Газзаты Георгий

Родился 23 декабря 1939 года в городе Гори, ГССР. Учился в русской школе № 7. В 1963 году поступил в Ленинградский институт текстильной и легкой промышленности на экономический факультет. В период обучения посещал курсы по изучению Эрмитажа. После окончания института работал начальником ОТиЗ на Хашурской галантерейной фабрике. Одновременно работая на производстве, заочно обучался на историческом факультете в Юго-Осетинском государственном педагогическом институте.

Работая в научно-педагогической области, в то же время писал художественные произведения.

За весь период его творческой работы – как научной деятельности, так и преподавания в вузе – изданы две монографии по экономике и более тридцати научных трудов статейного характера, а из художественной литературы – два романа, три публицистические книги и сборник рассказов. В настоящее время продолжает свою творческую работу в области художественной литературы и публицистики.

Осенний листопад

– Энн, столько времени стоишь у окна, смотришь на осенний листопад и безмолвствуешь. Понимаю, когда в такую моросистую погоду долго смотришь на любимую тобой аллею, подобный день настраивает на грустные размышления. Ты хоть и стоишь спиной, но не хочется думать, что глаза твои печальным взглядом взирают на осенний листопад. Мне трудно представить такое твое удрученное настроение, дочь моя.

Конечно, бывает, в такой осенний пасмурный день чуткого, впечатлительного человека, коим ты являешься, настраивает на тоскливые и грустные размышления; а меня, старого отца, глядящего на твое безмолвное состояние (не нахожу другого слова) – на меланхолию. И в эту хмурую, унылую погоду – хоть я не вижу лица твоего, но чувствую, с каким тоскливым взглядом смотришь на любимую тобой аллею, – незримая печаль охватывает и меня. И мне тяжело смотреть и думать: «Отчего, дочь моя, сегодня у тебя такое грустное настроение?..»

Хотя… хотя не нахожу в этом чего-то особенного, странного!.. Бывает, от подобной угрюмой погоды порой человека охватывает неизъяснимая, а иногда безотчетная, замшелая, затаенная досада от чего-то случившегося. И мне, глядя на тебя, невольно думается: «Отчего ты сегодня так?! Что за томительное уныние охватило твою душу, дочь моя, что так, почти с полчаса, пребываешь в молчании?»

Понимаю! Была бы мать твоя жива, ты так долго не пребывала бы в таком безмолвии и с таким унынием не взирала бы на любимую тобой аллею. Поделилась бы с ней своими думами, и она, проявив материнское, женское участие, смогла бы утешить… и облегчить грусть твою. А я отец, и мне нелегко видеть, как ты столько времени стоишь у окна и тоскливым взором смотришь на листопад в аллее.

– Па, ты почему встал? Продолжил бы сидеть. Тебе нелегко ходить… Устал сидеть в кресле?.. Слышала, Мальвина вошла, поправила плед, подбросила поленья в камин – стало теплее. Не надо было вставать.

– Ничего, дочь моя Энн. Врачи же прописали чаще ходить, разминать конечности. Вот и я по мере возможности стараюсь двигаться… Но… но у меня в такую пасмурную, сырую погоду обычно в суставах ноет… Но сейчас не этот недуг меня беспокоит… больше беспокоит твое такое сегодняшнее настроение. Отчего ты сегодня так, Энн?! Что за грусть охватила твою душу? Конечно, я… не буду спрашивать, чего ты не пожелаешь рассказать отцу своему. Женское сердце, как я уже сказал, в подобном случае всецело может довериться в откровении только матери… А я отец, и мое беспокойство в другом: как мог бы я проявить участие в утешении грусти твоей, Энн? Когда в иные дни, бывало, смотрел и видел печаль на твоем лице, ты должна знать, – всегда мне бывало тревожно. Особенно твой молчаливый взгляд на все, почти на все… Помню еще с детства, если что-то тебе не нравилось, ты всегда отвечала вопрошающим взглядом и задумчивым молчанием. И мы с матерью твоей с тревогой это воспринимали. А на этот раз уже второй день, как ты ушла в себя, и сегодня с утра ты опять неразговорчива, стоишь у окна столько времени и слова не промолвишь. Может… может, сегодняшнее твое такое настроение от последнего выступления в The Royal Opera, где, как я знаю, пела арию «Горная Фея»?

– Нет, па! Не то!.. Я выступала два дня тому назад в Covent Garden и пела арию «Розамунда».

– Ну и как?! Опера прошла, и кто-то из газетчиков написал что-то неладное, что заставило пребывать в таком удрученном состоянии?.. Я всегда слежу за прессой и читаю каждый отзыв о твоих выступлениях. Чуть ли не с первых твоих дебютов на оперной сцене я, кроме похвалы газетчиков и театральных критиков, ничего пока не слышу и не помню. Разве что-то было такое в прессе? Что?.. Я с утра только и делаю, что просматриваю прессу, и ни вчера, ни сегодня ничего подобного не заметил.

Но вот вспоминаю первые твои дебюты и как ты всегда ревниво на отзывы прессы и театральных критиков реагировала. И когда видела, что в газетах похвалы бывало больше, главное от оперных критиков, как сияло твое лицо, как это всегда тешило твое самолюбие… Не говоря о том, как мы – мать твоя и все домочадцы – всегда бывали рады твоему такому успеху. Да, всегда мы одинаково были рады и счастливы от твоих успехов на оперной сцене. Твой голос обвораживает слушателей, о первых же твоих выступлениях с восторгом писала вся изысканная пресса Мейфэйра[1]. А главное, многие из королевского двора, посетив оперу и послушав твой голос, с восхищением делились впечатлениями с прессой. Помню, я читал: когда попросили принца Эдуарда сказать несколько слов о твоем выступлении, он отвечал: «Такого голоса у певцов «Ла Скала»[2], что приезжают из Италии, не услышать. Наша… их превосходит!» Запомнилась и одна выдержка из газеты «Норзерн Стар», в которой печаталось интервью молодого, но уже выдающегося композитора сэра Чарльза Стэнфорда, который, отвечая на вопрос корреспондента, с восторгом говорил: «Какой голос! Какое сопрано! Настоящее bel canto!» To же писали и «Лондон Дейли Миррор», и «Морнинг Пост», и другие.

– Да, па, все это помню… Почему подошел к окну?.. Здесь же холодно!

– Ничего, Энн, и я люблю осеннюю погоду и, бывает, с интересом наблюдаю за подобным листопадом. Вспоминаю, как и мы с матерью твоей часто прогуливались по аллее и, ступая по шуршавшим под ногами жухлым опавшим листьям, много рассуждали об этом периоде года. Помню, однажды, прогуливаясь в такое осеннее время по аллее, она сказала: «Джо, всегда интересно, что происходит в природе, особенно в это четвертое время года. В ней есть что-то такое особое, мистическое, только ей присущее: кажется, осень несет на себе какую-то печать потаенной особой ноши; что-то окончательное, заключительное и отличительное от трех других времен года… И это заставляет задуматься».

И мнения наши о временах года, и особенно об осени, часто совпадали. Помню, как она, рассуждая об осени, потом говорила: «Джо, пусть не удивит тебя, если, думая об осени, я приведу такое сравнение о состоянии чувств. Конечно, весна прекрасна в своем пробуждении природы и цветении, и это можно сравнить с чувством, связанным с рождением младенца. Лето – это радость и блаженство от первых шагов дитяти. Но осень в этом случае похожа на состояние матери, что вынашивала плод в чреве своем до наступления родов, три времени года – девяносто дней. И в чувствах – после периода в девяносто дней – это можно сравнить с тем состоянием сердца матери, с тем, что чувствует она в ту минуту, когда из чрева ее на свет появляется новая жизнь. А потому осень не исключена тех природных прелестей, что ей присущи, – изобилие и красота красок, в которые облачается вся живая природа перед началом суровой зимы… А потому осень настраивает на особые, высокие чувства».

И часто мать твоя, уходя в рассуждения, заключала: «Я почему-то осень люблю больше, чем другие времена года. Осень – это полнота… изобилие всего того, чем человек и все живое может жить и радоваться до следующего года, до наступления весны».

– Да, па, мать была впечатлительная. Об этом многие, кто вспоминал ее, часто говорили…

– Энн, вот сейчас, когда стою рядом и уже смотрю на твое лицо, к сожалению, замечаю, может быть и впервые, – что-то на душе твоей неспокойно. Что тебя беспокоит, что тревожит твое сердце, дитя мое?.. Отвечаешь молчанием?! Да, а… жаль, а была бы мать твоя жива, она могла бы разделить твою печаль. Но-о-о!.. Раз нет желания… больше не буду спрашивать. Главное, чтоб со здоровьем было хорошо.

– Па… Что же!.. Можно… Могу и с тобой поделиться!..

– Слушаю, что за причина грусти твоей, дочь моя?

– Он… не пришел на спектакль!..

– Он не пришел?.. И он один из тех твоих поклонников… кого я могу знать?

– Нет, па, ты не знаешь его… Он обещал и не пришел на спектакль.

– Ты пригласила, а он не пришел на спектакль?!

– Да, па! Я пригласила. А он не пришел…

– Энн… я не буду спрашивать, если нет у тебя желания называть его имя, кто он, какого положения в обществе, другое… Но как?! Ты пригласила, а он не пришел на спектакль!

– Да, па, обещал и не пришел на спектакль. А имя… имя… Зовут его Роберт… А положение, положение в обществе?.. Он… он… моряк.

– Моряк?.. Ты сказала – моряк?!

– Да, па, он моряк!.. Па, где находится Карибский океан? Атлантический я знаю, слышала, есть и Тихий океан, а Карибский океан где?

– Карибского океана, Энн, не существует. Есть Карибское море, а точнее внутреннее, полузамкнутое море бассейна Атлантического океана между Северной и Южной Америкой. И вокруг этого, скажем, замкнутого моря находятся на севере Соединенные Штаты, на западе Мексика, а на юге несколько латиноамериканских стран.

– И в этом замкнутом море много пиратов?

– Да, действительно, там плавает много пиратов – корсаров и буканьеров. И с ними королевство наше ведет настоящую войну.

– Значит, он воюет с пиратами, и потому моряка этого называют… грозою пиратов!

– А-а-а… тот, о ком речь, конечно, он капитан корабля, раз его считают грозой пиратов Карибского моря.

– Да, он… капитан того большого корабля, что считают грозой пиратов.

– И… и где же ты познакомилась с ним? И он, этот гроза пиратов, не изъявил желания присутствовать на твоем выступлении и услышать твоего голоса?

– Па, это на балу… у лорда Гулд в честь его шестидесятилетия, где присутствовал и барон Уилсон со своей молодой невестой. И там, на этом балу, познакомилась с этим капитаном Робертом, который тоже был приглашен на этот бал.

– И на том балу ты должна была выступать?

– Нет, была так приглашена. И на том балу, па, прямого знакомства с ним не было, мы только обменивались взглядами… Только виделись и… смотрели друг другу в глаза… Обменивались взглядами… прямого знакомства не было…

– Как же так?! Обменивались взглядами, а знакомство?!

– Да, па, обменивались взглядами… А было это так: на балу у лорда Гулд я стояла с леди Элизабет. Подошла к нам Надя…

– Надя?..

– Да, Надя, дочь русского посла.

– Русского посла… Графа Шувалова?

– Да, дочь русского графа. Надя такая кукушка, она не упускает ни одного бала, карнавала, ни одного в свете званого вечера, везде и всюду она там…

– Энн, ты сказала, она дочь графа Шувалова… посла России? Я что-то припоминаю ее… Интересно, не она ли?.. Во время начала второй Крымской войны посол России был болен, и я приносил к графу домой уведомление военного департамента. Граф был лежачий больной, и к нему проводила меня дочь его молодая… Нет, еще юная, светлая синеглазая юная леди. Она мне показалась… красивой. И не она ли?

– Да, па, Надя – красивая леди. Но поговаривают, что она не дочь, а племянница посла. Но такая!.. Первая сплетница в Мейфэре!.. Бывает она везде и всюду. Не упускает ни одного бала, карнавала, званого вечера или презентации чего-либо. Но говорунья!.. Ее еще в высшем свете называют корзиной сплетен, а другие нашли ей более подходящее имя – кукушка. Вот она и… Это она меня с ним… и познакомила.

– Но ты же сказала, что прямо не знакомилась, а только взглядами?

– Да, па! Прямого знакомства не было, но… лучше расскажу. Впрочем, было так. Как я сказала, на балу у лорда Гулд стояла я с леди Элизабет… Подошла к нам Надя, наклоняется мне к уху и поверх веера смотрит куда-то в зал и говорит:

– Энн, и ты, Элизабет, не шевелитесь, стойте ровно и продолжайте беседу. Один молодой джентльмен, Энн, не сводит с тебя глаз. Ты на прицеле… А какой красавец! Какой стан! Стройный высокий белокурый блондин.

– Кто он? – спросила я.

– Не знаю. Впервые вижу. Нигде, ни на одном балу его я не видела. Вижу первый раз. Давай немного отойдем в сторону, станем вон у той колонны и посмотрим, как он… на его действия.

Мы отошли немного в сторону, встали у одной из колонн зала… И Надя опять, обводя глазами поверх веера зал, щебечет на ухо:

– Энн, я так и думала. Они со своим другом пошли за нами, тоже остановились. Не оглядывайся, встань чуть левее, голову держи профилем… Вот так! У тебя красивый нос! Разговаривай со мной… Какой стан! Какая талия! С такой благородной осанкой каким молодцом он смотрится!.. А мундир как сидит, опоясанный широким, также с позолотою, поясом! Прямо витязь!..

Помню, я спрашивала:

– А что такое «витязь»?

И она отвечала:

– Витязь? Ну… это эсквайр, или джентльмен по-русски. – И сказала потом: – Только почему-то на бедре у него не сабля, как это я видела у героя Русско-турецкой войны Скобелева, а маленький кинжал.

– Не кинжал, – вмешалась в разговор леди Элизабет, – а красивый морской кортик… Также с золотой рукоятью.

– Красивый морской кортик! Значит, он моряк, – сказала тогда Надя, – я в военных мундирах разбираюсь.

– Вот почему, когда я спрашивал, ты сказала, что он моряк!

– Да, па, она же назвала его моряком. Па, а кто такой Скобелев, этот герой Русско-турецкой войны?

– Герой Русско-турецкой войны?.. У Русско-турецкой войны длинная история, и война эта продолжается по настоящее время. И нам, англичанам с французами и другими союзниками Европы, прямо или косвенно приходится в ней участвовать. Некоторых русских военачальников этой войны я и по фамилиям могу назвать, с ними на дипломатических встречах приходилось общаться. Главнокомандующий русской армии граф Румянцев, начальник объединенных войск князь Потемкин, ну и…

– Па, я спросила про героя Русско-турецкой войны Скобелева.

– Русского героя этой войны Скобелева?.. Русские ведут успешную войну с турками, и у русских в этой войне могут быть герои, и не один. Русская армия действительно сражается доблестно, быстро вытеснила Турцию из Крыма, и теперь русские хотят вовсе вытеснить турков из Черного моря и пытаются выйти к Средиземноморью. Вот сегодня в утренних газетах я читал сообщение, что русские уже приближаются к столице Османской империи Константинополю и собираются осаждать. Но мы задействовали все ведомства – пока в основном дипломатические, – чтоб приостановить их и помешать им взять столицу Османской империи Стамбул, или, что то же самое, Константинополь.

– Хотите помешать?.. Англия же не воюет с русскими, почему вы им хотите помешать?

– Да, мы хотим помешать взятию Константинополя, это не в наших интересах. Овладев этими воротами на Ближний Восток, русские могут выйти и к Средиземноморью. И мы как раз должны успеть вовремя вмешаться, чтоб русских остановить. Пока успешно работает наша дипломатия… Как раз к этому времени мы подтянем военный флот к проливу Дарданеллы и русским дадим понять: в случае наступления на Константинополь наша военно-морская эскадра начнет бомбардировать войска, наступающие на столицу турков Стамбул. Кстати, сегодня в утренних газетах я читал, что русские войска, продвигавшиеся к столице Османской империи Константинополю для ее осады, возглавляет Белый генерал и, кажется…

– И почему – Белый генерал?..

– Ну да! И фамилией генерала, который рвется осадить и захватить Константинополь, является… Ты спрашивала,

знаю ли я русского героя Скобелева? В утренних газетах как раз сообщается о Белом генерале Скобелеве, который вот-вот ворвется в Константинополь, и Османская империя падет.

– Значит, это тот русский герой Скобелев, о ком говорила Надя?

– Да, должно быть, он и есть этот русский герой Скобелев.

– А почему его называют Белым генералом, этого Скобелева?!

– Дальше о нем в газете пишут, что является он молодым смелым генералом, и конь под седлом у него белый. Прямо на передовой, где ведутся бои и… обстрелы, он на своем белом коне объезжал передовые позиции, чтоб подбодрить свою кавалерию и солдат. И также в газете пишут, что этот Белый генерал, когда появляется на передовой на своем белом коне, наводит ужас на воинов-турков. И теперь промедли наш дипломатический корпус, этот Белый генерал возьмет Константинополь.

– А зачем пытаетесь остановить? Пусть этот Белый генерал, он же герой, и берет столицу турков Константинополь.

– Энн, этого допустить ни в коем случае нельзя. Так считает правительство, парламент, военное министерство, и особенно против того, чтоб Константинополь стал русским, сама королева Виктория. И мнение британского правительства такое: «Русским нет необходимости находиться на Ближнем Востоке, в Средиземноморье, в непосредственной близости к Суэцкому каналу, где наши интересы являются приоритетными». Тот акт нашей дипломатии и военно-морской маневр у пролива Дарданеллы русским дает знать, как выразился лорд Дерби: «Для русского медведя местом обитания является обширная Сибирь, и мы им помешать продвигаться в том направлении, даже если пожелаем, не можем». Да бог с ним, с этим генералом Скобелевым. Что было дальше с капитаном, с кем не успела познакомиться?

– Да, Надя расхваливала этого Белого генерала Скобелева и говорила, что видела его на балу в Петербурге. Молодого и стройного… Очень похожего на этого моряка, или… как там… капитана. И тогда, при беседе, продолжая поглядывать на капитана поверх веера, она сказала, что схожесть она находит не только в росте, стройности, но и в одинаковом раскосом орлином взгляде… «Какой красавец!» – продолжала она повторять. Но различия между героем Скобелевым и капитаном, говорила она потом, она видела в том, что волосы у того русского героя, что шевелюрой спускались на лоб, были цвета шатен, а у капитана, грозы пиратов, что также шевелюрой спускаются на лоб, были белокурыми.

Потом при разговоре, обращаясь к Элизабет, говорила: «Взгляни, как он смотрит на примадонну». Затем, обратившись ко мне, произнесла: «Боюсь… взглядами этих орлиных глаз, примадонна, перья твои будут обожжены…»

Что ж, па, буду до конца… откровенна. После подобного разговора и похвал, а особенно последних ее слов, что от взгляда орлиных глаз перья мои будут обожжены, я вдруг произвольно, не прервав разговора с Надей, повернулась и посмотрела в сторону, где этот гроза пиратов, по ее словам, должен был стоять. И… и взгляды наши пересеклись и… и на миг застыли. Мы оба смотрели друг на друга не отводя глаз. Да, я тогда застыла в странном, труднообъяснимом словами зачарованном состоянии под взглядом его действительно чуть раскосых глаз. Мне, не знаю как, трудно было отвести взгляд от его глаз. Он… как и я, не отводя взгляда смотрел прямо мне в глаза. Па, не знаю сколько… но мы долго так стояли и смотрели друг другу в глаза. Казалось… мы вели глазами какую-то неестественную, овеянную волшебством беседу о чем-то странном, но почему-то очень важном, желанном, нужном нам обоим, при этом ощущая неизъяснимое чувство необходимости нашей дальнейшей близости…

– И… и дальше что?..

– Надо отдать должное хитрой смекалке Нади, которая в полголоса сказала, обращаясь к Элизабет, чтоб они, будто ничего особенного и не произошло, ничего не замечали, продолжили прерванный обыденный разговор. Как бы этим поведением проявляя великодушие. С позволения этих двух леди мне давалась возможность пообщаться, на этот раз пусть взглядами, но пообщаться с героем, грозой пиратов, с капитаном Робертом. И па… Может, мне и не хочется говорить, но тогда нам казалось, что нашими застывшими на миг взглядами мы действительно общались… Вели безмолвный разговор!.. И тогда, не отводя глаз от его взгляда… не помню… но так было: губы мои полушепотом произнесли:

– Надя, завтра у меня выступление в Covent Garden, буду петь «Прекрасная Роза Мунда» и хочу, чтоб этот моряк присутствовал на моем выступлении…

И помню, как сразу последовал ответ Нади:

– Принято указание, минуту постою для отвода глаз и иду выполнять поручение ее величества – первой и прекрасной примадонны.

И она, действительно постояв менее минуты, поздоровалась с кем-то из мимо проходящих леди с кавалерами и, примкнув к ним, отошла.

– Значит, прямого разговора не было… Что же!.. Вообще, бывает и это часто, когда люди взглядами обмениваются мнениями, мыслями, думами без словесного общения. На такое способен не только человек. Подобное свойственно и всему, что обитает на земле, имею в виду животных… Наука ведь знает, как общаются не только наземные, летучие, но и, что странно, подводные существа.

Ну а человек?.. У людей бывает и такое, и многие на это способны, что одним пристальным взглядом на какой-то миг застывших глаз по выражению лица можно прочесть всю предыдущую жизнь собеседника. Передать печальное, или радостное, или что-то очень важное и срочное. А многие даже выражением лица, остротой взгляда могут предупредить о чем-то опасном или радостном. Да, такое бывает, Энн!.. Но вот взглядами объясниться, выразить чувства?! Что же… в чувствах?! Могу согласиться! Мне кажется, это важное, что-то особое, запредельное, подсознательное наитие. То есть общение в чувствах присуще только созданному Всевышним, и Он наделил этим свойством из всех видов только человека.

Да, подобное, что-то похожее бывало и у нас с твоей матерью Джейн, когда не прибегали к многословию, когда взглядами, как говорят, с полуслова понимали друг друга и в зависимости от обстоятельств обменивались эмоциями и чувствами. Впрочем, о чем мы сейчас говорим, Энн, подобное – через чувства искать расположения, – конечно, возможно… И… что же было потом, после такого с ним общения?

– Потом, па, не знаю, сколько мы так могли смотреть друг другу в глаза, общаться взглядами, когда глаза наши застыли в таких вот взглядах. Вдруг капельдинер объявил приглашение в music-hall послушать великого скрипача Иоганна Соломона, который был приглашен на бал. И все спокойно, в том числе и мы с Элизабет, двинулись в сторону music-hall, чтоб послушать этого виртуоза по игре на скрипке. И когда мы с Элизабет также пошли в зал, я спокойно оглядывалась, думала, что и моряк со своим другом также пойдет вслед за нами… Но когда мы уже были в зале и искали места, где сесть… я его там не видела. В зале не оказалось и Нади. И когда на антракте после первой части выступления музыканта мы с Элизабет вышли из зала, подошла Надя и, в улыбке прикрывая свои румяные щеки и поверх веера оглядывая присутствующих своими зелеными кошачьими глазками, скороговоркой, но тихим голосом выпалила:

– Энн, мои действия требуют похвалы, так как я в точности выполнила твое поручение. Зовут его сэр Роберт Лоу Джордж. Он принял приглашение и будет сидеть во второй ложе второго ряда слева в обществе семейства графа Скарборо… Понимаешь, Энн, эта ложа пэра Ричарда Джорджа Ламли, и он приходится им по матери кузеном. А по отцу он также потомственный моряк и тоже приходится кузеном, на этот раз лорду адмиралтейства – Эдварду Лоу, графу Элленборо. А у них какая-то родственная связь с этим… адмиралом Нельсоном. Так что этот Роберт Лоу Джордж – потомственный моряк, и род его восходит к самому адмиралу Нельсону, который победил Наполеона.

– Значит, он будет сидеть во второй ложе второго ряда. Да, во втором ряду, вторая следующая – это ведь ложа пэров Скарборо, – помню, сказала и я тогда.

– Леди Энн, потерпите, я не доложила главного, – продолжила она говорить. – Он, этот молодой красавец, что так мило смотрится, оказывается, является капитаном Королевского военно-морского флота ее Величества. А корабль, которым он командует, называется «Ирландец», и это тот корабль, который охотится за пиратами в Карибском море. И он недавно прибыл из дальнего плавания из Атлантики и привез арестованного им самого… знаменитого пирата пиратов, злодея Сэма Хауэлла, о котором так много писали в газетах. И этого красавца, капитана Роберта Лоу Джоржда, среди пиратов… как там… пиратского «братства» в Карибском море называют грозой пиратов.

Вот что я знаю о нем, па, более ничего. Единственное, что потом еще говорила Надя, так это то, что, когда Надя и леди Маргарет, которая была знакома с Мичмондом, с кем этот Роберт находился на балу, и знакомила Надю, во время беседы с этим Робертом подошел клерк, подал тому конверт и сказал: «Это письмо вам от военного офицера, он ждет ответа». Он, этот Роберт, вскрыл конверт, прочитал письмо и, с минуту помолчав, извинился, сказав, что у него срочный вызов в адмиралтейство… И когда он откланялся и хотел было уйти, Надя напомнила о приглашении на завтрашний спектакль. И он, прощаясь, поблагодарил и сказал: «Мое присутствие по приглашению обязательно! Я непременно посещу спектакль. Мне это необходимо!»

– Подожди, Энн… подожди!.. Зовут его сэр Роберт Лоу… Джордж, и неделю тому назад он прибыл из дальнего плавания по Атлантике и привез арестованного пирата – самого Хауэлла Сэма. Подожди, дай подумать… вспомнить! А странно, как много совпадений.

– Какие совпадения, па?

– Какие?.. А такие совпадения! Послушай, какой день сегодня?

– Сегодня… вторник новой недели.

– Правильно, я же в субботу был в клубе. И там на отчетном собрании присутствовал лорд Эдвард Лоу, и во время ленча лорд Эдвард рассказал, что из Атлантики прибыл фрегат «Ирландец», капитаном которого является его племянник Роберт Лоу Джордж. И что им был арестован известный пират, некий Хауэлл Сэм, за которым он охотился в прибрежных водах Карибского моря целый год. А главное, что он потом рассказал…

– Что потом он, па, рассказал о своем племяннике?

– Дальше он рассказал то, о чем потом, как он говорил, вскоре во всех газетах напишут.

– И что же он сделал такое, что напишут во всех газетах?

– Впрочем, дальше он рассказал, что королевский линейный фрегат «Ирландец», оснащенный ста двадцатью шестью пушками, долгое время охотился за известным пиратом Сэмом Хауэллом по прибрежным водам Америки в Атлантике и, естественно, по Карибскому морю и наконец настиг пиратское судно у острова Антигуа, в узком заливе Сент-Джонс… куда тот заплыл, чтоб укрыться от погони. Корсарское судно в том маленьком заливе и было обнаружено. И капитан Роберт, перекрыв своим фрегатом выход в открытое море, предложил пирату сдаться. Сэм Хауэлл после долгих переговоров и выдвинутых условий согласился и велел своим матросам подняться и задрать паруса, этим давая знать, что пиратский корабль сдается. Матросы поднялись на мачты, разошлись по реям и действительно начали поднимать паруса, а передними парусами, что на носу у корабля и называются стакселем, медленным ходом, используя попутный ветер, повели свой корабль в сторону выхода из залива, то есть в сторону самого сторожевого фрегата «Ирландец», что перекрывал тому выход из бухты. И когда пиратский корабль поравнялся с фрегатом и борта обоих кораблей могли почти соприкоснуться, молодой капитан Роберт Лоу увидев, что матросы, которым был дан приказ их капитаном Сэмом Хауэллом поднять паруса, продолжают оставаться на реях мачт, угадал замысел пиратов…

– Ну а дальше… что дальше произошло, па?

– А дальше?.. Отважный капитан сэр Роберт Лоу угадал хитрое намерение пирата Сэма Хауэлла. А хитрость заключалась вот в чем: когда пиратский корабль поравнялся бы с военным кораблем, то пираты вдруг быстро опять спустили бы паруса, и попутный ветер позволил бы пиратам быстрым ходом проплыть в непосредственной близости от фрегата «Ирландец» к выходу в океан. И, таким образом проплыв мимо и вырвавшись из бухты, быстро удалиться в открытый океан. И расчет был прост: пока военный корабль капитана Роберта развернулся бы и начал бы преследование, каперское судно Сэма Хауэлла, вырвавшись из залива, ушло бы далеко в открытый океан. И если бы такое произошло… А время было уже далеко за полдень… И окажись в открытом океане, пираты могли уйти.

– Ну и что потом случилось, па?

– А случилось то, что, когда каперский корабль поравнялся, а пираты были заняты спуском парусов и корабли находились в непосредственной близости, почти соприкасаясь палубами, капитан Роберт приказал своим матросам и морским солдатам-бомбардирам бомбардировать пиратское судно с прицелом на мачты. А заодно, находясь в непосредственной близости от бортов корабля, штурмовать каперское судно, то есть пойти на абордаж, так как большая часть пиратов находилась на реях мачт. Абордаж судна и рукопашная атака, помимо залпового пушечного обстрела, должны были увенчаться успехом. Смелое решение капитана Роберта ошеломило пиратов, когда военные моряки и матросы фрегата «Ирландец» пиратским же способом, абордажем, начали брать их корабль. Многие пираты, увидев, что перевес был на стороне противника, уже не спускались с мачт, а оставались на реях. Но сражение на палубе продолжалось. И когда капитан Роберт увидел самого предводителя пиратов на капитанском мостике, выхватив шпагу, ухватившись за свисавшую с реи ванту, разогнался и мигом оказался на палубе каперского судна, быстро пробрался на капитанский мостик и оказался перед пиратом Сэмом Хауэллом, который также со шпагой в руке вел сражение с военными матросами фрегата. Сэм Хауэлл, увидев перед собой в капитанском камзоле такого молодого капитана военного фрегата, опешил, и сражение недолго продолжалось. Смелый поступок капитана Роберта ошеломил пирата. Когда молодой капитан припёр пирата Хауэлла к штурвалу его корабля, то, приставив острие шпаги к горлу, скомандовал, чтоб тот громким кличем отдал приказ прекратить сражение и сдаться. И когда этот злодей Сэм Хауэлл увидел, что жизнь его на волоске, а лишнее кровопролитие бессмысленно, то подчинился требованию капитана, и вся его команда сдалась в плен молодому капитану Роберту Лоу. Вот какая новость появится в газетах, обещал всем нам лорд Эдвард Лоу.

– Значит… значит, этот капитан Роберт – герой?!

– Да, он герой Королевского военного флота и, соответственно, будет награжден королевой Великобритании Викторией. Это тоже обещал лорд Эдвард Лоу.

Но, но… Ав конце, когда мы спрашивали подробности об его племяннике, он сделал следующее сообщение: «В ночь 21 ноября 1887 года, то есть в это воскресенье, из военно-морского порта Саутгемптона в три часа ночи по решению адмиралтейства три военных корабля ее Величества отплыли к берегам Турции, и кильватерную струю этих трех военных кораблей возглавляет линейный фрегат «Ирландец», капитаном которого является Роберт Лоу Джордж. И скоро мы услышим о новых, теперь уже о военно-морских подвигах капитана сэра Роберта Лоу Джорджа…» Вот что лорд Эдвард Лоу нам всем рассказал.