Пролог

В 2017 году, когда я еще только собиралась отправиться в свое первое по-настоящему сложное странствие, мне пришлось столкнуться с негативом в социальных сетях. Я тогда по неопытности дала интервью одному крупному и желтому интернет-изданию, которое исказило позиционирование моего похода, сделав акцент на том, что я еду путешествовать «с умирающей собакой». Такая информация вызвала бурную реакцию в рунете, новость об умирающей собаке подхватили многие тематические порталы и в какой-то момент страсти так накалились, что мне стало тревожно выходить даже из дома. Люди в социальных сетях травили меня, обзывая живодеркой и посылая проклятия. Город, в котором я родилась и в который вернулась, чтобы начать путешествие, тоже встречал неприветливо. Незнакомые люди шептались в магазинных очередях или за соседними столиками в кафе, куда я заглядывала с приятелями, чтобы обсудить подготовку к маршруту, и показывали на меня пальцем. Тогда это в каком-то смысле выбивало почву из-под ног, я тратила силы на внутренние диалоги и удивлялась, почему люди так плохо думают. Было обидно от того, что мало кто задумывался, как моя собака по-настоящему мне дорога, и что я до последнего дня буду заботиться о ее комфорте и безопасности.

О том, что счет пошел на месяцы я слышала от врачей уже много лет. У Капы была прогрессирующая онкология, несколько лет назад она уже перенесла серьезную полосную операцию по удалению гряды молочных желез, но метастазы и новые опухоли продолжали распространяться. При этом такса Капа даже не думала умирать и в конце концов убедила меня, что слушать надо только свое сердце, ведь врачи уже который год ошибались, их прогнозы не сбывались.

В два последующих года, которые мы с Капой провели в дороге, будь это велосипедное странствие или пеший маршрут по высокогорью, моя собака стала примером и показала всем, что природа и путешествия полезны для животного, даже если оно тяжело болеет. Старушка Капа ожила и помолодела. У нее появился интерес к жизни. А жидкость, которая скапливалась в ее брюхе и давила на органы, благодаря своеобразному лимфодренажу при езде в велосипедном прицепе стала естественным образом уходить, и Капа постройнела. Онкологические образования тоже каким-то образом в походной жизни переставали прогрессировать, и развитие болезни замирало.

В 2018 году, когда мы закончили маршрут по Памирскому тракту и остановились в столице Таджикистана на зимовку, Капе шел уже пятнадцатый год. А спустя шесть месяцев после финиша ее не стало. Уход моей собаки не был внезапным, мы с мужем понимали, что время Капы подходит к концу. Она никогда не выла от боли и не забивалась в угол, моя собака просто превратилась в зомби и медленно угасала. Наша с Валерой постель была в кровавых потеках из-за ее вскрывшихся ранок. Она потеряла зрение и слух. Из-за всего этого я долго находилась в состоянии внутренней войны с собой, размышляя о том, как должна поступить в сложившейся ситуации. Позволить ей уйти самой – значило продолжить ее мучения, а мысли об усыплении разъедали меня изнутри. Я не знала, имею ли право взять на себя такую ответственность, даже ради того, чтобы помочь и облегчить ее участь. Иногда я решалась и звонила ветеринару, вызывала его на дом, через несколько минут перезванивала и отменяла визит, и так несколько раз в течение месяца. После каждого вызова плакала и боялась сделать неправильный выбор. Ситуация, в которой невозможно рассчитывать на чей-то совет, потому что каждый владелец животного такое решение может принять только сам.

В январе 2019 года я вызвала ветеринара в последний раз. Зайдя в квартиру, он вопросительно посмотрел, точно ли я готова? Поясняя, что мои сомнения ему хорошо понятны и он довольно часто встречается с таким поведением. Я молча кивнула и дала знать, что во время процедуры буду держать Капу на руках. Я хотела, чтобы отправляясь в последний путь, она не испытывала страха, а чувствовала мое тепло и знала – я рядом. Ветеринар удивился моему желанию, потому что другие владельцы обычно предпочитают уйти в соседнюю комнату и не видеть того, что происходит с животным. Именно поэтому он приезжает с помощником, который держит собаку. Я не могла так поступить с Капой, и сама бы не смогла потом с этим жить. В последние месяцы я с ней много разговаривала и обещала, что буду рядом до последнего вдоха. Это обещание стало для меня очень важным, и я должна была его выполнить.

Мы устроились на диване, Капа разместилась у меня на коленках, на ее мордочку намотали жгут и ввели наркоз. Несмотря на то, что Капа сама по себе уже была сильно ослаблена, она долго не засыпала. Я гладила ее по макушке, осторожно перебирая пальцами шелковистые уши и продолжала с ней разговаривать, пытаясь успокоить и обнять ее своим теплом. А когда старушка погрузилась в глубокий сон, ей сделали последний укол, и она, не просыпаясь, внезапно горько завыла. В этот миг я умерла вместе с ней. Капа для меня была не просто собакой – прежде всего другом и продолжением меня самой, вместе мы прошли длинный путь, а теперь она уходила в свой собственный, и я чувствовала, как будто часть меня уходит вместе с ней.

Мы похоронили старушку во фруктовом саду, под абрикосовым деревом, у подножья Гиссарского хребта, в тридцати километрах от границы с Узбекистаном.

В дни, когда я изо всех сил пыталась держаться и убеждать себя, что не стану обращать внимание на боль, которая обрушилась на меня, этим я причинила себе только вред. Потому что такое отрицание оказалось ловушкой: погребенные заживо чувства никогда не умирают. Забитое внутрь страдание сводило меня с ума, и в то время мне казалось, что этой боли нужна твердая рука. Тогда, по ошибке, я сама себе сказала, что должна проявить стойкость, чтобы не открыть путь целой реке боли. Но гораздо правильнее было все-таки разрешить себе погрузиться в отчаяние и пережить потерю по-настоящему. Свернуться калачиком, плакать и кричать, возможно, бить посуду или рвать одежду. Дать выход этой мрачной энергии, а не запирать ее внутри себя. Потому что в реальности я не умерла вместе со своей собакой, но ее уход больно зажал мое сердце в тиски.

Уход Капы стал новым толчком к тому, чтобы мы снова начали собирать рюкзаки и отправились странствовать. Нет ничего более исцеляющего для меня, как уходить в безлюдные места. Дорога всегда слушает и никогда не спорит, такое лекарство для меня эффективнее любого доктора. В пути я чувствую, что действительно живу и именно так моя душа находит покой.