Альманах «Российский колокол» № 4 - читать онлайн

Родимой русской стороны

заветны мне равнины, горы,

дубравы, реки, родники,

ее бескрайние просторы,

восходы солнца и закаты,

порывы ветра и дожди,

изысканные ароматы

и широта простой души,

культура, быт, уклад и нравы,

что справятся с лихой бедой,

а также люди без приправы,

что не проходят стороной.

Родимой русской стороны

заветны мне равнины, горы,

дубравы, реки, родники,

ее бескрайние просторы.

Когда-то в облаках парили,

а ныне канули на дно,

ах, мысли, жаль, что вас сломили

печали, горести, вино…

Вы позабыли то, что знали,

любили, чтили и еще

поэту душу окрыляли

и возносили высоко…

Увы, немы, не громогласны,

пусты уже давным-давно,

а были все же так прекрасны,

когда звучали заводно…

Когда-то в облаках парили,

а ныне канули на дно,

ах, мысли, жаль, что вас сломили

печали, горести, вино…

Летят часы, бегут года

стремительно и неустанно,

но путеводная звезда

горит и светит первозданно.

При шуме суетного дня,

в ночной тиши, во тьме холодной

зовет вперед она меня

к мечте заветной, благородной.

Нет, не сбежать от чехарды,

от круговерти всей позорной,

не скрыться от уплаты мзды

и дружбы, где-то краткосрочной,

от расставаний, от беды,

предательства, утрат и горя,

от человеческой вражды,

а также прочего «декора».

Зовет, ведет меня звезда,

и знаю точно: не погаснет,

пока вольна будет душа

или в пороках не увязнет.

Летят часы, бегут года

стремительно и неустанно,

но путеводная звезда

горит и светит первозданно.

Я с трепетом в углу стоял,

смотрел, молился на икону,

закончив, на пол ниц упал

и молвил тихо просьбу Богу:

Родных и Близких сохранить,

пока по свету я скитаюсь,

недуги все их исцелить,

о большем молвить не решаюсь.

Не смею большего просить,

не смею я Тебя тревожить,

лишь только веровать, любить

и благо в мире преумножить.

Я каюсь в смертных всех грехах,

в поступках низких, недостойных,

я пред тобой, в твоих руках

все время в мыслях беспокойных.

Я с трепетом в углу стоял,

смотрел, молился на икону,

закончив, на пол ниц упал

и молвил тихо просьбу Богу.

Я давно поменял жизнь на мили,

покорил не один океан,

много рек и морей, что манили

вдаль от дома, через туман.

Вдаль от дома при полном штиле,

иногда в штормовой ураган,

но я шел в благородном порыве

не в обход, а вперед, на таран.

Не в обход, а вперед, наудачу,

но, конечно же, с верой в душе,

с головой и руками в придачу

да уменьем в своем багаже,

да уменьем и знанием дела,

лень взашей выставив вон,

не щадя сил своих, как и тела,

да немного теряя фасон.

Я давно поменял жизнь на мили,

покорил не один океан,

много рек и морей, что манили

вдаль от дома, через туман.

Мне снится сон в дубравной тишине

близ родника, берущего начало

из глубины земли, что не была в огне

и Человека с плугом никогда не знала.

О, дивная, родимая дубравушка,

прошу, нежнее шелести листвой,

баюкай и шепчи, сестрица травушка,

сказания о красоте земной.

Шепчи о мире чистом и красивом,

в котором грязи не было и нет,

о дивном, ярком, радужно-счастливом,

шепчи мне о мечте из юношеских лет.

Шепчи, шепчи, шепчи неутомимо,

прошу, продли мой утопичный сон,

сердечко успокой, которое ранимо,

пускай споет еще с душою в унисон.

Мне снится сон в дубравной тишине

близ родника, берущего начало

из глубины земли, что не была в огне

и Человека с плугом никогда не знала.

Наконец погасли свечи,

ночь примерила фату,

стихли пламенные речи,

тишина, покой в саду.

Ослепительно сияют

в небе звезды и луна,

озаряют, окрыляют,

опьяняют без вина.

Воздух свеж, благоухает,

дарит дивный аромат,

будоражит и дурманит

тело бренное до пят.

Ветерок уносит в дали

муки дня, сомненья, смоль,

тихонько шепчет о морали,

утоляя сердца боль.

Жаль, но ночь недолговечна,

и крадется уж рассвет,

а так была ведь безупречна,

изящна – дивный силуэт.

Отыскать бы мне на Земле островок,

где люди живут без забот и хлопот,

где деньги не любят точный счет,

где нет нужды, урожай круглый год,

где терн не растет, не красит венец,

где нет в обиходе слов «подлец»,

«плут», «предатель», «прохвост» и «хитрец»,

где каждый первый всегда молодец.

Молодец – удалец, к тому же храбрец,

где девы прекрасны – царицы небес,

где любовь и гармония, веселье и смех,

где чуждо слово, такое как гнев,

где счастье жизни – это не миф,

где к благородству стремленье, порыв

навстречу мечтам в звездную высь,

не кубарем вниз в болотную слизь.

Отыскать бы мне на Земле островок,

где люди живут без забот и хлопот,

где деньги не любят точный счет,

где нет нужды, урожай круглый год.

Пылит дорога и уносит

годины юные мои,

взамен же ничего не просит,

кричит лишь мне: «Не тормози!

Не тормози на поворотах,

будь весел, смел и впереди,

забудь совсем о разворотах,

а душу шире распахни!

Да распахни навстречу миру,

навстречу людям, доброте,

гримасу покажи трактиру

и мчи вперед, к своей мечте!

Вперед, к мечте, она уж близко,

она уже не за горой,

и не пугайся, что так склизко,

коньки надень, беги трусцой!

Беги трусцой, живи с размахом

и будь всегда самим собой,

простись навек, простись со страхом,

имей характер волевой!»

Пылит дорога и уносит

годины юные мои,

взамен же ничего не просит,

кричит лишь мне: «Не тормози!»

Что наша жизнь – мгновение одно,

которое дано нам перед Бездной,

в которую уйти всем суждено

искать покой дорогой бесконечной.

Дорогой бесконечной, но простой,

на ней лишь изредка мучает волненье,

когда вослед доносится порой:

«Не уходи, вернись хоть на мгновенье…»

Но, к сожалению, назад дороги нет,

как, впрочем, поворотов влево, вправо,

а только лишь вперед, туда, где свет,

где свет таит покой, дарует благо.

Что наша жизнь – мгновение одно,

которое дано нам перед Бездной,

в которую уйти всем суждено

искать покой дорогой бесконечной.

Земной поклон всем тем, кто был,

кто не сбежал, не предал,

кто хлеб и соль со мной делил,

все тяготы отведал,

кто не скулил, не ныл, не выл,

кто просто в меня верил,

кто видел дно, но все же плыл

и пыл мой не умерил;

кто не роптал и не продал,

кто жизнь мою примерил,

кто благодарности не ждал,

дружил, не лицемерил.

Земной поклон всем тем, кто был,

кто не сбежал, не предал,

кто хлеб и соль со мной делил,

все тяготы отведал.

Как краток век, что нам отпущен

на грешной матушке-земле,

порою сер, порой распущен,

но мил и дорог он душе.

Душе он дорог, как и сердцу,

что, пламенея, бьет в груди,

таит, питает все ж надежду

почить попозже под кресты.

Почить попозже и без спешки,

дела мирские завершив,

чтоб не аукались усмешки,

а рай не стал слезоточив.

Как краток век, что нам отпущен

на грешной матушке-земле,

порою сер, порой распущен,

но мил и дорог он душе.

Несколько чаще людям нужно смеяться,

но временами слезы горькие лить,

умственной пищей знатней питаться,

а душу стараться поменьше чернить.

Поменьше чернить также и тело,

все мысли порочные гнать от себя

и смело браться за любимое дело,

коли во благо да не со зла.

Несколько чаще людям нужно встречаться,

но временами в одиночестве быть,

зарядкой хотя бы чуть-чуть заниматься,

а кофе, конечно, поменьше все ж пить.

Поменьше все ж пить не только кофе,

намекну вам еще я про алкоголь,

в дозах малых, порою, приятно,

но в мир он приносит частенько лишь боль.

Несколько чаще людям нужно влюбляться,

но временами сердце закрыть,

достойно и скромно, чтоб не стесняться,

по совести, честно век свой прожить.

Век свой прожить, стать Человеком,

да Человеком с буквы большой,

другим помогать не только советом,

а делом, уменьем с открытой душой.

Сегодня в моде словоблудство

и скучный вздор на языке,

а матерщина и беспутство

шагают гордо налегке.

Шагают гордо, лезут в уши

назойливо всегда везде,

а с ними вместе море чуши

враз расплескалось по земле.

Сегодня в моде также чванство,

кичливость, спесь в большой цене,

и процветает спекулянтство,

забыв немного о труде,

забыв немного, что кичиться

порою так нехорошо,

недолго так и простудиться,

да мало ли еще там что.

Сегодня в моде, сегодня в моде

ужасного полным-полно,

на посошок вам все ж в итоге

тихонько молвлю: «Ё-мое».

Тихонько молвлю и оставлю

вас на часок, мои друзья,

немного скорбь свою разбавлю,

но лишь водой из родника.

Как меня ни убивали

Люди низостью своей,

Только зубы обломали,

Только сделали сильней!

Я такой же, как и раньше:

Не прогнулся этой жизнью –

Не терплю паскудства, фальши,

Верен сердцу и отчизне!

И на крест пойду опять

(Если кто меня вдруг снимет),

И позволю оболгать,

И под нож подставлю спину:

Ведь другого пути нет,

Не было – не будет!

Только так на белый свет

Можно вытащить Иуду!

Не убить, но побеждать

Раз за разом зло возможно!

А потом другой занять

За тобою место должен.

И стоять, не отступать,

Пока ноги еще держат,

Стиснув зубы, строй держать

За полшага перед бездной.

Соль не потеряет силу,

И маячит правды свет,

Путь тернист – всегда так было,

Но другого к правде нет!

Я целую свой крест

Под издевки и смех:

Ведь на нем я воскрес,

Стал как есть – Человек!

Им того не понять

(Оттого и смешки),

Что лишь так отмывать

Подобает грешки!

Отмывают, молясь,

Да крещенской водою:

Будто тем свою грязь

С души черной отмоют!

Подстирать, где подшить,

Подбелить что рубашку,

Только этим не скрыть,

Какова замарашка!

Будто форма есть суть,

Что-де кто-то толкал,

Когда жизненный путь

Каждый да выбирал

И, пригнутый крестом,

Под плевки, ругань, смех

Не прошел за Христом –

За себя и за всех!

Почему я объективен?

Почему я объективен?

Потому что НА КРЕСТЕ!

(Мне здесь более обширен

Ракурс, чем вам на земле.)

Вот, пожалуй, и довольно.

Хотя… нет, не промолчу,

Вам еще секрет открою,

Уж не смейтесь, не шучу!

Да и разве здесь до смеха?

Кровью плачется, друзья:

Дело в том, что Человека

До сих пор не видел я.

ОН, конечно, был и будет!

И средь нас, быть может, есть.

И откроется, осудит

Всю земную низость, спесь.

Будет всеми осуждаем

(Уж такой его удел)

И повыше прибиваем,

Чтобы дальше всех глядел!

Писать стихи давно отчаялся,

Я в этом деле не мастак.

«Стихи не пишутся – случаются,

Не написал – случилось так».

Мы пошли гулять с Аленой,

Огурец соленый.

Солнце светит, день погожий.

Во дворе стоит прохожий.

Пригляделись: это Вовка,

Мать его – воровка!

Он – непойманный бандит,

Хоть милиция и бдит.

Вид его довольно жуток,

Нам с Аленой не до шуток.

Он уже идет навстречу,

Он кричит нам: «Покалечу!»

Мы скорей назад, в подъезд,

Ведь иначе он нас съест!

Прибежали мы домой,

Фу-ты, ну-ты, боже мой!

Тут и кончилась прогулка,

По-то-му что э-то ут-ка.

Как-то мне приснился сон,

Будто в дом явился слон.

С ним была еще и утка,

Привезла ее маршрутка.

Прилетел и воробей,

Прочирикал: «Не робей,

Все мы – люди, звери, птицы,

Жить порознь нам не годится.

Будем жить здесь, как в хлеву,

И во сне, и наяву».

Так глаголил воробей

От себя и за зверей.

Я подумал: «Что за бредни,

Перепил вчера я бренди».

И… проснулся. Кончен сон.

Слава богу, я спасен.

Тридцать три и три кота

И четыре кошки…

Как-то в полдень три кота,

С ними еще кошка

Собралися у пруда

Отдохнуть немножко.

Впереди большущий кот,

Эдакий котяра,

Жрет, зараза, антрекот,

На других не глядя.

Кошка смотрит ему в рот,

Хлопает глазами,

А он жрет себе и жрет,

Шевелит усами.

Сцену эту видел я,

Сидя у окошка.

Точно было три кота,

А еще и кошка.

В Москве режим самоареста.

Погасли свечи, свет померк.

Не нахожу себе я места,

Окончен жизни фейерверк.

Сижу без срока, без причин

За то, что слишком долго жил,

Что так решил высокий чин,

Короче, ясно – заслужил.

Гулять, дышать без разрешенья,

Весну в Сокольниках встречать,

В церквях вымаливать прощенье

Теперь нельзя – на всем печать.

Когда ж иссякнут злоключенья,

Увижу ль снова город мой?

Туманны властные реченья,

Молчит и вирус, он немой.

Мне мало надо: краюху хлеба

И каплю молока,

Да это небо,

Да эти облака.

Мне надо много:

И вдаль дорогу,

И шторм на море,

И штат Небраска,

Хвалу и горе,

Любовь и ласку.

Прости мне все: и боль, и радость,

Мои свершенья и грехи,

И наших встреч с горчинкой сладость,

И эти самые стихи.

Суровые мужчины читают эти строки

И сотни неизвестных, чьи мерки очень строги.

Здесь женщины прекрасны да с добрыми глазами

За толстыми очками, текущими слезами.

А между мной и ими – натянутые нити

Тех образов и жизней, тех строчек и событий.

Сижу – паук мохнатый с седою бородою –

И строчки украшаю своею я судьбою.

Я беды объясняю и бури укрощаю,

По морю проплываю, и нет у моря края.

Но люди у штурвала, меня не замечая,

Ведут корабль к цели, которой я не знаю.

Ведут корабль ныне, ведут корабль присно

Сквозь волны и сквозь мысли, видна им уже пристань.

Суровые мужчины, вы, женщины, прекрасны,

Я ж лишь паук мохнатый, не выброшен на счастье,

Не пойманный случайно матросом корабельным,

Кто в жизни не читает совсем стихотворений.

Прошу, за эти нити не дергайте сурово.

Я, как и вы, здесь зритель. Сначала было слово.

Никому ведь не нужны – мамам, да и только.

Столько верности у них, чувств забытых столько!

Все им кажется, что вот нас они рожают,

И за это любят их папы, обожают.

Мы до самого конца будем им «ребята»,

Этим жизнь и хороша, этим жизнь богата.

Подарите им цветы, весточки и внуков,

В бескорыстности любви море добрых звуков.

Рідна мати моя, ти ночей не доспала…

Для меня всем была – как теперь тебя мало.

Эта память любви до последнего слова,

До последнего вздоха и снова, и снова.

Мне от самого дна и до самого верха,

От глотка молока до дрожащего нерва,

На котором висит все, что прожито в жизни,

Не сказать тебе, мать, как был рад, что ты дышишь.

Никому мы не нужны, мамам своим только.

Я учился долго жить. Горя видел столько.

И когда сидел в тени на руинах дома,

Вспомнил руки я твої, добрі і знайомі.

Так кто же? Я иль вдруг не я пишу вам эти строки?

И до каких, позвольте, пор свободен я в своих:

Своих мечтах, своих делах, в словах и голос плоти,

Что укротил рукой души, и боль руки, и стих?

И все, что делает со мной мое на свете тело,

И то, что делаю в ночи я, управляя им,

И все, что думаю о вас, когда лежу без дела,

Могу ли ненависть назвать, любовь свою своим?

А рядом мать детей моих – твердит она, что любит,

И дети, и друзья, и все, чем в жизни дорожу.

Что станет с ними без меня, когда меня не будет?

Не стоит, право, о плохом… О жизни я сужу.

Так кто же? Я иль вдруг не я строчу вам эти строки?

А вам-то что? Читайте их, пока дают – пишу.

А будет чудо или бред – узнаете в итоге,

Где я, конечно, вас о всем подробно расспрошу.

Доверие, уверенность и верность

Струятся из старинного кальяна,

И высится альпийская надменность

Вершиной непокорного Монблана.

И надо изловчиться эти нити

Связать, и протянулась вверх дорога.

Ну, с богом, люди, пробуйте, идите,

Берите все, молитесь с верой в Бога.

Искал его в Калькутте и Рабате,

В старинных лавках, на Советах Братства,

Среди добычи каперов корсаров,

Калифов Африканского пиратства.

Но встретил только подлость и покорность,

Но видел только алчность и упрямство,

И праздность, как жевание попкорна,

Продажность голливудского пространства.

И в никуда не тянется дорога.

Да что дорога, даже не тропа ведь.

И нет на свете веры чистой в Бога.

Монблан, он что – лежащий серый камень.

Когда надежда, уходя,

Утонет прямо в волнах моря,

Мы поднимаем якоря,

О смысле жизни с жизнью споря.

И скрип заржавленных цепей

Из тел выносит страх и хмель.

Когда надежда, уходя,

А с верою осечка вышла,

Я дерзко жертвую ферзя,

Поставив на крупицу смысла.

Жизнь предлагает взять назад,

Мол, ты идешь не в адекват.

А кто-то верит и поет,

Когда надежда в море тонет.

И цепь скрипит, как скрипка, стонет,

А жизнь в ответ все не идет.

Тогда сквозь тонны черных туч

Прорвется вдруг не солнца луч.

Не в смысле жизни цель, поверьте,

А в том, чтоб спорить с ней до смерти.

Я вот уже который год тебя не обману,

Люблю уже который год я женщину одну.

И не который этот год, но третий год подряд,

А за спиною говорят, что он плохой солдат.

И я не лезу на рожон и жен не завожу.

Хоть и живу совсем без жен и очень я тужу.

Я каждый день раз шесть подряд звоню одной домой.

«Вот видишь? – люди говорят. – Пошел он головой».

А я ногами бы пошел, но только чтоб к тебе.

Но столько странных стран в пути, и труден путь в судьбе.

И не цыганка мне, а Бог провел великий путь.

Мне б отказаться, да не смог, ведь с Богом спорить – жуть.

Но я, тебе благодаря, ни утро ни заря

Глаза открою и пою, чтоб день прошел не зря.

И я, тебе благодаря, с Всевышним третий год…

А люди в спину говорят: «Подвинься, пусть пройдет».

И там, где люди на восток, молюсь я на восход,

Где ты взошла моей звездой на бледный небосвод.

«Ты как?» – воскликнули друзья. Ответил им: «Я так!»

Все отвернулись от меня, а я сказал: «Пустяк!»

А я стихи тебе пишу – ты знаешь толк в стихах.

Но на расправу скор, на суд народ: «Иди в кабак!»

К чему в кабак спешить, идти, ведь он давно внутри?

А ты свети мне и свети, гори во мне, гори!

Есть много стран прекраснейших вдали,

К ним по морям проходят корабли,

По синим океанам и морям.

Сегодня будут здесь, а завтра там.

Идет в горах торговый караван.

Богатства дальних стран везет он вам

По пыльным перевалам среди скал,

Где даже кот, конечно, каракал.

Среди пустынных караванных троп

Их ждет бандит – задумчив он и строг.

И бригом управляет капитан

У берегов пиратских дальних стран.

Но продают торговцы свой товар,

В живых оставшись, выйдя на базар.

И с новым вдаль уходят на восток

Вдоль волн, где капитан пиратов строг.

Поэт напишет про любовь стихи,

Но не продаст ни слова из строки.

По тропам, по морям до дальних стран

Любовь тех слов уносит караван.

Меняется Земля за годом год,

А на Земле течет круговорот

Все тех же душ в телах людей всех стран.

Поэт творит, уходит караван.

Ты устань говорить – слушай.

Превратись во всю прыть в уши.

Виноватых здесь нет, правых.

Только прячется свет в травах,

И гуляет в степи ветер.

Я чужую звезду встретил.

Как она на меня глянет,

Прямо в сердце тоской ранит.

А когда из воды смотрит,

То не вижу беды – вот ведь…

Как хватило звезде силы

Прокричать мне: «Ты что, милый!»

А была бы моя воля,

Я б за нею нырнул в море,

Я б за ней по горам трудным,

Там, где солнце встает утром.

Я бы пел ей одной песни,

Чтоб наш мир на куски треснул,

Чтоб она только мне в руки

Посылала любви звуки.

Я однажды один ночью,

А она: «Что, скажи, хочешь?»

Говорю: прогони тучи,

Потерять я боюсь лучик.

А звезда: «Стань моим ветром,

И когда нисхожу светом,

Ты встречай, направляй людям,

Чтобы знали: любовь будет».

С этих пор дом мне стал небом.

Я лечу за звездой следом.

А она мне родной стала.

Светит всем, только мне мало.

Маленький ослик с зашитым бочком

(Осликом быть так не просто)

Тянет и тянет свой крошечный дом

Выше ослиного роста.

Длится всю жизнь его долгий маршрут.

Ослик часов не считает.

Даже когда в доме спать все идут,

Встанет и сказки читает.

Кормится светом ушедшего дня,

Жалобно смотрит на звезды,

Хочет осел превратиться в коня,

Страстно желает, серьезно.

Маленький, серый, к чему тебе страсть?

Старость тихонько подкралась.

Глянь ты под ноги – в пути не упасть.

Брось, не в коне твоя радость!

Там на конях люди мчатся в боях,

Песни поют и гарцуют.

Жизнь все равно обратит танец в прах,

И не попасть нам в другую.

И не пролезть с твоим рваным бочком

В новую жизнь без обмана…

Только мечтает мой ослик тайком

Страстно и грустно, и странно.

Старик, я знаю, голос твой от многих бед спасет.

Меня так сильно любит Он и так же сильно бьет.

Не делай мне, старик, чудес – могу их сделать сам.

Дай руку только, чтоб воскрес во славу Небесам.

Я, проигравший сто боев, к своим спешу врагам,

Им доказать, что я войну так запросто не сдам.

Не даст врагу дворцов ключи идущий напролом.

Благослови, ты не молчи, мой меч, старик, и дом.

Старик, я знаю, голос твой – он многих спас от бед.

Вот я оставил пред тобой своих ботинок след.

Прошу, возьми, рукой коснись уставшего плеча.

Верни меня обратно в жизнь, что прожил сгоряча.

Молчит и смотрит вдаль старик, в глазах его тоска.

Молчит и путник, что возник пред ним из-под песка.

И молча встал он и прошел сквозь путника вперед.

И возвратился царь в песок – он праведников ждет.

Куда спешат взволнованны полки?

У нас война? С врагом коварным биться?

Собрались люди, чтобы помолиться?

Вдаль Моисей глядит из-под руки.

– Мы все стояли вместе у Горы,

И души, вылетая, трепетали.

Мы видели слова, речам внимали.

Все как один достойны править мы.

Достаточно ты с Богом говорил.

Мир требует ротации, я – власти.

Вот урны, бюллетени. Если счастье

Народ вручит мне, буду всем я мил.

– За службу я не взял с вас ничего.

Шел к фараону, вывел из Египта.

Пусть не народ решит, чья карта бита,

И завтра утром будет суд Его.

Назавтра все зажгли огонь души

И бросили на пламя благовонья.

Смущенный либеральным пустозвоньем,

Народ увидеть чудо поспешил.

И чудо не заставило их ждать.

Земля разверзлась, сотни погребая.

Так демократия исчезла молодая.

Бог выбрал. Голоса им не считать.

Не нам решать, что правда и где ложь.

Не сразу ясен слов и дел нам смысл.

Как часто слово прячет нашу мысль.

Бог, став врачом, взял в руки острый нож.

Династии ушли, прошли века,

Правители, как куклы, ложью травят.

Как часто мы не знаем, кто здесь правит.

Земля не разверзается пока.

Ну и пока не ясен всем итог.

Правители народы презирают,

Слезами, кровью, гордые, играют.

На месте Бога – денежный мешок.

Куда спешат взволнованны полки?

У нас война? С врагом коварным биться?

Собрались люди, чтобы помолиться.

И кто-то вверх глядит из-под руки.

Я вас в щеку поцелую,

Подставляйте быстро щеки.

На иврите поцелуй – он

«Нешика», здесь смысл глубокий.

Путник едет, избу ищет

Вдоль дороги незнакомой.

Где же здесь «Еш байт» поближе?

Дом – он «байт», изба – «есть дом», а!

Вот цветочек я дарю вам

Весь из точек разноцветных.

На иврите слово «цева» –

Это краска, краска это.

Враг нас в жизни убивает,

«Леарог», мне слышно страшно.

«Дат» – мы мудрость получаем,

Нам дают подарком важным.

Получили люди Тору,

В путь ушли тропою торной

В соответствии с законом.

Там историй было столько.

«Керен» в следующем мире –

Наших добрых дел награда,

В этом корень мы полили,

Чтоб пророс под тенью сада.

Одинаковые корни

Одинаковых понятий.

Спотыкаюсь я, покорный.

Все, кто хочет, – добавляйте!

Раньше считал весны, было считать просто.

Дальше пошли лета – глянь, ведь конца нет там.

Осеней счет труден – больно считать людям.

А под конец веще и не нужны вещи.

Того, чье сердце из камня, – заройте его вы в камни.

А тот, кто играет сталью, – ему не накрой столов.

Чья радость – друзей печали, пусть станет их путь отчаян.

Кто сделал Меня из злата – тому не сносить голов.

Тот Мир, что религий полон, не станет пусть вашим домом.

Но рядом с Моим вы домом разбейте свои шатры.

Там вам подарю Я свиток – смотрите в него, как в омут.

Я щедрым стану с тобою – кто ищет мои дары.

А кто ничего не ищет – за это с них Небо взыщет.

Кто только идет ногами – не сможет пойти на взлет.

И тот, кто сорит деньгами, пусть станет последним нищим.

Кто был здесь последним нищим, пусть первым ко Мне придет.

А Мир – он большая сцена, где каждый над жизнью властен.

А жизнь – то кусочек света, зажатый в твоих руках.

Тут каждый так хочет сласти, не зная, что в жизни счастье,

Лишь вечность тысячеглаза сдувает со сцены прах.

Учи откровенье это, и жизнь тогда станет светом,

А кровь, что в тебе струится, разносит по телу страсть.

Еще не родилась радость огромным цветов букетом,

Которым одарит вечность игравших на сцене вас.

– Петренко!

– Слушаюсь!

– Такая, братцы, штука.

Мы проиграли, как продали связку лука.

Да, мы Россию комиссарам проиграли,

Но не предали душ своих, не запятнали.

В нас замирает дух проигранной России.

Петренко, мать твою! Все, что там есть, неси нам.

– Там нет закуски, только водка.

– Грусть на плечи!

Так мы закусим водкой водку. Водка лечит.

– Поручик, помните прогулки вдоль лимана?

– Забыл друзья, но помню дуло я нагана.

Мне повезло, не пулю – дал наган осечку.

Мне бы не греть теперь спины у нашей печки.

– Так выпьем, братцы, за поручикину спину.

– Молчите, сударь! Попрошу на середину.

– Вас мало били? Не хватает вам дуэли?

Да это ж водка, господа. Ну, в самом деле…

– Петренко!

– Слушаюсь!

– Неси быстрей газеты!

Что там? Читал? Про экипажи и кареты?

– Ваше Благородие, не грамотен нисколько.

Картинки разве что смотрел, картинки только.

– Как жизнь, товарищ мой Петренко?

– Да не скука…

Мы проиграли, как продали связку лука.

Да, мы Союз американцам проиграли,

Но не предали душ своих, не запятнали.

И новый дух летит, витает над Россией,

Плюет он в нас, а мы его и не просили.

– Здесь столько водки, обойдемся без закуски.

Так мы закусим водкой водку. Пусть по-русски.

И чтобы в спины нам отечества осечки,

И чтобы греть свои мечты у доброй печки,

Не умирать, а жить за общую идею,

Где ни поручик, ни Петренко не злодеи.

Ты моя вселенная и мое снотворное,

Необыкновенная, светом вся наполнена.

Ты моя и Англия, и моя Япония.

Я тебя открыл давно. Ты моя симфония.

Материк и острова, части ты и целое.

Ты зеленая трава, небо сине-белое.

Голосок волной журчит, успокоит, катится.

Ты надеждою бежишь, пропадаешь, прячешься.

Я ищу тебя давно меж камнями берега.

Я открыл в любовь окно, как открыл Америку.

От окна бегу к дверям – чудится звоночек.

Не забуду ничего, что ты, радость, хочешь.

На душе моей сквозняк от окна открытого,

И по небу вдаль летят мысли позабытые.

Их немного, и они пролетают стаями.

Ты послушай, обними крыльями усталыми.

Ты звезда ночей моих и строка летящая,

Слово мое острое, верное, кричащее.

Ты глоток воды в горах ледника, что тает.

Ты свобода, я же раб. Снова не хватает.

Ты моя прекрасная и моя покорная,

Море с белой пеною бурное, но вольное.

Я стою на палубе, вглядываясь в даль.

Радость, вечно малая, грусть моя, печаль.

Вой, огонь! Он стремится наверх и взлетает,

И взорвет, и разделит, коснувшись при встрече.

А вода, отпуская, касаясь, все лечит,

От нее лед растает. В огне тоже тает.

Из голов опускается с мыслями в тело

И дождями из глаз океаны наполнит.

А огонь из сердец возникает – запомни.

И гудит им зажженное тело умело.

Воплощает стремление женщины к мужу,

А вода – то любовь без границы сыновья.

А пожары сердец – вы разноситесь кровью

И боитесь лишь слез, разрушая и муча.

И огонь вырастает в нехватку и жажду,

А вода успокоит святою молитвой.

Где она освятит, воскрешая убитых,

Там меняет цвета он, восходит, отважен.

О огонь, разрушитель и вечный анализ.

О вода, примирительный синтез и время.

И, друг друга сменяя, идут поколения

Меж огнем и водой, и недолго осталось.

Я дарю тебе Землю – внемли,

Я дарю тебе душу – слушай,

Нарезая на страны Землю,

На слова разрывая душу.

Со слезами бросаю рано,

А ты скажешь: «Роса на травах»,

А слова прорастают странно,

Вас деля на иных и правых.

Косари поутру проснутся

И пройдут по полям, по росам,

А лучи к тем словам пробьются,

Из-за тучек лучи от солнца.

Разбегаются люди в страны

И слагают слова те в песни.

Их поют над Землею рьяно.

Из-за них мир такой чудесный.

Все, вобравшие силу солнца,

Все, сплетенные в строки, вьются,

Под их музыку пляшут звезды,

По ночам звезды так смеются!

А потом подарю я музу,

Чтоб не спал ты ни днем, ни ночью

И слова чтоб бросал ты в души.

Ты ведь тоже быть Богом хочешь…

Вам, людям, любящим стихи.

А кто не любит – разве люди?

А что еще любить мы будем

Среди безжизненной тоски?

Вам, людям, ищущим строки

В безумстве ямбов и хореев.

Слов безоружные полки

Спешат по жизни акварелям.

Вам, обладающим душой

Неравнодушной и кричащей.

А мир, суровый и большой,

Лишь огоньков мерцанья в чащах.

Вот бы собрать те огоньки

В костер большой и стать всем рядом,

И в жар бросать ему листки,

И пить любви стаканы с ядом

До дна, а есть ли в жизни дно?

А там, на дне, желанья гуще?

А счастье, что на всех одно?

Так будем проще, станем лучше.

Соответствуя выбору,

В темной башне ползет он вверх

По ступеням, что выбил их,

Кто однажды ушел на смерть.

Берег полон камней и скал,

Ни домов, ни людей.

Но маяк над протокой стар.

Кладбище кораблей.

Над ступенью разрушенной

Зависает нога,

В руке факел потушенный,

И крута, и долга

Исчезает дорога вверх:

Поворот, поворот.

А внизу притаилась смерть

И хозяюшкой ждет.

На свободу он выбрался,

Нет пути дальше вверх.

Но нет глаза у маяка –

Много бурь прошло, лет.

И стоит там теперь, где глаз,

Зажав факел в своей руке,

Непогибший в бою спецназ,

Безоружный и налегке.

Где на мачтах в ночи огни,

Там эскадра близка.

Счет идет на часы, не дни,

И не факел – горит рука.

Вверх салют тем, кто встретил их

У подножия маяков.

Обгоревшего сердца миг

Над молчаньем веков.

Когда поешь не потому, а вопреки,

Когда живешь, а жизни цель теряешь снова…

Я не прошу твоей, я требую руки,

Ты ищешь ключ, но дверь откроет только слово.

Когда нам вместе суждено, а места нет,

И двух сердец разбитых бьются половинки.

А вместо счастья – эта тяжесть долгих лет,

И по щекам скользят и падают слезинки.

Когда не знаю, почему тебя люблю.

Когда с закрытыми глазами молишь Бога.

И я на лжи себя который раз ловлю,

А ложь во благо – это долгая дорога.

И каждый новый год не отнимает лет,

Но прибавляет понимания и боли.

А ты идешь и потерять боишься след

Надежд на счастье по раскрытому дну моря.

Я вас прощаю, боже правый.

К чему искать, кто был неправ, и

Благодарю я память тоже,

Что огрубела, словно кожа.

И только слово пальцы помнят,

Ныряя в писем прошлых омут.

И пальцы строчки гладят писем,

Там были чувства, были мысли.

И пусть они давно сгорели,

От них остались акварели,

Как остается послевкусье

И после мыслей послегрустье.

Кусочек сердца отрезаю,

Как из-под кожи вылезаю,

А звук печали нескончаем,

Сочатся чувства, истончали.

Простит всех нас однажды Боже,

Все наши мысли, чувства тоже.

Он знает все, что с нами станет,

Над нами плакать не устанет.

Для вас спою еще на бис!

Не песнь свою – любовь свою.

Нельзя вернуть любовь и жизнь,

Я боль верну и повторю.

Пока дышу – еще люблю,

Еще пишу – пока живу,

Еще я парус подниму –

На суше мелко кораблю.

Еще услышу я прибой

И голос чаек над водой,

Пускай не стану молодой,

Ведь каждый шторм – последний бой.

Все эти чувства без причин

Прибиты болью навсегда,

А волны счет ведут годам –

От них лицо в следах морщин.

Еще послушен я рулю

И не спешу нырнуть ко дну.

Я ведь люблю только одну,

Но так пронзительно люблю.

Огромных волн взревет отбой,

Как крик отчаянья мужчин.

Рванутся волны в глубь причин,

Оставив берег нам с тобой.

Поэты – мушкетеры короля.

Гвардейцы кардинала не поэты.

Их прозой о погоде говорят,

Нам паруса наполнят рифмы-ветры.

Констанция – любовь и жизнь моя.

Редакции корректором – миледи.

Но мы – один за всех, ведь мы друзья,

И все за одного. По коням. Едем!

Постойте, так у нас не говорят.

Пардон, акцент не местный ваш, гасконский.

И оголил батистовый наряд

Клеймо филфака знак нижегородский.

Как много теоретиков вокруг.

Стихи еретиков – у кардинала.

В бою так нужен настоящий друг,

Размеры, рифмы, ритм и интервалы.

Стихи вас не накормят, господа,

Без корочек проклятого филфака.

Констанция, без корочек – беда.

Портос не бакалавр, но лезет в драку.

Поэты – мушкетеры короля,

Филологи на службе кардинала.

Стихами люди с Богом говорят,

А прозой только пачкают кинжалы.

Все ближе к Небу, правда, Неба недостоин.

Не за себя молюсь, за всех, что много стоит.

Срываюсь вниз и зависаю на канате.

«Слезай! – кричат мне. – Не рискуй. Ты, парень, спятил!»

А сверху, с Неба, говорят: «Давай, попробуй!»

И намекают: «Ты не бойся, парень, гроба.

Раз ты в пути, ты ничего уже не бойся,

В глаза смотри, вперед иди, не беспокойся».

И я в глаза Его смотрю, и мне не страшно

Над снегом бед, над синью вод, над чернью пашен.

И я читаю Его мысли в грозном взгляде,

А подо мною волны, бури, камнепады.

Одной рукою обнимаюсь я с тобою,

Ногой одною упираюсь в жизни боли,

Зато вторая над Землею, на канате.

Я просто вверх от вас уйду. Простите, братья.

Простите мне, что рядом жил под синим небом.

Простите, что от вас ушел, как будто не был.

Что осторожно продвигался по канату

Между землёй и небом, повинуясь взгляду.

Убираю мышей из мышиной возни.

Как пусты без тебя мои теплые дни!

Так без солнца картина заката,

И тоскою разлита прохлада.

Я рисую картину заката тоской,

Что несет меня в жизнь безграничной рекой.

Вспоминаю, что были когда-то

Наших встреч вдоль реки этой даты.

И была там река с островами мелка,

А от счастья ключи на кусочке брелка,

На полях островов запах мяты.

В чай срывали ее до заката.

Говор моря разносят ветра над рекой,

Где тоска обретает вселенский покой,

Растворяясь в волнах его синих,

Седогривых, сердитых, красивых.

Мне по памяти здесь предстоит отвечать,

Потому что забыл среди мяты тетрадь,

Но запомнил вкус мятного чая.

Я прощаю вас, волны, прощаю.

Я дирижирую оркестром

Из чувств и слов своих стихов

И вдруг, выигрывая честно

Любовь и жизнь, теряю кров.

А кровь течет, а годы – мимо

Моей натруженной руки.

Для смерти я недостижимый

И недоступен для тоски.

И мне – не струганые доски,

Но только саван и покой.

А голос мой – он отголоски

Ушедших в бой, предсмертный вой.

Простите нас, доживших. Пусть не внемлю,

Я не штаны – свой флаг спускаю в землю

И замираю. Вслушаться. В ответ

Щебечут птицы, голоса мне нет.

Молчание времен – оно не бред.

Под солнцем облаков растает след.

Несет их ветер вдаль из-за границы.

Как громко вдруг кричат над нами птицы!

Как хочется сомкнуть тех глаз ресницы!

Простите нас, доживших. Наши лица

Похожи так на ваши… Рев все длится.

Встаем в атаку. Боже, ведь не снится!

Мой спущен флаг. А время? Ведь не длится.

Ну вот еще один в траву ложится.

У ног моих застыл. Я автомат

Горячий взял из рук ладоней. Брат.

Пошел вперед, в атаку. Пули мимо.

Я раньше думал, что непроходимо

Уходит время вдаль за годом год,

А вот стоит оно – солдат идет.

И с каждым шагом голос боя громче.

Вдруг вспомнил все, а ноги поле топчут.

Все ближе пуль убийственный полет.

Раскрылся времени беззубый рот.

Лишь я иду вперед, во тьму, сквозь губы.

Сомкнулись. Слышу голос хриплый, грубый.

И длинный мат. Я понял: «Недолет!»

Шум боя нарастает, все поет.

«Ложись!» Меня в окоп волной бросает.

Какой-то парень телом накрывает.

И тишина, которая плывет.

Ушел вперед в атаку целый взвод.

Так вот же, нет, не целый – это тело…

Прикрыл меня от смерти он умело.

Осталось мне сомкнуть ресницы глаз…

Смыкаю, словно выполнив приказ.

Очнулся. Рев сирены замолкает.

Меж облаками солнца луч мелькает.

Привычно время медленно течет.

Стою. Молчу. Даю за все отчет.

Я отпущу на запад вдохновение,

И полетит через моря

Мое лихое вожделение,

Моя забвенная заря.

Свободным вздохом над обрывом

Невольно грифом покружит,

И в возгласе ее крикливом

Себя найдет другой пиит.

Распустятся стихи цветами,

Рождая маленький сонет.

Ведь для обмена меж певцами

Границы в этом мире нет.

Вечернее небо окутано глянцем,

Тушит краски небесных дорог.

Полузимним алым багрянцем

Застывает небесный порог.

Выключает день свои лампы,

Меж деревьев отходит ко сну.

Вечер, присевший у рампы,

Начинает красиво игру.

Зажигаются звезды на окнах

Сотен тысяч высотных домов,

Городская музыка смолкла,

Только слышен скрип холодов.

Город тонет среди декораций

И застывших в партере теней,

И танцуют под бурю оваций

Панорамы ночных огней!

Тихая музыка ветра

Не помнит, не знает границ.

Отголоски фонарного света

Уснули между ресниц.

А утро щебечет задорно

И стелет коврами пути.

Улыбка мелькнет проворно,

И слышится эхо «прости».

Моргает фонарь у аптеки,

И тает фальшивый день.

Души людские – калеки

И чья-то простая мишень.

Все больше границы смывает

Туманной дымки слеза,

Все больше себе позволяет

Бездонных глаз бирюза.

Вот, кажется, ночи пустые

Границы начертят во мгле.

Но снова стоят запятые

У кем-то забытых ролей.

Сам дирижер замирает,

Смолкает ветра оркестр.

И все границы смывает

Придуманный мною гротеск.

За моей спиной – крыло ангела,

Белоснежное и надежное.

Он хранит меня, как архангел,

От всего в этом мире грешного.

Ну а если беда нагрянула,

Заслонила от солнца вешнего,

Под крылом его вновь воспрянула,

И становлюсь теперь сильней прежнего.

Я молитвы шепчу потаенные,

Мои губы рисуют «спасибо».

Сколько капали слезы соленые

У тебя, покровитель, тоскливо?

Впрок не дам обещанья смиренные,

Но как бы ни труден был выбор,

Я прислушаюсь к сердцебиению

И услышу неслышный совет твой.

Богом каждому при рождении

Свой хранитель небесный даруется,

Наделенный огромным терпением,

Он надежной опорой становится.

Хоть незрим, но пути у порога

Надежней любого фланга.

И куда б ни вела жизнь-дорога,

За моей спиной – крыло ангела.

Звучат нашей жизни шальные аккорды,

То весело-глухо, то печально и звонко.

Мы все одной маститой породы,

И, как ни крути, живем очень бойко.

Теряем друзей, но врагов обретаем,

На плач отвечаем прерывистым смехом,

На боль – новой болью, но тихо мечтаем

О том, что давно не услышится эхом.

Следы заметает отсталое время,

А мы бежим впереди паровоза,

Коней подгоняет медное стремя,

А кровью умыты стальные колеса.

И только подушка знает о многом,

Она в солонину давно превратилась,

И с каждым утром тяжелей у порога

Холодной кровати ей застелиться.

В тумане снов блестят полубоги,

Сияют нимбы над их головами,

А в зеркале кто? Ни живы ни мертвы

Рабы своей жизни в нагом одеянии.

Поспеет когда-нибудь время за нами,

В отместку за все придумает казнь,

Не истребит нашу жизнь в гнилой яме,

Но уничтожит тигровую масть.

Мой околдованный сон

Тихо поет дифирамбы,

Задан лирический тон,

Плотно задвинут заслон

Возведенной годами дамбы.

Только не сдвинуть уже

Оковы с худого запястья,

Жизнь и забытый сюжет

Вместе сшивает в манжет,

Вспоминая былые напасти,

Исхудалое настроение.

В переплете книжных страниц

Потеряно к целям рвение,

На чьи-то глупые мнения

Воздвигнута пара бойниц.

И смех не от слез тревожных

Разбудит ночной дурман.

Во снах забываться сложно,

Ведь нас обнимает безбожно

Нарисованный нами обман.

Седые кисточки мокнут

В скудных красках зари.

В картинах неслышно утонут

Цитаты, что стали законом,

Писателя Экзюпери.

Избиты все слова и фразы,

Как древний мир, как старый клен,

Поникший под моим окном.

Слепят глаза пустые стразы.

Теперь им песенки поем,

И красим ими даже сон,

И чистим от налипшей грязи.

А бриллианты не в чести,

Не уставая, жадность гложет.

Приобретать то, что в разы дороже

Не модно, как тут ни крути.

А если кто-то скажет «может?..»

Его и взглядом уничтожат,

Из социальных вынут паутин.

А продавать себя задаром –

Талант любого человека

С начала жизни до начала века,

А после изнывать себя запаркой.

Не потому ли старая телега

Ползет невольною калекой,

Как человек в тумане обветшалом?

Несмолкающие ноты льются к звездам,

Лунный свет им щедро дарит тишину.

Раскрыть душу музыке не поздно,

И не поздно в ней всем сердцем утонуть.

Гармонично и блаженно сочетание:

Красота, любовь, поэзия и жизнь.

Но без музыки их ждет сгорание,

И останется один кленовый лист.

Потому мелодия нам в руки не дается,

Вольной птицей воспевает небеса,

Наслаждением всегда назад вернется

И наполнит теплым ветром паруса.

Четыре гномика бежали по дорожке,

У них замерзли ручки, у них промокли ножки.

А дождь и ветер без остановки хулиганят,

Идти гулять куда-то они уже не манят.

Шапочки слетают с взлохмаченных макушек.

В дождевичках зеленых гномики похожи на лягушек.

Им встретился в пути колючий серый ежик,

Но от испуга спрятался в остренький клубочек.

Вот в темноте видны черты высокого грибочка

Под сильной кроной широкого дубочка.

В окне бесшумно мелькает огонек,

Как неостывший желтый уголек.

Четыре гномика добрались до дома!

Здесь сухо и тепло, и мягкая солома.

Трещит огонь в камине, пахнет вкусной кашей,

Дождь и свистящий ветер здесь уже не страшен.

Под сводом дикого винограда

В холодных сумерках старого вечера

Находит сердце большая награда –

Немых сонетов песня щебечущая.

Закат в прозрачной небесной лазури

Невольно тает, касаясь забвения.

В подушках облачного наполнения

Родится звезда в витражной гравюре

И тихая ночь. Полузакрытые веки

Одарит Морфей блаженным дождем,

И можно увидеть, словно бы днем,

Сны, миражи и Эдемовы реки,

И то, как месяц на звезды наводит лорнеты,

И то, как поются немые сонеты.

Душа человека просторна, тепла,

В нем многие чувства живут не спеша.

Но где-то на самом глубоком донышке

Живет в полусонной дремушке

Маленький пушистый лохматый зверек

И греет душевный свой уголок

Сладкими фруктами и вкусными снами,

И грезит о чем-то, но только ночами.

А имя загадочного героя повести –

Простая людская Совесть.

И зверьку хорошо у человека внутри

Жить тихо, спокойно от зари до зари.

Он спит, как котенок, и ест, как щенок,

И часто – веселый забавный зверек.

Но если проснется в дурном настроении,

Коготками скребется в большом нетерпении,

Не может никак себе места найти:

То выть начинает на полупути,

То спрячет свой носик куда-то под кресло,

То носится по душе бесполезно,

То горько плачет, скулит и трясется,

То нервно фыркает, будто смеется.

Покуда Совесть не суметь успокоить,

Зверек так и будет внутри беспокоить.

А коли смело и честно поступишь

И извинения в себе не заглушишь,

То Совесть – опять веселый зверек,

Сытый и сонный, хранит уголок.

Невольный вдох тревожит тишину,

Петляют мысли в лабиринтах лжи.

Тускнея, луч бесследно утонул

В прозрачном дне его морской души.

Лелеет ветер волны серебра

И укрывает тучами седыми,

Снимает солнце слезы янтаря

И дарит брату звезды золотые.

Ночь начинает править в полусне,

Стирает грани, умывает очертания.

В далекой удивительной стране

Под звуки флейты оживут воспоминания.

Дождем умытый день окутал тихо плечи

Тонкой шалью грусти. В немой и сизой мгле

Считают тени раны, пьют некрепкий хмель,

Горящего боятся пламени от свечи.

Но нежными цветами пробивается тепло

И нежность, вскормленные рифмой Данте.

Его сонеты – мелодичное анданте,

Которые в мечты умело увлекло.

И оттого уже не грустно, а немного сладко,

Улыбка придает румянцу легкий шарм

И спелый цвет взволнованным губам,

В глазах мелькает скрытая загадка.

И тонким крылышком ниспала простыня,

На вечер эпиграммы оброня.

Благозвучно дыханье морозной ночи,

Застывают сны над каплей дождя.

Над покрывалами туч месяц захочет

Земной поэзии пару страниц почитать.

Слегка раздвинет перины он душные.

Впитает предзимний воздух ночной

Его свет. Туманы дымные, ушлые

Стирают шрифты под чьим-то окном.

Тогда спустит месяц фонарики звездные,

Поэзию города подсветит себе.

На темных улицах путники поздние

Напишут поэму о разной судьбе.

Печально месяц головой покачает,

Трагикомедий вкусив купажи,

И для людей как добрый посланник

На небесных просторах создаст витражи.

А счастье любит тишину,

О нем ты не споешь, не скажешь.

О нем молчать лишь только станешь

И в снах своих, и наяву,

Ведь счастье любит тишину.

Когда у самого порога

Котенком заскребется в дверь,

Не прогоняй, ему поверь.

Впусти и обогрей немного,

Не оставляй у самого порога.

Ты вспомни день без счастья своего,

Как птицы вовсе не щебечут,

Как в сердце быстро тухнут свечи,

Поется песня тяжело

В том дне без счастья твоего.

Но если счастьем день наполнен,

В душе гармония цветет,

И пчелки дарят сладкий мед,

И аромат цветов наполнил

Тот день, что счастьем наполнен.

Но счастье любит тишину,

Его храни ты в сердце потаенно.

Не обсуждай его безвольно,

Чтобы его не отпугнуть.

Ведь счастье любит тишину!

Пышно стелется зелень коврами,

Растворяясь неспешно вдали.

То лесами цветет, то лугами

В благодарность просторам земли.

Свежескошенных трав ароматы

Заставляют чуть глубже дышать.

Песне клевера с нотками мяты

Не устанет душа подпевать.

Разольется сердечной балладой

Созерцанье пейзажей родных.

В них и гордость моя, и отрада,

И торжественность истин простых.

Шелестят ли тревожно березы,

Прогибаясь под силой ветров,

Или майские буйствуют грозы,

Словно искры гигантских костров, –

В одинаковом трепете буду

Восторгаться величием мест,

Где Господь завещал сбыться чуду

И природу посеял окрест.

Будь то воды реки безымянной

Или золото хлебных полей,

Будь то краски весны долгожданной

Или краски осенних аллей –

Невозможно насытить красою

Благодарные Богу глаза.

Лишь дрожит в них невольной слезою

Вековечных небес бирюза.

Оставайся же кладезем света,

Береги все родные края.

Процветанья и долгие лета!

Будь здорова, Россия моя!

Рассупонюсь я навстречу солнышку

Да пойду вслед за взором, расхристанный.

Я пойду по бескрайнему полюшку,

Разбудив смехом воздух несвистанный.

Разольется мой глас кличем благости

По колосьям, что налиты золотом,

В обуявшей меня светлой радости

Кулаком по груди, словно молотом.

Не сыскать мне в заморских угодиях

Чем-то схожее с этим раздолие.

Только здесь в соловьиных мелодиях

Гоже чуять родное приволие.

Только здесь небеса дюже синие,

Как в лугах васильки, благородные.

И березок стволы, будто в инее,

До волнения сердцу угодные –

Давят слезы из глаз, окаянные,

Но не те, что роняют от горести.

Величавости див первозданные

Прорастают в душе древом гордости.

Уповая на заповедь божию,

Я молюсь за нее, за родимую:

Сохрани для потомков пригожую,

Защити от напастей любимую.

Огради от любого чудовища,

Чтобы не посягнула, негодина.

Она паче любого сокровища,

Она паче всего, моя Родина!

Всколыхнулись зеленые травы,

Потянулись к весенним лучам.

Над землей облака величаво

Ищут свой неизвестный причал.

Я неспешно иду по тропинке,

Что бежит по бескрайним полям.

Осторожно сдуваю былинки,

Обращаясь к ним, словно к друзьям.

Тишина и покой первозданный

Зачерствевшую душу пьянит.

Я нечаянный гость и незваный,

Но ничто тут меня не корит.

Одиноко пестреют березы,

Наслаждаются майским теплом.

На их листьях роса словно слезы

Мне напомнит о чем-то былом.

Ветерок по просторам волнами

Шелестит, как далекий прибой.

Я иду, окрыленный мечтами,

По забытой тиши вековой.

Только глухо пророчит кукушка,

Призывая ценить каждый день.

Вот и леса граница – опушка –

Изловила меня в свою тень.

Ароматами веток еловых

Полной грудью сполна надышусь.

Свежих смыслов и чаяний новых

У родимой земли наберусь.

Поклонюсь – мне не стыдно – природе,

Ведь она – как заброшенный рай.

Я стал пленником в этой свободе

И в тебе, расцветающий май…

Ночное небо, как давно

оно знакомо нам!

А впрочем, сколько ни гляди,

что ты увидишь там?

Луну и искры сотен звезд,

что в темноте горят,

как будто в небе кто-то их

рассыпал невпопад.

Но лишь однажды человек

по-новому сумел

во тьме ночной взглянуть на мир

иных небесных тел.

Как только смог он разглядеть

немного ближе их,

направив в небо в первый раз

творенье рук своих,

разверзлась бездна, до краев

загадками полна,

да и не можем мы пока

ни края и ни дна

увидеть или уж тогда

хотя бы угадать,

как далеко он, этот край,

и где его искать.

И все пытаемся мы вновь

подальше заглянуть,

чтобы среди безмолвных тайн

узнать хоть что-нибудь

о многих сотнях тысяч звезд,

что в космосе своем

и там, и тут во тьме ночной

рассыпаны кругом.

И много сотен, ну а может быть,

и тысяч лет назад

вот так же в небо устремив

во тьме пытливый взгляд,

пытался где-то человек

все звезды сосчитать,

стремясь за свой короткий век

хоть как-нибудь понять,

что значит этих тысяч звезд

движенье, что кругом

уже давно наш небосвод

все кружит день за днем.

И как же в голову пришло

кому-то и когда,

что наше солнце среди всех –

такая же звезда?!

Земля – единственный пока

наш старый общий дом

среди других планет и звезд,

разбросанных кругом,

и мы в бездонной пустоте

куда-то вместе с ним

на нашей маленькой Земле

за годом год летим…

И, разорвав препоны всех

устоев и основ,

рождались мысли иногда

о множестве миров,

в бескрайней черной пустоте

укрытых тут и там

среди туманностей и звезд,

что ночью светят нам.

И что оттуда кто-нибудь

в свой судьбоносный час

в конце далекого пути

здесь сможет встретить нас.

А кое-кто еще порой

мечтал и сам дерзнуть,

к иным мирам отправив свой

корабль в далекий путь,

лишь в бесконечный тайн рудник

среди Вселенной всей

он своим разумом проник

и алгеброй своей.

И вот в наш двадцать первый век,

что на дворе, когда

подобно птицам человек

летает без труда

и свои дерзкие мечты

он воплотить сумел

и до бездонной высоты

иных небесных тел,

что видел в небе по ночам,

теперь он смог достать,

и наконец-то теперь сам

он смог там побывать.

И хоть теперь уж человек

летает в космос сам,

но вот в наш двадцать первый век

насколько ближе к нам

стал космос и вся бездна звезд,

рассыпанных кругом,

где мы со всей нашей Землей –

частица пыли в нем?

И что еще нас может ждать

при встрече где-то там,

в холодной бездне среди звезд,

что светят по ночам,

где даже время прежний свой

подчас меняет ход

и за мгновенье вечность вдруг

проносится вперед?

Как любопытен человек

и хочет все узнать,

и даже то, что до сих пор

не в силах он понять!

И те догадки, что сейчас

всему наперекор

за сотни лет дошли до нас

еще с тех давних пор,

когда лишь только человек

в начале всех начал

врата в далекий трудный путь

в науке открывал,

быть может, их достали вновь

из старых сундуков,

где те пылились, словно хлам,

в течение веков

недаром, и теперь они

повсюду там и тут,

нам наконец-то в наши дни

свет истины несут?

А может, правда, что на нас

не только солнца свет,

но и движение всех тех

созвездий и планет,

что в ночном небе тут и там

рассыпаны кругом,

лишь как, пока не ясно нам,

влияет день за днем?

А в бездне, что во тьме ночной

разверзлась в тишине,

в холодном свете звезд, порой,

казаться стало мне,

что звезды, что ночной порой

мерцают и горят,

чуть слышно вновь и вновь со мной

о чем-то говорят.

Но чувства, что у нас у всех

всего как будто пять

загадок, что и в наши дни

кругом не сосчитать

еще пока что до конца,

открыть не могут нам,

и мы в догадках до сих пор

блуждаем тут и там.

И космос, как бывает вдруг,

мне кажется, подчас

не только где-то там вокруг,

а прямо внутри нас.

Среди других картин в музеях

порой часами я готов

смотреть на женские портреты

работы старых мастеров.

Природа здесь свои творенья

явила, видно, неспроста,

и вот теперь как наважденье

волшебных линий красота

порой пленяет безнадежно

тех, кто однажды в свой черед

лишь невзначай, неосторожно

к картине ближе подойдет.

А ведь когда-то губ лобзанье

кому-то довелось вкушать

и пить пьянящее дыханье,

и эти плечи обнимать…

И вот лишь эта тень с портрета

глядит себе куда-то вдаль

и за немой игрою света

скрывает легкую печаль.

Пора жестоких лихолетий

и бед без меры и числа

очарованье тех столетий

с собой навечно унесла.

И, как один поэт заметил,

взамен любви земной пока

лишь только нам на этом свете

остались вера и тоска,

остались горечь и тревога,

и эта серая печаль,

и жизнь, как долгая дорога,

что нас ведет куда-то вдаль.

И мы – как грустный серый табор,

что все бредет себе вперед,

куда – и сам не зная толком,

всю свою жизнь, за годом год.

В каком грядущем поколении

скупая жизнь кому-то вновь

за это долгое терпенье

вернет надежду и любовь?

Когда-то вновь и без сомнения

вернет кому-то, а пока

хватило б сил нам и терпенья,

дорога наша далека…

В лесу, что лишь только

проснуться успел,

порхал мотылек,

что сюда прилетел,

покинув свой дом,

где порою ночной

повсюду царят

тишина и покой.

Он, радуясь яркому солнцу,

как мог,

порхал безмятежно

с цветка на цветок,

пыльцу, словно манну,

вкушая порой,

ее запивал он

прохладной росой.

Внезапно, качаясь

на ярком цветке,

жужжанье услышал

он невдалеке.

Под ношей тяжелой,

что только могла

с собой унести,

пролетала пчела.

– Ты что? – вслед пчеле

громко, как только мог,

с цветка своего

закричал мотылек.

– Да ты оглянись

на мгновенье кругом,

ведь что видишь ты

в этом улье своем?

А здесь солнце светит

и птицы поют,

какие цветы

на поляне цветут!

Бросай ты свой мед

и давай же скорей

прохладной росы

хоть немного попей,

а после со мной, –

продолжал мотылек, –

летим кувыркаться

с цветка на цветок!

Ведь жизнь пролетает

так быстро у нас,

и дорог нам каждый

оставшийся час!

– Ах, если б работу

я бросить могла, –

в ответ мотыльку

прожужжала пчела. –

Уж кем установлен

порядок такой,

что всю свою жизнь

остается пчелой

пчела, что всю жизнь

день за днем напролет

из леса в свой улей

таскает свой мед?

Вот ты безмятежно

порхаешь кругом,

не зная забот

никаких ни о чем.

А будет нужда,

то и стол ты, и дом

сейчас же отыщешь

под каждым кустом.

А я проживаю

недолгий свой век

лишь только затем,

чтобы съел человек

весь сладкий мой мед,

что с нелегким трудом

всю жизнь собираю я

в улье своем.

А если б я стала,

как ты, мотылек,

с утра кувыркаться

с цветка на цветок,

то все бы подумали:

ну и дела!

Как, видно, совсем уж

свихнулась пчела!

Ах, кто бы в порочный

порядок вещей,

что всем миром правит,

вмешался скорей!

И пчелы, что заняты

в улье своем

тяжелой работой

и ночью и днем,

как бабочки, дружно

пустились кругом

порхать безмятежно,

забыв обо всем.

А если и нет,

хоть на маленький срок

глотнуть бы нам, пчелам,

свободы глоток!

Но нет, никому

нету дела до пчел,

и кто бы, однако,

в наш век ни пришел

порядком вещей

в свой черед управлять,

все так же кругом

повторится опять.

Ломать неизменный

порядок вещей?

Да проще на все это

плюнуть скорей!

Ведь если ты что-то

изменишь не так,

молва пронесется:

какой же дурак!

Мол, только все напрочь

испортил кругом,

ни уха ни рыла,

не смыслит ни в чем.

Нет, лучше, как прежде,

прорехи латать,

что где-то кругом

вылезают опять.

Быть может, конечно,

порядок не тот,

все как-то не так

в нашей жизни идет.

Но это же все

не по нашей вине,

к тому же у нас

образцовый вполне

порядок, который

какой-то не тот,

и сбоев пока еще

он не дает.

А пчелы, как им

ни бывало ни в чем,

влачат свою жизнь

в этом улье своем

как прежде, всю жизнь,

день за днем напролет

без устали в улей

таскают свой мед…

Однако давайте

представим, что вот,

как это ни странно,

пришел в свой черед

и стал этот старый

порядок менять

инкогнито, что

нет нужды называть.

И пчелы, свободы

глоток за глотком

набравшись как следует

в улье своем,

давай меж собой

день за днем обсуждать,

как им дальше жить

и что нужно менять.

Ведь вон на лужайке

лесной мотылек

все лето порхает

с цветка на цветок

без всяких забот

день за днем напролет,

вот только неясно,

откуда берет

себе пропитанье

при жизни такой,

вели разговор

пчелы между собой.

Но что-то не ладится

дело у пчел,

уж в улье за месяцем

месяц прошел,

и как ни пытались

и эдак, и так,

но все что-то им

не исправить никак

сложившийся старый

порядок вещей:

в чем дело – никак

не поймут, хоть убей.

Одни говорят:

– Дело, видимо, в том,

что все мы свой мед

в общий улей сдаем.

Пчела, что весь день

собирает свой мед,

и трутень, что рядом с ней

в улье живет

всю жизнь, и ведь как

ни бывало ни в чем

свой мед получают

за общим столом.

Пора прекратить

беспорядок такой

и выкинуть трутней

из улья долой.

Другие кричат:

– Может, мы кое-как

свой мед собираем

и в улье бардак?

Все будет как надо,

и дело пойдет,

коль будет у нас

голова-пчеловод.

Быть может, и так,

только где его взять?

Поди-ка найди,

это легче сказать…

Мне тоже, читатель,

как это ни жаль,

никак не удастся

из басни мораль

извлечь, так не будь же

ко мне слишком строг,

хоть сказка и ложь,

да содержит намек.

Намек, что и сам

без труда ты поймешь,

когда до конца

эти строки прочтешь.

Черту подводить

в конце басни такой,

пожалуй что, нам

еще рано с тобой…

Здесь души наполняются любовью,

и как же хочет сердце под закат

отпить глоток и красотою слова

зажечь огонь

и поместить в твой взгляд!

И согревать, и баловать собою

у глади незабудковых озер,

где волны и дыхание прибоя,

и сосны у подножья рыжих гор…

И, расстилая берег золотистый

под плеск воды, желание и страх,

огонь любви животворящей искрой

к нам низойдет и стихнет… на губах…

Любовь!

Вдохнуть, расправив плечи,

наполнив ароматом грудь…

Кто говорит, что время лечит?

Оно раскраивает путь…

И перед нами разной лентой

раскинет множество дорог,

Одним – по ровному и светлой

шаги отмерит наперед…

Другим же – бури и страданья,

А третьим – краешек заплат

чужой любви и ожиданья

любовных краденых наград.

И я хочу любви и страсти!

И мне бы в очередь! Я жду!

Возьми лекало, время-мастер,

и нож портняжный… Я иду!

Я слышу голос

В воздухе ночном,

Он льется, прерываемый ветрами.

И, кажется, уже наполнил дом,

И тает расстоянье между нами.

Сияние – луна сдвигает тюль,

Уверенно протискивая блики,

И ароматом плещется июль

В кустах жасмина, кажущийся диким.

А голос

Ближе,

Мягкая волна

Окутывает так неуловимо

Дыхание…

По коже…

И полна

Душа воспоминанием – «Любима!»

И это чувство, голос, тихий звук…

Откуда он? Где бродит до рассвета?

Но мысли разрезает мерный стук

Часов и сердца

На ладони лета…

Распахнутое небо.

Под дождем –

Размеренные ледяные струи,

А мы с тобой счастливые, вдвоем,

И общий зонтик цвета поцелуя.

Спешит прохожий, и плывут авто,

И блики расплываются в разводы,

Я в желтом кашемировом пальто,

Спустившемся, как солнце, с небосвода.

Идем вперед.

Застеленный в гранит,

Под каплями притихший сонный город,

А нас к себе так истово манит

Закат, укрытый в эти дождь и холод.

И там, где в алых бликах

облака,

Волна Невы касается объятьем,

Мое тепло возьмет твоя рука

И нас с тобою обвенчает счастьем.

Намотанные чувства на кулак,

Сияет и искрится шелком пряжа –

Душа моя свои надежды вяжет,

И вяжет привкус грусти на губах…

Черемухи

Развеялся туман,

Опали лепестки вчерашних вишен,

Склоняются бутончиками ближе

Былых восторгов счастье и обман…

Любовь

Устало катится клубком,

Стучат в работе маленькие спицы,

И вот уже умело мастерицей

Моя судьба, покрытая платком,

И золотом, и дивными цветами,

Расписанная радугой в рассвет,

А спицы вьются, и сияет свет,

И вспыхивает, и беззвучно тает

Клубок

еще не позабытых чувств,

Вишневый лепесток и след безумств.

Свеча пылает. Время вечер.

Искрятся нежность и печаль.

Моя любовь к тебе навстречу

Спешила… Опоздала… Жаль…

И потерялась в перекрестках

Среди осин и тополей,

Блуждая так легко и просто

По буйной памяти моей…

Надежды… Вы укрыли годы,

Закутав часть души в пыли…

Морщиной возле глаз невзгоды

На карте жизни пролегли…

Часы идут, а свечи тают,

И застывает в каплях воск,

Их словно скульптор, отсекая,

На расставания нанес…

Слеза соленым по ресницам,

Сомкнувшим грусть под сенью век,

Спешит свободой насладиться

И увеличивает бег…

Но неприкрытая в одежды,

Еще зовущая душа

Глоток надежды, чистый, свежий

Мне преподносит не спеша…

Забрезжил рассвет, я тобою живу…

Танцуют по ветру колосья…

Мечтаю о лете, и клены зовут

И снова в Россию уносят!

Плывут корабли у Крымских высот…

Три главных цвета России

Расплещутся в солнечном блеске мостов

И в память врежутся с силой!

Я слышу родную русскую речь

Прекраснее пушкинских строчек!

Прошу Бога Ладу нас всех уберечь

От зла и ошибок. И точка!

О майские дни! День Победы зовет

Пойти к ветеранам на площадь,

И пусть соловей весь июнь мне поет,

Как сладок кленовый листочек!

Кленовые листья, цветов маскарад

Весною и осенью дивной…

И русский поэт будет больше всех рад,

Что жил и родился в России!

Вступление

Я вижу живопись в огне –

Калейдоскоп вчерашних истин

Шокирующего всех Рабле,

Флобера и Дюма в кленовых листьях.

Я жар поэзии Вийона обрушу на Россию разом –

Вкуснее галисийского бульона она окажется

И круассанов в шоколаде…

ЧАШКА КОФЕ № 1

Троянская война и Греция на кофейной гуще

Я вижу солнечную Грецию!

Эллада, о, прошу, танцуй и пой!

И Афродита метит прямо в сердце –

Любовь к Элладе навсегда!

О Греция! Я снова Твой король!

Афина и Арес сплелись в узлы любви тугие,

Объятья их так крепки и прочны,

Что страсть ликует на полях сраженья…

Троянский конь! О Троя! Мы все в Афину влюблены!

Так гуща и «Жардан дю Монд»

Мне показали первую картину:

Троянская война и Греции бомонд

На радость всем британским пилигримам!

О Ципрас! Сохрани нам Грецию свою,

Чтоб слышать мы могли твои напевы,

Чтоб ликовали мы в театре наяву

И отдавались нам в любви твои богини-девы!..

Африканцы, французы, китайцы –

Дети в школу в Париже идут,

Книгами наполненные ранцы

В alma mater бережно несут.

А в глазах горит жажда познанья,

Им всем хочется что-то создать,

Получив всемирное признанье,

Для потомков в граните стоять.

Это хорошо, конечно, тоже,

Чтоб пришел к ним творческий успех,

Но больше всего хочется все же,

Чтоб согрела любовь души всех.

На уроке на вопрос в анкете

«Легче девушкам иль парням жить?»

Отвечают как один все дети,

Что стыдно девушкой сейчас быть,

Потому что нелепы в футболе,

Выглядят, как коровы на льду,

Да и смотреть одно только горе

Женскую спортивную борьбу!

Тогда как парни на стадионе

Аполлонами кажутся все,

Говорит весь мир о чемпионе,

С ликованьем он принят везде!

Тут в почете мегачемпионы,

В спорте отличившийся атлет,

Девушки – как будто б юниоры,

К ним большого интереса нет.

Каждая парням здесь подражает,

Всегда брюки и куртка на ней.

И не поймешь – это пара гуляет

Или встретились двое друзей.

Не то чтобы уступить место

Иль, посторонившись, пройти дать,

Им как будто с женщинами тесно,

Их стараются не замечать.

А коль юбка модная одета,

Макияж нанесен на лицо,

Скажут: «Непорядочная эта»

И вслед бросят острое словцо.

Как от резких движений спортивных

Походит на шабаш их балет,

Так и в любви людей, духом сильных,

Маленькой доли нежности нет.

Встречи парня с девушкой похожи

На переговоры двух коллег.

Не вызывает никакой дрожи

Предложенье быть вместе навек.

Есть способность в играх выигрывать,

Взгляд спортивным азартом горит,

А умения нет заигрывать,

Хоть и французское слово «флирт».

Мужчины такие прекрасные

Ходят на Елисейских полях,

С ними мы совершенно разные,

Мимо проходим на всех парах.

При встрече взглянет в вожделении,

И кажется, что произошло

Все уже в его воображении,

И желанье знакомства прошло.

Мы их идеализировали,

Придали романтический вид,

Резкость черт завуалировали –

И тот образ в Париж нас манит.

Как-то у Лионского вокзала

Спросила мужчину: «Где метро?»

Сопровождал меня три квартала,

Не говоря почти ничего.

Потом сказал, что глаза большие

У меня и в них чудесный свет.

Я улыбнулась: «Слышу впервые

Такой изысканный комплимент».

Упрекнул, что я неискренняя.

Отвечала, что так же, как он,

Потому что рядом Бастилия,

Мне же нужно метро «Gare de Lyon».

Оттого, что уж как бы в восторге

От его хитрости нахожусь,

В его сверхрациональном мозге

Зреет мысль, что вот-вот я влюблюсь.

Очень нравится, что ему рада,

Льстит уже мысль, что он – мой кумир,

Узнавать совершенно не надо,

Что содержит мой внутренний мир.

Ему кажется чистой монетой

Нам присущий несерьезный флирт,

И он, польщенный этой победой,

Ускоряет отношений ритм.

Я про Фому, а он про Ерему,

Оживленье на первых порах,

Только быстро наводит на дрему

Та беседа на разных волнах.

В разговоре на общие темы

Точек соприкосновенья нет.

Нарастают в общеньи проблемы,

Как будто с разных мы с ним планет.

Сам себе обо мне представленье

Он в своей голове создает,

Я не в силах внести измененья,

Довод мой он в расчет не берет.

Что говорит он с моим образом,

Который придумал себе сам,

В общеньи является тормозом,

Не дает вперед двигаться нам.

Ему приемлемо, чтоб свиданье

Прошло так же, как в немом кино:

Через взгляды, чувства, пониманье,

Танцы, поцелуи и вино.

А любовь моя ему – награда

За выигранный с честью турнир,

И на арену вновь идти надо,

Так как не всех еще победил.

Мы, как Д’Артаньян и Констанция,

Встречи будем все время искать,

Но какие-нибудь препятствия

Всегда найдутся, чтоб помешать.

Благородно, красиво – и только,

Так как сгорает острота чувств.

И ощущаешь, что правда горько,

Когда бокал шампанского пуст.

Как оловянный солдатик стойкий,

За тебя драться может как зверь,

Но, сделав жест он этот широкий,

На тебя смотрит как на трофей.

И хочет игру твоя душенька

По собственным правилам вести,

Чтоб, как Карамазовых Грушенька,

Всех могла бы с ума ты свести.

Нам их не переиграть в азарте,

Видят наперед они ходы,

Доверяются козырной карте,

С магией иллюзии на ты.

Но есть средство к женщинам небрежность

Удалить из сердца навсегда.

На них действует русская нежность,

Как в былинах живая вода.

Но небезопасно чувств движенье

Выставлять пред всеми напоказ,

Потому что и все окруженье

Не сводит с нас любопытных глаз.

Их ведь тоже очень привлекает

Самобытных чувств круговорот,

И вот правила игра меняет,

Победит, кто сделал ловкий ход.

А тебе уже, как Эсмеральде,

От сильнейшего не спастись,

Потому что, львам подобно в прайде,

Драться будут на смерь – не на жизнь.

Вырваться из такой круговерти

Мне тогда сопутствовал успех,

И теперь больше всего на свете

Не отличаться хочу от всех.

И пришлось научиться спокойно

Реагировать, чувства все скрыв,

Чтобы, не дай бог, как-то невольно

Не пробудить интереса взрыв.

Предпочту теперь я бессловесно,

Незаметно жить, как Ариэль,

Чем личностью сделавшись известной,

Ввергнуться снова в ту канитель.

Мне самой уже полюбилась

Жизнь спокойная, без суеты,

Нравится к любому здесь терпимость,

Из какой бы страны ни был ты.

Добавить бы только к учтивости,

Чтоб родилась между всеми связь

Русской веселящей игривости,

Глядишь, и любовь бы занялась.

Ведь Париж – это город влюбленных,

Здесь по логике быть не должно

Людей, счастьем семьи обойденных,

Кто, задумавшись, смотрит в окно.

Наш Мир медленно и упорно,

С тупым постоянством калеки

Превращается в секс-порно,

Теряя облик человеческий…

За власть воюя и за деньги,

Вожди друг другу глотки рвут.

Народы выстраивая у стенки,

Как овец пред бойней, стригут…

Конец печальный ждет народы,

Природа не простит своих обид.

Мстя за жадность и невзгоды,

Человечеству жестоко отомстит…

Небо насупилось сурово

Тучей черной с сединой.

Вдали закат горит багровый,

Туман клубится над рекой.

Дома друг к дружке жмутся

В ожидании грозы ночной.

Березы шумно ветвями трутся,

Осыпаясь желтеющей листвой.

Вокруг витает осени дыхание,

Паук нить последнюю плетет,

А лето перед расставанием

Улыбку солнечную пришлет…

Визжит и стонет стая громко,

Отстоять пытаясь своего…

А у того похмельная ломка,

И с дозой рядом нет никого…

Бомонд в глубокой печали нынче,

Гнетущий страх засел в груди.

Кнут власти над головами свищет,

От наказания «избранным» не уйти…

Знак сей опасный, неотвратимый,

Пугает изнеженных судьбой.

Они богаты слишком, сыты и ранимы

Возвышались над блеющей толпой…

Вновь осень на земле чудит,

Оголяя деревья, поля, луга…

Печально солнце из-за туч глядит,

Планет безмолвных слуга.

Мерцают звезды в дали Вселенной,

Вздыхая с грустью о былом,

О жизни человеческой, бренной,

О Планете, пущенной на слом.

Три девицы у Дворца,

Ждали Александра конца.

Говорит одна девица:

«Коли стану я царицей,

НАТО съест всех с корицей».

«Если я царицей стану, –

Другая вторит ей девица, –

Оптом всех продам пиндосам,

На Багамы сама свалю,

Чтобы жрать там ананасы…»

«А если выберут меня, –

Молвит третья им сестрица, –

Все вокруг начну менять.

Поменяю сразу мужа,

Надоел мне он дюже,

Только делает детей

При отсутствии иных идей.

На труселя обменяю бульбу,

Пущу заводы на металл,

Чтобы МВФ кредит нам дал…

Народ отправлю за границу

На полях там веселиться,

Собирать там ягоды и фрукты.

Счастье Запада им пребудет».

Зашумела вдруг вся площадь,

С автоматом тут выходит царь…

Девицы с визгом разбежались,

К благодетелям подались,

Чтобы из ближних этих стран

Плакать, что царь-де был Тиран…

В песочнице Запада вожди

Мир делить заново решили.

От затеи хорошего не жди,

С натуги ума Они лишились.

В плену бредовых вновь идей

Шумит Европа, дымит и тлеет,

Там в фаворе нынче только Геи,

Жажда денег над ней довлеет.

Волчата с волками за кость грызутся,

Какой же прок в том овцам есть?

Волки меж собой всегда разберутся,

Безумств человеческих нам не счесть

Весь мир покрылся плесенью и гнилью,

Больна Элита странною болезнью.

Кровь густеет, мозг страдает без кислорода,

Вселенной кнут настигнет все народы…

В спорах взбесившихся вождей за троны

И претендентов толпы, теснящиеся вокруг,

Над планетой кружащие, как наглые вороны,

Склюют Планету нашу в одночасье вдруг.

Здесь не в моде бургундский шмурдяк,

Что д’Артаньян с собутыльниками ценили.

Пьют люди в Питере виски, водку и коньяк

И обожают по утрам терпкую текилу.

Мир, прогнивший до основания,

Жизнь, оцененная деньгами,

Принесут народам лишь страдания,

Не предназначенные им богами…

В предрассветной дымке

Туман поля накроет.

Оставь на утро все же рюмку

И огурец в рассоле…

Что со Страной станет, когда уйду?

Кто у руля надежно встанет?

Или по рукам соратники пойдут?..

Никита – клоун глупый, шелудивый,

Хотя подлости и амбиций не лишен,

Лаврентий – умен, но бабник плешивый,

Остальные – свора исполнителей тупых.

Страну удержать они не в силах,

Толпа бездарей жадных и больных.

Не вырастил достойного я, к сожалению,

Чтобы врагам мог противостоять…

Пропьют они Союз наш великий,

Любители роскоши и пожрать…

Народы обрекут на горькие страдания,

Разбредутся республики кто куда.

Жадность приведет к противостоянию,

Всеобщая нагрянет на мир беда…

Обо мне вспомнят вновь потомки,

Поняв, что не был вовсе я тираном.

Исчезнут лжи грязные потоки,

Когда поймут, что ушел я рано…

Прекрасен был рассвет туманный,

День дождливый и сырой…

И вечер тихий, прохладный, ранний,

И солнца диск багряный над горой…

Так подробно жизнь ты описала –

Кофе, кетчуп, текила, винегрет,

Без ханжества, ужимок, водки, сала,

Спичек чужих и с пачкой сигарет.

Стареют, уходят артисты,

Режиссеры уходят, сценаристы.

Лишь поэты, в стихах живые,

Словно раны бередят ножевые.

О былом возвращая нам память,

О любви, войне и утратах,

О Рейхстаге, где реяло Знамя,

О полегших за свободу солдатах…

И все начнется сначала, вновь:

Охота, пещера, борьба, любовь.

Прислушиваясь чутко к Природе,

В людей превращаться будут уроды…

Уходит лето, не прощаясь,

В насмешку одаривая теплом…

Цветы, словно чуть смущаясь,

Стоят в нарядах ярких за окном…

Осень – предвестник будущих надежд.

В ожидании Нового года люди и природа

Грустят и радуются, на солнце греясь,

Надеясь на будущую Космическую свободу.

У жизни свои часы и время,

Идет она своим путем.

На земле обитающее племя,

В мечтах к предкам бредем.

Если в ядах вы не шарите,

Обратитесь сразу в Шарите.

Или к бабам, не из варьете,

А к тем, кто Европой вертел…

Они знают толк в политнауках,

Мастерицы интриг эти щуки.

На приличия людские наплевав,

Мир проглотить готовы, как удав…

Дворняжка на барском дворе,

Что за кость облаивает прохожих,

Гордится тем, что объедки ест

И на барина… едой похожа.

Копаем землю все глубже, шире –

Алмазы, руды, газ и нефть…

Планета в печали, тело в дырах,

Обид галактике нам не счесть…

До планет нам рукой подать

По меркам космических расстояний.

Но до них землянам не достать

В силу глупых своих деяний.

Видно, не тем идем путем

В погоне за мелочной наживой.

Словно букашки жадные живем,

Губя все вокруг, покуда живы…

По земле вновь шагает Август,

Тепло последнее нам даря,

На сердца навевая тихую грусть

О цветах, что огнем в садах горят…

Скоро дождями заплачет небо,

В росе умоются травы полевые.

Не веря теплу и солнцу слепо,

Пчелы улья нектаром забили…

Порой пишу тебе я письма,

Но чаще в мыслях, не наяву.

И голос твой во сне я слышу,

Шепчу в ответ: «Люблю… Люблю…»

Тихий вечер, прохладой веет,

Цветы притихли, чуть грустя.

Калина у забора стыдливо рдеет,

Ласточки сбились в стайки, улетят.

Воробьи снуют по крыше беззаботно,

Еды, тепла им вдоволь среди людей.

Зреют овощи упорно в огороде,

Деревня далека от городских страстей…

На бойню стадо погоняя,

Хлещут пастухи кнутом.

А овцы судьбу благословляют

За то, что ведут их гуртом…

Деградирует элита, народ не готов

Без вождей, пастухов, разумом жить.

Превращают людей в послушных скотов,

Лишь Вселенная может проблему решить.

Нынче демос правит миром,

Стонут под гнетом охламоны.

Не слышит стая вопли сирых,

Загоняя в загоны из законов…

Безумный мир рушится привычный,

Иллюзии отбросит человек,

Властвующие элиты двуличные

Отжили отпущенный им век…

Придут на смену иные времена,

Без торгашей поганых и словоблудов,

Иными будут стремленья, письмена,

О лжи и горе люди позабудут…

Земля несется ошалело рысью

По задворкам Млечного Пути,

И человечество без цели, мыслей

К началу конца стремглав летит.

Не улетим мы никуда,

Оставьте глупые потуги!

Отсутствие Разума – беда,

Как в хлам изодранная подпруга.

Поправляйте трусы и юбки,

Рубашку, галстук и пиджак,

Помаду, стертую на губах,

И жизнь поправь, коль не дурак…

Хлопка белого раскрылись коробочки,

Над кустами мелькают белые попочки,

Плеть африканца свистит в воздухе,

Чтобы рьяней трудились гринго-олухи…

С ума сходит бомонд, элита,

Шакалы с волками грызутся.

Конец сумасшествия уж виден,

Не успеют трехцентовые переобуться…

Пройдут дожди, и ветер стихнет,

Растают в небе облака,

Земля просохнет после ливней,

Станет кроткой бурная река…

Вновь цветы обрадуются солнцу,

Душе даруя нежный аромат.

Заглянет пчела в твое оконце,

Чтобы на пасеку свою позвать.

Не от любви зависит человек,

Не от дружбы, хлеба и погоды.

Властвуют деньги который век

И придумавшие торговлю уроды…

Когда писали они сказ о боге,

Мечтали о вечном прокорме.

Но ошибка вышла, видно, в итоге,

Веру делят, а бог, наверно, в коме.

Управляют стадом не бараны –

Пастухи голодные и злые псы,

Вещая о добре и зле неустанно,

Себе во благо принуждают жить…

Народ в страхе должен жить,

Не смея защищать себя,

Чтобы пред властью покорным быть,

Лишь надеждой рабской греясь…

Когда однажды человек

Осознает свое предназначение,

Когда поймет, что из века в век

Живет, преследуемый наваждениями,

Он вдруг увидит мир иным

И себя не лишним, чуждым в нем,

Поймет, что он вовсе не царь Природы,

А всего лишь часть Космоса большого,

Родня всем живущим иной породы…

За пару сотен Космических лет

Земля немало пережила бед.

Считают люди, что живут давно,

А на деле – немножечко прошло…

Но не образумились люди с тех пор,

Народ – разбойник, грабитель, вор.

Природу грабят нещадно всюду,

Считая, что от Планеты не убудет…

Но слаб, наивен все же человек,

Не взрослеет, не умнет который век.

Осталось недолго, грядет венец,

Безумству «разумных» идет конец…

Смешною стала жизнь земная,

Богам такого не понять.

Стонут люди, на чудо уповая,

Продолжая от глупости страдать.

Народы, сидя на галерке,

Шутов и деспотов на трон возводят,

Ростовщики смеются в сторонке,

Чинуши тихо за сценой колобродят…

На Руси снега подолгу валили,

Сугробы стояли по окна, крыши,

В лесу треск сучьев был слышен.

На санках катались с горок дети,

На елках висели вкусные конфеты.

Плясали бодро скоморохи там,

Стоял веселый шум и гам…

Есть рабы обстоятельств и желаний,

Рабы веселых компаний безумных.

Но лишь один обрекает на страдания

Народы мира – злата бог для полоумных.

В ночь новогоднюю в подарок нам

С небес посыплются вдруг снежинки.

Сугробы возникнут впервые тут и там,

Вот и закончится декабрь дождливый…

А ночи холодней, но короче.

Где-то Санту везут олени,

А Дед Мороз в санях средь ночи

Везет нам заветные мечты,

Ожиданий куль и радости снежинки,

Любовь, Здоровье и Красоту,

Возможно, и богатства пылинки.

Вот вновь полдень на часах,

Мчится Новый год спьяна.

Кто на кухне жрет в трусах,

Кто-то проснулся у «Татьяны».

Все ждут чуда чудного опять

От года, наступившего по плану,

А Планеты по орбитам летят,

Насмехаясь над нами неустанно…

Мы ходим по кругу много лет,

За сто лет сделав полный круг.

Немало испытал народ бед

И к прошлому вернулся вдруг.

Врагов бывших вновь шевроны

Вернулись во славу страны родной.

Рвутся обратно, беглые бароны,

Чтобы быдлом править и Страной…

Слишком много вольностей у стада,

Тем озабочены нынче пастухи.

В загон, в загон загнать всех надо,

Гоняться за каждым власти не с руки.

Переменчивой стала погода нынче,

По приметам нрава не угадать давно.

Морозит летом, зимой дождями хнычет,

Но жизнь продолжается все равно.

Весь мир воспитан на крови,

На жажде богатства и власти.

О предназначении своем забыв,

Люди гибнут в погоне за «СЧАСТЬЕМ»…