Мне было четырнадцать, и в тот день я впервые пошел в старшую школу[6]. И был по этому поводу счастлив. Особенно меня будоражила мысль о первом в моей жизни уроке геометрии.
Да, признаюсь, равнобедренные треугольники меня возбуждают.
Большинство парней, неважно какого возраста, больше фанатеют по изгибам и округлостям, но не я. Не поймите меня неправильно: мне нравятся девочки с их округлостями. Особенно женщины с еще более округлыми округлостями.
Я часами торчу в ванной с журналом, где тысячи фоток обнаженных кинозвезд:
Обнаженная женщина + правая рука = счастье, счастье, радость, радость[7]
Ага, всё прально. Должен признаться, что я дрочу.
Я горжусь этим.
Я хорош в этом.
Я свободно владею обеими руками.
Если бы в мире существовала Профессиональная лига мастурбаторов, клубы перекупали бы меня друг у друга за миллионы долларов.
Может, вы думаете: «Ну, братан, зачем же прилюдно говорить о мастурбации?»
Ну, черт, а я буду, буду об этом говорить, потому что ВСЕ это делают. И ВСЕМ это нравится.
А если бы Господь не хотел, чтобы мы дрочили, он не дал бы нам большой палец на руке.
Так что я благодарен Господу за свой большой палец.
Однако дело в том, что сколько бы времени мы с моим большим пальцем ни проводили в компании округлостей воображаемых женщин, я гораздо больше фанател от прямых углов в помещении.
В детстве я заползал под кровать, чтобы притулиться в углу, и так засыпал. Чувствовал себя в тепле и безопасности, когда меня касались сразу две стены.
В восемь, девять и десять я спал в стенном шкафу с закрытой дверцей. Перестал, только когда моя старшая сестра Мэри сообщила, что таким образом я пытаюсь найти способ вернуться в материнскую утробу.
Это испортило мне всё удовольствие от пребывания в шкафу.
Не поймите меня превратно. Я ничего не имею против утробы моей матери. Меня же там создали, в конце концов. Я стопроцентно за утробу. Но что до переезда обратно, в «родные пенаты», тут у меня нулевой интерес, если можно так выразиться.
Моя сестрица профи в том, чтобы всё портить.
После окончания школы сестра впала в анабиоз. Ни в колледж не пошла, ни работать. Вообще ничего не стала делать. Типа депрессии, видать.
Но еще она красивая, и сильная, и забавная. Она самый красивый, сильный и забавный человек из тех, кто проводит двадцать три часа кряду в одиночестве в подвале.
Она такая психованная и непредсказуемая, что мы прозвали ее Поехавшей Мэри. Я совсем на нее непохож. Я спокойный. И жить мне нравится, очень.
И школа нравится.
Мы с Рауди надеемся попасть в баскетбольную команду старшей школы. В прошлом году мы вдвоем стали лучшими игроками среди восьмых классов. Но в старшей школе вряд ли получится.
Рауди, может, и подойдет играть в такой команде, но меня ребята покрупнее и покрепче просто сомнут. Одно дело – отразить прыжок восьмиклассника, и совсем другое – устоять перед напором монстров-старшеклассников.
Может, моя судьба – торчать на скамейке запасных третьего состава, а Рауди будет стяжать все почести и славу.
Немного опасаюсь, что Рауди задружится с парнями постарше, а меня забросит.
А еще беспокоюсь, как бы он тоже не начал меня дразнить.
И самая жуткая мысль: вдруг Рауди возненавидит меня, как все остальные!
Но боюсь я меньше, чем радуюсь.
Знаю, что меня поднимут на смех, узнав, как я люблю школу. Но плевать.
Сижу я, значит, в кабинете девятого класса, и тут входит запыхавшийся мистер Пи с коробкой, полной учебников по геометрии.
Надо вам сказать, на вид мистер Пи ну о-о-очень странный дядька.
И ладно бы только на вид. Самое странное в мистере Пи – то, что иногда он забывает прийти в школу.
Позвольте повторюсь: МИСТЕР ПИ ИНОГДА ЗАБЫВАЕТ ПРИЙТИ В ШКОЛУ!
Ага, приходится посылать кого-нибудь из детей в учительский кампус позади здания школы, чтобы разбудить мистера Пи, который как обычно снова вырубился перед теликом.
Случается, мистер Пи является на урок в пижаме.
Короче, шляпа шляпой, но пацаны до него почти не докапываются, поскольку и он с нас много не спрашивает. И то, разве можно ждать от своих учеников усердия, если являешься перед ними в тапочках и пижаме?
И да, я понимаю, что это необычно, но в нашем племени учителей размещают в однокомнатных коттеджах и старых трейлерах позади школы. Нельзя преподавать в нашей школе, если не живешь в кампусе. Будто это какая-то исправительно-трудовая колония для наших белых либеральных добродетелей-вегетарианцев и белых консервативных спасителей-миссионеров.
Некоторые учителя заставляют нас есть птичий корм, чтобы мы почувствовали себя ближе к земле-матушке, а другие ненавидят птиц, считая их прислужниками дьявола. Это примерно как если бы вас учили Джекил и Хайд[8].
Но мистер Пи не какой-нибудь двинутый поклонник демократов, республиканцев, христиан или самого дьявола. Он просто тютя.
Однако находятся такие, кто считает, что он типа должен дать показания против мафии и подлежит программе защиты свидетелей вроде того сицилийского бухгалтера, поэтому его тут прячут.
Ну не знаю.
С одной стороны, конечно, если правительству занадобилось кого-нибудь спрятать, то наша резервация – это самый край географии, миллион километров к северу от Чего-либо Значимого и два триллиона километров к западу от Счастья. Но божтымой, может, не стоит так серьезно относиться к сериалу про клан Сопрано?
По мне – так мистер Пи просто одинокий старик, который прежде был одиноким юношей. И по какой-то непонятной для меня причине одиноких белых тянет к еще более одиноким индейцам.
– Так, дети, за дело, – сказал мистер Пи, передавая по рядам учебники по геометрии. – Как насчет сделать нечто странное и начать со страницы один?
Я схватил учебник и открыл.
Мне хотелось его понюхать.
Черт, мне хотелось поцеловать его.
Да, поцеловать.
Ага, прально, я целую книги.
Может, это какой-то вид извращения, а может, показатель романтизма и высокого уровня интеллигентности.
И я потянулся было уже губами, но остановился, увидев надпись на внутренней стороне обложки: