллюски, насекомые. Среди более 30 видов млекопитающих грозные саблезубые тигры, гигантские короткомордые медведи, пещерные львы, дикие лошади, древние бизоны, западные верблюды, американские лошади, ламы, 6-метровые ленивцы, шерстистые колумбийские мамонты с лихо закрученными бивнями, мастодонты с горизонтально растущими бивнями пятиметровой длины, и так далее. Одних только скелетов саблезубого тигра было извлечено больше 2 тысяч. А ужасных волков (Canis dirus) – больше 3 тысяч. (Доисторический волк – самый крупный представитель семейства псовых, за что и был наречен «ужасным».)
Радиометрическое датирование, проведенное в Калифорнийском университете, показало, что наибольший возраст извлеченных окаменелостей 38 тысяч лет. Из ста смоляных ловушек La Brea Tar Pits в активной разработке сегодня продолжает оставаться одна – Яма 91. Ее размер 28 на 28 футов, а глубина 14 футов. Ямы-ловушки находятся прямо в траве газонов уютного тенистого парка Хэнкока, и даже – во дворах и в гаражах окрестных жителей.
Два летних месяца в году, когда «асфальт» в Яме 91 размягчается сам собой (как и тысячи лет назад), ученые приступают к выемке все новых и новых экспонатов. Чем глубже слой, тем древнее. Ямы эти – материальное наглядное пособие истории, естественным путем рассортированное в хронологической последовательности. Так злые шутки природы обернулись для палеонтологов манной небесной, щедрым подарком судьбы.
Среди свыше миллиона извлеченных костей лишь один раз были обнаружены останки древнего человека. Видимо уже тогда наши предки отличались умом и осторожностью. Той единственной двуногой жертвой, угодившей в ловушку 9 тысяч лет назад, оказалась женщина. (Ее реконструированный по скелету облик можно увидеть в музее).
Озерцо на территории парка Хэнкока, в которое рискнул нырнуть аквалангист – одна из 100 смоляных ям Ла Брейи. Разница лишь в том, что остальные ямы лежат вровень с поверхностью, а эта прикрыта слоем воды, метров 6 глубиной. То, что сделал Дэвид Маскаренас, безусловное геройство, чтобы не сказать безрассудство. Слишком велик был риск не вернуться живым, навсегда сгинув в вязком жерле ее дна. Но, проведя час под водой, он вернулся, и рассказал о своих ощущениях:
– Мне приходилось нырять под движущиеся суда, в подводные закрытые резервуары, трубопроводы, меня опускали на дно плотин и причалов… Но это был самый безумный поступк из всех, которые я когда-либо совершал.
За время часовой охоты за уликами он, к своему удивлению, постоянно наталкивался на дне на всевозможный мусор – банки, бутылки, части механического оборудования железнодорожных поездов и даже – якорь. Края ямы были покрыты выступами загустевшей смолы, выглядевшими, как маленькие горы.
– С характерным звуком отрыжки метан вырывается наружу из остроконечных нагромождений смолы или дегтя, – рассказывал аквалангист. – Я бы назвал их цилиндрическими колоннами. Смола достаточно жидкая.
Дважды он застревал в густой студенистой смоле на дне озера и весь, включая маску, был облеплен жирной грязью, полностью перекрывшей ему видимость. На нем был специальный непромокаемый комбинезон, защищающий от любых химических веществ и загрязненных вод, но токсичный метан, просачивающийся из неведомых глубин, проник под маску, вызвав головокружение и помутнение рассудка, а горло жгло огнем. После выполнения задания Маскаренас попал в больницу, где прошел курс реабилитации.
Увязая в смоле, он испытал в объятиях таинственной ямы настоящий животный страх – страх, что она засосет его, не отпустит. На расспросы журналистов Маскаренас честно ответил, что надеется уйти на пенсию прежде, чем его еще раз попросят повторить этот подвиг.
Это, самое опасное в истории полиции США подводное погружение, осуществленное к тому же в роковые для Смоляных Ям летние месяцы, было предпринято LAPD всего лишь в поисках оружия, использованного, как полагают, в громком убийстве 2011 года. Что именно Маскаренасу удалось найти, в интересах следствия не разглашалось.
Лесные пожары, или как их здесь называют, brush fire, для Калифорнии явление привычное, они вспыхивают спонтанно то тут, то там, десятками очагов за год, уничтожая всю растительность в горах, а главное – угрожая жилым массивам. А ведь в Большом Лос-Анджелесе, как впрочем и во всем штате, постройки в основном деревянные, на «спичечных» каркасах из брусьев two by four, прикрытых с двух сторон тонкими листами drywall.
Подобная тенденция в строительстве – мера вынужденная, продиктованная соображениями безопасности на случай землетрясений, благо климат позволяет. Но такие постройки являются прекрасной пищей для огня, и огромному мегаполису сгореть в одночасье ничего не стоит. Так что калифорнийцам приходится лавировать между двумя бедами – попытаться уцелеть во время землетрясения, которое не сегодня, так завтра непременно произойдет, и при этом не сгореть в огне.
Калифорния не случайно пользуется печальной славой одного из самых пожароопасных штатов Америки, в котором пожарные службы круглосуточно начеку, постоянно находятся в состоянии повышенной боевой готовности. По сути, его бы следовало называть не Золотым штатом, а Огненным.
Где-то за сутки до пожаров температура воздуха начинает резко расти, появляется горячий ветер, дующий не с океана, как обычно, а к океану, воздух становится настолько сухим, что у всех начисто пересыхают дыхательные пути. А иные так просто задыхаются. Процент влажности падает до катастрофической отметки 10-8-3-1%. Люди буквально изнывают от мигрени, аллергии, раздражительности или наоборот рассеянности и депрессии, всё делая невпопад. Прохожие двигаются как сомнамбулы, натыкаясь друг на друга, на фривеях резко возрастает число нарушений, а следовательно и аварий. И уже по одним этим признакам всем сразу становится ясно – проснулась Санта-Ана, значит жди очередных сюрпризов.
Еще в 1938 году писатель Раймонд Чандлер в своем рассказе Red Wind дал этому зловредному суховею такую характеристику: «С ночи из пустыни задул ветер. Это была сухая горячая Санта-Ана, которая врывается вниз через перевалы в горах и от которой закручиваются волосы, зудит кожа, сдают нервы. В такие вечера каждая попойка кончается дракой. Кроткие домохозяйки пробуют лезвия кухонных ножей и поглядывают на шеи своих супругов. Случиться может все что угодно.»
Это уж точно, случиться может все, что угодно, вплоть до убийств и самоубийств. Недаром в Швейцарии в период аналогичных ветров, которые там зовутся «феном», возрастает число самоубийц, а при вынесении приговора за преступления, совершенные в тот же период, фен официально выступает в роли смягчающего вину обстоятельства.
Санта-Ана несется к океану со скоростью, способной достигать 100–130 км/час, иссушая на своем пути и без того хронически страдающие от недостатка влаги дикие травы, кустарники и деревья, превращая их в идеальную пищу для огня. При этом их даже не нужно поджигать. Самовозгорание здесь дело привычное. А что происходит дальше, предугадать нетрудно – раздуваемое ветрами пламя охватывает огромные территории, покрытые полусухим кустарником. Потому здешние пожары так и зовутся: brush или bush fire. Еще недавно зеленевшие склоны гор превращаются в обугленные остовы кустов и деревьев. Но самое страшное, когда огненный зверь в содружестве с этим знойным дьяволом пустыни подбирается к жилым районам. Когда спешно готовят к эвакуации тысячи семей, а ехать некуда, поскольку на фривеях и хайвеях, скрывшихся за дымовой завесой, уже буйствует огонь.
Именно так сгорел в 1956 году прибрежный город Малибу, а в 1964 и 1977 – Санта-Барбара. Шквальный ветер разносит огонь по округе. Ежегодные калифорнийские пожары наносят штату огромный материальный и моральный ущерб. Самые, пожалуй, сильные и разрушительные бедствия ознаменовали приход к губернаторской власти Арнольда Шварценеггера. Природа устроила в его честь прямо-таки адову феерию на всю Южную Калифорнию – от Лос-Анджелеса до Мексики, перекинувшись на ее территорию, от Тихого океана до Невады, почти уже подобравшись к Лас-Вегасу.
Так что же из себя представляет эта злосчастная Санта-Ана? Что это за феномен такой? Зарождается она в районе высокогорного Великого Бассейна (Great Basin), расположенного между Скалистыми горами и Сьерра Невада. Принято ошибочно считать, что эти «ветры ведьм», как их называют, становятся горячими и сухими за счет прохождения через пустыни Мохаве и Сонора. На самом же деле здесь действуют весьма своеобразные механизмы. Санта-Ана может спонтанно возникнуть когда угодно, но чаще всего являет себя ранней весной и осенью, т. е. когда в пустынях еще преобладают низкие температуры. Стекая под воздействием сил гравитации с высокогорья в низины, холодный воздух разогревается в результате сжатия под возрастающим атмосферным давлением. Так как воздух этот уже стал сухим и горячим, воздушные массы низин, смешиваясь с ним, быстро теряют свою влажность и тоже разогреваются. Санта-Ана циркулирует по спирали вокруг области высокого давления, и, раскручиваясь, устремляется в сторону тихоокеанского побережья.
Наиболее сухим и горячим ветер становится, достигнув графств Лос-Анджелес, Орандж, Сан-Диего и Тихуана. Температура в этих районах резко подскакивает до 38 °C и выше, а влажность так же резко падает. На его пути мгновенно высыхает не только воздух, но и склоны гор, превращая растительность в готовое топливо. Проходя через горные перевалы и каньоны, суховей набирает скорость и может достигнуть силы урагана. Именно этот роковой набор жары, сухости и скорости создает идеальные условия для возникновения пожаров.
Зловредный суховей не случайно носит, на первый взгляд, безобидное название Санта-Ана, где «Санта» не имеет ничего общего ни со святостью, ни с добреньким Санта Клаусом, а Ана – с женским именем. Название произошло от испанского vientos de Sanatanas. Vientos означает «ветер», а Sanatanas – редко встречающаяся форма Satan #225;s – стало быть «ветер Сатаны»! Вот теперь все сразу становится на свои места.
Остается разобраться, почему ветры Сатаны оказывают такое пагубное воздействие на самочувствие людей, в чем их секрет и коварство. Проносясь над пустынями, они захватывают с собой пыль, мелкие песчинки, пыльцу, грибковые споры плесени и прочие аллергены, раздражающие слизистую оболочку и вызывающие аллергию. Но и это, к сожалению, далеко не всё.
Ученые считают, что основное зло кроется в ионах. Напомним, ионы это электрически заряженные частицы, которые накапливают в себе положительные и отрицательные заряды в зависимости от преобладающих природных условий. Земля заряжена всегда отрицательно. Свежий, чистый и влажный воздух, легко отдающий положительно заряженные ионы почве, в идеале тоже заряжен отрицательно. Только в такой среде мы чувствуем себя легко и комфортно.
Однако что же происходит, когда дует Санта-Ана? Исследования показали, что в горячих сухих ветрах накапливаются в огромных количествах положительно заряженные ионы, причем процесс этот начинается уже за 10–12 часов до возникновения ветра. (Не потому ли аллергики и просто нездоровые люди чувствуют его приближение заранее?) Они не могут быть нейтрализованы, поскольку отсутствует влага, которую могла бы впитать земля.
Микробиолог Калифорнийского университета Беркли, Альберт Крюгер, открыл и доказал экспериментально, что если отрицательно заряженная среда убивает бактерии, стимулируя защитные механизмы организма, то избыток положительных ионов существенно снижает их функции, а так же провоцирует выработку огромного количества стрессового гормона серотонина, вызывающего неадекватную смену настроений, необоснованное чувство тревоги, бессонницу, головные боли и головокружение. Под воздействием Санта-Аны уровень содержания серотонина в крови может повыситься у человека на 1000 % и более. Даже кровь в эти дни сворачивается значительно хуже. Доктор Крюгер, а так же русский ученый Д.А.Лапицкий доказали, что причина ухудшения самочувствия при сухом горячем ветре заключается в неспособности организма в положительно заряженной среде поглощать жизненноважный кислород.
Но основной бич Калифорнии и ее отличительная особенность – печально известный всему миру разлом Сан-Андреас, в буквальном смысле разрезавший ее на две части, с юго-востока на северо-запад, и растянувшийся на 1300 км – от мексиканской границы до бухты Сан-Франциско. Он рассекает всю толщу земной коры, уходя вглубь ее на 25 км. Это самый беспокойный и самый сейсмически активный тектонический разлом на планете, где землетрясения силой 8 баллов случаются примерно раз в столетие. В 80-х годах академик Андрей Сахаров даже предложил американцам радикальный метод – «разрядить» Сан-Андреас термоядерным взрывом.
Именно Сан-Андреас стал виновником катастрофического землетрясения 1906 года в Сан-Франциско, с магнитудой около 8 баллов, в считанные секунды превратившего красивейший город Соединенных Штатов в руины. Толчки ощущались от Орегона до Лос-Анджелеса. Около 3 тысяч человек погибло и 300 тысяч осталось без крова. Почва вдоль разлома – на территории в полтысячи километра, сместилась почти на 10 метров.
Следующим крупным землетрясением в этом регионе было, как известно, Нортриджское – в Большом Лос-Анжелесе, в 1994 году, с магнитудой 6,7 баллов. После него Сан-Андреас словно затаился, пребывая в несвойственном ему, настораживающем покое. Казалось бы можно расслабиться и передохнуть. Ведь во многих семьях месяцами, если не годами, держали у дверей сумки с провизией и вещами первой необходимости – just in case. Однако, похоже расслабляться-то как раз и не следует.
В силу своей природы Сан-Андреас не может и не должен находиться в покое. Потому что это сегмент срединно-океанического хребта, граница между двумя колоссальными тектоническими плитами – тихоокеанской и северо-американской, которые находятся в постоянном движении, причем движутся они в противоположных направлениях относительно друг друга.
Скорость, с которой Западная оконечность Калифорнии между Сан-Франциско и Лос-Анджелесом смещается на север, может показаться ничтожной – всего два см в год. Но если представить, что прямо на разломе мы построили или купили дом, что кстати сказать совсем не исключено, то в первый же год его разорвет пополам – лопнут стены, а за 10 лет половинки дома сместятся относительно друг друга на 20 см, и в образовавшуюся щель можно будет просунуть не только руку, но и голову. За 50 лет этот просвет увеличится до одного метра.
Исследовав грунт и скальные породы, геологи пришли к заключению, что за исторически обозримое прошлое береговая часть Соединенных Штатов съехала на север на 300 миль, полностью изменив прежний ландшафт. Зафиксировать данное явление удалось по гранитам блока Салиния, которые, как предполагают, были оторваны от массива Сьера-Невада далеко на юге и своим ходом прибыли в район Сан-Франциско. За миллионы лет те же процессы оторвали от Северо-американского материка часть суши, заполнив образовавшуюся щель океанской водой. Именно так возник узкий и длинный Калифорнийский залив-трещина и полуостров Калифорния. Процесс этот продолжается по сей день. В районах пустынь, в частности на равнине Карризо, четко видна линия разлома Сан-Андреас. В этих местах подвижки земной коры непредсказуемы. Даже течения и русла рек могут меняться. После очередного землетрясения было зафиксировано, что течение небольшой реки неожиданно повернуло вспять, а ее русло передвинулось на 120 м в сторону.
Так что у жителей Калифорнии (и у фильммейкеров Голливуда) есть полный простор для фантазии, поскольку им остается только гадать, какая участь уготована в будущем западной части штата: стать полуостровом, островом или потонуть в океанских пучинах, на манер легендарной Атлантиды.
Когда вдоль разлома происходят слабые, регулярные сотрясения, это считается хорошим знаком. Потому что они помогают напряжениям, возникающим в недрах земной коры, разряжаться «безболезненно». Если же в разломе наступает длительное затишье, это может означать только одно, считают ученые – возникновение «замкового эффекта»: плиты на своем пути встретили преграду, зацепившись друг за друга, скажем, выступом скальной породы. Но они не могут остановиться. Они должны двигаться. И возникшая заминка рано или поздно будет устранена через прорыв преграды. Для нас лучше рано, чем поздно. Потому что напирающие с двух сторон силы не исчезают, а накапливаются. Взламывание «замка» и будет землетрясением. Чем дольше затишье, тем оно сильнее.
В 1906 году Сан-Франциско, оказавшийся в эпицентре такого взрыва, в считанные секунды был разрушен на 80 %, погибло 3000 человек, а 300 тысяч из 410 остались без крова. Разрушения наблюдались на колоссальной территории в 640 км, протянувшейся вдоль линии разлома. Поверхность земли оказалась местами вспученной, местами вспоротой. Края разлома сместились за один день на 6 метров.
Случись такой силы землетрясение в наши дни (а магнитуда его была выше 8 баллов по шкале Рихтера), жертв и материального ущерба, согласно прогнозам, будет несоизмеримо больше. Ведь в Калифорнии сегодня проживает 35 млн человек.
Сан-Андреас не случайно считается не только самым длинным и самым активным, но и самым изученным на Земле тектоническим разломом, на котором тестируют все виды сейсмической техники. Его постоянно лихорадит.
Увы, человечество так и не научилось прочитывать сценарий подземных событий, предугадывать их. Но на то, чтобы изучить досконально коварного «врага» и все его повадки, американское правительство не жалеет средств. До недавнего времени землетрясения исследовали только одним методом – акустическим. Сейсмометр – прибор для наблюдения за колебанием почвы, по сути микрофон, приставленный к земной груди. Для научных рефератов и диссертаций этого может и достаточно, но никакой практической помощи такие прослушивания дать не могут.
Однако сейсмологи считают иначе. Для того, чтобы улавливать нарастающую нестабильность земных недр, как предвестник возможного землетрясения в районе разлома Сан-Андреас ими была смонтирована сеть из 250 GPS-станций, отслеживающих движение земной коры и вырабатывающих сигнал тревоги. Данная технология позволяет предупредить о начале стихийного бедствия всего лишь за считанные секунды до первого толчка. Но и этого, говорят они, может оказаться достаточно, чтобы успеть перекрыть подачу газа в трубопроводы, начать аварийную блокировку АЭС, включить торможение скоростных поездов и т. д. (при условии, конечно, что все эти службы будут мгновенно оповещены), что позволит существенно снизить сопутствующий ущерб и сберечь человеческие жизни. Но все понимают, нужно что-то совсем иное, принципиально новое. И это новое, похоже, начинает зарождаться.
Так, группа компьютерщиков-программистов совместно с геологами разработала компьютерную модель «Виртуальная Калифорния», в которую было введено около 600 маленьких и больших разломов, образовавшихся вокруг Сан-Андреас, и динамика их движется. Созданную модель прогнали на 40 000 лет вперед и получили данные, согласно которым в этом регионе примерно каждые сто лет должно случаться землетрясение силой 7 баллов и выше.
На основе компьютерного моделирования был сделан неутешительный прогноз: В ближайшие годы в районе Лос-Анджелеса может произойти землетрясение, значительно более сильное, чем предполагалось, материальный ущерб от которого зашкалит за 150 миллиардов долларов. «Южный сегмент разлома Сан-Андреас находится буквально на девятом месяце беременности землетрясением», – сделал холодящее душу сравнение директор Калифорнийского центра изучения землетрясений, Томас Джордан. Как говорится, спасибо, что предупредил.
Кроме того был обнаружен еще один разлом, ответвляющийся от основного и притаившийся непосредственно под Лос-Анжелесом – разлом Пуэнте-Хиллс. Если эпицентр прогнозируемого землетрясения придется на него, считают одни специалисты, это может спровоцировать самый масштабный и трагический катаклизм Америки. Наихудший сценарий событий, говорят другие, ожидает нас в том случае, если первой скрипкой станет сам Сан-Андреас, поскольку именно над ним проложено большинство водопроводов, газопроводов и линий электропередачи. Около 60 % питьевой воды поступает в Южную Калифорнию по трем большим акведукам, которые проходят через этот разлом…
Вот как раз об акведуках и пойдет речь в следующей главе.
По аналогии со старым анекдотом (когда одесситов спрашивают, кто такой Ришелье, те бойко отвечают: «Не кто, а что – памятник!»), если спросить жителя Лос-Анджелеса, кто такой Малхолланд, то для большинства, особенно для эмигрантов, это будет «не кто, а что» – улица! Причем не просто улица, а элитная и одна из самых живописных в графстве. Она начинается от тихоокеанского побережья Малибу, называясь Mulholland Highway, бежит через долины и лесистые склоны на Восток, затем взбирается на Голливудские xолмы, становясь Mulholland Drive, и 22 мили вьется по дуге по их вершинам. С каждой ее точки открываются потрясающие виды на Лос-Анджелес. На холмах, вдоль этой улицы-шоссе расположены дорогие особняки зажиточных, ревниво охраняющих свою клановость американцев (не заручившись согласием соседей, вы не сможете купить дом на улице Малхолланд).
В этом длинном, трудно запоминающемся, но всем хорошо известном названии увековечено имя человека, ставшего для Калифорнии богом и дьяволом в одном лице, благословенного и проклятого одновременно. Человека, которому Лос-Анджелес, а, следовательно, и вся Калифорния (потому как огромный мегаполис определяет лицо штата), обязаны сегодняшним процветанием, и которому жители штата слишком многого никогда не смогут простить.
Уильям Малхолланд родился в 1855 году, в Ирландии. Его детство прошло в Дублине. В 15 лет он сбежал из дома. Устроившись юнгой на торговое судно, переплыл Атлантику, и в начале 70-х высадился на восточном побережье Америки, добравшись до Нью-Йорка. Ни денег, ни образования, ни жизненного опыта у него, естественно, не было, а потому, чтобы выжить, он соглашался на любую, даже самую тяжелую работу.
Узнав из газет о существовании такой земли, как Калифорния, в которой круглый год зреют «диковинные оранжевые плоды» и не бывает зимы, задался целью до нее добраться. Билет на корабль смог купить только до Панамы, а оттуда уже – как придется, где пешком, а где подрабатывая матросом на попутных судах. Так в 1877 году Малхолланд оказался в Сан-Франциско. Нигде не задерживаясь подолгу, нанимался то землекопом, то лесорубом, то шахтером.
Осев в Лос-Анджелесе, подрядился землекопом в небольшую частную компанию, занимавшуюся городским водоснабжением. И именно с этого самого момента начинается судьбоносное развитие карьеры безродного бродяги-эмигранта – той самой карьеры, что принесет ему великую славу и несмываемый позор, а что до жителей графства, то одним – богатство и процветание, а другим – смерть или мытарства.
Как-то раз, когда бригада расчищала траншею от сорняков, рядом остановился экипаж. Из него вылез важный господин и, понаблюдав за действиями рабочих, спросил, чем они занимаются. «А тебе-то что?», – буркнул за всех строптивый ирландец. Господин вежливо поинтересовался, с кем имеет честь беседовать, на что тот ответил: «Тебе не все равно? Мы делаем свое дело и делаем его, как надо, остальное не имеет значения». Незнакомый господин, оказавшийся хозяином компании, попросил грубияна по окончании рабочего дня зайти к нему в контору.
Уверенный, что его увольняют, Уильям с мрачным видом побрел в контору. Но, к великому удивлению ирландца, вместо расчета ему вручили бумагу о назначении его инженером строительных работ. Видимо, хозяин обладал завидной прозорливостью, сумев разглядеть в простом землекопе потенциального лидера и незаурядные способности. И не просчитался.
В последующие годы воодушевленный фантастическим виражом фортуны Малхолланд с необычайной быстротой набирал знания и опыт исключительно путем самообразования. После дня работы под палящими лучами солнца он корпел ночами над учебниками по математике, гидравлике, геологии и другим предметам. Восемь лет спустя, после той знаменательной встречи у траншеи, он стал руководителем компании. А затем – главой Отдела воды и электроэнергии муниципалитета. (Эта должность сохранится за ним вплоть до рокового 1928 года.) В муниципалитете Малхолланд сблизился с Фрэдом Итоном, своим предшественником на должности директора, молодым потомственным строителем, в чьей голове суждено было зародиться идее доставки воды в Лос-Анджелес через гигантский акведук.
Лос-Анджелес, основанный в 1781 году 46-ю испанскими колонистами, как Селение Девы Марии, царицы ангелов, получил статус города всего за пять лет до появления на свет самого Малхолланда. А развиваться начал после того, как в 1892 году в окрестностях города были обнаружены залежи нефти. Однако продолжал пребывать третьесортным провинциальным захолустьем, которому не приходилось и помышлять о соперничестве с такими городами Америки, как Нью-Йорк или Сан-Франциско. Ведь для того, чтобы нормально функционировать и расти, городу в первую очередь нужна вода, а Лос-Анджелес с трех сторон окружали пустыни. С четвертой – соленый океан. Большие реки, Колорадо и Керн, протекали слишком далеко. Ближайшая – река Оуэнс, в предгорьях Сьерра-Невады. Собственная же река, Лос-Анджелес, наполнялась лишь в редкие периоды дождей, а все остальное время выставляла на обозрение свое начисто пересохшее, заросшее кустарником русло.
Фред Итон сумел убедить деловые круги города, что для того, чтобы Лос-Анджелес стал полноценным городом, его нужно обеспечить надежным и регулярным водоснабжением, поскольку артезианской воды, его питавшей, надолго не хватит. А вот уговорить Малхолланда взяться за разработку и претворение в жизнь этого крупнейшего проекта века ему удалось не сразу.
К тому времени Малхолланда уже считали пионером в области использования метода гидравлического возведения намывной плотины, который он использовал при сооружении дамбы Silver Lake Reservoir. Его новаторство привлекло к себе всеобщее внимание в первую очередь потому, что в ту пору дамбы возводились в США повсеместно – десятками тысяч. Метод Малхолланда, в частности, был успешно применен правительством при строительстве дамбы Gatun в зоне Панамского канала.
Откуда брать воду для Лос-Анджелеса, выбирать особенно не приходилось, и друзья сконцентрировали свои усилия на реке Оуэнс. Операция эта с самого начала базировалась на обмане, подкупах и финансовых аферах, поскольку на заре XX века Оуэнская долина была заселена фермерами, хозяйства которых в ту пору процветали, принося хорошие прибыли. У фермеров долины к тому времени уже имелся свой собственный ирригационный проект. Легальным путем отобрать у фермерской общины воду и закрыть принятый к разработке проект было невозможно, и Итон использовал всю свою смекалку, изворотливость и сообразительность для достижения поставленной цели. По фальшивому удостоверению несуществующей компании он получил доступ к закрытым документам земельной описи Оуэнсской Долины и начал потихоньку скупать фермы вдоль будущей трассы акведука.
Тем временем Малхолланд, сменивший Итона в должности директора городского отдела водоснабжения, обрабатывал финансовых магнатов Лос-Анджелеса, пытаясь собрать необходимые средства для строительства акведука. Живописуя, какими станут в скором времени орошаемые земли и как подлетят они в цене, он советовал без промедления скупать их в первую очередь в долине Сан-Фернандо, прилегавшей к Лос-Анджелесу с северо-востока и представлявшей в ту пору собой малонаселенную пустошь. Малхолланд верил сам в то, что говорил, и был так красноречив и убедителен, что богатые предприниматели, спешно объединившись в синдикат, последовали его совету. Первым выкупил огромный участок за 50 тысяч долларов Харрисон Отис, владелец газеты «Лос-Анджелес Таймс». Не отстал от него и другой газетный король, его зять Гэри Чандлер. Вслед за ними принялись скупать земли железнодорожные магнаты, транспортные, нефтяные.
В результате всей этой операции владельцы газетного картеля, Отис и Чандлер, сказочно разбогатели. Несколько лет спустя им уже принадлежало 300 тысяч акров земли, ставших основой гигантского агробизнеса, существующего по сей день. (Газета «Лос-Анджелес Таймс» по-прежнему принадлежит этой семье.)
К 1905 году необходимые средства были наконец собраны, и Малхолланд смог приступить к строительству. Сооружение акведука, протяженностью больше двухсот миль, длилось шесть лет. В строительных работах было задействовано 5 тысяч рабочих, новейшая техника и 6 тысяч мулов. Малхолланд работал как одержимый. Если выходила из строя техника, он заменял ее мулами. Если гибли люди, он нанимал новых.
Для нужд строительства был построен огромный цементный комбинат и две мощные электростанции. Прокладывая дорогу акведуку, рабочие пробили 140 туннелей, проложили вдоль водной трассы железнодорожные пути, шоссейные дороги, протянули линии электропередач и телефонные кабели. Вода перебрасывалась из реки и озера Оуэн частично по бетонным желобам или каналам, но в основном – по огромным стальным трубам четырехметрового диаметра. Разница в высоте между уровнем озера и города позволяла обходиться без насосов и минимизировало затраты на электричество, что значительно удешевляло и облегчало эксплуатацию акведука. Его строительство было завершено в 1913 году, в рекордно короткие сроки. Лос-анджелесский акведук был признан техническим чудом мирового масштаба. На его торжественном открытии, в день, когда в город начала поступать импортируемая вода, Малхолланд сказал свои скупые, но знаменитые на всю страну слова: «Вот она! Возьмите ее!».
Уже через пять лет площадь орошаемых земель в Долине Сан-Фернандо, как и обещал инвесторам Малхолланд, увеличилась в 25 раз, превратив графство Лос-Анджелес в самый богатый сельскохозяйственный район страны, а сам город – в фантастически быстро развивающийся мегаполис. Акведук был построен так добротно, рационально и надежно, что функционирует бесперебойно по сей день.