Это началось ясным мартовским утром, когда за окнами отчаянно звенела первая весенняя капель. Елизавета Дубровская завтракала на кухне в обществе своего мужа и, отхлебывая из чашки уже остывший чай, вяло соображала. Сколько лет она замужем? Неужели только шесть? Много это или мало? Много, если учесть, что ей уже тридцать и она еще не обзавелась детьми. С другой стороны, шесть лет – не срок для того, чтобы превратиться в старозаветную пару и сидеть за столом молча. Андрей был погружен в чтение газеты и словно даже не замечал, что с ним рядом находится молодая и интересная женщина, которая нуждается в его внимании больше, чем кто-нибудь из его партнеров по фармацевтическому бизнесу. Но Андрей Сергеевич был не способен оторваться от газетных столбцов, улыбнуться ей или даже просто протянуть через стол свою руку для дружеского пожатия. Он даже пару раз промахнулся, пытаясь попасть вилкой в яичницу. Это явно указывало на то, что проблемы его милой жены представлялись ему куда более далекими, чем политическая ситуация на Ближнем Востоке.
Дубровская делала вид, что просматривает свои бумаги. Правда, вместо этого она исподтишка изучала сосредоточенное лицо мужа и гадала, уделит ли он ей несколько минут своего драгоценного времени, или же ей придется ехать на работу, кинув ему напоследок дежурное: «Пока!»
Она пару раз демонстративно вздохнула, брякнула ложкой по блюдцу. Никакого результата! Оставалось гадать, не объявилась ли у них в Палестине парочка родственников, судьба которых сейчас не дает покоя ее супругу. Отчаявшись привлечь его внимание, Лиза просто бросила ему через стол сложенный вчетверо тетрадный лист.
– Мне хочется знать, что ты об этом думаешь, – сказала она.
Супруг покосился на неопрятную бумажку, но газету все-таки отложил. Его мать могла гордиться сыном. Андрей с детства был приучен внимательно относиться к женским просьбам.
Он развернул лист.
– «Уважаемая Елизавета Германовна! Вы – моя последняя надежда», – прочел он и тут же брезгливо сморщился. К аромату кофе явно примешался какой-то посторонний отвратительный запах. Нетрудно было догадаться, что его источником было письмо.
– Господи! Несет, как из помойки. Где ты это взяла, Лиза?
Дубровская нетерпеливо махнула рукой:
– Ты читай, читай!
– Могла хотя бы подождать, когда я закончу есть, – обиженно пробормотал супруг и погрузился в чтение письма.
«Уважаемая Елизавета Германовна! – бежали вниз торопливые строчки. – Вы – моя последняя надежда. Меня обвиняют в убийстве жены, которого я не совершал. Ника свела счеты с жизнью. Это было ее решение. Само предположение, что я могу быть причастен к ее смерти, – нелепость, ведь она – единственная женщина, которую я любил и продолжаю любить до сих пор. Я очень рассчитываю на вашу помощь и буду искренне признателен, если вы не оставите мое письмо без ответа. Но вы – успешный адвокат, и если вам не захочется взять на себя мою защиту, зла на вас держать я не буду. На всякий случай... меня зовут Виталий Бойко».
Дубровская могла цитировать письмо наизусть, но ей хотелось знать, что думает обо всем этом ее супруг. Андрей не спеша отложил бумагу в сторону.
– Что же, ты становишься популярной, – произнес он весьма бесцветно. – Мои поздравления.
– Это все, что ты можешь мне сказать?! – удивилась Лиза. Она была вправе рассчитывать на нечто большее, чем этот скупой комментарий, в котором даже поздравления казались ей неестественными и сухими.
– А что ты хотела услышать? – поднял бровь Андрей. – Это дело вполне в твоем вкусе. Не нужно быть провидцем, чтобы предсказать, чем ты будешь заниматься ближайший месяц. Конечно, ты сломя голову кинешься на помощь этому Бойко. К тому же всегда приятно, когда тебя причисляют к разряду «успешных адвокатов».
– А у тебя есть какие-то возражения на этот счет? – возмутилась Лиза. Она уже жалела о том, что продемонстрировала мужу адресованное ей письмо, ведь ей было известно наперед все, что он скажет.
– Ты – замечательный адвокат, – подтвердил муж, но в его устах признание ее заслуг почему-то не звучало как комплимент. – Ты могла бы добиться успеха, если бы дела, которыми ты занимаешься, приносили тебе пользу...
– ... материальную, – язвительно продолжила Дубровская.
– А почему бы и нет? – удивился супруг. – Адвокат живет за счет своих клиентов, и его труд должен хорошо оплачиваться. Ты уже отдала свой долг обществу, восемь лет защищая сирых и убогих. Сейчас ты встала на ноги, обзавелась собственным офисом. Теперь ты можешь диктовать свои условия и подбирать для себя достойных клиентов.
– Таких, которых нашел для меня ты, – заметила Лиза, имея в виду известного бизнесмена Лыкова, которого направил к ней супруг неделю назад. Речь шла о крупном бракоразводном процессе, где разделу подлежало совместно нажитое супругами имущество, стоимость которого исчислялась десятками миллионов рублей.
– Не знаю, чем тебе не нравится Лыков, – поджал губы Андрей, словно читая мысли своей второй половины. – Во всяком случае, он никого не убил. Он всего лишь желает оставить при себе свой бизнес и немного умерить аппетиты жены, которая некогда вышла за него замуж по расчету. В конце концов, он готов оплачивать твои услуги. В письме, которое ты получила, смею заметить, о финансовой стороне дела не сказано ни слова. Должно быть, этот Бойко рассчитывает, что ты будешь заниматься его делом исключительно из собственного интереса.
Андрей был абсолютно прав, и у Дубровской мелькнула мысль, не хитрил ли автор письма, причисляя ее к сообществу «успешных адвокатов», с расчетом не платить за ее работу. Конечно, многие коллеги считали ее женщиной состоятельной. Как-никак она была женой Андрея Мерцалова, «мистера Анальгина», как называли его некоторые. Андрей возглавлял крупную фармацевтическую компанию и считался успешным бизнесменом от медицины. Он занимался производством и продажей лекарственных и химических препаратов, духов, витаминов, лосьонов; владел целой сетью аптек и медицинским центром. Мерцалов отлично знал свое дело и без труда мог бы читать лекции по технологии производства любого из своих товаров: от антикоррозийной пленки до современных чудо– пилюль против рака. Все, к чему бы он ни прикасался на протяжении последних десяти лет, было обречено на успех и сулило немалую финансовую выгоду. Понятно, что при своем достатке он мог бы позволить жене заниматься всем, чем она пожелает. Он не упрекал бы ее даже в случае, если бы она вела светскую жизнь: ходила бы на приемы и вечеринки, просиживала дни напролет в салонах красоты, спускала его деньги в модных бутиках. Это было бы, по крайней мере, объяснимо и традиционно для людей его круга. Но Мерцалов не мог взять в толк, откуда у Елизаветы взялась такая странная тяга к загадкам и расследованиям. Причем чем хитроумнее была задача, тем азартнее становилась его жена, направляя потоки колоссальной энергии на защиту человека, в карманах которого зачастую гулял ветер. С экономической точки зрения это было крайне невыгодно, если вообще не глупо. Мерцалов считал бездумным растрачивать бесценный юридический дар супруги на дела, подобные предложению этого прохвоста Бойко. Об этом он не стеснялся ей говорить, особенно в последнее время, когда Елизавета благодаря его стараниям стала хозяйкой собственного адвокатского офиса.
– Я не отказываюсь вести дело Лыкова, – словно оправдываясь, говорила Дубровская. – Оно тоже по-своему интересно, но мне нужно нечто большее, чем определение долей супругов в совместно нажитом имуществе. Я люблю интригу, захватывающие повороты расследования.
– И это ты рассчитываешь получить здесь? – скептически произнес Андрей, кивая на отброшенное в сторону письмо. На его взгляд, он обеспечил жене просто фантастические повороты сюжета по разделу бизнеса между супругами. Бог весть, почему она занимается этим с такой неохотой?
Вместо ответа Дубровская взяла письмо Бойко и вдохнула в себя отвратительный запах желтоватой бумаги в клеточку.
– Оно написано в следственном изоляторе, – пояснила она с таким выражением, словно пыталась определить обонянием компоненты самых изысканных духов. – Автор письма – человек, безусловно, воспитанный и интеллигентный. Это можно понять по стилю письма и безукоризненной грамотности. Все знаки препинания находятся на своих местах. Должно быть, он получил высшее образование. Бойко определенно не занят в бизнесе, обладает средним достатком. Вероятно, у него нет детей или других родственников, которым была бы интересна его судьба. Он – человек творческой профессии, увлекающийся, страстный по натуре. Скорее всего, ему где-то в районе тридцати лет.
Андрей хмыкнул, словно аналитические способности жены не произвели на него никакого впечатления.
– Берешь пример с Шерлока Холмса? – спросил он. – А что ты скажешь на то, что твоему Виталию Бойко двадцать восемь лет? Он окончил медицинский институт и работает по специальности врачом в окружном онкологическом диспансере. Посредственный специалист без научных званий и прочих регалий. Более года назад он заключил скоропалительный брак с актрисой Вероникой Песецкой, женщиной состоятельной, но очень больной. На настоящий момент этого прохвоста Бойко обвиняют в убийстве жены, и, на мой взгляд, небезосновательно.
Произнеся эту маленькую речь, Мерцалов, весьма довольный собой, откинулся на стуле. Он ожидал реакции Елизаветы.
Дубровская схватила письмо и, часто моргая, уставилась в неровные строчки, написанные стремительным почерком. Она поворачивала лист так и эдак, но все равно не смогла взять в толк, откуда Андрей взял такие сведения. Может, она что-то пропустила?
– Ты шутишь? – спросила она подозрительно.
Насладившись произведенным эффектом, Андрей кинул ей газету, которую изучал полчаса назад.
– Читай, там все написано, – сказал он.
Заголовок статьи на третьей странице был набран крупным жирным шрифтом: «Врач-убийца ждет возмездия...»
«Врач... Слово короткое и емкое, включающее в себя нашу боль и нашу надежду. Человек, который первым приветствует наше появление в этом мире, заботится, лечит, предостерегает. Он причиняет боль только для того, чтобы предотвратить большее зло: искоренить опасную болезнь, спасти нас, вытащить с того света, сказать слова утешения, если надежды уже нет. Можно ли поступить более цинично по отношению к этому святому долгу, кроме как использовать свои знания и умения для того, чтобы умышленно лишить человека жизни? Врач окружного онкологического диспансера Виталий Бойко знает ответ на этот вопрос. Сталкиваясь каждый день с болью и жалобами людей, сраженных страшным недугом, он быстро осознал, что путь к богатству и благосостоянию тянется не по больничному коридору. Но, как человек предприимчивый и энергичный, он сделал ставку на удачу и... не прогадал. Его жертвой стала сорокалетняя актриса и бизнес-леди Вероника Песецкая, которую молодой врач заприметил среди пациентов диспансера. Не являясь лечащим врачом женщины, Бойко тем не менее сумел завоевать ее расположение и доверие. Онкологический диспансер – место не самое типичное для любовных романов между пациентом и врачом. Однако за головокружительной love-story Бойко наблюдал медицинский персонал учреждения и даже некоторые пациенты. Ловкому молодому повесе потребовалось около четырех месяцев, чтобы «окрутить» невесту, и еще месяц для того, чтобы заключить с ней брак и позаботиться о завещании в свою пользу. Почему такая разумная и здравомыслящая женщина, как Вероника Песецкая, стала жертвой любовной авантюры, остается только догадываться. Увы! Сама она об этом уже не расскажет. Пять месяцев назад Вероника скончалась от смертельной инъекции у себя дома. Поначалу причиной ее смерти считали самоубийство. Женщина находилась в серьезной стрессовой ситуации, вызванной обнаруженным у нее заболеванием – раком. Проведенная операция по удалению груди лишь только усугубила душевный кризис пациентки. В эту драматическую пору жизни актрисы рядом с ней оказался человек холодный и расчетливый, который решил извлечь массу пользы для себя лично. Виталий Бойко ввел потерпевшей смертельную дозу инсулина и стал наследником состояния, оставшегося после смерти Песецкой. Однако родственники и знакомые Вероники, как, впрочем, и работники правоохранительных органов, ведущих расследование по делу, надеются на суровый приговор для врача-оборотня».
Дубровская дочитала заметку и перевела дух.
– Ну, как? – насмешливо осведомился супруг. – Тебя еще не тошнит?
– На первый взгляд все выглядит отвратительно, – подтвердила Лиза. – Убийство беззащитной женщины, сраженной раком, – само по себе событие возмутительное. Но если представить себе, что его совершает злодей в белом халате, а по совместительству еще и муж пациентки, – это уже сенсация. Общественное мнение без боя переходит на сторону обвинения.
Мерцалов внимательно поглядел на жену. Что-то в ее взгляде говорило ему о том, что она беседует с ним не совсем искренне. Может, всему виной были золотистые искорки веселья, которые плясали в ее темных глазах, когда она улыбалась?
– Только не говори мне, что уже видишь в этом деле другую, светлую сторону, – предупредил он ее. – Не понимаю только, откуда у вас, адвокатов, такое неистребимое желание говорить все наоборот? Называть черное белым?
– Наверняка это потому, что истина всегда находится где-то посередине, – улыбнулась Дубровская. – В любом споре всегда нужно выслушать обе стороны. Заметку в газету писали точно под диктовку прокурора. Версией Бойко никто интересоваться не стал.
– У тебя в руках письмо этого прохвоста, – напомнил Андрей. – Что-то мне не кажется, что он спешит раскрыть тебе душу. Может, он рассчитывает на то, что тебе удастся за него придумать что-то мало-мальски похожее на правду?
– Виталий надеется на личную встречу. Зачем исповедоваться адвокату, который еще не решил, возьмет он на себя защиту или нет?
– И ты собираешься с ним встречаться? – со священным ужасом в глазах спросил Мерцалов. – Господи, Лиза, ты пойдешь к нему в тюрьму?
Дубровская вздохнула.
– Напомню тебе, что по роду своей работы я только и хожу в тюрьму к ворам, разбойникам, насильникам и убийцам, – просто сказала она. Ее всегда веселило непонимание, с которым некоторые люди, включая ее собственного мужа, относились к профессии адвоката. «Ну, скажи, как ты можешь защищать такого подлеца?», «Неужели у всех адвокатов такие расплывчатые моральные принципы? Какой ужас!» Странно, но никто не спрашивает врача, как он может лечить заразного пациента; приятно ли ему осматривать гнойные раны, изучать содержимое ночной посуды. Есть издержки профессии, с которыми приходится считаться.
– Я – тоже по специальности врач, – словно отвечая на мысли жены, пояснил Андрей. – Не обнаружив в себе ни сил, ни желания лезть руками под потные рубашки, я нашел себе нишу, в которой прекрасно себя чувствую. При этом – заметь! – я помогаю людям.
– Ты предлагаешь и мне найти такую нишу?
– Разумеется! Тебе вовсе не обязательно дышать вонью следственных изоляторов. Есть немало дел в юриспруденции, на которых можно делать деньги. Это высококвалифицированный, интеллигентный труд. Это тебе не какая-нибудь там «Мурка» с выходом! Займись гражданскими делами, арбитражем, наконец. Сбрось к черту всю эту блатную романтику!
– Я уже слишком взрослая, Андрей. И романтика здесь совсем ни при чем. Мне просто нравится этим заниматься.
– Не говори ерунды, Лиза. Тебе хочется защищать этого проходимца, который ради дома, спального гарнитура и дюжины серебряных ложек убил несчастную женщину? У тебя это вызывает интерес? Опомнись!
– Я не первый год работаю адвокатом, – строго напомнила Дубровская. Ей не нравилось, когда ее увлеченность путали с болезненной манией. – Я знаю, о чем говорю. Помнишь писательницу Данилевскую, которую судили за убийство лучшей подруги? Якобы женщины не смогли поделить одного мужчину? Какая нелегкая задача стояла передо мной тогда: убедить всех, кто еще до суда вынес свой приговор, в том, что писательница невиновна. А как выглядел в глазах публики известный адвокат Лещинский, в постели которого обнаружили задушенную секретаршу? Какой нелепой казалась всем его линия защиты: девушку-де задушил кто-то другой, кто во время их занятий любовью прятался под кроватью. Да все смеялись ему в глаза. Надо же придумать такое! А дело бедного альфонса Димы Сереброва, обвиняемого в убийстве немолодой, но богатой жены? Забыл? А дело Аркадия Соболева, презренного насильника, который, оказывается, никого не насиловал? Ты помнишь?
– Я помню, помню. Не понимаю только, зачем ты мне сейчас о них говоришь? У нас что сегодня, утро воспоминаний? – раздраженно бросил Андрей. Его жена почитала всех этих людей, как близких родственников. Он удивлялся, почему она до сих пор не украсила их портретами стены своего офиса.
– Я говорю тебе о них сейчас как о людях невиновных, имена которых еще до суда смешали с грязью. Где гарантии того, что Виталий Бойко не станет членом их команды?
– Тебя послушать, так все, кого привлекают к ответственности, невиновны! Насколько я помню, обвинительных приговоров в твоей копилке было на порядок больше.
– Да, это так! Но это не повод, чтобы называть человека преступником еще до суда. По крайней мере, во всем этом нужно разобраться...
Дубровская не заметила, что голос ее звучит громко и звонко, как под сводами Дворца правосудия. Защитительная речь, произнесенная на кухне среди чайников и прихваток, выглядела нелепо.
– Похоже, я зря теряю время, пытаясь толковать прописные истины человеку, который не собирается учиться грамоте, – фыркнул Андрей, бросая на стол салфетку. – Вольному воля! Но не считай, что я буду оплачивать из своего кармана содержание твоего адвокатского офиса. Если мне захочется заняться благотворительностью, я лучше перечислю деньги на счет детского дома.
– Я это учту, – проговорила Лиза, чрезвычайно раздосадованная тем, что семейный завтрак не удался...