Повсюду детские кроватки. Они расставлены в гулком зале с деревянным полом, и из каждой во все глаза смотрят маленькие дети. В их глазах нет надежды – детки слишком малы для этого, – но есть какая-то тоска, которая проникает прямо в меня и затрагивает не только струны сердца, но и уходит гораздо глубже, прямо в мою матку. Ребенка я носила очень давно, но это чувство, наверное, никогда не исчезнет. Каждый рожденный мной ребенок оставил во мне свою малую часть, кусочек пуповины – и теперь достаточно мне увидеть широко распахнутые глаза младенца, и сердце мое тает. И, наверное, каждый ребенок, которому я помогла появиться на этот свет за двадцать семь лет работы акушеркой, тоже оставил в моей душе свой след.
Я вхожу в эту комнату. Кроватки грубые и старые, но чистые и сделанные с любовью. В одной плачет младенец. Я слышу женский голос, мягкий, успокаивающий. Женщина поет младенцу колыбельную. Плач постепенно стихает, и остается одна лишь музыка.
В этой большой комнате нет ничего блестящего и современного, но она наполнена любовью. Я улыбаюсь, понимая, что это то самое место, которое мы искали.
– Ты готова?
Я поворачиваюсь к девушке, которая нерешительно замерла в дверях. Она сжала руки так сильно, что пальцы ее побелели, как беленые наличники дверей. Глаза ее расширились, став такими же, как и у сирот, лежащих в кроватках.
– Не знаю…
Я беру ее за руку.
– Это был глупый вопрос. К этому никогда нельзя быть готовым. Но ты здесь – и этого достаточно.
– А что, если?..
– Тогда будем искать дальше. Входи.
Я подталкиваю ее вперед. Пробираясь между кроватками, к нам с улыбкой приближается хозяйка детского дома.
– Вы сделали это. Я очень рада. Надеюсь, дорога была не слишком утомительной?
Не могу сдержать горькой усмешки. Этим утром дорога была простой, но годы, предшествовавшие ей, были наполнены болью и страданиями. Мы шли по темной грязной дороге – никто не должен идти по ней, чтобы добраться до этого обветшалого места угасающей надежды. Дорога измучила нас обеих. Что бы я ни говорила, но не знаю, как далеко кто-то из нас сможет по ней зайти. Женщина понимает. Она берет меня за руку и кивает.
– Плохое время в прошлом.
– Надеюсь, вы правы.
– Мы все слишком много потеряли.
Я смотрю на свою близкую подругу, которая пробирается вперед, к кроватке возле окна. В кроватке сидит девочка. Светлые волосики обрамляют серьезное маленькое лицо, освещенное солнцем. Увидев, что кто-то подходит, девочка подтягивается и поднимается. Ножки ее дрожат, но она твердо намерена подняться. Моя подруга ускоряется и хватается за решетку кроватки. Девочка тянется к ней, и у меня начинает болеть сердце – в моей жизни было слишком много решеток, заборов, неравенства и разделения.
– Это ее дочь? – ахаю я.
– На ней есть татуировка, похожая на ваше описание, – неловко пожимает плечами хозяйка детского дома.
Похожая… Этого недостаточно… Сердце у меня замирает. И теперь уже я не готова – мне хочется, чтобы темная, грязная дорога вела нас дальше и дальше, потому что, идя по ней, мы можем хотя бы питать надежду.
Стоп! Мне хочется плакать, но слова застревают в горле: молодая женщина подходит к кроватке и берет на руки малышку. И надежда на ее лице сильнее, чем у всех этих бедных сирот, собранных здесь. Настало время узнать истину. Понять, смогут ли исцелиться наши сердца.