Альманах «Российский колокол» №3/1 2019 - читать онлайн

Джинсовую куртку снимешь на ходу,

Бросишься с улыбкой в мамины объятья…

Взрослый мой сынок, я встречи нашей жду…

Заварю чай крепкий, твой любимый, с мятой…

Как всегда, торопишься, мысленно далёк,

Ты спешишь к жене и дочке Аделине.

В сердце вы со мной и в солнечный денёк,

И в ночи туманной, бесконечно длинной.

Жёлтые розы… Трепещущий куст

Дерева ствол обвивает изящно,

К жизни стремится сквозь радость и грусть;

Тянется к солнцу он веткою каждой…

Розы для радости нашей земной,

Мир ароматом своим наполняют.

Есть назначение, тайна святая —

В нас пробуждать благородства зерно.

Волны морские вздымаются в строках…

От одиночества в мыслях бегу.

Падают рифмы без времени, срока,

Думы сбиваются в тесном кругу.

Чувств наваждение стихнет до завтра,

Но не смогу убежать от себя!

Светлая Муза, как добрый соавтор,

Словом опять утешает, любя.

Лёд тронулся. Я тронулась умом.

Чернеет снег. Сама с тоски дурнею.

Зима ушла. Я, кажется, за нею

Уйду сама, оставив скучный дом.

Я окунусь одна, как сирота,

В тоску дворов, московский холод улиц,

В те адреса, где с счастьем разминулись,

Где одолела сердце суета.

Теперь всё изменилось, стало быть,

А может быть, по-прежнему осталось.

Я ощущаю томную усталость,

Желание всё вспомнить и забыть.

Не рады мне усталые дворы,

Те, что былых имён не вспоминают;

Снега забвенья память заметают

До той бесснежной, до другой поры.

Так неопрятна и грязна,

Что даже неприлично,

Припёрлась царствовать весна.

Зима уходит: белизна

Охаяна публично.

Чернеет неприглядно снег

Просрочкой на прилавке —

Нечистых ручейков забег;

Сам город, кажется, поблек,

Весь мокрый стал и плавкий.

Весна открыла свой базар:

Повсюду гомон птичий,

Продемонстрировал бульвар

Свой залежавшийся товар

С той осени столичной.

Сломался холодильник «ЗИЛ»,

А как чинить – не знает:

Нет у весны ни средств, ни сил;

Поэтому (кто б ни спросил)

Всё так течёт и тает!

Для меня ты дитя поднебесья,

Нежный пасынок горных верхов;

Ты весенняя грустная песня

Одиноких шотландских ветров;

Стон волынки, бродящий по склонам,

Ледяной разговор ручейков,

Свежесть утра на скате зелёном,

Безмятежная грусть облаков.

Как мне хочется в глаз твоих вереск

Своё сердце зарыть, чтобы ты,

В моей верности не разуверясь,

Сберегал постоянства цветы.

Даст мне крылья любовь – над горами

Твоих прошлых обид воспарю,

Камнем в сердце паду я, ветрами

О тебе свою песню спою…

Я в полудрёме, полусвете,

Брожу, не ведая себя.

«Кто за прошедшее в ответе?» —

Вопит душа моя, скорбя.

Средь разговоров, недомолвок,

Средь нераскрытого тепла

Уничтожает время-молох

Единственную из числа.

Её истачивают годы,

По капле темя издолбив,

И твёрдость внутренней породы

Изглаживают, как прилив.

Обезображен неумело

Неогранённый бриллиант;

Душа! Зачем ты не посмела

Сберечь себя и свой талант?..

Мне верится, что есть над нами высшее,

Что неподвластно тленному концу,

И ни одной нет просьбы неуслышанной,

Направленной Небесному Отцу.

Я преклоню колени с благодарностью,

Зажгу свечу и тихо помолюсь,

И озарит свеча своею яркостью

Тайник души, куда смотреть боюсь.

И темнота грехов и заблуждения

Пред пламенем отступит тяжело;

И я примкну к иконе за спасением,

Родительское ощутив тепло.

Кавалер галантный нежными руками

Душу мою обнял в зимнем серебре;

Птицами парили мы под облаками,

Радость неземную ощутив в себе.

Золотые искры звёзды нам бросали,

Молнии, как ленты, обвивали нас,

Ангелов небесных пелась голосами

В тучах Песня Песней миллионы раз.

Огради, любимый, от обид и горя,

Обними навеки и не отпускай,

Чтобы я Икаром не упала в море,

Если мне подрежет крылышки тоска.

Сбереги, любимый, в ласковых объятьях,

От былых волнений ты меня спаси

И в бреду горячем злых моих проклятий

Нежным поцелуем губы ороси…

Теперь читаю только о любви,

А раньше было даже не заставить;

Ведь я теперь могу себя поставить

На уровень с желанными людьми.

…Пишу я тоже только о любви.

В моих стихах пробелы между строк

Озарены надежды белым светом,

Но в траур буква каждая одета —

Дань прошлому и памяти урок.

Ступеньки строк – как лестница в Эдем,

И краткость строк как краткие свиданья;

Строф кирпичи невольно строят зданье —

Храм сердца, где уместится тандем

Двух душ, что в прошлой жизни разошлись

И в этой жизни вновь соединились,

И я стихом благодарю за милость

Над нами власть имеющую высь…

Когда тоска тебя всего пронижет,

На выставку сходи и посмотри,

Как на картинах гения Куинджи

Подсвечены берёзы изнутри,

Как лунный фосфор льётся из полотен

И кажется, что движется река;

Сквозь сумрак ночи, что так груб и плотен,

Луна горит подобьем ночника.

Картины свет сияет и струится,

И отступает чинно темнота;

И кажется, людей светлеют лица,

Что глаз не отрывают от холста.

Искусству применение найдётся

За высший смысл, воспетый хором лир:

Пусть свет души сквозь сумрак жизни льётся,

Своим сияньем озаряя мир!

Ходит вечер петушиный

По дворам – стихает гам;

Разлился покой кувшинный

По усталым берегам,

И рябится в лунной крошке

Сонно зеркало реки,

Будто на лесной дорожке

Засиделись светляки.

Чернотою вечер мажет,

Не зайдя за лунный край,

А луна бела, как в саже

Испечённый каравай.

В одиноком сердце печаль,

Что-то не сложилось, а жаль.

Вот и разошлись все пути,

Вместе нам уже не идти.

Одиноко в сердце моем,

Одиноко ночью и днем,

Видно, виновата сама,

Что иду по жизни одна.

Мне б, как птице, стать на крыло,

Только снегом все замело.

В сердце лишь осколочки льда,

Не вернуть любовь никогда.

Лучик солнца, сердце согрей,

Мне верни любовь поскорей.

В сердце пусть проснется весна,

Я не буду больше одна.

Как мимолетно счастье

Приходит лишь на миг,

А за окном ненастье.

Скажи мне напрямик,

Любишь меня или нет,

Дай мне скорее ответ.

Молча ты смотришь в окно,

Видно, тебе все равно,

Счастлива я или нет.

Ты молчишь, ты молчишь,

Ничего не говоришь.

Не могу тебя понять,

Твои мысли прочитать.

За окном ненастье

И уходит счастье.

Я не услышу ответ,

Любишь меня или нет.

За окном ненастье

И уходит счастье.

Ушла любовь, и не вернуть ее обратно,

Закрыла все собою точка невозврата,

Сказать мне нечего и в мыслях пустота,

Вернуть мы прошлого не сможем никогда.

А ведь была любовь, а ведь была любовь

И не вернется к нам с тобою она вновь,

Скажи, зачем с тобой мы повстречались,

Нам было вместе хорошо с тобой вначале.

В какие реки счастье утекло?

Вернуть его нам больше не дано.

И в небе звезды лишь сияли нам одним,

И птицы пели только нам, а не другим,

И шар земной вращался лишь для нас,

Нам вместе было хорошо, а что сейчас?

А ведь была любовь, а ведь была любовь,

И не вернется к нам с тобою она вновь.

Без устали стучится дождь в окно,

По клавишам души пройдясь несмело,

Вмиг равнодушия смочив сукно

И шелком чувств прошив его несмело.

А чувства, окропленные святой

Прозрачной влагой из колодцев рая,

Теряют тихий, призрачный покой

Со слогом польку-бабочку играя.

И, растворившись в капельке дождя

Прольется мысль, как прежде, на бумагу,

И вдохновенье, к нам с небес сойдя,

Продолжит поэтическую сагу.

И буквы выстроятся у писца

Так точно, словно знают место,

Им отведенное рукой Творца,

Из сдобных чувств взбивающего тесто,

Чтоб накормить духовной теплотой,

Насытить жизнью и движеньем души,

Чтоб, обретя в движении покой,

Из моря слез нам выползти на сушу…

Я женщина Дождя, хоть я ему не пара,

Его могущества ничем не оценить,

И я, попавшая под чувственные чары

Дождинка, коей я согласна быть.

В словесном растворяюсь я потоке,

Что мне несет небесный Господин,

В душе моей любви рождая строки,

Что может дать мне только он один…

Лишь он один доверья удостоен,

Его лишь музыка пульс учащает мой,

И мой потенциал лишь с ним утроен,

Лишь в паре с ним довольна я игрой,

Лишь он дарует чувств волшебных лаву.

Его лишь звуки прогоняют сон,

Ему любовь я отдаю по праву,

Ему лишь я воздвигла в сердце трон.

Лишь он всей жизни нашей повелитель,

Ведь без него придет на землю смерть,

Он жизни нашей трепетный хранитель,

Лишь им жива земная круговерть.

Когда-нибудь пройдут, быть может, годы,

Закончится мне отведенный путь,

Хочу просить у Матушки Природы —

Дозволь в объятиях дождя уснуть…

Жизнь – сериал из тысяч кадров кратких,

И комом все в ней, словно первый блин.

Моментов много горьких, много сладких,

Но дубль у кадра каждого один.

Нельзя исправить жизнь свою повтором

И кадр другим уже не заменить,

Быть надобно талантливым актером

И первым дублем жизни дорожить.

И, каждый кадр любовью разбавляя,

Всей силой чувств наполнить каждый миг,

Все зло и боль за кадром оставляя,

Облегчить жизнь от тяжести интриг.

Жизнь – сериал, и все мы в нем актеры,

Есть бездари – и гениев не счесть,

Есть чистота – и нечистот есть горы,

Есть счастье – и несчастье тоже есть.

Но все ж без дубля не заснять шедевра

И без помарок жизни фильм не снять,

Хоть миллиард вложи на это евро,

Но сей Олимп за дубль один не взять.

Поэтому без «Оскаров» и «Тэффи»

Мы проживаем жизни сериал,

Который мы снимаем в стиле селфи,

И видим в нем судьбы своей оскал.

Мое сердце молчит, как струна,

Та, которой смычок не коснется,

Не поет и не плачет она,

Она просто над жизнью смеется.

Ей смешно, что какой-то смычок

Даже тронуть ее побоится,

Вот она и скрипит, как сверчок,

Дребезжит, и визжит, и бранится.

То смычок ей не тот, то не так

И не с той стороны подступился

И не дай Бог, он скрипнул не в такт —

Сразу всех привилегий лишился.

Вот такая сей жизни струна,

Под себя все смычка не отыщет,

Потому и доселе одна,

В одиночестве по свету свищет.

Так и будет скрипеть лет до ста,

Никому ни тепла, ни покоя,

Ведь струна без смычка – пустота,

Все ж смычок нужен ей для настроя.

Для того, чтобы вновь зазвучать

Всей цветочной рапсодией лета,

Только где ж его, звучного, взять,

Чтоб струна подошла ему эта.

Лишь одна – и другие не в счет,

Лишь под ним бы она зазвучала,

Чтобы жизни безумный отсчет

Каждый день начинался сначала.

Не вертит колесо фортуны

Неспешная любовь моя,

На дне Божественной лагуны

Живет, печаль мою храня.

Ее во мне не слышен голос,

Нема она, слепа, глуха,

Тускнеет глаз, седеет волос,

А я в плену ее стиха,

Что, словно гейзер, закипает

И шпарит кипятком мой мозг,

А я, как раб, не разгибаю

Спины под свистом мыслей-розг.

На сердце нет живого места,

Душа залита гноем ран,

С любовью кончилась фиеста,

Лишь слов танцующих канкан

Еще сей жизнью верховодит,

Еще ведет меня вперед,

С ума под гнетом чувств не сводит,

Душе любовных пут не ткет.

Я не люблю, какое счастье!

Расчищен путь к размаху чувств,

Что под моей печатью власти

Владеют редким из искусств,

Душою слышать, сердцем видеть

И донором в сей жизни быть

Себе, не утонув в обиде,

И нелюбовью дорожить.

Природа спит, посапывая хлипко

Раздевшись донага, как в банный день.

То ль ободрали сверху словно липку,

То ль просто одеваться стало лень.

Ее краса ни капли не померкла,

Ее изящество ни с чем сравнить нельзя,

Она сама с себя оковы платья свергла,

Всю гордость наготы своей неся.

Ее величья, не прикосновения

И целомудрия святого торжества,

И властью сна наполнены мгновенья,

В чьих бликах суть земного божества.

И с этой наготой, родной до боли,

Мы чувствуем родство, и сердца крик

Дарует ощущенье русской воли,

Пропитывая жизни каждый миг.

Торжественность стволов и веток тонких,

Что так изящно в кружево сплелись,

Чуть утепленных блеском льдинок звонких,

Взмывают в неба голубую высь.

И гордостью нам наполняют души,

Я ошибиться в этом не боюсь,

Зачем нам необъятность чьей-то суши,

Нам ближе всем сия нагая Русь

Такая смелая, бесстыжая, босая,

И сила в ней, и состраданье есть,

Живет и любит, всех вокруг спасая,

Все пережившая, не уронивши честь.

Великая, Могучая Громада

Корнями вросшая, и в землю, и в сердца,

Которым никакой другой не надо,

Кто с ней останется до самого конца.

Чтоб слышать, как посапывает хлипко

Природа в безмятежно сладком сне

Под ветра русского божественную скрипку,

Что слышится в движении каждом мне.

Люблю тебя! Тобою восхищаюсь!

Тобой дышу! Тобою я горжусь!

Тобою дорожу! Тебе я каюсь!

Моя единственно-березовая Русь!

Я Пушкина сумел в себе открыть,

В своей душе весьма неугомонной,

Чем мог безумно её обворожить,

Пускаясь в реверанс бесцеремонный.

Порой всплывать намерен образ гения —

И пушкинские памятны места,

Где нас встречают «чудные мгновения»,

Что словно то идёт от Божьего перста.

И ночи белые терзают душу славно,

Зажечь стремятся сказкой небосвод,

Что вечер с утром делят своенравно,

Свой образуя дивный хоровод.

Вовсю порхать снискало ликование,

Спеша внедриться в пламенный полёт,

В его то амплуа – «очей очарование»,

В пылу купаясь осенних позолот.

И кем та осень не раз была воспетой,

Вытворяющей кадрили и канкан —

В сезон быть склонна наряженно одетой —

В багрец и в золото расшитый сарафан.

И Петербург его чарует тоже,

Чей трепетный балет нёс страстный фуэте,

Чем озаряясь, с Наталией сидя в ложе,

Где предавались волшебной суете.

Кто был на публике вечно узнаваем,

Чьи классно бакенбарды его острили нос,

И кучерявостью весьма обуреваем,

И в ком неистово пылает чудо грёз.

Кто зрит прямым потомком Ганнибала,

В Москве рождённому – загадку представлял,

Держась объятий небесного астрала,

Где мог оттачивать свой потенциал.

Чем усладить твой тонкий вкус, читатель?

Чем удивить подкованный твой взор?

Будь ты размеренных романов почитатель

Или взрывной, стихийной страсти чтишь простор.

Есть для тебя в моём ларце заветном,

Что лёгкой пудрой юмора покрыт,

Про мир магический браслет остросюжетный,

Что из трёх разных циклов состоит.

Один, про дерзкую студентку-озорницу,

Ей к действию зовёт любой запрет.

Да и опасности не усмирят девицу,

На все вопросы у неё готов ответ.

Вторая сказка на браслете этом

Светла, сентиментальна и честна.

Попрятанным по шкафчикам скелетам

По преимуществу она посвящена.

Твой гений требует стремительный событий?

Не трогает уж сказка сердца ход?

Тогда позволь историей увитый

Достать прошитый правдой антипод.

В нем эпохальной пыли все крупицы

Константинополя в шестом веку, а здесь

Коварности английской спят частицы,

Неравноправия и злодеяний смесь.

Не хочешь кашлять пылью мирозданья?

Пускать слезу о прошлом нету сил?

Научного хотелось б изысканья?

Пожалуйста, как для тебя хранил:

Далёкий космос, далью дышит время,

Мир не таков, как был привычен нам.

Здесь все эмоции и чувства – это бремя.

Мы мчимся ко вселенским рубежам.

Здесь время как материи покровы,

С героями мы совершим открытий,

Хоть аксиомы стары, взгляды новы.

Заглянем мы за горизонт событий.

Коль хочется тебе погони жаркой,

Ищейку-гения, напавшего на след.

Как разрешит судьбу интриги яркой

В женской руке дрожащий пистолет?

Читатель мой, я знаю, что найдёшь ты

В моей сокровищнице для себя усладу.

Какой б мой мир себе ни предпочёл ты,

Твоя улыбка – высшая награда.

У виадука стали на пригорке.

Внизу – составы быстрые стучат.

Теперь отлита наша память в бронзе —

В фигурках этих тоненьких девчат[1].

Прожили восемь месяцев «под немцем»,

Оплакивали братьев и отцов,

Но сразу же своим открытым сердцем

Откликнулись на Родины вы зов!

И поняли – строительством дороги

С фашистами ведёте личный бой.

Хоть вовсе не звучало слово «подвиг»

На этой полосе прифронтовой.

Сухие цифры в сводках отразили:

Такого даже в мире больше нет!

На месяц раньше поезда грузили,

Чтобы отправить к Огненной дуге!

У памятника проходя, невольно,

Креститься поднимается рука,

Ведь женщины со всей России словно

Собрались возле этого моста.

Святые наши бабушки и мамы,

А большинство из них уже ушли.

Трудов и славы вашей – половина

В победных достиженьях всей страны!

Такая поздняя весна,

Но все же дымкою зеленой

Покрылись дальние леса:

Апрельской акварелью томной.

И храмы приходящих ждут,

Воскликнуть чтоб: «Христос Воскресе!»

В ответ «Воистину…» поют,

Сливаясь с Ангельскою песней.

О, Пасха – как душа светла!

И верится, что Русь – Святая.

Звонят, звонят колокола,

Христово Воскресенье славя!

Плачет музыка, и в танце,

Завихрился хоровод,

Звонких мыслей новобранцы

Окружили небосвод.

Рядом мнится, он бескрайний,

Пламенеет как алмаз,

То он тёмный, то сусальный,

То кровавый отблеск глаз.

Как предтеча вакханалий,

Засверкало зла вино,

Горней силою ордалий

Заструилося оно.

И прекрасен мрачный танец,

Незабытый мглой времён,

Жжёт, как огнь-протуберанец,

Неизведанных имён.

Пусть клубится зыбь столетий

Над вселенскою игрой,

Но знаменья, клади эти,

Бдит извечно млечный рой.

Плачет музыка, и в танце,

Завихрился хоровод,

Звонких мыслей новобранцы

Окружили небосвод.

Я новый день как мотылёк живу,

в ладье непрочной по судьбе плыву,

а вдалеке манящий зыбкий луч,

как перст Господень, явлен с горних круч,

незримый указуя путь во тьме,

в моей земной и гибельной тюрьме…

Сей путь пройду до самого конца,

любовью напоив людей сердца.

Цветок любви и речь,

Их вечная тоска,

Слезой устала течь

В чертоги из песка.

Дождь радугой остыв,

Наполнил сок равнин,

Истратив свой мотив,

Над пиками вершин.

Лишь ивы у реки

Ветвями льют росу,

Звени мой стих, влеки

Звучи листвой в лесу.

Ждут злые города,

Живительный мотив,

Но грянула беда,

Огонь с небес излив.

Уж мёртв певец, и мир

Безмолвием застыл,

То в небесах кумир

Безумие таил.

Грехи кровавятся в судьбе,

В ней души никнут и таятся,

И сонмы слизней зла роятся

В сокрытой вехами алчбе,

Что жаждет мрака и раздора

В толпе убогой и слепой,

Где смерти властвует разбой

И клики дьявольского хора.

Вкруг пир кровавых упырей

В безумной оргии ярится,

И танцем жутким дьяволица

Зыбит у адовых дверей.

Как корчи тел полуистлевших

В гробах средь капищных могил,

Трясётся пласт, земельный ил

Под грохот молний отлетевших.

На пепелище дней усопших

Летают сны грядущих лет,

Где мгле мерещится рассвет

И ветры гор, во мхе утопших.

Дымит земля от влаги алой,

И василиск от жатвы рдян,

Он светом ада оссиян

И дремлет, от алчбы усталый.

Вот у клоаки смрад струится,

В распухших трупах аль[2] стигмат,

Костей гниющих маскарад,

Сплетеньем аспидов багрится.

Вот увлечён Аид стенаньем,

Упадшим духом покорён,

Среди безумия времён

Паря над грешным мирозданьем.

И знаки дней, веков идущих,

Блестят на веках ликов сущих.

В полумраке тонкий свет

То нахмурен, то чуть ясен,

Он прозрачен, как рассвет

В бликах комнаты, прекрасен.

Вот колонной замер шкап,

Где таятся книжек грёзы,

И в потёмках, как арап,

Чёрен мой диван и розы,

Что темнеют над столом,

Где спит ваза с виноградом,

На стене угла излом,

Вьётся сумеречным гадом.

Над диваном сонм картин

Смотрит дивною природой,

И окно парчой гардин

Насмехается над модой.

Моя комната, мой мир,

Где под сводом капители

Стиль барокко и ампир

Затаились льном постели.

На полу дрожит мираж

Из лазоревых плетений,

Как фиалковый пейзаж,

Разлился палитрой теней.

В моей комнате, и я,

Весь разбрызган и украден,

Как основа бытия,

Я глубок и многократен.

Моя комната и я…

Желудок, как собака злая, гавкал,

Вгрызался в мои слабые бока.

И жалась гордость в угол шавкой жалкой,

Скуля о том, что я жива пока.

Ломалась воля в каменных застенках,

Ограниченья личностных свобод.

Могильный склеп в исчерченных пометках

И в трещинах холодный серый свод.

Очнусь ли я от изморози колкой?

Найду ли выход, коего здесь нет?

Зажму в ладонь кащееву иголку,

Позволю себе роскошь – пожалеть.

И, твари дав в последний насладиться

Своей беззубой властью и скупой

Бесплотной страстью, до костей раздеться,

И треснуть, как тростника под рукой.

Дыбится острый край

Корками снятых кож.

Будешь кем, выбирай.

Вырос? Или же врос?

Пенистой губки суть.

Давит страданий пот.

Млечных пиявок путь —

Детский беззубый рот.

Нравится или нет,

Каждый приложит труд.

Каждый найдёт ответ —

Щедр он или скуп.

Пьющий любовь из глаз

И материнских рук

Кто стал одним из нас,

Наполовину сух.

Кто стал одним из нас,

Будет испит до дна.

Истина чистых слёз.

Мама у всех одна.

Я и брат-близнец Егорка

Вновь наделали беды:

Пол залили едкой хлоркой

В миг безудержной игры.

Нам грозит сегодня порка,

Стрёмно щуримся в просвет,

И следит за нами зорко

Бабка Зина в линз дуплет.

Толстых окуляров дольки

Да с очками на очки,

Ей дано увидеть столько,

Что и малость не шали.

Смирно что-то не сидится

И не смотрится кино.

Нам бы незаметно смыться

На площадку за окном.

Мы опять набедокурим,

Даже если не хотим:

Втихаря сигарку скурим,

Выпуская едкий дым.

Мама долго кухню мыла.

Папа мял в руках ремень.

Пальцем бабушка грозила.

Солнце скрылось за плетень.

Кухня вымыта до блеска,

Но по запаху судя,

Нету в доме хуже места,

Между нами говоря.

Мы весь день боялись порки,

Будем знать наверняка,

В обещаньях нету толка:

Верить можно в запах хлорки,

В бэчик в скрюченных руках.

Благочестие женское – признак гордыни.

И за праведность тела заплатит душа.

Непорочность несёт нам святая Мария.

Магдалена доступностью – слабость прощать.

Благочестие женское – слепок посмертный,

Маска из силикона на студне лица.

И натуры испорченной качеством верным,

Он зеркалит насквозь мутным взглядом слепца.

Благочестие женское – башня короны,

Что царапает небо порочностью чар.

Жаль, воспользоваться дважды ей невозможно.

Жрёт невинности мысли греховный пожар.

Так прекрасно невозвратно

моё юное сознанье.

И наивности пикантность

как подарок к назиданьям.

Миражи колючих будней,

обличающих контузий,

что, как было, уж не будет

страхов кончился подгузник.

Растеклись былые раны

гематомами признаний.

Наказания бараны —

вертикальных дней спирали.

Перочинные потребы

на потеху Мельпомене,

удовольствие на гребне

костяного самомненья.

И высокая причёска,

локоны чернее смоли,

и мантилья на пристёжке,

белой съеденная молью.

Всё прошло: и быль, и небыль.

И фантазий смелых рыбки

на волнах весны уплыли,

как любимых губ улыбки.

Укатились, как привычки,

что от вредности забыты.

Залетели, как синички

на балкон, в жару открытый.

Невосполненностью чувства

цедит ум воспоминанья.

Воплощается в искусстве

нашей чистоты признанье.

Потеряются сонеты

в книжке – свёрнутой закладкой.

Позабудутся советы,

заедаемые сладким.

Чай зовёт нас ароматом,

мягкостью вишнёвых кексов.

Мы любуемся закатом

и в реке внезапным плеском.

Так уходит безвозвратно

моё юное сознанье.

Я теряюсь многократно,

чтоб найти своё призванье.

Просочится из-под века

камнем соляным слезинка,

ведь прошло уже три века,

как я слушаю пластинки.

На шуршащий диск тихонько

опускается иголка,

и выводит звуки тонко

звонкий голосок ребёнка.

Это тонкость созиданья,

по которой время мчится,

и вплетает состраданье

в вечные людские мысли.

А я, как Байрон, с миром не в ладу,

Границ не в силах соблюсти реальных,

И мыслями всё в облаках парю,

Не зная ценностей материальных,

Языка общего не нахожу

С теми, кто превозносит регалии,

С персонажами романов дружу

И советуюсь с богиней Талией.

В людях я вижу лишь внутренний мир,

Ускользают внешние атрибуты,

Все слова помню, что мне говорил,

Каждый из них в откровенья минуты.

Весь вечер проведя на торжестве,

Я не сумею описать наряды,

Хвалу воздать изысканной еде

И оценить все почести, награды.

Зато могу я воссоздать в уме

О смысле жизни речи все богемы,

Что вдохновением послужат мне,

Для написания новой поэмы.

Предпочитаю я жизни самой,

Описывать сюжеты на страницах,

И происходит пусть всё не со мной,

Как наяву я сцены вижу в лицах.

Препятствий нет ведь для полёта птиц,

Когда они над нами воспаряют,

Меж вымыслом и фактом нет границ,

Поэты лишь Пегасу доверяют.

Ведь кто для нас важнее – прототип

Или герой придуманной поэмы?

Об этом же никто не говорит,

А значит, ни к чему решать дилеммы.

Ведь стихотворного цель ремесла

Не в описании фактов известных,

А чтоб поэзия нас вознесла

На уровень высший существ бессмертных.

Тик-так, тик-так – тикает Биг Бен,

Пришло время уходить из детства.

Знает только мальчик Питер Пен,

Как детьми нам оставаться, средство.

Если в зеркалах задор исчез,

Грустные глядят оттуда лица.

В зазеркальную Страну Чудес

Отведёт нас девочка Алиса.

Жизни нашей дни мчат всё быстрей.

И о прошлом всяк уже жалеет.

Только капитан Джек Воробей

Время вспять повернуть сумеет.

В Букингемском изящном дворце,

В голубом Туманном Альбионе

Можно нам увидеть на крыльце

Даму благородную в короне.

Раз на свете королева есть,

То и сказки, значит, существуют,

Их персонажи, конечно, здесь

На балах вечерами танцуют.

Вымышленный и реальный мир

Так тесно тут переплетаются,

Что Байрон, Диккенс, Скотт и Шекспир

Среди прохожих нам встречаются.

Одухотворённость в глазах их

Желаем рассмотреть внимательней,

И вот уже на лицах людских

Улыбки сияют мечтателей.

Как называется та страна,

Где обитают герои сказок?

Вам не составит ответ труда

После сих немудрёных подсказок.

Так отвечайте на мой вопрос,

Не бывало проще задания.

Страна наших мечтаний и грёз,

Конечно – Великобритания.

Что стало с Натальей Гончаровой,

Когда умер Пушкин Александр?

Не осталось красы образцовой,

Испарился куда-то весь шарм.

Ведь нельзя сказать, что постарела,

Ей было только двадцать пять лет.

Больше источника не имела,

Что зажигал в ней внутренний свет.

В ту пору глаза женщин дарили

Вам будто миллионы миров,

А у Пушкиной были такие,

Словно устала она от даров.

Общество поражало свеченье,

Из Пушкина идущее глаз,

К диалогу с Богом приглашенье,

То было, казалось всем не раз.

Рады были с гением общенью,

С нетерпеньем ловя его взгляд.

И обязана преображенью

Натали супругу, говорят.

Каждый день в глаза его смотрела,

Находя источник свежих сил,

И душа её счастьем горела,

Избранный потому что любил.

Оказавшись причастной к таланту,

Озарилась она изнутри,

И царю, и московскому франту

Не заметив её, не пройти,

Перед ней в восторге замирает

Каждый, пораженный красотой,

Светоч звёзд в больших глазах сияет,

Что пришла из сферы неземной

От гения прикосновения

Засияла её красота,

А после его погребения,

Без следа исчезла в никуда.

Существования другого мира

Служит доказательством пример,

Ведь нужна божественная лира,

Чтобы жизнь пиит воспеть сумел.

Устремляются все за поэтом,

Чудесной музыки слыша звук,

И не замечают, как при этом

На передний план выходят вдруг.

Гений как будто им уже служит,

Весь понятный такой и простой.

Только уход его всё разрушит,

В сказке как о рыбке золотой.

Ведь талант и любовь – состоянья,

Когда мир весь желаешь обнять,

Делать в любви всем признанья

И таким, как есть, всё принять.

Так глаза Николь Кидман сияли,

Был когда в неё влюблён Том Круз.

Но они как будто полиняли,

Тотчас, как распался их союз.

Без сиянья в глазах оказалась

Просто женщиной Кидман Николь,

В ней былого шарма не осталось,

Лишь усталость на лице и боль.

И Круз, любимец поколения,

Символа оставил пьедестал.

Больше в женских сердцах волнения

Своей харизмой не вызывал.

Шарм потерял, с любовью расставшись,

И обыкновенным стал, как все.

На влюбленности крыльях поднявшись,

Не удержался на высоте.

Приобщиться каждый хочет к чуду,

Если не найдёт свободных мест,

Зависть превратит его в Иуду

И заставит всех нести свой крест.

Пушкина – за любовь к прекрасному,

Лермонтова – за критичный взгляд,

Есенина – за рифму страстную,

Высоцкого – что пел невпопад.

Влюбляла в мир всех окружающий

Энтузиазмом Эдит Пиаф,

Плеяду звёзд зажгла сверкающих,

Сердца своего огонь раздав.

Пугачёва так же вдохновляет

Тех, кто рядом находится с ней,

И в себя их веру окрыляет,

Пробуждая любовь, как Орфей.

Взгляд таланта исходит от Бога,

Как доказательство, что Он есть.

В глаза их посмотришь немного —

И всю жизнь этот свет будешь несть.

Вносит в душу умиротворенье

Влюбленности сияющий свет,

Над ним не властно и старение,

Но сам уйдёт, любви если нет.

Ноль-ноль, ноль-ноль. Средина ночи.

Так неожиданно, как в сказке —

Зима пришла.

Огромный снегопад упал на землю.

Все переделал на свой лад

И вдаль пошел.

А я стояла у окна. Фонарь качался у дороги.

И в конусе его дрожал и ворожил

Снежинок хоровод беспечный.

Время сквозь пальцы сеял снег.

А я смотрела на него

Без сожаленья —

Как быстротечна жизнь…

Одно мгновенье безвозвратное.

Меня уже ничто не потревожит —

Ни прошлое, ни будущее.

Одной минутою живу —

Протянутой рукой

Снежинки быстрые ловлю.

Ноль-ноль, ноль-ноль…

А над могилою твоей

Покой.

И снег сугробы расстилает.

Ноты с неба летят, словно снег,

Все ими замело на белом свете —

Летят они адажио на фоне фонарей,

И утром их с ветвей сметает ветер.

Кружит чуть слышно зимняя соната

Поземкой на пути своем к весне,

К капели и несбыточному завтра,

Куда-то вдаль на ветреном коне.

Там только грусть поет нам о разлуке,

Уходишь ты дорогой белой от меня,

И музыки заснеженные звуки

Еще звучат под вьюгу февраля.

Шрифты. Шифровки. Подтексты. Пьесы…

А где же искренность твоя и песня?

Где тексты веером – хвостом павлиньим?

Наверно в прошлом, в давно забытом.

Лишь для тебя – без игр и простота и сложность,

Открытость для тебя и осторожность —

Не принести вреда, не ранить в спину.

А для других молчанье, сжатое в пружину.

Я не забуду перекресток года,

Тот вымытый и плещущий апрель,

Тот город на холмах – в руках – ручей,

И солнце над собой держал он гордо.

Чуть вспомню о тебе, вся эта ворожба

Природы и весны возникла снова —

Я вся переполнялась светом.

Я Шла, куда глаза глядят, с котомкой,

А сердце пело, и капель гремела

Весенним блюзом, предвещая встречу.

И я всю жизнь храню и буду помнить

Те три далеких дня в Козьмодемьянске.

Крупицы счастья собирая в горсть,

Я думаю, как это было много…

Когда зима наполнит небо снегом,

Ночная тишина опустится на землю

И в свете фонарей заснут деревья в белом —

Тогда в душе мятежной боль утихнет;

Как затихает ветер бурный

В смиренном кружеве заснеженных ветвей.

И снег летучий станет только дымкой,

Сплошной кулисой он укроет

Пьесу жизни…

Сегодня я рассеянна, как дождь,

Как золотистый свет весенний в декабре.

Прозрачный ветер студит мне лицо,

А сердцу горячо.

И сердце солнцем светится в глазах,

И птицы залетают в душу.

По-птичьи вижу я Бульвар, дома, скамейку

И створку акварельного окна,

На запад растворенного к закату…

Сегодня я рассеянна, как дождь,

Как золотистый свет весенний в декабре.

Я словно в первый раз смотрю на мир.

Загораюсь и гасну, как пепелище.

Восстаю из пепла, как птица Феникс.

Забываю род свой и свое племя —

Растворяюсь я в солнце, в соснах.

Как былинка рядом, я вырастаю

И сама себя потом собираю

Из сосновой хвои, из сухой полыни.

Вся одежда суконная пахнет ими,

И душа, я думаю, – точно так же…

Все они мне братья, сестры.

Ведь душа у них есть тоже…

Тоже…

Я стала замечать мгновенья —

И стайку воробьев в кусте,

Щебечущих, как погремушка.

И облака, летящие по небу

Клубящимся воздушным строем к югу,

И дождь, по листьям бьющий

Тихий блюз, блюз набежавших туч,

Опавших на деревья с высоты.

Я стала замечать твои труды тяжелые,

Дающие свободу мне и пищу,

И благодарностью за все на свете

Отвечать.

В узорах облаков вечерних —

Птичья стая, как брошенный

По ветру платок из газа,

Резвится и летает.

Переворачивается, видит

Горизонт малиновый.

Вдруг ввысь летит и пропадает —

Тает. И распадается

На сотни маленьких чаинок,

И осыпается на лес дубовый,

Там видит птичьи сны

Про небо и про солнце.

Прощайте, Муза, ждать – не привыкать

И каждый день готовиться к приходу,

Пером бумагу чтобы снова рвать,

А не ругать шальную непогоду.

Не замечать осенний мерзкий дождь

И хлёсткий ветер, бьющийся о двери,

Но слышать ритм, когда коснётся дрожь,

И понимать – пришла и снова верит,

Что не ошиблась адресом она.

Подарит вдохновение средь ночи.

Ведь тяжело поэту без огня,

Нужна искра, пусть малая, но очень…

И может быть, согреется душа

От радости, что Богом не забыта.

Что уходила и опять пришла,

Что суетой мирскою не убита.

Ну а пока прощаюсь и прошу

Не забывать о помощи визита.

Желанны вы, и я всегда вас жду,

И в час любой для вас душа открыта.

Прошу прийти, и сердце не жалейте,

Сорвите маску бледную с лица,

Бальзам волшебный в душу мою влейте —

Небесный свет от нашего Творца.

Нет высшего на этом свете счастья —

Творить и жить для Бога и людей

И понимать – к трудам твоим причастен

Не злобный дух, коварный чародей.

А Дух Святой сошёл, молитвам внемля,

И вот уже ты на земле творец;

И незаметно протекает время…

А ты душой по-прежнему юнец.

Дни не считаешь; и года напрасно

Причёску красят мягким серебром.

Вновь видишь ты отчётливо, прекрасно,

Как зло живёт, соседствует с добром.

Как власть имущих бесы обольстили,

Как обижают слабых и больных.

По миру многих нищими пустили…

И что же ждёт, не знаю, остальных?

Но знаю точно будет Суд и многим,

Уж не поможет золото в мешках.

В огонь лишь путь зажравшимся в итоге,

При жизни сей не знавшим Божий страх.

А я так ждал! Тетрадь, карандаши…

Неужто, Муза, где-то заблудилась?

На ушко мне тихонечко скажи.

Хотя зачем, какие разговоры?

Ведь ты пришла – услышала мой зов.

К чему обиды, мелкие укоры

И звон пустых, ненужных, едких слов.

Давай с тобой мы, что-нибудь запишем,

Ведь март – весна, все пишут про любовь,

Вдруг постучит, конечно же, услышим;

И о весне напишем что-то вновь.

Весна – пора, когда всё оживает

И тянется к теплу на Божий свет.

Подснежник первым солнышко ласкает;

И вот уж в строчку взял его поэт.

Апрель уже стучится, будь же рядом,

Еще, быть может, что-то сотворим.

Весна прельстит рассветом иль закатом;

И о любви мы вновь поговорим.

Я, муза, рад всегда, когда ты рядом

И правишь строки властною рукой;

И мне, поверь, уж никого не надо,

Да и тебе не нужен уж другой.

Мы ведь давно повенчаны с тобою,

Нас сам Господь с любовью обручил;

И показал, какой идти тропою,

Чтоб до конца хватило наших сил.

Я вдохновенье музой называю,

Так проще дар мне Божий раскрывать.

Благодарю я, значит, уповаю,

Что не иссякнет неба благодать.

Вдохну в себя и выплесну строкою

На чистый лист, мгновеньем дорожа,

Что вдруг упало, выведу рукою

Сердечком чёрным от карандаша.

Зовите музу, и она придёт.

Всегда ведь рядышком, у сердца,

На лист строкой горячей упадёт,

Что ярче звёздочек и солнца.

Ей не страшны любые холода,

Будь снегопад иль злая вьюга;

Она всегда прекрасна, молода,

Мне Богом данная подруга.

Когда пишу о музе, то хвалю

Отца и Сына и Святого Духа;

От Бога искру, лучик я ловлю,

А в них любовь и вся наука…

Чуть-чуть за семьдесят. И что же в этом

Отрезке времени? Куда пришёл?

На небесах причислен я к поэтам —

Мой Бог стихи и мысли все прочёл.

Что может выше этого признанья?

Здесь на земле сумеют ли понять,

Что ржа всё это – гонорары, званья…

Всего дороже – Божья благодать.

И не оставит без воды и хлеба Творец

Вселенной славящих Его,

Коль в унисон поёт с поэтом небо,

То в Царство дверь отрыта для него.

Я благодарен Господу за это,

Что насквозь видит грешного меня

И что горит во мне искра поэта,

Что подарил крылатого коня.

Откуда вдруг господские замашки —

Прекрасным дамам руки целовать;

И говорить красиво, без бумажки,

Чтоб должное красавицам воздать.

Да как же не любить вас, женщин наших!

Ведь Сам Господь развёл костёр любви.

И мы сгораем все в объятьях ваших,

Когда поют для вас все соловьи.

И будет так всегда, поверьте, братья!

Без женщин МИР не может просто быть.

Исчезнет всё без женского участья!

Да, как же вас, красивых, не любить!

Мы любим вас, бесценные вы наши!

Нет в мире сил, чтоб разлучили нас!

Ведь ничего нет в жизни нашей краше,

Улыбок ваших и зовущих глаз.

Моя держава, цветущий край Азербайджан,

Года суровые оставил величаво,

Неповторимостью полей, лугов,

Равнин и городов,

Так манящих простотой просторов.

Труд вложен в нём могучего Гейдара,

Уняв низменных врагов кару,

Жизнь посвятил Азербайджану,

Ему даруя наследника Ильхама.

Людские раны заживил От скорби тяжкой,

В кипящем омуте измен,

В угарном дыме несчитаных подмен.

И навсегда унял застывшую печаль,

От вражеских мечей холодных,

Распутав быль и небыль Азербайджана.

Всю нечисть, подлости разбил,

Как зеркало, в осколки,

И навсегда создал Гейдар

Мою великую державу,

Цветущий край Азербайджан.

Сбылся мой сон прекрасный,

Воскресла в тишине на утренней заре.

Вновь озарилась светом тьма,

Сошлась параллель судьбы,

Свободой уповаю, подняв якоря.

Сбылся мой сон прекрасный,

Под рифмы строк миров.

Созвездие моё вернула память,

Ушли все боли и печали,

Растаял туман иллюзий,

И шрамы жизни рассосались

В бурлящем роднике счастья.

Сбылся мой сон прекрасный,

Восторг мажора небесный,

Создал святой сонет,

Балладу чувств и искусства,

И понимание сути минувших дней.

Сбылся мой сон прекрасный,

Впитала солнца нежность, доброту.

Мечты с сомнениями не спорят,

Воскресла в тишине на утренней заре,

И сбылся сон мой прекрасный.

Всё чаще во сне, где родительский дом

И тропка в берёзах петляет,

свой путь до сих пор не меняет.

И только душа вдруг пошла на излом.

Огромные окна не дышат теплом,

Там чай вечерком разливает

чужой человек, он не знает —

Что память хранит ещё в сердце моём

тепло русской печки и голоса звон.

Звучали когда-то там песни…

И нет вечеров тех чудесней.

Любовью согретый родительский дом.

Я налью тебе вкусный чай

В твою любимую чашку.

Давай посидим вдвоём —

Поговорим о вчерашнем…

Я спрошу тебя невзначай

О детстве твоём далёком.

Скучаешь ли по нему,

Не плачешь ли ненароком?

Если трудно, не отвечай,

Как быстро время летело.

Исполнилось в жизни всё,

О чём мечтала, хотела?

– Время – в чашке остывший чай, —

Грустно ты мне отвечаешь.

Жизнь пролетела как миг.

Об этом и ты узнаешь…

Я налью маме вкусный чай.

И пусть не спешит с ответом.

Мы сегодня ещё вдвоём,

Я сердцем её согрета.