Академия поэзии. Альманах №1 2020 г. - читать онлайн

Преподаватель английского языка, доцент Всероссийской академии внешней торговли. Поэт, прозаик, член МГО Союза писателей России с 2009 г. Печатается в газете «Московский литератор», журналах «Великороссъ» и «Свет столицы», альманахах «Академия поэзии», «У Никитских ворот». Автор семи сборников лирических стихотворений и трёх сборников городских рассказов. Награждена дипломами за верность служения отечественной литературе с вручением ордена «В. В. Маяковский» и медалей «М. Ю. Лермонтов» и «И. А. Бунин».

Уголки России

Я душой рисую уголки России:

Церковь с колокольней на пригорке ждёт,

Лес вдали за полем отливает синью,

Сквер под пёстрой шалью погулять зовёт.

Деревенский домик дарит радость детства,

Море лижет руку, как бездомный пёс.

Горы и озёра – славное соседство,

И навис над речкой господин утёс.

В речке пудрят носик облака и небо,

На лугу танцуют бабочки фокстрот.

Приезжай в Россию, если ты здесь не был —

Сразу дух захватит от её красот.

А счастье любит…

А счастье любит тишину:

Когда танцует осень польку,

Земли листвой коснувшись только,

Она взмывает в вышину.

А счастье любит чистоту:

Когда кругом царит движенье,

Зима-невеста, вся в круженьи,

Надела платье и фату.

А счастье любит яркий свет

Лучей, летящих с неба птицей.

Весна-проказница резвится —

Её счастливей в мире нет.

А счастье любит запах трав

В лесу, в саду и в чистом поле.

Бродяга-лето ценит волю,

Лелея свой свободный нрав.

А счастье любит… но не всех.

И в яркий день, и в непогоду

Оно в любое время года

Влюблённым дарит звонкий смех.

Рукодельница-осень

Рукодельница-осень ткала гобелены,

Создавая картины полей и садов.

Так хотела она, чтобы были нетленны

Разноцветные нити деревьев, кустов.

Из-под рук выходили цветные полотна,

Полыхала кармином и охрой листва.

И стежки из травинок ложились так плотно,

Что накидкой на землю казалась листва.

Тополей и берёз золотые кафтаны,

Облаков кружева, обрамляющих Русь.

Сероглазая осень, зашей мои раны,

Чтоб из них не сочились тревога и грусть…

Я вручила тебе свою душу, как вазу

Из фарфора с рисунками птиц и цветов.

Недоверчива я, но доверилась сразу,

И не знала, что взять ты её не готов.

Ты диковинный дар разрушал по частицам:

От потока из лжи все завяли цветы,

Обещания крылья подрезали птицам,

И остались в осколках о счастье мечты.

Я осколки души снова вместе сложила,

Обожгла их в печи под названьем «Любовь»…

Как судьба бы ни била меня, ни кружила,

Мою душу спасает Господь вновь и вновь.

Сонет

А как найти себя в обрывке дня

Из утренней прочитанной газеты

Иль в записи заезженной кассеты,

Что так давно не радует меня?

Иль в масках затаившихся врагов

И в теме, до оскомины банальной,

В мелодии такой сентиментальной,

Что в памяти всплывает вновь и вновь?

В бутоне нераскрывшейся мечты,

В отложенном на долгий срок вязаньи,

И в листике угасшего желанья

Увидеть вдруг знакомые черты?

Увидишь радость, потрясение, испуг —

Ты только посмотри скорей вокруг!

Прорисую в памяти черты

Прорисую в памяти черты:

Папа за столом и с сигаретой,

Мама всё хлопочет у плиты,

А в разгаре сказочное лето.

Облаком прищурив левый глаз,

Солнце бьёт лучами прямо в окна.

Яблони листвой играя джаз,

Ветер теребит упавший локон.

Где-то птахи весело поют,

И шмели гудят над медоносом.

А в душе моей царит уют —

Взрослые решают все вопросы.

Рядом с ними чувствую покой.

Тянется ириской в детстве время…

Память я прошу: «Ты успокой,

Чтобы не давило тягот бремя».

Весеннее…

Добавьте красок в вашу жизнь,

Ведь за окном весна в разгаре.

Сквозь дымку в розовом муаре

Слагает небо витражи

Из разноцветных облаков:

Вверху светлее, снизу серых.

В них есть Любовь, Надежда, Вера —

Они свободны от оков.

На ветках клейкие листки

Дрожат, когда подует ветер.

И нет нежнее их на свете.

Не умирают вопреки

Морозам лёгким по ночам:

В апреле стойкость им присуща.

Ряды из новобранцев гуще

День ото дня. Хвала лучам!

Они нацелены в окно,

Пускают зайчики на стенах.

О! Это дар такой бесценный,

Но скоротечен всё равно.

А птицы весело поют —

Им скоро пищи будет вдоволь.

Их песни, как молитвословы.

Призванье их – дарить уют,

Дарить спокойствие сердцам,

Что по весне так тосковали.

Ведь скоро Пасха. Прочь, печали!

Господь, будь милостив Ты к нам!

Городской вечер

Дождём рисует туча красоту.

Стекают капли с вишен по соседству.

Ветвей благословляя наготу,

От счастья замирает нынче сердце.

Смывает дождь печаль от прошлых лет,

Уродливые жизни неудачи,

И оставляет на земле следы побед,

Они ведь в нашей жизни много значат.

Стоят по-стариковски фонари —

Согнулись, опираясь на луч света.

И освещая двор, промокший изнутри,

Не ждут нисколько наступления рассвета.

А люди ждут и верят, что пройдут

И дождь, и ночь. И вновь наступит утро.

Растает в дымке много горестных минут,

Росу окрасит солнце перламутром.

Глотки жизни

Смотри на сутки, как на маленькую жизнь:

Проснулся ранним, свежим утром – это детство.

И впереди открытий много. Ты держись —

От игр смелых можно сильно раскраснеться.

Затем улыбкою встречаешь яркий день:

То юность дарит чувств богатых половодье.

А в полдень сразу исчезает страха тень.

Покрепче ты сожми в руках судьбы поводья.

Затем смеркается. Сквозь занавес ресниц

На землю зрелости струится тёплый вечер.

Перевернув немало жизненных страниц,

Набрось из опыта накидку ты на плечи.

Совсем стемнело, мудрость ночи настаёт,

С собой познание приносит вечных истин.

И обращается вода в хрустальный лёд,

Его осколки, как мазки широкой кисти.

Проходит жизнь в одном порыве, словно миг,

Её глотаем, но глотков всего четыре,

И если вкус глотка ты каждого постиг —

Тогда сполна познал и счастье в этом мире.

Какое бы ни было лето,

Оно твоим чувством согрето —

Любовью к пастельным рассветам,

К туману над старым прудом.

К зажжённым, как свечки, люпинам,

Струящимся ивы сединам,

К цветущим душистым жасминам,

Что память хранят о былом.

И к лугу, где травы примяты,

К реке, где так страстны закаты,

И к дивному запаху мяты,

Проникшему в соты души.

К ласкающим слух песнопеньям

И к тучам, дарящим волненье.

Возьми эти чудо-мгновенья

И в сердце создай витражи.

Автор книг: «Старый дом», «Прощай, деревня», «Душа скучает по добру», «Печаль нам в радости дана», «Всё будет хорошо». Награждён Золотой Есенинской медалью, медалью И. А. Бунина. Заслуженный поэт Московии. Действительный член Международной академии русской словесности, член-корреспондент Академии поэзии. Член Союза писателей России.

В январе

В январе на дворе всё мороз да метель,

В январе на заре остывает постель.

В январе на заре сизый дым над трубой,

Белым снегом укрыт в речке лёд голубой.

В небесах в январе голубая звезда,

Санный путь в январе не ведёт никуда.

В январе не появится мысль о жаре,

Даже память о лете не может согреть.

Дни как будто застыли во мгле и снегу,

Старый год проводили во тьму и пургу.

Сказкой русской идёт по земле Новый год,

С верой в чудо, которое произойдёт.

Мы, не станем скрывать, не легки на подъём,

Только нас не догнать, если вдруг запряжём.

Где над снежной землёй голубая звезда,

Мы такие, и будем такими всегда.

Падают листья

А осенью так сладко умереть,

Суть осени уход предполагает.

И медь листвы под траурную медь

Последнюю дорогу пролагает.

Средь листопада тёмные кресты,

И где-то здесь, меж них, душа витает.

Неслышный снег осенней красоты

Кладбищенские веси заметает.

Листвой забилась жизни колея,

Оборвалась внезапно у могилы.

Душа нетленна, плоть уже остыла,

И неважны каноны бытия.

А рядом мир, прекрасный и большой,

Был твой он до смертельного озноба.

Лист клёна, показавшийся душой,

Задумчиво парит над крышкой гроба…

Идём на посадку

Земля во тьме и небосвод чернеют,

Багровой полосою горизонт.

Огни Москвы, как головёшки, тлеют,

Контрастом отмечая свой резон.

Ночных шоссе цветная паутина

И на дыбы встающая земля, —

Крыло задрав, меняет курс машина,

Натянутые нервы шевеля.

Бегут потоки темноты и света,

И город беспредельный подо мной.

Загадочный, как новая планета,

Огромный, будто целый шар земной.

В салоне свет потух, и, в полумраке,

В иллюминатор проглядев глаза,

Мы видим: будто траурные маки,

Под нами запестрела полоса…

Всё обошлось: удар колёс о землю,

Аплодисментов жидкие хлопки.

И страх прошёл, мы телефонам внемлем.

С посадкой, дорогие земляки!

Жара

Жара над землёй плыла,

Жара по земле текла.

Текла по стволу смола,

Вишнёвая, как пастила.

Ни облачка, ветерка —

Совсем обмелела река.

И дым Шатурских болот

Вот-вот и до нас дойдёт.

Нещадны небес лучи,

Набат в голове звучит,

Поблёкли земли цвета,

И кровь, как сироп, густа.

От крови шальной слепень

Шарахнулся о плетень.

Не видно в крапиве кур,

Петух раздражён и хмур.

Тверда, как асфальт, земля,

Пожухли цветы в полях.

Полить пора огород

Под вечер, как солнце зайдёт.

А как обгорела спина!

Знать, помнит о нас сатана.

И ждёт милосердных дней

Деревня забытых дождей.

Самопознание

Вновь пролетело лето,

И с переменой цвета

Вновь мир свою меняет ипостась.

Опять на сердце льдинки,

И ноги по тропинке

В осенний лес несут, не торопясь.

Там, вдалеке от многих,

Ты подведёшь итоги,

Увидишь жизнь свою со стороны.

Где ты перед собою,

Пред Богом и судьбою

Поймёшь: твои намеренья честны.

И новыми глазами

Ты смотришь со слезами

На мир, где увядание и тлен.

И молишься минуте

Прикосновенья к сути,

И сам себе поможешь встать с колен.

Колдунья

Загадочное небо и луна,

Мы молоды, и ты со мной нежна.

И мы с тобой под звёздами бродили,

И звёзды этот путь благословили.

Безмолвная над нами ночь плыла,

И взбалмошной колдуньей ты была.

Босая, без сомнений и печали,

И нас ручьи руладами встречали,

И у небес качались купола.

Ты сказочного рыцаря ждала,

Но ничего поделать не могла,

Когда с тобой случайно повстречались, —

Друг другу мы судьбой предназначались,

Ты Господом была мне суждена.

А мы над неизбежностью смеялись,

Ловили миг и чувства не боялись,

Колосья в поле рук твоих касались,

И лес шептал листвою: «Влюблена…»

Луна в ночи бесстыдна и желта,

И призрачно сияет нагота.

Я вижу звёзды сквозь тебя, нагую,

Я до сих пор не знал тебя такую.

И в небесах вдруг новый звук возник,

Звук торжества, переходящий в крик.

И вечный свет из глаз твоих ласкает,

И молодость усталости не знает,

И замутнён невинности родник.

Колоколов небес раздался звон,

И поднялась заря со всех сторон.

Ты в небе, ошалелая, летала,

И на щеке твоей звезда блистала.

И над лугами радуга взошла,

Ты место в новой сказке обрела:

Другая жизнь, свечой, в тебе дрожала

И над собой небесный свод держала,

И Матерью земною ты была.

Осень как предчувствие

Мы чувствуем её прикосновенье,

И грусть её мы чувствуем сполна,

Её небес холодное движенье,

Её лесов прозрачные тона.

Ковёр листвы, нагих деревьев холод,

И мыслей строй – напиться и страдать.

Коль русский ты, будь ты хоть стар, хоть молод,

Всё ж осенью с душой не совладать.

Пусть мир застыл в предчувствии утраты,

Ты смотришь на него, едва дыша,

Опять во всём как будто виноватый…

Она, как осень, русская душа.

За горизонтом

Загадочны заката кружева,

Внезапный ветер ветками играет.

Почти стемнело, ночь опять права,

И жутковато сердце замирает.

А старый покосившийся фонарь

Пятном желтеет, никому не нужный,

Кромешной тьме неимоверно чуждый,

Забытый, будто в бархате янтарь.

И в этой тьме далёкий горизонт,

Черта, где небо сходится с землёю.

И Млечный Путь широкой колеёю

Небесной тверди разрезает зонт.

И здесь мой мир, мой век, моя звезда.

И горизонт, затерянный во мраке.

А жизнь за горизонтом – просто враки,

Её и не бывало никогда.

Но нити мыслей тянутся туда,

И рвутся, ничего не достигая…

Хоть им бродяга-ветер помогает,

Они, как волны, гаснут без следа.

Она придёт

Она придёт, торжественно, не споро,

Привычному желанью вопреки.

Листву уронит, выстудит озёра,

Предложит детям санки да коньки.

Водою тёмной, голыми лесами,

Полей забытых брошенным ковром

Сырая осень явится пред нами

Огнём рябины, снега серебром.

Взмахнёт крылом испуганная птица,

Будя прощальным криком край родной.

И дай ей Бог обратно возвратиться

Далёкою и тёплою весной.

А мрак небес и холод отчужденья

Найдут приют в распахнутой душе.

Где осени дождливой пробужденье,

Там лето исчезает в мираже.

Филолог-русист, стихи пишет с детства, олимпийский победитель, призёр и лауреат многих поэтических турниров и фестивалей как в России, так и за рубежом. Автор восьми поэтических книг, член Союза писателей России. Творчество удачно сочетает с научно-педагогической деятельностью – кандидат филологических наук, доцент, автор более пятидесяти научных статей по поэтике.

Антонина

Моё имя меня хранит,

В нём и музыка, и гранит.

Равновесие весом в море,

Расплескавшееся во взоре.

Прочный сплав глубины и звука,

Где лишь И – тетива у лука.

Плечи Тэ, как атлант, тверды —

Дар небесной им высоты.

Эхо дразнят три звонких Эн,

Вечно жаждущих перемен…

Якорь, помнящий сердца стук, —

Тонет О от сердечных мук.

Но спасает, как в бурю плот,

Ясных А безупречный ход.

И зеркальность конца в начале

Все оттенки собой венчает.

Тайна имени как судьба —

Круг бессмертный от А до А.

Почудится в апрельской синеве

намёк на нежность, на неотвратимость

любви твоей, оставшейся во мне

как недосказанность, как милость.

Почудится, что ты ещё живой,

с усмешкой ласково-открытой,

и взгляд настойчиво призывный свой

не прячешь за словесной свитой.

Почудится… И тихим небесам

пошлю привет, озноб превозмогая,

и их нетленным, вечным парусам

подставлю душу – новая, другая…

О чём тоскуешь, ветр полночный,

и гнёшь, и гнёшь ветвей узлы,

водой клокочешь водосточной

в потоках, что темны и злы?

О чём гудят твои ветрила,

небесный шёлк грозя порвать,

какая неземная сила

тебя повергла так страдать?

Какие ты нарушил меры

и чьи законы преступил?

Какие грозные химеры

тебя терзают что есть сил?!

Услышь меня, полночный ветер,

душа твоя мне так близка:

мы одиноки в этом свете,

и наша ноша не легка.

Гроза лукавила, ждала и в ночь,

Когда у тьмы неразличимы ветви,

Стыд прогнала без промедленья прочь,

Рванувшись вниз, как от погони вепри.

Она вонзала молний злых клыки

Во всё пространство – тёмное, живое,

В коротких вспышках неба островки

Как будто бы сдавались ей без боя…

Она рычала, рыкала, рвала

Небесный шёлк на всполохи и блики,

Казалось, что земля была мала

Грозе-колдунье в бешенстве и крике!

Но час прошёл, и каплями с листа

Вода стекала, время наполняя…

Гроза ушла – промыта и чиста,

Земля напоминала благость рая…

М. Цветаевой

И снится Елабуга, гостьей незваной

Как здесь оказалась? – С тропы не сойти,

Ты стала сестрою татарской – названой,

Землёю сыпучей, что тает в горсти.

Как загнанный зверь, окружённый бедою,

Ты в слове пыталась свободу найти.

А бренную славу с её слепотою

Оставишь томиться на крестном пути…

Тебя различаю в толпе безыскусной:

Две острых морщинки прижались к лицу,

И мысли о смерти, о немощи грустной

Тебя приведут к роковому венцу…

Стоишь на Голгофе мишенью живою,

Душе не отринуть бесовский огонь…

Как всё поросло безмятежной травою,

Татарскую пыль растирает ладонь.

На Нерли

Вот так, как плещется река

В неброский берег еле-еле,

Качая в сердце облака…

Как ветер вечный – кроны елей,

Вот так, как тихая трава

Склоняет тельце пред шагами,

Как эта церковь Покрова,

Единственная пред веками

Свечою светит, чтобы свет

Её вовек не знал заката…

Как не смогли Борис и Глеб

Поднять свои мечи на брата.

И как смиренно принял царь

Венец божественный – не царский,

Так пусть души твоей алтарь

Согреет свет любови братской.

Повесть временных лет

Не спи, мой Нестор, пусть перо дрожит,

стекает на пергамен чернью влага,

и мыслей чистых быстрая отвага

спешит излить стремления души.

Монах, доверься чистому листу

и голосу молитвы внемли тихо,

ведь время не умерит своё лихо, —

останься верным Богу и кресту.

Оно не в силах Слово победить,

ему не обесценить повесть эту:

в ней есть душа бессмертная поэта —

веков былых связующая нить…

Скрипи, перо, – у ночи краток срок,

потрескивай, свеча, свидетель тайный,

ложитесь, строчки, в слог необычайный —

ему не страшен времени порог!

Мой Петербург

Уже пять лет прошло. Пора, пора

Вдохнуть твой воздух северный, прозрачный.

Ночей июньских облик новобрачный

Встречать, ресниц не смежив до утра…

И чувствовать, как жизнь стучит в висок,

Сгущаясь в сердце от разлук и боли, —

Извечной спутницы земной юдоли,

Пересыпающей для Хроноса песок.

И с каждым днём тоска во мне сильней,

Пора, пора к зыбучим белым дюнам,

Туда, где в ветре жалобном, угрюмом

Расслышу зовы дальних, юных дней.

Пусть холодна балтийская волна,

Пусть чаек крик пронзителен и страшен —

Ты для меня, как прежде, очень важен,

Мой Петербург, души моей струна…

Я прошу: да помилуй, Боже!

Мне страданья по силам дай.

Только Ты здесь душе поможешь,

только Ты знаешь боли край.

Лишь теперь поняла: не шутка…

И что поздно бежать назад:

жизнь одна лишь – без промежутка,

только звёзды вверху дрожат…

По звезде, по обломку синей,

самой жгучей живой звезды,

по лучам её зыбких линий

до заветной лететь черты…

Мне не приснились ласковые сны…

Возьми примету северных народов,

назад возьми – мне южной стороны

роднее синева небесных сводов.

Пусть дней своих нам не соединить —

один лишь миг, глоток, кусочек жизни

был как подарок нам, той тайны нить

давно оборвана судьбой капризной…

Благословляю дней твоих печаль,

благословляю всё, что душу грело,

что в сердце живо, будущего даль —

до самого последнего предела….

Поэт, публицист, критик, фольклорист, бард. Выпускник Литературного института им. А. М. Горького, кандидат филологических наук, профессор кафедры журналистики МосГУ и МГУКИ. Работал в газете «Литературная Россия», в издательстве «Советский писатель», где был главным редактором, на телевидении и радио. Член редколлегии газеты «Советская Россия», журнала «Русский дом».

Автор сорока четырёх книг поэзии и прозы, только в 2015–2016 гг. вышли издания: «Две славянские души», «Святыни и символы России», «Звезда над озёрами. Книга о брате-Герое», «Литературные усадьбы России». Секретарь Союза писателей России, член-корреспондент Академии поэзии, лауреат премий «Слово к народу», «Имперская культура», им. Д. Б. Кедрина «Зодчий», им. А. И. Фатьянова «Соловьи, соловьи…», награждён Большой золотой медалью А. С. Пушкина.

Родина облаков

Строчки, предания, были

Вновь оживут на ветру,

Где над рекою дымили

Десять могэсовских труб.

Вид их – и грозен, и светел,

Не замерзает река.

Сын мой однажды заметил:

Тут рождены облака.

Даты, признания, встречи

Тают в тумане веков…

Личное Замоскворечье —

Родина облаков!

Навечерие Рождества

Я всегда хоть на мгновенье

Вспоминаю в эти дни

Запах ели, вдохновенья

И малеевской лыжни.

Не осталось даже фото

Нас, успешных, молодых…

Перечислю – мне охота! —

Многих нет уже в живых:

Поликарпов и Устинов,

Юрий Коваль и Кушак —

Не делю их, но постигну,

Кто мне друг, а кто лишь так…

Там – Аичутин и Куняев,

Там – Дагуров и Бобров…

На снегу в футбол гоняем,

Выпиваем – будь здоров!

Мы в одной стране творили,

Чтоб за совесть – не за страх,

Не о «бабках» говорили,

А о бабах и стихах…

Нет Малеевки любимой,

В перелесках – никого,

Лишь бесшумный лёт совиный…

Скоро полночь. Рождество.

6 января 2017

Выпросили…

Мы ведь ждали такого, просили —

В целом свете, наверно, одни —

С Рождества воцарились в России

Ломовые морозные дни.

Эти синие тени на снеге,

Эти взвизги тропинок тугих…

В 21-м пылающем веке

Не бывало морозов таких.

Повторяют погодную новость

Все, кто делает знающий вид.

А к чему бы такая суровость? —

Сам Создатель не объяснит…

7 января 2017

Сердце не устаёт – не из такого сплава

Этот живой мотор. Не устаёт, щемит…

Птица ли закричит за перелеском справа,

Песня ли зазвучит, речка ли зашумит —

Голову поверну и не посмею хрустнуть

Веткой сухой ольхи,

сбросившей листьев груз.

Разве нельзя любить и предаваться грусти?

Главное, не предать родственных этих уз

С музыкою земли,

с каждым из вечных звуков,

Тех, что вошли в меня, словно замкнули круг.

Станет ли сын меня в светлом лесу аукать,

В ельнике ли густом тихо окликнет друг —

Голову поверну, стану неслышным эхом

Тех, кому нужен я, а не тщеславно – всех…

Разве на смех всегда надо ответить смехом? —

Главное, не смутить чей-то счастливый смех.

Родился в 1944 г. в Горьком, окончил Минское музыкальное училище им. М. И. Глинки (1964 г.), Литературный институт им. А. М. Горького (1974 г.). Автор более двадцати книг стихотворений, в том числе «Галактика души» (сонеты) «Музыку небесную я слышу», трёхтомного собрания лирики («Солнцу хвала», «Всевышней любовью», «Лунное затмение»), «Капелью проклюнуты чувства», «Поделись надеждой с ворогом своим», а также поэм – «Ванька, встань-ка», «Пётр и Февронья», трагедий: «Джульетта», «Морок», «Из-под плинтуса», «Последний круг» и других. Секретарь Правления Московской городской организации Союза писателей России, академик Петровской академии наук и искусств.

Из короны венков сонетов «Святой венец Руси» III

С верой в Тебя наши пращуры жили

Искренне, праведно, не на авось.

Жизнь на Отчизны алтарь возложили

Те, кому истинно дорог Христос.

Не совратили ни слава, ни злато,

Не поддались на духовный разврат;

Друга любили, как кровного брата, —

Ведь и за них был Спаситель распят.

В Лету не канули их имена —

Россия была, есть, да будет сильна!

В битвах за землю свою погибали…

Но предавать веру в Бога нельзя —

Се с колыбели доподлинно знали

Пахарь, дружинник, чернец и князья.

Пахарь, дружинник, чернец и князья

Смело вливались в ряды ополченья:

Крепла заступников храбрых семья —

Не было в этом и тени сомненья.

Опустошеньем грозит печенег —

Вновь собирает Владимир дружину:

Войску вручает любимого сына

С верою, как вековой оберег.

Знал, что по силам тяжкая миссия

Лишь венценосному князю Борису,

Кой перед Господом обликом чист.

Младшие дети отцу боле милы:

Рода наследники – Глеб и Борис

К вере Христовой душой не остыли.

К вере Христовой душой не остыли

Люди из той старопрежней дали:

Долгие службы стояли, постили,

Праздники церкви строжайше блюли.

Глеб и Борис с молоком материнским

Духом впитали молитву Христа:

Жизнь без неё и без дела мертва

Или проходит никчёмно, по-свински…

И возрастали малые дети

В смирении и добродетели —

А потому безгранично любимы.

Надежда Владимира – сыновья:

И предвещал, что сиречь будет ими

В небо ториться молитвой стезя.

В небо торится молитвой стезя:

Борис без моленья – в жизни ни шагу.

Бог – человечьим поступкам судья —

Подал ратоборцам в битве отвагу.

В походе суровом службы вели,

Перед сраженьем свершали молебен

И Богородицу видели в небе —

Святую заступницу русской земли.

Чтобы народ Её не поредел,

От брани кровавой Русь оградила:

Бежал восвояси ворог постылый —

В сечи войска не сошлись с печенегом

И возвращались в родимый предел.

Но смерть вилась над Борисом и Глебом.

Но смерть вилась над Борисом и Глебом:

В закланье своё не верил Борис —

Братоубийство казалось нелепым,

Но понимал: путь к спасенью тернист.

Умер отец! Весть об этом в походе

Сердце Бориса пронзила стрелой —

Затрепетало… Был день на исходе.

Установил свой шатёр над рекой.

Только вчера отпустил он дружину —

Не восхотел силой Киев пленить:

С братьями в мире надеялся жить.

Сущим защитником был ему Бог.

Но надвигалась лихая година:

Дерзких убийц подослал Святополк.

Дерзких убийц подослал Святополк:

Скрытно к шатру подступила орава…

Но неизвестная сила сдержала —

Плач и молитву донёс ветерок:

«Не отвергай слёз моих, Вездесущий,

Я на Тебя во все дни уповаю,

Жребий святых Твоих в жизни грядущей

Я разделить в отчаяньи чаю.

Спаситель! Умножились наши враги:

Скопища псов меня окружили,

От окаянных живот охрани!

Рыкают хищники в дебрях свирепо —

Как и мой брат, о кресте позабыли:

Знать, не вкусил он духовного хлеба».

Знать, не вкусил он духовного хлеба:

Вместо молитвы – злобные речи…

Дух, не привеченный Богом и небом,

Чёрною меткой долей помечен.

Рядом с шатрами шёпот зловещий

Вдруг услыхал он убийц вероломных,

Лязги мечей, словно скрежет зубовный:

Рок оказался братом предвещен.

В молитве просил, чтоб Спаситель помог,

Но в грудь младую копья вонзили —

Был ещё жив, когда увозили…

Господь загоил бы рваные раны!

Брата добить приказал окаянный:

Крови алкал, аки бешеный волк.

Крови алкал, аки бешеный волк:

В зверском побоище не было смысла.

Множество отроков «стая» загрызла —

Каждый с Борисом за веру полёг.

В душу злодея вошёл сатана

И соблазнял на лихое убийство,

Спутал несчастному здравые мысли

И отобрал у спокойного сна;

Шепчет ночами: «Расправу таи».

«Ежели братья узнают мои

Что я содеял… Рассудка лишился?..

Чем за жестокость мою воздадут?»

И вероломно, презрев Божий суд,

Глеба сгубить окаянный решился.

Глеба сгубить окаянный решился —

Адова не убоялся огня

И Вседержителя не устрашился:

«Участи две ожидают меня…

Горшая – плата за преступленье.

Если не та – отнимут престол

Отца моего за грехопаденье…

Горечь разъест моё сердце, как соль.

Княжить на вотчине будет другой,

Но не смогу стать я верным слугой…

От мира уйти?.. В монахи постричься?

Убил я того, кого Бог возлюбил…»

Оставить злодейство в нём не было сил:

С жутью лишения власти не свыкся.

С жутью лишения власти не свыкся…

Прибыл к блаженному с вестью гонец,

Что якобы тяжко болен отец,

Чтобы явиться в Смоленск торопился.

Перед отъездом Глеб кликнул дружину.

В походе узнал о смерти Бориса.

Выйти на берег было бы риском —

Остановился в ладье на Смядыни.

Подплыли на лодках мрачные лица:

Поняли все – это злые убийцы, —

Дикая смерть не пройдёт стороной…

Пока Ярослав силы мести копил,

Злодей всё святое безбожно губил:

Братьям грозил разореньем, войной.

Братьям грозил разореньем, войной:

Тысячи душ погубил он в сраженьях,

Да не однажды терпел пораженья,

Как с Ярославом в борьбе роковой.

На А́льте разбитый, в безумьи бежал,

Умер бесславно в месте пустынном:

Злодея треклятого Бог наказал —

Смрад от могилы исходит поныне.

Борис упокоен… Но Ярослав,

Бога на помощь в молитвах призвав,

Глеба останки искал беспрестанно.

Мощи его чудотворно нашлись:

Голубкой слетела горняя мысль —

Глеб и Борис были Богу желанны.

Глеб и Борис были Богу желанны:

Их обошло вековечное зло;

Чтобы в их души оно не вошло,

Бога молили они неустанно.

За суетность власти без веры, мольбы

Не волили старшим насильственной смерти:

Святости жизни желали всем сердцем,

Жили в смирении, братской любви.

Спаситель приветил подвиги их —

Первых в Руси страстотерпцев святых:

Светом небесным они осияны;

Их не оставил во мраке и зле

На неприветной и грешной Земле —

Жаждали жить со Христом покаянно.

Жаждали жить со Христом покаянно:

Биться за власть с братом – Бог упаси!

Приняли жуткую смерть от тирана

Ради спокойствия в Древней Руси.

Стало примером для русского люда

Непротивление смертному злу.

Подвиг святых – Вседержителя чудо:

Глебу с Борисом возносим хвалу!

(Стану кадильным дымком я во Храме,

Позолочённой иконною рамой

Или слезинкой свечи восковой).

Ваши молитвы – как ангелов крылья, —

Верой великой вы Богу служили,

Правды в сердцах не искали иной.

Правды в сердцах не искали иной

Стражники Русской земли и опора.

Чтобы не быть у врага под пятой,

Не допустите в Державе разора!

Злобу и мор удалите от нас,

Да не коснуться беда и болезни:

Грешные – мы уповаем на вас,

Чтоб не исчезнуть в космической бездне!

Наши молитвы – сердцем убогих —

Вы донесите Господу Богу,

Чтоб наши помыслы святость хранили!

Вашим прошеньем рассеется мрак —

Надо нам жить в православии, как

С верой в Тебя наши пращуры жили.

С верой в Тебя наши пращуры жили:

Пахарь, дружинник, чернец и князья

К вере Христовой душой не остыли —

В небо торилась молитвой стезя.

Но смерть вилась над Борисом и Глебом:

Дерзких убийц подослал Святополк

(Знать, не вкусил он духовного хлеба), —

Крови алкал, аки бешеный волк.

Глеба сгубить окаянный решился…

С жутью лишения власти не свыкся —

Братьям грозил разореньем, войной.

Глеб и Борис были Богу желанны:

Жаждали жить со Христом покаянно,

Правды в сердцах не искали иной.

Льёт, пьёт, шьёт дело, всё никак не кончит. Возможно, ждёт, что скажет третий кочет. Тот, как назло, в сомнении молчит. И то, когда всё тяготеет к притче, будь многолик, иль примитив двуличен – она первее око, нежли щит. И кочета смущает лисий дух – тут грех прнебрегать оглядкой птичьей – не кукарекнуться бы в прах и пух.

Храм

Как ты пел, призывая разрушенный храм,

Видя образ и в людях, и водах, и небе.

И по слову тот в камне вставал… по годам

Твоей жизни… отныне в том камне ты сам —

Так по стенам и своду – ветвиться строкам,

Им сливаться и в сердце, изъятое требой.

Ипостасью вне храма – не эхо ли ты

Эха окаменелого? Ретро живое.

Впрочем, снова подобны. А жертв наживное —

Как в разрушенном… Бога живого черты.

Или колокол только собой оглушён?

Рост закланий, где быль нереальней,

чем небыль.

Все предтечи и нынешний – твой перезвон.

…Как разрушен подобьем во истину не был.

Четыре стороны

Сам двуглавый полёт сутью знамя, как небо

на две стороны.

Век – на – век разум Запада, духи Востока

в крови сведены —

В сей купели отзывчивой, ныне на все

на четыре открытой.

Юг чернеющий вязнет в ногах, как пустынею

золота слитой.

Но столбом соляным – зеркала, где и окна

другого видны —

Завораживается кристалл стороны Ледовитой.

Гауптвахта

Здесь зимою искрится морозцем стена,

Покрывая и лёгкие вскоре подобием.

Как сказал бы поэт, по весне влюблена

Арестантами всею утробой обдолбанной

Одиночки не в лёгкие – в сердце твоё,

И ему предлагая своё содержание.

Ах, рубаха бетонная – здесь бытиё,

Ах ты, счастие дембеля, должность сержантская.

Душам не уберечься: всё путь да вокзал,

А телам – так взаимны сохранность и бдение —

Год с лихвой на «губе» ты других охранял,

А теперь те другие тебе охранение.

Том истории счастья всея на столе

Да устав, как инструкция по исполнению, —

Что из книг сюда вхоже…

Но кто там сто лет

Взглядом перебирает слова к исправлению,

За спиной – к превращенью. И вот табурет

Одноногий, железный, в бетон замурованный,

Перебрав позвонки да по веткам – скелет,

Ледяным это деревце делает поровну.

Гауптвахта Дрогобыча, сей монолит —

С горстью чисел и смыслов, кирзовых

да яловых,

В откровеньи устава твой голос хранит —

В одиночке, оттаявшем сердце диавола.

Железка

Школяр стал грузчиком – среди дорог

Зубря железных жизнь… И вот красотка

Учётчица, под платьем зрея соком,

Зовёт, взирая вкривь… Ей невдомёк:

Любовь – мечта (обёртка – облака,

А лепестки – безумные страницы), —

На безымянненький её косится

В кольце… Все пальцем вертят у виска.

Все, да не все: в шампанском из горла,

Том, что положено на бой с излишку,

Струящемся по торсу дяди Гриши,

Русалочка – наколка замерла.

Чернильною рудой разбавя кровь

Давно – вся из неё так и не вышла, —

Полней созвучья ищет, ибо свыше —

Созвездьем в глубину струится вновь.

И как бы ни был вид открыт и прост,

Чем ни облит, сожжён, обласкан взглядом,

Разымчевее не сыскать наряда:

Хорошенькая грудь, игривый хвост,

Как ни купайся, тело налегке

В морской, шампанской пене и бездонной —

В расширенных глазах испуг мадонны

Сикстинской… и дрожание в руке.

Птицы

Если в каждой слезе есть мечта – этой капле

Господней

(помнят небо дожди и, сжимая, уносят в себе),

Жизнь – мечта, оглушенная гулом, глубины

исходят

Дотянуться волной… умножённо в единой

трубе.

И когда истощается гул, и ты скажешь, я вижу:

«Всё есть прах, только прах и замешан

на мёртвой воде»,

Небосвода воронка затянет расхристанной

жижей

Горстку птиц – это ты, сколько выпало тверди

тебе.

Но сбивается кучею рваною

Клин каравана —

Умри на восходе,

Крылья – гири, взмах невозможен,

И жжение схоже

Со звездою, проглоченной с ночью,

И лёгкие – в клочья,

Дыхание – пепел,

Сам воздух, как чаща

Хлыстов или петель…

Зависнув на миг —

Тело бросить – лететь без него —

Пока не выходит.

И тогда держит в небе

Кри-и-ик…

Один только крик.

Все когда-то летают… Кто сквозь океан

на манер

Альбатроса крылом-плавником загребая,

В перевёрнутом небе (всегда и во всём

отражённом,

Так идеи в своих эманациях)[3], в сводах воды,

Уподобя глубины высотам, теченья – ветрам.

Кто кротом иль червём прогрызая, буравя

землицу:

Облака отражаются в россыпях твёрдых,

а тучи

В тектонических плитах, что трутся краями,

искрят

До ворчания старческого, то бишь, каменных

молний,

Что когда-то и своды взорвут, то бишь, череп

расколют.

Каменеют высоты – глубины, ветра и полёт.

Кто-то, спутав стихии, в паденьи вперяется, как

В земляное крыло – улететь, коль не в рай,

хоть из ада.

Тут среда несущественна, ибо парят и в огне,

Вплоть до пепла, до перистой сини, звезды,

головёшки.

Кто-то силится выразить небытие, тьмой

назвав.

Но подобьем не выразить то, что, увы,

не имеет подобья,

Ибо всё, что есть тут (в том числе и расхожая

тьма),

Нету там – за отсутствием этого самого «там».

Тебя около ощупью водит за ручку любовь.

Но как есть же, щемит же предчувствие

полного счастья,

Обретенья, как вспышки цветной, точно

так же и вспять,

И предчувствие горя щемит – ибо полной

утраты.

Будто держишь уже и не самую вещь

или жизнь —

Чёрно-белые их негативы, что тут же густеют.

Верно, чёрной предтечею (с цветом

и чувство, и мысль —

Весь ты, весь поглощённый растущею пастью,

волной).

Как сказала б медкарта голимо: «Теряя

сознанье»,

Что неточно, ведь и подсознанье, полней:

пасть – волна

Выжимает из клеток твоих память, что

по наследству

От зверья и травы… с кожи холод с теплом

омывает,

Как наскальную роспись, доводит тебя

до ничто.

Ты вернёшься оттуда?.. Уж рядом – рукою

подать —

Будто трогаешь твердь, и она расступается…

Небо небытия…

А предтеча – его поднебесье.

Но побарывая… но выпутываясь… вылетая

Из предтечи, как снова слепив,

что неисповедимо

(сочетанье частиц, что есть ты… нет, ещё и не ты)

Микрокосм – из частиц высекает огнивом

твой дух.

(В мироздании так же?) И вот ты промыт,

как простынка.

Всё же крона исходно небесная гуще ветвями

полётов кренится.

Оперенье с другой стороны, но чеканны

монетными решками лица.

Крона генеалогий. Хоть кто-то её и трясёт,

Но тебе не годится – чужая монета не в счёт.

Что ж, копилка из праха разбита – твой грош

покатился – где блеск, где же звон?

Продырявит карман и ладонь – так зачем

из такой-то материи он?

Или всё ж из печали чеканен, неужто

настолько тяжёлой

(не всея ли Вселенной, что помнит о прахе

и мёртвой воде,

ибо смертна сама, выгорая той памятью

в каждой звезде) —

Будто кроною всею излита в один

оторвавшийся лист или жёлудь.

Хватит ли оплатить возвращенье?

Гулы – птицы, глубин оперенье.

Белая Русь

Матерь Божья, святая Россия,

в твоём доме чужие, чужие!

А в углу тёмной хаты, над лавками

Молит бабушка Боженьку лаковую,

Светлых ангелов над землёй —

Осеняя могильными знаками

Грудь, истерзанную тоской.

Но летели железные демоны,

Осеняя притихшие срубы,

За скользящими по ветру тенями

От домов оставались трубы.

Ты же выйдешь, молитв не читая, —

Значит, вовсе не смогу помочь.

Матерь Божья, Россия святая,

Защити свою кровную дочь!

Только скрипнет калитка, свисая…

Вот идёшь, белорусская школьница,

Твои косыньки пахнут смородиной,

И оцепленная околица —

Как терновый венец твоей Родины

«Мама, мамочка, лик человечий —

Страшен,

Злобен овчарок лай!..

Что им надо, с чужою речью,

И зачем всех, как скот, – в сарай?»

Лес, лукошко, ты полон грибами —

Ах, как близко макушки торчат! —

Замороженными губами

В этом сне невозможно кричать.

Только чудится вроде: колокол

Из-за дальних лесов, реки —

Но как будто и возле, около

От незримой запел руки…

О неверие в ужас потребы!

Настежь двери в кишащий проём…

О надежда ступивших гуськом…

А потом – возносящийся в небо,

Голосящий стоусто дом!

И летят над стоустыми звонами —

Как над траурными знамёнами —

То ли аисты белые, грустные,

То ли ангелы, в хлеве сожжённые,

То ли души самой Белоруссии.

Как по камню, на ощупь искала в азарте,

Что предписано смутными знаками нам.

Пальцы жгла оживавшая звёздная карта,

И знамения тускло текли по телам.

…Вряд ли ты среди звёзд. На земле тебя нету.

Всем излишне стремнинам отыщется жгут.

Может, нынче ты в знаках, что бродят по свету,

Рассыпаются картой, да пальчики жгут.

Бабушкина церковь

Вытягивают до сердечка плиты

Тепло из ножек – каменным губам.

Но своды – око, облаком увито,

И тело разрывает пополам.

Мерцание свечей, как сны долины,

Ромашки, колокольчики, люпины,

И хлеб из глиняных ладоней – тот,

Где каплею перетекает мёд.

Скорее к Волге, где глазам ясней,

Река ли, небо – в них течёт синей.

В летучих купах белые наливы

Ворочаются гулко и лениво,

И с треском обрывается, звеня,

Нагая ветвь летучего огня

Туда, за Волгу, где пески, пески

Укроют жизнь, себе они легки.

Бывает, всё на мёртвых водах, вроде,

Замешано из праха с чьих-то ног,

И всё же, оброни зерно Господне —

И вербою становится песок.

Глазами вербы в темень вод ничейных

Хоть заглянуть, как в храме отстоять.

Конечно, море здесь предел теченью,

Но будет небо… Вербная печать.

…Глядеть заворожённо в вечность, небыль,

Где долгими глотками Волга пьёт

Кувшином наклонившееся небо,

И жадно зыбь на губы волн ползёт.

Не пей из полыньи предвечной грусти —

Она не напоит и не отпустит.

И оклик дальних поднебесий: «Настя»,

И долог вдох, и неизбежность устья

Нежней и тоньше детского запястья.

После окончания средней школы учился в пяти образовательных учреждениях. Последний вуз – Институт журналистики и литературного творчества. Член Союза писателей России, член Академии поэзии, автор пяти поэтических сборников.

У знакомых в деревне

Утро. Солнышко в окошке.

Вижу: утки на дворе,

Два щенка лежат в лукошке.

В опрокинутом ведре

Кто-то чуть зашевелился,

Вылез. Кролик? Не похож.

У куста остановился.

Нос, иголки… Точно, ёж!

Повернулся – и к забору.

Там, под досточкой, пролез.

Перешёл овраг – и в гору,

Где стоял сосновый лес.

На поленнице кот рыжий,

Хвост свернув колечком, спит.

Рядом с ним, слегка пониже,

Давний друг его лежит.

Слышу: Шарик за сараем…

Где ж таких набрался сил?!

Мелкий он, но громким лаем

Всех в округе разбудил.

В жаркий полдень

Тихоструйная речонка

Меж ветвистых ив течёт.

На мостках сидит девчонка,

По воде ногами бьёт.

Всё сильней, сильней, сильнее

Бьёт, безудержно смеясь.

Веер брызг стоит пред нею.

Миг – и радуга зажглась.

На уроке географии

– А знойным, очень жарким летом

Бывает половодье рек?

Петровский встал с таким ответом:

– Когда везде в горах с рассветом

И ночью быстро тает снег.

За околицей

В лесном тенистом коридоре

Бежит по камешкам ручей.

Потом, сверкая на просторе

Окрестных солнечных полей,

Уходит резким поворотом

В долину через тростники,

По лужам, маленьким болотам

И вниз: в овражек у реки.

Его мгновенно пролетая,

Задев сирени куст большой,

Валун с корягой огибая,

Журча, сливается с рекой.

В небе сильно громыхало.

Бабка ж грядки поливала.

Ох, и ржал над ней Федот:

Глупой, мол, соседка стала…

Час прошёл, второй… и вот

Улыбнулась та устало,

Ведь за день к нему упало

Лишь две капли в огород.

Август. Лето на исходе.

В роще дождик моросит.

Возле грядки в огороде

Пожелтевший лист лежит.

Тучи вдаль плывут армадой.

Лёгкий сумрак на дворе.

Веет сыростью, прохладой,

Словно в позднем сентябре.

Всё пройдёт, пройдёт и это.

Что грустить в сей хмурый час,

Ведь вернётся с солнцем лето

В сентябре ещё не раз.

Романтик

Ночь. Безмолвные просторы.

Яркий месяц над рекой.

Пруд, овраг, сады, заборы —

Всё покрылось синей мглой.

В чистом небе Млечный блещет.

Спит село. А что же он?

Смотрит, как листвой трепещет

За окном высокий клён.

После окончания Московского института стали и сплавов и аспирантуры работал научным сотрудником и преподавателем в МГТУ им. Н. Э. Баумана. Автор книг стихов: «Разноцвет», «Тихо лодка плывёт», «Рисунок по памяти». Публиковался в периодической печати и литературных альманахах. Член ЛИТО им. Д. Б. Кедрина (г. Мытищи Московской обл.). Дипломант областного литературного конкурса им. Р. И. Рождественского за 2017 г.

Дочь кузнеца

Обними меня, кузнецова дочь,

И, любуясь красою гордячки,

Буду слушать я слов журчание в ночь,

Словно речка проснулась от спячки.

Сладок жаркий плен этих близких рук,

Губы мне обожжёшь поцелуями.

Страсть пылает в них, словно в горне плуг,

Искры чувств брызжут звёздными струями.

Молотки поют – слышу дробный стук,

Мнится мне – это песня венчальная.

Счастье нам сулит из подковы круг —

Нет надёжней кольца обручального.

Вновь погоды непонятность:

За окошком ночь морозна,

Хоть весна уже проснулась,

Только разве в том беда?

Заурядная нескладность —

Нам любовь казалась звёздной,

Счастье всё ж не улыбнулось —

Прожурчало, как вода.

А виной была бестактность,

Обвиненья речью слёзной,

Ожиданья обманулись,

Не осталось и следа.

Что умчалось в невозвратность,

Не вернёшь, жалеть тут поздно.

Рано сердце встрепенулось,

Не остыло б навсегда…

Казнь Марии Стюарт

Отсутствовал лондонский чопорный двор,

Когда в замке старом, от моха зелёном,

Был гордой Стюарт оглашён приговор

В измене – желанье английской короны.

Предательство стало итогом судьбы,

В которой лишь шаг от венца до безвластья.

Вела её стража под ропот толпы,

Являя собою пример безучастья.

Людской суд ничто, Высший суд её ждал.

Она в ожерелье, в камнях, как на праздник.

Что ей эшафот? Это лишь пьедестал.

Судья для неё – жалкий шут-соучастник.

Как жаль: с королевой английскою спор

Привёл по доносу к такому исходу.

Блестел хладной серостью острый топор,

Готовый тупую исполнить работу.

И только палач пьяный слышал один,

Как губы с надеждою к Богу взывали.

Но тщетно. Всё кончено. Пара фрейлин

Пролитою кровью платки напитали.

Века пролетели, не стёрлась печать

Одной из печальных британских историй.

Теперь рядом двум королевам лежать

В своих саркофагах в Вестминстер-соборе.

Вещий сон

Во сне твой силуэт туманен,

Но верю – сон мой вещим станет.

И ты объявишься нежданно

Моей богинею желанной.

Летишь, земли едва касаясь,

И гнутся травы, расступаясь,

Улыбкой солнечной согрета,

Ты вся из воздуха и света.

Коснёшься сердца нежным взглядом

Под трели птиц, звенящих рядом,

И, белым ослепив нарядом,

Взорвётся мир цветущим садом.

Родился в 1991 г. в посёлке Тарасиха Нижегородской области, где и живёт по сей день. Окончил Нижегородский государственный технический университет им. Р. Е. Алексеева. Участник литературного движения «Светлояр русской словесности» под руководством Марины Кулаковой. Печатался в журналах: «Земляки», «Нижний Новгород», «День и ночь», газете «Свободная пресса». Лауреат премии Нижегородской областной организации Союза писателей России им. В. К. Миронова в номинации «Поэзия» (2016). Лауреат I степени в номинации «Поэзия» всероссийского Слёта молодых литераторов в с. Большое Болдино (2015), участник и призёр различных региональных и всероссийских литературных фестивалей и конкурсов.

Поколение застенчивых

Мы с рождения повенчаны

С вечной истиной святой.

Поколение застенчивых,

Не сдавайся же, постой!

Мы с тобой непобедимые.

Перед нами верный путь.

Не оставь меня, любимая,

Сядь со мной передохнуть.

Жизнь трудна и переменчива.

Лучше шагом, чем в галоп.

Поколение застенчивых,

Охлади вспотевший лоб.

Всё забыто, перестроено.

От самих себя бежим.

Почему мы так устроены?

Чем мы в жизни дорожим?

Тишина. Ответить нечего.

Ну а мир не пропадёт.

Поколение застенчивых

Поведёт его вперёд!

Нас учили быть смиренными

И друзей за всё прощать.

Мы клялись родными стенами

Честь до гроба защищать…

Идеалы все развенчаны.

Жизнь нас кормит на убой.

Поколение застенчивых,

Принимай смертельный бой!

Облачко

Ну до чего банально, в самом деле —

Достать любимой звёздочку с небес!

Мне эти штучки, право, надоели,

Но всё-таки на небо я полез.

Весёлых облаков резвилась стая.

Казалось, им весь свод небесный мал!

И у меня возникла мысль иная:

Я маленькое облачко поймал.

Быть может, для того оно когда-то

И бороздило горние пути,

Чтобы пушистой сахарною ватой

Покой в твоих ладонях обрести.

Свобода

Судьба стояла на кону.

Ты молча ждал исхода.

Все у кого-нибудь в плену…

Зачем тебе свобода?

Ты холоден и нелюдим,

Такая уж порода.

А чтобы взять и стать другим —

Вот тут нужна свобода.

Книжные магазины

Наши потребительские корзины

Как-то неожиданно опустели.

Закрывались книжные магазины,

Предвещали ядерные метели.

Надрывались твёрдые переплёты.

Мягкие слежались и затвердели.

На высотки падали самолёты.

Мир лежал в руинах к концу недели…

Оборвался сон, не узнать финала.

Вспоминал весь день, вся подкорка в мыле.

Наконец отчаялся. Доконало.

А потом узнал: «Дирижабль» закрыли.

Теория любви

Учёный не пинал по скверам листики.

Пытался он, воюя с ОРВИ,

Из опыта, науки и статистики

Создать для нас теорию любви.

Вот тёплый взгляд и робкое признание,

Сближенье душ и притяженье тел.

Он думал не о деньгах, не о званиях —

Он сделать всех счастливыми хотел.

Вот первый поцелуй, объятья нежные,

Рука в руке, прогулки до утра,

И так трепещет сердце безмятежное,

Что вроде и жениться уж пора!

Все данные и знанья лихо скрещены:

Вот это делай так, а это сяк —

Но возникает маленькая трещина,

И все старанья наперекосяк.

Находится вдруг пара из Австралии.

Того-то нет и этого-то нет,

Совсем неподходящие реалии —

А прожили в согласье сорок лет.

Учёный в гневе на себе рвёт волосы.

Он, у своей теории в плену,

Все радужные жизненные полосы

Одним движеньем комкает в одну.

Любимой говорит он: «Извини меня.

Ты без меня немного поживи.

Вернусь я, лишь твоим украшу именем

Заветную теорию любви!»

Она ушла. И стала жизнь научная.

Всё чаще нападала ОРВИ.

Текли года, бессмысленные, скучные.

Не удалась теория любви.

Он сжёг свои расчёты, схемы, выкладки,

Всё бросил в пламя старческой рукой.

И после этой сумасшедшей выходки

Вдруг ощутил немыслимый покой.

И вырвался, разнёсся по галактике

Прохладный ветерок последних слов:

«Любовь имеет смысл лишь на практике.

Не теоретизируйте любовь…»

Время, лети!

Время, лети! Пусть уходит эпоха

Робости, злости и страха в глазах!

Время, лети! Всё не так уж и плохо.

Нам ни к чему расставаться в слезах.

Время, лети, усмиряя тревоги,

Слушая ночь, напевая в тиши.

Время, лети по знакомой дороге,

Только покинуть меня не спеши.

Время, лети, словно смелая пташка,

Прямо вперёд, дальше края земли!

Чтобы, когда нам приходится тяжко,

Мы на тебя положиться могли.

Время, лети, прогоняя усталость!

Знаешь ли ты, где дороге конец?

Только продли, хоть на самую малость,

Новую встречу влюблённых сердец.

Долгожданная

Посидеть с тобой немного,

Поболтать о том о сём.

Пусть недолгая дорога,

В сердце радость унесём.

Почему – совсем не тайна,

Каждый вдруг счастливей стал.

Всё на свете неслучайно.

Это Бог тебя послал.

Отражение

Когда над головой нависнет стальное небо,

остановись на минуту

и вглядись в его сверкающую поверхность.

Как только увидишь на ней своё отражение —

а ты его обязательно увидишь, —

протяни ему руку.

Оно протянет свою,

улыбнётся

и молниеносным движением

поднимет тебя сквозь холодную мокрую сталь,

пронесёт между рядами молекул

так аккуратно,

что тебя не коснётся из них ни одна, и воды

даже самая малая капля упасть на тебя

не успеет.

И ты окажешься там, наверху,

где ничто не скрывает солнца.

Постелив тебе тёплое облачко

на вершине огромной монолитной тучи,

отражение сядет рядом

и станет рассказывать,

как интересно смотреть на тебя сверху,

когда ты играешь на скрипке или пишешь стихи,

или когда человека,

с которым не хочется расставаться,

обнимаешь так,

что от нежности сводит пальцы.

Даже когда ты просто идёшь по городу,

на тебя всё равно приятно смотреть,

потому что ты —

как это у вас говорится? —

красивая,

хотя это не совсем точное выражение,

но точнее можно сказать только на тех языках,

что состоят не из слов.

В какой-то момент ты обнаружишь,

что солнце расплавило стальную тучу,

и теперь вместо неё под вами

гигантская

невесомая белая перина,

от которой айсбергами отрываются облака,

и ветра-почтальоны

разносят их по небу.

Потом от этой перины останется коврик

размером с твою комнату,

и ты вдруг начнёшь медленно

проваливаться сквозь него.

Тогда отражение подмигнёт тебе

и взмахнёт рукой на манер фокусника.

Появится пушистое облачко,

обхватит тебя за талию,

раскроется, как парашют,

и мягко-мягко опустит обратно на землю.

Ветер

Заблудился ветер в переулке

И теперь преследует меня.

Вот сейчас запру его в шкатулке,

Подержу там три-четыре дня!

Чтоб в ушах не отзывался гулко,

Чтоб перед стихами падал ниц,

Чтобы не плутал по переулкам,

Не сдувал улыбки с ваших лиц.

Маленькие одиночества

А я заметил, кроме прочего:

Мы, на прощанье обнимая,

Друг друга молча обрекаем

На маленькое одиночество.

Людей вокруг немало топчется,

Но одного лишь недостанет,

И тотчас же оно настанет —

Малюсенькое одиночество.

Укрыться некуда от этого,

И каждый этому подвержен

И этим будто бы повержен,

Но разрешите посоветовать:

Соедините одиночества.

Они сильны поодиночке,

А вместе станут меньше точки

И наконец сотрутся дочиста.

Тогда ликуйте! Встречу празднуйте!

Спешите исполнять желанья!

И не пугайтесь расставанья

С его извечной несуразностью.

Скажу со стопроцентной точностью:

Пути ещё пересекутся,

Ведь нам на память остаются

Те маленькие одиночества.

Родилась в Москве, член Союза писателей России.

Окончила Тимирязевскую академию и Высшие литературные курсы при Литературном институте им. А. М. Горького. Автор двенадцати книг. Лауреат премий журналов «Москва» и «Литературная учёба», альманаха «Московский Парнас», премии Козьмы Пруткова в жанре сатиры. Дипломант Горьковской литературной премии, лауреат Всероссийских литературных премий им. Н. М. Рубцова и им. А. П. Чехова. Лауреат литературно-общественной премии им. Владимира Маяковского. Награждена Чеховской и Лермонтовской медалями, дипломом им. М. Ю. Лермонтова, дипломом 1-й степени «Золотое перо Московии» и орденом «В. В. Маяковский». Награждена медалью Министерства обороны Российской Федерации «За укрепление боевого содружества».

Краски бросило утро

На бесцветную дату.

На Потёмкинской пусто,

День знобящий, двадцатый.

Надо мною две силы

Совершают круженье:

В первой – ходят светила,

Во второй – искушенья.

Подавляемый ропот

Не задержит прощанье.

В голове моей Моцарт

Исполняет желанье.

Я шагнула к деревьям,

Простирающим руки.

К бесконечной вселенной

Я прошусь на поруки.

И в туманы ныряю,

Словно в Невские воды.

Всё мне кажется раем

Посреди непогоды.

Три цвета

Три разноцветных свечи я зажгла,

Быстро темнело.

Площадь небесная людом полна,

Нет ей предела.

Белой свечою я мрак отгоню,

Синей – безволье.

С красной – доверюсь живому огню

В холод безмолвья.

Словно три разные жизни горят

В вечер моленья.

Каждый ушедший мне кажется – брат

В час всепрощенья.

Поэты времён, прошумевших победно,

Порой заменяют отцов нам и дедов,

Пропавших в сраженьях, ушедших на небо.

И некуда в праздник нести ветку вербы.

Свой сок вместо слёз проливают растенья —

Весна начинает поток обновлений.

И поколенье высокого мщения

К нам делает сильный рывок из Вселенной.

Мне повышает планку

Поэтов гордых рать.

Словесную чеканку

Я стану выбивать.

Стих напрягает тело,

Он изнуряет ум.

И кажется – предела

Не знает сердца шум.

Из самой сердцевины

Я выдавлю раба.

И потайной пружиной

Сработает судьба.

Поэт на пальцах носит

Обломки мёртвых звёзд.

Его вращает осень,

Его пронзает дождь.

С мужчинами нам трудно состязаться:

Они сильны иным, иное знают,

Механику ломая лет в пятнадцать,

А дальше – армия, друзья, всего без края.

Им довелось по свету поскитаться

На катерах, в товарниках, по шпалам.

В стихах им можно всё, любой – Гораций,

Со всех сторон – как отгранённый камень.

А мы по словарям привычно шарим,

Но стиль мужской – почти неподражаем:

Предельно точен, собран и ударен.

И мы себя им дарим, дарим, дарим.

Ни звезды не упало,

Ни слезы с тёмных туч.

Где-то в царстве Непала

Бьёт таинственный ключ.

Звук мелодии слышен,

Завершающий день.

На соседнюю крышу

Башня бросила тень.

Чьё-то сердце стремится

Превзойти Эверест.

И значенье страницы

Превращается в крест.

Сквозь летящие звоны

В нас глядят со стены

Золотые иконы

С чёрным диском луны.

Вблизи железная дорога

Слышна лишь в это время года:

Проходят дачные сезоны

Быстрей, чем за окном вагоны.

Бессонница. Болят суставы.

Грохочут памяти составы:

Железный скрип на перегонах,

И спят счастливчики в вагонах.

А мне-то кто заснуть мешает?

Земля не спит. Земля большая.

И полуночниц – миллионы,

У каждой за спиной перроны.

В шаблонность биографий

Не верю я давно.

Смиренье эпитафий

Значенью не равно.

В строенье родословий

Я чувствую провал.

Оплот фамилий крови

В зеркальный ряд попал.

Темны мужские судьбы,

Тоскливы годы вдов.

Где род пошёл на убыль —

Архив открыть готов.

Не всё одето тайной,

Плоть мира выше каст.

Необоримой правдой

Дух предков дышит в нас.

Забыты письма, не забыт твой почерк

И броское портретное лицо.

Но и оно теряется меж прочих,

Вплетённых в стихотворное кольцо.

Тетрадь с попыткой написанья прозы

Отложена до будущего дня.

Покой цветёт болотною рогозой,

И с красотой сравнима тишина.

Уйду в себя, как бы в другое время,

Неся в душе завещанную кладь.

Портреты близких украшают стены…

Всё было, и чего ещё желать?

Вечер всё тише

По травам плывёт.

Гений напишет,

А демон – споёт.

Внемлет распаду

Пророк пустоты,

С гением сладить

Пытаясь в Пути.

Правят мгновеньем,

Бросают меж гроз:

Гений – решенье,

А демон – вопрос.

Вечер изранен

Закатным ножом.

Демон – зеркален,

А гений – зажжён.

Гул подземелья

Достигнет орбит.

Демон не дремлет,

И гений – не спит.

Нет, не встречается

Нынче желанное.

Я отыщу в себе

Скрытое, тайное,

Необъяснимое,

Непокорённое,

Долго носимое

Мыслями-волнами.

Стрелки продвинутся

В утро зеркальное,

Где сохраняются

Снов очертания.

Ах, повернуть бы мне

Сердце брутальное

Градусов на десять,

На несказанное.

Всё изменяется

Волею случая.

Я же рисковая,

Я же везучая.

У ветра – поющие руки,

Но тучи загнал – как погонщик.

Поэты не ведают скуки

И чувствуют скрытое тоньше.

Их строки – прямое посланье,

Озноба бездонные смыслы.

О стать сквозняком вопрошанья,

Забыв отвлечённые числа.

У ветра развязаны руки,

Он мысли разносит по свету.

Любимый в предчувствии муки

От мира закрылся газетой.

Приходит любовь слишком скоро —

Так беды врываются разом.

Глубинные вскрыты затворы,

Творит славословящий разум.

Разлука – обычное дело.

Избегнуть прощания страждем.

Грядущему чужды пределы,

И люди встречаются – дважды.

Весома ли душа,

И кто её измерит?

Проходит не спеша

Житейский караван.

Апостол Иоанн

Был взят живым на небо.

И ересей в веках

Рассеялся туман.

И с частотой дождя

Оплаканы потери,

За всё в ответе я

На страже ремесла.

Себя не пощадив,

Своей согласно вере,

В январь крещенских вод

Вхожу с перстом тепла.

Всякий турнир собирает народ,

Здесь не пройдёт полумера.

Так в поединок вступал Гесиод —

Славный соперник Гомера.

Каждый талант или гений – стрелок,

В цель попадающий с ходу.

Каждый надел погребальный венок,

Мощной природе в угоду.

С ней не сравняться ему бы вовек,

Если б не вечное слово.

Ставкой становится сам человек —

Всё к этой жертве готово.

Ночь течёт Средневековьем

Меж уснувших городов.

Где-то иноки подворья

Ждут литья колоколов.

Нет в природе укоризны,

Тишь такая же, когда

Замысел стоял над жизнью,

Всё решалось навсегда.

И на якоре у неба

Стыли судеб корабли.

Не одним мы жили хлебом,

Помня культ сырой земли.

Всё, что ищешь – всё не ново,

Но конца разгадке нет.

Жизнь твоя – вопрос другого,

Жизнь другого – твой ответ.

На землю пала полутьма,

И тишину не тронул звук.

Не спит в тревоге Фатима,

Сухих не разжимая рук.

И ей далёкая страна

Ложится тяжестью на грудь:

Не спит в тревоге Фатима —

Любимый выбрал долгий путь.

И речь его была ровна,

С певучих ниспадая губ.

Не спит в тревоге Фатима —

Где он нашёл себе приют?

Блестит бездонных глаз сурьма —

В них глубоко сокрыт испуг.

Не спит в тревоге Фатима,

А ночь проводит чёрный круг.

Собака лает,

Караван идёт,

В пути алкая

Драгоценность вод.

В далёком крае

Пригодится кобь[4].

Подстерегает

Их разбой и скорбь.

Верблюд качает

Тех, кто зрит вперёд.

Пешком в барханах

Проводник идёт…

Достигнет рая

Городских красот.

Собака лает,

Караван идёт…

Всё в ожидании грозы

На миг застыло.

Мне снилось, будто Лао-цзы

Держал светило:

В нём иероглиф возникал

С названьем – «Встреча».

Сияло светом всех зеркал

Планета речи.

Текст лентой-змейкой уходил

За контур круга,

Алмазную оставив пыль

На глади пруда.

И этот лёгкий слой пыльцы

Не уносило.

Обожествлённый Лао-цзы

Держал светило:

Луч не затрагивал лица

И силуэта.

Свет мимо шёл. Для мудреца —

Я тень предмета.

Встав под холодный душ луны,

Храню покорность изваянья.

Деревьев лёгкие шумы —

Как шелест книги изначальной.

Второе я моих стихов

Повсюду ищет цвет исконный.

Огонь костров еретиков

Пространство выжигает чёрным.

Под молчаливый диалог

Открылись шлюзы вдохновенья.

Мир воспевать велел нам Бог

И усложнять его значенье.

Родилась в Москве. Окончила Высшие литературные курсы при Литературном институте им. А. М. Горького. Член Союза писателей России и Международного художественного фонда.

Награждена Золотой Есенинской медалью «За верность традициям русской культуры и литературы», дипломом 1-й степени «Золотое перо Московии». Лауреат премии Козьмы Пруткова в жанре сатиры, лауреат премии им. Я. В. Смелякова.

Слишком сильные туманы

Стали по ночам стоять.

Мне они напоминали

Облака, что низко спят.

Не увидишь человека

С расстоянья трёх локтей,

Будто все печали века

Опустились на плетень.

И неправильною рифмой

На строку мою легли —

Вырастающие рифы

На поверхности земли.

И реальностью другою

Мне казался белый свет.

Сизо-белою дугою

Мост возник из давних лет.

По лунному канату

Взбираюсь к звёздам Овна.

Пегас летит крылатый

К открытым чьим-то окнам

С провалами ночными,

Со страстью пограничной.

Хочу я быть с такими,

С кем музы дружат лично.

На звёзды опираюсь

Замедленным движеньем.

На проводах осталась

Судьба под напряженьем.

А в небесах прохладных

Продолжатся беседы

С героями Эллады

И с гением Толедо.

Художник

Он краски подобрал

К душе мятежной.

Уже лица овал

Светился снежно.

В углах усталых губ

Лежали складки,

Во взгляде – холод вьюг,

Невзгод осадки.

Вверху был солнца шар

Земного счастья.

Ты прошлого пожар

Гасил бесстрашно.

И наливалась плоть

Сентябрьским соком.

Художника полёт

Царил высоко.

За рамки вышел холст,

Сливаясь с явью.

Мир был велик и прост,

И скрашен далью.

Листья сухие подолгу летали,

Напоминая мне бабочек лета.

Гейне открыв, отложила Стендаля.

Осень – закладка для книги поэта.

Тридцать восьмая страница – признанье,

Тридцать девятая – горечь отказа.

Лёгкой весёлостью скрыто страданье,

Жизни беспечность отброшена разом.

Нет между строчек теней превосходства,

Книга читает меня неотрывно.