Динамовская общага
Приглашение в Москву. – История на вокзале. – Панк Каспарайтис. – Крысиные атаки.
Московские скауты (хотя в ту пору такого слова никто не знал – их называли селекционерами) заметили меня в 1987 году. Тольяттинская команда готовилась к юниорскому турниру в Северодонецке. А перед этим нужно было выиграть отборочные соревнования – кажется, в Электростали. В одной из тех встреч я сломал левую кисть. Меня хотели отправить домой. Но я попросил тренера, чтобы он взял меня с командой в Северодонецк. Так хотелось сыграть на том турнире, показать себя, что я был готов в гипсе на площадку выскочить. К слову, с тех самых лет позитивно отношусь к своим травмам. Не плачу над болячками. Верю в то, что они залечатся в считанные дни, и я быстро вернусь в игру. На мне, как в поговорке, словно на собаке все заживает. Не помню, чтобы даже после серьезных переломов я долго валялся в койке. Один из последних случаев – как в «Монреале» за три недели восстановился после операции на колене. Хотя все говорили, что Ковалеву надо два месяца по врачам бегать.
Так вот, еду я со сломанной рукой в Северодонецк. Заселяюсь в гостиницу. А в соседнем номере со мной жил селекционер Куравлев из московского «Динамо». Об этом я только через несколько дней узнал… Сейчас пытаюсь вспомнить имя того скаута, и не могу. Еще одно свойство памяти – вычеркивать все плохое. Позже у меня проблемы с этим Куравлевым начались. Он меня пригласил в Москву, но потом сделал недвусмысленный намек: «За это нужно платить, Леша. А ты как думал?». Денег я не дал. Да и откуда их взять в 14–15 лет? Тогда он начал козни строить. Когда мой отец приезжал в Москву, Куравлев жаловался ему: мол, ваш сын тут пьет, курит, до хоккея ему дела нет. Папа, не разобравшись, мне тоже выговаривал. Такая обида меня брала, вы не представляете.
Итак, мы жили со скаутом через стенку. Виделись в коридоре. Я в гипсе с командой ходил. Катался на тренировках. Когда до конца турнира оставалась пара матчей, начал держать клюшку здоровой рукой. Потом пытался схватить двумя. Стал себе урезать гипс. Если перед соревнованиями вся рука была упакована, то к финишу что-то вроде перчатки осталось. Рвался в бой. Думал, успею. Но, конечно, не одного матча так и не провел.
Перед отъездом мы с ребятами бесились в коридоре гостиницы. Бегали, кричали. Тут Куравлев ко мне подходит: «Можно с тобой поговорить?». Я сначала испугался. Думаю, сейчас нотации читать начнет. Зашли к нему в номер. Он представился: я, говорит, селекционер, работаю на «Динамо», ищу талантливых ребят. А потом сразу шокировал: «Не хочешь поехать в Москву?»
Представляете?! Попасть в то время в «Динамо», где выступают великие игроки – это все равно, что в космос полететь! Но раз выпал шанс, почему бы ни попробовать? Я играл с ребятами на три года старше меня. Очень рано стал самостоятельным, уверенным в себе. Теперь с удивлением смотрю на нынешнее поколение, которое инфантильно и в 15 лет. Не готово сорваться в другой город, жить в одиночку, вдали от мамы-папы, домашней еды и компьютера.
Когда меня позвали в столицу, в душе появился азарт. Один буду в большом городе! Что хочу, то и делаю! В хоккей играть с мастерами! Прямо как в чеховских «Трех сестрах» в висках начало стучать: «В Москву! В Москву!».
Я опять пошел получать «добро» от родителей. Дело было весной, а Куравлев сказал позвонить ему в первых числах июня: он даст инструкции, куда и с чем ехать. Если, конечно, меня отпустят. Я-то в этом не сомневался. Но шел домой с вокзала и думал, как лучше начать разговор. Пытался подобрать слова. Понимал, что со стороны это выглядит диковато: 14-летний пацан подходит к папе с мамой и говорит, что уходит из дома. Пусть не куда глаза глядят, а в «Динамо», но тем не менее. Какой родитель отпустит своего ребенка? Подозревал, что сразу услышу: «Нет!». Но цель уже была, и я решился поставить вопрос ребром.
Подхожу к отцу: папа, так и так, я получил предложение из Москвы, вот номер телефона, просят позвонить. Отец поначалу ничего не понял. Я снова начинаю: в «Динамо», говорю, меня приглашают, в столицу хочу ехать… С папой было проще договориться, чем с мамой. Он всегда хотел, чтобы я стал спортсменом. Отказа от него я не услышал. Только кучу вопросов: «А как ты там жить будешь один?», «Сможешь ли?», «Не потеряешься в огромном городе?». Я отбивался, как мог: «Почему же один? Я в команде буду! В общежитии поселюсь, в школу стану ходить». А вот на маму мои уговоры не действовали. Она была категорически против, все время плакала. Отговаривала, как могла. Но как лошадям ставят шоры, и они рвут по прямой – так и я тогда был таким же настырным. Еще в уме держал, что у меня проблемы в секции, с тренировок выгоняют. Нет уж, в Тольятти больше делать нечего! Я просчитал: если расти в мастерстве, то нужно нацеливаться на сборную. А как тебя пригласят, если ты живешь и играешь в деревне, по столичным меркам? А в Москве я буду на виду.
В общем, расставил все точки над «ΐ». Заканчиваю восьмой класс и еду в «Динамо». Родители были вынуждены поддаться моей упертости. Отец готовил меня к Москве примерно в духе фильма «Любовь и голуби» – помните, как молодому парню перед армией разные проверки устраивали, и он по хате по-пластунски ползал? Папа каждый день меня вопросами изводил: «А в такой ситуации что будешь делать? А если вот так случится?». Перед поездкой я был так подкован, что не растерялся бы, даже если на Москву упал бы метеорит или город накрыло цунами.
В конце июня 1987 года я отправился покорять столицу. Это сейчас звучит громко. А тогда выглядело так: мы с папой собираемся на вокзал, мама по-прежнему вся в слезах. Два билета на поезд. Я уже чувствовал этот ветер свободы, взрослой жизни, в которой все решать буду самостоятельно. Но перед отъездом меня пробрал страх: а куда я, собственно, еду? Ну, хоккей, с большими людьми буду играть. А ведь тут мама с папой, как я их брошу? Да и в Москве никогда в жизни не был. Я там никого не знаю, меня никто не знает… Закружились мысли. Но я их решительно отогнал. Поцеловал маму, сказал папе: «Пошли».
Родители мои в столице если и бывали, то только проездом. Имелась провинциальная боязнь заблудиться в этом огромном бетонном муравейнике. Но инструкции нам по телефону уже дали: приезжайте, вас встретят. Из «Динамо» отправили на вокзал Андрея Николишина – моего будущего соседа по комнате в общаге. Мы в относительном спокойствии выходим из поезда. Оглядываемся. Да-а, совсем не наш жигулевский перрон, пара рельсов и один состав. Казанский вокзал, десятки направлений, море народу. Стоим на платформе. Ждем. А Николишина нет. Никто нас не встречает. Поезд уже ушел. Пошли искать телефон. Нашли. Звоним в хоккейную школу. Там говорят: ждите Николишина, он скоро будет. Я уже потом додумался, что Андрей, похоже, поезд перепутал. Составы ведь не только из Жигулевска, но и из Самары ходили.
Час стоим, два, три. Отец нервничает: «Что делать? Куда пойдем?». А у меня любопытство разыгралось, инициативу начал проявлять: «Давай метро найдем. Там станцию «Динамо». – «Да ты что? Заблудимся!». – «А что, сиднем сидеть?».
На Казанский мы приехали утром. Проторчали там весь день, ночь. И на следующее утро решили рискнуть. Спускаемся в метро! Спрашиваем граждан, как до «Динамо» доехать. Нам объясняют, что от «Комсомольской» по кольцу до «Белорусской», а оттуда с пересадкой вверх по зеленой ветке. Кое-как добрались. Шею уже ломило от московских высоток. Устали снизу вверх на них смотреть. Повезло, что нашли правильный выход.
Отправились по аллее в Петровском парке в сторону ледового дворца. Измученные дорогой, заходим в помещение под трибуной. Там тренеры сидят – Быстров, Полупанов… Докладываем: «Алексей Ковалев с отцом прибыли из Тольятти». А у них лица удивленные: «Мы думали, вы уже давно на «Водном стадионе», в динамовское общежитие заселились». Ввели в курс дела. Дали новый маршрут. Рассказали, что мои ровесники, ребята из других городов, уже приехали. Дали талоны на питание в кафе «Онега».
Все нам объяснили. И мы, уже умудренные опытом путешественники, снова спустились в метро. Нам сразу объяснили, что «Водный стадион» – это одна ветка, езжайте по ней почти до конца. Сразу увидели общагу и «Онегу». Первым, кого я встретил из ребят, был Дарюс Каспарайтис, приехавший из Электреная. Сразу стало ясно: горячий литовский парень. В коротких брюках и модных сандалиях на босу ногу. С длинной стрижкой под немца (за что Каспера тут же окрестили «Ганс»). И с браслетом вокруг кисти, сделанном из бритвенных лезвий «Нева». Настоящий панк. Я в его комнату зашел – там флаги висят: немецкий триколор, зеленый литовский (это при том, что Литва в ту пору входила в состав СССР). Но меня поселили не с ним, а со старшими ребятами.
У отца в тот же вечер был поезд. Я-то думал, он сутки со мной проведет. Но из-за того, что мы столько времени на вокзале угрохали, папе надо было уезжать. «Ладно, сын, оставайся. Я на вокзал». – «Да что ты, я тебя провожу!». – «Не надо, как потом один добираться будешь?». И он начал собираться. Слез при расставании было пролито море. Отец ушел на вокзал, за шесть часов до поезда, а я остался в общежитии.
И вот тут наступил самый жуткий момент. Мне 14 лет. Я один. В Москве. Не при делах – до начала сезона еще три дня. Как щенок, которого в воду бросили: барахтайся, плыви. Предательская мысль подкралась: «На фиг мне это нужно? Домой надо, к маме и папе». Щемящая тоска напала. Так захотелось к родному человеку, что я решил: еду на Казанский! Провожу отца и себя заодно проверю – не потеряюсь ли в Москве? А что, в кровати лежать и в потолок глазеть что ли?
Я побежал в метро, добрался до вокзала. Папа очень удивился, обрадовался. Потусовались на станции, пока поезд не пришел. Проводил его до вагона. Без слез опять не обошлось. Но отец уже спокойнее был. Видит, есть во мне самостоятельность. Не пропадет парень!
Когда в «Динамо» начались тренировки, мне стало проще. В школу пошел. Время убивалось, дурные мысли в голову уже не лезли. С ребятами подружился. Со мной в комнате сначала пять человек жило. Апотом нам предложили на второй этаж перебраться – к лыжникам, фигуристам. У них обжитые компании, все делают сообща, своя плитка, готовка. Почти семейная обстановка. Там одна комната освободилась. Мы туда втроем и переехали – я, Сергей Ким и Андрей Николишин.
Обустраивали нашу «квартиру». Вытаскивали фанеру из шкафа. В стену вбивали гвоздь, делали веревочные петли и вставляли в них доску. Получалась висячая полка для зубных щеток и будильника. Кому-то из нас родители привезли маленькую плиту, чтобы кипятить чай. Покупали еду. Первое время мои родители присылали деньги… Хорошо заселились. И тут нас выгонять начали – вернулись лыжники, которые раньше в этой комнате жили. Мы ни в какую. Но все-таки пришлось покидать завоеванную территорию – отправились мы в новое крыло общежития, которое восстановили после пожара.
Снова поселились втроем, восстановили обстановку, вместе ужинали. Забавно было – Каспарайтис и старшие ребята жили в другом крыле на первом этаже. Они знали, что у нас всегда есть что-нибудь покушать. Мы готовим, а сами в окно посматриваем – бац, опять Каспер через дорогу бежит. Запираемся. Гасим свет, притаились. А Каспарайтис кулаками в дверь барабанит и кричит: «Открывайте! Я все равно знаю, что вы там!». Мы пускали его, Влад Бульин приходил. Конечно, угощали. Никто никого не объедал, сообща делились продуктами.
Туалет и душевая были общими, на первом этаже. Со второго идешь, ничего не видно. Держишься за стенку, на ощупь. А как днем стирать вещи? Я изобрел хитрый способ – заходил в душ… в спортивном костюме и мылил его на себе.
Когда столько подростков вместе живет, шалопайство обязательно проявится – это как в «Республике Шкид». Холодильник у хоккеистов был один на всех. Какому-то парню перед днем рождения прислали кремовый торт. Ночью кто-то умный слопал все, что было в коробке, и додумался поставить в нее старые ботинки. Утром возник серьезный скандал.
Так и жили. Занимались хоккеем, вели быт. Ходили на теннисные корты, которые находились по соседству. Играли в волейбол. Николишин с Кимом частенько ночевали в Бирюлево, в квартире у своего друга Ибрагимова. А я оставался в общаге один. Возвращаешься домой, открываешь дверь комнаты… И слышишь, как по полу разбегаются крысы. Первый раз мы их заметили, когда достали из заначки пакет с рисом. Он был изъеден наполовину. Николишин нашел дырку, которую крысы прогрызли в плинтусе. Взял намокшее печенье, смешал со стеклом. Мы его туда бросили и заткнули нору палкой. Ночью под полом стоял дикий визг. А мы боялись, что крысы сгрызут палку, выскочат и от бешенства на нас набросятся. Представляете, как было страшно там жить одному? Однажды я зашел и увидел в лунном свете здоровенную крысу. Она сидела в центре комнаты, не двигаясь, смотрела на меня и нисколько не боялась. Я топнул ногой, прогнал. Но в ту ночь не сомкнул глаз, укрывшись одеялом с головой.
Впрочем, о бытовых проблемах тогда никто не думал. Все понимали, зачем мы собрались со всего Союза в этой общаге на «Водном». Чтобы играть в «Динамо» и стать настоящими мастерами. Ради этой цели можно было перетерпеть все.