Глава 2

– А куда вы идете? – Вопросом на вопрос отвечать невежливо, зато удобно.

– На юг, в Эйссу, – сказал, прикрякнув, собеседник.

Да он и сам чем-то напоминал селезня, упитанного и матерого.

– Ну, значит, и мне туда. Сколько за провоз возьмете? – не стала этикетничать и разводить турусы на колесах, а перешла сразу к сути.

– Про это не со мной толковать надобно. – Мужичок приосанился и добавил: – Я хоть и старпом, но кого брать, а кого нет, решает капитан. – Вынув трубку изо рта, он указал ею на палубу.

Там, рядом с орудийным портом, стоял мужчина. Высокий, стройный, с идеально прямой спиной и странной прической, в которой свободные волосы перемежались с короткими светлыми косичками. Он был одет в кожаные жилет и штаны. Стоял неприступный, как скала, открытый всем ветрам, скрестив руки на груди.

– Ну, значит, мне к нему, – подвела я итог.

– Мы вообще-то грузовое судно… – полетело мне в спину.

Но меня такая мелочь не остановила.

Подходя к капитану, стоявшему ко мне вполоборота, я все более сомневалась. Еще издали он мне показался странным, но я списала это на обман зрения. Но нет. У этого блондина уши и вправду были длинные и заостренные, с парой колечек на мочке и в хрящике, а кожа – едва ли не алебастровой. И это притом, что все матросы выглядели как заядлые посетители солярия. Да и пропорции слишком изящны для мужчины. Такие только у дистрофичных топ-моделей и встречаются…



Я кашлянула, привлекая внимание, и поздоровалась:

– День добрый!

Ноль эмоций. Капитан как уткнул свой флюгер, разглядывая площадную суету, так и не повернулся ко мне. Нос у него, к слову, тоже был выдающийся: прямой, чуть заостренный…

Я решила, что кашлять и дальше, изображая первую стадию туберкулеза, бессмысленно. Наушников от плеера у этого капитана в его острых локаторах нет, да и глухотой-немотой он вроде страдать не должен (а как команды-то матросам отдавать?).

Замороженность, а вернее, отмороженность капитана встретилась с еврейским терпением и русским упорством. Бабушка Софа всегда говаривала: «Ирочка, когда у тебя с первого раза что-то не получается, вспомни Моисея: он сорок лет водил народ Израилев по пустыне. И таки нашел Землю обетованную». Правда, после этого она добавляла: «А если бы еще и не кружил по пескам, а шагал прямиком в Сибирь, то мы бы сейчас были не только самой умной, но и самой богатой нацией! Подумать только, за сорок лет скитаний выбрать единственное место на Аравийском полуострове, где нет нефти!»

Вот и я, не обделенная главными чертами ишака, начала молча разглядывать капитана. И мысли отчего-то в голове гуляли исключительно с пометкой «восемнадцать плюс». Нет, не эротического содержания и не членовредительского. Но, рассматривая тонкие запястья этого мужчины, перстни на его пальцах, аккуратные белоснежные манжеты, гладко выбритый подбородок и прическу, в которой косички были с не простым, а жутко мудреным плетением, я все более убеждалась, что передо мной гей. Нет, не тот жеманный мальчик, тянущий слова, которого принято изображать, а взаправдашний. У меня одногруппник Алекс был таким, из любителей небесной синевы. Так вот: ничто в нем не выдавало гея. Ни манера говорить, ни «бабские замашки» наподобие призывного виляния бедрами или жеманства – ничего этого не было. А вот ухаживал он за собой с тщательностью. Особенно за руками: кутикула всегда подстрижена, бесцветный лак. Опять же всегда гладко выбритый, одежда в тон, стильная.

Вот и сейчас, увидев подобное, я непроизвольно провела параллели. Подумалось, а какой у него должен быть друг? Воображение отчего-то нарисовало картину, как капитан и Алекс идут под ручку и мило беседуют. Об устройстве инжекторного двигателя, например. И тут руки капитана резко сжались, он развернулся ко мне и, поджав губы, произнес:

– Даже думать об этом не смейте!

– О чем? – Я решила, что блондин говорит о том, что не возьмет меня к себе на дирижабль.

На всякий случай невинно захлопала глазками и придала лицу выражение раскаяния: а-ля кот из «Шрека». Умыкнутого узелочка для достоверности картины не хватало. Он бы замечательно смотрелся, поднесенный к моей груди. Оттого я просто начала заламывать руки, надеясь, что это сойдет за крайнюю степень смятения, а не за попытку самостоятельно вывихнуть пальцы.

– О вашей бурной фантазии, юная барышня. Чтобы вы знали, я не мужеложец…

И тут до меня, как Интернет до папуаса, начало доходить: этот топмоделистый что, мысли читает?

– Да, читаю, чаще всего спрашивая позволения, – подтвердил капитан. – Но вы думаете слишком громко. И неприлично.

А я враз ощутила, как у меня под кожей начали шевелиться жуки. Противные, ввинчивающиеся в мозг, зудящие до такой степени, что хотелось выдрать волосы, расковырять кожу и достать их.

– Прекратите! – не выдержала я.

– Вы доставили мне неприятные минуты, теперь я – вам, – отчеканил капитан.

С языка не сорвалось, но подумалось весьма заковыристое ругательство. Из тех, что порой доносились из ремонтной ямы в папином гараже, когда отец чинил машину и думал, что его никто не слышит.

Губы капитана скривились, и он процедил:

– Всегда считал, что у людей невелико различие между портовой девкой и высокородной леди. И в этой истине убеждаюсь вновь и вновь…

– Как будто сам не человек, – выплюнула я.

Собеседник натурально оскорбился:

– Посчитать меня человеком? Чистокровного эльфа?

Видимо, копаться в моей голове он только начал, а иначе бы понял, что перед ним стоит весьма занятный экземпляр с воспоминаниями не из этого мира.

– Эльф – не эльф, а вторгаться в приватность, – вспомнила я мудреное выражение начала прошлого века, – и читать чужие мысли без позволения – все равно что лазить по помойке и обижаться, что там отбросы, а не изысканные яства.

Я уже понимала, что на этом дирижабле мне не лететь, так хоть душу отведу. Словно вторя моим мыслям (хотя почему «словно»? – наверняка именно на них и отвечая), белобрысый выплюнул:

– У меня лишних мест нет.

Я же, не думая, ляпнула наугад:

– А лицензия на телепатию, значит, есть? – Хотела лишь уязвить, но по тому, как на долю секунды поджались губы эльфуса, как он скривился, поняла: попала в яблочко.

Напевать про себя песенку: «Тот, кто ел арбуз, чуть быстрей играет блюз», одновременно шантажируя капитана, оказалось не легче, чем лечить язву алкоголем. Теоретически – нельзя, но практически – можно, хотя и очень болезненно. Но это форменное издевательство над мозгами (как моими, так и эльфячьими) дало свои плоды. Мы сошлись на том, что я молчу про то, что этот «чистокровный» копался у меня в голове без разрешения, а он берет меня в качестве пассажирки. Правда, ушастый стребовал уплату за провоз. Десять золотых. Вперед. И протянул руку.

Я в недоумении уставилась на раскрытую ладонь.

– Просто пожми руку, и мы скрепим стандартной клятвой договор, – процедил он.

Я подчинилась. А что такого? Мне слов не жалко. Они не кровно заработанные бумажки с Ярославлем, чтобы тратить их с сожалением.

Клятва чем-то напомнила мне договор купли-продажи: стандартная, длиннющая и занудная речь о том, что капитан Рихейнэль берет на себя роль перевозчика, второй обязуется оплатить услугу и прочая. Даже форс-мажор был указан: если попадем в шторм и разобьемся, то, гражданин пассажир, не обессудьте. Вот только когда запястье обожгло огненной змейкой, поняла: одними словами здесь, в этом мире, не ограничиваются.

Я рассматривала руку, на которой мгновение назад вспыхнуло кольцо огня, а эльф буравил меня взглядом. Разрозненные слова в моей голове не желали связываться в мысли, а предложения ломались как трехдневная маца. Наверное, оттого ушастый сказал прямо:

– Нужно заплатить. Десять золотых. – И уставился так с интересом: откуда я их буду доставать.

Я очнулась от медитации на запястье и воровато огляделась. Деньги у меня были, вот только доставать их…

– А можно я с вами расплачусь в каюте? – Я кивнула на приоткрытую дверь.

Эльф же от такого закашлялся.

– Нет, – отрезал он, придя в себя. – Либо платите здесь и сейчас, либо наше соглашение теряет силу, но вы все равно молчите.

– Здесь так здесь, – обреченно протянула я и задрала подол до колена.

На капитанское возмущенное: «Что вы себе позволяете?» – я лишь фыркнула и начала споро расшнуровывать сапог. Матросня глазела на нас со все более возрастающим интересом.

Эльф же, судя по его виду, был близок к тому, чтобы просто вышвырнуть меня с дирижабля, когда я достала из голенища десяток золотых и протянула ушастому. Рахель, как я мысленно сократила имя капитана, не отшатнулся от денег, имевших чуть специфический душок. Лишь едва скривился и жестом подозвал одного из матросов:

– Гримо, проводи госпожу во вторую каюту на нижней палубе.

Сам же капитан развернулся ко мне спиной, всем своим видом показывая, что разговор окончен. «Не больно-то и хотелось», – подумала я. Когда уже уходила, вслед мне полетело:

– Надеюсь, что за время полета мы с вами будем видеться как можно реже.

– Всенепременно, – процедила я сквозь зубы.

Вопросов становилось все больше и больше, но как найти на них ответы? Я уже спускалась, когда до слуха с палубы донеслось: «К вам на дирижабль поднималась девушка. Где она?» Голос был знакомым. Матушка. Быстро же она…

Резко развернулась на каблуках. Кровь застучала в ушах, словно мне со всей дури всадили в ягодицу шприц с адреналином, а потом для верности приласкали включенным электрошокером.

Плюнув на матроса, который, не оборачиваясь, все так же шагал впереди, я крадучись направилась к лестнице.

Выглянула, как из окопа. Вид разбитых ботинок, подола знакомого платьица и сапог, в которые были заправлены зеленые мужицкие портки, наводил на мысль, что матушка, как истинная ведьма в душе, быстро сумела найти общий язык с духовенством. Ибо на кострах в эпоху инквизиции чаще всего сжигали просто красивых девушек, оклеветанных отвергнутым парнем или завистницей-соседкой. Настоящие злодейки, как та же леди Винтер, оказывались достаточно умны, чтобы прикрыться словом Божьим.

Вот и моя матушка умудрилась примчаться из обители в рекордные сроки. Причем не одна, а с силовой поддержкой в виде детинушки-санитара. Небось еще и пообещала звонкую монету и за помощь, и за срочность.

От эльфуса мне тоже были видны одни сапоги. Внушительные такие, с бронзовой вычурной пряжкой, добротные. Расставленные на ширину плеч, они свидетельствовали о привычке их носителя упреждать коварство качки и сохранять равновесие.

– Вы обязаны ее выдать! – Голос, ввинчивающийся в уши визгливыми нотками, все набирал силу.

Ответ капитана волнорезом рассек шквал дамских эмоций:

– Это торговый дирижабль. Не в моих правилах брать пассажиров. – Слова, подобные ледяной крошке, которую высыпали за шиворот, заставили поперхнуться матушку очередным «должны».

– Но… – начала было она, когда эльфус ее бесцеремонно перебил:

– Я все сказал. И требовать на моем дирижабле вы ничего не можете.

– Я-то нет, – не сдавалась маман, которую моя рокировка довела до белого каления настолько, что она, судя по ее настрою, готова была самолично меня удушить. Причем не в метафорическом смысле. – Но со мной тот, кто осенен дланью святой Азазеллы!

Для меня хоть осененный дланью, хоть ею пришибленный – все было едино: не разбиралась я в местных уровнях власти. Но со слов родительницы выходило, что это не просто медбратик, а что-то вроде представителя закона.

– Что ж, тогда вам должно быть известно, что маги не подчиняются дланникам, будь они хоть из обители святых, хоть правой рукой самой десницы Пресветлой.

Послышался скрип выделанной кожи: то ли эльф доставал что-то из жилета, то ли его распахивал.

– У меня лишь один вопрос. Та девушка, которую вы преследуете, она убийца или воровка? – В голове слышалась явственная насмешка, словно говоривший знал ответ.

Хотя, может, и знал: в мозгах-то он у меня пошарил.

– Нет. Но она помешанная… – начала гнуть свою линию родительница.

Эльф хмыкнул:

– Если бы всех ненормальных заключали под замки, то свободных людей не осталось бы, поскольку быть нормальными, усредненными по всем параметрам, а значит, абсолютно одинаковыми – не в людской природе…

Не иначе остроухого потянуло на философствования? Хотя сейчас он определенно более походил на классический образчик эльфа, чем когда мы общались тет-а-тет. Тогда капитан произвел на меня впечатление обычного надменного засранца. Впрочем, с весьма деловым подходом.

Ноги в зеленых штанах начали переминаться, словно их обладатель понял: здесь ему дали от ворот поворот. Зато башмак гулко ударил стоптанным каблуком о палубу:

– Я просто так не уйду отсюда! И не имеет значения, что вы маг и капитан корабля. Важнее то, что вы нелюдь и находитесь на территории империи, а значит, должны подчиняться нашим законам и длан…

Капитан опять невежливо ее перебил, не оправдав гордого звания пресветлого.

– В первую очередь я маг, – отчеканил он.

Ого! Судя по его тону, матушка затронула больную тему. И если раньше, как я полагала, капитана держали слова нашего договора, то вот сейчас, по его этому «я маг», стало очевидно: взыграли личные обиды.

Из последовавшей реплики поняла, что угадала.

– Даже если она и у меня, – нарочно решил потравить маман эльф, а заодно – пощекотать мне нервы, – я нахожусь не на территории империи, а лишь в ее воздушном пространстве, оттого мои матросы просто могут выкинуть вас за борт как воров, что тайком пробрались в частные владения…

Если до этих слов я испытывала к эльфу что-то сродни благодарности, то теперь все испарилось, как лужа воды в пустыне Гоби: быстро и безвозвратно.

Закусила губу в ожидании словесного выпада родительницы, и тут между мной и процессом подслушивания, как обком между двумя синагогами, вклинился матрос. Он дернул меня за плечо, разворачивая.

– Лесса решила остаться? – насмешливо пробасил он, прекрасно понимая, что я грела уши.

– Госпожа зацепилась подолом и боялась его порвать, – в тон ответила я, пытаясь незаметно насадить юбку на торчавший из стены гвоздь.

Удалось в самый последний момент.

Матрос лишь понимающе хмыкнул, но сделал вид, что поверил.

Пришлось имитировать, что я усиленно отцепляю ткань от шляпки гвоздя, под хитрый прищур.

Тем временем страсти на палубе накалялись. Маман уже перешла на визг, голос эльфа, напротив, казался не теплее космического вакуума.

Тем неожиданнее прозвучал его окрик:

– Отдать швартовые!

И более приглушенное:

– Мы отчаливаем. Вам как посторонним нужно покинуть корабль, в противном случае – за бортом не вода, а земная твердь…

Каблуки застучали по направлению к сходням, а я выдохнула и уже со спокойной совестью направилась за провожатым.

Когда мы наконец добрались до каюты, Гримо распахнул дверь и звонко хлопнул в ладоши. Под потолком что-то вспыхнуло, озаряя помещение зеленоватым светом. У притолоки завис то ли магический аналог лампочки, то ли шаровая молния в миниатюре.

Чертыхнувшись про себя, искренне понадеялась, что меня не шандарахнет разрядом.

Каюта на нижней палубе была обставлена в лучших традициях ультраминимализма монашеского скита: кровать и стул. Может, смелая дизайнерская мысль и вписала бы сюда еще нишу и стол, но прибивать мебель к потолку – до такого креатива тут пока не додумались. Традиционный же, напольный способ крепления был проблематичен по одной простой причине: отсутствие места. Вот в таких вот застенках два на полтора метра мне предстояло провести васаби знает сколько дней. Надеюсь, что хоть еда входит в оплату проезда.

Пол под ногами качнулся, и матрос, хмыкнув насмешливо: «Располагайтесь, лесса», почел за лучшее удалиться.

Я еще постояла чуток, чувствуя себя пресловутым Ванькой-встанькой, что пытается сохранить вертикальное положение даже при немыслимом угле наклона, а потом плюнула на это гиблое дело и легла на узкую койку. Взгляд остановился на стене.

Бок кольнуло. Машинально нащупала рукой то, что упиралось в подреберье. Застежка ремня. Посчитав это намеком судьбы, решила пристегнуться и сделать то, что так настоятельно советовал организм, – поспать.

В объятия Морфея ухнула, как в открытый люк. Жаль, что в программе полета бонусом значились сновидения. Сумбурные, обрывочные, перемешанные. Словно эпизоды из двух жизней взбили блендером.

Выходные на даче с родителями. Шашлыки, веселый смех. И тут же – я сижу за пюпитром в странной одежде и открываю тетрадь, на которой вязью рун значится «эктра Рейнара Эрлис». У соседки по парте точно такая же тетрадь, но подписанная «грефис Миная Нирабли». И откуда-то приходит чувство, что хотя мы с соседкой обе благородные, но я всего лишь эктра, а Мина – грефис. И тут пюпитр качнулся, а потом и вовсе совершил кульбит.

Меня ощутимо тряхнуло, отчего я проснулась. Из головы сразу же вылетели все эти титулы – а во сне я была уверена, что речь идет именно о них. Ремень врезался в грудь до синяков, но не будь его, я бы стала «счастливой» обладательницей гематом на другом, гораздо более ценном, думательном органе.

Все усиливающаяся качка, которая целенаправленно стремилась к почетному титулу «болтанки», подстегнула инстинкт «бежать и спасаться». У меня были не столь крепкие нервы, чтобы ждать в каюте, больше всего напоминавшей комфортабельный гроб, когда мы разобьемся. Отстегнула ремень и на карачках поползла к двери. Благо недалеко.

Коридор преодолела таким же макаром. Впереди маячила моя личная Голгофа – узкая лестница на верхнюю палубу. Перебирая конечностями на манер полугодовалого младенца, начала подъем.

Зря я затеяла свой крестовый поход. Морской шторм по сравнению с небесным – все равно что листок супротив гусеницы. Гусеницы от Т-34.

Дирижабль кидало из стороны в сторону, по палубе колотил ливень. Молнии, по ощущениям, имели зуб на летающую махину, что вторглась в их вотчину.

Матросы, привязанные веревками к борту, старательно выворачивали рулевые лопасти, бородач, которого я повстречала у трапа, вцепился руками в штурвал, а эльф… Он стоял посреди палубы, вскинув руки. Из его ладоней вырывались ослепительно-синие лучи, опутывая сеть, которая по идее должна была удерживать воздушный шар аэростата. Вот только этого самого баллона не было. Когда я поднималась на дирижабль, то не обратила особого внимания на сероватую муть шара, парящего над самим судном.

А вот сейчас… Задрала голову, провожая взглядом сияние, и поразилась. Казалось, что наверху, во мгле, лучи расходятся сетью, под которой бились, словно здоровенные рыбины, пойманные в силки… духи? Гигантские полупрозрачные зеленоватые тела фосфоресцировали. Их эфемерные лица были искажены злобой и ненавистью. Сейчас духи больше всего походили на рабов: заарканенные, вынужденные подчиниться воле хозяина, но не сломленные.

И тут во вспышке молнии я увидела ее.

Смерть на манер ведьмы оседлала косу и летела на ней, маневрируя меж порывами ветра не хуже байкера на трассе.

Приземлившись на палубу, костлявая деловито поводила капюшоном из стороны в сторону. Удивительным было то, что на гостью никто не обратил внимания. Наверное, просто все озадачились иным животрепещущим вопросом: спасением собственных шкур.

– Ик! – выдала я, уставившись на новую пассажирку дирижабля.

Она повернулась ко мне, и тут я поняла еще одну вещь. Передо мной стояла не моя Смерть. В смысле – незнакомая. У этой на косовище были вырезаны змеи, оплетавшие древко. Да и сам балахончик… Более стильный, что ли. Нет, дизайн «мешок с капюшоном, подпоясанный» – это святая классика жанра, как маленькое черное платье Коко Шанель. Но если у первой моей Смерти ткань на вид казалась простой, то у этой – с тиснением и блестящими нитями. Не иначе модница? Как видно, и Смерти гламур не чужд.

Костлявая, словно почувствовав мой взгляд, обернулась.

– И что смотришь? – недовольно бросила она. – Подумаешь, прибыла чуть раньше срока. Сама видишь, погода нелетная. Чуть запоздаешь – души потом собирай.

– К-к-к-какие души? – заикаясь, уточнила я.

Смерть, фыркнув, перекинула косу из руки в руку.

– А то ты не чувствуешь разве? А еще некромантка… – прозвучало презрительное. – Сейчас веревка лопнет, и двое за борт упасть должны. Все по расписанию.

И правда, вторя ее словам, сквозь грохот грома послышался крик. Мимо меня хвостом спешно драпающей гадюки промелькнула веревка.

Я поступила в лучших традициях идиотки, ибо героизм – это продуманный шаг, когда совершающий подвиг осознаёт, что он делает, а не хватание конца пенькового каната на рефлексах. О чем я тогда думала?

Меня тут же приложило о доски, и я заскользила следом за двумя «ласточками», что уже весело чирикали на одной ноте за бортом.

Дирижабль покачнулся, Смерть матюгнулась, я заорала. Надолго меня не хватит, пара секунд – в лучшем случае. А потом либо я отпущу веревку, либо мое пребывание на этом свете окажется весьма недолгим.

Эльф, на мгновение отвлекшись от созерцания энергетической сети, перевел на меня свой остекленевший взгляд.

Пасс, и словно невидимая рука ухватила за канат, вытягивая выпаданцев. Мужики, не веря своему счастью, уставились на меня, все еще судорожно сжимавшую веревку.

Смерть же, увы, оказалась более экспрессивной дамой.

– Как. Ты. Посмела. Мне. Мешать.

После такого заявления сразу захотелось спрятаться куда-то подальше. И правда. Чего это я?

– Мадам Смерть, я нечаянно, – начала в свое оправдание, не зная точно, как обратиться к этой балахонистой фурии с косой.

Сама же тем временем выпустила из рук конец каната и споро начала осваивать метод передвижения «задний ход на карачках». Судя по всему, надо было все же сказать «мадемуазель»: Смерть рассвирепела окончательно. Я ускорилась.

Процесс отступления проходил относительно гладко ровно до того момента, пока я, елозя коленками по мокрому настилу, не уперлась задом во что-то. Вернее, в кого-то.

– Мне нужны две души. И я их заберу! – рявкнула Смерть. – Или, может, сама хочешь пойти вместо них?

У меня в анамнезе упокоения и так значилась подделка служебных документов сотрудницей фирмы «Аид и Ко», так что я решила внести конструктивное предложение:

– А может, я все исправлю? Спихну их обратно и пусть летят? В смысле умирают… Я все понимаю: квартальная отчетность, дебет с кредитом должны сходиться и приход есть приход, незачем смету портить…

Смерть с занесенной косой остановилась. Зато к нашей милой девичьей беседе проявил интерес эльф, крикнув:

– Заприте эту сумасшедшую в каюте. Она бредит!

– Не брежу, – простонала я, задом тихонечко обползая капитана. Хоть его ходилки и не каменная стена, но какое-никакое прикрытие.

Смерть, видя мои маневры, лишь уничижительно фыркнула и, опустив косу, ехидно поддела:

– Уговорила. Давай выкидывай моих субчиков за борт. А я на это посмотрю.

Я же представила, как упрашиваю этих двух бугаев сигануть за борт (увы, именно так, а не рукоприкладством: физически мне их сдвинуть с места не по силам). Эх, все же права была моя подруга Ленка, когда порой вопрошала: «У тебя мозги есть?» Помнится, я отшучивалась, говоря, что есть, но моего размера нет, и утверждала, что скоро-таки подходящий завезут, и я обязательно куплю. В общем, как стало понятно, то ли серое вещество так и не доставили, то ли очередь до меня не дошла, то ли разобрали все извилины. А чем еще объяснить мое опрометчивое заявление?

Над нами подстреленным койотом завыл один из духов, что был пойман в магические силки дирижабля.

Смерть задрала капюшон, рассматривая солиста, а потом, видя мои метания, с издевкой протянула:

– Вон, тоже такой же особо умный, как и ты. Думал, личем станет – от меня уйдет. А его свои же арканом силы повязали и продали как духа ветра.

Из услышанного я поняла лишь две вещи. Во-первых, эти души стоят у Смерти в графе «неучтенка». Во-вторых, в этом мире, если что, мне оставаться неупокоенным духом не стоит – арканы. Это же надо было додуматься – посмертное рабство! Воплощенная мечта любого начальника: кормить не надо, в отпуск не уходят, зарплату и ту не плати…

Из размышлений меня вырвал еще один окрик эльфуса:

– Ты что, как помойная кошка, у ног трешься? Живо в каюту!

Я, занятая судорожными размышлениями на тему, чем в этот раз откупиться от костлявой, лишь досадливо рявкнула:

– Не мешай! Видишь, я со Смертью договориться пытаюсь! Между прочим, она за твоей матросней пришла!

То ли мои слова оказались весьма эмоциональны, а оттого убедительны, то ли эльф каким-то шестым чувством уловил присутствие логиста из преисподней, но на миг он отвлекся от дирижирования духами и уставился прямо перед собой, сквозь Смерть.

– Ты видишь ее? Где она? – напряженно вопросил он.

Смерть издевательски помахала косой прямо перед его носом. И, кокетливо поигрывая костлявыми пальцами перед провалом капюшона, издевательски-ласково проворковала:

– Я здесь, дорогой!

Капитан вздрогнул и завертел головой, словно слепец.

– Жаль, что меня могут видеть лишь некроманты, да и то только мной же поцелованные, – с притворной грустью произнесла она. – А то такие красавчики – и вечно мимо смотрят…

Капитан, потеряв концентрацию, упустил тот момент, когда один из духов сумел выпутаться из энергетических силков и, похожий на хвостатую комету в миниатюре, припустил сквозь ливень.

Пасс эльфа, напомнивший бросание лассо, – и дух забился на привязи. А я поняла: вот он, мой шанс дать взятку лицу при исполнении!

– Леди Смерть, а что, если вы возьмете душу этого мага? Она ведь гораздо ценнее, чем у этих матросов. А то, что они за борт не упали, оформим как повестку?

Смерть, до того момента флегматично наблюдавшая за тем, как лич бьется в аркане, перевела на меня внимательный взгляд, а потом кивнула:

– Скажи, пусть бросает поводок. А этих, так и быть, сама упокою…

Эльф, не подозревая о том, что мы со Смертью только что договорились о взятке в мертвой, но ценной духовной валюте, вкладывал все силы в то, чтобы удержать лича. По тому, как он, рвя сухожилия, изо всех сил тянул на себя аркан, я поняла: не отпустит поводок. Как пить дать не отпустит, хоть зауговаривайся.

Бросила взгляд на спасенных матросов, которые уже пришли в себя и споро сворачивали боковые арочные крылья дирижабля. Этих отправить к праотцам тоже не получится. Скорее это они меня за борт скинут. Оставался только один выход.

Порыв штормового ветра бросил мне мокрую прядь волос в лицо. Провела рукой, убирая локоны, что сейчас напоминали сосульки, оскалилась, примериваясь, и вцепилась зубами в бедро эльфа.

Расчет оказался верным: остроухий, не ожидая такого коварства от судьбы в моем лице, потерял концентрацию и выпустил поводок.

Тотчас Смерть, оседлав косу на манер байкера, задрала лезвие и свечкой сиганула вверх, преследуя свою мзду. Но это я отметила лишь мимоходом. Гораздо больше меня интересовал горящий ненавистью взгляд.

Лучше бы он заорал, встряхнул меня за шкирку, как кутенка, наградил крепким словцом… Но нет, эльфус не привык тереть язык о нёбо, оттого лишь бросил:

– С тобой, полоумная, разберусь позже.

А затем его рука, сложенная пригоршней, запустила в меня заклинание. Я и пикнуть не успела, как была связана не хуже почтенного аксакала египетских пирамид. Еще пасс, и силовой аркан волоком протащил меня по палубе в открытый люк, как бревно под распил.

Свалиться в раззявленную пасть трюма мне не удалось по одной простой причине: пол накренился так, что я на манер колобка-дезертира весело покатилась, закладывая немыслимые кренделя.

Впереди маячил борт, и мысль о том, чтобы упасть в трюм с вероятностью свернуть себе шею в пресловутые пятьдесят процентов (либо сверну, либо нет), показалась мне вполне притягательной. А как иначе? Альтернатива грохнуться на землю с фиг знает какой высоты давала стопроцентный летальный исход.

Дирижабль мотнуло, на этот раз в другую сторону, и я таки угодила в люк трюма. Короткий полет под аккомпанемент моего истошного «а-а-а-а!» и приземление. Причем мягкое, а оттого вдвойне радостное. Но счастье длилось недолго. Крышка над головой захлопнулась то ли под очередным креном дирижабля, то ли капитан решил перестраховаться, чтобы я точно не появилась на палубе еще раз.

И я очутилась в абсолютной, как думала сначала, темноте. Но тут же пространство, в которое смело плеснули чернил, наполнилось скрипами, шорохами и… попискиванием. Характерным таким. Знакомым. Я хотела было заорать, но перетруженное горло выдало лишь сип.

Грызуны, словно почуяв, что локальный метеорит в моем лице не в силах оказать сопротивления, осмелели и начали прерванную было базарную перебранку на своем крысячьем языке. Мои же глаза начали привыкать к тьме. Стал вырисовываться ряд бочек, ящики и сундуки, выставленные вдоль стен, мешки, что лежали по центру. Я тоже оказалась на этих самых мешках, судя по ощущениям, набитых пушниной.

И тут почувствовала, как по ноге семенят мелкие лапки. Теплые. Их щекотка могла быть даже приятной, если бы не одно «но»: это были крысиные лапы!

Лысый хвост елозил из стороны в сторону, в то время как его обладательница, покорив задранную до колен юбку и пояс, подбиралась все ближе к моему лицу. Я постаралась извернуться гусеницей, чтобы скинуть с себя наглую тварь, но та словно не заметила моего маневра. Мгновение – и в мой нос уткнулись беспрестанно шевелящиеся усы.

Я перестала дышать. Крыса меж тем клацнула своими резцами и, деловито развернувшись, отбыла на мою же грудь. Удобно там устроившись, она вперила в меня глаза-бусины.

Будь я на Земле, решила бы: пришла моя шизофрения. Причем голохвостая, наглая и пахучая. Хотя медики обычно обещают белочку. Побитую молью, помятую, но милую белочку.

Вот только после того, как я сначала уболтала одну Смерть, а второй и вовсе дала взятку, удивляться какой-то там крысе… Но вскоре обнаружилось, что не какой-то, а чревовещательной.

Хотя сперва после ее пискучего: «И вправду живая некромантка», – меня все же посетила мысль об убойной дозе галоперидола. Уж больно похоже на акустическую галлюцинацию, словно несмазанные проржавелые петли пели дуэтом с орущим младенцем. От такого сочетания звуков на ультравысокой частоте малодушно подумала, что если это все же глюк, то медикаментозное лечение не поможет. Тут кардинальное нужно, хирургическое, путем отсекания больного органа – ушей, и лучше сразу вместе с головой, чтобы наверняка избавиться от проблемы.

Но пока из всех средств лечения, которые были доступны мне в спеленатом заклинанием состоянии, имелось только одно: помотать головой. Его я и применила, причем в двойной дозе. Не помогло. Тварь все так же сидела на моей груди и деловито попискивала.

– Чего мотыляешь головой? – недовольно прокомментировала мои действия крысявка.

– Лечусь, – честно ответила я.

– От чего? – осведомился мой личный бред.

– От тебя. – Я попыталась спихнуть наглую собеседницу с груди.

– Обычно от фамильяров не лечатся, ими обзавестись пытаются, – глубокомысленно заключила крысявка.

Что такое фамильяры, я представляла плохо. Судя по названию, это что-то семейное. Фамилия же… Может, фамильная черта какая, как гемофилия. Хотя вроде это болезнь. Или признак породы, как черные брови в сочетании с платиновыми волосами.

Я зашла в тупик и попыталась мысленно воспроизвести разговор с крысой с самого начала. И тут меня озарило: эта погрызуха имела в виду себя. Дескать, она – загадочный фамильяр. Решила уточнить.

– А это ты фамильяр? – отринув этикетное выканье, раз у нас диалог сразу перешел на панибратское «ты», вопросила я.

– Конечно, а кто же еще?

И, встав на задние лапы, крыса приложила переднюю к своему брюшку и поклонилась:

– Разрешите представиться, Энжения, фамильяр покойного крауфа Эскобрима, – отрекомендовалась она и пояснила: – Того самого, которого вы не далее как пару вздохов назад сторговали у Смерти. Признаться, мне не хотелось бы последовать за хозяином в небытие, а потому у меня есть ровно сутки, чтобы найти себе нового господина. И капитан этого судна меня, увы, не вдохновляет. Он из мертвых-то выжимает все до капли, заставляя их в безветрие идти со скоростью почтового дирижабля. Да и с команды норовит семь шкур спустить…

Припомнила, сколько духов еще там бьется в силках. И что, у каждого тут бродит вот такой вот крысофамильяр? А еще из пискучей витиеватой речи я поняла: голохвостая ищет «крышу». И хоть я на братка-рэкетира не тянула, отчего-то лестное предложение стать обладательницей фамильяра перепало именно мне.

– А почему я? Тут народу три дюжины, не меньше… – задала, как мне казалось, умный вопрос.

Но крыса отчего-то рассмеялась, словно я была той, кого мама с папой обделили парой-тройкой хромосом.

– Магов всего двое. Так что выбор, как видишь, у меня невелик, – голохвостая переключилась с церемониального и чуждого ее природе «вы» на дружеское «ты». – Так как? Берешь меня в услужение? Только прежде чем отказываться, учти: такие, как я, бывают весьма полезны, но далеко не каждый маг способен создать фамильяра, лишь сильнейший. Оттого нас на свете мало и уходим мы чаще всего вслед за своим творцом.

Я хотела ответить в чисто бабушкином стиле: «Да тут надо подумать», но качка заставила меня нечаянно кивнуть головой. Челюсти, начавшие было открываться, клацнули, отчего я прикусила язык, и вместо фразы вырвалось:

– Дату…

Крыса отчего-то обрадованно потерла лапы и, пискнув: «Будем считать это согласием», бодро перескочила на мое запястье. То самое, где красовалась татуировка. Принюхалась, проверещала: «Род Эрлисов, занятно», – и впилась зубами в кожу. Я почувствовала выступившие капли крови. Но то, что произошло дальше, изумило меня еще больше. Крыса, обхватив лапами кончик своего хвоста, укусила и его. Вздрогнув всем тельцем при этой членовредительской процедуре, она начала сцеживать красную руду из него.

Капли моей и ее крови смешались под крысиный речитатив:

– Я, Энжения эрми Гронтвирд, фамильяр истинного облика белоснежной тени, с согласия своей новой госпожи, девицы рода Эрлисов, обязуюсь служить ей до конца ее земного пути и отбыть вслед за ней по пути вечному спустя восход и закат…

По тому как торжественно крыса пропискивала слова, чувствовалось: они наполнены особым ритуальным смыслом и, как в каждом законе, в них была лазейка. Упомянутые восход с закатом, то бишь сутки, – вот та возможность, которая позволяла этому существу остаться в мире живых.

Капли смешанной крови вдруг засветились, образуя сначала малую воронку светового торнадо. Вихрь все разрастался, затягивая в себя окружающую тьму. И не только ее. Меня и крысу тоже закружило в бешеном водовороте, где нет ощущения не только верха и низа, но и самого времени. Поэт бы назвал это круговертью невесомости космоса. Увы, я стихоплетом не была ни разу, оттого на ум пришло лишь сравнение с процессом пищеварения у жвачных животных. Когда тебя сначала прожевали, чуток попереваривали и отрыгнули.

Именно в таком состоянии средней степени пожеванности я и пребывала после крысиного ритуала, когда мой организм все же не выдержал вытворяемого над ним произвола и отрубился. Пришла в себя, когда над головой открылась крышка. Проем тут же получил обрамление в лицах матросни, которая с интересом уставилась вниз. «Прямо как бомжи в открытый люк», – подумалось вдруг.

Попробовала пошевелиться и обнаружила, что магических пут на мне уже нет.

Запястье немилосердно ныло. Я непроизвольно пошарила взглядом вокруг, ища виновницу боли. Недавняя знакомая обнаружилась быстро. Аккурат рядом с моей голой лодыжкой. Голохвостая изображала труп на полставки. От полной достоверности ее отделяла лишь малость: подрагивающая задняя лапа.

Отчего-то решила, что раз это теперь мой фамильяр, за обладание которым уплачено кровью, то пусть он и делит со мной все тяготы. Впрочем, чувство брезгливости еще не умерло в конвульсиях, оттого подняла я с пола погрызуху за кончик хвоста.

Крысе такой способ транспортировки жутко не понравился, и она, моментально очнувшись, выгнулась дугой и ухватилась за рукав платья. Я от неожиданности разжала пальцы, чем крысявка и воспользовалась. Шустро перебирая лапами, пробежала по локтю и очутилась на плече. Захотелось заорать, но ни надсаженное горло, ни прикушенный язык меня не поддержали. Я лишь закашлялась.

Голохвостая же, словно взяв разбег, сиганула с плеча, как с трамплина, на бочку, а с нее утекла на пол и забилась в щель меж ящиков.

Матросня, наблюдавшая за бесплатным представлением, откровенно потешалась. Когда смех, больше похожий на ржание жеребцов, стих, сверху донеслось насмешливое:

– Вылезайте, лесса.

Вслед за этим мне скинули веревочную лестницу. Ползти наверх не хотелось жутко, но и смысла оставаться здесь особого не было. Если меня хотят видеть наверху, лучше пойти, пока просят по-хорошему, а то станется, и насильно вытащить могут.

Пока я перебирала ногами по ступенькам, которые того и гляди норовили ускользнуть из-под ступней, веревки скрипели, матросы смеялись. Обиднее всего было, что среди зубоскалов, отпускавших шуточки, были и двое спасенных. Зря я только вчера руки обдирала о канат, тягая их.

Едва моя макушка показалась над палубными досками, по глазам резанул пронзительно-яркий свет. Небесная лазурь радовала своей безмятежностью, облака были столь близко, что казалось – еще немного, и они коснутся купола сети, в которой дремали духи. Повеса-ветер беззастенчиво целовал растрепавшиеся волосы, щекотал шею, играл с разодранным воротом платья.

– Разрешите вашу руку, – раздался прокуренный голос помощника капитана, в котором тоже гуляли отзвуки смеха. – Буря миновала. И не только на небе, но и у капитана в душе. Так что смелее.

Делать нечего, пришлось, вцепившись в широкую мозолистую ладонь, вылезать из трюма. Кое-где порванные паруса, измочаленный кливер и треснувшая рея словно подтверждали: ночка выдалась веселой. Я шла по палубе под десятками взглядов. Любопытных, смеющихся, но не злых.

– Не сердитесь на команду, сударыня, – чуть слышно начал бородач, прикладываясь к трубке. – Эта ночь прошла тяжело. Всем хочется снять напряжение, а раз ром капитан во время полетов пить запретил, портовых красоток тоже не наблюдается, остается одно средство – смех. Особенно он необходим тем, кто вчера заново родился. – Тут он скосил на меня хитрый взгляд. – Не без вашего участия. И не думайте, что мы это не ценим. В море, угодив за борт, есть шанс выжить. В небе же – ни одного, если только ты не дракон.

Я чуть было не ляпнула: «А что, тут еще и драконы есть?» – сразу представив себе здоровенную ящерицу, пыхающую огнем так, словно в пасти у нее раздаточный пистолет от бензоколонки, а в гландах – запал. Но вовремя прикусила язык и внимательнее посмотрела на своего провожатого, пускавшего дымные кольца. Невысокий, бородатый, с молотом у пояса… Если капитан – эльф, то его помощник… гном?

То, что мне катастрофически не хватает информации об этом мире, давило. Я почувствовала себя рыбой, выброшенной на берег: как ни трепыхайся, но без воды, без своей среды, долго не протянешь. И тут лишь два выхода: либо пытаться вернуться в море, либо шустро эволюционировать, отращивая вместо жабр легкие и прокачивая плавники до ходильных конечностей.

Увы, первый вариант был невозможен по той простой причине, что в родном мире я труп. Так что оставался сугубо приспособленческий вариант. Вот только как разжиться информацией? Хотя была у меня одна идея. Одна наглая серая идея с лысым хвостом.

Я так погрузилась в свои невеселые мысли, что вынырнула из размышлений, лишь переступив порог капитанской каюты.

Рихейнэль сидел за откидным столом и что-то с упоением строчил в документах. Подняв голову и увидев меня, он скривился, словно его мучила изжога.

– Танганнрог, спасибо, – кивнул эльфус своему помощнику.

Тот, огладив пятерней бороду, понимающе кивнул и удалился, оставив меня с капитаном тет-а-тет.

В гробовой тишине тяжелый взгляд эльфа грозил пришпилить меня к стене, словно булавка энтомолога – бабочку-поденку. Я держалась. Я крепилась. Сжимала зубы. Ровно тридцать секунд. А потом вспомнила слова бабушки Софы: «Не тяни ты, как Иран с бомбой. Сделала – хвастайся. Особенно если совершила глупость. Ведь если ты сама расскажешь о своем просчете, да еще с выгодной для тебя стороны, то прокол будет выглядеть мудрым решением». В этом с бабушкой было тяжело поспорить.

Взять те же красные трусы, одетые поверх синих трико, ставшие символом целой эпохи. Эпохи фанатов супермена. А ведь все началось с того, что в сороковые годы в одном из первых комиксов в типографии просто напортачили с чернилами, и герой получился с красной задницей… А читателям этот образ понравился. И только спустя семьдесят лет киношники догадались, что надевать нижнее белье все же стоит под, а не на суперкостюм.

Вот и сейчас решила воспользоваться мудростью бабули и, вместо того чтобы покаяться, сиганула с места в карьер.

– Я жду благодарностей! – начала я в тоне исторички Марьи Ивановны, отчитывающей прогульщика Петечку.

Эльф закашлялся. Я же, спеша закрепить успех, добавила:

– Я спасла двух ваших матросов, уговорила Смерть за символическую мзду отсрочить их уход в небытие. И что я получаю вместо благодарности?

Упертые в бока руки на манер жинки, поджидающей со скалкой своего загулявшего благоверного, сварливый тон, взгляд с укоризной. На многих людей бы подействовало, заставив стушеваться. Вот только капитан человеком не был. Он был сволочью. Ушастой эльфячьей сволочью, поскольку, справившись с удивлением, жестко припечатал:

– Мне плевать, что вы там себе нафантазировали, барышня. Говорят, душевнобольным может не только смерть примерещиться, но и второе пришествие огненных вьюг. Но из-за вас я упустил лича! А это триста золотых!

Не знаю, из-за чего я разозлилась больше: из-за того, что Рихейнэль не поверил ни одному моему слову, или из-за того, что жизнь матросов он ценил меньше духа давно умершего мага. А может, из-за того, что мой сердечный порыв грозил мне же нехилым долгом?

– Ну не я же отпустила аркан.

– Когда кусают за зад, тяжело удержать в уме плетение силовых линий, – парировал эльф, а потом словно спохватился: – Так вы видели магические путы?

– Да, – выдавила я из себя, вновь ощущая, как у меня под волосами начинают копошиться жуки. Здоровые такие, перебирают своими лапками, норовя зарыться поглубже в мозг. Непроизвольно вырвалось: – Не смейте!

Боль, отчаяние, ощущение беспомощности, словно тебя раздевают донага на потеху пьяной толпе, сплелись в тугой клубок, пробежали по жилам, заискрились на кончиках пальцев и слетели с рук двумя зелеными молниями.

Приложило эльфа знатно. Даже стул под ним решил, что свой срок он отслужил, и пора бы ему на пенсию. Оттого и развалился на части.

Остроухий же ошалело замотал башкой, а из благородного носа потекла кровь.

– Что же ты не сказала, что поцелована Смертью?! – прогнусавил он, зажимая перебитую переносицу.

– Кто? – очумело переспросила я, силясь понять, что же такое только что выдала.

Неужто это от крысиного укуса?

– Некромантка, чтоб тебя! – прошипел эльф. – Всем ведь известно, что властелинами тьмы становятся либо по праву рождения, либо если тебя поцеловала сама Смерть. На истинно рожденную вы, лесса, – последнее слово он протянул с издевкой, – не тянете. Но я и подумать не мог, что вы уже изволили умирать. Прошедшие смерть обычно выглядят иначе.

– Так вы мне верите? Что это был не бред сумасшедшего, и я вчера действительно разговаривала со Смертью? – начала я гнуть свою линию.

Раз признал, что я с костлявой в тесных целовальных отношениях, может, и с тем, что сам виноват в улете лича, согласится?

– Верю, – выдохнул эльф. И не успела я обрадоваться своему таланту дипломата, как он припечатал: – Таких качественных галлюцинаций, как у вас в мозгу, не бывает. Это надо именно пережить.

«Вот ведь телепат хренов! Не поверит, пока в мозгах не проверит!» Судя по всему, я опять думала очень громко: кончики острых ушей заалели. Ну и пусть знает, что я помыслила о нем. А триста золотых он фиг на меня повесит.

Вторя моим мыслям, капитан, вставая и все так же задирая голову вверх, чтобы остановить кровь, прогнусавил:

– Сто пятьдесят золотых – дороговато за жизнь никчемного матроса.

Может, мне и показалось, но в этом его сварливом «никчемном матросе» сквозила тщательно скрываемая за досадой… благодарность?

– А мудрецы говорят, что любая жизнь бесценна, – парировала я скорее по инерции.

«И почему о бабушкиных заветах я вспоминаю опосля?» – подумала с запозданием, когда слова уже слетели с языка; умная женщина тем и мудра, что умеет вовремя глупо промолчать. И что мне стоило попридержать язык? Зато у эльфа этот самый орган был как бритва. Не иначе мужчин в этом мире учат специально оставлять последнее слово за собой.

– Эти ваши мудрецы, видимо, никогда не бывали на невольничьем рынке в Харуме. Поверьте, там жизнь любого оценят с точностью до гнутого медяка. И если это сделают не торговцы рабами, то наемные убийцы.

Мне так и хотелось съязвить про вилку цен: какова разница между жизнями двух матросов и лича, но я сдержалась. И вовремя. Эльфус выпрямился и, бросив на меня изучающий взгляд, веско произнес:

– Только истинные некроманты способны видеть Смерть. То, что вам удалось договориться с ней и обменять жизни моих матросов… Будем считать, это был первый и единственный раз, когда я вам прощаю долг. Но чтобы впредь подобного не повторилось, до конца плавания вы будете находиться под арестом.

Как позже выяснилось, слова капитана с делом не расходились: меня заперли в моей же каюте, выходить из которой отныне я могла только под надзором. Спасибо хотя бы еду давали. Культурный же досуг был представлен тремя старыми газетенками и Энженией. Кстати, крыса оказалась кладезем полезной и океаном бесполезной информации. От нее я смогла узнать кое-что об устройстве мира. Правда, данные крысявки могли устареть примерно лет на триста – именно столько провела душа ее хозяина, скитаясь по дорогам первозданной мглы, прежде чем ее выдернули и заставили служить тягловой лошадкой дирижабля.

Из бесед с фамильяром я поняла, что меня угораздило попасть в империю Трейгор, простиравшуюся от коварных огненных впадин запада до восточной границы, которую подпирал край горной гряды, а где оной не значилось – имелись весьма активные соседи. Один, весьма могучий и жадный до новых земель сопредельник, нет-нет да и начинал очередной военный поход, дабы трейгорцам не было скучно.

Север радовал вечной мерзлотой белых снежных пустынь. С юга же империя имела лоскуток выхода к Багровому океану, а остальная часть пестрого политического одеяла пограничья была усыпана яркими пятнами малых государств. Причем как человеческих, так и нелюдей.

Держава была могучая и внушительная. Если неприятель и решит завоевать империю, надо очень постараться: горы переплыть, океан перелезть, при этом не замерзнуть и не поджариться. А то и вовсе осуществить невероятное – помириться с соседями для объединения сил. А вы видели где-нибудь братающихся эльфа и орка? А вампира и древесника, что из осиновых рощ? То-то же.

В общем, проще с Трейгором дружить. Зато у столь обширной державы имелся весьма существенный недостаток: мертвые пятна. Похоже, это своеобразные чернобыльские зоны, где нет ничего живого. Зато мертвое чувствует там себя вполне привольно.

Как рассказала моя хвостатая сокамерница, некоторые маги, особенно ратующие за биоразнообразие и возможность под шумок открытия очередного вида зомби выбить себе внеочередную премию, даже создали черную книгу исчезающих видов умертвий…

За расширением кругозора через крысявкины воспоминания я и коротала время путешествия. Питала мозг знаниями, облагораживала тело вынужденной диетой из овсяной каши, которую местный кок отчего-то очень любил, и считала дни. До Эйссы, судя по ответам стражников, оставалось лететь около недели, когда дирижабль замедлил ход и пошел на снижение. Узнать о последнем было проще простого: если закладывает уши и пол начинает уходить из-под ног, ответ напрашивается сам собой.

«Заходим в очередной порт», – так прокомментировала крысявка. Стоянка длилась не больше часа и была бы ничем не примечательна, если бы не одна деталь: прежде чем дирижабль вновь поднялся к облакам, я обзавелась соседом, поселившимся в каюте через стенку.

О новом постояльце сообщил сначала скрип половиц, а потом – надсадное пение несмазанных петель и уважительный комментарий старпома:

– Располагайтесь, крауф.

Нам с напарницей стало любопытно, с кем так почтителен пройдоха гном?

Нет в мире силы, способной противостоять женскому любопытству. Спустя три часа, в течение которых из-за стены не доносилось ни звука, я занималась тем, что выколупывала из доски сучок. В ход пошли умыкнутый однажды во время ужина столовый нож и шпилька из собственной прически.

Когда же в углу каюты появился глазок, и я прильнула к нему, чтобы узнать, кто же этот таинственный крауф, меня ждало потрясение.

Загрузка...