Май 1942 г. Каменоломни. Ягунов, Парахин и Бурмин идут по штольням, обходят территорию базирования гарнизона.
Ягунов. Ну как у нас обстоят дела?
Парахин. Подводя итог, можно сказать, что создание гарнизона завершено в том виде, как мы хотели его видеть. Места расположения всех подразделений четко зафиксированы. Никаких «блуждающих» групп и отдельных лиц уже нет. Везде выставлены посты. Все службы функционируют. Система паролей и пропусков работает.
Ягунов. Что с внешней линией обороны?
Бурмин. Пограничники постарались на славу. Возвели заградительные стенки, вырезали амбразуры, все рассчитали. По секторам, весь периметр у каменоломен под обстрелом. Поставили мины и ловушки. Система безопасности надежная. Охранный батальон на местах, и четко знает поставленные задачи. Местные очень хорошо помогают и в плане наблюдения за противником, и в плане освоения катакомб.
Ягунов. Что в лазарете?
Парахин. Госпиталь перевели дальше в штольни, там потолок около 15 метров. Никакие взрывы не пробьют.
Ягунов. Отлично.
Парахин. Только с медикаментами плохо, да и медперсонала не хватает. Направляем дежурить солдат. Раненых много. Да и условия содержания оставляют желать лучшего. В штольнях, где госпиталь, температура не поднимается выше +6 градусов. Справляются, конечно, но сами понимаете насколько людям там тяжело.
Ягунов. Надо продержаться. Десант скоро должен быть…
Бурмин. По-хорошему эвакуировать бы их, как-нибудь. Связаться с Большой землей.
Ягунов. Будем думать. Искать все возможные варианты. Может получится что-то через подполье, когда с ними установим постоянный контакт.
Парахин. Со связью с Таманью, у нас по-прежнему? Результатов нет?
Ягунов. Все тоже. Нас слышат, но видимо также как и раньше, воспринимают за провокацию противника. Все та же история со старыми шифрами. Поэтому осторожность наших вполне логична.
Надо создавать небольшие группы для переправы через пролив, чтобы о нас узнали. Тогда установим и постоянную, и обратную связь. И можно будет координировать действия с нашим командованием.
Но первейшая задача, Вы правы, Иван Павлович – это раненые. Здесь здоровому человеку сложно воевать и находится, а больному и подавно.
Как с оружием?
Бурмин. Для внешней обороны хватает. Но в целом ситуация далеко не лучшая. Есть подразделения, не имеющие никакого вооружения. Это часть курсантов, железнодорожников, и солдат из полка резерва. Распределяем, чтобы все были боеспособны.
Большой недостаток автоматического оружия. С гранатами тоже туговато.
Будем пополнять за счет вылазок. Опять же здесь своя специфика. Обращению с трофейным оружием часть гарнизона придется учить. Обучение уже начали, в связи с новыми условиями ведения боевых действий. Занятия проводятся, согласно распорядку.
А вот, кстати, давайте к Аркадию Павловичу заглянем на «открытый урок».
Офицеры сворачивают в зал средних размеров, освещенный мутно желтоватыми лампочками, где находится около 30—50 человек, которые внимательно слушают Панова и еще двух стоящих с ним командиров. Перед ними, на «столе» из ящиков, разложено немецкое трофейное оружие.
Панов. Здравия желаю, товарищ полковник!
Солдаты встают, приветствуя вошедших.
Ягунов. Здравствуйте Аркадий Павлович, продолжайте, не отвлекайтесь.
Панов. Есть продолжать! Так вот… Как я уже говорил, наше расположение в каменоломнях, имеет ряд значительных преимуществ, нежели бы мы находились в по-прежнему на открытом пространстве, в степи. Враг считает, что он загнал нас в западню, в каменный мешок и выхода у нас нет.
Но эти каменные стены надежно защищают нас от обстрелов и маскируют соответственно. Полевая разведка может определить численность войск, их передвижение, угадать отвлекающие маневры. В нашем случае – мы абсолютно непроницаемы для противника. Все наши действия, все, что происходит на территории нашего гарнизона – недоступно скрыто.
Все попытки проникновения фашистов уже были успешно отбиты. Многокилометровая протяженность каменоломен и их сложный лабиринт, делает нашу подземную крепость неприступной. О том, как успешно действовать в запутанных коридорах и у выходов, во время боя, как лучше выбрать позицию, как вести себя во время взрыва кровли детально рассмотрим чуть позже, когда подойдет товарищ Данченко, из местных жителей и расскажет об особенностях этих скал.
Темнота – наш друг и союзник. Это надо помнить и понимать. И естественно, использовать в борьбе. Плюс хитросплетения коридоров. Своеобразная паутина, в которую при умелом использовании, может попасться враг. Враг на свету – отличная мишень. Поэтому самим лишний раз не высовываться, сливаться с камнями и заманивать гадов в засады и ловушки. В катакомбах немец сразу потеряется, если вдруг прорвется. Каменоломни мы должны знать, как свои пять пальцев. От этого зависит жизнь товарищей и успех боя.
Как я уже сказал, противник не предполагает, откуда мы ударим. Эффект неожиданности очень большой. Мы «вырастаем» из-под земли, практически в любой точке, ошеломляя врага, сокрушаем позиции, берем трофеи, и растворяемся в темноте катакомб. Противник не знает и никогда не узнает, где мы возникнем у него тенью за спиной. Психологическое воздействие на сознание солдат противника просто огромное. Мы везде и нигде.
Так что, наш гарнизон обладает весьма специфическими особенностями в плане ведения тактики.
Что также предполагает не обычный окопный полевой бой дальнего действия, а почти постоянную жесткую рукопашную схватку диверсионного характера. К этому надо быть готовыми и этому мы будем учиться. Начнем с того, как правильно снять часового, потом перейдем к приемам рукопашного боя…
Бурмин. Ну как Павел Максимович?
Ягунов. Очень хорошо. «Учиться, учиться и учиться…» – как говорил великий Ленин, как учит коммунистическая партия! Это один из фундаментальных законов успеха в любой области. Учиться везде и всегда. Особенно на войне. Не упускать ни одной мелочи. Совершенствоваться до бесконечности. Закалять и затачивать себя как дамасский клинок. Только так мы победим. Пойдемте дальше.
Выходят из зала Панова и двигаются дальше по штольням.
Ягунов. Как политическая работа?
Парахин. Здесь все замечательно. Идет полным ходом. Политруков много, они свое дело знают, справляются более чем отлично. Регулярно проводятся собрания, разъяснительные беседы, даже индивидуальные. Бывает просто у костра, в жанре дружеского разговора. Объясняем доходчиво значимость нашего положения и нашей борьбы. Оказываем помощь нуждающимся и слабым. Тесно взаимодействуем с Особым отделом. Все в поле нашего зрения. Изъяны видим и сразу устраняем. Идейно гарнизон неуязвим.
Ягунов. От вас, от вашего слова, сейчас зависит очень много, если не все. Если человек утратит силу духа, веру в свое дело, любое оружие бесполезно…
Он просто не сможет выстрелить, не сможет подняться в атаку, предаст других и себя. В его руках оружие станет просто куском железа, а то и обернется против своих.
Поэтому политмероприятия в последующие дни на сокращать, смотреть в оба. И еще и еще раз строжайшая дисциплина. Никаких скидок на тяжелые условия. Мы – регулярная часть Красной Армии. Где бы мы не находились, под землей, в воздухе, хоть в самом адском пекле – соблюдать устав и правила внутреннего распорядка. Только так мы одолеем любого врага.
Как дела с разведкой, Григорий Михайлович?
Бурмин. Разведку укомплектовали частично из солдат и офицеров 276-го полка НКВД, частично из пограничников. Особый отдел тоже приступил к выполнению своих обязанностей. Результат налицо. Дисциплина сразу подтянулась. Все чувствуют, что у нас не фестиваль народной песни, из разных представителей, а единая армейская часть, к тому же особая. Есть закон, есть трибунал. Все как и раньше.
Ягунов. Да, это тоже одно из важнейших направлений. Предатели нам не нужны. Подобное надо пресекать в корне. Все случаи неустойчивости и преступных намерений.
Никому не расслабляться, быть начеку. Враг будет искать любые пути нашей гибели. Мы должны быть непоколебимы, как эти скалы.
Что ж, все как мы планировали, осуществляется.
Парахин. Ну вот, Павел Максимович, получается, Гарнизон полностью сформирован, живет и действует…
Ягунов. Теперь остается только одно – подготовить крупную операцию, и напомнить немцам, кто здесь настоящий хозяин.
Май 1942 г. Каменоломни. Степь затянута пороховой мглой. Яростные схватки ненадолго стихли. Пост курсантов летчиков у пулеметной амбразуры. Немцов и его товарищи осматриваются после закончившегося боя.
Чернышов. Смылись твари…
Скибин. 4 танка дымят и валяется их десятки… вон по кочкам чернеют…
Немцов. Надо будет оружие собрать, как стемнеет.
Чернышов. Соберем. Если еще не попрут сегодня.
Скибин. Нам бы артиллерии чуток, в раз бы смели гадов, и погнали бы их до самого Севастополя. С красным ветерком!
Чернышов. Да и просто увеличить боекомплект не помешало бы. А то скоро воевать будет нечем.
Немцов. А лучше бы – по самолетам, и в небо! Вот оттуда мы бы и показали, чего умеем.
Скибин. Это точно. А то вместо неба сидим по норам. Подземная авиация.
Чернышов. Все равно ведь воюем. Придет и наш черед. Полетаем еще.
Немцов. На войне все смешивается. Кого к чему готовили. У нас в катакомбах и кавалеристы с лошадьми сидят, и танкисты, и хозяйственные службы.
Главное – уметь воевать в любых условиях. Приспособиться и бить фашиста из любого положения.
Чернышов. Ну у нас то вообще гарнизон сложился небывалый, кого только нет. Все рода войск, я на парадах такого не видел.
Немцов. Может в это наша сила и преимущество. У каждого свой опыт, который можно применить в бою…
Чернышов. Может и так, поглядим.
Немцов. Чтобы мы делали без пограничников и бронебойщиков ПТР?
Да и мы тоже не лишние. Вспомни, как нас натаскивали по огневой подготовке в небе стрелками-бомбардирами. А здесь на земле намного проще. Тебя не крутит как в кабине, прицел не качается, фундамент основательно прочнейший! Коси врага в свое удовольствие.
Скибин. Удовольствия похоже сегодня будет много.
Немцов. Ты о чем?
Скибин. А ты глянь туда… Вон движение у обгоревшей сопки, вспышки, и пехота стекается в одну точку.
(Слышаться отдаленные хлопки выстрелов, которые постепенно нарастают)
Немцов. Что-то там не так. Это не атака. Это другое.
Чернышов. Похоже, фашисты кого-то преследуют…
Скибин. Прорывается кто-то!
Немцов. Дай-ка бинокль…
Так, или переутомился за время боев сегодня, или мне кажется… Но сильно похоже летчики к нам прорываются.
Скибин. Да откуда же они там взялись? Наши почти не летают уже. Из разбитых аэродромов, все кто мог, или на переправу ушли или с нами под землей сидят.
Немцов. Не знаю, видно плохо, но очень похоже на летную форму.
Чернышов. Может все-таки сбитый экипаж?
Немцов. Все может быть. Значит так. Нас восемь человек. Я со 2-м номером остаюсь здесь, отсекаю пехоту… Вы шестеро, выдвигайтесь вперед и действуйте по обстановке. Где гранатами, где штыком, наших постарайтесь на зацепить.
Скибин. Само собой.
Немцов. Ну все, товарищи, поехали, на взлет!
Немцов ближе выкатывает пулемет. Ждет, удобного момента и открывает огонь. Завязывается жаркий бой. Воздух заволакивается пороховой мглой. Слышны крики, взрывы, неистовая стрельба.
Вскоре все возвращаются назад с несколькими новыми солдатами.
Немцов. Ну кто там у вас?
Чернышов. Ни в жизнь не угадаешь – наши!
Немцов. В смысле наши?
Скибин. А ты глянь!
Немцов. Толик! Волошенюк! Вот это да!
Волошенюк. (весь грязный и оборванный, увешанный трофейным оружием) Коля! И ты здесь! Вот это встреча!
Скибин. Ага. Воссоединение 1-й эскадрильи!
Чернышов. Ты посмотри с чем он пришел!
Немцов. Вижу! Два автомата, немецкий и наш, за поясом «Вальтер», противогазная сумка с гранатами! Ну ты даешь! Хорош, просто герой! Хоть картину пиши!
Волошенюк. Да какой герой, еле ноги унес…
Чернышов. Толя, Ты когда ноги уносил, сколько фрицев уложил?
Волошенюк. Не помню. Достаточно. Одного лопаткой промеж глаз – четко запомнил. А дальше – как в тумане.
Скибин. Богатый туман для трофеев был то…
Смееются.
Волошенюк. Да, я бы сказал очень густой!
Немцов. Расскажи, как где вы были, как здесь оказались?
Волошенюк. Когда вас отправили в Керчь, мы еще два дня ждали, а потом нас бросили сразу на передовую. Нас было около 300 человек. По пути, ночью, у села Марфовка, напоролись на немецкий десант. Оружия у нас не было. Не выдали еще. Фашисты сразу покосили почти всех. А мы, те, кто уцелели, начали пробиваться к своим. Сюда, к каменоломням, вышли впятером, а сейчас нас вот трое перед вами… Как выжили – просто чудо, такая баня кровавая была не описать. Вам спасибо, выручили, спасли!
Чернышов. Теперь мы вместе, и это замечательно, друзья! Ну вас и потрепало, видок у вас будь здоров!
Волошенюк. Ну вы тоже не как на любовном свидании, чумазые как черти…
Скибин. Для свиданий с фрицами то, что надо…
Смеются.
Чернышов. (протягивая флягу) Нате-ка, хлебните все!
Волошенюк. Что это?
Чернышов. Коньяк.
Волошенюк. Коньяк? Ого! Красиво вы здесь живете!
Откуда?
Скибин. Здесь склады были. Фашисты разбомбили. Кое-что бесхозным осталось. Вот нам пару ящиков и перепало.
Волошенюк. Хорошее начало, если встречаете коньяком. Мне уже здесь нравится.
Немцов. Ну на самом деле трудностей хватает.
Волошенюк. Что бы ни было, в любом случае, лучше, чем в поле под постоянной бомбежкой и обстрелом. Стены крепкие, лабиринт, насколько я знаю беспредельно протяженный, фриц не сунется. Так что я несказанно рад, что мы здесь в этой своеобразной подземной крепости. Отсюда, я думаю, фашистов будет очень даже удобно бить.
Чернышов. Ну, пока мы их знатно сечем. Доводим до бешенства. Чтобы они не пробовали – нам все нипочем!
Волошенюк. Я так рад, братцы, что встретил именно вас… Теперь ничего не страшно! Самый лучший день в моей жизни!
Немцов. Это верно. День знаменательный. Нас, друзей по училищу, стало еще больше. Сменимся, вечером отметим, как положено.
Чернышов. Непременно.
Волошенюк. Я как во сне, после последних дней сущего кошмара. По краю ходили все эти сутки…
Немцов. Спи, Толик, спи, наслаждайся! Сейчас тебя отведем в казарму, покажем наш быт. А ты отдыхай пока вместе с товарищами. Скоро увидимся!
Волошенюк. Спасибо, до встречи, Коля!
Немцов. Давай присматривайся к нашему подземному царству, привыкай. У нас тут все по-другому!
Май 1942 г. Поселок Аджимушкай. Кабинет майора Рихтера. Вводят пленного советского капитана.
Майор Рихтер. Проходите, садитесь, господин капитан! Мне доложили, что Вы принесли нам нечто ценное, чтобы сохранить свою жизнь.
Капитан. Да, это карта каменоломен. С указанием примерного размещения объектов подземного гарнизона.
Майор Рихтер. Почему примерного?
Капитан. Они перемещаются, окончательного решения о закреплении места того или иного подразделения или службы не было.
Майор Рихтер. Умно. А с чем это связано?
Капитан. Гарнизон, или полк, как они его называют, находится в процессе формирования. Так что я указал, только наиболее крупные объекты. Кухня, склады, штабы батальонов, несколько казарм, трактор, госпиталь…
Но возможно, некоторые в ближайшее время уже будут перенесены, но на незначительное расстояние.
Майор Рихтер. Понятно. А что еще за трактор?
Капитан. Это источник электрического освещения, используется как генератор.
Майор Рихтер. Это очень важная информация. И как я вижу на вашей схеме, он располагается близко к выходу?
Капитан. Да, чтобы выхлопные газы выходили наружу, не создавали излишнего смрада, в катакомбах и без того тяжело дышать…
Майор Рихтер. Очень, очень хорошо. Это для нас чрезвычайно ценно.
Что еще Вы можете сообщить?
Капитан. Ну что еще? Ситуация непонятная, намешано из разных родов войск. И курсанты и политсостав. Все, кто не успел переправиться. Хотят сделать из всего этого единое соединение.
Майор Рихтер. То есть они намерены серьезно сражаться?
Капитан. Именно.
Майор Рихтер. А вы что же? Почему решили покинуть своих товарищей?
Капитан. Я не фанатик. Я еще не потерял здравый смысл. Надо четко понимать, когда бой проигран, и принимать то, что есть… А сидеть под землей, в окружении, это полное сумасшествие. Или самоубийство.
Майор Рихтер. Что ж, мы ценим разумных людей. Это редкость. Таким нельзя разбрасываться. Это надо ценить и поддерживать. Вы коммунист?
Капитан. Никак нет.
Майор Рихтер. Или уже нет?
Капитан. Беспартийный я….
Майор Рихтер. Впрочем, это уже не важно. Я полагаю, вы уже сделали свой выбор. Желаете воевать против большевиков, за Свободную Россию, в лучшей армии мира? Вы офицер вероятно, с неплохим опытом. Вам стоит влиться в наши ряды, мы приветствуем толковых кадровых военных.
Капитан. Я подумаю. Так сразу трудно решить…
Майор Рихтер. Думайте быстрее. Или лагерь военнопленных или преданная служба Германии.
Капитан. Я понял.
Майор Рихтер. Ладно, вернемся к этому вашему подземного гарнизону. Нам известны имена (смотрит на список) тех, кто это все организовал. Ягунов, Парахин, Верушкин, Панов и кто там еще….Что они из себя представляют? Какие у них слабые стороны?
Капитан. Они одержимы. В чем-то они меня просто пугают. Они не сдадутся.
Майор Рихтер. Одержимы чем?
Капитан. Идеями всеми этими комиссарскими!
Майор Рихтер. Или любовью к Родине?
Капитан. Да не в этом дело…
Майор Рихтер. А в чем? Ну ладно, ладно. Вы сделали правильный поступок. Достойный цивилизованного человека. Это похвально, что хоть кто-то в России способен думать о будущем. У России непростая судьба, это многострадальная страна, которая и сейчас стонет под гнетом жидобольшевизма. Вы нас называете оккупантами, а мы желаем вашей земле только добра. Мы пришли очистить ее от тирании евреев и коммунистов, сделать ее свободной и прогрессивной. Сделать ее частью передовой европейской цивилизации. Многие ваши соотечественники это понимают и помогают нам в этой миссии. Это и представители так называемого «белого движения» эмиграции – царские офицеры, цвет вашей нации. И даже сам великий князь Владимир Кириллович Романов, наследник императорского престола! Он возглавил не просто армейское подразделение, а элитные войска «СС». Теперь он обергруппенфюрер «СС». Задумайтесь и оцените наше доверие и нашу дружбу именно с русскими, вопреки всей большевистской лживой пропаганде. Россию и Германию связывают давние узы. Наши предки вместе били Наполеона. Сотрудничали несколько столетий подряд. Вспомните сколько немецкой крови в русских царях… Не забудьте о ваших бывших советских военнослужащих, которые борются за лучшую судьбу вашей Родины. Так что, осознайте значимость своего дальнейшего пути.
Капитан. Я учту и приму к сведению.
Майор Рихтер. Хорошо. Продолжим. Численность, вооружение гарнизона, его уязвимые места?
Капитан. Количество точно не скажу, когда я уходил, еще только начали всех учитывать, но не менее 10 тысяч, включая гражданских. Из оружия почти все стрелковое, есть немного минометов. Пушки, какие были, разбиты еще на поверхности. Продукты есть, там склады базировались, еще до наступления. Основная проблема – это вода. Ее в гарнизоне острая нехватка. Два колодца на поверхности, на простреливаемой территории, а в самих катакомбах никаких источников нет.
Майор Рихтер. Великолепно! А может Вы дезинформатор? Агент НКВД? Вот так просто взял с картой и вышел? Еще и штабист? Сильно красиво получается, а?
Капитан. Полез бы я в самое пекло…
Майор Рихтер. Это уж точно, Вы бы точно не полезли!
Капитан. Я правду говорю. Проверьте…
Майор Рихтер. Не сомневайтесь, все проверим. Вы еще потом в СД побеседуете. Это в любом случае. Даже если не врете. Мы проверяем досконально и врагов и сотрудников. Наша система безупречна. Иначе мы бы не были расой победителей.
Капитан. Сами поймите, как я рисковал, когда сюда шел…
Майор Рихтер. (иронично) Не сомневаюсь.
Капитан. Я повспоминаю еще что-нибудь важное, фамилии, дислокацию, оружие… Я могу быть полезен.
Майор Рихтер. Я уже понял. Повспоминайте, капитан, повспоминайте! Мы об этом еще подробнее поговорим. А пока отдыхайте, я даю Вам сутки на принятие решения, все-таки Вы нам очень помогли! Думайте – лагерная баланда или карьера в немецкой армии.
Капитан. Спасибо, господин майор!
Майор Рихтер. Всего хорошего, идите…
Капитана уводят.
В кабинете остаются майор и лейтенант.
Лейтенант. И что с ним будем делать дальше?
Майор Рихтер. В случае положительного исхода, после всех процедур отправьте его к власовцам. Только подальше от меня. Я не люблю предателей, и не верю им. Они хороши до определенного момента. И серьезные вещи им доверять нельзя. Поэтому каждому свое место. Но надо признать, этот нам пригодился!
Каменоломни. Помещение склада. Вдоль стен уложены ящики, частично закрытые брезентом. Интендант Желтовский хлопочет с несколькими солдатами. Входит Парахин.
Желтовский. Здравия желаю, товарищ комиссар!
Парахин. Вольно. Ну, что у вас с продуктами?
Желтовский. Маловато, но справляемся.
Парахин. К вечеру будут новые списки учета.
Что на сегодняшний день? Какова установленная норма?
Желтовский. Хлеба – 200 гр., жира – 10 гр., концентратов – 15 гр., сахара – 100 гр.. подобие супа, одна селедка в день, если маленькая, то две!
Парахин. Не густо.
Желтовский. По-другому нельзя. Иначе не протянем. У нас еще гражданские сейчас на довольствии. Приказ Ягунова.
Парахин. Видимо придется еще урезать паек.
Желтовский. Есть варианты, где еду брать?
Парахин. Только у немцев, больше никак.
Желтовский. Это не стабильный источник. Как повезет. Этим людей не накормишь.
Парахин. Есть предложения?
Желтовский. Я подумаю. Вокруг поля зреют. Ячмень, пшеница. Травы много растет. Кое-какие животные отбиваются от стада. Или рядом бродят.
Да и хорошо бы с местными, теми, что в поселке, постоянный контакт наладить. Есть же у нас тайные лазы.
Парахин. Дело говоришь, интендант! Надо это все отработать. Я распоряжусь. Если нужны люди здесь в помощь, я пришлю.
Желтовский. Спасибо, товарищ комиссар! Пока справляемся.
Вы не беспокойтесь, из кожи вылезем, а гарнизон накормим!
Знаете такой анекдот… Одесса. Утро. Привоз.
Дайте, пожалуйста, мне попробовать вон ту колбаску. Что-то солоновата.
А можно попробовать вот эту? Нет, не годится, черсчур наперчена.
А вот ту? Можно попробовать? Нет, пресная. А кровянка есть? Дайте кусочек попробовать! Жирновата… Ой, это за мной уже такая очередь?
Извините, пожалуйста, что я вас задерживаю.
Голос из очереди:
Ничего, ничего, вы завтракайте, завтракайте, мы подождем!
Одесса, Привоз:
– Что-то у вас рыба какая-то некрасивая, бледная?
– А шо вы хотите, мадам? Встала в море сегодня рано, не успела накраситься…
А это на тему религии. Два пьяных еврея ломятся в ворота женского монастыря, не понимая, где находятся. Из-за ворот на них кричат:
– Уходите отсюда! Здесь у нас Христовы невесты, а вы кто такие?!
– Мы? Родственники со стороны жениха!
Парахин. Ну, Желтовский! Правду о тебе говорят, мертвого рассмешишь, из могилы поднимешь! Молодец! Так держать!
Желтовский. Так я же из Одессы. Нам печаль и прочее уныние противоестественны… Где бы мы ни были!
Парахин. Это хорошо! И очень важно для всех нас. Если будет время, общайся с солдатами, почаще. Ты хорошо на них влияешь. Поднимаешь настроение, и боевой дух соответственно.
Желтовский. Да без проблем, товарищ комиссар, все сделаем в лучшем виде.
Парахин. От твоей тыловой службы многое сейчас зависит. Самые острые вопросы – еда и вода. Без этого сам понимаешь, воевать никто не сможет.
Желтовский. Я все понимаю, Иван Павлович, все будет в полном ажуре.
Парахин. Положение наше трудное, но временное. Скоро наши войска перейдут в наступление и освободят Крым. Рядом с нами сражается Севастополь. Мы не одни… Сейчас устанавливаем связь с Таманью, чтобы скоординировать действия для успешной высадки десанта, и для нашего удара с тыла. Так что, немного потерпеть осталось. Главное не расслабляться. Собраться, сжаться в кулак, сплавиться в стальной стержень, несмотря ни на что. И победить! Обязательно победить! Другого расклада быть не может.
Желтовский. Непременно победим. Мы их сильнее духом. И это главное.
А знаете, я после войны, стану наверно шеф-поваром или директором какого-нибудь ресторана. И я Вас приглашаю. Я вас такими блюдами угощу, о каких и в Париже не видывали!
Парахин. Дорогой ты мой человек! Ты здесь народ накорми, а потом я с тобой хоть куда пойду! Хоть в ресторан, хоть на набережную. Потом все что угодно.
Желтовский. Не сомневайтесь, товарищ комиссар, от голода никто не пострадает!
Парахин. Ну бывай, Владимир! Если что не так пойдет, сообщай сразу!
Желтовский. Обязательно, Иван Павлович! Мы не подведем! Как говорится… «Это невозможно!» – сказала Причина. «Это безрассудно!» – заметил Опыт. «Это бесполезно!» – отрезала Гордость. «Попробуй…» – шепнула Мечта!
Парахин. Верно. Удачи и терпения!
Желтовский. Все будет замечательно, как поют у нас в Одессе:
«Все будет хорошо.
К чему такие спешки?
Все будет хорошо.
И в дамки выйдут пешки.
И будет шум и гам.
И будет счет деньгам.
И дождички пойдут по четвергам!»
25 мая 1942 г. Каменоломни. Небольшой казарменный отсек недалеко от штаба. Ефремов лежит на нарах, засыпает. Неожиданно входит Белов.
Белов. Коля?
Ефремов. (с трудом поднимаясь и соображая) Чего?
Белов. Оружие поступившее мне надо получить.
Ефремов. Товарищ старший лейтенант, ночь на дворе…
Белов. Здесь всегда ночь. Нам, что завтра, кулаками немца бить? Давай, дорогой, бери бумаги, прогуляемся до склада! А потом, отдыхай на здоровье! Народ ждет, волнуется!
Ефремов. Народ спит давно. Может, завтра прямо с утра?
Белов. Коля, у меня и без этого забот хватает, я своих уже к складу отправил, давай, шинель накидывай, фуражку нахлобучивай и потопали!
Ефремов. Ох, Николай Николаевич, за что ж Вы меня так любите!
Белов. За проворность и исполнительность.
Ефремов. Я уже понял.
Уходят к штабу. Ефремов приносит документы. В свете «летучей мыши» трет заспанные глаза, перелистывает страницы.
Ефремов. Приказ был… Вот он. Значит так… Согласно предписанию, в ваш батальон положено 15 винтовок, из них 7 трофейных, 2 автомата МП-40, 3 ящика гранат, 250 штук патронов.
Белов. Не густо. Но хоть какое-то поступление.
Ефремов. Начнем фашистов методично трепать, побольше будет. Трофеи распределяем на всех.
Белов. Это понятно… Пошли уже!
Ефремов. (сонно) Ага… идем.
Белов. Ну как служба, тезка?
Ефремов. В целом нормально. Но не так, как себе представлял после училища. Полевые сражения, тактика, игра ума. Я больше бегаю, чем воюю. Туда-сюда по всем каменоломням. Связной штаба. Зато все знаю. Многое вижу. С представителями разных родов войск взаимодействую, у каждого своя специфика, как никак! Учусь на ходу. Хороший опыт на будущее, пригодится!
Белов. Опыт у нас у всех уникальный будет, после этой обороны. Впору учебники писать или книги художественные. Вот Ты бы и написал!
Ефремов. Это не по моей части. У меня письма то, с трудом получаются, путано да сбивчиво. А книгу – шутите!
Белов. Научишься, какие твои годы. Напишешь. Ты сможешь, парень Ты толковый и с памятью у Тебя хорошо. И назови ее, как есть, скажем «Солдаты Подземелья». И расскажи, все как было.
Должен же кто-то о нас написать!
Ефремов. А почему, я то?
Белов. Не знаю. Может так надо…
Ефремов. Умеете Вы озадачить, Николай Николаевич! Как придумаете чего… в самый момент неподходящий…
Белов. Не ворчи, да ступай осторожней, тут вон камни и яма!
Ефремов. Да вижу я… У меня вообще сегодня день рождения! Или завтра? Тут в этой темени и не разберешь, какой день наступил! Это же ночь сейчас… или уже утро? Запутался я совсем. Нет, все правильно – сегодня!
Белов. Сколько стукнуло?
Ефремов. 21 год…
Белов. Поздравляю! Мне бы твои годы! Я б за молоденькими девчонками побегал бы… А сейчас, с моим брюшком, далеко не разбежишься!
Ефремов. Не скромничайте! Вы мужчина статный, солидный, при высокой должности. После войны возьмете свое….
Белов. Я уж отбегал свое. У меня семья, дети. Все серьезно.
Ефремов. Ясно. Семья это здорово, если еще и большая, вот у меня…
Белов. Стоп!
Ефремов. Что такое?
Белов. Дымом пахнет… Горит что ли где-то?
Ефремов. Удивили! Да тут круглые сутки что-то горит – везде дым гуляет, все жарят, парят, варят, коптят… Особенно гражданские. У них всегда смог висит. И так дышать нечем!
Белов. Может пожар?
Ефремов. Да ну Вас, вы опять меня разыгрываете, или сегодня доконать хотите?
Белов. Коля уймись, я серьезно…
Ефремов. Ну развел кто-то варево свое от души…
Белов. Нет! Привкус другой, не наш, сладковатый.
Ефремов. Значит, сахар опять жарят. Его тонны у нас… Вот народ и развлекается как может!
Белов. Погоди, шум слышишь?
Ефремов. Ну да, голосов много, но мало ли…
К ним приближается тяжелый гул.
Ефремов. Что это?
Белов. Сейчас узнаем.
Из глубины коридора на них движется обезумевшая толпа людей в густых облаках стелющегося буровато-желтого тумана… Доносятся истошные крики. Внезапно гаснут электрические лампочки. Во тьме открытой раной, шевелится живая масса.
Ефремов. Что происходит?
Белов. Это газ…
Ефремов. Газ? Откуда?
Белов. Сверху, откуда же еще? Фашист зверствует! Немцы пустили газ… Это химическая атака. Что будем делать? Дальше пойдем – нас или затопчут, или задохнемся. Бездействовать тоже нельзя.
Ефремов. К штабу надо! Там противогазы вроде были…
Белов. Тогда – быстро назад и возвращаемся сюда. Людей спасать надо!
В глубине катакомб возникает призрачная скорбная фигура, похожая на тень. Она медленно пишет, согнувшись, в зыбком свете лучины.
Гулким голосом звучит в подземелье,
Из дневника, найденного в каменоломнях политрука Александра Трофименко:
«…Но грудь мою что-то так сжало, что дышать совсем нечем. Слышу крик, шум, быстро схватился, но было уже поздно. Человечество всего земного шара, люди всех национальностей! Видели вы такую зверскую расправу, какую применяют германские фашисты? Нет! Я заявляю ответственно – история нигде не рассказывает нам о подобных извергах. Они дошли до крайности. Они начали давить людей газами. Полны катакомбы отравляющим дымом. Бедные детишки кричали, звали на помощь своих матерей. Но, увы, они лежали мертвыми на земле с разорванными на грудях рубахами, кровь лилась изо рта. Вокруг крики: «Помогите! Спасите! Покажите, где выход, умираем!» Но за дымом ничего нельзя было разобрать. Я и Коля были тоже без противогазов. Мы вытащили 4 ребят к выходу, но напрасно; они умерли на наших руках. Чувствую, что я уже задыхаюсь, теряю сознание, падаю на землю. Кто-то поднял и потащил к выходу. Пришел в себя. Мне дали противогаз. Теперь быстро к делу – спасать раненых, что были в госпитале. Ох, нет, не в силах описать эту картину! Пусть вам расскажут толстые каменные стены катакомб, они были свидетелями этой ужасной сцены. Вопли, раздирающие стоны, кто может – идет, кто не может, – ползет, кто упал с кровати и только стонет: «Помогите, милые друзья! Умираю, спасите!». Белокурая женщина лет 24 лежала вверх лицом на полу, я приподнял ее, но безуспешно. Через 5 минут она скончалась. Это врач госпиталя. До последнего дыхания она спасала больных, и теперь она, этот дорогой человек, удушена. Мир земной, Родина! Мы не забудем зверств людоедов. Живы будем – отомстим за жизнь удушенных газами. Требуется вода, чтобы смочить марлю и через волглую дышать. Но воды нет, ни одной капли. Таскать к отверстию нет смысла, потому что везде бросают шашки и гранаты… Выходит один выход – умирать на месте в противогазе. Может быть, и есть, но теперь уже поздно искать. Гады, душители. За нас отомстят другие. Несколько человек вытащили ближе к выходу, но тут порой еще больше газов. Колю потерял, не знаю, где Володя, в госпитале не нашел, хотя бы в последний раз взглянуть на них. Пробираюсь на центральный выход, думаю, что там меньше газов. Но это только предположение… теперь я верю в то, что утопающий хватается за соломинку. Наоборот, здесь больше отверстия, а поэтому здесь больше пущено газов. Почти у каждого отверстия 10—20 человек, которые беспрерывно пускают ядовитые газы – дым. Прошло 8 часов, а он все душит и душит. Теперь уже противогазы пропускают дым, почему-то не задерживают хлор. Я не буду описывать, что делалось в госпитале на Центральной, такая же картина, как и у нас, но ужасы были по всем ходам, много трупов валялось, по которым еще полуживые метались то в одну, то в другую сторону. Все это, конечно, безнадежно. Смерть грозила всем, и она была так близка, что ее чувствовал каждый. Чу! Слышится пение «Интернационала». Я поспешил туда. Перед моими глазами стояли 4 молодых лейтенанта. Обнявшись, они в последний раз пропели пролетарский гимн…
Какой-то полусумасшедший схватился за рукоятку «максима» и начал стрелять куда попало. Это предсмертная судорога. Каждый пытался сохранить свою жизнь, но увы! Труды напрасны. Они не просят пощады, не становятся на колени перед бандитами, издевавшимися над мирными людьми. Гордо умирают за свою любимую священную Родину…»
На главную рацию заходит несколько офицеров в противогазах. Один из них протягивает листок с написанным текстом. Радист берет его и передает в эфир:
««Всем, всем, всем! Всем народам Советского Союза! Мы, защитники Керчи, задыхаемся от газа, умираем, но в плен не сдаемся! Полковник Ягунов».
В темноте, в расщелине катакомб, сидят на камнях Белов и Ефремов, усталые и измотанные.
Белов. (снимая противогаз) Кажется все… Сейчас остатки сквозняком продует. Передохнем! Будем время решить, что делать. Фашист основательно взбесился! Больше шести часов газ заливали!
Ефремов. (его нервно трясет) Я думал, этот кошмар никогда не кончится, Мельница тьмы сумасшедшая! Что-то немыслимое… запредельное!
Белов. (протягивая фляжку) На, выпей! Остатки НЗ – водка!
Ефремов. Спасибо!
Белов. Утро наступило. Ночка выдалась на слабая. Просто врата преисподней открылись… Но мы уцелели!
Ефремов. Вот и день рождения прошел. На жутком кладбище своих товарищей… Сколько ж погибло – не счесть! Такое никогда не забуду!
Белов. Родишься снова, как Феникс! Все мы должны это сделать! И бороться дальше. Отомстить! Сдаваться нельзя. Во имя тех, кто погиб сегодня. Их смерть не должна быть напрасной. Мы обязаны воздать по заслугам за это преступление.
Ефремов. Фашисты проклятые! Я бы сейчас их разорвал на части, голыми руками, твари! Ублюдки…
Белов. Их час наступит. Сегодня произошло страшное. Это за гранью всех существующих законов. Что-то в мире стало не так. Движение механизма основ Жизни нарушено. И этим черным псам прощения не будет. Прокляты они навеки!
Ефремов. Куда ни глянь, трупами все завалено… Как такое может быть….С ума сойти можно! И это только сегодня! А завтра что будет?
Из дневника Александра Трофименко:
«…Эта ночь была одной из тех, какую мало кто пережил. …Мы вышли из штаба и направились вдоль катакомб. Ты видела, матушка Русь, как зверски расправился фашист, до какой степени дошли людоеды?
Они не только стреляют, режут, разрывают, но и душат газами.
Чуть ли не на каждом квадратном метре можно увидеть один-два трупа. На боку, на спине, с открытыми ртами, окровавленными и ужасно распухшими лицами, выпученными глазами лежали бойцы, командиры, политработники. Рядом с ними дети, женщины, мужчины из гражданского населения. Дальше идти было незачем, ибо всюду почти одно и то же. Панов остановился, снял шапку, опустил голову. За ним снял Саша Капран и все остальные. Так молча постояли 5 минут, не находили, что сказать друг другу. Бандиты, удушили лучших людей. Будем знать, что вы геройски умерли за Родину. Навеки останетесь в наших сердцах, вечная память вам, дорогие наши, незабытые боевые друзья. Знайте, что если будем живы, выйдя на поверхность, будем бить по-иному за истязания, за удушенных, освобождать нашу землю от погани. «Саша, – обратился Панов к своему заместителю, – учесть нужно будет, кто остался в живых, немедленно похоронить умерших товарищей, что ни есть вести самый строгий учет». Саша кивнул головой в знак согласия. Но долго не пришлось ходить. Через 15 минут фрицы начали вновь душить газами. 8 утра, а уже из-за дыма ничего не видно. Кто куда попал, в дыму разбежались. Дышать нечем, противогаз тоже отказывает, начинает хлор просачиваться. Сегодня, как никогда, усиленно душит. На каждом выходе бросает шашки и гранаты. Вновь раздирающие крики, вопли, зовущие на помощь. Жертвы, жертвы. Смерть так близка, а умирать все-таки неохота именно в этой готовой могиле. Ведь это смерть хорька, которого душат дымом, как вредителя. Ровно в 11 часов ночи прекратили пускать газ. Теперь можно дать гарантию, что в живых осталось не более 10%. Храбрые люди, преданные партии, своей Родине, смотрят смерти прямо в глаза, предатели же, дрожа за свою шкуру, ушли в плен… Только к 12 часу ночи люди начали сходиться вновь группами… Прежде всего командование занялось уборкой трупов. Целый день пришлось закапывать своих боевых товарищей, а конца и краю не было. Вести учет по фамилиям не было возможности, потому что ежедневно враг пускал газ… За один день мы только на своей территории зарыли 824 человека. Что же делалось на территории других батальонов, то, наверное, не меньше, чем у нас. За кровь этих золотых друзей поплатятся подлые фашистские души своей людоедской подлой кровью.»
Каменоломни. Сплетение глухих тупиков. Два раненых красноармейца пробираются через завалы и путаницу темных коридоров. Один с примитивным факелом в руках, другой опирается на него.
1 солдат. Долго еще?
2 солдат. Не пойму! Не узнаю место, оторвались мы от своих… Пусто кругом.
1 солдат. Криков, шуму сколько было, бежали толпой. И наш взвод тоже. Куда все делись?
2 солдат. Нету больше никого… Одни мы!
1 солдат. Не вижу я ничего! Глаза жжет огнем нестерпимо. Газ все разъел…
2 солдат. Я Тебя перевязал. До госпиталя доберемся, все хорошо будет!
1 солдат. Нет, Федька! Ослеп я… Точно! Тьма кругом. Как я слепой жить буду?
2 солдат. Что Ты хочешь увидеть? Мы не в солнечном Баку, мрак вокруг, потому, что в катакомбе мы! Потерпи до лазарета!
1 солдат. Конец это… Лучше бы пуля была, чем слепым, как крот ползать!
2 солдат. Не причитай, прорвемся! Я вон этой дряни наглотался, ничего, дышу пока… Двигаюсь!
1 солдат. Ну что впереди?
2 солдат. Не понимаю, где оказались… В дальних штольнях, что ли? Мы же рядом с Центральной были! Никаких признаков жизни, ни вещей, ни мусора, все чисто… Ни одного человека!
1 солдат. Смотри лучше! Не могли мы потеряться, здесь народу было как в муравейнике!
2 солдат. Я совсем не помню эти участки… Как будто здесь людей никогда не было! Дыхание холодное темное глубины…
1 солдат. Надо еще раз позвать наших!
2 солдат. Бесполезно. Здесь акустика такая, что за угол свернул – твой голос уже никто не услышит, хоть заорись!
1 солдат. Все равно давай пробовать! Надо же что-то делать.
2 солдат. Силы только потеряем. Ладно, будь по-твоему!
Кричат «Эй, кто-нибудь! Мы здесь! Есть кто?» В ответ только тяжелая, нависшая каменными сводами, тишина.
1 солдат. Что делать то будем?
2 солдат. Что? Идти дальше? Хоть как на своих наткнемся…
1 солдат. Что это было?
2 солдат. Где?
1 солдат. Ужас весь этот, с газом! Это же не описать… Вопли, стоны, давка, кровь! Мягкие, еще не остывшие трупы под ногами… Последнее что помню, когда еще видеть мог, лицо женщины, с кровавой пеной у рта… я ее видел раньше, она на кухне помогала. Это что ж такое творится, на белом свете!
2 солдат. Фашизм. От и творится. Выйдем – отомстим! Пощады никому не будет!
1 солдат. За это… Никаких наказаний не хватит. Я детишек, малых видел, малых совсем, как они задыхались, такое и в аду невозможно! И я вот все… Инвалид теперь… Слепое бревно, чучело огородное. Тюфяк! Куда я теперь такой?
2 солдат. Не переживай, врачи наши вылечат. Будешь видеть как орел!
1 солдат. Вылечат? В нашем госпитале, где кроме спирта ничего нет? Это морг, а не госпиталь! По закону – как повезет. Рана легкая – поправишься, тяжелая – помучаешься несколько недель, поваляешься в бреду и на небеса! Я уже это сам видел. И от моих глаз, я чувствую, ничего не осталось! Как кислотой разъело… Месиво кровавое! Ты то, как сам?
2 солдат. Порядок, мне руку слегка задело, осколком, ерунда! Затянется быстро…
1 солдат. Смотри не запусти. Здесь сырость. Вообще ничего не заживает. Даже царапина!
2 солдат. Пройдет, нам сейчас к своим надо выбраться! Что ж такое? Не могу сообразить, где мы! Все незнакомо. Времени нет. Факел скоро погаснет…
1 солдат. А мне один хрен – хоть факел, хоть луна, хоть фары машинные! Ни черта ни вижу! Черная пропасть и все! Хорошо за тебя держусь! Спасибо, жив, дышу еще…
2 солдат. Давай-ка сюда повернем! Что-то вроде похожее на наше…
1 солдат. Поворачивай хоть куда – я за тобой, как прицеп бесхозный, телепаюсь тут…
2 солдат. Ничего! Поплутаем немного и найдем правильную дорогу… Все имеет начало и конец! Систем замкнутая – выйдем в любом случае!
1 солдат. Начало было уже… вот теперь, очевидно, скоро и конец!
2 солдат. Не дрейфь! Все будет отлично! Пробьемся! Нас ничего не остановит…
1 солдат. Сверху фашист, а здесь тонны камня давят! Ползаем среди этих глыб, как блохи… Еще и травить стали газом. Безумие!
2 солдат. Нас ничем не сломить! Ни газом, ни бомбами! Все одолеем… Выйдем наверх – разберемся! Мало не покажется…
1 солдат. Кто выйдет то? Все каменоломни в трупах! Половина гарнизона наверно полегло, если не весь!
2 солдат. Ты уж скажешь – все! Погибло много, но и осталось еще прилично.
1 солдат. И как теперь воевать будем, против газа?