Агент Абвера - читать онлайн

Глава 2 Две обители

Над столицей с хмурого неба сеялся первый снег, редкие удары колокола Смоленского собора Новодевичьего монастыря звали паству к вечерне.

Основанная великим князем Василием III четыре века назад, обитель, куда впоследствии Рюриковичами с Романовыми[21] насильно ссылались их опальные жены и где их обращали в инокинь[22], с приходом большевиков стала филиалом Исторического музея, но небольшая часть насельниц[23] в ней осталась. Сохранился и приют для бездомных, в том числе дворянского сословия, потерявших в годы революции своё жилье.

В первый же день войны митрополит Московский и Коломенский Сергий отслужил в Богоявленском кафедральном соборе воскресную литургию, призвав верующих и весь русский народ дать отпор фашистской нечисти, а после разослал аналогичное воззвание «Пастырям и пасомым Христианской Православной Церкви» по всем прихо дам. Власть это оценила и дала разрешение открыть ранее закрытые в стране храмы с проведением в них богослужений.

Садовской Борис Александрович (22 февраля 1881, Ардатов, Нижегородская губерния, Российская империя – 5 марта 1952, Москва, СССР)

По аллеям и тропинкам обители на звуки колокола группами и поодиночке шли верующие, как правило, старики и люди средних лет, чтобы вознести Господу свои молитвы за сражавшихся на фронтах родных и близких. В их числе следовал и Демьянов, в зимнем суконном шлеме со звездой, длинной комсоставской шинели, перетянутой ремнями, и с небольшим саквояжем в руке. Миновав собор, он свернул в боковой проход и спустя короткое время спустился по ступеням в притвор[24] Красной церкви.

Уже вторую неделю «Гейне» общался с членами «Престола», в круг которых его ввел их близкий друг, являвшийся агентом НКВД с псевдонимом «Старик». Он состоял при Историческом музее реставратором и, помимо основной деятельности, наблюдал за всеми, кто жил в монастыре.

Демьянов был представлен князю и Садовским как человек монархических взглядов и дворянин, а еще почитатель таланта Бориса Александровича.

На первой же встрече молодой человек весьма понравился Надежде Ивановне, весьма импозантной даме, когда галантно поцеловал ей руку и выдал несколько комплиментов.

– О, мон шер, – жеманно сказала она с прононсом, – в вас чувствуется благородное воспитание.

– Немного есть, – улыбнулся Александр. – Я из старинного рода атамана Головатого[25], отец был царским казачьим офицером, а мать выпускница Бестужевских курсов.

– Они живы?

– Увы. Отец умер от ран, полученных на германском фронте в пятнадцатом, мама проживает в Ленинграде.

– Чем занимаетесь, молодой человек? – близоруко щурясь, поинтересовался Глебов.

– Работаю инженером-электриком на «Мосфильме».

– Любите кинематограф?

– Весьма, но больше поэзию серебряного века, например, это…

И с пафосом прочитал:

– с горечью завершил последние строки.

– Браво, браво, – захлопала в ладони Надежда Ивановна, а все это время молчавший Садовской умилился: – Да это же мой «Николай Первый»! А что еще знаете?

– Из ваших стихов практически все, они достойны восхищения.

– Спасибо, весьма тронут, – порозовел бледными щеками литератор.

Потом все вместе пили чай с крыжовенным вареньем и долго беседовали о прежних добрых временах и тревожном настоящем. А еще нелестно отзывались о советской власти, уповая на грядущие перемены.

С того дня Александр начал часто бывать в компании былых аристократов, став своим человеком. В один из вечеров, когда играли за столом в вист[26], князь, в очередной раз сдавая карты, поинтересовался, как Александр относится к большевикам.

– Большевики, Юрий Петрович, лишили меня будущего. Как я, по-вашему, должен к ним относиться?

– А к немцам? – поднял на него выцветшие глаза литератор.

– Нормально. Они цивилизованная нация и несут России освобождение.

– Мы тоже так считаем, – рассматривая в руках взятку, сказала бывшая фрейлина, а князь тяжело вздохнул: – Жаль, не можем им помочь.

На следующее утро, встретившись с Судоплатовым на явочной квартире, «Гейне» рассказал о состоявшемся разговоре, и тот усмехнулся:

– Этого следовало ожидать. Так что переходим к завершению внедрения…

Миновав длинный ряд глухих дверей в мрачном сводчатом коридоре, по которому изредка шмыгали похожие на ворон монахини, Александр остановился у предпоследней и постучал в нее костяшками пальцев.

– Да, – неясно послышалось изнутри, он открыл и вошел в просторную келью.

Садовской в свете семилинейной[27] лампы что-то писал, сидя в инвалидной коляске, а его жена, расположившись напротив, неспешно раскладывала пасьянс[28]. При виде Александра в красноармейской форме оба открыли рты.

– К-как прикажете вас понимать? – сглотнул слюну литератор, а Надежда Ивановна побледнела.

– Да не пугайтесь вы так – успокоил чету гость. – Меня призвали в армию, отправляют на фронт, зашел с вами попрощаться.

– Ах вот оно что, – первой опомнилась дама, и на ее лицо вернулись краски жизни. – Милости просим, Саша, раздевайтесь.

Демьянов, расстегнув портупею, повесил шлем с шинелью на крючок, а потом с саквояжем в руке прошел к столу, куда поочередно выложил качалку колбасы, пару банок сардин в масле, батон и в завершение поставил засургученную бутылку водки.

– Купил по случаю у знакомого директора гастронома.

– И кто вы по званию? – покосился Борис Александрович на его алые петлицы.

– Младший лейтенант связи, буду воевать в пехоте. А почему не видно Юрия Петровича? – оглянулся по сторонам.

– Одну минуту, – покатился Садовской к тихо потрескивающей дровами голландке, взял прислоненную рядом кочергу и несколько раз стукнул в боковую стену.

Вскоре за дверью зашаркали шаги, она, чуть скрипнув, отворилась, в проеме появился князь в толстовке и обрезанных валенках на ногах. В отличие от Садовских, виду гостя он не удивился и, пожав тому руку, изрек:

– Значит, все-таки призвали?

– На днях получил повестку, – ответил Александр. – Решил зайти к вам попрощаться, а потом сразу к себе в часть.

– Что-что, а заставить за себя воевать они умеют, – хмыкнул бывший предводитель дворянства. – Сучье племя.

– Фу, нехорошее какое слово, князь, – сморщила нос жена литератора.

– Какое племя, такое и слово, – пробурчал тот.

Затем Демьянов помог Надежде Ивановне накрыть стол, откупорив бутылку, разлил водку по стаканам и поднял свой:

– За победу, господа!

– Чью? – уставились на него три пары глаз.

– Тех, кого мы ждем, – и князь осушил свой стакан в три глотка.

Литератор с князем повторили, Надежда Ивановна чуть пригубила. Стали закусывать консервами и пахнущей чесноком краковской.

– Так получается, будете против них воевать? – сжевал очередной ломтик Глебов.

– Совершенно верно, – разлил Демьянов оставшуюся водку. – До первого, так сказать, боя.

– А потом? – тихо вопросила Надежда Ивановна.

Вместо ответа тот пробежал пальцами по столу.

– За это и выпьем, господа – заговорщицки сказал князь. И поднял стакан: – Прозит[29].

Затем крякнул «Хорошо» и занюхал горбушкой батона.

Настроение у всех заметно улучшилось, а когда перешли к чаю, вскипевшему на плите, литератор поочередно взглянул на жену с князем (те согласно опустили глаза) и вплотную придвинулся к Александру.

– Если у вас получится, а мы будем за то молиться, передайте на той стороне, что мы ждем их, а если понадобится какая помощь – сделаем всё, что в наших силах.

– Именно так, – решительно кивнули бывшая фрейлина с князем.

– Нынче в Германии в фаворе мой давний знакомый Кнут Гамсунг[30], – мечтательно сказал Садовский. – Нас познакомил Блок во время его приезда в Россию, и мы даже одно время состояли в переписке. Вот бы передать ему привет.

– Где-то там и друг моей юности полковник Улагай, – томно вздохнула супруга. – Но это всё в прошлом. А вот если в случае удачного исхода от вас придет весточка, мы будем очень рады, – бывшая фрейлина мигнула пушистыми ресницами на Демьянова.

– Или человек с паролем – многозначительно добавил князь, вздев вверх палец.

– И каков пароль?

– «Пути Господни неисповедимы», – приблизил вплотную голову.

– Я запомню, – утвердительно кивнул Демьянов. – А что за полковник Улагай? – обратился к даме. – Это не тот, что командовал Кубанской армией у генерала Врангеля?

– Однофамилец, – мечтательно сказала та. – Его звали Кучук, из знатного черкесского рода, близкий друг албанского царя, сейчас где-то в Югославии.

– Ясно.

Спустя еще час Демьянов покинул «единомышленников», сославшись, что в двадцать три часа нужно быть в части. На прощание бывшая фрейлина благословила Александра, литератор крепко пожал руку, а захмелевший князь облобызал в обе щеки.

Выйдя из монастыря тем же путем, Демьянов миновал площадь перед главным входом и свернул в ближайший переулок, где его ждал автомобиль, за рулем которого сидел Маклярский.

– Ну как? – поинтересовался он, когда хлопнув дверцей, «Гейне» уселся рядом.

– Все идет по плану, они даже благословили меня на переход к немцам.

– Зашевелились тараканы, – хмыкнул старший лейтенант и, провернув ключ, включил зажигание. «Эмка», заурчав мотором, тронулась с места, набрала ход и в сгущавшемся мраке понеслась к центру. В приглушенном свете фар кружились снежинки, по асфальту низко мела поземка.

– Да, ранняя в этом году зима, – переключил скорость оперативник.

– И к тому же морозная, – поплотнее укутался в шинель «Гейне».

– Кстати, ты не читал в «Красной Звезде» очерк «Завещание двадцати восьми павших героев»?

– Нет. О чем он?

– О подвиге роты солдат генерала Панфилова. В ноябре, как известно, фашисты вышли к Волоколамскому шоссе, до Москвы оставался последний рывок. На этом участке оборону держала стрелковая дивизия генерала Панфилова и конница Доватора.

Артиллерии у них практически не было, и когда немцы ввели в бой полсотни танков, против них выдвинули заслон из роты бойцов вооруженных стрелковым оружием, гранатами и ПТР[31]. Бой был страшный. Пройти фашисты не смогли, герои сожгли пятнадцать бронированных машин и уничтожили до роты пехоты. Двадцать восемь из них погибли.

– Да, то настоящие герои, – откликнулся напарник. – Я бы, наверное, так не смог.

Миновав Белорусский вокзал, затемненный и с безлюдной привокзальной площадью, выехали на пустынное Ленинградское шоссе, по которому изредка проезжали грузовые автомобили с бойцами в кузовах или грузами. Вскоре высотные дома с темными, заклеенными крест-накрест белыми полосами окнами закончились. У последнего дома стояли противотанковые ежи и зенитный пулемет-спарка, здесь у них проверили документы.

– Все нормально, можете следовать дальше, – махнул рукавицей старший поста в сторону полосатого шлагбаума. Один из бойцов в тулупе поднял его, автомобиль сделал между надолбами зигзаг и стал, урча, набирать скорость.

Теперь за стеклами была сплошная темень, лучи света высвечивали лишь местами разбитую гусеничной техникой, уносящуюся под колеса дорогу. Через десяток километров по сторонам возник высокий густой бор, а потом с левой стороны потянулся двухметровый сплошной забор с заиндевелой колючей проволокой поверху.

Автомобиль сбавил скорость и через пару сотен метров подвернул к дощатому стационарному КПП, дал короткий сигнал. Хлопнула входная дверь, к машине зарысил в синей фуражке и ватнике, придерживая кобуру на поясе, сержант. Маклярский, опустив стекло, предъявил развернутое удостоверение. Сержант, подсвечивая фонариком, молча прочел и поспешил обратно. Через минуту створки металлической глухой двери с легким шорохом открылись, машина въехала на обширную территорию. Это был особо секретный объект высшей школы Наркомата Внутренних Дел СССР для подготовки разведчиков и диверсантов, забрасываемых в глубокий тыл врага. На местном жаргоне он звался «обитель».

Свернув от КПП в одну из нескольких, проложенных в бору аллей, «эмка» подкатила к двухэтажному, с мезонином деревянному коттеджу под соснами и, не глуша двигатель, остановилась у входа.

– Ну, давай, Саша, отдыхай, – пожал руку Демьянову старший лейтенант, – а я назад в Москву, еще есть работа.

Хлопнув дверцей Александр вышел из кабины и проскрипел по снегу к крыльцу коттеджа, а машина, развернувшись, мигнула подфарниками и исчезла во мраке.

Внутри, в холле с задернутыми плотными шторами окнами и приглушенным светом, от высокой кафельной печи шло тепло, пахло сосновой смолою. Пошаркав сапогами по коврику у входа, Александр поднялся на второй этаж с коротким, в обе стороны коридором, остановился у одной из филенчатых дверей и, достав из кармана ключи, отпер номер.

Здесь он жил с того момента, как руководством «Мосфильма» был отправлен в длительную командировку в Алма-Ату, и проходил перед заброской специальную подготовку. Доставив «Гейне» первый раз на объект, Маклярский подмигнул: «Сейчас будет сюрприз», и он превзошел все ожидания.

Инструктором по подготовке оказался старый знакомый Рудольф Абель. Учитель с учеником тепло обнялись, но вопросов друг другу не задавали, что было обычным в их профессии.

Абель, из семьи российских немцев, имел блестящее образование, знал несколько языков и с 1927 года являлся кадровым сотрудником Иностранного отдела ОГПУ. Работал в нелегальных резидентурах Норвегии и Великобритании, где успешно занимался сбором разведданных, а еще был высококлассным радистом и знатоком шифров.

В годы ежовщины его карьера ненадолго прервалась, а затем возобновилась внутри Союза. Теперь Рудольф Иванович готовил на специальном объекте разведчиков, диверсантов и партизан для заброски в тылы противника. Их находилось здесь несколько десятков, все были на казарменном положении и проживали в таких же коттеджах, как Александр, упрятанных в бору. Занятие проводились в двух кирпичных двухэтажных зданиях со специально оборудованными классами, спортзалом и подземным тиром, а также на открытом полигоне. В классах читались специальные дисциплины, на полигоне и в тире велись практические занятия.

Курс подготовки был напряженный, по двенадцать часов в сутки, с перерывами на обед и ужин, длился он в зависимости от специализации от одного до трех месяцев. Общение меж курсантами сводилось до минимума, фамилий друг друга не знали, обходились вымышленными именами.

Имевший необходимый оперативный опыт Демьянов под руководством Абеля активно осваивал работу на передатчике. Особое внимание инструктор уделял работе на ключе на слух, правилам выхода на связь с разведцентром, методам шифровки и дешифровки радиограмм.

Дело облегчалось тем, что в свое время «Гейне» закончил три курса Ленинградского политехнического института по специальности инженер-радиомеханик. Уже спустя месяц он уверенно принимал и передавал двести знаков в минуту, в совершенстве знал рацию, основы и приемы шифрования.

Рудольф Иванович Абель (настоящее имя Вильям Генрихович Фишер), 11 июля 1903, Ньюкасл-апон-Тайн, Великобритания – 15 ноября 1971, Москва, СССР

Еще два инструктора занимались с ним подрывным делом, огневой подготовкой и рукопашным боем. Здесь все шло тоже достаточно неплохо, поскольку Александр был активным членом спортивного общества «Динамо» и «Ворошиловским стрелком»[32].

Помимо названного, его ознакомили в спецчасти с имевшимися там документами о структуре Абвера и гестапо, основными формами и методами их деятельности. В январе 42-го курс подготовки завершился, и на явочной квартире в Москве Судоплатов провел с «Гейне» подробный инструктаж.

Он касался порядка переброски агента в тыл немцев посредством сдачи в плен, акклиматизации и последующих действий.

– Главное, чтобы они поверили тебе, – попыхивая папироской, щурился от дыма начальник. – И заглотнули наживку, она весьма заманчивая. При этом учти, будет обязательно проведена проверка, и, уверен, не одна, Абвер это умеет.

– Легенда у меня реальная – путь проверяют, – пожал Александр плечами.

– Это да, – затушил окурок в пепельнице Судоплатов. – Я имею ввиду и другое, проверку на лояльность.

– В смысле?

– Тебе могут предложить расстрелять нашего пленного командира, комиссара или бойца. Что скажешь на это? – пытливо заглянул в глаза.

– Н-не знаю, – чуть побледнел агент.

– Расстреляешь, – жестко сказал начальник. – Или все дело насмарку. Это понятно?

– Но ведь то советский человек?

– Теперь нет. Всякий попавший в плен – изменник Родины и враг, как определил товарищ Сталин. Тебе ясно? – Судоплатов чуть подался вперед.

– Ясно, – зло блеснул глазами Демьянов. – Расстреляю.

– Правильный ответ, – встал из-за стола старший майор. – Ночуешь здесь, всё, что нужно, в квартире есть. Завтра в пять утра за тобой заедет Маклярский. Ну, желаю удачи, до встречи, – крепко тряхнул руку.

Когда он оставил квартиру, Демьянов долго не мог уснуть. За время секретной службы убивать ему приходилось – заброшенного в конце тридцатых диверсанта, отказавшегося сдаться. Здесь же было совсем другое. Но выбора не оставалось.