Академия поэзии. Альманах №2 2020 г. - читать онлайн

Свет погас. Зажгу свечу.

Станет сразу легче.

Посижу и помолчу,

Вслушиваясь в вечер.

Тихо. Блики на стене

Пляшут в такт мерцанью,

И родится в тишине

Тёплое молчанье.

Не нарушит эту тишь

Шаг часов негромкий,

Слов не надо, помолчим,

Вечер будет долгим.

Вспомню многое о том,

Чего нет, но будет,

А свеча поёт огнём

О любви и людях,

О деревьях под окном,

Снеге и надежде,

И о том,

Кто ждёт тебя, так же, как и прежде.

Запусти для меня воздушного змея,

Дай за ниточку подержать.

За неё буду я привязана к небу,

Станет ветер со мною играть.

Улетать будет змей мой всё дальше и выше,

А потом рывком кончится нить.

И смеясь, я спрошу тебя: «Слышишь,

Удержать или отпустить?»

В руки он берёет гитару, и гитара оживает:

То смеётся, то в раздумье еле слышно

напевает.

И дрожит струна, рождая

Чистый звук, и замирает,

Ей другая вторит в лад,

Льётся звуков водопад,

Искромётный и печальный,

Непрерывный и хрустальный.

Всё бы слушать и молчать,

Но гитара уж устала, отдохнёт – начнёт опять!

Знаешь, в комнате сейчас моей

Сумерки вечерние скрываются.

Ночь уже заснула у дверей,

Видит сны и тут же забывает их.

Может быть, и ты, мой друг, не спишь,

Снова смотришь в небо так печально…

Почему же ты опять молчишь?

Не грусти, всё в мире не случайно.

Вот сейчас с тобой я говорю –

В комнате становится светлее,

Может, я тебя чуть-чуть люблю?

Это так прекрасно, ты поверь мне!

Мне сегодня отчего-то показалось,

Что ты меня вспомнил, любя.

И я сама себе сказала:

Поверю, что, правда, ты помнишь меня.

Представила: вот ты стоишь у окна,

И думаешь, думаешь: «Как там она?»

Потом улыбнёшься, представив, что я

Вот так же, как ты, стою у окна,

И думаю, думаю: «Как же там он?»

Ты улыбнёшься, закроешь окно,

И скажешь себе: «Нет, не станет она,

Спустя столько лет, вспоминать про меня».

А я всё стою и стою у окна,

И думаю: «Правда, ты помнишь меня?»

До мурашек, до слёз,

Обнимая всей сутью,

Будто в детстве, где жизнь

Вся любовью была,

Возвращенья наркоз,

Счастье розовой жутью, –

Мы с тобою сплелись,

Как деревья, дотла.

Я тебя дождалась,

На устах твоё имя,

Верность доле своей

Я средь бед сберегла,

И земля поплыла

Куполами своими, –

Счастьем наших детей

Я тебе поклялась.

А кони вновь храпят, и вымокли хламиды,

И тьмой черна гроза, и молнией бела.

Забыты страхи все, сомненья и обиды,

Осталась лишь любовь, что смерть не отняла.

В разверзшейся ночи средь дьявольского бала,

Вселенский мир затмив сакральной наготой,

Рабыней ты была, ты королевой стала,

Среди нечистых сил сияюще-святой.

Пускай ещё болит распухшее колено,

Горящие глаза, разящие соски.

Пусть дьявол – есть любовь, в тебе она

нетленна,

Её не тронул прах у гробовой доски.

Наверно, даже зло имеет идеалы.

Накладно сто веков барахтаться в крови.

Стареет нынче зло, оно чуть-чуть устало,

Не тронув красоты величия любви.

Но был лишь путь туда, и не было оттуда.

И он почти седой, и козни сквозь века.

И вы ушли совсем, уже не будет чуда.

И пусть огнём горит последняя строка.

А нам не занимать сомнений и обмана,

К нам новый век пришёл в объятьях Сатаны.

И глядя со страниц великого романа,

Она живёт со мной в утайку от жены.

А может быть, она теперь мне только снится?

Ночами при луне я жду благую весть.

Когда чертей страшней холодная столица, –

На улицах котов по пальцам перечесть.

Он шёл сквозь лес в промёрзших башмаках.

Шёл поздней осенью в свою «Николу».

Хоть глаз коли, нигде ни огонька, –

Его звезда за тучею тяжёлой.

Он брёл на ощупь по родной земле,

Шёл сквозь пургу, себя превозмогая.

Среди ночи надеждой помогая,

Вела его вперёд звезда полей.

Он часто в жизни брёл на огонёк,

Брёл на авось, шарахаясь, сбиваясь,

Страдая, голодая, напиваясь,

О жизни вспоминая между строк.

И чередою – фразы и мечты,

Сумбурной жизни хрупкие фрагменты,

Прокуренных общаг аплодисменты,

И в изголовье скорбные цветы.

В мороз январский траурный венец –

Его строка о смерти зазвучала.

Нелепый и трагический конец –

У этой смерти женское начало.

Пусть не сложился образ в голове,

Средь сплетен, пересудов и сомнений.

Весь путь его настоян на молве:

Он гармонист, он пьяница, он гений.

Но если вдруг на сердце тяжело,

В щемящих строках утопаю снова.

И в горнице моей светлым-светло

От тихого немеркнущего слова.

Такая даль, что звон в ушах,

Такой простор, что нет границы.

Лишь слышно: крыльями шуршат

Над миром птицы и зарницы.

Благословленье высотой,

И, будто в детстве, сердце бьётся.

Знакомой песнею простой

Петух далёкий отзовётся.

И, воспаривши над собой,

Влекомый ветром восходящим.

И воздух, за крылом свистящий,

И неба купол голубой.

Блестит церквушка в стороне,

Где небо сходится с землёю,

Где лес зелёною струёю

Сбегает вниз к речной волне.

В кустах укрылись берега –

Речушка мелкая петляет,

Соломы свежие стога

Янтарным сполохом сияют.

На горке сосны и песок,

И детских сказок отголоски.

Пространство делит на полоски

Сквозь тучки луч наискосок.

Мысль прикоснуться к чистоте

Вновь гонит на поля родные,

Чтоб силы черпать в красоте

Исконных мест глуши России.

На тихой Коктебельской улице,

Из инфернального «замкадия»,

Что возле кольцевой сутулится,

Живут не только лишь исчадия.

Аборигены разномастные,

Серпом иль молотом крещёные,

Коронавирусом заразные

Иль оным не отягощённые.

И уголовные традиции

Встречаются у населения,

Они – проблема для полиции.

И дамы – для увеселения.

Сюда бы Макса нам, Волошина,

Дуэль бы вспомнили, Ахматову!

Вся улица б переполо шилась

При виде демона лохматого.

Мы б повели его в «Хинкальную»,

Забавы ради, не из вредности.

Хоть место, где-то криминальное,

Всё ж наливают по потребности.

А в выходные мы, в подпитии,

С собакой по дворам слоняемся,

А, протрезвевши, по наитию,

К другому Максу приклоняемся…

Мы – русские люди! Земные просторы

На мысль всепрощения нас обрекли.

Мы шире, чем реки, мы выше, чем горы,

Мы те, кто становится солью земли.

Нелёгкая нам выпадала дорога –

Добро защитить, об ушедших скорбя.

Искали мы правду, искали мы Бога,

Но лишь не всегда находили себя.

Был Пушкин – наш гений, а Ленин – Мессия,

Подобных не будет в заглавных рядах,

Но высшую правду, что выше России,

Отняли у нас в девяностых годах.

Украли, как воры, украли с Россией,

И мы в простоте не сумели понять,

Кого мы пригрели, кого воскресили…

А значит, не надо на Бога пенять!

Пора покидать надоевшие клетки,

Чтоб на ноги ставить весь мир с головы,

Иль нас не поймут наши мудрые предки,

Что в гордом величии были правы.

Липы вековые

в золоте кудрей

как сторожевые

у судьбы моей.

Осень тихо дышит

у виска её,

весь зигзагом вышит

путь мой – бытиё.

И куда ни кинешь, –

боли и долги,

где же этот финиш

жизненной пурги?

Расскажите, липки,

как деньки круты,

как держаться хлипкой

мне средь суеты,

как равняться стоит

на характер лип,

чтоб не выдал боли

ни скулёж, ни всхлип.

Так стою под вечер,

липы солнце пьют,

падает на плечи

отсвет жёлтых вьюг…

И постигая в мире нищету

блаженства бытия и силы духа,

врагов своих слепую клевету

и настигающую слабость слуха,

я понимаю сердцем, как далёк

от истины любой из нас, живущих, –

такой же, в общем, хрупкий мотылёк –

несеющий и оттого нежнущий…

И всё-таки есть слава в каждом дне –

могучая божественная слава –

в молитвенной прозрачной глубине,

хоть дни, апостол говорит, лукавы.

Осина зарделась осеннею краской –

до неба костёр, шелестят языки.

Последней, щемящей, надломленной лаской

наполнено сердце и светлой тоски.

Какою дорогой пойти мне – не знаю,

каким переулком, чтоб встретить те дни;

догнать ли высокую белую стаю,

согреют ли душу былые огни?

Срывает ветер листья,

они летят, летят

то медленно, то быстро,

приковывая взгляд.

Они ещё живые

и золотом горят,

то светло-восковые,

то охрою пестрят.

Вот снова парашютик,

ещё один за ним…

Ах, ветер, как он шутит,

беспечный пилигрим!

Но есть ещё на кроне

у старой липы сень,

и, может быть, не тронет

её осенний день…

Рассвет вплывает медленной рекой,

знобит слегка, и плавятся минуты,

и надо жить достойно, а не круто,

и надо петь свободно и легко.

Ловлю тепло ноябрьских серых дней,

пленительный полёт последних листьев,

покой реки медлительной, небыстрой

среди живых предутренних огней.

И ясный вдруг душе предстанет путь –

он всё короче, всё неотвратимей –

одна любовь нас делает святыми,

её одну ничем не зачеркнуть.

Каштан как фиговое древо

среди осеннего двора, –

опять осенняя пора,

чьё ненасытно пламя-чрево.

Ещё далёко нам до встречи…

Во сне осенних пепелищ

танцует плавно ветер лишь

и тихо шепчет сердцу речи…

Ещё далёко до разлуки,

ещё нам предстоит понять,

что только на себя пенять

должны в тисках сердечной муки…

Как это дерево живое

стоит без ропота и слёз

и без ответа на вопрос:

за что страдание такое…

Моя ли жизнь? – Моя.

Иду по Патриаршим,

по листьям, тихо павшим,

по жизни, где края

так ясны, так остры, –

о, прошлого утрата…

Какая ж будет плата

у поздней сей поры?

Ноябрьские пути

в былое недоступны,

не мы ли там преступны?

Как это превзойти?

Как оправдать себя?

Как оправдать другого –

ушедшего, живого?

Лишь веря и любя…

Осенняя ноябрьская простуда,

курлы летящей далеко судьбы,

как будто озарение и чудо

средь ежедневной суетной пальбы

тревог, забот, сумятиц и сомнений,

среди накала споров и страстей –

вдруг этот зов, как отзвук песнопений,

врачует дух, уставший от сетей

земных и бренных, алчущих нас жадно,

и поднимает над оскалом дней,

чтоб ты, душа, вновь верила отрадно

небесной славе, следуя за ней.

Глухая осенняя ночь.

Стою у окна пред иконой,

молю Тебя, Боже, помочь

развеять сомнений препоны…

Сквозь зыбь ледяного стекла

лишь ветра шальные тирады

и ветка, что ночь рассекла, –

без листьев, их чуткой отрады…

Стою, леденею сама,

фонарь вырывает фрагменты

ночного пространства, зима

уж рядом, к чему сантименты?

Опять эти серость и мгла,

неясность пути, неизбежность

принять злую боль, что дошла

до сердца, как дикая нежность…

В прозрачных кронах октября

вечернее гуляет солнце.

Наверно, встретились не зря

уставших душ два взгляда-донца.

Куда идти? Кому сказать

о переполнившемся сердце?

И лишь безмолвные глаза

всё скажут лучше громких скерцо.

Последней нежности слова

всё ж сердце ждёт, назло прогнозам,

так прикасается едва

осенний луч к беспечным розам.

Нет, не уходят навсегда,

сгорая в страсти беспощадной,

как корабли и поезда –

наперекор разлуке жадной…

Судьба поэта в том, что он поэт.

Стихом ли белым, рифмою корявой

Благословит весь белый свет.

Важна ли суть или сюжет?

Он не поэт – Господь, и он же Дьявол.

На тетрадь со стихами Есенина

Слёзы льются из девичьих глаз,

И сугробами улицы вспенены.

На Ваганьковском тихо сейчас.

Непрерывно дымит папиросами,

Мысли по ветру: выдох и вдох.

Без ответа всё давит вопросами

Злополучный капкан суматох.

Душу строки чаруют и мучают,

Без любимого жизнь не мила.

Кровь пульсирует болью колючею,

И реальность ей стала мала.

Каждый слог, каждый знак препинания,

Ощутимы и запах, и звук.

Будто шепчет она заклинание,

Руки чертят магический круг.

Погружаясь в безумие страстное,

Попадая всё дальше в астрал,

Бьётся сердце от счастья – несчастное,

Содрогаясь от звука кимвал.

Над могилой поэта Есенина

Ахнул выстрел, и вновь – тишина.

Пулей девичье сердце прострелено…

– Здравствуй, милый! – шепнула она.

Ком в горле, и к чертям запретный буй!

Открытых персей вид манящий,

О, грешница! Твой жаркий поцелуй,

Полёт любви безумной, настоящей,

Смятенье, сумрак, свет, игра с судьбой,

Богиня или ведьма – всё едино!

Любовь, любовь, любовь, любовь, любовь!

Ты вечна! Потому непобедима.

Вчера светило солнце, было ясно,

Сегодня хмуро, даже снег идёт…

Ушёл из жизни Команданте Кастро.

Осиротел Свободы острова народ.

Пройдут минуты, дни, недели,

Затем декады, месяца, года,

Все будут долго помнить о Фиделе,

Кто знал, и кто не видел никогда…

Убийцы, воры, кто достоин казни,

Кого погнал поганою метлой,

В Майями, видимо, устроят праздник,

Узнав про день кончины твой.

Кому герой, кому диктатор –

Не угодишь. Тут каждому своё.

Но то, что замечательный оратор, –

Нет сил молчать, когда душа поёт!

Из знания рождаются идеи,

Борьба за них счастливее всего!

Сложна дорога, могут быть потери,

Жизнь без идей не стоит ничего.

А революция – борьба между грядущим

И прошлым – вовсе не постель из роз!

Но этот путь осилит лишь идущий,

Кто революцию через себя пронёс.

И проступали меж строками тексты,

И на страницах чистых… и земных,

Небесных… и вдруг стало смыслам тесно

В вещах, что до поры вмещали их.

Всё в бусы нижет отзвуки, движенья –

Не рвётся нить, в сон продлевая рост, –

Как говоря: сначала было пенье

Китов,

Тритонов,

Птиц,

Растений,

Звёзд…

Сколь ни различны песни – всё их кроет

Одна:

Гул океана – неба – крови.

И танцы прежде, чем людей слова,

Случились прикасанием едва.

Растворена улыбка ожиданья

Повсюду, будто влагою кристалл

(Не зря года – вода), там ожидал –

Всё ль дух любви? – то ж растворённый,

данный

(К губам ли пальчик, кверху – тронув дни –

Неслышно повторял: «Повремени»).

В простом глотке воды… во всём – да где бы

С чем ни застал себя (стол, хлеб, стена,

Глубь речки, холм…),

Протаивали дебри,

Спиралинка мерцания видна.

Порой его так много – затмевал он

Всё, всё кругом, как вспышка в небесах,

А то, как ночь – в закатных буквах алых

Внутри пережигающая в прах.

(Вдруг, истощась, кропил водою мёртвой,

Как в нотах отпевания обёрткой.)

Вновь дрожь дождя – дрожь тела твоего,

Или – её… Чтоб пить с лица того.

Так всё вокруг, забыв во прах одеться,

По слову создано едину с сердцем.

Как бабочки, порхали наши губы

По разряжённому пространству комнат.

Когда и как – уже никто не вспомнит –

Пространство загустело так сугубо,

Что бабочки вдруг обратились в рыбок,

Отяжелев и даже каменея,

Сближения боясь… волны… но ею

Все движимы, накрыты нимбом, глыбой,

Помедля чуть на грани либо – либо,

Слились, едва соприкоснулись, ибо

Две капли – меж собою – и с её.

И остальному разрешили всё.

Развёрнутые половины сердечные.

Лира –

Пространство меж ними… раздвинутое

без предела,

Обвито исчадьем. И женские кольца всемирны

Венчают, как эхо всего, что жило и хотело.

Движенье ростка даже в почве и в ночи не слепо.

Раздвоенной веткой ужалены разум и тело,

Той веткою – лирой, что, грянув о землю, о небо,

То молнией станет всея, то обнимкой ухвата

С тобою в котле, только звуком и вспышкой

зачатым.

И созвездье распалось, которому днесь

Ты молился, дикарь, видя присно и оно.

Но в груди, голове – всё звезда… только весть,

Что сжигает всё тем, но иначе (как есть

Бога звёздного части… вот только что здесь

Вдруг распались… и жжения не перенесть),

Луч донёс

Лет спустя

Световых миллионы.

В безвоздушном пространстве то жженье давно,

Ископаемое для Вселенной оно.

Я приду к тебе спустя так долго,

Что уже… во сне, простом безбожно,

Утекающей далёкой Волгой,

У крутого бережка подножье.

Ты войдёшь нагая в эти струи,

Все излуки, все местечки тела

Обойдёт вода, как поцелуи,

Ты же втайне этого хотела.

Улыбнёшься ты во сне украдкой

Мысли, будто эти воды, талой:

Или самой первою кроваткой

Убаюканье волны предстало.

Поутру, как в зеркало, нацелясь

В сон да и всполошенные стаи

(Вспоминая, что за драгоценность:

Люлька – в дом… река ночей простая?..),

Ты подумаешь: «Пойти бы в церковь,

Только вот за что свечу поставить?»

Жили-были Клыковы,

Константин да Клавдия.

Огород, печка,

Спаленка, конечно.

Вспоминали Клыковы,

Константин да Клавдия:

Соловьи, встречи,

Поцелуй, конечно.

Заплетались лыками

Имена-колечки,

Дерева, срубы,

Голоса, губы.

Счастье – горе мыкая…

Тело – дождик – речка?..

Зеркала – сосуды,

Доля беспробудных.

И легли Клыковы,

Клад ли ты, клад ли я?

Камушки над речкой,

Верою – колечком.

Взгляд отдёргивая, как… руку ли,

Уличённую в святотатстве,

От лица, что, возможно, порукою

Приглашения чуда на царство…

В суедневного стайках и замети,

Всё сетям оставляя их ловли,

Воплотив свою лучшую заповедь,

Сам Творец удалил её в слове.

Отгорожено, чисто створами,

Исповедано ль нерукотворное?

Для суждения и недотрога…

Лицо, глядя в которое,

Хочется верить в Бога.

Из социальных сетей

Вырвусь на русский простор –

Зимушки встретить гостей

Из-за серебряных гор.

Из виртуальных оков,

Из электронных трясин

Вырвусь я в царство снегов.

Здравствуй, мороз-господин!

Светлых я жду перемен.

Снег, поддержи меня, друг!

Сдамся на время я в плен

Светлых метелей и вьюг.

На Казанскую мать занедужила

И слегла до Михайлова дня.

А потом засвистело, завьюжило,

И накинулась хворь на меня.

И пошла по земле катавасия:

Дождь со снегом, пурга, гололёд.

Я прислушался – это Евразия

Свою зимнюю сказку поёт.

Зазвенит, засвистит по-разбойничьи –

И со страху собьёшься с пути.

А потом вдруг вздохнёт по невольничьи

Так, что муторно станет идти.

То подхватит, затянет раздольную

И взбодрит казаков и крестьян,

А потом перейдёт на застольную,

Чтобы всякий был весел и пьян.

А со мною случилась оказия:

Стихотворный отложен полёт,

Но меня поддержала Евразия.

Ты послушай, как лихо поёт!

Я продолжаю древности строку

И подбираю рифмы втихомолку.

Москва-река вливается в Оку,

Ока тысячи лет впадает в Волгу.

Не буду я, как разъярённый вепрь,

С норманном-русофобом долго спорить.

Я знаю, что Десна впадает в Днепр,

А Днепр в Русское впадает море.

Не так чисты уже и глубоки

Петляют по земле славянства реки,

Но всё равно вода родной реки

Всегда сродни бальзаму из аптеки.

Сероликим ноябрьским днём

Сыпал снег и сошёлся с дождём

На речном на высоком откосе.

Видел снег: дождь оплакивал осень.

В жизни все мы желаем чудес –

Обнялись два посланца небес.

Я им с детства с волнением внемлю,

Небо славящим, любящим землю.

Пели грустно и дождик, и снег,

Что похожий на них – человек.

Он живёт по природе, погоде

И как дождик со снегом… проходит.

Снова сереньким мартовским днём

Снег сошёлся с весёлым дождём.

Снег оплакивал вьюги, метели,

Дождик пел о любви и апреле.

Так и мы, люди, с вами живём:

Где-то снегом, а где-то дождём.

Насладившись коротким разбегом,

Мы уходим – дождём или снегом.

Пусть за снежинкою снежинка

Меня целуют. Я не рад.

Где ты, вторая половинка?

В какой попала снегопад?

В какие вьюги и бураны?

В какую хитрую пургу?

На сердце от разлуки – раны.

Душа замёрзла на снегу.

Я знаю, что ты рядом где-то,

Идёшь по городу одна.

Ты для ранимого поэта –

Любовь и муза, и весна.

Пускай опять завьюжит вечер

И звёзд не видно высоту,

Прошу тебя: иди навстречу,

Мне без тебя невмоготу!

Небесным ангелом храним,

Живу как птица – днём одним.

Ловлю я радости крупицы,

Как и мои собратья-птицы.

Ткал в небо клювом я птенцом –

Был поднят матерью, отцом.

Ворвался я в большую стаю

И от мечты к мечте летаю.

Мечта бывает высока,

Крыла несут за облака.

И серебром пленяют звёзды,

Но ближе мне родные гнёзда.

Согретый солнечным огнём,

Живу как птица – одним днём.

Не испугать меня рутиной,

Зовут вершина за вершиной.

Не страшен снег, не страшен лёд,

Кто смотрит в небо, тот поймёт.

И рвётся сердце из болота

В экстрим свободного полёта.

К богатству путь бывает разный.

Тягаться некому со мной.

Да, я король, король алмазный,

Владелец россыпи ночной.

Нет никого богаче в мире,

Хотя богатство – не хитро:

То солнца золото в квартире,

То звёзд с луною серебро.

Пусть я король чудаковатый,

Но не нажил себе врага.

Мои надёжные солдаты –

И дождь, и ветер, и снега.

Когда вскипаю я от гнева,

И намечается война,

Меня смиряет королева –

Моя красавица Луна.

Для всех, кто вырвался из детства,

От бытовых устал проблем,

Моё открыто королевство:

Входите! Места хватит всем.

Маленький мальчик,

Глядя в ночное звёздное небо,

Промолвил: «Там что-то есть»,

Но звёзды промолчали в ответ.

Мальчик вырос, стал мужчиной,

Мечтая, глядя в звёздное небо,

Промолвил: «Там наверняка есть разум»,

Но звёзды снова промолчали в ответ.

Мужчина стал стариком и, умирая,

Глядя в звёздное небо, промолвил:

«Это глаза моих предков».

«Мы видим, что ты уходишь от нас», –

Шепнули ему звёзды в ответ.

Обую валенки. Надену телогрейку.

Ушаночку надвину на глаза.

Пойду встречать я зиму-чародейку,

Её художества, сюрпризы, чудеса.

Салют, зима! Я ждал тебя всё лето

И в золотую осень тосковал.

Зима, ты просто сказка для поэта.

Люблю я твой серебряный металл.

А черти, ведьмы? Хрен они дождутся,

Что я отброшу лыжи и коньки.

Спасут зимы серебряные блюдца,

Серебряные рати у реки.

Встречай, зима! Прими в свои объятья

И не пугайся валенок моих.

Хочу с тобой на родине гулять я.

Пускай летит метелью новый стих.

В ночи метался ветер, как разбойник,

Рвала седины вьюга во дворе,

А днём лазурным вдруг на подоконник

Три сизаря присели в серебре.

Стучали по железке коготками

И пристально глядели сквозь стекло.

Я шевельнул январскими мозгами:

Случайно голубей, что ль, принесло?

Кормушки нет, крупы и крошек хлеба,

Но сизари расселись за окном.

В мозгу скользнуло: души предков небо

Пустило навестить родимый дом.

И сизари воркуют, как три брата:

Родных два дядьки и отец родной

В глаза мне смотрят грустно, виновато,

Они хотят обмолвиться со мной.

В мозгу кольнуло: не миную дату,

И оборвётся жизнь, как снежный ком.

В один из дней в знакомую мне хату

Я постучусь замёрзшим голубком.

Отрывая лист календаря,

Я уверен, что живу не зря.

Оторвал я лист календаря.

Что-то сделал. Значит, жил не зря.

Всё пройдёт – и пандемия,

Ведь не вечная она.

Выстоит моя Россия,

К нам опять придёт весна!

Мы все вступаем в жизнь когда-то

И делаем свой первый шаг,

Порой спеша и угловато,

И попадаем с ним впросак.

Дебют! Он очень много значит.

Ведь так и сложится судьба,

Как путь к мечте тобою начат

И вера в Бога ль не слаба.

Есть право на одну ошибку.

Семь раз отмерь и не спеши.

Мы все идем дорогой зыбкой

По карте собственной души.

Дебют! Лиха беда начало!

И смелость города берёт!

Чтоб жизнь с удачей обвенчала,

Начни движение вперёд!

Вот и кончилось бабье лето.

Взгляд потух. И слетела листва.

Только астры пестрят в букетах,

Сединою блестит голова…

Пожелтела трава газонов,

И набухли свинцом облака…

Реже трель звучит телефона,

И безвольно упала рука…

В лужах тонут блеклые листья,

Под зонтами спешит молодёжь,

Прикрывая ухмылку лисью:

Время вышло, ты наше не трожь.

Скоро в город придут метели,

На рябины вспорхнут снегири…

Но придёт снова звон капели,

И засветишься вновь изнутри!

В раю, наверно, тоже карантин,

И ангелы на землю не летают.

Им не до свадеб и не до крестин.

Лишь виртуально души отпевают.

Мы сами предоставлены себе.

Что уповать на телеволонтёров?

Уж коль написано кому-то на судьбе,

То и случится поздно или скоро.

К кому взывать? Кого молить: прости?

Кто вслед тебе под маской усмехнётся?

Кто в рай дорогу благостью мостил?

В чьём сердце делом вера отзовётся?

Беда пройдёт, оставив жуткий след.

Но станет ли уроком пережившим?

В отечестве своём пророков нет.

Поверьте до рассвета не дожившим.

Ищите веру! Не спешите в храм.

Бог должен в вашем сердце поселиться.

И пусть не отвлекает мишура,

Когда созреет жажда помолиться.

Я плыву по реке. Впереди водопад.

Ночь безлунна. Лишь бисером звёзды.

Что греби не греби, не вернуться назад.

Рокот ближе. Сворачивать поздно…

А исток у реки был как в сказке красив.

Берегов не хватало кисельных.

И трава высока, хоть полжизни коси.

Неба синь глубока акварельно…

Родники наполняли собой створ реки.

Русло ширилось и матерело.

И дубы над рекой разрослись высоки.

И в лугах от цветов запестрело.

А потом перекаты пошли по реке

И вода за кормой закипела.

Подчинялось кормило лишь твёрдой руке.

И душа звонким голосом пела.

В январе, наконец, лёд сковал водоход,

Превращая поток в санный зимник…

А весною река вновь помчалась вперёд.

И ей время совсем не противник…

Пролетев водопад, побежит к устью вниз.

Что ей в щепки разбитая лодка?

У истока ждут старта сражаться за приз

Нарождённые впрок первоходки.

В этом мире звезда служит призом для всех.

Вот ещё одна ярко сверкнула…

В небе чёрном я вижу товарищей тех,

Кого участь сия не минула.

Я достиг водопада! Не каждый поплыл.

Правда, кто-то увидел и устье.

Бесшабашным всегда в этой жизни я слыл.

И в звезду превращаюсь без грусти…

Мы заведомо лезем к врагу на рожон,

Будто Бог обещал нам бессмертье.

Или жизней в запасе стоит эшелон

На ближайшие тысячелетия.

По-пацански, как в юности, бьём на размах,

Не боясь на кулак напороться,

Про кастет забывая в не наших руках

И про жизнь, что не стоит червонца.

До конца будем биться, хватило бы сил.

Зуб навылет и кровь на землице.

Без разбитой губы этот свет нам не мил.

Ну а шрамы – затем, чтоб гордиться!

Кафе «Элефант». И маэстро играет

До боли знакомый мотив.

Из памяти словно волной выплывает

Тот вечер, закат и прилив.

В лучах уходящего под воду солнца

Так страстно блестели глаза.

«Ты любишь меня?» – я спросила бретонца,

Он с грустной улыбкой сказал:

«Люблю, дорогая! Люблю до рассвета!

Как дольше любовь удержать?

Не требуй сегодня другого ответа.

Его не смогу тебе дать».

Парадные расчёты пятилеток,

Как раньше годы, маршируют предо мной.

И мчится жизнь этапом эстафеты

Вперёд с усердием и скоростью двойной.

Поставил ёлку. На восьмое марта

Успел купить букет мимозы для жены.

В глазах уже листвы опавшей бархат.

И вновь снега подарком лягут от зимы.

А раньше месяц полз, как черепаха.

Особенно в жару, когда предотпускной.

Теперь срезает день за днём навахой

Рукою резвой жизнь – безжалостный портной.

В часах песочных крарца мигом меньше,

И только ночь ещё тревогами долга.

Я не спешу к особе «августейшей»:

Пускай следит с косой из-за угла.

Я срубил крестовый дом,

Говорят: «Грешно».

Дописал печальный том,

Говорят: «Смешно».

Ловок на руку и спор

Завидущий бес.

Запылал в саду костёр

До небес.

О любви заветный том

Запылал в огне.

Запылал крестовый дом

Со цветком в окне.

Если завтра я умру –

Погорюй чуток.

Я на небо заберу

Аленький цветок.

Буду нежить, чтобы рос,

Буду поливать.

Всех, кто дорог мне до слёз,

Буду вспоминать.

Мне помнится –

В десятом классе

Я оказался на Парнасе,

Где верховодил Аполлон

И виршеплётов брал в полон.

Мне гид сказал:

«Расклад таков –

Золотоносных рудников

Здесь не осталось и в помине…

Но старый Бахус жив поныне».

Как лозняк чихвостил Гришка

Беляков и коммуняк.

«Сабли наголо – и крышка!» –

Приговаривал казак.

А без куража и риска

Разве станешь казаком?

Вот вопрос: каким бы Гришка

Оказался стариком?

Он, хлебнув с избытком лиха,

Снова бы не задурил?

Он сидел бы тихо-тихо

И махорочку курил?

Стал похожим бы на зайца

С переливом в седину?

Чтоб таким не оказаться,

Он и сгинул на Дону.

Я сгрёб стихи свои в беремя,

Развёл костёр и сжёг дотла.

Во мне остановилось время,

Мне очи застелила мгла.

Во мне остановилось время

И потеряло стройный счёт –

Не бьёт лучом колючим в темя,

Самозабвенно не течёт.

Я сплю и слышу – рвутся корни

И, упокоиться спеша,

Всё яростней, всё непокорней

На волю просится душа.

Душа, восставшая из пепла,

Строку слагает за строкой,

Пока Россия не ослепла,

Пока не спет «За упокой».

«Душа, даруя озаренье,

Не оставляй меня!» – молю…

Во мне остановилось время,

Отныне равное нолю.

Дрогнул враг и рассыпался пó полю.

Только свист, только кони протопали!

Правда наша за нами была!

Но последняя вражья стрела

Не в ковыльную землю упала…

Обожгло, затуманило вдруг.

Было солнце, и солнца не стало,

И поводья упали из рук.

Конь понёс сквозь просторы и время.

Но к земле повлекло седока –

И нога зацепилась за стремя,

Заскользила по травам рука…

Не нашли его братья родные

От заветных пределов вдали –

Это кудри его золотые

След кровавый навек замели.

Если на окошко сядет голубь –

Расскажу ему и покажу:

Я в работу ухожу, как в прорубь,

С головой в работу ухожу.

В ледяную прорубь с головою

Ухожу я с проблеском зари,

Чудной круговертью мировою

Зачарован, что ни говори.

Всплеск и блеск! И в это же мгновенье

Озаренье бьёт из-подо льда,

Бьёт снопом слепящим озаренье

И кипит крещенская вода!

Проворкует на прощанье голубь,

Будто у Вселенной на краю

Есть большая-пребольшая прорубь…

У Вселенной будто бы… в раю…

Посидели – покурили,

Выпили и повторили.

Он молчит, и я молчу.

– Может, песню?

– Не хочу.

Я люблю таких спокойных:

Ни тебе речей окольных,

И ни жалобы, ни вздоха,

И когда красиво пьёт.

Но тревожно мне и плохо,

Что он песен не поёт…

В виду большого потепления

Внушительные подтопления

Грядут. Трёх лет достанет, чтоб

Случился форменный потоп.

А мы с женой

Отнюдь не ноем.

Она твердит:

«Ты станешь Ноем!»

Среди других реликтов

Литературных чащ

Владимир Бенедиктов

Томительно звучащ.

Он в гении не рвался –

Гори оно огнём!

Жуковский отзывался

Восторженно о нём.

Тургенев до рассвета

Стихи его читал.

Белинский за поэта,

Напротив, не считал.

Остался Бенедиктов

К чужим оценкам глух,

И хор чужих вердиктов

Его не трогал слух.

Не гоже в драку рваться

И в петушиный бой,

Затем, чтобы остаться

Навек самим собой.

Все мужики – в упругой силе,

И все досужи покосить.

Покрасовались, покосили,

Пора бы и перекусить.

Мы чёрный хлеб вкушаем с луком,

Мы лук обмакиваем в соль,

И в том, что царствуем над лугом,

Не сомневаемся нисколь.

Мы и сказать бы не сказали,

Мы и помыслить далеки:

Какими жуткими глазами

Глядятся в небо васильки.

Они и скошенные дышат

И голубым огнём горят,

Они и видят всё, и слышат,

И ничего не говорят…

В сонное облако тихо ступаю,

Шапкой туманы мету.

Клятва нарушена. Я засыпаю

На полуночном посту.

Вижу – цыганка на картах гадает,

Вижу – на Страшном суде

Мать безутешная горько рыдает,

Волосы рвёт на себе.

Жадно душа моя жизни взалкала! –

Ставьте других на вину –

Кровь размозжённого в схватке шакала

Пью в басурманском плену.

Снова ведут меня шумным кагалом

На человечий базар.

Полосонули по горлу кинжалом,

Возликовали: «Ак бар!»

Господи правый, яви своё чудо,

Раны омой и утри,

И на бессрочную службу отсюда

Душу мою забери!

Моё классическое рвение

И поэтическое пение,

На счастье или на беду,

Между собою не в ладу.

С годами я пою всё глуше.

Жена, не затыкая уши,

Смиренно слушает меня,

Ни в чём солиста не виня.

Однако всякое бывает.

Как только ссора назревает –

Уединяясь, я пою,

Чтоб наказать жену свою.

Но и супруга не зевает –

Присаживаясь, подпевает…

Ещё и волк не завывал,

Ещё и сыч в ночи не ухал,

Но я свой час не прозевал,

Я уловил сторожким слухом

И плач на озере, и плеск

Я видел при луне воочью:

Среди подружек горше всех

Ты убивалась этой ночью…

А на рассвете соловьи

Прогнали сон пустой и вздорный…

Но пахнут волосы твои

Знобящей свежестью озёрной!

О чём бы натура моя не радела,

Но спешка и суетность мне не к лицу.

Я думал, что делаю срочное дело,

А год сумасшедший подходит к концу.

Пора бы оставить привычки порочные,

Стряхнуть беззаботно тревоги с чела,

Закинуть подальше дела свои срочные,

За наиважнейшие взяться дела.

Отречься в момент от ярма атаманского,

Свой неприкасаемый вынуть запас –

Откупорить с громом бутылку шампанского

И выпить, чтоб брызнули искры из глаз!

Солдат подбил три танка кряду

В бою за город Ленинград.

Десятидневную в награду –

Побывку получил солдат.

Героя вёз товарный поезд,

Потом полуторка везла

И пел страданья санный полоз

До вологодского села.

И видит он: избу стогами

Укрыли белые снега.

Он разметал их сапогами,

В окошко постучал слегка.

Жена услышала, привстала,

Дивясь: как по ночам светло!

И подошла, и задышала

В заиндевелое стекло.

Прожгла дыханием и взором

Кружок величиной с яйцо.

И вдруг за сказочным узором

Протаяло его лицо!

Она блаженно улыбнулась,

Перекрестясь, исторгла стон

И от окошка отвернулась:

Какой счастливый снится сон!

Солдат в окно смотрел сквозь слёзы.

По грудь укутанный в снега

Смотрел, боясь разрушить грёзы

Промёрзшим скрипом сапога.

Солдат смотрел, а счастье длилось,

И в зачарованном краю

Оцепенело, заблудилось,

Спаслось в ночи и поселилось

В избе родимой, как в раю.

Сердце зашлось, суматошно забилось,

Захолонуло вконец,

Взмыло над пропастью, остановилось…

В полночь приснился отец.

Будто и не было вовсе погоста,

Не поминали навзрыд –

В полночь приснился: кедрового роста,

Златом загара покрыт.

Я подхожу, он как будто не видит –

Обережённый судьбой,

Батя кровинку свою не обидит,

Не уведёт за собой.

Он улыбается! Проблеск улыбки

Ищет на ощупь ответ –

И на прозрения, и на ошибки

Льётся лазоревый свет.

Может быть, может быть, светом оттуда

Мир изначально спасён?

Может быть, это и вовсе не чудо,

Может быть, вовсе не сон?

Что понадобилось Вове

В 10 вечера во Львове?

В 10 вечера в кафе?

Это аутодафе!

Я сижу, смотрю на хрена

С книжкою стихов Верлена,

С книжкою стихов в руке

На родимом языке.

С книжкою стихов на русском!

В пониманье нашем узком –

В 10 вечера в кафе –

Это аутодафе!

Это круче кокаина!

Ще не вмерла Украина!

Я позабыл закадычных друзей,

Грешную лиру спровадил в музей.

Я разлюбил коньяки и вино,

Про самогонку и думать срамно.

Если я завтра тебя разлюблю –

Я свою жизнь до конца погублю!

Состою из впечатлений,

Неожиданных открытий,

Что взлетали и горели,

Исчезали без следа.

Сердце жаждет обновлений,

Удивительных событий,

И в приветливом апреле

Белый снег – одна вода.

Это гуси, возвращаясь

С надоевшего им юга,

Гоготали, пролетая,

И роняли белый пух.

Всё равно, не прекращаясь,

Восхитительная фуга,

Утончённость обретая,

Невзначай ласкает слух.

В каждом всплеске,

в каждом звуке

Голоса весны мятежной!

И Божественного слова

Несомненная печать.

Скучновато жить в разлуке,

Мой придирчивый и нежный,

Я тебя простить готова.

Выходи весну встречать!

И ты уже вслед мне глядишь сквозь очки,

Злодейка-насмешница!

И хочешь, чтоб я померла от тоски,

Да чтоб в пору вешнюю,

Печальная дама, не с розой в руке,

А с жёлтыми листьями,

Дырявая шляпа, да хлеб в узелке…

И взгляд не двусмысленный!

Прекрасная дама! А я не ждала

И не соизмерила!

Я в гости весну очень долго звала

И в вечное верила.

Стареть не спешу, и твоё колдовство –

Лишь пепел на голову.

Кормлю голубей. Ну и что из того?

Мне нравятся голуби!

Мне хотелось прожить долгий век на земле,

С гордым взглядом идти – так, как ходят

царицы.

Чтобы был каравай из печи на столе

И с водою живой в чистом поле криница.

Чтобы ширь да простор! И чтоб аист кружил!

Шелестели листвой за рекою дубравы!

Тот, кто дорог и мил, чтоб и мной дорожил,

Чтобы тёплым был дом и шелковыми травы.

Чтоб расцвёл василёк! И чтоб ливень с грозой!!!

Чтоб почувствовать страх! И чтоб снова воскреснуть!

Чтобы вёрсты мои голубой бирюзой

Приукрашены были Царицей Небесной.

Там, где ветры шумят, на высоком краю

Воздух влажен и свеж, полыхают зарницы.

Я ещё на краю хоть чуть-чуть постою

И чуть-чуть погрущу, ожидая жар-птицу.

Туфельки мои – две ладьи

Доплывут до морюшка, будет толк.

И тогда вдоль бережка соловьи

Запоют на зорюшке: ветер смолк.

А иду я к милому, вопреки

Всем ветрам, бушующим за горой.

Берега неровные у реки,

Камешки вокруг да песок сырой.

Выйдет пава-павушка из воды,

Рукавом взмахнёт она – будет сад.

И наполнит запахом резеды

Белый свет, и миленький будет рад.

Локоны шелковые поутру

Отведёт мне бережно от плеча.

Закружится мельница на ветру,

Не погаснет в горнице вновь свеча.

Ноженьки разутые каблучки

Позабыли, кажется, но наряд

Солнышко румяное у реки

Нитью тонкой вышило мне не зря.

– Привыкнуть можно ко всему.

И от всего отвыкнуть можно.

– Но это сделать очень сложно.

Легко, наверно, никому.

Уча других, учитесь сами.

Вам сразу следует понять,

Что только так учителями

В высоком смысле можно стать.

Что ты в роскоши находишь?

Все богатства, помни, – ложь.

Голым в этот мир приходишь,

Без всего ты и уйдёшь.

Ни я, ни ты, ни он – никто,

Да что считать, мы все не рады,

Когда серьёзные награды

Дают – по сути – ни за что.

Чему не быть – того не будет?

Что быть должно – не избежать?

Не знаю: так? не так? Рассудит

Нас только время. Нам – не знать.

Он сел у вешалки в углу.

Начальство вновь его взбесило.

Что так? Оно не пригласило

Его на празднике к столу.

Известно, что, какой пастух,

Такое и, конечно, стадо.

Ответственный – селу награда,

Но горе, коль пасёт лопух.

Конечно же. не шутки ради

Могу я снова так сказать:

Плюются в спину те, кто сзади.

Их гнев и месть легко понять.

Решив достичь высокой цели,

Чистюли бодро к ней пошли,

Но, чуть запачкавшись в пыли,

Продолжить путь свой расхотели.

Мол, нет условий, грязно тут,

Другие пусть в пыли идут.

Духовность, скрепы – что ж, неплохо.

Но деньги, золото – важней.

Не век и даже не эпоха

Не в силах изменить людей.

Прошу прощения, двуногих.

Всё ж надо чётко отличать

Людей нормальных от убогих,

Которым главное – урвать.

Вести беседы по душам,

Конечно же, остерегайтесь,

Но и в себе не замыкайтесь:

Такая жизнь наскучит вам.

Поговорить – приятно всем,

При этом чем-то поделиться.

Тут главное – не торопиться.

Общаться надо. Только – с кем!

Грузить другого негативом –

Потребность гадких, злых людей.

Делись почаще позитивом –

И ты найдёшь себе друзей.

Мягкий снег ложится на ладонь,

На душе спокойно и прекрасно,

Догорает медленно огонь

Суеты нелепой и напрасной.

Лишнее уходит – в этом суть,

Мягкий снег растает на ладони.

Скорый поезд дальше держит путь,

Оставляя тени на перроне.

Вдоль дороги утомлённой,

Лучшей на планете,

Я шагаю, преломлённый

В отражённом свете.

Миг назад ударил ливень

И хлестал наотмашь,

Но уж солнце дарит силы

С ветерком хорошим.

На дороге утомлённой,

Лучшей на планете,

Мальчик чертит оживлённо,

Белым мелом чертит.

В жизни каждого из нас приходит летний дождь.

Он случается, когда его совсем не ждёшь,

Ничего прекраснее на свете нет, поверь…

Чем зайти в прозрачную, дарованную Богом дверь.

И почувствовать, как захлестнёт тебя

Влага райская охотно и любя.

Ничего прекраснее на свет нет, чем дождь,

Летний дождь, совсем нежданный дождь.

Заросший елями участок

Я вспоминаю очень часто,

Ведь там, скажу, на самом деле

Растут не яблони и ели!

Из-под земли, сквозь шишки, хвою

Там пробивается иное…

По чьей-то силе вдохновенья

Там зарождается мгновенье.

И пусть мгновенье быстротечно,

За ним всегда приходит вечность…

Всё, что было, всё, что будет, –

Бог простит и не осудит.

В Переделкино, как прежде,

Я несу свои надежды.

Здесь на улицах лучистых

На душе светло и чисто,

Здесь давно по воле свыше

Голос свой я часто слышу.

В окнах Переделкино нынче нет писателей,

В окнах Переделкино изысканный комфорт,

Всё вокруг прилизано и очень привлекательно,

Только вот Поэзия здесь больше не живёт…

Верю, что по крошечке

Оживут окошечки,

С белою метелицей

Что-то переменится…

Один вопрос сверлит меня, тревожа:

«А кто есмь я?» – и, мысли теребя,

Я созерцаю мир и, жизнь итожа,

Стал Сфинксом, углубившимся в себя.

В себе копаюсь, мучаюсь… В смятенье

Ищу ответ на каверзный вопрос.

Тревожный сон мой полон был видений,

Но ясности нисколько не принёс.

Сознание в пучину думы ввергли,

Распался мозг на тысячи частей:

На сгустки волн, пронзительных энергий,

Зерцала мира низменных страстей.

Что мир вокруг? Тончайший искуситель,

Обман, соблазн, расцвеченный витраж.

На сём пиру неприглашённый зритель,

Ищу я смысла призрачный мираж.

Мне голос был, и вот что я услышал:

«Есть фляга, корка хлеба да сума –

Простая жизнь, дарованная свыше…»

Всё остальное – домыслы ума.

Средь чёрных скал безжизненных Ирана,

Где трудно отыскать клочок земли,

На длинных стеблях красные тюльпаны

В горах каким-то чудом расцвели.

Какая красота – алеют склоны

Угрюмых скал, печальных и пустых!

Гуляет ветер меж листов зелёных,

Метёт в ложбинах снежные пласты.

Тюльпаны лепестки сомкнули плотно,

Пытаясь в снежной буре устоять,

И хочется красу цветов холодных

Своим дыханьем в стужу согревать.

Когда же солнце в небе засияет,

Тюльпан лучи поймает в свой бокал,

И снова, восхищая, запылают

Живые островки у древних скал.

От ветра колыхаясь, словно море,

Тончайший испуская аромат,