Утро.
P.S. Я всё ещё временами помню своё имя. Калашников Емануил Вениаминович, писатель-прозаик, поэт лирик, автор более десятка мировых бестселлеров. Я богат, но живу, как бомж по собственной инициативе. Помогаю нищим и не хочу ничего менять. Мне тридцать три года и я молод, волосы не испортила седина, морщины едва проявляются, сознание ясное, пульс и давление в норме. Я всё ещё занимаюсь спортом: утренний бег, отжимания, вечерние веломарафоны. Не жалуюсь на здоровье, ну, если только на сны. И вот мы подошли к началу кошмара.
Это была обычная ночь: тихо; пасмурно; приглушённый ночник издаёт умиротворённый шумок, будто где-то вдали, совсем далеко стоит заведённая машина; из приоткрытого окна дует приятный ветерок, покачивая несуразную пожелтевшую занавеску; монотонный звук перебивают громкие капли дождя, но они не раздражают меня, наоборот, я слышу в них спасение, не могу объяснить почему; в углу в ряд выстроились тени, молчаливо смотрят, не приближаются, осторожны. Я переворачиваюсь на живот, чтобы не мешать им наблюдать, и утыкаюсь лицом в подушку, прикрыв веки.
Бегу, ноги заплетаются. Сердце колотится так, что хватаюсь рукой за грудную клетку, пытаясь приостановить. Чувствую его. В мгновение останавливаюсь и заставляю себя оторвать ладонь, медленно. Опускаю взгляд и смотрю на кровавые пальцы, сжимающие орган. Стучит. Бешено. Не останавливается. Глаза наполняются отчаянием, проявляющимся в слезах. Безысходность. Виски сдавливает адская боль. Оборачиваюсь. Стоят, смотрят и все также молчат. Прикладываю сердце к груди и снова бегу. Что впереди? Пустота. Бездна. Тьма. Врываюсь в неё и чувствую холод. Ощущаю каждой клеточкой тела ледяные проступившие капли пота.
Это сон. Это был всего лишь очередной сон. Переворачиваюсь и смотрю в потолок, вслушиваясь в успокаивающий музыкальный дуэт ночника и ливня. Дышу. Сердце на месте. Боли нет. Но я знаю, ощущаю всем своим существом, что это было предзнаменование, проблеск истины в мире иллюзий. Оно играет со мной, насмехается, засасывает в свой бесконечный поток ужасающих сюжетов. Я знаю, но не могу сопротивляться, не умею и некому научить.
Решимость наполняет меня, она ростёт вместе с тревожными воспоминаниями ночного кошмара. Да, не паника, не ступор и не выгорание, именно работа, творческий процесс. Как это возможно после такого, спросите вы. У меня нет ответа, есть лишь они, сон и я.
Чайник гудит, рассеивая клубы серого дыма по тесной кухне. Кофе, в банке его осталось лишь на одну чашку, но не беда, хватит. Завтрак вообще отменяется, в доме ничего съедобного. Горячий тёмный напиток манит своим дурманящим запахом. Я хватаю чашку, накидываю на бесцветную пижаму грязный халат, вытертый до дыр от времени, сую ноги в древние тапки, доставшиеся от деда, и шлёпаю на чердак. Они ждут, столпившись вокруг стола.
Ведра уже переполнила вода, стекая по краям на пол. Я выливаю их содержимое в небольшое оконце, ставлю на места и сажусь за рабочую поверхность. Тени не двигаются. Наблюдают. Я открываю ноутбук, на мониторе чистый лист, но ненадолго. Мои руки касаются клавиш и слова текут ручьём из пытливого разума, словно он был просто средством, чернилами. Всё было не так в тот день, в то утро. Я печатаю и понимаю, что создаю не сам. Это они пишут свою историю моими руками, моим существом.