(О чём не говорил Конфуций)
Раз Чжан Чу-чжун, даосский мастер жизни продлеванья,
Домой из дальних странствий, утомлённый, возвращался,
А на пути ему Цзяннин большой город попался,
В развитии своём он был на пике процветанья.
Вошёл он в город, миллион шестьсот там проживало,
О нём упоминал Юнь Чжоу в книге обозренья,
Сам генерал Лан у ворот был главным в охраненье,
Через даоса Цзянчжу население узнало
О жёлто-белой магии искусства превращенья,
Которая на девять сотен лет жизнь продлевала,
И людям всем бессмертие в последствии давала,
Производясь от серебра при магии горенья.
Даосам тайное искусство боги передали,
Их научив, в печах пилюль бессмертья выплавленью,
Лишь миллион лян серебра нужно для накопленья,
Одну пилюлю внутрь приняв, бессмертье получали.
Понравилось всем в городе такое предприятье,
Собрали деньги и места печам определили.
Воспряли духом, пост трёхдневный строгий учредили,
Как в прадник все в парадные переоделись платья.
Воздвигли каменные основания повсюду,
И стали строить печи, их каркасы создавали,
В чан каждый полста тысяч лян серебряные клали,
К печам несли древесный уголь, радуясь все чуду.
В определённый день собрались все для наблюденья,
Места те по ночам ночная стража сторожила,
Расплавленного в чанах серебра для сохраненья,
Толпа большая каждый день с надеждой приходила,
Быстрей бы получить бессмертье – люди этим жили,
Три месяца жгли уголь, серебро всё отдавали,
Лян тысяч восемьсот уже в те печи положили
Но новостей всё не было, и люди ждать устали.
Когда даоса попрекали все, сказал он прямо:
– «Как наберётся миллион, всё может получиться,
Отбросьте все сомнения, вам нужно потрудиться,
С дороги не сходить, и к цели двигаться упрямо.
Сейчас в процессе всё ещё должно определиться,
Где север, а где юг, понять ещё даосу сложно,
Ещё немного времени нам нужно ждать, возможно,
Но голод с холодом из чанов должен устраниться.
Шло время, общество в отчаяние приходило,
Уж десять миллионов вложено безрезультатно,
«Когда же все бессмертие получат – непонятно?!»,
И вера в полученье эликсира уходила.
Народ к печам в очередях стоял за обретеньем
Бессмертья, а в то время уже люди умирали.
– «Кто должен отвечать за это умопомраченье»? –
В очередях стоявшие в полголоса роптали.
Раз утром все священники куда-то подевались,
Народ весь бросился к котлам, они пустыми были,
Всё серебро исчезло, лишь котлы одни остались,
И книга на печи лежала, грязная от пыли.
В ней запись была, от которой онемели люди:
«Всегда общественные деньги не принадлежали
Ни обществу, ни людям; их обычно расхищали,
Они не праведны, в них проку никогда не будет.
Должны все деньги, заработанные, оставаться
Лишь в ваших семьях, создавая ваши накопленья,
И на здоровье тратиться; а ваше искупленье
От доброты лишь к обездоленным должно рождаться.
Бессмертие же в ваших семьях обрести лишь можно,
Они способствуют лишь рода вашего продленью,
Покинув же свою семью, бессмертным стать несложно,
Для этого лишь нужно посвятить себя ученью.
Ведь семьи все даосские живут над облаками
Пять миллионов серебра в печи семья имеет,
Но это серебро совсем не то, что между вами,
Им только тот, кто знания имеет, овладеет.
Не верьте всем священникам, ведь так всегда бывает:
Бессмертным тот стаёт лишь, кто способен сам трудиться,
Без серебра и помощи всего может добиться,
Богатства ж все – как дымка, что следа не оставляет».
(О чём не говорил Конфуций)
Во время Юнчжэн императора ещё правленья
В Дэнси Цзи Чэн-бинь генерал с врагом достойно бился,
Казнён судом был высшим за большие преступленья,
А после смерти своей в злого духа превратился.
Командующий в армии как только поменялся,
В войсках происходить вдруг разные явленья стали:
То здесь, то там он неожиданно вдруг появлялся
И ужас наводил на всех; солдаты все устали,
Пугались все дневные и ночные часовые,
Вдруг его видя, «генерал Цзи»! – громко восклицали,
Как будто он бродил, голодный, вглядываясь в дали,
Ища себе пристанища иль радости земные.
Один старый мудрец, на колеснице проезжавший,
Увидев призрак тот, на борт рукой облокотившись,
Мысль выразил свою в задумчивости, так сказавши:
– «Видать, Ци генерал стыдится, в духа превратившись,
Своих солдат чертями сделал он, резню затеяв,
Поубивав десятки тысяч человек невинных,
Став самым главным духом злым среди своих злодеев,
Не может успокоиться в своих инстинктах львиных.
Когда те трупы разлагались, что в полях лежали,
Случилась эпидемия, солдат всех покосило,
Печальной участи друзья его не избежали,
Смерть вместе с ним на марше его войско поглотила».
И тут он голос услыхал в тиши, с ним говорящий:
– «Когда возник мор, генерал в походе с ним сразился,
С болезни духом моровым, его солдат разящим,
Его он в схватке одолел, но сам не излечился.
Когда попал он в Царствово мёртвых, ему званье дали –
Дух Мора, отчего он в Царстве мёртвых стал лишь злее,
И умерщвлял встречавшихся всех в мире, не жалея,
Не трогал тех солдат, что его имя называли».
(О чём не говорил Конфуций)
На пять десятков ли вокруг Люйчэна не имелось
Нигде ни храма Гуань-ди и ни его кумирни,
Люй Мэном (1) был построен город с населеньем мирным,
Хоть их и восхищала бога Гуань-ди в боях смелость.
Но Люй Мэн местности хранителем – духом считался
Стоял там храм его и ему жертвы приносили,
Строительству он храма Гуань-ди сопротивлялся,
Как верили все в городе и это говорили:
Лишь стоило построить храм Гуаньди, то начиналось
Неладное ночами, звуки слышались сраженья,
Будившие повсюду городское населенье,
Поэтому общественность от храма отказалась.
Бродячий раз гадатель ночевать в храме остался
У духа-покровителя, но ночь провёл ужасно,
Гремел гром, дождь лил, ветер в храм порывами врывался,
Летела черепица с крыш, спать было там опасно.
А утром обнаружили Гуань-ди изображенье
На вымпеле гадателя пришедшие миряне,
Из храма его выгнали, в погоде измененья
Произошли, и стало всё спокойно, как и ранее.
Пояснения
1. Люй Мэн – (? – 219) – полководец периода Троецарствия, взявший обманом в плен Гуань Юя, выдающегося полководца, который после смерти был канонизирован в бога войны и в честь его повсеместно строились храмы Гуань-ди.
(О чём не говорил Конфуций)
В районе Цинь земля плотна, что рыть там непривычно,
С трудом три фута можно вырыть только при раденье,
Поэтому и сама смерть людей там необычна,
Кто умирает – затруднительно их погребенье.
Кого же погребают, тот совсем не истлевает,
И от лежанья под землёй, стаёт лишь агрессивным,
Легко выходит из могилы, ночью нападает
На путников, и лишь при свете дня стаёт пассивным.
У трупов – как живая плоть, кровь – в медленном движенье,
Три месяца пройдёт, их чернота лишь покрывает,
Хоть нет пищеваренья в их телах в захороненье,
В дух их энергия «инь» из эфира поступает,
Седыми волосами обрастают, свирепеют,
И ночью всюду, выходя на божий свет, лютуют,
А люди из домов ночами выходить не смеют,
Такие вот порядки у людей всех там бытуют.
Когда Лю губернатора в районе хоронили,
Ему могилу вырыли в три чжана глубиною,
Чтоб выйти он не мог, воздвигли ступу над землёю,
Всю мебель, и всю утварь в ту могилу положили,
И на цепях подвесили два гроба, как постели,
Ему с женой, устроив вентиляцию, как в залах,
От воздуха гробы чтобы качались, как качели,
И убаюкивали мертвецов, как деток малых.
Когда ж простые люди в их селеньях умирают,
Рисуют на могалах их циклические знаки,
Обычно это символа два – птицы и собаки,
Что входы окраняют и за ними наблюдают.
Ещё вбивают в стены склепов гвозди агрессивных,
Чтобы удерживать их там во время их безумья,
И те беснуются, теряя всё благоразумье,
Плоть измельчают в пыль от плясок интенсивных.
И раньше в древность мертвецы до мумий высыхали,
И так же оживали, за людьми ночью гонялись,
Тогда конечности и головы им отрезали,
Только тогда они в своих могилах оставались.
(О чём не говорил Конфуций)
Студент Чжао Ли-эр в провинции Гуандун родился,
К наукам имел склонность. Раз во время фестивалей
Дуань-ян в горах Панью, где с другом вместе он учился,
Родители на праздник им еду с вином прислали.
Друзья напились и дурачиться в веселье стали,
Открыв окно, прохладой наслаждались душным летом,
Когда вторую стражу пробили, в дверь постучали,
Вошёл к ним в дом студент учёный, хорошо одетый,
Сказал: «Моё жильё лежит в ли десяти отсюда.
Хотел бы с вами пообщаться, если пригласите.
Я б показал вам, что такое истинное чудо,
Устроил бы гаданье с вами, если захотите.
Поговорим о тонких сущностях и тайных знаньях,
Об изначальных книгах и источниках для посвящённых,
О стиле жизни, о секретах древности писанья,
О всём, что нас волнует, этим миром пресыщенных.
И в сложных разобраться попытаемся вопросах,
Рассмотрим идеалы наши, к коим мы стремимся,
Потом поговорим о буддах мы и о даосах,
А в заключенье, к мудрецам небесным обратимся».
Студенты поняли, что гость, пришедший, много знает,
Считая силу их ума с своею равноценной,
Уверенность в себе имеет, их не принижает,
И пригласили к их столу к беседе, вдохновенной.
Когда о всём, о чём хотели, всласть поговорили,
Сказал гость: «А сейчас Будду вы увидать хотите?
Мгновенье нужно лишь, чтоб вы к тому готовы были,
Желанье будет, вы его обитель посетите».
Попробовать решил Ли, дав согласье гостью сразу.
Учёный несколько взял стеблей по пять чи длиною,
Присел и полным животом вдохнул четыре раза,
Круг лентой очертил на площади перед собою,
Затем, студентов усадив, велел, чтоб те сказали:
– «Из круга Будды можно увидать Будды обличье».
Поверив, сунул голову в круг Ли, как в клетку птичью,
Увидел там Гуань-инь. Богиню слуги окружали:
Архат Вэй-то и Пяо-мао, бог благоуханья,
Ли страстно захотелось тут войти в тот круг священный,
И стать одним из членов благородного собранья,
Покинув навсегда людей мир суетный и бренный.
Но вдруг увидел он лицо, клыкастое с зубами
И языком, как меч вращающимся, Чжао-вана,
Ли испугался, встретившись с охранником глазами,