За то время, что ей потребовалось, чтобы пересечь город, Ново-Минск загорелся, словно горка углей. Свет факелов окрасил извилистые улицы в красный цвет, а затянутое облаками небо приобрело оттенки малинового и кораллового. На улицах собрались люди, некоторые из них еще не пробудились окончательно ото сна, а некоторые были напуганы. Они плелись куда-то, держа в руках бумаги.
Почти по каждой улице ходили Белые плащи, колотили в двери, выкрикивая приказы горожанам и направляя их на площадь. Большинство из них носили кольчуги, усиленные черным камнем, что делало их тела недосягаемыми для силы родства Аны.
Тем не менее некоторые были облачены в новые доспехи со сверкающими на груди знаками отличия Морганьи. Ана сосредоточилась на них, наблюдая, как один расплавил дверь одним движением руки, в то время как другой одним касанием пальца разрушил каменную стену дома. Инквизиторы были своего рода приправой среди Белых плащей, которые не являлись аффинитами, но их присутствие в сочетании с неограниченной властью и желанием насилия давало ужасающий эффект.
По мере приближения к центру города толпа становилась гуще. Смрад дыма и страха плотно висел в воздухе. На фоне ночи пылающие факелы изрезали дома своим кровавым цветом.
Ана повернулась, и перед ней оказалась городская площадь Ново-Минска.
Казалось, собрался весь город. От факелов, воткнутых в землю, площадь утопала в багрянце и тенях. И в самом центре всего этого были установлены деревянные подмостки, освещенные светом окружающих их факелов. На мощенной булыжником площади имперские патрули, чьи белые плащи пламя окрасило в красный цвет, образовали кольцо вокруг подмостков. Примерно половина из них была одета в светло-серую форму инквизиторов.
Над ними, на возвышении, развевался серебристо-голубой флаг Кирилии, на котором теперь был изображен герб Морганьи. И там же, прикованная цепью к столбу, дрожа в ночных рубашках, стояла группа горожан.
Эта картина прорезалась сквозь туман усталости, наполнявший голову Аны, ярко и резко.
Тишина накрыла площадь, когда Белый плащ прошел к центру платформы. Новые знаки отличия короны и божекруг на его нагрудной пластине означали, что он инквизитор. Когда он развернул свиток и начал говорить, пленники, привязанные к столбу позади него, задрожали.
– Граждане Кирилии, мы собрались здесь сегодня по указу Кольст императрицы Морганьи, нашей славной императрицы, чтобы вершить правосудие на земле и исполнить волю богов.
Пепел гнева Аны взметнулся глубоко внутри.
– Эти заключенные, собравшиеся сегодня перед вами, были обвинены в отвратительных преступлениях против империи и ее славной императрицы, – продолжил инквизитор, и, пока он говорил, на сцене произошло движение.
Двое Белых плащей поволокли на эшафот женщину, одетую в шелковую ночную рубашку с разорванным рукавом, ее волосы растрепались и торчали в разные стороны. Она плакала и прижимала к груди сверток.
Один из Белых плащей толкнул ее на землю. Женщина вскрикнула, а ее тело сжалось вокруг маленького свертка. Она пыталась защитить его.
Из-под слоев ткани донесся тонкий, пронзительный плач.
«Ребенок», – подумала Ана. От ужаса у нее закружилась голова. Ничего из того, что она видела сегодня ночью, не указывало на справедливость, как ее понимали в Кирилии: суд, разбирательство и доказательство вины.
Нет, это была неудержимая жестокость, одобренная монархом, который теперь играл роль судьи, присяжных и палача.
– Все те, кто противостоят нашей славной императрице, противостоят добродетели богов и законной справедливости и должны быть наказаны. – Инквизитор поднял голову, его глаза горели лихорадочным блеском. – Мы очистим эту империю от нечестивых существ и преступников. Под самый корень! – его голос перешел в крик.
По венам Аны пробежал мороз. Она видела, что делали Белые плащи, используя в качестве оправдания своим действиям такие принципы, как добродетель, установленная богами, и справедливость закона. Морганья использовала имперскую инквизицию, пытаясь укрепить свое правление и распространить идею, что ее воля представляет волю богов.
В Кирилии императоры просили благословения богов перед коронацией. Но никто никогда не осмеливался приравнивать свои действия к их воле.
Голос Сеина снова шептал ей: «Люди слишком долго страдали при правлении великодушного правителя».
Ее ладони вспотели. Один из Белых плащей присел на корточки и потащил женщину за волосы. Другой обхватил крошечный сверток руками, облаченными в серебряные перчатки.
– Нет! – резкий крик матери прорезал тишину. Она рванулась назад, прикрывая ребенка своим телом. Ее мольбы эхом разнеслись по площади. – Пожалуйста, месир, умоляю вас, мой ребенок невиновен… Мы оба ни в чем не повинны…
– Вы станете отрицать, что содержали в своем доме наемных аффинитов? – прорычал инквизитор.
– Нанятых, месир, мы давали им зарплату, еду и кров…
– По преступному контракту! – выкрикнул инквизитор, вытаскивая меч. Он рассек воздух мечом, в свете факелов блеснув красной вспышкой. – Вы и ваша семья приговорены к смертной казни за эти преступления.
– Только не мой ребенок, месир, пожалуйста… Пощадите моего ребенка…
Белый плащ начал вырывать сверток у нее из рук, но женщина вцепилась в него. Другой Белый плащ схватил ее за ноги, разорвав на ней платье. Из свертка донесся тонкий пронзительный плач, пробивающийся сквозь треск факелов и шум.
Все случилось слишком быстро.
Белый плащ еще раз дернул и ударил сапогом в живот женщины. Она поскользнулась.
Звук ее падения разнесся по площади, словно удар хлыста. Багряная кровь сочилась по платформе, извиваясь змеей через силу родства Аны. Тело женщины лежало неподвижно.
По безмолвной площади пронесся плач ребенка, когда Белый плащ уносил его прочь.
Ана закрыла глаза. Ее мысли превратились в осколки, разбитые кровью мертвой матери и криками ребенка.
Она пришла сюда раздобыть информацию о новом режиме Морганьи, и ради чего? Чтобы она смогла составить долгосрочный план, медленно набраться сил, чтобы затем уничтожить врага? Но разве конечной целью всего этого не было создание лучшего мира? Такого, который обеспечивал бы безопасность его людей?
Какая же она правительница, если просто стояла здесь, позволяя своим людям умирать у нее на глазах? Возможно, у нее еще не было ответов на все вопросы, но был принцип, которого она всегда яростно придерживалась – использовать свою силу, чтобы сражаться и защищать невинных и беззащитных.
«Сила родства не определяет, кто ты есть, – однажды сказал ей брат Лука. – Что делает тебя тобой – это то, как ты выбираешь ее использовать».
Глаза Аны открылись. Ее сила родства расцвела, а зрение затуманилось красным цветом.
Сначала она нацелилась на инквизиторов. Кто бы ни разработал их доспехи, он забыл: пусть удаление черного камня и дало этим аффинитам способность использовать свои силы, но это также сделало их уязвимыми для врагов, чья сила родства была связана с самим строением их тел.
Ана зацепилась силой родства за яркий, теплый пульс крови и потянула.
Раздались тревожные крики Белых плащей, когда в них врезались их же товарищи, и в этот момент, когда их внимание рассеялось, Ана пронеслась мимо них.
Одним прыжком она оказалась на эшафоте.
Вопль главного инквизитора оборвался, когда Ана схватила его своей силой родства и подняла в воздух. Мир объяли пламя и кровь, а воздух дрожал от жара. Ее волосы были распущены, и, когда она повернулась к имперскому патрулю, ее длинный красный плащ взметнуло внезапным порывом ветра.
Крики смятения смешались со вздохами, когда толпа начала понимать, что происходит.
Капитан повис в воздухе перед Аной. Когда он присмотрелся к ней, на его лице отразился шок, за которым последовало узнавание.
Где-то в толпе раздался крик:
– Это Кровавая ведьма Сальскова!
А потом еще один:
– Это кронпринцесса! Она жива!
И третий:
– Маленькая тигрица Кирилии пришла, чтобы спасти нас!
В момент, когда она выбиралась из толпы на помост, с ее головы соскользнул капюшон. Ночной воздух, колеблющийся между теплом костра и зимним холодом, обдувал ее щеки.
Первым побуждением Аны было спрятаться. Страх, внушенный ей с детства, заморозил ее на месте, взгляды тысяч людей давили ей на грудь, так что она едва могла дышать. Разум затуманился, тошнота подкатила к горлу.
Но затем сквозь звон в ушах до нее донесся другой звук. Далекий, пронзительный шум. Что-то, что напомнило ей о дворце Сальскова, об ее отце, стоящем перед своим двором, с поднятыми руками и горящими глазами.
Это было ликование.
Сначала звук был слабым, но когда ее глаза стали блуждать по толпе, она увидела: то тут, то там люди поднимали руки и хлопали.
Люди заговорили. Ради нее.
Жар вспыхнул внутри нее, растекаясь до кончиков пальцев и растапливая лед в ее венах. Мир рухнул обратно в клубок дыма, огня и крови. В панике она отпустила инквизитора. Теперь он лежал скомканной кучей на краю сцены.
Она заметила, как приближаются другие Белые плащи, их облачения сверкали в клубах дыма.
Ана побежала к людям, привязанным к столбу, по пути подобрав брошенный меч. Она неуклюже подняла его и перерезала веревки пленников. Люди повалились вперед с криками облегчения. Некоторые из них были всего лишь детьми, самый младший едва доставал Ане до пояса.
Существовала вероятность, что родители детей были связаны с торговцами аффинитами или же подписали договор с аффинитами, заключив незаконный контракт. Но имперская инквизиция Морганьи не делала различий, и дети, едва достигшие возраста, достаточного, чтобы представлять, что такое контракт, оказались втянутыми в это кровопролитие.
Если и существовал способ восстановить равновесие в Империи, этот был очень далек от верного пути.
Ана повернулась, и ее сила родства снова вспыхнула. Пытаясь построить своих подчиненных, главный инквизитор опустился на колени. Кровь капала с его виска, окрашивая бледный металл шлема, когда он поднял взгляд на Ану.
Она не стала ждать. И набросилась своей силой родства на инквизиторов – солдат, с силами которых ей было бы труднее всего бороться, – и разорвала.
Мир вокруг потерял краски, превращаясь в темноту, усеянную жгучими, ярко горевшими пятнами.
Когда она пришла в себя, то была вся в поту. Кровь дымилась вокруг, покрывая воздух и пульсируя волнами под ее угасающей силой родства. Она подняла глаза и увидела процессию Белых плащей, приближающуюся к ней за подмостками. Они медленно продвигались вперед с поднятыми мечами, а их лица исказило выражение ужаса, свет костра отражался от легко узнаваемого черного камня в их доспехах.
Она, возможно, испытывала раньше отвращение к тому, что ей приходилось делать, но теперь ощущала только чувство необходимости. На войне, как она начинала понимать, остается убивать или быть убитой.
К этому времени радостные возгласы прекратились, сменившись криками и воплями, когда толпа поняла, что имперская инквизиция смыкает ряды вокруг них. Городская площадь была охвачена волнением, когда мирные жители начали разбегаться.
Ана попыталась сосредоточиться на Белых плащах, хватаясь за их кровь, но ее сила родства иссякла. Пот стекал по ее губам, и она почувствовала вкус соли и дыма, когда пламя от перевернутых факелов поднялось выше по платформе.
Она не выберется отсюда. Не без посторонней помощи.
В этом хаосе что-то привлекло ее внимание: отголосок ее силы родства, уловивший кровь, пронизанную тьмой.
Ана подняла взгляд.
Сеин стоял на краю площади, его черные глаза не мигая наблюдали за ней. И все же в них горели не гордость, не одобрение и не товарищество.
Это была холодная ярость.
Они смотрели друг на друга, казалось, целую вечность: он, неподвижный, как камень, в тени дома; она, залитая кровью и светом костра, покачивалась там, где стояла.
Вопреки ее желаниям, вопреки гордости, на краю ее сознания всплыла лишь одна мысль. «Помоги мне», – подумала Ана.
Сеин глядел на нее еще мгновение. А затем отвернулся, оставив ее наедине с глухим отзвуком своего голоса, и исчез в толпе.
«Монархия должна умереть, Анастасия».
Что-то просвистело в воздухе, пролетело дугой мимо стены пламени и отскочило от деревянной платформы. Ана успела увидеть лишь мельком – стеклянный пузырек, – прежде чем он взорвался.
Синий дым наполнил воздух вместе с запахом гари, который нес с собой слабый аромат ладана. Мир поглотили тени, шум и туман.
Сквозь мерцающую дымку своей силы родства Ана могла разглядеть быстрое приближение коня с всадником. В крови всадника был знакомый оттенок: яркий, резкий, окаймленный ледяной синевой и спокойствием розовой воды.
Из дыма появилась фигура, шаль и узорчатые штаны развевались на ветру.
– Ана, – сказала Шамира, свирепо глядя на нее, и направила свою лошадь к краю платформы. – Хватай меня за руку!
Любые вопросы, что могли вертеться сейчас у нее на языке, были заглушены усталостью. У Аны едва хватило сил, чтобы доковылять до нее. Шамира оказалась удивительно удивительно сильной для маленькой женщины, когда ее мозолистые пальцы сжали руку Аны. Она усадила ее в седло, и Ана обняла Всеведущую матерь за талию.
Синий дым, вызванный Шамирой, смешался с горькими черными струями гари от факелов и горящих подмостков. Ана крепко прижалась к подруге, когда они рванули вперед, проскакав мимо людей, которые, спотыкаясь, пробирались сквозь суматоху и мрак, мимо упавших и догоравших факелов.
Постепенно свет костра отступил, превратившись в пепел, который осел у Аны на языке. Над ними сомкнулась тьма. Сцены наказаний кружились в ее голове, словно дым, вместе с осуждающим шепотом.
«Путь к становлению правителя написан кровью».