Кот Цезарь
И как я мог докатиться до такой «собачьей» жизни, совершенно недостойной кота? Понимаю, во все времена кошкам было нелегко! Но за что я оказался в повозке, которая вот-вот грозилась перевернуться, с тремя орущими бесхвостыми приматами? Мало того, что они жили в моем доме! Тискали меня и купали! Так вот теперь наступило полное …МЯ-А-А-У!
– Давид! Тормози! – ревел Виктор, он бился своей блестящей лысиной то об потолок, то об лобовое стекло. – Тормози, идиот!
Я метался по салону, обдирая когтями дорогие кожаные сидения и пытаясь каким-то чудом покинуть эту взбесившуюся повозку. Проклятый дождь! Это из-за него сейчас все окна были наглухо закрыты. Но внезапно я позабыл обо всех своих проблемах: перевязанный хвост, вывихнутая лапа, взбалмошная повозка, взбесившиеся двуногие и в целом потерянный день
– Хозяйка?! – промурлыкал я, глядя на неподвижную Елену, она лежала без сознания, распластавшись на заднем сидении. Из-под сбившейся на бок светлой челки, падая прямо на мой пушистый рыжий хвост, стекали мелкие, но частые капли крови. – Чтоб я полинял! Она же уже почти не дышит!
Изловчившись, я запрыгнул на спинку водительского сидения, вцепившись в него всеми своими двадцатью когтями – дорогая кожа тут же громко жалобно затрещала. Но еще громче заорал я прямо очумевшему Давиду на ухо:
– Тормози! Чокнутая обезьяна! Стой!
Тут я увидел его серо-зеленое от паники лицо в свернутом на бок зеркале и чуть не полинял. Красные и блестящие от ужаса и слез глаза были готовы вот-вот выпрыгнуть из орбит, на висках от напряжения проступили вены, большие белые зубы скрипели и стучали. Он больше не мог контролировать ни повозку, ни себя…
В следующую секунду снова заскрипели тормоза, Давид резко крутанул руль… да так сильно, что тот оторвался. Но сейчас это было совсем не важно – машина, перевернувшись раз, загромыхала прямо со скалистого обрыва вниз. Я заметался по ней, как пробка в пустой бутылке, ударяясь своей и без того плоской мордой обо что попало.
В самый ответственный момент откидная крыша нашего тарантаса быстро «откинулась» и мы, как в самых популярных фильмах по плоскому «ящику», буквально зависли над морем. В десяти кошачьих прыжках под нами (высота достаточная, чтобы разбиться в клочья) пенные темно-зеленые волны с грохотом и брызгами разбивались о мокрые острые камни. Моя и без того сбившаяся шерсть встала дыбом – ни умения, ни желания плавать у меня никогда не было! В хмурой выси наворачивали круги жирнющие чайки, шумно делая ставки, как скоро наша повозка «спикирует» вниз.
– Около десяти высоких волн! Не больше! – радостно кричал белобрюхий альбатрос, над машиной пронеслась тень от его крыльев.
– Чтоб тебя за крыло…! Курица! – шипел я в ответ, но из-за грохота волн меня никто не слышал.
– Пять волн!
– Три волны!
– Одна! Одна! Одна! – пискляво подытожила маленькая серая «недо-чайка», – потому что я сейчас приземляюсь на капот! Мне в гнездо нужна вот та рыжая тряпка!
– Рискни перьями! – прошипел я, выпуская когти и невольно оборачиваясь вокруг. Действительно ее крысиного веса было больше чем предостаточно, чтобы наш тарантас полетел вниз, который очевидно плюхнулся сверху на какое-то дерево, росшее среди скал.
Все двуногие валялись без сознания, их тела в разных нелепых позах были разбросаны по сидениям, глаза закрыты, шеи, руки и ноги повернуты под разными нелепыми углами. Я мигом проверил свою хозяйку – бледная, волосы растрепаны, разбита нижняя губа и висок, но еще живая. Хвала Вискасу!
Я облегченно вздохнул, стряхнув с хвоста еще невысохшие капли крови. Нужно бежать! Но я никогда не оставлю свою хозяйку! Даже если это мне будет стоить моей кошачьей жизни… одной или нескольких из девяти возможных! Придется кем-нибудь пожертвовать… Например, ее лысым хахалем – он лежал ближе всех к пропасти. Если столкнуть его вниз, то повозка продержится гораздо дольше и, может быть, если повезет, перестанет качаться. Нет… плохая идея! Клянусь усами, хозяйка очень расстроится – лучше пожертвовать их домашней обезьяной по кличке Водитель. Заведут себе нового!
Однако, едва я направился к нему, мягко ступая лапами по разбитому дорогому салону, повозка сильно качнулась, едва не опрокинув всех своих горе-пассажиров в море. Давид очнулся, шумно глубоко вдохнув полной грудью – внутри что-то хрипело, кажется, несколько ребер было сломано. Редко и шумно дыша, он облизал разбитую губу и выплюнул на капот выбитый зуб. В его огромных потемневших от шока и боли карих глазах мелькнула моя рыжая физиономия. Затем наш водитель резко развернулся и, о чем-то крепко задумавшись, пристально уставился на Виктора, лежавшего на капоте лицом вниз, его лысина потемнела от крови. Вот, что значит не пользоваться ремнем безопасности!
Здоровяк попробовал пошевелить правой рукой и тут же взвыл от боли – она была безнадежно сломана. Тогда он приподнял здоровую левую руку и медленно потянулся ею к двери, возле которой лежал Виктор. Все что нужно – это как можно легче ее открыть, и Златоновский просто выскользнет из качающейся машины. Тогда автомобиль приобретет большую устойчивость и прекратит качаться. Начальников у Давида может быть много, а вот жизнь-то всего одна!
Над машиной все это время кружила обеспокоенная серая «недо-чайка», как обозвал ее Цезарь. Чуть выше нее за всем происходящим с интересом наблюдал Демон, на этом моменте он решил вмешаться в ситуацию и прибрежный ветер послушно донес его шепот прямо в ухо Златоновскому:
– Виктор! Ты уходишь! И ничего не сможешь взять с собой из этого мира. Ни золото, ни валюту! Очнись, или будет слишком поздно…