Средиземное море. Лето в самом разгаре. Бесконечная череда волн. Небо прозрачное, как драгоценный камень. Горячий южный ветер приносит песок из африканской пустыни. Не разберешь, что это скрипит на зубах: то ли песок, то ли морская соль.
Джиллиан стоял на носу корабля, прикрыв глаза рукой от солнца, и смотрел на север. Вдали виднелось побережье Сицилии – едва различимый мазок кисти на горизонте. Скорее бы сойти на берег!
Но нет, они не причалят у берегов Сицилии, как бы сильно ни хотелось Джиллиану вновь ступить на итальянскую землю. Когда он жил в Венеции (пусть она и гораздо севернее), все было куда проще. Дворец Нового ордена стал ему родным домом. Джиллиан ощущал это острее, чем остальные братья, ведь именно здесь восемь лет назад он нашел пристанище, где мог зализывать раны.
Джиллиан печально смотрел то на далекий берег, то на море. Многое переменилось за год. Даже сама поездка давалась труднее. В прошлый раз, когда они впервые пересекали Средиземное море, им никто не мешал. Теперь же путь ежедневно преграждали то канонерские лодки из Италии и Франции, то английские или немецкие корабли. Иногда их останавливали для проверки груза и пассажиров, будто в трюме небольшого транспортного судна могла прятаться армия, готовая к нападению. Они не заходили ни в чьи территориальные воды, но это и неважно, ведь в последнее время все страны вдруг почувствовали себя новыми хозяевами Земли.
Джиллиан знал: эта поездка опасна. Да и вся миссия – весьма рискованное предприятие. Знать бы, во имя чего они так рискуют! Самому поверить, что он не просто исполняет последний каприз умирающего… Но он не мог.
В лицо дул теплый бриз. Вздохнув, Джиллиан обернулся и, прислонившись к перилам, стал смотреть на палубу.
Стройная девушка с короткими темными волосами поднялась по лестнице с нижней палубы. Она заметила Джиллиана и мельком улыбнулась ему. Тот кивнул в ответ: мол, все в порядке, все хорошо. Проводил ее взглядом, пока она грациозно шла в сторону капитанского мостика. Девушка – звали ее Каризма – знала, что он смотрит. А Джиллиан знал, что она знает. Им предстояло общее дело.
Такова воля Ласкари. Он поручил им это перед смертью. Точнее, поручил Джиллиану. Но Ласкари знал, что Каризма последует за ним. Ведь она всегда была рядом, с самого первого дня в Новом ордене.
Джиллиан резко вдохнул горячий воздух, продолжая наблюдать, как Каризма поднимается по узкой стальной лестнице на капитанский мостик. На ней – белые брюки и длинная светлая рубашка. Из-за ветра рубашка облепила тело, обозначив миниатюрную упругую грудь. Каризма сделала вид, что не заметила, как Джиллиан резко отвернулся, и захлопнула за собой скрипучую дверь, ведущую на мостик.
Джиллиан покачал головой. Опять Каризма будет донимать капитана. Упрекать, что судно идет слишком медленно, угрожать, что снизит плату за проезд. Если она не прекратит, однажды ночью команда – восемь матросов, капитан и старший помощник – попробует выкинуть ее за борт. Конечно, у матросов нет ни малейшего шанса справиться с двумя рыцарями Нового ордена, но поймут они это слишком поздно, когда ситуация уже накалится до предела. На этом судне Джиллиан и Каризма проделали долгий путь: прошли от берегов Синайского полуострова по Суэцкому каналу, добрались до центра Средиземного моря, и Джиллиан злился, ведь Каризма рисковала всем из-за своей нетерпеливости.
Притом втайне Джиллиан уже давно согласился с ее подозрениями: капитан намеренно не пускает машину на полную мощность. Вероятно, рассчитывает получить с пассажиров больше оговоренной суммы.
Но будь в этих домыслах хоть крупица правды, Джиллиана и Каризмы здесь бы не было.
Дверь, ведущая на мостик, распахнулась. Обернувшись напоследок, Каризма что-то гневно крикнула и побежала вниз по лестнице. Джиллиан не хотел вмешиваться, но Каризма уже направилась к нему. Только этого ему сейчас и не хватало!
– Вот свинья! – выругалась Каризма, остановившись рядом с Джиллианом. Ее испанский акцент становился еще очаровательнее, когда она злилась. Но лучше откусить себе язык, чем сказать ей об этом. – Он угрожал, что выбросит нас за борт!
«Ну вот, опять», – подумал Джиллиан.
Он тяжело вздохнул, глядя на море. Иногда вид волн его успокаивал. Но не сейчас. Где уж тут успокоиться, когда рядом взбешенная Каризма!
– И как мы попадем в Испанию, если он и впрямь попытается? – не унималась Каризма. Она с такой силой ухватилась за перила, что на руках выступили вены. – Что с нами будет, если мы перережем горло всей команде?
– Мы не станем никому резать горло, – спокойно ответил Джиллиан, не оборачиваясь.
– Ну конечно! – фыркнула Каризма. – Конечно не станем. Только вот они не оставляют нам выбора!
– Не горячись. Я поговорю с капитаном. Позже.
Почему же Каризма не обрушит весь свой гнев на него? Ведь Джиллиан не вступился за нее – наоборот, собирается извиниться перед капитаном, сделать хорошую мину при плохой игре. Но Каризма не обиделась – и, очевидно, не только потому, что Джиллиан теперь – магистр ордена.
Нет, тут другая причина. И Джиллиан о ней знал.
– Ненавижу море, – немного погодя сказала Каризма.
– Не на кого накричать?
– Помимо всего прочего – да, – улыбнулась она.
– Осталось недолго. И худшее уже позади.
«Если, конечно, по нам не ударят торпедой с канонерской лодки», – продолжил про себя Джиллиан.
– А что дальше?
Пальцы Каризмы скользнули по перилам, едва не коснувшись правой руки Джиллиана.
Да уж, вряд ли Ласкари хотел именно этого. Новый орден – последняя ветвь ордена тамплиеров, а во главе стоит нерешительный магистр, наполовину мужчина, наполовину женщина. Ну разве может он решать судьбу целого ордена, если даже заигрывания Каризмы так его смущают?
А что, если Ласкари предвидел это? Не нарочно ли отослал Джиллиана в Испанию, чтобы оставшимися на родине братьями, в соответствии с уставом ордена, руководил брат Джакомо или кто-то другой, более подходящий на роль магистра? Ведь Джакомо и другие братья просто созданы для молитв и благочестивой жизни в стенах монастыря, а бывший наемный убийца пригоден разве что для грязной работенки.
Но какую роль тогда играет Каризма в планах почившего магистра Ласкари? Тот прекрасно знал, что она чувствует к Джиллиану. Хотел ли Ласкари подвергнуть нового магистра испытанию? Но ради чего, черт возьми?! К тому же за ними ведь никто не наблюдает…
Джиллиан прикрыл глаза и вдруг почувствовал чье-то прикосновение. Он резко отдернул руку, но, открыв глаза, понял, что это был лишь ветерок. А Каризма все так же держалась за перила.
Стыдливо посмотрев на нее, Джиллиан понял, что она не заметила его испуга. А если и заметила, не подала виду.
– Когда-то у меня была собака, – начала вдруг Каризма. Взгляд ее блуждал над океаном. – Маленькая дворняжка. Я сама была еще ребенком. Бросала ей палку, а она бежала за ней и приносила к моим ногам. Так всегда играют с собаками. Как-то раз я перебросила палку через расселину в скалах. Слишком широкую – собаке не перепрыгнуть. И она это знала. Понимаешь? Знала, что не сможет прыгнуть так далеко. И все же попыталась. Ради меня. То ли из верности, то ли из любви… Она прыгнула. Хотя понимала, что не допрыгнет. Она сделала это.
– И что? Допрыгнула?
С печальной улыбкой Каризма отвернулась и молча пошла обратно к лестнице на нижнюю палубу.
На перила рядом с Джиллианом села чайка.
Нос корабля рассекал пену волн.
Чайка посмотрела на Джиллиана, а затем взмыла в небо и полетела прочь.
Каризма скрылась из виду.
Наверху, на мостике, выругался капитан.
Из ниоткуда появилась черная канонерская лодка и направилась прямо к ним.
Две недели назад. Жара. Пустыня. Синайские горы.
Стоя на вершине Джебель-Мусы, Джиллиан старался ни о чем не думать. Взгляд его медленно скользил по горным хребтам, бурым шероховатым вершинам. Куда ни глянь – всюду лишь песок и скалы.
Местность эта ему не нравилась. Если бы монахи из монастыря Святой Екатерины не приняли их столь радушно, Джиллиан не провел бы тут и двух дней.
Неподалеку от него стояла небольшая часовня – по преданию, на этом самом месте Моисей получил от Бога десять заповедей. Часовня из бурого гранита вот уже много столетий высилась над отвесным склоном. Долгие годы она противостояла ветрам, время от времени приносившим в горы жар пустыни. Чуть западнее стояла крохотная мечеть, в которой едва ли поместится десяток человек.
Джиллиан был один. Он нередко поднимался сюда. С вершины местность казалась еще печальнее, еще пустыннее. Однако внизу, в долине, где стоял монастырь, среди гигантских гор, застивших солнце, он чувствовал себя словно в темнице, выстроенной миллионы лет назад. А тут, на вершине горы Моисея, воздух не пах мужским потом и ладаном, да и сам монастырь с его жесткими правилами и обрядами был далеко. Здесь Джиллиан мог дышать полной грудью, не думая о том, что за ним наблюдают. Здесь он не ловил на себе недоверчивые взгляды: мол, не разберешь, то ли мужчина, то ли женщина. Едва ли со времен основания монастыря императором Юстинианом в VI веке местные хоть раз встречали такого, как он. Гермафродита, человека, в котором сочетаются мужское и женское начало. Джиллиан одевался как мужчина, но в конце концов монахи узнали правду. Он утягивал грудь бинтами, чтобы она казалась плоской. По лицу же трудно было догадаться, мужчина перед тобой или женщина: черты расплывались, словно в дымке. В присутствии Джиллиана мужчины часто чувствовали себя неловко, он сбивал их с толку, заставляя усомниться в своих предпочтениях. Женщин, наоборот, тянуло к Джиллиану, они открыто демонстрировали это, так что ему часто становилось неловко. За всю жизнь он любил только Ауру. Но в ответной любви к нему та зашла слишком далеко.
Джиллиан обязан ей тем, что в возрасте тридцати семи лет перестал стареть. Ей и цветку Гильгамеша. Теперь он такой же, как Аура.
В долине раздался звон колокола.
Джиллиан удивился своему спокойствию. Ведь это условный сигнал, поданный братом Джакомо. Сигнал, означавший, что Ласкари при смерти.
Джиллиан бросился вниз, к монастырю. Чтобы подняться, потребовалось три часа; обратный путь займет почти столько же.
Пробежав семьсот ступеней и пологий каменный склон, Джиллиан очутился на широком плато, окруженном скалами. Монахи называли это место амфитеатром семидесяти мудрецов израильских – по преданию, спутники Моисея остались тут, а он пошел дальше, на вершину, где и встретился с Богом.
Умывшись в источнике, Джиллиан поспешил дальше – мимо скита отшельника, через тенистую оливковую рощу, вдоль кипарисов, и наконец достиг верхней из трех тысяч ступеней, ведущих к монастырю Святой Екатерины.
Древние гранитные плиты давно потрескались и стерлись. Джиллиан с трудом удерживал равновесие, изо всех сил старался спускаться осторожнее. Братья ордена с ужасом ожидали этого дня уже несколько месяцев, но вместе с тем были рады, что страдания Ласкари наконец прекратятся. В последние две недели Джиллиан почти не покидал келью умирающего магистра. Но этим утром Джакомо и Каризма уговорили его отдохнуть хотя бы день. Вместо того чтобы удалиться в свою келью и поспать, Джиллиан отправился на Джебель-Мусу. После стольких дней и ночей, проведенных у постели умирающего, полных боли и страданий, Джиллиану необходимо было излить душу солнцу и ветру.
Преодолев треть пути, Джиллиан очутился у каменной арки – такой узкой, что пройти можно только в одиночку. Здесь, между гранитных стен, когда-то ждал паломников святой Стефан Первомученик, чтобы отпустить им грехи.
Дыхание Джиллиана участилось, когда он наконец обогнул последний выступ скалы и увидел перед собой монастырь Святой Екатерины. Древние квадратные постройки с плоскими крышами того же бурого цвета, что и скалы вокруг. Чуть дальше раскинулся монастырский сад, где росли кипарисы и фруктовые деревья.
Семнадцать монахов жили в монастыре Святой Екатерины, подчиняясь строгим правилам. На их гостей, членов Нового ордена, восьмерых мужчин и женщину, эти правила также распространялись. Джиллиан воспротивился им с самого начала. Он не возражал против подъема в полтретьего ночи и скудной трапезы раз в день. Но вот ежедневно проводить по нескольку часов за молитвой и участвовать в богослужениях отказался, хотя и понял довольно быстро, что здесь больше не на что тратить время. Вместо этого Джиллиан помогал перебирать зерно, которое бедуины поставляли в монастырь, и вот уже несколько месяцев дни напролет проводил в монастырской библиотеке. Однако свое истинное предназначение он видел в уходе за Ласкари.
Джиллиан вбежал в ворота монастыря, пересек узкий проулок между строениями и очутился у двери гостевого дома, где его с нетерпением ждала Каризма. В изнеможении он оперся о дверной косяк.
– Я не опоздал?
– Нет. С ним Джакомо и несколько монахов. Но Ласкари хочет говорить только с тобой.
Джиллиан кивнул. Этого он и опасался, ведь Ласкари уже намекал, кого хочет сделать новым магистром ордена.
Джиллиан направился в дом, но Каризма остановила его, взяв за руку, и протянула бутылку с водой.
– Вот, выпей. Нехорошо будет, если ты придешь к Ласкари, умирая от жажды.
Глаза ее сверкали, как вода на солнце. Словно она долгое время берегла этот блеск в глазах для одного Джиллиана.
Улыбнувшись, Джиллиан выпил разом полбутылки и допил остальное, пока они поднимались по узкой лестнице. Приближаясь к келье Ласкари, он почувствовал дух старости. К горлу подступила тошнота. Этим Джиллиан тоже обязан Ауре и ее проклятому цветку.
Келья Ласкари по размерам была такая же, как кельи остальных членов ордена, нашедших приют в монастыре Святой Екатерины. Со временем Джиллиан перестал различать, где он проснулся, – у себя или у магистра. За прошедшие месяцы он приобрел способность спать сидя, на расстоянии вытянутой руки от постели умирающего.
Войдя в келью, Джиллиан встретился взглядом со своим ближайшим другом, братом Джакомо. Тот стоял у постели магистра вместе с другими братьями – Ионой и Гиоргиосом. Здесь же находился и отец Евгений, настоятель монастыря, грек, как и большинство местных монахов. Остальные братья ордена толпились у входа в келью.
Джиллиана мутило, но он старался этого не показывать. Проводя долгие месяцы у постели Ласкари, он все время пытался избавиться от отвращения к старости, которое приобрел вместе с бессмертием. В результате Джиллиан просто привык к тошноте, спазмам в желудке и рвотным позывам, но так до конца и не излечился.
– Джиллиан, – прошептал обессиленный Ласкари, едва приоткрыв рот.
Лицо его оставалось неподвижным. Большая часть серебристых волос сбрита, особенно тщательно – вокруг шишки размером с кулак над левым ухом. Чудо, что Ласкари вообще может говорить. Ведь почти круглые сутки он лишь кричал от боли.
– Джиллиан. Подойди.
Вот уже много дней Ласкари не мог произносить слова так четко.
Джакомо и остальные отошли в сторону. Никто не увидел неуважения в том, что Джиллиан присел на край кровати и взял Ласкари за руку. Все знали, сколько любви и заботы он подарил магистру в последние месяцы.
Костлявыми, похожими на птичьи когти пальцами Ласкари сжал руку Джиллиана. Лицо старика казалось совершенно мертвым – двигались только глаза.
– Я… рад, что ты здесь.
Каждое слово походило на стон.
– Я же говорил, что всегда буду рядом.
Джиллиан отсутствовал всего несколько часов, и теперь его мучила совесть. Надо же было уйти именно сегодня, именно сейчас!
– Ты станешь магистром Нового ордена, – сказал Ласкари прямо. Он понимал, что для торжественных слов времени не осталось.
Подняв взгляд, Джиллиан посмотрел на Джакомо, Иону и Гиоргиоса. Джакомо медленно кивнул.
– Они уже знают.
После каждого слова Ласкари надолго умолкал. И каждый раз Джиллиан боялся, что именно это слово – последнее.
В голове у Джиллиана появилось несметное количество возражений и отговорок. Главное – он не хотел быть магистром. Ведь он не истинный христианин. Джиллиан не проводил за молитвой и половины того времени, что проводят другие. Неохотно исповедовался. Обет безбрачия считал фарсом, ведь после Ауры потерял всякий интерес к женщинам – по крайней мере, до встречи с Каризмой. Первой женщиной в Новом ордене с незапамятных времен – пожалуй, в последний раз женщин посвящали в тамплиеры еще в Средневековье. Ласкари принял Каризму в орден вскоре после того, как она появилась на пороге дворца. И это было смелым шагом. «Как ты, – сказал он тогда Джиллиану. – Она такая же, как ты».
– Я не могу стать магистром, – начал Джиллиан. – Я не такой, как вы.
Слабая отговорка.
– Женское начало в тебе столь же сильно, сколь и мужское, – ответил Ласкари удивительно спокойно и отчетливо. – Ты дашь ордену новую жизнь, и он вернет себе доброе имя. Все рано или поздно меняется. Ты достаточно силен, чтобы отказаться от старого и сотворить что-то новое. И в Адаме сильно было женское начало, раз Господь создал Еву из его ребра. Он стал прародителем человечества. И ты станешь прародителем, Джиллиан.
Джиллиан хотел было возразить, но Джакомо, подойдя сзади, опустил руку ему на плечо. Такую легкую – словно из бумаги. Уже не в первый раз Джиллиан осознал, насколько стары остальные члены ордена. Не считая Каризмы, все они уже перешагнули порог семидесятилетия. Немногие из них проживут еще десяток лет.
Ясно, чего хотел Ласкари. Вдохнуть в орден новую жизнь. Принять новых братьев и сестер – вслед за Джиллианом и Каризмой. Свежая кровь смоет ошибки стариков и при этом сохранит их наследие. Ласкари грезил обновлением ордена столько, сколько Джиллиан его знал, но у магистра никогда не хватало энергии, чтобы порвать с традициями и воплотить в жизнь свои планы. Приняв в орден Джиллиана, он пошел на эксперимент. Следующий шаг – посвящение Каризмы. Может, Ласкари не остановился бы на этом, если бы им не пришлось сломя голову бежать из Венеции.
У Ласкари хватило сил привести их сюда, в безопасное место. Оно может стать для ордена как временным убежищем, так и могилой. Теперь решать это предстоит Джиллиану.
«Что я должен делать?» – подумал Джиллиан и сам не заметил, как произнес эти слова вслух. Остальные восприняли это как знак согласия. Им казалось, будто Джиллиан уже обдумывает, как вести их отсюда в новое место, а орден – в новую эру.
Одна лишь Каризма знала, что творится в душе у Джиллиана. Она вошла в келью, хотя ее и не звали, протиснулась между братом Гиоргиосом и отцом Евгением и присела рядом с Джиллианом.
– Это твоя жизнь. И твой выбор. Так сделай его! – прошептала Каризма ему на ухо.
Уголки рта Ласкари дрогнули. Впервые за много дней старик попытался улыбнуться.
Колокола зазвонили к вечерне. За окном свистел ветер. Ряса отца Евгения раздувалась, словно черный парус.
Джиллиан едва заметно кивнул.
Ласкари объяснил Джиллиану, что делать. Потом в последний раз глубоко вздохнул – и воздух с хрипом вышел из его легких.
Проверив все документы и грузовые отсеки, солдаты с итальянской канонерской лодки велели капитану не задерживаться в этих водах дольше, чем необходимо. «Вы что, не слышали, что начинается война? Не знаете, какие опасности вам грозят? Пора бы, черт возьми, показать этим проклятым русским, кто тут хозяин!»
Итальянцы отчалили, и тут Джиллиан понял, что Каризма была права. Судно могло бы идти быстрее, стоило капитану отдать приказ.
Разыгрался ветер, и Джиллиан решил спуститься вниз. Он увидел, что дверь в каюту Каризмы открыта и хлопает от каждой волны, бьющейся о нос корабля. На миг Джиллиана охватило беспокойство: не стоило ей ругаться с капитаном! Но потом он понял: это тут ни при чем.
Это приглашение. «Входи, Джиллиан. Входи и прикрой за собой дверь». Она его приглашала.
Джиллиан захотел ворваться внутрь и высказать Каризме все. Объяснить, что ее поведение только все усложняет. Но, толкнув дверь, к своему удивлению, обнаружил, что каюта пуста.
Обернувшись, он увидел Каризму.
– Ищешь кого-то? – спросила она с детской непосредственностью. Голос ее звучал отнюдь не наигранно.
Джиллиан почувствовал себя полным дураком. Но все же ему удалось выдержать вызывающую улыбку Каризмы.
– Дверь была открыта. Я забеспокоился.
– Я выходила в туалет.
– Вот как.
Каризма протиснулась мимо Джиллиана в каюту, слегка задев его грудь, но ничуть не смутилась.
Джиллиан последовал за ней в каюту без приглашения, даже не задумавшись о том, стоит ли входить. И вот он уже рядом с Каризмой у ее койки.
– Мы ни разу об этом не говорили, – начала она.
– О чем? – спросил Джиллиан, хотя догадывался, что Каризма имеет в виду.
– О Пальме. Что мы будем там делать?
«А, так она про миссию».
– Будем выполнять поручение Ласкари, – ответил Джиллиан. – Отправимся во дворец тамплиеров в старом городе и поищем следы испанского ордена.
– Знаешь, это будет непросто…
Почему она так на него смотрит? И опять эта насмешливая ухмылка, этот двусмысленный взгляд.
– Капитан думает, мы женаты, – добавила Каризма.
Джиллиан пожал плечами: мол, к их заданию это не имеет отношения. Хотя еще как имеет. Успех их предприятия зависит и от того, удастся ли им противостоять взаимному влечению.
Джиллиан задумался: как Каризме удается следить за собой и приятно пахнуть даже в такой поездке?
– Если Ласкари прав, мы обязательно что-нибудь найдем в Пальме. – Джиллиан поспешил вернуться к теме разговора. – Какой-нибудь намек на то, что нам делать дальше.
Каризма склонила голову набок:
– А если не найдем? Вернемся назад?
– Если не найдем, тогда и будем думать.
– Само собой.
Джиллиан пытался мыслить ясно.
– Поедем в Испанию и продолжим поиски.
– Ладно, поговорим об этом, когда придет время.
Каризма постоянно атаковала Джиллиана его же оружием. Удавалось ей это превосходно. Лучше, чем кому бы то ни было.
Глядя в карие глаза Каризмы, Джиллиан вспомнил голубые глаза Ауры, ее темные брови… Интересно, где она теперь? В безопасности ли она и остальные? На это Джиллиан мог только надеяться.
Ему следовало быть сейчас рядом с сыном. Германия объявила войну России. Вскоре на Балтийском море начнутся сражения. Что тогда станет с замком Инститорисов на одном из крохотных островков у самого побережья? Что станет с его обитателями?
– Джиллиан?
– Что?
– Мне показалось, ты…
– Все в порядке.
– Переживаешь из-за Джиана?
Джиллиан рассказывал Каризме о сыне. И об Ауре. Даже о цветке Гильгамеша. Она знала о нем все, и теперь Джиллиан немного жалел о своей откровенности… Тайн от Каризмы у него не осталось. А что Джиллиан знал о ней? Она провела детство в доме дяди, историка и теолога, и тот рассказал ей о Новом ордене.
Но это ничтожно мало. Лишь краткий эпизод. Ясное дело, Каризме есть что рассказать, и Джиллиан надеялся однажды услышать историю ее жизни.
– Это из-за Джиана? – вновь спросила Каризма. – Если твои рассказы о его матери хоть наполовину правда, она позаботится, чтобы с ним ничего не случилось.
– Да, конечно. – Джиллиану больно было думать о сыне, поэтому он опять сменил тему. – Так что ты думаешь? Ласкари не зря все это затеял?
Хотела бы я знать… В Средние века Испания была оплотом тамплиеров. Существует ли там и сегодня ветвь ордена? Даже если существует, сомневаюсь, что она больше и влиятельнее Нового ордена. Что касается другого предположения Ласкари… Кто знает?
– Это не предположение. Он был убежден.
Джиллиан сдержал вздох, хотя подозревал: Каризма давно догадывается, что он и сам считает эту поездку бессмысленной. Они погнались за фантазией. Ласкари рассказал, что незадолго до побега из Венеции ему стало известно еще об одной ветви ордена тамплиеров, сохранившейся в Испании со времен Средневековья. В отличие от Нового ордена, испанская ветвь якобы и сегодня обладает огромной властью. Ласкари надеялся, что легендарные сокровища тамплиеров, так и не обнаруженные инквизиторами в Средние века, еще существуют. Их оберегают испанские тамплиеры.
Часть этих богатств причитается братьям Нового ордена. Их хватит, чтобы обновить орден, обеспечить ему влияние, привлечь новых братьев и сестер. Именно этот план Ласкари поручил осуществить Джиллиану.
«Отправляйтесь в Пальму. В бывшем дворце ордена на Балеарских островах можно найти указания на то, где находятся наши испанские братья сейчас. Следуй за ними. Разыщи их. И потребуй то, что наше по праву».
Почему же Ласкари назначил Великим магистром именно его? Ведь их миссия, скорее всего, закончится тем, что Джиллиана попросту убьют. Если он вообще найдет тамплиеров испанской ветви и предъявит свои требования.
На пальце Джиллиан носил кольцо-печатку XIII века со знаком ордена, а в багаже вез свиток секретных документов, доказывающих правомочность его притязаний. Но хватит ли этого, чтобы убедить испанцев? Даже если они поверят Джиллиану, зачем им отдавать часть своих богатств?
Просто смешно. Глупая шутка. Ласкари посмеялся над ним и Каризмой. Братья испанского ордена пошлют их ко всем чертям.
Это если испанская ветвь вообще существует. Как и сокровища тамплиеров.
Проводя ночи у постели умирающего, Джиллиан слышал множество подобных историй. Ласкари, увядавший с каждым днем, казалось, искренне верил в эти легенды. Но одно дело – выслушивать небылицы, ласково поглаживая руку больного, и совсем другое – проехать ради них полмира.
– Знаю, о чем ты думаешь, – сказала Каризма.
– О чем же?
– Ты не особенно стараешься скрыть свои мысли, – усмехнулась она.
В ее присутствии Джиллиан вообще ничего не скрывал. В этом заключался главный талант Каризмы, превосходящий даже ее мастерство в обращении с мечом, даже ее решительность, даже ее красоту… Если она замысливала выманить у Джиллиана какую-то тайну, ей это удавалось. Одним взглядом. Движением руки. А иногда и молчанием.
– Ладно, поживем – увидим, – произнес Джиллиан.
– Да.
Он почувствовал, что именно в эту секунду Каризма приняла какое-то решение. Она коснулась руки Джиллиана, мягко, словно легкий ветерок там, на палубе.
– Испания, – сказала она.
Одно слово.
Джиллиан кивнул. Каризма права. Не имеет значения, что они найдут в Пальме.
Испания. И где-то там – древние сокровища.
– Ты и я, – прошептала Каризма. – Мы поедем туда вместе.
Джиллиан вышел из каюты.
Когда он обернулся, дверь уже была закрыта. Без единого звука.
И без сожалений?