Двенадцатый день кругосветного путешествия. Старый раздолбанный автобус везет мое бренное помятое тело в село Ибрагимово, Гафурийский район, Республика Башкортостан. Там я решил провести несколько недель на пасеке, примерив на себя профессию пчеловода. Городская черта закончилась, и мы мчались среди сельских пейзажей. Бескрайние цветущие поля и такой знакомый лес. Редкие покосившиеся домики вдоль дороги походили на старичков, которые приветствовали проезжающих, слегка согнувшись в поклоне. Колеса автобуса зашуршали по асфальтированному покрытию. Мы ехали по мосту, а под ним извивалась спокойная, темно-синяя речка, берега которой заросли высокой густой травой. Июль был в самом разгаре. Я приоткрыл окно и вдохнул запах башкирского лета. Лето всегда хочется вдыхать глубже, чтобы запомнить подольше.
Дверь захлопнулась, я поставил рюкзак на землю и замер в ожидании, пока рассеется пыль после автобуса. Полуразрушенная остановка, несколько кирпичных домов, продуктовый магазин и здание школы, смахивающее на психбольницу из голливудских фильмов, – моя Россия. Я закинул рюкзак за плечи, проложил маршрут на карте и потопал пешком в сторону пасеки. Я прошел метров сто, привыкая к местным пейзажам и вспоминая тезис, что молодежь уезжает из периферии. Похоже, на это есть объективные причины. Вдруг передо мной резко затормозил автомобиль. Я попытался обойти его сбоку, но из окна выглянул сухопарый башкир и блеснул золотыми зубами.
– Эй, куда идешь с таким чемоданом? – сказал он, намекая на рюкзак за спиной.
– На пасеку к Зиннуру, – стараясь выговорить правильно имя, ответил я.
– Ай, опять Зиннур к себе иностранцев приглашает.
– Я русский, – сказал я удивленно. На русском же говорю.
– Садись, довезу, а то пешком минимум час идти.
Я запрыгнул в темно-зеленые «Жигули», захлопнул с третьего раза дверь, в которой торчала отвертка, и мы понеслись по настоящей России. Без дорог, без инфраструктуры, без правил дорожного движения и без каких-либо других правил. Мне кажется, как и 100 лет назад, чем ближе к столицам, тем больше люди боятся правосудия и наказания, а чем дальше, тем чувствуют себя свободнее и наглее. Кто здесь увидит и услышит?
Башкир с золотыми зубами высадил меня в каком-то поле. Среди зеленой, заросшей травой и цветами поляны возвышался одноэтажный деревянный домик, огороженный кривым редким забором. Я осторожно открыл калитку и выкрикнул несколько раз имя хозяина пасеки. Никто не отозвался, и я вошел в дом.
Тут мне открылась поистине удивительная картина. Передо мной в костюме пасечника сидел китаец и, напевая песню из фильма «Титаник», крутил плоскогубцами железную проволоку. Я закрыл глаза на несколько секунд и открыл снова. Китаец сидел на месте и пел Селин Дион. Увлеченный занятием, он явно не заметил, как я вошел в дом. Я боялся спугнуть его перформанс и прикрыл рот ладонью, потому что дико хотел засмеяться.
– Привет, а где босс? – сквозь смех прокряхтел я, прервав выступление китайца.
– Ааа, привет! Ты Кырррылъ? – ответил он с ужасно смешным акцентом.
Тут я не выдержал и засмеялся. Китаец тоже начал смеяться. Таким смехом обычно смеются в компании, когда кто-то начал хихикать, а остальные уже не могут остановиться. Я не знаю, сколько бы продолжался этот безудержный хохот, но в двери показался хозяин пасеки Зиннур.