А-moll, или Как плачет дикий мёд. Стихи в тональности Любви - читать онлайн

У небожителей Земля – иные тучи.

Там по земле не ведают ходить.

Унылый мир… Раскрашенный, но скучный…

И солнце – воспаленный жаром стыд…

Я на Земле не знала о любимом.

Он жил иначе и в ином краю.

Там облако четвероногим Бимом

Двулапому несло любовь свою…

И капля обронилась. Вырос колос.

Я вышла в поле – угадать тебя.

А небо в ревности на части раскололось,

Как будто Там без слез моих не спят…

Руки мои не просили касаний.

Губы мои не тревожились зря.

Пусто и чисто в сегодняшней ране,

что всё стерпела вчера.

Нет никакого уже удивленья

новым названиям старых идей.

Я удивляюсь лишь кроветворенью

в срезанной коже полей.

Долго стоны ветра

причитали.

Долго сыпался

колючий дождь.

Вся природа плакала

началом,

У которого

в гортани

нож.

Всё, что сказано

давно и нежно,

Всё, что сделано

сейчас

назло, —

Укрывалось пылью

белоснежной

И внутри

по капельке

текло…

Дождей дрожащий перламутр

Остекленел – и тает…

У Времени на перекур

Себя же не хватает…

Всё истекает… всё пройдет…

Окурки губ попросят…

А я раскалываю лёд

И пью хмельную осень…

Строка моя растратила позор

Засилья безалаберности сорной,

Пока тобой болела и, влюбленной,

Теряла силу из разбитых пор,

Взамен не получая росных капель

Или хотя б мороза острых сабель,

Чтоб ум, разбуженный,

был свеж и скор.

Нет, всё ушло в одно лишь «как-нибудь».

Я кожу пересаживала в поле.

Ждала, что ты найдешь меня, расстроен,

Что не тебя я пью, теряя суть

Самой себя и мысли босоногой,

Чей каждый шаг – отдельная дорога,

Когда хватало кислорода в грудь.

Так было до тебя. Сама герой

Своих расписанных сценариев и съемок.

Я режиссировала дозу ломок,

Когда хотела быть/не быть одной.

И даже не заметила, как страшно

Меня украли у меня однажды,

Калеча в неуклюжий перекрой.

Горели россыпи звездной ночи.

Болели бёдра богинь шальных.

Весь танец поздний был приурочен

К последней сказке живых…

Было всё вовремя, было всё в меру,

Что берегли от избытка желаний.

Входят во вкус и мужланы, и сэры,

Распотрошив зарождение Тайны.

Всё тебе мало. Иная. Иные.

Пусть ублажают и взгляд, и «пощупать»…

Но никогда не вернутся р о д н ы е —

Кто не дожил до спасительных шлюпок…

Чертополох… Душа не знает веры

рассадникам под завесью скупой.

А я тебя ждала – зимой, весной, —

оставшись пересчетом радуг первых.

А дальше – трын-трава. Взяла косу

и прогулялась по рисункам вздорным.

Ты прячешь злую суть еще упорней —

и я упорнее себя несу.

Ты всё мужал в своей колючей хватке.

Браслетами запястья одарил.

Мое «спасибо» каплет вниз без сил —

и надевает белые перчатки.

Сначала. Всё с начала. Этот стыд

не узнаёт себя в победах новых.

Я, может быть, казнить и не готова.

Но миловать?!

Пускай другой простит.

Неужели это справедливо?

Неужели так должно и быть:

Встретив гада, смерть проходит мимо,

Забирая тех, кому бы жить!

О Господи, позволь мне думать так,

что всё по глупости…

по глупости – и только…

а не нарочно выкрали иконку —

и надругались на моих глазах.

Но если всё по глупости, то где

тот день количества,

что качество изменит…

и будет утро переосмыслений

иных поступков этих же людей…

Было.

Ни много ни мало.

Ладонь —

и ладошка.

Сама и разжала,

просыпав немножко —

от счастья простого

простую застежку.

Небогатый, но честный ум —

Это даже с изнанки чинно.

А бывает такой костюм —

С виду шик,

а раздеть

противно.

Уйдут чужие. Вещи. Строки. Люди.

Дела, не завершенные в словах.

Слова, что никогда не знали сути,

Достойной молча говорить в делах.

Останется мое. Мои. И только.

Растушевать себя под всякий вкус —

Такая лизоблюдственная ролька,

Что я себя, чужой себе, боюсь.

…А у веры всё платье в латках.

Обносилась – да нет портного.

И плетётся за пяткой пятка —

как чужая душа за спиною.

То глазами уже не увидишь,

что для сердца невидимым было.

Боль не стала вчерашней… —

П р о к и с ш е й!

Жжет – как будто весна закровила.

Вроде жить бы, согретая солнцем.

Даже латаная – но жить!

Но опять где-то что-то да рвется —

мою веру до слёз рассмешить…

То жмут, то отрезают лапу…

Всё рассыпается и пачкает ладони.

Улыбка держится на ниточке «терплю».

Я загадала самое простое,

А снова перышки сжигаю журавлю…

По таким дорогим царапинкам

узнаю наши ласки острые.

Даже окна сегодня в крапинку:

снова дождь вперемешку с морозами.

Вот и наша любовь сумасшедшая:

то ли осень такая поздняя,

то ли горе-зима корчит вешнее,

заплетая дожди колосьями…

Только толку не видно светлого,

и ни сытного, и ни теплого.

Обнимала – как будто летнее,

а царапано – льдом заковано.

Когда нас любят, мы роняем

бездарно пёрышки крыла

чужого… —

с чуждого стола

надеясь вновь

вернуться в стаи.

Не хватило ума… не хватило…

Улыбались фальшиво, но мило…

Столько отдано ради неволи…

Сам и травишь себя за застольем…

Наливали порочное зелье.

Примерялась вся гадость в теле.

Да и впору пришлась нерадивость —

Не заметила, как и влюбилась.

Да не в то, не в того, не настолько,

Чтобы радость не ранила горько.

У неволи такая охрана,

Что сама и кормлю эти раны.

Смеялся выстрел холостой

над чуткой верой листопада.

А вера с прежней теплотой

любила алые наряды…

________________________________

*Строка заголовка – из стих. А. С. Пушкина «Признание»

Здравствуй.

Я сегодня коротко.

(Не хочу тебя будить.)

Мы не виделись два вторника.

Завтра – третий.

Говорить

мне не хочется. По-разному

мысли думают о нас.

Заполняю рот свой фразами —

врут слова. И унялась…

Видишь, как я лгу заученно.

Три недели школе той.

Я давно уже измучена

бессловесной пустотой.

Для прощанья нет ни буковки.

Звуки – ёжики. Слова

затаились. Каждой пуговкой

говорю. С тобой.

Жива!

Она смотрела мимо плоти в мир,

где он, преображенный для иллюзий,

читал ей, как умеют лишь французы…

стыдила тело смелостью фантазий —

и укоряла трусость верных ширм,

что защищали мир её от грязи.

Может, это такая исповедь —

всю себя прятать в смех задористый

и, скрывая надежно новости,

быть лисою с другими лисами.

Или это такая проповедь

для себя, собираясь с силами? —

и неважно уже, простила ли

я тебя, – кто прошелся в обуви

по моим еле вымытым праздникам,

где травили другие, смелые,

да трусливые – если сделали

по-шаблонному,

одинаково.

Я буду помнить тот взмах…

Этаж высоких свиданий

разрушил кости мои,

что заменяли броню.

У кожи кончилась власть

не распароленной тайны —

и нет защитных кусочков —

впустить и выжить!..

Войну

затеял кто-то другой…

Кто н а м и звался секунду…

но сделал черное дело —

и убежал наблюдать.

Внутри скребет Оруаль*…

Я узнаЮ… Но – забуду

об этой страшной себе…

И пчёл сзываю на падь!

Но что нам пАдевый мёд?!

ЧТО склеит эта подделка?

Картонку ложных свиданий

из кожи раненых ласк?

А может, кости мои

растащат на статуэтки?

Так незаметнее стяжки??

Интеллигентнее лязг???

Ты в это вряд ли поверишь!..

Твой ум умнее победы,

где будут только обломки!..

и пчелы там не жужжат!

Зачем такие сраженья?!.

Кровавый шик эполетов

тебе дороже страданий,

где наши раны грешат?!…

____________________________________________________________

*Оруаль – см. книгу «Пока мы лиц не обрели» Клайва Стейплз Льюиса

Ты рядом. И легко.

Слова – что руки…

К чему нам

вычурности сложной

суета?..

Пыль золотая ночного кострища

Плечи мои на рассвете томит.

Сделай огонь моей памяти тише.

Пусть отдыхает, поспит.

Сделай зарю новолунною фразой —

Чтобы молчали и свет, и слова.

Я в темноте узнаЮ тебя сразу —

Запах и сон целовать.

Я – твоя кожа, одетая в кожу.

Как тебе в теле моем поутру?

Мне в твоем теле все муки дороже.

Спи… Я еще погорю…

…

Углы искали место без царапин.

Царапины скучали по углам.

И только кошка приносила в лапе

Осенний лист, отдавший сок дождям.

Не вытирайте ноги, если вышли.

Не оставляйте запах на «авось»…

У кошки каждый листик, словно мышка,

А мне любая мышка – добрый гость.

Скрипели петли, скидывая бремя.

Ломались ветки, не имея смысл.

И с бешеных качелей (…там ли?.. с теми?!..)

По-прежнему срывался кто-то вниз…

Я знала сразу. Была готова.

Ты не виновен – моя душа,

Отдав надежду, лишилась крова.

Надежда выросла в три ножа.

Я стала не грубей —

а защищённей

от мотыльков порхающих речей.

Душа от пустозвония душонок

ушла в себя… —

с рецептами врачей…

Ты приходи…

Теперь я часто в парке

брожу невидимою тишиной.

Мешать не буду…

Жалкая ремарка —

по разрешению Того,

Кто надо мной…

Нестройность звеньев

внушала робкую надежду, что собьется

с шаблонной траектории толпы

хотя б один —

кто выжил в мире рабства

и все клише нарушил и забыл,

ради себя —

СОБОЮ состояться.

Понятное с щелчка, в один присест —

Разумно до прозрачного сознанья.

Алиса не блукает в мире Тайны.

И сказка на цепи. И кот – подлец.

Расти – и уменьшаться – и расти —

Вся наша жизнь. Где ищем «я» такое,

Чтобы понять себя и всё земное,

Не по-земному странное… В пути

Все указатели абсурдны, но логичны

Для разума, чья логика – абсурд.

И как же хочется сбежать куда-нибудь,

Где всё без смысла (будто) и причины…

Прозрачный день в прозрачное стекло

Красив сам по себе. Он «я» не ищет.

А человек из двух четверостиший

Построит лабиринт,

себе назло.

Я с этим справлюсь!

Пусть обреченно

чадящей полночью хватая

последний вдох —

и раздавая

свои долги

банкирам черным.

Мой мир теперь уже не тот:

нет васильков

и нет ромашек.

Чужой цветок ладони жжет —

блеф

упаковочных

бумажек…

Ты не дари мне этот хлам!

Он приучил меня к иному,

а я его —

к другим цветам,

что почитали волю грома.

Никто подобной красоты

не смел коснуться для забавы.

А ты их ранил и в бинты

упаковал… —

любитель славы.

Нет, мой любимый не такой.

Ему все упаковки – мусор,

Но время длится далеко

в пространстве,

где мой рот искусан

одним вопросом:

где же ОН?!

Я – капля,

переполненная морем.

А морю —

никакого дела нет…

Пуста посуда,

А столько подано на ней…

Пройди сквозь м е н я… —

только смело!

Примерь распашонку души.

И запахом чистого тела

над вечной мелодией лжи

летай —

если будут силы…

пока запах старости сыт…

наешься

чужого

мыла —

и прочь! —

с в о й

оплакивать

стыд…

Хватило бы тебе воображенья

мой иероглиф сотворить, любя?

Ведь лишь одно неверное движенье —

красиво,

истинно.

НЕ Я.

Нитка. Улыбка. Иголка. Зашить.

Рваться. Кусаться. Молчать. Говорить.

Выводы. Больно. Расшита. Пуста.

Ваша. Не ваша. Рабы. Господа.

Поздно. И даже сложить все слова —

Что вам душа моя и голова!

Вместе. С любимым. Едины. Одна…

Свято безбожие. Смята вина —

Если иначе не нужен никто…

Если изъедено ветром пальто,

Что согревало, пока я весь год

Шла сквозь метель…

и ждала, что

пройдет…

Вчера часы ходили крУгом

Не потому, что так дано, —

Они душой своей подруги

Решили сутки выжить… но —

По кругу для души иначе.

Хотя никто не замечал,

Что время не идет, а плачет

Душой, чье время друг украл.

Ах, нынче даже дождь галантный

Мне слаще меда на губах!

Я просто сонная и с-/брошенная кожа,

в которую случайный свет пролит…

Дуракам закон не писан:

То он хам, а то подлиза.

Вот бы дурой тоже стать —

Дураков не замечать!

Вот такая – репейник в ажурах,

С ароматом отвязной любви!

И, когда назовут меня дурой,

Я к той дуре иду на вы.

Ну не льстится! Как вам не по нраву

Всё, нанизанное на струю,

Потому что дешевая слава

Продается льстецом по рублю.…

Но добро – не ценою в монету!

(Хотя проще добреть с кошельком.)

И взъерошенно-сонным рассветом

По соседству любовь – с топором.

…

Вот и стала плеваться от злобы,

Что любой, возомнивший себя,

Нет, не другом, —

экспертом глубоким! —

Не поможет,

а пнет – как раба.

Пускай не будет волшебства ванильной выси;

пускай язык забудет мятный вкус;

цвет чердака изъест вчерашней мыслью

весь мир и станет сам безвольно пуст… —

е с л и

в безволии есть толика смиренья,

что будущему лёгкие плетёт,

и те кричат,

не оценив

(пока)

плетенья

в гнезде иного цвета —

дикий мёд.

Не всякими хлебами будешь сытый.

Не всякою любовью – обогретый.

Среди обжорства

каждый рот – проситель.

Средь голода

полынь-трава —

обеды.

В руках несу (не коробейник модный)

сухие крошки —

сытым и голодным.

Одним – урок,

другим —

подарок сдобный.

Ответь,

мне руку протянувший:

«КТО ТЫ?»

Проснешься – когда я не рядом.

Пропажи во мне не найдешь.

С тобою – мне хуже быть надо.

Но ты ведь тогда так хорош!

И мне пропадать – до мозга!

Быть частью твоих чертей —

Изрезанная на полоски

Тугим языком страстей!

Зачем?! Что мне делать такою,

Что после – противна себе?

Я лучше!.. Я просто с тобою

Кипящая мука в мольбе!…

Рассвет – на дрожащих лапах.

Вправляю покрепче хребет.

С тобой – остается мой запах.

Со мной – мой рассудок и свет.

Будет память не та, что хочешь

Или думаешь, что готов.

Станет вечер для утра ложью,

Где вернуться назад невозможно,

А вперед?.. Там страна дураков

Не для нас. Это было бы просто.

Не другие обманом ведут —

МЫ!.. Любви заплетая косы,

Ей под сердце ту ложь – пусть носит

И рожает кого-нибудь!

Обмануться – привычно. Сладко…

Одурачиться щедрым «авось»,

Будто сунул себе эту взятку

(Благо, если одну шоколадку,

А не сказку до призрачных звезд!).

Заманить свою ДУШУ уставом,

Что привыкнешь – и стерпится… Ложь

Возвратится за новым товаром —

ТЕЛО тратишь с чужими… – и даром —

И любви от иллюзии ждешь.

Будет день. Или вечер. Ты вспомнишь,

Как пытался себя изогнуть,

Как старалась тебе быть хорошей —

Поры гроздьями выплелись в кожу,

Мокрый рот забывал отдохнуть…

Ты хотел той любви, но не правды,

Что свобода дороже страстей

И чужие мечты и зарплаты

Нам не станут своими когда-то,

Если время всей жизни длинней!

Не сошлось! Я была бы и рада

Обмануться еще и еще,

Снова пачкаться в кровь винограда,

Будто в этом сама виновата.

Да и пусть. Был и – вышел. Ушел…

Видишь, я и не против даже,

Что хотела в той сказке жить,

Но приходит расплатой ОДНАЖДЫ,

Где себя потеряешь поклажей,

Чтоб кому-то собой угодить.

Не хочу! Да и ты не желаешь

Притворяться, что сможешь другим

Стать кому-то… Вдруг мил и всезнающ,

Словно мастер сверхчувственных клавиш, —

Но себя маскируя в лжегрим.

Забираем себя у другого —

И рассадим по разным углам.

Только знаешь… однажды ты снова

Пожелаешь любви бестолковой

И поверишь в ее пополам.

Может, даже «вскучнёшь» ненароком,

Сам себя обругав за позор,

И почувствуешь, как одиноко,

Когда нет этой муки под боком, —

Но зато ни игрок, ни позёр.

Поздравляю! Обоих. С потерей,

С обретеньем свободы родной!

Запирай крепче зимние двери,

Чтоб никто в их тепло не поверил

И не мучил-/СЯ

Рядом с тобой!

Вдохни белый цвет наших раненых радуг…

Пусть сохнет на солнце цветное белье,

сливаясь с поэзией белого фрака

танцующих лун над землей.

У каждой снежинки – отдельная радость.

У каждой – своя ностальгия луны.

А вместе – единой душой рассыпАлось,

чтоб снова с_о_е_д_и_н_е_н_ы.

Куда ни посмотришь – всё части, всё дроби.

Куда ни вздохнешь – всё большая луна

без цивилизованных жалких пародий

на лик красоты, что больна.

Вдохни же поглубже. Мне раненой плохо.

На каждой строке и у каждого па

фрагменты изрубленной радуги вдоха,

чей выдох – всего лишь

з е м н а я судьба.

Забудь меня. Забудьте.

Вы – вчерашний.

И я вчерашняя.

С нуля.

С начала.

Пыль —

на нашем подоконнике

однажды,

когда вернусь к Вам

новая.

Не я.

И я себя прощу за эту кражу

судьбы ее,

где Вы – моя семья.

Забудьте обо мне!

Как снисходительно унижена тобой…

Всё растушёвано и не желает цвета…

На четвереньках ползают гурьбой

опознанные ультрафиолеты…

У бури кончился запасный ход.

На истощенном слове паутина.

И ею залепить бы сразу рот,

но человек – гордынная скотина.

Ему исчезнуть проще, чем молчать.

Сухарики царапают мне сердце.

Уж лучше б я поела, чем глотать

такие чувства,

где гореть – не греться.

Израсходуй все нервы честные,

Все беспутные праздники пьяные,

Изживи тайный ход неизвестного

С понедельников до прощания —

А понять и не сможешь главное —

Почему я такая трезвая

Средь чужого застолья грязного,

Где себя по частям нарезала.

Благодарность моя немерена:

И «поздравил», и будто искренне.

А я пью по глоткУ меж потерями

И смакую в гортани выстрелы…

Забыть вчера? Как будто не ломалось,

Не разбивалась вдребезги заря…

И вместе с кожей стянута усталость,

Вчерашнее свое благодаря.

Не прощенное, черное, скверное.

Тени стали без рук, без ног.

Солнце плоское – желтое блюдечко.

А затем – колотушкой в висок.

И простилось —

да на минуточку.

Только тут бы

и век не помог.

…

Раньше было иное солнышко.

Приходила иная ночь.

И душа тем грехом не мучилась.

И не ведала, что превозмочь

Проще горе какое при случае,

Чем СЕБЕ ОТПУСТИТЬ И ПОМОЧЬ…

Мне всё простится

За этот раненый позор —

Скитаться пылью вместо снега,

Растратой в пульсе человека,

Последним всхлипом ля минор.

Ты б меня полюбил – неузнанной?

Ты б меня полюбил – чужой?

Околдованной грешными Музами

И бегущей за праздной строкой?

Ты б меня полюбил – сумасбродную,

В одеяньях больничных палат?

Может, так я диктую модную

ДУШУ новую – из заплат?!

Может, мне так и легче – страждущей!

Может, мне так обрыдло в шелках!

Может, мне – разнузданно-падающей —

Даже лучше, чем на каблуках!..

Ты б меня полюбил с гордым норовом?

Взбалмошную – как гроза?!

Ты молчишь…

О как это здорово,

Что ты врать не умеешь

в глаза!..

Нынче казалось, что я тебя брошу,

Но даже бросить не стало мне сил.

_________Погасли слова, как бусинки,

что стёрли лоск зазеркальный.

А ты всё гадаешь, злюсь ли я

иль просто губы устали

улыбкой сверять события

и смех раздавать черным воронам.

А я не устала —

з а б ы т а я,

словами да разворована.

И что мне то слово липкое?!

Болото красивого берега,

пропахшее пьяными всхлипами,

когда я им – трезвая – верила!

Спешу и по клетке, и в линии.

Лианы сплетаю под кожею.

А только сгорают глицинии

дожитием

лживым,

нарощенным___________

Мне стало легче тебя видеть,

но всё труднее – понимать.

Я вырвала язык обиде,

чтоб тишиною голодать.

И так покорно воздух умный

внутри меня спасает жизнь,

что за чертой благоразумья

я отпустила даже мысль…

У всех вчерашних твоих знакомых

Спросила, где ты. А день вчерашний

Не знает правды в объятьях комы.

И я спросила у дня, что старше.

Но завтра тоже кривило плечи:

Растет, мол, ясень – с него и стребуй.

Бродил по времени человечек.

А был ли мальчик? А может, не был.

Сама гадала: а есть ли правда?

И в правде этой где правда наша?

А утро снова – бинтом заплата

На честной ране души вчерашней…

Я согласна по лезвию нежной струны

Ради вас исцарапаться, нежный!

Разбитое сердце

не склеишь за час.

А если и склеить,

то дальше… всё – фарс.

Прощанье не должно быть слишком долгим.

Не выдержит ни время, ни душа,

Что времени не ведает, дыша

Вселенской вечностью, —

да стынет у порога

Осенний ангел…

По-земному вечно

Скитается душа внутри аорты…

Любимый, ты теперь зачем?..

И кто ты… —

Когда раздавлены

под листопадом

плечи…

И горячо —

да так,

что сердцу стыло!

Под масками – кривляние гримас.

А за чертою – чей-то взрослый класс

Смеется над лицом, что ликом было…

Кусочки счастья – щепки детских скрипок,

Не пережившие жестоких рук.

Не ноты – это души, души врут!

И нет мелодии…

Так ветрено —

и тихо…

…И, вымерзший до треска льдов,

роман убогой нервотрёпки

царапал дёсна в виде слов,

что были брошены издёвкой.

Какое острое н и ч т о…

И как ничтожно мало нежных…

Зачем для этих скучных ртов

такие страсти?!.. скол и скрежет

значений – смысла не найдя

в бездарном исполненье звуков…

Зачем слова, когда пустяк

не заслужил высокой муки

произнести

«любовь»