Было бы, разумеется, превосходно описать историю германской тайной военной службы с самого ее рождения. Однако с какого времени можно вообще говорить о германской тайной службе?
В 1928 г. первый после мировой войны шеф разведки и контрразведки рейхсвера генерал-майор Гемп закончил написание до сих пор еще не изданного манускрипта, в котором подробно излагалась история «Тайной разведывательной и контрразведывательной службы сухопутных войск Германии с 1866 по 1918 г.»[6]. Автору не понадобилось вторгаться в эпоху существования мелких разрозненных германских княжеств, так как до середины XIX в. при дворах князей подвизались лишь отдельные завербованные ими шпионы и лазутчики. Информируя своих заказчиков обо всем, что творилось в военно-политическом плане за пределами их земель, они прибегали к подкупу, разным ухищрениям. Но этим импровизациям было очень далеко до хорошо организованной тайной службы. Только во время войн 1866 г. и 1870–1871 гг. прусская тайная военная служба вместе с созданной Бисмарком полевой жандармерией под начальством Вильгельма Штибера сумела стать постоянной организацией и добиться серьезных успехов. Начало было тем самым положено. Тем не менее Большой генеральный штаб даже после основания рейха никак не мог решиться на создание достаточно широкой и специализированной секретной службы разведки и контрразведки. Мало-помалу при кайзере Вильгельме II в Берлине сложился некий орган, личный состав которого насчитывал около дюжины офицеров, а бюджет составлял 300 000 марок. Такая «служба», конечно, не могла конкурировать с тайными службами великих держав – Англии, Франции и России. Это во многом объяснялось тем, что Германия в отличие от великих держав, имевших интересы во всем мире, ориентировалась в силу своего геополитического положения в основном на континент Европы. Даже в сравнении с австро-венгерским разведывательным бюро в Вене, которое уже после разоблачения предательства полковника Редля[7] сумело под руководством генерала Остромиеца (1909 – 1914) развернуть на Балканах хорошо функционировавшую шпионскую сеть, служба разведки в Большом генеральном штабе в Берлине оставалась третьестепенной или даже еще более незначительной. Она предназначалась только для выяснения чисто военных вопросов в потенциально враждебных странах. Вести политический или промышленный шпионаж ей запрещалось. Для этого были разные причины. Военные почти всегда отказывались вмешиваться в политические вопросы или прибегать к полицейским методам и политическим провокациям, а с политиками и исполнительными властями они связывались лишь в чисто служебном порядке. Как государственные секретари по внешним делам, так и политические партии ревностно следили за тем, чтобы военная разведка не выходила из своей узкой сферы военных проблем. И это при том, что германский рейх не располагал централизованной службой военной разведки. И вот, если еще за 100 лет до этого князь Меттерних уже мастерски координировал на Венском конгрессе 1815 г. действия дипломатической, политической и военной разведок, а британские службы превосходно работали в тесном контакте друг с другом, то офицеры германской разведки даже после окончания Первой мировой войны вынуждены были признать: «Как в Германии, так и в Австро-Венгрии не было единообразного руководства разведслужбой. Министерства иностранных дел занимались разведкой, вовсе не согласуясь с потребностями военного ведомства. Столь же оторванной от других задач была и борьба с вражеским шпионажем, поскольку она выполнялась органами полиции. Между политической и военной разведкой не существовало практически никакого взаимодействия»[8]. Следствием этого стало то, что в 1914 г. германская военная разведка оказалась плохо информированной о настроениях и политических целях наших противников.
Настоящее строительство самостоятельной службы разведки и контрразведки в Большом генеральном штабе было начато только в конце 1912 г. По распоряжению начальника оперативного отдела полковника (впоследствии – генерала от инфантерии) Людендорфа подполковнику (позже – полковнику) Николаи было дано задание реформировать разведслужбу. Новый отдел получил официальное обозначение «III-b». Тем самым был сделан первый шаг в решении давно назревшей задачи. Ведь до этого при корпусных штабах (военных округах) имелись только немногие офицеры связи и разведки, эпизодически инструктировавшие свое начальство о важнейших моментах, какие могут встретиться в будущем. Они поддерживали связь с пограничными войсками и полицией, которые были ответственны за борьбу со шпионажем.
Перед началом Первой мировой войны отдел «III-b» насчитывал около 80 офицеров. Постепенно начали увеличиваться и группы разведофицеров в пограничных военных округах. Но сфера задач ограничивалась чисто военным сектором. В этих условиях догнать тайные службы потенциальных противников, активно работавшие уже много десятилетий, не представлялось возможным. К тому же Людендорфу удалось добиться того, что бюджет отдела «III-b» был увеличен до 450 000 марок в год. Но что мог дать такой бюджет по сравнению с 13 миллионами рублей, выделяемых на эти цели Россией! К тому же на тайную службу уже было наклеено позорное клеймо «грязного дела», и полковнику Николаи лишь с огромным трудом удалось постепенно несколько изменить отношение общества и руководства к секретным службам.
Разработку конкретных операций Николаи препоручил своим референтам, а исполнительные полицейские функции – прикомандированному к нему советнику полиции Бауэру. Свою задачу Николаи видел не столько в техническом выполнении ставившихся перед ним задач, сколько в консультировании вышестоящих начальников на основе полученных разведывательных данных. Он хотел быть прежде всего офицером генерального штаба, добросовестно делающим выводы из полученных донесений. Однако сам он в своей книге «Тайные силы» утверждает, что анализом донесений отдел «III-b» не занимался[9]. Это так и было, однако из книг Николаи, опубликованных после 1918 г., стало известно многое об «аналитическом подходе» к сообщениям, хотя ничего существенного об общей линии действий, организации и условиях, в которых действовала тогда служба военной разведки и контрразведки, в них не было. Бывший шеф службы «III-b» об этом умолчал, как и обо всех своих тайных помощниках и их действиях. Для этого у него были свои причины, так как по условиям Версальского договора 100 тысячный рейхсвер очень строго контролировался победившими союзными державами.
Те, кто имел дело во время войны с полковником Николаи, знали его как офицера, наделенного крайне обостренным чувством долга. Он очень внимательно наблюдал за всем, что творилось в Большом генеральном штабе и в штабах крупных войсковых соединений, и с присущим ему гражданским мужеством критиковал решения, принимаемые по небрежности, легкомыслию или слабости характера. Он постоянно доказывал, что моральная слабость руководства гораздо опаснее, чем любой шпионаж и другие подобные действия противника[10]. Отсюда вполне понятно, что этот офицер, опубликовав свои воспоминания, не стал больше заниматься вопросами тайной разведки и контрразведки и даже не попытался войти в контакт с тайными службами нового вермахта. Из этого вовсе не следует, что Николаи был недостаточно компетентным начальником разведки. Еще перед началом Первой мировой войны он строго придерживался правила, чтобы его офицеры знали своих агентов в лицо и «прощупывали их до печенок», прежде чем давать им задания. Следовало учитывать все свойства характера и способности агента – как хорошие, так и плохие, причем последние также должны были использоваться, а не ставить на агенте крест. Хотя он и был твердым сторонником жесткой прусской военной дисциплины, его отличали изобретательность и динамичность. Он был кем угодно, но не бюрократом, и не было другого офицера генерального штаба, который настолько подходил для должности начальника отдела «III-b», как полковник Николаи.
Основным направлением деятельности германской военной тайной службы был сбор сведений о строительстве французской и русской сухопутных армий, а также английского военно-морского флота, выявление оперативных планов их генеральных штабов. Особые трудности создавало ведение разведки в России, чья разветвленная и мощная полицейская система контроля и слежки делала весьма рискованным любое нежелательное любопытство в отношении армии. Дело усложняла и огромная территория царской империи, и строгий контроль, и не в последнюю очередь языковые трудности. В таких условиях было исключительно трудно вербовать нужных агентов и лазутчиков. Приходилось тратить значительные средства на подкуп и оплату выполненных заданий. А немецкая сторона проявляла завидную скупость в вопросе о выделении денег на тайную службу. В штабах 1 го и 20 го корпусов в Кёнигсберге и Алленштайне в то время в отделах разведки и контрразведки числилось по одному офицеру и одному унтер-офицеру на должности писаря. И это при том, что разведка военных приготовлений в России по мере ухудшения политической обстановки становилась все очевиднее серьезной потребностью Германии и ее союзницы Австро-Венгрии.
Неясность военно-политического положения в России вызывала у генерального штаба сильнейшее беспокойство вплоть до середины июля 1914 г. Как известно, в те полные драматизма дни кайзер Вильгельм II все время тянул с отданием приказа о всеобщей мобилизации. Несмотря на поступившие в генштаб сведения о развертывании русских войск, он требовал веских доказательств, подлинных документов. И такой документ сумел достать один мелкий агент по имени Пинхус Урвич, которого вел офицер разведки в Алленштайне капитан фон Рёдер. В конце июля этот торговец, курсировавший туда-сюда между Восточной Пруссией и Россией, увидел в своем родном городе Кольно большие плакаты на видных местах. Он тут же принял смелое решение, прокрался ночью к зданию городской управы и срезал один такой плакат со стены, не повредив текста. Рано утром Пинхус Урвич запряг лошадь и поехал к пограничному пункту перехода, зашив плакат предварительно под пиджак. Несмотря на строгую проверку, никто ничего не обнаружил, и он перешел границу. В свою очередь, и русские с нетерпением ждали, какие новости принесет им их агент Урвич по возвращении назад. В тот же день к вечеру капитан фон Рёдер получил от немецкого пограничного чиновника сообщение о благополучном прибытии агента Пинхуса Урвича. Взяв штабную машину, Рёдер проехал 50 км до местечка Просткен, где его ждал агент. Теперь русский приказ о всеобщей мобилизации был в немецких руках. Той же ночью немецкий офицер связи выехал в Берлин с плакатом и на следующий день положил его на стол начальнику генерального штаба. Сомнений не оставалось. Кайзер Вильгельм II подписал указ о всеобщей мобилизации в Германии[11].
В отличие от условий, существовавших в Германии, в российском полицейском государстве, где шпионаж и слежка с давних пор считались санкционированными верховной властью, тайная служба была хорошо организована и в военном деле. Русские училища, готовившие агентов, деятельно помогали органам военной разведки благодаря крупным финансовым вливаниям и неограниченным людским резервам. Да и российские военные атташе не брезговали выполнением шпионских заданий. По-видимому, это способствовало первоначальным военным успехам численно превосходящей российской армии в ее действиях против Австро-Венгрии. Однако последовавшие за этим неудачи русских быстро привели их широкую службу военной разведки и контрразведки к износу. Налаженная ею сеть агентов была серьезно подорвана, а на импровизации в изменившихся условиях русские с их неповоротливостью не были достаточно способны.
В отделе «III-b» Большого генерального штаба существовала специализация по нескольким направлениям. Это были тайная разведывательно-информационная служба, контрразведка, дезинформация противника и диверсионная служба. Когда поступающие донесения носили военный характер, они направлялись не прямо в оперативный отдел Большого генерального штаба, а в отделение «Иностранные армии». Там их просматривали и анализировали, но без учета тех выводов, которые к ним приложил полковник Николаи. Ведь донесения, приходившие из самых разных источников, естественно, очень часто противоречили друг другу, и потому их нужно было тщательно изучать и сопоставлять, чтобы отсеять ложные. Сведения, полезные для ВМФ, передавались в морской генеральный штаб, технические сведения – соответствующим органам власти, а доклады политического содержания – политическому отделу ставки верховного командования, который уже мог затем передать их дальше министерству иностранных дел. Донесения экономического характера шли в специально для этого созданное центральное бюро внутреннего управления генштаба (во время войны) в Берлине. Таким образом, в верховном командовании обрабатывались только чисто военные донесения, которые складывались в общую картину. При передаче наверх своих донесений германскую разведслужбу меньше всего заботил вопрос о том, что хотят услышать «верхи». Она исходила всегда из четкого признания превосходства противника в живой силе и технике. Точно так же вел себя и абвер в годы Второй мировой войны. Но если в 1914–1918 гг. германское верховное командование принимало в расчет эти сведения и выводы, то верховный вождь Адольф Гитлер полностью игнорировал предостерегающие доклады своей тайной службы.
Нет такой секретной службы, которая всегда имела бы только успехи. Последние неизменно чередуются с неудачами, иногда даже очень серьезными, если не сказать решительными, провалами, которые зачастую обусловлены чистыми случайностями. После того как командование германского ВМФ приняло решение о неограниченной подводной войне, статс-секретарь германского министерства иностранных дел Циммерманн направил своему послу в Вашингтоне графу Берншторфу специальную инструкцию. Это послание было перехвачено британским адмиралтейством и направлено соответствующему отделу Интеллидженс Сервис. Хотя оно и было зашифровано очень сложным способом, англичане в конце концов его расшифровали, и едва это случилось, как в британском Форин Офисе поняли его чудовищный смысл: Циммерманн извещал посла о переходе с 1 февраля 1917 г. к неограниченной подводной войне. Берншторфу предлагалось поэтому приложить усилия к тому, чтобы Соединенные Штаты не вступили в войну. В случае неудачи он должен был обратиться к Мексике, побуждая ее к альянсу с Германией. В качестве «приманки» он должен был предложить мексиканцам совместный захват американских штатов Техаса, Нью-Мексико и Аризоны. Телеграмма Циммерманна во многом определила решение США объявить войну Германии. Этот пример показывает, насколько небезопасна – особенно в наше время – даже самая тайная передача секретных разведывательных сведений.
Что касается деятельности германских органов контрразведки до и во время Первой мировой войны, то они себя в общем и целом вполне оправдали. Так, в 1913 г. они, взаимодействуя с полицией, сумели арестовать в пределах имперской территории 346 шпионов, что явилось, конечно, малой толикой той агентуры, которую развернули против Германии Франция, Англия и Россия. В ходе войны вражеские тайные службы получили немалое пополнение из оккупированной Бельгии и захваченных немцами районов Франции. Во вражеские шпионские центры пришли на службу как патриоты, так и авантюристы. Только в начале 1917 г. германской тайной службой было раскрыто около 500 вражеских агентов, действовавших в Голландии. Не меньше их было и в Бельгии, где в одном лишь Генте в 1917 г. было расстреляно за шпионаж 52 бельгийца.
По сравнению с деятельностью разведки и контрразведки борьба с диверсиями большой роли не играла. За период с 1914 по 1918 г. в Германии было зафиксировано всего лишь 33 случая диверсий, исполнители которых были схвачены и казнены. В большинстве случаев это были взрывы бомб, поджоги и т. п. Диверсанты Германии и ее союзников совершали значительно больше таких актов на территории Англии, Франции и Италии, в их морских портах и в колониях. Большое распространение в этом плане получили «угольные торпеды», взрывные устройства, вмонтированные в крупные куски каменного угля. С их помощью военным флотам противников был нанесен немалый ущерб. Так, 26 ноября 1914 г. в гавани Ширнесса (Англия) без всякой видимой причины взлетел на воздух линейный корабль «Булварк» водоизмещением 15 000 т; 30 декабря 1915 г. на рейде Кроумарти (Шотландия) та же участь постигла броненосный крейсер «Наталь» (13 500 т), а 27 мая 1915 г. тоже в Ширнессе взорвался новейший тогда крейсер «Принсесс Айрне» (6000 т). Англичане приняли меры безопасности, и диверсии на время сократились, но затем бдительность опять ослабла, и в ночь на 9 июля 1917 г. на сей раз в главной базе британского флота Скапа-Флоу был таким же образом потоплен один из самых современных и мощных кораблей британского флота линкор «Вэнгард» водоизмещением 23 000 т. Чувствительные потери были нанесены и флотам других противников. Уже через несколько недель после перехода Италии в лагерь Антанты, 27 сентября 1915 г., в порту Бриндизи взорвался линкор «Бенедетто Брин» (13 400 т), а вскоре после этого в гавани Таранто затонул по той же причине линкор «Леонардо да Винчи». Но после того, как в ходе налета на австрийское консульство в Цюрихе итальянские лазутчики напали на материалы, связанные с подрывом «Леонардо да Винчи», по всей Италии были приняты жесткие меры по обеспечению безопасности и борьбы со шпионажем. Такие же диверсии имели место на Черном море, а позже – на заморских территориях, в частности на реке Замбези в Африке, в Японии и в одной из греческих гаваней. По общему водоизмещению кораблей, потерянных в результате диверсий (153 400 т), это превышает потери англичан в морском сражении при Скагерраке в мае 1916 г. (115 000 т). Эта «война во тьме» явила собой «блистательную победу одиночек над массой и над материей»[12].
Помимо разведслужбы, руководимой отделом «III-b» генштаба сухопутных войск, в морском генеральном штабе была своя служба разведки и связи, которая была оснащена всеми мыслимыми в то время техническими средствами. Здесь готовились и проводились операции германских подводных сил. Морской генеральный штаб в первые годы войны был хорошо информирован о положении всех британских судов и кораблей, выходивших из американских портов и шедших в Англию, поскольку они регулярно посылали по радио шифрограммы. Развернутая близ нью-йоркской гавани радиостанция мощностью 110 кВт, которой владели «друзья немецкого дела», могла в течение долгого времени перехватывать эти английские шифровки, расшифровывать их и сообщать о местоположении судов германским подводным лодкам. Уже после войны американцы утверждали, что германский военно-морской атташе капитан I ранга Бой-Эд имел копию тайного кода британского адмиралтейства[13].
Руководимая полковником Николаи служба военной разведки и контрразведки была обязана своими успехами прежде всего кропотливой и четкой работе, а с 1909 г. также и активному взаимодействию с австро-венгерским Эвиденц-Бюро (тайной службой) в Вене. Да и турецкая военная разведка, созданная при участии немецких офицеров, действовала на тех же принципах, что и наша. Многие турецкие офицеры обучались в Германии, а к турецким корпусным штабам были прикомандированы немецкие офицеры.
Характерно, что при всей четкости планирования мероприятий, проводившихся отделом «III-b», в том числе и различных импровизаций, агентам, шпионам и авантюристам оставался широкий простор для инициативы. А как же еще можно было руководить на огромных территориях действиями агентов и «клиентуры», выполняющих особые задачи в эпоху, когда радиосвязь находилась еще в зачаточном состоянии?
Одним из самых умелых агентов, действовавших на нашей стороне за пределами Европы, был некто Пройсер. Став археологом, он в молодые годы долгое время вел научную работу в Малой Азии и на Среднем Востоке и очень хорошо изучил эти страны и их народы. Там он однажды столкнулся со ставшим впоследствии всемирно известным английским разведчиком полковником Лоуренсом. Они дружили, но война разделила их: Пройсер стал сотрудником штаба германского генерала Крессенштайна в Дамаске, Лоуренс начал работать в «Арабском бюро» в Каире. Независимо друг от друга оба решили заняться шпионажем и пропагандой среди бедуинских племен в поддержку своих стран. Под видом кочевника и с подкрашенной кожей, Пройсер проникал за линии английских позиций и по возвращении в штаб докладывал обо всех своих наблюдениях. Он говорил на многих арабских диалектах и благодаря своей ловкости и умению изменять внешность так и не был пойман. В конце концов ему удалось приблизиться к самому центру британского шпионажа в Каире, и здесь он снова превратился в европейца, поселившись в отеле «Шеферд».
Как человека, наделенного такими же способностями, описывают нам хроникеры и другого немецкого агента Франке. Рассказывают, что он когда-то был строевым офицером, однако никто не знает точно, как его звали. Франке было около 40 лет, он имел высокий рост и лицо южанина. У него были ярко выраженные артистические способности, железные нервы и небывало живая сообразительность. Переодетый английским офицером, он много раз ходил по вражеским тылам, что считается самым трудным делом для тайного агента. При этом он менял форму одежды в зависимости от обстоятельств: появлялся то в форме офицера английского генштаба, то как шотландский майор, то как капитан австралийской армии. Однажды под видом артиллерийского полковника он проник в Райю, где располагался основной склад боеприпасов англичан, и заявил, что по поручению штаба своей стоявшей неподалеку дивизии должен немедленно произвести инвентаризацию склада. А в другой раз в форме капитана генштаба приехал в штаб одной артиллерийской бригады, чтобы «в соответствии с приказом» обсудить с ее командиром запланированное в интересах близившегося наступления строительство дамбы. Лишь случайно англичане обнаружили, что имели дело с фальшивым генштабистом. Когда Франке уже исчез, в штабе бригады вспомнили, что он неверно называл некоторые факты. Позвонили в главный штаб. Там люди удивились такому происшествию и принуждены были полностью изменить весь план затопления выбранного участка местности. Во второй половине войны Франке, приняв обличье офицера генштаба, проинспектировал всю линию фронта англичан от Яффы до Иерусалима и повсюду отдавал командирам частей сбивавшие их с толку приказы. Было ли то легендой или правдой, сказать трудно, только англичане очень боялись Франке, и нередко случалось, что подлинных британских офицеров арестовывали по подозрению, что они – Франке.
Третьим в этой плеяде отважных был германский консул Васмус. Неутомимый пропагандист германского влияния и мощи на Ближнем Востоке, он был, по-видимому, самым серьезным конкурентом полковника Лоуренса. В то время как англичанин буквально поднял на ноги всю Аравию, натравливая кочевые племена на Турцию, Васмусу удалось превратить свое не очень важное консульство в Бушере на побережье Персидского залива в своеобразный центр силы. Тогда в Персии происходило что-то вроде гражданской войны, и для умиротворения страны сюда была направлена шведская полиция, которая активно сотрудничала с Васмусом. Когда началась война, англичане арестовали его, но он убежал из-под стражи, прихватив с собой 70 фунтов золота. Он хорошо знал Персию, и это позволило ему скрыться где-то во внутренних районах страны и оттуда систематически подстрекать местных жителей к борьбе с англичанами. С их помощью он временами мог даже прерывать приток нефти в порты ее вывоза. Будучи годами предоставлен самому себе, он тем не менее постоянно поддерживал связь с генералом Лиманом фон Зандерс-пашой в Константинополе и информировал его о передвижениях войск противника от Месопотамии до Индии. Васмус растянул свои нити связи повсюду и заставлял эти связи работать. Только в одном 1916 г. англичанам пришлось ввести в Персидский залив четыре военных корабля, чтобы пресечь подвоз оружия и боеприпасов Васмусу. Доверенными лицами Васмуса были большей частью рыбаки и матросы. Для сбора сведений он подкупал даже денщиков британских офицеров. Чтобы еще больше упрочить свое положение в Персии, он женился на дочери главы племени арабов и стал магометанином. О том, как искусно он действовал, рассказывает капитан в отставке Ф. Р.: «Каждый месяц британский генштаб дважды рассылал отдельным частям карту театра военных действий. На ней были указаны позиции войск центральных держав. Наискось поперек всего восточного участка фронта стояла взятая в эллипс надпись «Васмус». Этот район по размерам превосходил Англию, а лаконичная надпись означала, что этот район находится под полным контролем германского консула Васмуса»[14]. Что с ним стало по окончании войны, неизвестно.
Когда в ноябре 1918 г. Германия оказалась разгромленной, в адрес германской разведки был брошен упрек: она-де оказалась несостоятельной. Напротив, следует отметить, что все крупные наступательные операции противника, по крайней мере на европейском театре военных действий, становились заранее известны, и потому эффект внезапности не достигался, если не считать нескольких случаев. Разумеется, тайная служба не могла докладывать заблаговременно о незначительных акциях с ограниченными целями. Ссылаются на внезапный удар французов в октябре – декабре 1916 г. под Верденом. Этот удар был нанесен войсками, стянутыми с соседних участков в обстановке строжайшей секретности, запрета отпусков и переписки. Естественно, что при таких обстоятельствах немецким агентам, действовавшим в тылу противника, а не на фронте, было невозможно выявить подготовку к наступлению противника[15]. Наряду с этим утверждали, что Николаи недооценил масштабы резервов, которые маршал Фош ввел в последнее решающее наступление, или не выявил их выход на исходные позиции. Это неверно. О серьезном сосредоточении войск противника было известно. И внезапными не были ни наступление французов у Вийер-Коттере 18 июля, ни удар англичан 8 августа. Неожиданной оказалась слабость немецких войск. А что касается «огромных резервов», которые Фош хотел двинуть в последнее сражение, то их попросту не было. Французы просто промаршировали через развалившийся германский фронт.
Тот, кто описывает историю тайной службы своей страны, обязательно будет выпячивать ее успехи и обходить неудачи. Но что бы он ни делал, у него неизменно получится мозаика, составленная из множества рассказов и описаний, которые сами по себе вряд ли что-нибудь значат. Вот один из них. Когда в начале 1918 г. германское верховное командование установило на позиции так называемую «Большую Берту», исполинскую пушку для дальнего обстрела французской столицы, встал вопрос о возможно более точной корректировке каждого выстрела. Для этого в марте того же года офицер разведки обер-лейтенант Шумахер (в годы Второй мировой войны он был подполковником), соответствующим образом замаскированный, выехал в Швейцарию, чтобы встретиться в Женеве с двумя немецкими связниками. Затем с помощью одного контрабандиста он установил связь с неким кельнером, работавшим в «Кафе де Пари» во французской столице, и тот стал докладывать о разрывах снарядов «Парижской пушки» по адресной книге. Например, он звонил в Женеву и говорил о ком-то, кто живет на такой-то улице, в таком-то доме, такой-то квартире. У немецкого связника в Женеве была точно такая же книга, и он мог довольно точно передать данные о месте разрыва снаряда германскому консулу, а тот передавал их дальше в корпусной штаб в Бад-Кройцнахе. Таким путем было доложено о 23 разрывах, из которых 17 были указаны очень точно[16].
Это, конечно, всего лишь маленький камешек в большой мозаике, выложенной тайной разведслужбой в те годы. А вот гораздо более значительным моментом, чем такие малозначащие эпизоды, было то, что германская разведка недооценила колоссальный военный потенциал Соединенных Штатов и своевременно не увидела их готовность вступить в войну тогда, когда этого потребует положение Англии и Франции. Даже в чисто военном отношении отдел «III-b», добившийся столь многих успехов повсюду, не смог вовремя выявить факты формирования танковых батальонов в Англии, пока их не применили массированно и внезапно под Камбре. Причиной этого было преобладающее внимание к фронтовой разведке и отсутствие хорошо налаженной дальней (стратегической) разведки, для создания и развития которой необходимы, конечно, весьма значительные средства и долголетние хорошо организованные приготовления в мирное время. По всей видимости, полковник Николаи с его относительно маломощным отделом «III-b» взвалили на себя чересчур большую ношу.
Вместе с тем с переходом исполнительной власти в рейхе к высшему военному руководству и генералам и с началом войны германская военная тайная служба получила такие полномочия, каких в Третьем рейхе никогда не имела. Полковник Николаи как шеф отдела «III-b» держал в своих руках не только тайную службу разведки и контрразведки, но и цензуру печати и пропаганды. Руководителем цензуры в военном ведомстве печати был подполковник фон Ольберг. Уже летом 1914 г. он добился введения единых и строгих положений о цензуре, а в начале 1917 г. издал «Справочник по вопросам цензуры германской печати», в котором четко и подробно были изложены подцензурные моменты по каждой теме, чтобы редакции изданий могли быстро ориентироваться в этих вопросах.
Поскольку полковник Николаи был еще и шефом полицейских органов слежки, он через подчиненного ему советника полиции Бауэра, ведавшего этими органами, оказывал влияние и на эту сферу. Более того, в качестве начальника военной цензуры и пропаганды он имел возможность по своему усмотрению вмешиваться во внутреннюю политику. Одним словом, он определял ориентацию печати, регулировал отечественный информационный поток и формировал военные и патриотические лозунги. Очень вероятно, что именно Николаи, если верить Вальтеру Шелленбергу, предложил генералу Людендорфу план провезти Ленина из Швейцарии через Германию в пломбированном железнодорожном вагоне в Россию. При этом он до самого конца войны был непреклонным сторонником продолжения борьбы любой ценой. За его спиной стояла могучая и своенравная фигура Людендорфа.
Конец жизни полковника Николаи покрыт тайной. В эпоху гитлеровского Третьего рейха ему, по слухам, было предложено написать о своем опыте. Неизвестно, оставил ли он нам подобный манускрипт. Шелленберг утверждает, что во время Второй мировой войны полковник имел неограниченный доступ к министру иностранных дел фон Риббентропу и рейхслейтеру Борману. После краха 1945 г. Николаи, вероятно, попал в руки Советов[17].