Карта IV Мир
Дева танцует, окруженная гирляндами; на нее взирают звери Апокалипсиса.
С утра мозг Стэна работал на полном ходу, измышляя ответы на все возможные вопросы. Где ты был, пока Пит ошивался у гика? В балагане, ставил раскладушку. А потом что ты делал? Репетировал новый карточный фокус. Какой? Скрытый перенос карты из руки в руку. А когда Пит вернулся, то что он сделал? Кажется, ушел в каморку под сценой. Ты за ним присматривал? Просто следил, чтобы он никуда не выходил. А где ты был, когда вернулась Зена? Я ждал ее у входа…
Толпа постепенно редела. Звезды затянула облачная дымка, за деревьями сверкнула молния. В одиннадцать часов вечера Хотли объявил, что представление закончено. Публика разошлась, а цирковые курили и переодевались. Наконец все с хмурыми лицами окружили Хотли. Майор Москит, не обращая внимания на всеобщее мрачное настроение, весело насвистывал, пока на него не шикнули.
Потом все вышли из балагана и расселись по машинам. Стэн ехал с Хотли, майором, Бруно и Мартином-мореходом. Процессия направилась к центру города, в похоронное бюро.
– Повезло, что хороним сегодня, когда публики мало, – заявил Мартин-мореход.
Ему никто не ответил.
Внезапно майор Москит пискнул:
– Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа? – Он сплюнул. – И какого черта об этом вечно трындеть? Зарыли бы в землю, и пусть себе гниет.
– Заткнись! – глухо сказал Бруно. – Мелюзга, а треплешься за десятерых.
– Поди подрочи, – огрызнулся майор.
– Зену жалко, – сказал Бруно остальным. – Славная женщина.
Клем Хотли, небрежно держа руль одной рукой, заметил:
– По этому выпивохе плакать никто не станет. Даже Зена. Однако тут есть над чем задуматься. Я хорошо помню, как он в свое время блистал. А сам я вот уже год капли в рот не беру, зарекся. Всякого навидался.
– А кто теперь с Зеной будет выступать? – немного погодя спросил Стэн. – Или она что-то поменяет? Типа чтобы лохи ей сразу конверты с вопросами вручали, а она…
Свободной рукой Хотли почесал в затылке:
– Нет, так не пойдет. Ничего менять не станем. Ты посидишь под сценой, а я буду собирать конверты. А сразу после твоего выступления покажем электрическую девушку, чтобы дать тебе время пробраться на место и все подготовить.
– Договорились.
«Он сам это предложил, – повторял про себя Стэн. – Я тут ни при чем. Майор и Бруно своими ушами слышали. Он сам предложил».
Улица была пуста. На тротуаре перед похоронным бюро лежал золотистый треугольник света. К обочине одна за другой подъезжали машины, останавливались. Из одной вышел старый Магвайр, билетер и зазывала, потом Молли, а за ними на руках выскочил Джо Пласки и уверенно, как лягушка, запрыгал через дорогу.
В дверях их встретила Зена. На ней было новое черное платье, расшитое крупными черными цветами из гагатового бисера.
– Входите, входите. Я все устроила. Позвонила священнику, он сейчас придет. По-моему, священник не помешает, хотя Пит в церковь и не ходил.
Все вошли. Джо Пласки порылся в кармане, протянул Зене конверт:
– Тут ребята собрали на памятник. Ну, мы знаем, что ты в деньгах не нуждаешься, но все равно хотели сделать что-то. Утром я отправил письмо в «Биллборд», попросил опубликовать извещение. Ничего особенного, просто «Друзья и коллеги скорбят об утрате».
Зена наклонилась и поцеловала его:
– Я очень растрогана вашей заботой. Что ж, пора в часовню. Священник только что подошел.
Все расселись на складных стульях. Священник, робкий заспанный старикан, отчего-то держался смущенно. «Ага, наверное, решил, что цирковые – сплошь нехристи, – подумал Стэн. – Будто все явились без штанов, а он из вежливости делает вид, что ничего не замечает».
Священник надел очки:
– …ибо мы ничего не принесли в мир; явно, что ничего не можем и вынести… Господь дал, Господь и взял…
Сидя рядом с Зеной, Стэн пытался вслушиваться в слова и предугадать, что священник скажет дальше. Лишь бы не думать. Я не виноват, что он умер. Я не собирался его убивать. Я его убил. Ну вот, опять началось. Я весь день ничего не чувствовал, решил, что обо всем забыл.
– …скажи мне, Господи, кончину мою и число дней моих, какое оно, дабы я знал, какой век мой…
Пит не знал кончину свою. Пит умер счастливым. Я ему помог. Он долгие годы умирал медленной смертью. Он боялся жить, довольствовался малым, а я взял и убил его. Нет, я не убивал. Он сам себя убил. Рано или поздно он добрался бы до денатурата. Я просто ему чуть-чуть помог. О господи, неужели придется всю жизнь об этом думать?
Стэн медленно повернул голову и поглядел на остальных. Майор Москит пристроился между Молли и Бруно. На заднем ряду Клем Хотли закрыл глаза. Лицо Джо Пласки озаряла тень улыбки, в которую привычно складывались его губы. «Наверное, вот так же улыбался Лазарь после воскрешения», – подумал Стэн. Мартин-мореход щурил глаз.
При виде Мартина Стэн пришел в себя. Он сотни раз делал то же самое, сидя на жесткой церковной скамье рядом с отцом и глядя на хоры, где стояла мать вместе с остальными женщинами в белых одеяниях. В глазу есть слепое пятно, и если закрыть один глаз, а второй устремить чуть вбок от головы проповедника, то в какой-то миг кажется, что голова исчезает, а безглавое тело продолжает читать проповедь.
Стэн покосился на Зену. Она сидела в глубокой задумчивости. Священник торопливо возгласил:
– Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями: как цветок, он выходит и опадает; убегает как тень, и не останавливается. Посреди жизни нас настигает смерть…
Майор Москит громко вздохнул и заерзал на месте. Стул заскрипел.
– Ш-ш-ш! – прошипел Бруно.
Когда все забормотали «Отче наш», Стэн с облегчением обнаружил, что голос его не подводит. Зена его слышит. А раз слышит, то не заподозрит его в… Стэн понизил голос, произнося слова машинально, по памяти. Ни в коем случае не следует давать ей повод для подозрений… Хотя она недоверчиво поглядела на него, когда он сказал, что Пит ошивался у гика. Нет, нельзя, чтобы она… Так, главное – не переиграть. Черт побери, вот где требуется способность отвлекать внимание!
– …Ибо Твое есть царство и сила и слава вовеки…
– Аминь!
Гробовщик был молчалив и деловит. Он снял крышку гроба и бесшумно прислонил ее к стене. Зена поднесла к лицу носовой платок и отвернулась. Все выстроились в очередь, попрощаться с покойником.
Первым к гробу подошел Клем Хотли. На его морщинистом лице не отразилось ничего. Бруно взял майора Москита на руки, чтобы ему было лучше видно. Старый Магвайр мял в руках кепку. Джо Пласки, прыгая на руках по полу, толкал перед собой складной стул, потом придвинул его к изголовью гроба и вскочил на сиденье. Поглядел на покойника. Скорбно сложил губы, хотя у глаз все еще лучились смешливые морщинки. Машинально перекрестился.
Стэн натужно сглотнул. Подошла его очередь, теперь уж не отвертишься. Джо соскочил на пол, придвинул стул к стене. Стэн сунул руки в карманы, подошел к гробу. Он в жизни не видел трупов; при мысли об этом волоски на затылке шевелились.
Он глубоко вздохнул и заставил себя посмотреть на мертвеца.
На первый взгляд казалось, что в гробу – восковая фигура во фраке. Одна рука приложена к груди в белом жилете, другая вытянута вдоль тела, сжимает в ладони хрустальный шар. Лицо румяное – гробовщик тампонировал впалые щеки, загримировал кожу, так что ее восковой блеск создавал иллюзию жизни. Внезапно Стэн ахнул, будто его ударили под дых: лицо покойника украшала бутафорская бородка – аккуратно подстриженная, черная как смоль.
– И напоследок мамзель Электра продемонстрирует свой коронный номер. Никто на свете не отваживался его исполнять с тех самых пор, как Бенджамин Франклин обуздал молнию бечевкой своего воздушного змея. Итак, мамзель Электра, держась за электроды угольной дуговой лампы, позволит смертоносному разряду пройти сквозь свое тело…
Стэн украдкой скользнул под сцену провидицы, всеведущей Зены. В закутке больше не пахло виски. Стэн застлал пол брезентом и проделал в дощатых стенках две широкие щели, чтобы каморка лучше проветривалась. У карточного столика он установил картонную ширму с навесом и без помех при свете фонарика вскрывал конверты и крупно переписывал вопросы на страницы блокнота.
Послышался шорох шагов – зрители собирались у сцены. Зена начала вступительное слово. Стэн взял стопку конвертов с вложенными в них чистыми листами и встал у окошка, дожидаясь, когда за кулисами появится Хотли.
Занавес колыхнулся. Хотли протянул в окошко руку с конвертами зрителей. Стэн быстро забрал конверты, передал подложную стопку, и рука исчезла. Над головой Стэна скрипнули доски сцены. Он сел за стол, включил затененный фонарик, подровнял стопку конвертов, одним движением ножниц срезал края сразу всем, вытряхнул листки с вопросами и разложил их перед собой.
Вопрос: «Где мой сын?» Старомодный почерк. Женщина, лет под семьдесят, решил Стэн. Отличный вопрос для начала. Подпись разборчивая, полное имя. Миссис Анна Бригс Шарпли. Стэн отыскал среди записок еще два полных имени. Одним был подписан совершенно дурацкий вопрос, и Стэн его сразу забраковал. Черным карандашом он четко вывел на странице блокнота: «ГДЕ СЫН?», добавил полное имя женщины и поднес блокнот к люку у ног Зены.
– Вижу… вижу… инициал Ш… Миссис Шарпли?
Стэн слушал ответы Зены, будто внимал откровению свыше.
– Вам все еще кажется, будто ваш сын – малый ребенок, сорванец и проказник, который выпрашивает у вас хлебушка с сахарочком…
Откуда Зена все это знает? Прямо как настоящая провидица! Как такое возможно? Вот Молли, например, на самом деле не управляет электричеством. Ее номер программы, как и все остальные в балагане, – сплошной обман и надувательство. Но Зена…
– Послушайте, уважаемая, не забывайте, ваш сын давно вырос, у него наверняка уже свои дети. Вы ждете от него весточки, а он не пишет?
Просто удивительно, как Зена разбирается в людях… Стэн похолодел от страха. Надо же, ему приходится скрывать свой жуткий секрет от той, кто словно бы умеет читать мысли. Ему стало смешно, несмотря на тревогу. Да, он боялся, что Зена обо всем догадается и объявит его убийцей, но вопреки всем страхам его все равно тянуло к ней. Он жаждал постичь неведомую науку, которая позволяет с первого взгляда определить, о чем думает человек. Может быть, есть люди, рожденные с подобным даром?
– Кларисса? Среди вас есть Кларисса? Подними руку, пожалуйста. А, вот ты где! Кларисса хочет знать, выходить ли замуж за ее нынешнего ухажера. Прошу прощения, Кларисса, но мне придется тебя разочаровать. Лгать я не умею. Да ты и не хочешь услышать от меня ложь. По-моему, этот парень – неподходящий кандидат в мужья. Хотя, конечно, все может быть, и я не сомневаюсь, что он силен и хорош собой. Но что-то подсказывает мне: когда появится твой истинный суженый, ты ни у кого не будешь спрашивать, выходить за него замуж или нет, а сразу же повернешь дело к свадьбе.
Подобный вопрос Зене задавали не раз, и она всегда отвечала на него одинаково. Внезапно Стэн сообразил, что никакой это не дар. Зена хорошо разбиралась в людях. А люди все похожи друг на друга. То, что скажешь одному, подойдет девяти из десяти. А каждый пятый вообще верит всему, что ему плетут, и согласно кивает, когда его спрашивают, верно ли сказанное, потому что некоторые лохи просто неспособны возразить. Боже мой, Зена зарабатывает гроши. Но если это дело поставить правильно, то деньги можно грести лопатой.
Стэн взглянул на очередную записку и вывел на странице блокнота: «Совет о важном шаге в семейной жизни. Эмма». Если Зена сможет дать вразумительный ответ на этот вопрос, то она действительно умеет читать мысли. Стэн поднес блокнот к люку и прислушался.
С минуту Зена продолжала говорить на публику, собираясь с мыслями, а потом легонько пристукнула каблуком и повысила голос. Стэн положил блокнот на стол, зная, что это будет последний ответ и теперь можно расслабиться. А Зена завершит выступление, предложив зрителям приобрести у нее гороскопы.
– У меня осталось время еще на один вопрос. На этот раз я не стану просить его автора назвать себя. Здесь присутствует женщина, чье имя начинается с буквы Э. Фамилию я называть не буду, потому что вопрос очень личный. Однако же я попрошу вас, Эмма, думать о том, что вы хотели бы мне мысленно сказать.
Стэн выключил фонарик, осторожно выбрался из каморки, на цыпочках прошел по лесенке за кулисы, чуть приоткрыл занавес и приложил глаз к щелке. Лица зрителей светлыми пятнами белели у сцены. Как только прозвучало имя Эммы, бледная, изможденная женщина – на вид лет сорока, хотя ей, скорее всего, было чуть за тридцать, – широко распахнула глаза и приоткрыла рот, но тут же решительно сомкнула губы.
Зена понизила голос:
– Эмма, у вас серьезная беда. И связана она с кем-то из ваших близких. С тем, кого вы считали одним из самых дорогих вам людей, верно?
Женщина невольно кивнула.
– Вы подумываете о том, чтобы уйти от этого человека. По-моему, это ваш муж.
Женщина закусила губу. В глазах блеснули слезы. «Похоже, она из тех, кого легко разжалобить, – подумал Стэн. – Эх, вот был бы у нее миллион долларов, а не дрянной четвертак…»
– Я ощущаю воздействие двух потоков тонких флюидов. Один исходит от какой-то женщины…
Напряженное лицо Эммы расслабилось, обрело разочарованное выражение. Зена тут же сменила подход.
– …но слабо и расплывчато, возможно, она осталась в прошлом, а вот второй поток… Карты… на стол падают игральные карты… нет, ваш муж – не картежник, это место, где… Вот, теперь все прояснилось. Это подсобка в баре…
Женщина всхлипнула, и все вокруг с любопытством завертели головами. Эмма, не обращая ни на кого внимания, не сводила взгляд с провидицы.
– Моя дорогая, вам выпала тяжкая доля. Уж я-то знаю. Поверьте, мне все это прекрасно известно. Но шаг, который вы намерены предпринять, представляется очень непростой проблемой. Многогранной. Если бы муж разлюбил вас и связался с какой-то другой женщиной – это одно. Вот только у меня создается впечатление, что он вас любит, несмотря ни на что. Да, иногда он ведет себя грубо и жестоко, но задайтесь вопросом, нет ли в этом и вашей вины. Главное – никогда не забывайте, что люди пьют с горя. Выпивка сама по себе никому не приносит зла. Если человек счастлив и всем доволен, то вполне может выпить с друзьями в субботу вечером и вернуться домой с получкой в кармане. Но если человек почему-то несчастен, то он пьет, чтобы забыться, а одного стакана мало, поэтому он выпивает второй, а там и третий, раз за разом спускает все деньги, возвращается домой пьяным, а как протрезвеет, жена начинает его пилить, и ему становится еще горше, и от этого он первым делом тянется к выпивке, и все – круг замкнулся.
Зена забыла о публике, забыла о том, что она на сцене. Сейчас Зена говорила о себе. Зрители это понимали и, затаив дыхание, слушали каждое слово.
– Так что прежде чем решиться на этот шаг, – сказала она, внезапно опомнившись, – подумайте, все ли вы сделали для счастья вашего мужа. Может быть, вы не знаете, что его тревожит. Может быть, он сам этого не знает. В любом случае постарайтесь это разузнать. Потому что если вы его бросите, то вам придется самостоятельно заботиться о себе и о детях, а это не так-то легко. Так что сегодня же вечером и попробуйте. Если он явится домой пьяный, уложите его спать. Говорите с ним приветливо. Пьяный – он как малый ребенок. Вот и обращайтесь с ним как с сыном, не ругайте и не корите почем зря. А наутро заверьте его, что все понимаете, окружите его материнской заботой и лаской. Потому что если муж вас любит… – Зена перевела дух и торопливо продолжила: – Потому что если муж вас любит, то не имеет значения, приносит он деньги в дом или нет. Не имеет значения, пьян он или трезв. Если у вас по-настоящему любящий муж, то держитесь за него покрепче и не отпускайте ни в горе, ни в радости. – Она осеклась; зрители зачарованно молчали. – Держитесь за него, потому что если вы с ним расстанетесь, то пожалеете об этом горше горького… А теперь, дамы и господа, если вы действительно желаете знать, как звезды влияют на вашу жизнь, вам не придется потратить ни пяти долларов, ни даже доллара. Я заранее произвела астрологические расчеты, и тот, кто захочет сообщить мне дату своего рождения, получит предсказание будущего, а также полное определение характера, консультацию о роде занятий, набор счастливых чисел…
В дальние путешествия передвижная ярмарка диковин Аккермана – Цорбау отправлялась по железной дороге. Фургоны грузили на открытые платформы, а цирковые рассаживались по старым вагонам, и поезд грохотал сквозь ночь, пролетая мимо одиноких полустанков и депо, мимо товарных станций с составами порожняка, по мостам и эстакадам над долами и полями, где под сенью звезд вились сияющие реки.
Под потолком багажного вагона, набитого грудами брезента и тюками с оборудованием, горела лампа. На расчищенном пятачке пола стоял большой фанерный ящик с просверленными в стенках вентиляционными отверстиями. Из ящика то и дело доносились шорохи. На тюках в углу жался гик, подтянув колени к подбородку.
Ящик со змеями окутывало серое облако табачного дыма.
– Остаюсь! – заявил майор Москит с упорством сверчка.
Мартин-мореход, скривив левую щеку от сигаретного дыма, сдал карты.
– Принимаю, – сказал Стэн. Его темной картой был валет.
Самой крупной картой была десятка в руках у Мартина.
– И я тоже, – сказал Джо Пласки с неизменной улыбкой Лазаря.
За спиной Джо горбился Бруно в пальто, обтянувшем широкие плечи. Он напряженно, разинув рот, вглядывался в карты Джо.
– И я, – заключил Мартин и сдал карты.
Стэну достался еще один валет.
– Тебе это дорого обойдется, – небрежно сказал он Мартину, скидывая пустышки.
Мартин сдал себе еще одну десятку.
– Переживу.
Майор Москит, чья младенческая голова была вровень с верхушкой ящика, еще раз глянул на темную карту.
– Ох ты черт!
– Что ж, дальше без меня, – миролюбиво сказал Джо.
– Ja, пусть поборются, – добавил Бруно. – А мы отдохнем.
Мартин сдал карты. Выпали две мелкие. Стэн сбросил пустышки. Мартин поддержал заявленную ставку и поднял на два.
– Вскрываемся.
Мартин-мореход перевернул свою темную карту. Десятка. Он потянулся к банку.
Стэн с улыбкой пересчитал свои фишки.
– Эй! – Визг майора Москита звучал пронзительно, как удар смычка по скрипичной струне.
Все вздрогнули.
– Ты чего расшумелся? – ухмыльнулся Мартин.
– Дай-ка сюда свои десятки!
Детской ручонкой он сгреб с ящика карты и пристально осмотрел их рубашку.
Бруно встал у него за спиной, поднял карту и поднес к свету.
– Да вы чего всполошились, ребята? – спросил Мартин.
– Канифоль! – завопил майор Москит, взял сигарету, оставленную на краю ящика, и быстро затянулся. – Карты меченые. Заметно, если знать, куда смотреть.
Мартин поглядел на одну из карт:
– Черт возьми, и правда коцаные.
– Это твои карты, – обвинительным фальцетом заявил майор.
– С чего это они мои? – взвился Мартин. – Кто-то забыл колоду на кухне, а я подобрал. А то мы так бы и сидели без дела.
Стэн взял колоду, перетасовал ее вперехлест, снова перетасовал и разложил карты на столе, рубашкой вверх. Потом перевернул. Все оказались старшими, картинки и десятки.
– Да, канифоль, – сказал он. – Нужна новая колода.
– Ты же только показываешь карточные фокусы, – вызверился Мартин. – Откуда ты про канифоль знаешь? Карты метят во время игры, у партнеров.
– Да вот знаю, поэтому сам никогда этим не пользуюсь, – миролюбиво пояснил Стэн. – И карты не сдаю. Никогда не сдаю. А шулер тасует с распределением: нужную пару кладет на верх колоды, срезает, чуть сдвигает внутрь верхние карты верхней половины, пропускает вперехлест, прикрывает заготовленную пару восемью картами, едва заметно выдвигает ее наружу и снова тасует, а потом срезает по выступу и…
– Оттого, что мы здесь спорим, как карты метят, никто из нас богаче не станет, – сказал Джо Пласки. – Нужна новая колода. Только где ж ее взять?
Все умолкли. Колеса вагона постукивали на стыках рельсов.
– У Зены есть гадальные карты, – сказал Стэн. – Они годятся и для игры. Я схожу принесу.
Мартин взял меченую колоду, подошел к приоткрытой двери вагона и пустил карты по ветру.
– Может, с новыми картами повезет больше, – сказал он. – А то я продул все партии, кроме последней.
Вагон трясся во тьме. В дверном проеме чернели холмы, сияли звездные россыпи с долькой заходящей луны.
Стэн вернулся. С ним пришла Зена. Строгое черное платье украшала бутоньерка из искусственных гардений, волосы были небрежно заколоты в пучок светлыми шпильками.
– Приветствую, господа. С вашего позволения, я присоединюсь к игре. В вагоне смерть как скучно. Я уже перечитала все журналы про кино. – Она открыла сумочку и выложила на ящик колоду. – А покажите-ка мне руки, ребята. Чистые? Не изгваздайте мне карты, их трудно заменить.
Стэн бережно взял колоду и, раскрыв карты веером, вгляделся в странные картинки. На одной был изображен мертвец ничком, пронзенный десятью мечами. На другой три женщины в старинных одеяниях вздымали кубки. Еще на одной из облака высовывалась рука с жезлом, покрытым зеленой листвой.
– Как называются эти карты? – спросил он.
– Таро, – с важным видом объявила Зена. – Самые старые карты в мире. Говорят, их придумали в Египте. Великолепно подходят для сеансов гадания. Я их и для себя раскладываю, если нужно что-нибудь решить. И всегда получаю вразумительный совет. Но ими можно играть в покер. Тут четыре масти: жезлы – трефы, кубки – черви, мечи – пики, а монеты – бубны. Вот эти карты входят в Старшие арканы, на них гадают. Но одну из них можно использовать вместо джокера. Погоди, сейчас я ее найду… А, вот она. – Зена бросила карту на ящик, а остальные спрятала в сумку.
Стэн поднял джокера и не сразу понял, где у карты верх, а где низ. На ней был изображен юноша, подвешенный за ногу к Т-образному деревянному кресту, на котором зеленели листья. Руки юноши связаны за спиной, голову окружает золотистый нимб, а выражение лица благостное, будто у воскресшего. Улыбка как у Джо Пласки. Под рисунком старинным шрифтом было начертано название карты. Повешенный.
– Господи, уж эти-то чертовы картинки наверняка принесут мне удачу, – сказал Мартин-мореход.
Зена взяла у Джо Пласки фишки, перетасовала колоду и сдала карты в закрытую, рубашкой вверх. Приподняла свою, поморщилась. Игра началась. Стэну досталась восьмерка монет, и он спасовал. Не имеет смысла оставаться, когда закрытая карта ниже валета, а если валет сдается в открытую, то тут уж точно следует пасовать. Если только на руках не старшие карты.
Зена снова поморщилась. Партия игралась между ней, Мартином-мореходом и майором Москитом. Мартин вышел. У майора было три Рыцаря. Он потребовал вскрыться. У Зены оказался флэш в монетах.
– Ну ты и мастерица блефовать! – возмущенно пискнул майор. – Сидишь тут, морду кривишь, а у самой флэш.
Зене помотала головой:
– Я и не думала блефовать, а кривилась, потому что получила в темную вот эту, туз монет, их еще называют пентаклями. Я всегда считала, что она значит «Верный друг тебя предаст».
Стэн выпрямился и сказал:
– Может, это змеи виноваты. Они шебуршат, будто им в ящике неудобно.
Майор Москит сплюнул, сунул палец в отверстие, просверленное в стенке ящика, ойкнул и отдернул руку. Из отверстия высунулась алая ниточка раздвоенного жала. Майор осклабился, обнажив крошечные зубы, и ткнул в жало горящим кончиком сигареты. Жало втянулось в ящик, изнутри послышалось злобное шипение и шуршание.
– Боже мой! – воскликнул Мартин. – Зачем ты так, вонючка ты мелкая! Они ж взбесятся.
Майор гордо вскинул голову:
– Хо-хо-хо! В следующий раз я и тебе то же самое устрою. Атакую броненосец «Мэн».
Стэн встал.
– Все, мне надоело, господа. Продолжайте без меня.
Балансируя на покачивающемся вагонном полу, Стэн пробрался через груды брезента и вышел в тамбур. Левая рука скользнула под край жилета, отстегнула булавку, удерживавшую крохотную жестянку размером и формой с пятицентовик. Стэн опустил руку, уронил жестянку в просвет между сцепкой вагонов. На пальце осталось темное пятнышко. Какого хрена я все это начал? Не нужны мне их деньги. Я просто хотел посмотреть, смогу ли я их обобрать. Господи, во всем нужно полагаться только на свои мозги.
В вагоне, в приглушенном свете ламп, устроились цирковые – кто подремывал на сиденье, кто опустил голову на соседское плечо, кто спал в проходе, на расстеленных газетах. В углу вагона тихонько посапывала Молли, полураскрыв рот и упираясь виском в темное оконное стекло.
Сон всех уродует, делает беспомощными и беззащитными. Треть жизни люди проводят в беспамятстве, бесчувственные, как трупы. А некоторые – их большинство – так не приходят в себя и пробудившись, остаются беззащитными перед лицом судьбы. Бредут по темному переулку навстречу смерти, боязливо нащупывают выход к свету, обжигаются и снова ползут в слепое существование.
Чья-то рука легла Стэну на плечо. Он вздрогнул и обернулся. Зена. Она стояла, чуть расставив ноги, раскачиваясь вместе с поездом.
– Стэн, милый, не падай духом. Пита жалко, конечно, – и мне, и тебе, и всем остальным. Но он умер, а мы живы. Скажи-ка, я тебе не разонравилась?
– Нет, что ты! Просто… я думал…
– Оно и понятно, милый. Похороны и все такое. Только я не собираюсь всю оставшуюся жизнь горевать о Пите. Моя мать носила траур целый год, но я считаю, время – не главное. Надо радоваться жизни. Знаешь что, вот как доберемся до места, давай улизнем от остальных и устроим себе праздник.
Стэн обнял ее и поцеловал. Вагон качнуло, они стукнулись зубами и, смеясь, разомкнули объятья. Зена ласково погладила Стэна по щеке.
– Я по тебе соскучилась, милый.
Она спрятала лицо у него на груди.
Стэн поглядел ей за плечо, на спящих в вагоне. Их лица изменились, утратили уродство. Молли проснулась, грызла шоколадку. На подбородке темнела шоколадная полоса. Зена ничего не заподозрила.
Стэн поднял левую руку, посмотрел на ладонь. На подушечке безымянного пальца виднелось темное пятно. Канифоль. Он коснулся его языком, положил руку Зене на плечо, вытер палец о черное платье.
По проходу они пробрались к груде багажа и уселись на чемоданы.
– Зена, а как работает код? Ну, тот, которым пользовались вы с Питом? – шепотом спросил Стэн.
Зрители в вечерних туалетах. Имена на афишах. Высшая лига. Слава и успех.
Зена склонилась к нему и ответила с неожиданной хрипотцой:
– Погоди, доедем до места. Я сейчас не могу думать ни о чем, кроме тебя, милый. Я тебе потом объясню. Расскажу все, что захочешь. А пока дай мне помечтать о постели.
Она ласково сжала его палец.
В багажном вагоне майор Москит вскрыл свою темную карту.
– С двойкой мечей выходит три двойки, а еще джокер в прикупе. Каре! Ха-ха-ха! Повешенный!
Стэн проснулся задолго до рассвета. Неоновая вывеска универмага «Айерс», которая всю ночь мигала с пугающей частотой, наконец-то погасла, за замызганным оконным стеклом было темно. Что же разбудило Стэна? Твердый продавленный матрас? Тепло тела Зены?
Кровать задрожала. Горло сдавил инстинктивный страх перед темнотой и неведомым. Кровать снова вздрогнула, послышался сдавленный всхлип. Зена плакала.
Стэн повернулся, обнял ее, погладил грудь. Когда Зена расстраивалась, с ней надо было обращаться как с ребенком.
– Стэн, милый…
– В чем дело, солнышко?
Зена тяжело повернулась, прижала мокрую заплаканную щеку к его груди и вздохнула:
– Я Пита вспомнила…
Что на это скажешь? Обняв ее покрепче, Стэн молчал.
– Знаешь, я сегодня разбирала сундук с вещами Пита – старые афиши, газетные вырезки, письма и много еще всякого. А среди них нашлась записная книжка, в которой он вел наш код. Пит его сам придумал; кроме нас, им никто не пользовался. Аллах Кисмет – ну, Сильвестр Рапполо, знаменитый иллюзионист, – предлагал тысячу долларов за код. Но Пит только рассмеялся. Так что эта записная книжка – память о Пите. У него был такой красивый почерк…
Стэн приподнял ей голову и начал целовать. Спать ему расхотелось, на шее билась жилка. Сейчас главное – не спешить. Сначала надо заняться любовью, если получится.
Все получилось.
Теперь молчала Зена.
– Что нам делать с твоим номером? – наконец спросил Стэн.
– А что с ним надо делать? – резко сказала она.
– Ну, может быть, ты решила его поменять…
– Зачем? Народ идет пуще прежнего. Послушай, милый, если ты считаешь, что твою долю заработка надо увеличить, так и скажи, не стесняйся.
– Да я не об этом, – сказал он. – В этом чертовом штате безграмотны все поголовно, писать никто не умеет. Предлагаешь им бумагу и карандаш, а тебе в ответ: «Вот ты за меня и запиши». Если бы я мог все это запомнить, то можно было бы обойтись без всяких записей.
Зена лениво потянулась, кровать заскрипела.
– Милый, не волнуйся о Зене. Тому, кто не умеет писать, можно внушить все, что угодно. С этой публикой я могу обойтись без вопросов и ответов, просто выйду на сцену, наболтаю чего-нибудь и все равно распродам товар.
Стэна встревожила мысль о том, что Зена способна обходиться без него, а вот он не сможет пока обойтись без нее.
– А что, если мы попробуем работать с кодом? Ты же его еще помнишь?
– Ох непоседа! – засмеялась она. – Да я даже во сне его вспомню. Это тебе придется помучиться, затвердить наизусть списки. Они очень длинные. К тому же сезон подходит к концу.
– Я все выучу.
Зена подумала и сказала:
– Что ж, милый, я не против. В записной книжке Пита все есть. Только смотри у меня, не потеряй, не то Зена тебе уши оторвет.
– А записная книжка здесь?
– Да погоди же ты! Чего спешишь, как на пожар? Да здесь она, здесь. Скоро сам увидишь, не торопись.
После долгого молчания Стэн поднялся с кровати.
– Пожалуй, мне пора вернуться в конуру, которую тут гордо именуют номером. Не стоит давать местным повод для сплетен.
Он включил свет и стал одеваться. В ярком свете лампочки Зена выглядела изможденной и какой-то обшарпанной, как старая восковая кукла. Она прикрыла ноги простыней, а обвислые груди остались обнаженными. Светлые волосы, заплетенные в косы, казались сухими и ломкими. Стэн надел рубашку, повязал галстук, накинул пиджак.
– Смешной ты…
– Почему?
– Одеваешься, чтобы в четыре часа утра пройти тридцать шагов по коридору этого мерзкого клоповника.
Для Стэна это прозвучало так, словно она обвинила его в трусости. Его окатила горячая волна:
– Все надо делать, как полагается.
Зена широко зевнула:
– Твоя правда, малыш. Ладно, утром увидимся. И спасибо за праздник.
Он не стал выключать свет.
– Зена, а можно мне взглянуть на записную книжку?
Она откинула простыню, встала и присела на корточки перед чемоданом. Интересно, а голая женщина всегда выглядит особенно неприлично после того, как ею овладеешь? Зена порылась в чемодане и вытащила записную книжку в матерчатом переплете с надписью «Гроссбух».
– Вот, держи. И ступай отсюда. Или ложись ко мне. В общем, реши уже, чего тебе больше хочется.
Зажав книгу в руке, Стэн выключил свет, ощупью пробрался к двери и осторожно приподнял щеколду. Желтый луч света из коридора упал на замызганные обои.
– Стэн… – послышался шепот с кровати.
– Что?
– Поцелуй подругу, пожелай ей спокойной ночи…
Он подошел к Зене, поцеловал ее в щеку и молча вышел, бесшумно закрыв дверь за собой.
Замок на двери его комнаты щелкнул, будто ружейный выстрел.
Стэн с опаской оглядел коридор, но никого не заметил.
В номере он торопливо разделся, ополоснул лицо под умывальником и лег на кровать, пристроив записную книжку Пита на голый живот.
Первые страницы были испещрены цифрами и короткими пояснениями.
«Эванспорт, 20 июля. Брошюры – 33 доллара. Выплаты: подсадным по 2 доллара каждому – всего 6 долларов. Подсадные: миссис Джером Гочкис, Леонард Кили, Джозайя Бус. Все в норме. Опытные. Бус похож на священника, с актерскими задатками. Спрятал кольцо в подкладку пиджака…»
Подсадными назывались помощники, которых набирали из местных. Стэн быстро перелистнул страницы. Еще расходы: «Отмазка от ОВ. Шериф Пеллет. 50 долларов». Очевидно, имелся в виду арест по обвинению в ворожбе.
Стэн чувствовал себя как Али-Баба в пещере с сокровищами сорока разбойников.
Он нетерпеливо заглянул в конец книжки. Заголовок на последней странице гласил: «Распространенные вопросы». Под ним был список с цифрами.
«Верен ли мне муж?» 56, 29, 18, 42.
«Выздоровеет ли мать?» 18, 3, 4, 12.
«Кто отравил нашу собаку?» 3, 2, 3, 0, 3.
Против этой строки была пометка: «Встречается не часто, но постоянно. На каждом представлении. Можно использовать для раскачки, холодным чтением».
Очевидно, цифры обозначали количество одинаковых вопросов на каждом представлении. Вопрос «Изменяет ли мне жена?» задавали в три раза реже, чем вопрос «Изменяет ли мне муж?».
– Болваны, – прошептал Стэн. – То ли стесняются спрашивать, то ли такие тупые, что не подозревают. Но узнать хочется всем до последнего. Чертовы лицемеры. Каждый спит и видит, как бы загулять на сторону, а всем остальным ни-ни.
Он перевернул страницу.
«Вопросы следуют привычной схеме. На каждый необычный вопрос приходится пятьдесят стандартных. Человеческая натура везде одинакова. У всех одни и те же печали. Одни и те же заботы. Человеком легко управлять, если выяснить, что его страшит. А это легко узнать, отвечая на вопросы. Представь, чего боятся люди, и сразу упирай на эти страхи. Здоровье. Богатство. Любовь. Переезды. Успех. Все боятся болезней, нищеты, скуки, разорения. Страх – ключ к человеческой натуре. Люди боятся…»
Стэн уставился на аляповатые обои, видя перед собой весь мир. Гик создается страхом. Гик боится трезвости и белой горячки. А что заставляет его пить? Страх. Выясни, чего боятся люди, и упирай на их страхи. В этом ключ. Ключ! Стэн это понял, когда Клем Хотли рассказал ему, как делают гиков. А Пит в своих записях это подтвердил.
Здоровье. Богатство. Любовь. Путешествия. Успех.
«…Вопросы, связанные с домашними раздорами, родственниками, детьми, любимыми животными. И так далее. Изредка попадаются умники, но от них легко избавиться. Интересная мысль: при ответах на вопросы использовать код. Надо составить список вопросов, обозначить их цифрами кода. Начинать ответ невнятно, уточняя по ходу дела. По лицу спрашивающего понятно, верно угадано или нет».
Следующие страницы занимал список вопросов. Ровно сотня. Первым стоял: «Изменяет ли мне муж?» Вторым – «Найду ли я работу?».
Фасад универмага «Айерс» розовел в лучах восходящего солнца. Стэн не обращал внимания на рассвет. Солнце поднималось выше и выше, шуршали шины по мостовой, город просыпался. Около десяти утра в дверь постучали. Стэн встряхнулся:
– Кто там?
– Вставай, соня! – раздался голос Зены. – Не залеживайся.
Стэн отпер дверь, впустил Зену в номер.
– А зачем тебе свет? – Она щелкнула выключателем, повернулась и увидела записную книжку. – О господи, ты так и не уснул?
Стэн потер глаза и сел на кровать.
– Назови цифру. Любую цифру, до сотни.
– Пятьдесят пять.
– Будет ли моя теща жить с нами?
Зена села рядом, пригладила ему волосы.
– Знаешь, малыш, по-моему, ты умеешь читать мысли.
Бродячий цирк повернул на юг; вдоль песчаных дорог выстроились шеренги сосен. В жарком летнем воздухе стрекотали цикады, белые люди выглядели изнуренными, на лицах проступало отчаяние, а на губах – табачные пятна.
Солнце поблескивало на сияющих темных лицах другого народа Юга. Эти в безмолвном изумлении смотрели, как в утренней дымке поднимаются цирковые шатры. В балагане «Десять в одном» эти люди всегда стояли с краю, будто за невидимой оградой. Стоило кому-нибудь из белых резко повернуться и задеть кого-нибудь из стоявших позади, с губ негра срывалось «простите», будто монетка, положенная на плечо.
Стэн никогда не бывал так далеко на Юге и отчего-то чувствовал себя неловко. Тайная ненависть миллионами червей ворочалась под каждым клочком этой мрачной, пропитанной кровью земли.
Стэна завораживала здешняя манера говорить. Он освоил ритм речи, выучил местные обороты и вставлял их в свое выступление. Он наконец-то понял, почему у цирковых такой странный тягучий выговор – смесь всех наречий на просторах страны. Для южан такая речь звучала на южный манер, для жителей Запада – по-западному. Голос земли, за тягучей медлительностью которого скрывался острый ум. Простецкая, грубоватая, мягкая речь.
Цирковые сменили темп. Зазывалы теперь говорили медленнее.
Зена снизила цену на гороскопы до десяти центов, но вместе с гороскопами продавала корень Иоанна Завоевателя – за пятнадцать центов. Клубок сухих корней якобы гарантировал удачу и успех, если носить его в мешочке на шее. Зена заказывала корни оптом, из Чикаго, у поставщика оккультных товаров.
Спрос на книги о фокусах почему-то пропал. У Зены было этому объяснение:
– Милый, местные понятия не имеют о престидижитации. Они думают, что ты настоящий волшебник и творишь чудеса. Тебе надо торговать чем-нибудь про приметы.
Стэн заказал гросс дешевеньких книжиц – «Толкование тысячи и одного сновидений» – и в подарок за покупку вручал «счастливую» монетку с оттиском Печати Любви из Седьмой книги Моисеевой, гарантировавшую приязнь окружающих и посрамление врагов. Он развлекал публику заученной болтовней. Научился перекатывать между пальцами сразу три монетки. Сверкающий денежный каскад завораживал лохов, и толкования сновидений разлетались, как горячие пирожки.
Заученный код пришелся как нельзя кстати, потому что местные либо не умели писать, либо стеснялись демонстрировать свою грамотность.
– Этой даме требуется незамедлительный ответ, – произнес Стэн заготовленную фразу, означавшую, что задан вопрос: «Как дела у моей дочери?»
Голос Зены теперь звучал по-южному тягуче:
– У меня создается впечатление, что она волнуется о близком человеке, от которого давно не было вестей. Верно? Кажется, это молодая женщина… Ваша дочь? Вы думаете о дочери. Ну конечно. И хотите знать, все ли у нее в порядке, счастлива ли она и скоро ли вы с ней увидитесь. Что ж, почти наверняка еще до конца месяца вам принесут от нее весточку…
Один вопрос задавали так часто, что Стэн придумал для него безмолвный код – простой кивок Зене. Впервые он так поступил, когда гибкий и сильный парень с ясными глазами, сверкавшими на привлекательном эбеновом лице, спросил: «Уеду ли я отсюда?»
Зена уловила сигнал.
– Здесь есть человек, который хочет знать, что с ним случится, и сразу вам скажу, я уверена, что ваше желание исполнится. Как мне видится, оно связано с переездом… Вы собираетесь куда-то уехать, верно? Что ж, дорога будет нелегкой, возможны некоторые затруднения… я вижу толпу… какие-то долгие расспросы. Но в конце концов ваше путешествие завершится, не так быстро, как вам хотелось бы, но все-таки завершится. И вас ждет работа. Хорошая, с приличным заработком. Где-то на севере, это совершенно точно.
Беспроигрышный ответ, подумал Стэн. Они все мечтают уехать на север. Снова и снова, все тот же темный переулок и далекий огонек. Стэна с детства преследовал такой сон: он бежит по темному переулку, с обеих сторон которого высятся заброшенные черные дома, а в самом конце переулка горит огонек, но кто-то крадется за спиной, подходит все ближе и ближе, едва не настигает, и Стэн в страхе просыпался, весь дрожа, так и не добравшись до огонька. Вот и у этих то же самое – переулок кошмаров. Север – не конец переулка. Огонек так и останется вдали. А страх будет неизменно следовать за ними по пятам. Все люди одинаковы, и белые, и негры. Гик и его бутылка, оттягивающая неизбежное приближение страха.