Я не привык сдаваться и все-таки нашел способ познакомить Джорджа с Ханой. Мы оба стояли у дверей ее дома, выходивших в патио, и беседовали с ней через стекло. Нам приходилось кричать, иногда слова терялись, но это все равно было лучше, чем ничего. И Хана сказала, что с нетерпением ждет наших визитов. Ну, по крайней мере, мне показалось, что она так сказала, хотя утверждать не могу. Мы стали навещать ее почти каждый день. Вспоминая, как Конни переживала о том, что Хане одиноко и скучно, мы посчитали своим долгом поддержать ее.
– Почему ты не пробуешь выйти? – недоумевал Джордж.
– Я не знаю, как это сделать, и не уверена, что это мне понравится, – ответила Хана. – А после того, как Алфи застрял в окне…
Единственным окном в доме, которое открывали, да и то не всегда, оказалось то самое, куда я влез в первый раз. Я не был уверен, что Хана, ни разу не выбиравшаяся из дома, сможет повторить мой подвиг. Ведь даже для меня, гораздо более опытного кота, то приключение едва не обернулось провалом.
– Может, когда-нибудь мне удастся зайтивнутрьиувидетьтебя? – внезапно смутившись, пробормотал Джордж, но Хана, очевидно, не расслышала. Она прищурилась:
– Что значит «зайвитебя»?
Я отошел в сторону и позволил им продолжить разговор. Все-таки я не ошибся, когда предположил, что Джордж и Хана поладят, пусть даже таким необычным образом. Прислушиваясь к их беседе, я не переставал удивляться характеру Ханы. Казалось, она всегда излучала свет, никогда не жаловалась, хотя, на мой взгляд, ей было на что жаловаться. Ее семья все еще была несчастлива. Сильвия храбрилась, когда приходила к нам в гости, но по-прежнему плакала по ночам и не могла справиться со своим горем. Хана чувствовала, как слезы Сильвии капают на ее мех, и пыталась утешить хозяйку, но не знала, как ей помочь. Конни тоже казалась тихой и одинокой. Она редко проводила время с мамой, хотя Сильвия очень старалась поддерживать общение. Конни почти все время сидела у себя комнате, уткнувшись в телефон, и Хана не понимала, что происходит. Джордж сказал ей, что Алексей ведет себя так же и мы все надеемся, что это всего лишь болезнь, известная как «подростковые гормоны», и что это скоро пройдет.
Хане приходилось нелегко, но она никогда не ныла, не обижалась даже на то, что целыми днями сидит дома одна, и я подумал, что нам стоит поучиться у нее выдержке и терпению.
– Как хорошо, что вы меня навестили, – сказала она или прокричала, когда мы засобирались домой обедать. – Вы скрасили мой день.
– Когда-нибудь ты выйдешь со мной погулять, – заверил ее Джордж.
– Насчет этого я не уверена, – ее глаза расширились. – Но, может, когда-нибудь ты зайдешь ко мне в гости. Если они оставят приоткрытым большое окно… – Мы оглядели закрытые окна.
На прощание она прикоснулась лапой к двери, и мы с Джорджем сделали то же самое с другой стороны стекла, а потом отправились домой.
– Знаешь, если я когда-нибудь снова решу влюбиться, то, наверное, выберу Хану, – промурлыкал Джордж.
– И если бы ты не поклялся больше никогда не влюбляться, я бы, возможно, благословил тебя, – усмехнулся я.
Впрочем, у меня уже созрело решение. Я слышал, как кто-то сказал, что на Рождество нельзя оставаться одному. Этому же меня научила жизнь, и мне не хотелось, чтобы Хана провела этот день в одиночестве. Если ее семья собирается встретить Рождество с нами, значит, и она должна к нам присоединиться. Я должен был придумать, как это устроить.
После обеда я отложил в сторону мысли о Хане. Пора было наведаться к Тигрице. Все последние дни я старался гнать от себя тревоги и сомнения, но они не давали мне покоя. Мы почти не виделись с тех пор, как она сказала мне, что полностью оправилась от болезни. Даже Джордж жаловался, что ему не удается застать ее. Другие кошки с Эдгар-Роуд тоже заметили перемены в ее поведении. Мало того, что она почти не появлялась на улице, так еще и выглядела притихшей, совсем не похожей на прежнюю своенравную Тигрицу. На днях она даже не стала грубить Лососю. Во мне крепло дурное предчувствие, я был уверен, что дело нечисто. Ощущал это нутром.