365 лучших сказок мира - читать онлайн

Принцесса лгунья

Жил на свете король и правил таким большим королевством, что пришлось бы идти много-много месяцев тому, кто вздумал бы пересечь его от одной границы до другой. Посреди королевства стоял замок; в нем-то и жил король, у которого была дочь, очень огорчавшая его. Дело в том, что принцесса отличалась большим недостатком: она была очень хороша собой, но с самого раннего детства не могла открыть рта, чтобы не солгать.

Рядом с замком король велел выстроить маленький дворец для принцессы и ее приближенных. Там принцесса жила очень одиноко; никто не хотел с ней дружить, потому что она всегда говорила неправду. Только король заходил к ней; но возвращался обычно из ее дворца печальный.

Все знали о несчастье короля и со страхом думали, что после его смерти королевство попадет в руки лживой принцессы.

Король уже много раз рассылал указы, в которых говорилось, что он отдаст все свое государство и руку дочери тому, кто научит ее говорить правду.

Являлись сотни принцев, но все возвращались ни с чем – ни одному не удалось исправить красавицу-лгунью.

В том же королевстве жила бедная вдова, сын которой пас королевское стадо. Пастуха звали Пер, и мать не могла нарадоваться на него, потому что он больше всего на свете любил правду.

Однажды Пер вернулся домой очень серьезный и перед сном сказал матери:

– Матушка, я больше не буду пасти стадо.

– Почему? – спросила она.

– Завтра утром я пойду в королевский дворец.

– Зачем?

– Я хочу вылечить принцессу и получить королевство, – спокойно ответил Пер.

На следующее утро старуха благословила сына, и он пошел к замку. На половине дороги Пер услышал в лесу журчание ручья и пробрался в чащу, так как хотел напиться.

Никогда в жизни не видал он такой свежей и светлой воды, а заглянув в ее глубину, заметил, что там блестит звезда. Пер наклонился; чем ниже наклонялся он, тем больше приближалась к нему звезда; когда он утолил жажду, она вышла из воды, стала перед ним и превратилась в красивую девушку.

– Ты выпил из источника Истины! Если хочешь, я исполню любое твое желание, – сказала она.

– Я хочу вылечить принцессу, – вскрикнул Пер.

– Трудное дело! Впрочем, если ты будешь слушаться меня, тебе, может быть, это удастся.

– А что я должен сделать?

– Налей в мех воды из этого источника и иди в королевский дворец. Когда ты услышишь, что принцесса солгала, брызни на нее тремя капельками воды и скажи: «Пусть твои слова исполнятся». Через три дня вернись к ней и, если она опять скажет неправду, брось на нее шесть брызг, говоря: «Пусть твои слова исполнятся». Еще через шесть дней вернись к ней, и если тогда она не будет говорить правду, значит, ее нельзя вылечить.

Чудное видение исчезло. Пер налил воды в мех и пошел дальше. К вечеру он пришел к дворцу и постучался в ворота.

– Кто там? – спросил король.

– Человек, который пришел, чтобы попробовать вылечить принцессу, – спокойно ответил Пер.

– Ну, подожди до утра. Прежде всего я должен посмотреть, кто ты, – ответил король. И Перу пришлось пойти в парк и проспать ночь на траве.

Едва показалось солнце, как король сам отворил ворота замка. Хотя у него было мало надежды на выздоровление принцессы, ему все же очень хотелось увидеть того, кто считал себя способным научить ее говорить правду.

Заметив Пера, он наморщил брови:

– Что ты можешь сделать, пастух? Ведь тысячи принцев потерпели неудачу, – сказал он.

– Все-таки позвольте мне попробовать.

«Ну, пусть войдет», – подумал король и отвел Пера в замок.

Пастуха угостили вкусным обедом, и король позволил ему три раза поговорить с принцессой. В первый раз в тот же самый день, во второй – через три дня после первого и наконец через шесть дней после второго раза.

Вечером принцессу позвали в замок отца. Она пришла одна и с насмешливой улыбкой посмотрела на молодого человека, одетого в грубое пастушье платье.

– Дочь моя, – сказал король, – вот новый жених, как ты его находишь?

– Какой нарядный рыцарь! На нем красуются чудные золотые одежды, и венец сияет на его голове! Я не могла и надеяться встретить лучшего жениха, – сказала принцесса и расхохоталась так звонко, что от ее смеха зазвенели стекла.

Лицо бедного отца омрачилось, а Пер, глядя на него, кивал головой, точно говоря: «Слышу и понимаю».

– А что ты скажешь, если я велю тебе выйти за него замуж? – спросил король.

– Я отвечу, что ему придется прежде подумать, а уж потом идти ко мне во дворец, потому что рыкающие львы стоят у входа в мой дом, а над моей дверью парит громадный орел. Впрочем, может быть, жених не испугается зверей, однако он сейчас же убежит, когда увидит, что я старая колдунья и каждую ночь вылетаю на метле из окошка, – ответила принцесса со смехом.

– Неужели ты не можешь сказать ни слова правды? – спросил Пер.

– Конечно, могу, а потому предупреждаю короля, что ты пришел к нему в замок, желая убить его и завладеть королевским троном.

Услышав это, король стал бледный, как полотно. Между тем Пер спокойно взял три капли воды из своих мехов и брызнул ими на принцессу, говоря:

– Пусть твои слова исполнятся.

Король приказал отвести Пера в темницу, а когда стражники увели молодого человека, принцесса снова расхохоталась.

Она пошла домой, но чуть не упала от ужаса, увидев, что ее выдумки осуществились. У входа в маленький дворец стояли два рыкающих льва. Она хотела убежать, но ее остановил рыцарь в блестящем венце и в платье из золотой парчи; у него были честные глаза и белокурые кудри Пера. Он указал рукой на дверь. Проходя мимо львов, которые разорвали когтями ее платье, принцесса почувствовала, что ее кровь холодеет. Ее ужас усилился, когда она увидела орла, парившего над дверью. Она хотела бежать, но рыцарь остановил ее. С криком бросилась она в дом; орел же ударил ее клювом.

Как только принцесса вошла в комнату и взглянула в зеркало, она с дрожью увидела, что превратилась в старую колдунью. Через мгновение она уже сидела на метле, которая вынесла ее в окно.

Стояла темная ночь, уносясь на метле, принцесса услышала голос рыцаря:

– Благодаря лжи ты сделалась колдуньей, несись же на крыльях северных ветров во мрак, туда, где царит черная тьма, лети в царство смерти.

Быстро-быстро неслась принцесса над лесами и морями, и чем дальше летела она, тем холоднее становилось. Северный ветер развевал ее платье, ей казалось, что тысячи кнутов бьют ее, и повсюду она видела своего мертвого отца, убитого Пером.

Холодный пот выступал у нее на лбу, но он замерзал, превращаясь в длинные ледяные сосульки, примерзавшие к ее ресницам и бровям. Принцесса попробовала кричать, но у нее перехватило горло. Вдруг ее закружил вихрь, она стала виться, как легкая снежинка, потом упала в какую-то страшную бездонную пропасть. Долго-долго падала она в темноте ночи, но когда заблестел первый луч солнца, проснулась в своей комнате, ее окружали приближенные.

Весь следующий день принцесса была грустна, однако никому не сказала о причине своей печали. Вечером она спросила у одной из фрейлин, не слыхала ли она чего-нибудь о пришедшем накануне пастухе. Фрейлина ответила, что Пера приговорили к смертной казни. Из глаз принцессы потекли слезы, и она вышла из маленького дворца, чтобы рассказать королю всю правду. Но едва красавица очутилась во дворе, как раскаяние замерло в ней. Она хотела уже вернуться, но перед дверями дворца опять стояли страшные львы с оскаленными зубами.

Рыцарь весь в золоте подошел к ней и поразил львов шпагой.

– За твое раскаяние я прогоню также и орла, который парит над дверью, – сказал он, и, когда хищная птица улетела, прибавил: – Я благодарю тебя за то, что ты заплакала о моей судьбе.

– Кто? Я? Я плакала из-за тебя? Ну, нет, извини. Напротив, когда тебя казнят, я буду хохотать, ты слишком мучил меня.

В одно мгновение принцесса снова сделалась старой колдуньей, как накануне, и услышала, что рыцарь говорит:

– Благодаря лжи ты сделалась колдуньей, несись же на крыльях северных ветров во мрак, туда, где стоит вечная тьма, в царство смерти.

И принцесса вылетела в окно, и вихрь всю ночь носил ее и крутил над холодными равнинами, покрытыми вечным льдом и снегом.

На следующий день она спросила своих приближенных о Пере, и одна из фрейлин сказала, что пастуха скоро казнят.

Принцесса залилась слезами и выбежала из дворца, чтобы рассказать отцу о своей вине, но она остановилась перед дверями замка и повернула назад.

Снова появился одетый в золото рыцарь, он казался более кротким, чем накануне, проводил принцессу до ее дома и на прощанье сказал ей:

– Благодарю тебя за то, что ты плакала обо мне.

Принцесса рассердилась, но, увидя упрек в глазах рыцаря, смягчилась, в ее сердце потух гнев, и из ее глаз снова побежали слезы.

В эту ночь северный ветер кружился один, раскаяние избавило принцессу от мучительного полета.

Через три дня Пера освободили из темницы и позволили ему поговорить с принцессой. Когда она вошла в залу замка, все присутствующие удивились ее бледности.

– Что ты скажешь сегодня о твоем женихе? – спросил король.

– Я скажу, что он невиновен в том преступлении, в котором я его обвиняла, и что он мой лучший друг, – ответила принцесса.

Пер улыбнулся, но король заметил:

– Все присутствующие могут сказать, что ты лжешь, у тебя не может быть ни подруги, ни друга. Я скорее верю тому, что ты сказала в прошлый раз, а потому через шесть дней велю его казнить.

Принцесса упала на колени, заплакала и стала просить отца помиловать Пера, но король был неумолим.

– Как может он быть твоим другом? – продолжал король. – Ведь ты не виделась и не разговаривала с ним.

– Я часто говорила с ним, – с мукой в голосе сказала принцесса и, желая спасти Пера, выдумала, будто она каждую ночь подходила к его тюрьме, беседовала с ним и за это время поняла, что он ее лучший друг.

Тем не менее Пер бросил на нее шесть капель воды и сказал:

– Не уклоняйся от правды, даже в опасности. Иди и пусть твои слова осуществятся, мы увидимся через шесть дней.

После этого стражники увели Пера в темницу. На этот раз принцесса не рассмеялась, напротив, она заплакала, да так горько, что трава и цветы увядали всюду, куда падали ее горячие слезы.

Когда совсем стемнело и все стихло вокруг замка, принцесса почувствовала жестокую тревогу и никак не могла заснуть. Она думала о невинном узнике, которого должны были скоро казнить из-за нее, наконец выскользнула из комнаты, прошла мимо заснувших фрейлин, потом мимо стражников и пошла к тюрьме.

Там, продев белые руки между решетками и скрестив пальцы, она умоляла Пера простить ей то зло, которое она ему причинила.

Пер взял ее за руки и стал утешать. Так разговаривали они до рассвета. На рассвете же принцесса вернулась к себе. Каждую ночь она приходила к темнице, садилась у тюремного окошечка и слушала все, что ее друг говорил ей об огромной силе истины. Когда наступил шестой день и принцесса увидела Пера в большой зале, она не заплакала, напротив, спокойно подошла к королю и сказала:

– Я очень огорчала тебя, дорогой отец, но теперь я не хочу больше лгать и надеюсь, что ты мне поверишь, если я скажу, что тот человек, от которого я научилась любить правду, для меня дороже всех остальных.

Король мрачно молчал, через мгновение он сказал дочери:

– Ты ничего не прибавишь раньше, чем его уведут на казнь?

– Умоляю тебя, позволь мне умереть вместе с ним.

Лицо короля прояснилось, и он сказал:

– Я не хочу доводить испытание до конца. Я уверен, что ты говоришь правду.

Король обнял дочь и ее друга, который отучил ее лгать, он благословил их, и вслед за этим сыграли свадьбу.

Празднества были чудо как хороши, и каждый рассказывал о них по-своему, а потому теперь всякий может рассказать какую-нибудь историю о Пере и его жене.

Угольный человечек

В Голландии жил старый горшечник, у которого был один сын Кай. Усердно работал старик, день и ночь он делал красивые горшочки, покрывал их глазурью, а потом обжигал в громадных печах на очень сильном огне. Тринадцатилетний Кай помогал ему как умел. Он приносил топливо для печи, поддерживал огонь, мешал уголь. Хороший был мальчик этот Кай, только слишком любопытный, а иногда и непослушный. Сделав много плошек и горшочков, отец Кая обыкновенно возил их в соседний город продавать. Он уезжал рано утром и возвращался поздно вечером.

Однажды как-то собрался он везти посуду на продажу и сказал Каю:

– Смотри, сынок, веди себя хорошо, сиди дома, читай книги и не ходи к плотинам, туда, где стоят развалины старого дома. Не нужно туда ходить.

– А что там такое? – спросил Кай.

– Сам не знаю, – ответил горшечник, – только люди уверяли меня, что туда ходить опасно, особенно вечером.

Кай остался дома, почитал немного, потом зевнул, ему сделалось скучно, и стал он придумывать, чем бы заняться. Возле печи Кай увидел большой кусок древесного угля – целую обгоревшую головешку, которая формой напоминала человеческую фигуру, только без рук и без ног.

«Вот славная головешка, – подумал Кай, – попробую сделать из нее куклу».

Он взял перочинный ножик и стал осторожно закруглять голову, сделал кукле плечики, туловище, потом отыскал четыре продолговатых уголька и два из них приклеил к плечам, два к туловищу. Кукла вышла на славу, по крайней мере она очень понравилась Каю.

– Ах ты славный, славный угольный человечек, – крикнул Кай и поцеловал фигуру в круглую голову.

Как только он сделал это, маленькая черная голова быстро зашевелилась и закивала, на ней ясно выделились нос, рот, уши, глазки и черные волосы. Вообще вся она так и осталась черной угольной. Вдруг крошечные черные губки задвигались, и Кай услышал тонкий, писклявый голосок:

– Молодец, Кай, спасибо тебе, ты отлично сделал меня, а поцелуем и лаской дал жизнь моей голове. Доверши же благодеяние. Обдай меня всего теплым человеческим дыханием, тогда я оживу и когда-нибудь в трудную минуту отблагодарю тебя!

«Почему бы и не оказать этой услуги человечку?» – подумал Кай, взял его в руки, пододвинул к своему лицу и несколько раз сильно дохнул на него.

Что за чудо! Человечек совсем ожил. На его ручках появились маленькие пальцы, ноги быстро-быстро зашевелились, и он пропищал:

– Пусти меня, Кай, теперь я совсем живой, только обращайся со мной осторожно, потому что я все-таки угольный и меня легко сломать.

Кай разжал руки, и человечек от радости, что ожил, стал прыгать по всей комнате, размахивать руками, вертеться и танцевать. Он был очень мал ростом, с пол-аршина, и весь черный, как трубочист, в черной же одежде, тоже напоминавшей костюм трубочиста, в черных башмачках. На его черном угольном личике блестели и искрились черные же глазки.

– Милый Кай, славный Кай, – пел он, танцуя по комнате. – Ты сделал меня и своей любовью дал мне жизнь. Смотри же, я отблагодарю тебя.

Тут он расшаркался, низко поклонился Каю, отворил дверь и убежал. Кай долго смотрел, как он быстро-быстро шагал по снегу.

Весь день Кай сидел дома, думая о маленьком черном угольном человечке, и все задавал себе вопрос: «Придет ли он когда-нибудь ко мне и как меня отблагодарит?»

На следующий день все пошло по-обыкновенному. Отец делал горшочки, Кай приносил топливо, складывал его в громадные обжигательные печи, словом, все было как всегда, и посреди ежедневной усердной работы мальчик совсем перестал думать об угольном человечке. Через некоторое время горшечник опять изготовил множество глиняной посуды и раз рано утром отправился в город продавать ее. На прощанье он сказал Каю:

– Веди себя хорошо, Кай. Читай, играй, но смотри, не ходи к разрушенному дому. Люди говорят, что там бывать опасно, особенно вечером. Смотри же! Дело в том, что я, может быть, не вернусь сегодня, а приеду только к завтрашней ночи. Посуды у меня много, и вряд ли удастся в один день распродать ее.

С этими словами он сел на облучок санок, шевельнул вожжами и поехал к городу.

Кай сначала читал, потом вздремнул немного, потом вспомнил об угольном человечке. Ему было скучно, он вышел из дома, побродил по двору и, вспоминая, как он делал угольную куклу и как она ожила, стал незаметно для себя отходить от дома все дальше и дальше.

– Ах, да я иду в сторону моря, – подумал Кай, – а ведь отец не велел мне ходить к старому разрушенному дому. А почему не велел – и сам не знает. И что там может быть?

В Кае заговорило любопытство, да такое сильное, что он забыл о запрещении отца, об опасности, о страхе, обо всем и решил войти в старый дом, о котором говорили, будто он был выстроен сто лет назад. Еще уверяли, что там случилось какое-то несчастье и что хозяева бросили его. Дом стоял пустой и понемногу разваливался. Кай подошел к нему. Это было громадное мрачное здание с выбитыми окнами, с сорвавшимися с петель дверями. Кай немного постоял перед ним, потом переступил обветшалый порог. Пустая мрачная комната, ничего страшного. Он перешел в другую, третью, наконец попал в большую залу. Ее наполняли необыкновенные вещи. Тут были восьмиугольные, пятиугольные и четырехугольные столы, заставленные странной посудой, банками с какими-то жидкостями, чашами; громадные кресла с очень высокими спинками, украшенными резными змеями с глазами из драгоценных камней; какие-то музыкальные инструменты невиданной формы и т. д. Посередине комнаты стоял бронзовый блестящий нарядный стол, а на нем – подпертая стойкой громадная книга в черном переплете с золотыми застежками.

Каю стало очень страшно. Он повернул к двери, но ее не оказалось на месте. Все стены комнаты сплошь покрывали толстые ковры, и не было видно, где кончался один, где начинался другой. Кай бросился к стенам и стал ощупывать их. От отчаяния слезы выступили у него на глазах, но он никак не мог найти двери. Со стоном мальчик отошел от стены и, как только повернул голову, увидел, что посреди комнаты, подле черной книги, стоит старуха в черном платье, с бледным лицом, с трясущейся головой и с длинными космами седых волос, торчащих из-под остроконечной шапки, вышитой какими-то знаками. В руках у старухи была большая черная клюка с изогнутой ручкой. Она смотрела на Кая, и ее маленькие глазки блестели, как у молодой девушки.

– Не бойся, не бойся, лучше подойди ко мне, миленький, – сказала она. – Я ничего с тобой не сделаю, только тысячу пятьсот лет ты не выйдешь из этого дома. Ты будешь моим учеником. Я научу тебя вызывать гениев, но для этого ты не должен никогда больше видеться с людьми. Гении дадут тебе богатство, роскошь и удобства. Вот видишь, тебе нечего огорчаться.

– Нет, лучше отпустите меня, – сказал Кай. – Мне не нужно ни роскоши, ни богатства. Я хочу видеть отца, хочу жить с людьми… На что мне золото и другие сокровища, раз я не буду по-прежнему видеться с моими товарищами, с друзьями, со всеми, кого я любил?

– Довольно разговаривать. Ты останешься у меня, и дело с концом. Молчи – не то…

И она с угрозой подняла клюку.

На следующий день старуха велела Каю снять старое голландское платье, принесла новое, какого-то странного покроя, сделанное из бархата и атласа, покрытое дорогой вышивкой и унизанное сверкающими драгоценными камнями.

– Это чтобы тебе не было скучно, – сказала она.

Чернокнижница принялась учить Кая своему искусству. Не обращая внимания на слезы и просьбы мальчика, она заставляла его процеживать страшные яды, варить похлебку из ядовитых змей и жаб, помешивая ее громадной ложкой, и недели через две приступила к главному – вызыванию гениев по книге в черном переплете с золотыми застежками. Для этого нужно было читать странные буквы, составлявшие странные слова, и трижды произносить заклинания. Когда Кай заучил первую фразу и по приказанию старухи при ней вызвал гения недр земли, комната наполнилась страшным шумом, осветилась золотистым светом, и в ней появилось железное существо, похожее не то на птицу, не то на человека с алмазным ожерельем и громадными золотыми крыльями. Старуха произнесла второе заклинание, и вот из его полулап, полурук посыпались осколки золота, много золота. Перевернув страницу, чернокнижница произнесла третье заклинание, и гений исчез. Потом, когда колдунья осталась наедине с Каем, она заставила мальчика собрать золото в ларчик.

Однажды старуха сказала:

– Мне нужно улететь далеко, далеко отсюда, в теплую страну, к великому городу, который стоит на семи холмах, за травой, отмыкающей все замки, все затворы. Только под стенами того старого города растет она, лететь мне придется далеко, а потому я вернусь вечером. Чтобы тебе не было скучно, изволь к завтрашнему дню затвердить вот это заклинание. Выучись хорошенько произносить слова, но только помни, не смей говорить их, стоя перед книгой и положив руку на ее раскрытые страницы. Иначе тебе же будет худо.

Сказав это, старуха свистнула, и на ее зов неизвестно откуда появился зеленый крылатый дракон, она уселась на него и в одно мгновение вылетела через трубу огромного камина.

Кай остался один. Прежде всего он попробовал опять отыскать дверь, чтобы, если возможно, убежать и вернуться к отцу, но, как и в первый раз, ничего не нашел. Походил по комнате, поплакал, потом сел за книгу, раскрытую на той странице, на которой ему нужно было учить заклинание, и принялся твердить странные волшебные слова.

Он очень легко освоился с ними, так как привык заучивать слова из этой книги, и вдруг ему захотелось узнать, что будет, если он без старухи вызовет гения. И какой гений явится к нему? Кай понимал, что это неблагоразумное желание, но никак не мог совладать с любопытством. Наконец он встал, подошел к бронзовому столу и, положив руку на раскрытые листы книги, дрожащим голосом начал говорить:

– Кари, кари, бум, бум… – и другие таинственные слова.

Едва он повторил заклинание в третий раз, как в комнате что-то зашипело, затрещало. В камине вспыхнул яркий красный огонь и залил всю залу зловещим светом. Среди багровых клубов дыма, ворвавшихся неизвестно откуда, появился гений на ярко-красных с желтым крыльях. Его глаза и все лицо горели нестерпимым блеском. Пламя и огонь расходились от его громадных крыльев, зажигая все вокруг. Без слов Кай понял, что он вызвал гения огня. В отчаянии мальчик стал перелистывать страницы, но не мог найти заклинание, имевшее силу прогнать страшного гения. Вот стали тлеть ковры, вот вспыхнул стул из сухого дерева, вот обуглились ножки дивана. В эту минуту, взглянув на уголь, Кай вспомнил об угольном человечке, который был так рад, что он дал ему жизнь, и наудачу закричал:

– Угольный человечек, угольный человечек! Ведь ты же обещал помочь мне в трудную минуту! Сюда, сюда!

И пора было позвать его: волосы на голове Кая уже начинали тлеть. Мальчик хотел снова закричать, но увидел, что перед ним стоит маленькая черная фигурка с блестящими живыми глазками, кланяется ему и говорит:

– Хорошо, что ты позвал меня, я сейчас тебе помогу. Я не боюсь огня, мы с ним давно знакомы и даже состоим в некотором родстве. Всякого гения я сумею прогнать, потому что тот уголь, из которого ты сделал меня, был прежде старой-старой сосной, росшей возле дома гораздо более могучего колдуна, чем твоя чернокнижница… Сосна знала наизусть все заклинания, все волшебные слова.

– Да что же ты болтаешь, а не поможешь мне? Смотри, ведь вокруг нас все пылает. Вот-вот я сам сгорю, помоги же мне, угольный человечек!

В одно мгновение черная фигурка сделала уморительный прыжок, вскочила на кресло, потом на стол и, перевернув семь страниц, прочитала писклявым голосом коротенькое заклинание. Гений мгновенно исчез, огонь потух, и в комнате остался только запах гари.

– Но что же будет со мной? – простонал Кай. – Ведь старуха все равно убьет меня. Она никогда не простит мне моего непослушания.

– А зачем тебе ждать старуху? – спросил угольный человечек. – Разве тебе не хочется вернуться домой к отцу?

– Как не хочется, – ответил мальчик, – очень хочется! Да как выйти из этой залы?

– Да так и выйди, – ответил угольный человечек, – огонь оказал тебе услугу, ведь дверь-то сгорела и сгорела та волшебная картонная чаша, в которой лежал талисман, скрывавший выход из залы. От обыкновенного огня чудодейственная чаша не погибла бы, но ведь тут был сам огненный гений, а это не шутка! Иди же, не мешкай. Пора, пора.

И угольный человечек быстро побежал к стене, на которой лохмотьями висел почерневший, обгоревший ковер. Кай шел за ним. Угольный человечек дотронулся до ковра своей маленькой черной ручкой, с удовольствием понюхал его и сказал мимоходом:

– Как славно пахнет! И он стал гораздо красивее прежнего, черный, угольный! Но ведь вы, люди, этого не понимаете. Ну, смотри же, вот и выход.

Он отодвинул ковер, Кай увидел обгоревшую, настежь открытую дверь и, не помня себя от радости, выбежал из нее. Он быстро прошел через все остальные пустые комнаты полуразрушенного дома и вскрикнул от удовольствия, ступив на оттаявшую землю и вдохнув чистый воздух ранней весны.

– Как долго пробыл я здесь, – сказал он, – вошел сюда зимой, а теперь уже наступила весна.

– Да, да, – ответил человечек, – только идем, идем, торопись домой. – И они побежали. У дверей дома горшечника угольный человечек простился с Каем, пожал ему руку своей черной ручкой и сказал:

– Теперь ты больше меня не увидишь. Мне было позволено только раз оказать тебе услугу, а теперь уж я не буду заботиться о тебе, заботься о себе сам и будь счастлив.

Он кивнул Каю головой и быстро побежал прочь.

Кай бросился в дом отца. Увидев сына, старик не поверил собственным глазам. Кай рассказал ему обо всем, что случилось, а отец вместо слов только целовал его и плакал.

Кай исправился, он поступил в школу, а через много лет сделался ученым, который особенно любил добывать из земли уголь и исследовать его.

Охота питона Каа

Все, что здесь рассказано, случилось, когда маленький индиец Маугли жил у волков. В то время старый медведь Балу учил его законам индийских зарослей – джунглей. Большой серьезный коричневый зверь любил способного человеческого детеныша, его другие ученики, молодые волки, занимались плохо, старались заучить только то, что касалось их стаи или их племени, и сейчас же убегали, едва запоминали следующие строки закона: «Ноги бесшумные, глаза, видящие в темноте, уши, слышащие притаившийся ветер, острые белые зубы – вот признаки наших братьев; нужно исключить только Табаки-шакала и гиену, их мы ненавидим». Но Маугли, человеческий детеныш, должен был учиться больше. Иногда Багира, черная пантера, любившая его, подкрадывалась посмотреть, что делает ее любимец, мурлыкала и терлась головой о дерево, слушая, как Маугли отвечал урок медведю Балу. Мальчик мог лазать почти так же хорошо, как он плавал, а плавал он почти так же хорошо, как бегал. Поэтому Балу научил его законам леса и воды. Он научил его отличать подгнившие ветки от здоровых, научил вежливо разговаривать с дикими пчелами, сказал, что следует говорить летучей мыши, если он днем потревожил ее в ветвях, как нужно, бросаясь в воду, предупреждать водяных змей в болотах. (Обитатели джунглей не любят, чтобы их беспокоили, и всегда готовы наказать потревожившего их.) Маугли научили также охотничьему зову, который нужно повторять в чужих лесах до тех пор, пока не послышится ответ. Охотничий крик обозначает: «Позвольте мне охотиться здесь, потому что я голоден», ответ же звучит так: «Охоться для пищи, но не для удовольствия».

Все это показывает, сколько нужно было Маугли заучить на память, и иногда ему надоедало повторять одно и то же. Раз, когда Балу шлепнул Маугли за рассеянность, мальчик рассердился и убежал; Балу сказал Багире:

– Человеческий детеныш должен выучить все, о чем говорится в законе!

– Но подумай, какой он маленький, – сказала черная пантера, которая, конечно, совсем избаловала бы Маугли, если бы ей не мешали. – Как может все это вместиться в его маленькой головке?

– Разве в джунглях не убивают маленьких? Вот почему я учу его, вот почему я и бью его, правда, очень нежно, когда он что-нибудь забывает.

– Нежно? Хороша нежность, – проворчала Багира. – Его лицо в крови от твоей нежности. Ах ты, железная лапа.

– Лучше пусть он весь будет исцарапан моими лапами, которые любят его, чем пострадает от незнания, – серьезно ответил Балу. – Теперь я учу малыша Великим Словам, которые защитят его от народа птиц и племени змей, ото всех, кто бегает на четырех лапах. Разве из-за этого не стоит немножко поколотить его?

– Хорошо, только смотри, не убей человеческого детеныша. Но что это за слова? Скорее всего я буду помогать, чем просить помощи, – сказала Багира и, вытянув бархатную лапу, стала ее рассматривать. – Тем не менее мне хочется знать.

– Я позову Маугли, и он скажет эти слова, если захочет. Приди, маленький братец!

– У меня в голове шумит, точно в пчелином улье, – произнес недовольный голосок над их головами. Маугли спустился по дереву с рассерженным лицом. Соскочив на землю, он прибавил:

– Я пришел для Багиры, а не для тебя, жирный старый Балу.

– Мне все равно, – ответил Балу, хотя и обиделся. – Скажи Багире Великие Слова джунглей, которым я учил тебя сегодня.

– Для какого племени? – спросил Маугли (он был рад показать свои знания). – В наших зарослях много наречий, я знаю их все.

– Знаешь некоторые, а не все. Видишь, Багира, ученики никогда не благодарят учителя, ни один волчонок не пришел поблагодарить старого Балу за учение. Ну, великий ученый, скажи Великое Слово для племени охотников-зверей.

– Мы одной крови, вы и я, – сказал Маугли с медвежьим акцентом.

– Хорошо. Теперь для птичьего племени.

Маугли повторил те же слова, закончив фразу криком коршуна.

– Теперь для племени змей, – сказала Багира.

В ответ послышалось шипение, потом Маугли откинул ногу назад, сжал руки, захлопал в ладоши, прыгнул на спину Багире и уселся на ней, свесив ноги сбоку, поколачивая пятками по ее мягкой блестящей шерсти и в то же время корча ужасные гримасы медведю Балу.

– Ну, ну, из-за этого стоило тебя поколотить, – нежно сказал медведь. – Ты когда-нибудь меня вспомнишь!

И обернувшись к Багире, он рассказал ей, как Хатхи, дикий слон, который знает все, научил его Великим Словам, а потом отнес Маугли к болоту, чтобы мальчик услышал змеиное слово от водяной змеи; сам Балу никак не мог произнести его как следует. Наконец медведь прибавил, что Маугли теперь может ничего не бояться в джунглях.

Пока Балу и Багира разговаривали, Маугли тоже говорил им что-то и очень волновался.

– Пожалей мои ребра, маленький братец. Зачем ты скачешь взад и вперед? – сказала пантера.

Маугли хотел, чтобы его слушали, он что-то говорил, дергал Багиру и колотил ее ногами. Когда наконец медведь и пантера обратили на него внимание, он во весь голос прокричал:

– Понимаете, у меня будет своя собственная стая, я буду целый день водить мой народ по вершинам деревьев.

– Что это еще за новая выдумка, маленький мечтатель? – спросила Багира.

– Да, и бросать ветки и грязь в Балу, – продолжал Маугли. – Они мне обещали это.

Бац! Большая лапа Балу сбила Маугли со спины Багиры, и, лежа на траве между большими передними лапами медведя, мальчик увидел, что Балу сердится.

– Маугли, – сказал Балу, – ты разговаривал с Бандар-Логами – народом обезьян!

Маугли посмотрел на Багиру, чтобы понять, рассердилась ли также пантера, и заметил, что взгляд ее стал жестким, как камень яшма.

– Ты был у обезьяньего племени, ты играл с серыми обезьянами, с народом без закона, – сказала пантера. – Как стыдно!

– Когда Балу ударил меня по голове, – сказал Маугли (он все еще лежал на спине), – я убежал, и ко мне с деревьев спустились серые обезьяны, они пожалели меня, никто больше обо мне не подумал.

– Сострадание обезьян! – Балу фыркнул. – Тишина горного потока! Прохлада летнего солнца! А что было потом, человеческий детеныш?

– Потом… потом они дали мне орехов и других хороших вещей и… и на руках отнесли меня на вершины деревьев, сказали, что я их брат по крови, что я отличаюсь от них только тем, что у меня нет хвоста, что когда-нибудь я сделаюсь их предводителем.

– У них нет предводителя, – сказала Багира. – Они лгут, они всегда лгали.

– Они были очень добры ко мне и просили меня вернуться к ним. Почему меня никогда не водили к обезьянам? Они ходят на задних лапах, как я. Они не били меня, они целый день играют. Позволь мне уйти на вершины деревьев. Злой Балу, пусти меня к ним. Я опять поиграю с ними.

– Слушай, человеческий детеныш, – сказал Балу, и его голос зазвучал, как гром в жаркую ночь. – Я научил тебя законам всех племен, живущих в джунглях, не говорил только о племени обезьян. У них нет закона. Их все презирают. У них нет собственного языка, они пользуются подслушанными словами; их обычаи непохожи на наши. У них нет предводителя, у них нет памяти. Они хвастаются, болтают, уверяют, что они – великий народ, который совершил великие деяния, но едва упадет орех, как Бандар-Логи начинают смеяться и забывают обо всем. Мы не имеем никаких дел с ними. Мы не пьем там, где пьют обезьяны. Мы не охотимся там, где они охотятся, мы не умираем там, где умирают они. Слыхал ли ты до сегодняшнего дня, чтобы я когда-нибудь говорил о Бандар-Логах?

– Нет, – прошептал Маугли. Теперь, когда Балу замолчал, в лесу было совсем тихо.

– Народ джунглей не думает и не говорит о них. Их очень много, они злы, грязны, бессовестны и во что бы то ни стало хотят, чтобы мы замечали их, но мы их не замечаем, даже когда они бросают в нас орехи и грязь.

Едва он выговорил эти слова, как сверху посыпался град орехов и сухих веток, послышались кашель, вой, сердитые возгласы.

– Племя обезьян для нас не существует, – сказал Балу, – запомни это!

Посыпался новый град, и звери убежали. Балу сказал правду. Обезьяны жили в вершинах деревьев, и так как звери почти никогда не смотрят вверх, они редко сталкивались с племенем Бандар-Логов. Однако когда обезьяны находили больного волка, раненого тигра или медведя, они мучили его; кроме того, они бросали палки и орехи во всех зверей. Потом они выли и выкрикивали бессмысленные песни, звали к себе на деревья четвероногих жителей джунглей, предлагали им сразиться, иногда дрались между собой из-за ерунды и бросали убитых обезьян там, где звери джунглей могли увидеть их. Они все собирались выбрать себе предводителя, придумать для себя законы, но никогда не делали этого, потому что у них совсем не было памяти. Ни один из зверей не мог подобраться к ним, зато никто и не замечал их. Поэтому они так обрадовались, когда Маугли пришел поиграть с ними.

Одна из обезьян предложила остальным удержать Маугли, так как он умел сплетать прутья для защиты от ветра. По ее мнению, поймав человеческого детеныша, они могли заставить его выучить их этому искусству и другим полезным вещам.

Все обезьяны бесшумно бежали за Балу и Багирой и следили за ними, пока не настало время полуденного отдыха. Когда Багира и Балу легли спать в кустах, Маугли, стыдившийся сам себя, заснул между пантерой и медведем, решив не иметь больше никакого дела с обезьяньим народом.

Вдруг он почувствовал, что какие-то руки – жесткие, сильные, маленькие – крепко держат его за ноги и плечи, потом ветви дотронулись до его лица, наконец он совсем очнулся от сна и понял, что обезьяны унесли его. Он посмотрел вниз сквозь качающиеся сучья деревьев, услышал громкий рев Балу и увидел Багиру, которая взбиралась на дерево, показывая все свои белые острые зубы. Обезьяны выли от восторга и карабкались на самые верхние ветви, на которые Багира не могла взобраться. Племя Бандар-Логов кричало:

– Она нас заметила! Багира нас заметила! Все звери джунглей восхищаются нашей ловкостью и хитростью!

И обезьяны бросились бежать. Нельзя описать их бегства по вершинам деревьев. У них там есть собственные дороги, обходные дорожки, подъемы и спуски, и все это на высоте 50 или 70 футов над землей. Две самые сильные обезьяны схватили Маугли под руки и прыгали с ним с одного дерева на другое, делая скачки в двадцать футов. Если бы они были одни, они могли бы бежать вдвое скорее, но тяжесть тела мальчика удерживала их. Хотя у Маугли сильно кружилась голова, ему нравилось это быстрое бегство, тем не менее ему было страшно, когда он видел землю далеко внизу под собой. Ужасный треск ветвей во время прыжков обезьян заставлял сжиматься его сердце. Обезьяны втаскивали мальчика на вершины деревьев и останавливались только тогда, когда самые тонкие ветви вершин начинали под ними ломаться. Тогда они с дикими воплями прыгали вниз, хватаясь за ветви соседних деревьев. Иногда Маугли видел окрестности на много миль вокруг, как с верхушки мачты, потом ветки и листья ударяли его по лицу, и он и его два спутника снова спускались почти к самой земле. Так, прыгая, ломая ветви, с воем, племя Бандар-Логов неслось по древесным дорогам, увлекая с собой своего пленника, Маугли.

Иногда мальчику казалось, что его сейчас бросят вниз; он начал сердиться, однако решил не отбиваться и стал думать. Прежде всего следовало дать знать о себе Балу и Багире. Он понимал, что его друзья сильно отстанут от обезьян. Искать помощников внизу не стоило: Маугли видел только ветви, а потому он поднял глаза вверх и вдруг высоко в синем небе заметил коршуна Чиля, который то делал большие круги, то висел в воздухе, выискивая добычу. Чиль увидел, что обезьяны тащат что-то, и спустился пониже, чтобы посмотреть, не несут ли они чего-нибудь съедобного. Увидев Маугли, он засвистел от удивления. В эту минуту мальчик сказал ему Великое Слово для птиц. Волны листвы сомкнулись над Маугли, но Чиль, распустив крылья, остановился в воздухе над следующим деревом и успел снова увидеть среди ветвей маленькое бронзовое лицо:

– Заметь, куда меня уносят, – крикнул Маугли, – и скажи об этом Балу и Багире.

– От чьего имени, брат?

До сих пор Чиль никогда не видел Маугли, хотя и слышал о нем.

– Я Маугли-лягушка. Меня называют человеческим детенышем. Заметь мой сле-е-ед.

Он выкрикнул последние слова в тот момент, когда его подбросили в воздух, но Чиль кивнул головой и так высоко поднялся, что казался теперь только небольшим пятном на лазури. Он замер в воздухе, наблюдая своими зоркими глазами за колебанием вершин деревьев, качавшихся от движений обезьян.

– Они никогда не уходят далеко, – сказал он, посмеиваясь. – Они никогда не делают того, что задумали. Племя Бандар-Логов бросается на все новое. На этот раз мне кажется, они навлекут на себя неприятности, потому что Балу не трус, а Багира способна убивать, и не только диких коз!

Он качался на своих сильных крыльях, подобрав под себя лапы, и ждал.

Между тем Балу и Багира выходили из себя от печали и ярости. Багира взбиралась на деревья так высоко, как никогда, но тонкие ветви ломались под ее тяжестью, и наконец она совсем соскользнула вниз, обдирая кору когтями.

– Зачем ты не предупредил человеческого детеныша, – проревела она, обращаясь к бедному Балу, который пустился неуклюжей рысью в погоню за обезьянами. – Стоило ли бить его чуть не до полусмерти, если ты не предупредил его!

– Скорее, о, скорее! Мы… мы еще можем нагнать их, – задыхаясь, прохрипел Балу.

– Такой-то рысью? От такой скорости не устала бы даже раненая корова! Ах ты, преподаватель закона, каратель детенышей! Если ты прокачаешься так с милю, ты лопнешь от усталости. Садись и думай. Составь план. Нечего преследовать их! Если мы слишком быстро настигнем обезьян, они сбросят его с дерева, и он убьется.

– Угу-угу! Они, может быть, уже бросили его. Можно ли доверять этому племени! Брось мне на голову мертвых нетопырей, корми меня черными бобами! Кинь меня в улей диких пчел, и пусть они зажалят меня до смерти, зарой меня вместе с гиеной, потому что я самый жалкий из всех медведей. Бр-бр-рр! Ах, Маугли, Маугли. Зачем я не предупредил тебя относительно племени обезьян, вместо того чтобы тебя колотить? Может быть, я выбил из его ума весь урок, и он останется один в джунглях, забыв Великие Слова.

Балу обхватил передними лапами голову и со стоном покачивался из стороны в сторону.

– Совсем недавно он правильно повторил мне все слова, – нетерпеливо сказала Багира. – Балу, у тебя нет ни памяти, ни уважения к себе! Подумай, что сказали бы лесные звери, если бы я, черная пантера, свернулась, как дикобраз Сахи, и стала бы выть?

– Что мне за дело до зверей джунглей? Может быть, он уже умер!

– Если только они не сбросят его с дерева или не убьют из лености, за него нечего бояться. Он умен и хорошо воспитан, главное же – уметь взглядом пугать обитателей леса. Однако (и это очень дурно) он в плену у Бандар-Логов, а обезьяны, живущие на деревьях, не боятся никого из нас.

Багира задумчиво полизала переднюю лапу.

– Какой я глупец! Ах я, коричневый жирный глупец, – сказал Балу, быстро выпрямляясь. – Я все забыл. Но слушай: Хатхи, дикий слон, говорит: «Каждый боится чего-нибудь», а племя обезьян боится Каа, питона скал. Он может не хуже их подниматься на деревья и ночью уносить маленьких обезьян. Если даже шепотом сказать его имя, их противные хвосты холодеют. Пойдем к питону Каа.

– Разве он согласится помочь нам? Он не принадлежит к нашему племени, потому что у него нет ног и у него такие дурные глаза, – сказала Багира.

– Каа очень стар и очень хитер. Главное же – он всегда голоден, – ответил медведь. – Обещай подарить ему много коз.

– Когда он сытно поест, он спит целый месяц, – заметила пантера. – Может быть, он теперь отдыхает после еды? А если он даже и не спит, может быть, ему самому захочется поохотиться?

Багира мало знала Каа, а потому опасалась всего.

– В таком случае, может быть, мы с тобой сумеем заставить его ползти с нами.

Балу потерся своим старым вылинявшим коричневым плечом о пантеру, и они пошли к горному питону.

Они увидели его на теплой скалистой площадке. Он лежал и грелся в лучах послеобеденного солнца, любуясь своим красивым новым нарядом. Последние десять дней он нигде не показывался, так как менял кожу, и теперь казался очень щеголеватым. Он поднял свою тупоносую большую голову, протянул ее над землей и, свивая длинное, тридцатифутовое тело в причудливые узлы и спирали, облизал языком губы.

– Он еще не ел, – сказал Балу и заворчал от удовольствия, заметив красивую кожу змеи с коричневыми и желтыми пятнами. – Осторожнее, Багира. После того как он переменит кожу, он всегда бывает слеповат и иногда кидается на всех, кого завидит.

Каа не был ядовит (он даже презирал ядовитых змей, считая их коварными трусами), и вся его сила заключалась в его величине. Когда он обвивал животное своими громадными кольцами, его жертва не могла спастись.

– Хорошей охоты! – крикнул Балу, садясь на задние лапы. Как все питоны, Каа был немного глух и не сразу услышал приветствие. Услышав же, он на всякий случай свернулся и наклонил голову.

– Хорошей охоты всем нам, – ответил Каа Балу. – Что ты здесь делаешь? Хорошей охоты, Багира. Нет ли слухов о дичи? Нет ли вблизи оленя или молодого козла? Я пуст, как сухой колодец.

– Мы охотимся, – небрежно произнес Балу. Он знал, что никогда не следует торопить Каа.

– Позвольте и мне отправиться с вами, – сказал Каа. – Одной дичиной больше или меньше – для вас неважно, Багира и Балу. Мне же иногда приходится ждать по многу дней на лесных дорожках и лазать по деревьям целые ночи, чтобы застигнуть какую-нибудь молодую обезьяну. Пшшш! Ветви совсем переменились с тех пор, как я был молод. Теперь все они гнилые, непрочные.

– Может быть, это зависит от твоей тяжести, – заметил Балу.

– Я длинный, очень длинный, – с гордостью заметил Каа. – Но все-таки молодой лес стал непрочен. Во время последней охоты я чуть было не упал, и когда скользил вниз (мой хвост недостаточно крепко обвился вокруг дерева), шум разбудил обезьян, они стали кричать, называя меня самыми оскорбительными именами!

– Безногий, желтый, дождевой червяк, – шепотом сказала Багира, точно вспоминая что-то.

– Ссссссссссс! Неужели они назвали меня так? – спросил Каа.

– Да, они кричали что-то в этом роде во время последнего полнолуния, но ведь мы их не замечаем! Пусть говорят что угодно, даже что ты потерял все зубы и боишься всякого зверя побольше козленка (они так бессовестны, эти Бандары!), что ты боишься рогов козлов, – сладким голосом продолжала Багира.

Всякая змея, особенно же воинственный старый питон вроде Каа, редко показывает раздражение, но Балу и Багира заметили, как большие глотательные мускулы по обеим сторонам горла Каа задрожали и надулись.

– Бандар-Логи ушли куда-то, – спокойно сказал питон. – Когда я сегодня выполз на солнце, я слышал, как они кричали в ветвях деревьев.

– Мы преследуем теперь это племя, – сказал Балу, но поперхнулся словами, потому что в первый раз один из зверей джунглей сознался, что его занимают обезьяны.

– Без всякого сомнения, что-нибудь важное заставляет двух таких охотников, как вы, идти по следу Бандар-Логов, – вежливо ответил Каа, надувшись от любопытства.

– Да, правда, – начал Балу, – я старый и иногда очень неблагоразумный учитель закона для молодых волков, а Багира…

– Багира – Багира и есть, – сказала черная пантера, и ее челюсти закрылись так, что зубы щелкнули, ей не понравилось смирение Балу. – Вот в чем дело, Каа. Эти воры орехов и подбиратели пальмовых листьев украли нашего человеческого детеныша, о котором ты, может быть, слышал.

– Сахи (надо сказать, что иглы делают его довольно несносным) болтал о человеческом детеныше, которого приняли в волчью стаю, но я не поверил ему. Сахи вечно услышит что-нибудь и потом повторяет, но многое он путает.

– Дикобраз Сахи сказал правду.

– Знаешь, никогда на свете не было такого человеческого детеныша! Он добрый, умный, смелый. Он мой воспитанник и прославит имя Балу во всех джунглях, кроме того, я… Мы любим его, Каа.

– Тзз, тзз, – сказал Каа, вертя головой взад и вперед. – Я тоже когда-то знал, что такое любовь. Я мог бы порассказать вам…

– Рассказывать нужно в светлую лунную ночь, когда все сыты, – быстро сказала Багира. – Наш человеческий детеныш в руках обезьян, а мы знаем, что из всех обитателей джунглей они боятся только одного Каа.

– Меня одного? И они правы, – сказал Каа. – Обезьяны болтливы, глупы, тщеславны, тщеславны, глупы и болтливы. Но если ваш человеческий детеныш попал в их руки, ему придется плохо. Им скоро надоедают подобранные орехи, и тогда они бросают их с деревьев. Они половину дня носят с собой ветку, намереваясь многое сделать с ней, а потом вдруг без причины ломают ее. Да, ему не позавидовать. И они назвали меня желтой рыбой, вы говорите? Да?

– Червяком, червяком, дождевым червем, – сказала Багира, – и они дали тебе еще много других названий, которые мне стыдно повторять.

– Следует напомнить им, что они должны почтительно говорить о своем господине. Нам нужно освежить их плохую память. Ну так куда же побежали они с детенышем?

– Это знают только одни джунгли. Кажется, они направились к стороне заката солнца, – сказал Балу. – Мы думали, что ты знаешь это, Каа.

– Я? Как? Я ловлю их, когда они попадаются на моей дороге, но я не охочусь за племенем Бандар-Логов, или за лягушками, или за зеленой тиной в воде. Кссссс.

– Эй, эй, вверх, вверх, взгляни вверх, Балу.

Балу поднял голову, чтобы посмотреть, кто зовет его, и увидел коршуна Чиля, который спускался вниз. Солнце освещало верхние части его крыльев. Подходило время сна птиц, но Чиль несся над джунглями, отыскивая медведя.

– Что тебе? – спросил Балу.

– Я видел Маугли с племенем обезьян. Он просил меня сказать это тебе. Я наблюдал за ними. Бандар-Логи унесли его за руки в город обезьян, в Холодные Логовища. Может быть, они останутся там одну ночь, или десять ночей, или только час. Я поручил летучим мышам сторожить их в темноте. Хорошей охоты всем вам там, внизу.

– Желаю тебе всегда иметь полный зоб и крепко спать, – крикнула Багира. – Я не забуду тебя во время моей следующей охоты. Я отложу для тебя, лучшего из коршунов, голову убитого козла.

– Не стоит, не стоит. Мальчик сказал Великое Слово, я не мог не исполнить его просьбу. – И Чиль стал снова описывать круги в воздухе, улетая к своему гнезду.

– Он не забыл, какие слова нужно говорить, – заметил Балу и тихонько засмеялся от гордости. – Только подумать, что такой маленький детеныш вспомнил Великое Слово для птиц в то время, как обезьяны тащили его через чащу ветвей.

– Ему сильно вбивали в голову эти слова, – сказала Багира, – но я горжусь им. Ну а теперь нам нужно идти к Холодным Логовищам.

Все жители джунглей знали это место, но очень немногие посещали его, так как то, что они называли Холодными Логовищами, было старым заброшенным человеческим городом, а дикие создания редко бывают в покинутых селениях людей. Кабаны заходят в такие места, но племена охотников – нет. Кроме того, там жили обезьяны (если о них можно сказать, что они живут где-нибудь), и ни один зверь, который себя уважает, не считал нужным бывать в области Бандар-Логов, за исключением времени засухи, когда в полуразрушенных водоемах и бассейнах старого города сохранялось немного воды.

– Да, туда придется идти полночи полным ходом, – сказала Багира. Балу казался озабоченным.

– Я побегу изо всех сил, – тревожно заметил он.

– Мы не будем ждать тебя. Мы должны бежать скорыми шагами.

– Есть у меня ноги или нет, я не отстану от твоих лап, – сухо заметил Каа. Балу попытался броситься бегом, но ему пришлось остановиться: он задыхался. Багира пустилась быстрой рысью пантеры. Каа ничего не сказал, но, как ни торопилась пантера, громадный скалистый питон не отставал от нее. Когда они очутились возле горного потока, Багира опередила его, так как перескочила через ручей, питон же переплыл поток, подняв голову и два фута своей шеи. На земле Каа скоро догнал Багиру.

– Ну, ты быстр, – сказала Багира, когда наступили сумерки.

– Я голоден, – ответил Каа. – Кроме того, они назвали меня пятнистой лягушкой.

– Червяком, червяком, дождевым червем, да вдобавок еще желтым!

– Все равно. Вперед! – Казалось, что Каа лился по дороге, он быстро находил самый короткий путь и избирал его.

В Холодных Логовищах племя обезьян веселилось и не думало о друзьях Маугли. Бандар-Логи перенесли мальчика в брошенный город и очень важничали этим. Маугли никогда в жизни не видал ни одного индийского города, и хотя это была груда развалин, Логовища показались ему чем-то изумительным и великолепным. Давно-давно какой-то царь выстроил этот город на небольшом холме. Кое-где еще сохранились мостовые, которые вели к обрушившимся воротам с деревянными досками, висевшими на обломанных и заржавевших петлях. На городских стенах и возле них выросли деревья. Здания развалились и обветшали, дикие ползучие растения разрослись и свешивались из окон башен.

На вершине холма стоял большой дворец без крыши. Мраморные плиты, которыми были выложены дворы и бассейны фонтанов, треснули и покрылись красными и зелеными пятнами плесени, даже каменная площадка, где прежде стояли царские слоны, искривилась, потому что между камнями проросла трава. С холма виднелись ряды домов без крыш, бесформенный кусок камня, бывший когда-то идолом, водоемы на углах улиц и купола храмов, окруженные дикими фиговыми деревьями. Обезьяны называли это место своим городом и уверяли, что они презирают зверей джунглей за то, что те живут в лесу. А между тем Бандар-Логи не знали, зачем были выстроены эти здания, и не умели пользоваться ими. Иногда серые обезьяны собирались вместе, усаживались кружками в зале царского совета, ловили блох и говорили между собой, что они люди, потом кидались в полуразрушенные дома, через минуту выбегали из них, собирали кусочки замазки и обломки мрамора, заботливо складывали все в уголок, тотчас же забывали, где спрятали свои сокровища, дрались, кричали, толпились. Вскоре они принимались играть и бегать по террасам царского сада. Они изо всех сил трясли высокие розаны и апельсиновые деревья, чтобы видеть, как падают на землю цветы и плоды. Они осматривали все темные проходы дворца, сотни маленьких темных комнат, но ничего не запоминали. Они пили в водоемах, поднимали муть, дрались из-за питья, потом все вместе собирались в толпу и кричали:

– Нет никого в джунглях, кто был бы так добр, умен, силен и кроток, как мы – племя Бандар-Логов!

И опять поднималась возня и продолжалась, пока город не надоедал обезьянам и они не возвращались на вершины деревьев в надежде, что население зарослей заметит их.

Маугли, воспитанному в законе джунглей, не нравились манеры Бандар-Логов. Обезьяны унесли его в Холодные Логовища вечером и не легли спать, как сделал бы Маугли после долгого путешествия. Напротив, они взялись за руки и принялись плясать и петь какие-то нелепые песни. Одна из обезьян обратилась с речью к своим товарищам и сказала им, что плен Маугли – великое событие, потому что человеческий детеныш покажет им, как свивают и плетут ветки и тростник, чтобы защищаться от дождя и ветра. Маугли поднял несколько ползучих трав и сплел из них циновку. Обезьяны старались подражать ему, но через несколько мгновений это надоело им, и они принялись дергать друг друга за хвосты или прыгать взад и вперед на всех четырех лапах и кашлять.

– Я хочу есть, – сказал Маугли. – Принесите мне чего-нибудь или позвольте поохотиться.

Обезьян двадцать-тридцать бросилось за орехами и за дикими ягодами, но по дороге обратно они передрались между собой, уронили свою ношу и решили, что не стоит нести сохранившиеся ягоды. Маугли очень хотелось есть, кроме того, ему было грустно и досадно. Он бродил по пустому городу, время от времени выкрикивая охотничий зов, но никто не отвечал ему.

«Правду говорил Балу, – подумал он, – у обезьян нет ни закона, ни охотничьего крика, ничего, кроме глупых слов и маленьких воровских лап. Если я умру здесь от голода или меня убьют, я сам буду виноват. Однако нужно постараться вернуться в родные джунгли. Конечно, Балу поколотит меня, но, право, это лучше, чем бегать за упавшими розовыми лепестками с Бандар-Логами».

Он подошел к городской стене, в ту же минуту обезьяны схватили его и потащили обратно, говоря, что он должен быть счастлив, что попал в их город. Они также принялись его щипать, чтобы заставить благодарить их. Маугли сжал зубы и молча пошел с обезьянами на верхнюю террасу, на которой были устроены водоемы, до половины наполненные водой. Тут же стояла белая мраморная беседка, выстроенная лет сто назад. Половина ее обвалилась внутрь и загородила подземный проход из дворца, по которому прежде в нее входили царицы. Стены были сделаны из мраморных резных досок и украшены агатами, корнелинами и яшмой. Как ни был Маугли огорчен, как ни хотелось ему спать и есть, он все же невольно засмеялся, когда около двадцати обезьян принялись твердить ему, как они велики, мудры, сильны и кротки и как глуп он, желая уйти от них.

– Мы велики, мы свободны. Мы – самое удивительное племя в джунглях. Мы все говорим это, значит, это правда, – кричали они.

– Ты в первый раз у нас и, конечно, передашь наши слова жителям джунглей, а потому мы расскажем тебе, какие мы хорошие, умные, ловкие, добрые…

Маугли не спорил с ними. Обезьяны собрались огромной толпой, и как только одна из них переставала говорить, все кричали:

– Это правда, мы все говорим это!

Маугли кивал головой, моргал глазами и говорил «да», когда они задавали ему вопросы. От их шума у него закружилась голова.

«Вероятно, Табаки-шакал искусал их, – подумал он, – и они все сошли с ума от его укусов. Неужели они никогда не спят? Вот на луну находит облако, если оно окажется достаточно большим, я в темноте попытаюсь убежать от них. Только я так устал».

За тем же облаком наблюдали два друга Маугли – Багира и Каа, которые притаились во рву под городской стеной. Они знали, как опасны обезьяны, когда они нападают толпой на одного, и не хотели подвергаться этому.

– Я поползу к западной стене, – прошипел Каа, – и поднимусь на нее. На меня они не бросятся, на тебя же…

– Я знаю, – сказала Багира. – Жаль, что Балу нет с нами. Однако попробуем сделать все что можно. Когда облако закроет луну, я прокрадусь на террасу. Они собрались там.

– Желаю удачной охоты, – мрачно сказал Каа и пополз к западной стене. Она меньше развалилась, чем все другие, и питон довольно долго искал место, по которому он мог бы подняться. Облако закрыло луну. Как раз в ту минуту, когда Маугли раздумывал, бежать ли ему от обезьян или нет, он услышал на террасе легкие шаги Багиры. Черная пантера почти бесшумно поднялась на откос горы. Вскоре она кинулась на обезьян, разбрасывая их вправо и влево и пробираясь к Маугли через их густые ряды. Послышался испуганный и злобный вой Бандар-Логов. Вдруг одна обезьяна закричала:

– Здесь только один зверь, убьем его, убьем его!

Толпа обезьян бросилась на пантеру, они кусали ее, царапали, разрывали ей кожу. Пять или шесть Бандар-Логов схватили Маугли, втащили его на стену беседки и бросили вниз через отверстие в разбитой крыше. Мальчик, воспитанный среди людей, конечно, страшно разбился бы, но Маугли упал, как его научил падать Балу, и остался на ногах.

– Сиди там! – крикнули обезьяны, – пока мы не убьем твоих друзей, а потом мы займемся тобой, если только ядовитое племя оставит тебя в живых. (В каждой индийской развалине рано или поздно заводятся змеи, и старая беседка была полна кобрами.)

– Вы и я одной крови, – сказал Маугли и быстро закончил фразу шипением. Он услышал легкий шелест в мраморных обломках и для верности повторил змеиное слово второй раз.

– Хорош-ш-шо. Сузьте шеи, – проговорили тихие голоса. – Стой неподвижно, маленький братец, иначе ты навредишь нам.

Маугли стоял тихо, глядя сквозь резьбу и прислушиваясь к ужасному шуму борьбы. До него доносились крики обезьян и рев Багиры, которая прыгала взад и вперед, отбиваясь от врагов. В первый раз Багира сражалась ради спасения жизни.

«Вероятно, Балу близко. Багира не пришла бы одна», – подумал Маугли и громко закричал: – К водоему, Багира! Скатись в водоем. Скатись, нырни! К воде, Багира, к воде!

Багира услышала, и крик Маугли, который доказал ей, что мальчик жив, придал пантере новые силы. Отчаянно, дюйм за дюймом, поднималась она к бассейну и билась молча. Вдруг со стороны ближайшей к джунглям стены раздался громовой военный крик Балу. Старый медведь бежал изо всех сил, но не мог явиться раньше.

– Багира, – кричал он, – я здесь. Я лезу! Я тороплюсь! Камни осыпаются из-под моих лап! Подождите, вот я приду! Эй, вы, бессовестные Бандар-Логи!

Он, задыхаясь, бежал по террасе и вскоре исчез под массой обезьян, кинувшихся на него, но Балу быстро и ловко поднялся на задние лапы, вытянул передние и охватил ими столько врагов, сколько могло поместиться в его страшных объятиях, потом он принялся бить вправо и влево.

Плеск воды донес до Маугли, что Багира бросилась в водоем, где обезьяны не могли преследовать ее. Пантера лежала, выставив из воды одну голову, а ее враги тремя рядами стояли на красных ступенях, с яростью прыгали взад и вперед и, конечно, кинулись бы на нее, если бы она вышла на берег, чтобы помочь Балу. И вдруг Багира вытянула шею и в отчаянии произнесла призыв змеи:

– Мы одной крови – ты и я!

Она думала, что Каа в последнюю минуту обратился в бегство. Балу, которого со всех сторон одолевали обезьяны, все же не мог не посмеяться, услышав, что черная пантера зовет питона на помощь.

Между тем Каа перебрался через западную стену, изгибаясь с такой силой, что большой камень свалился в ров. Он несколько раз свернулся и развернулся, чтобы удостовериться, что все его длинное тело в полном порядке. Пока продолжался бой Балу с обезьянами, Манг, летучая мышь, разносила по джунглям весть о великой битве. Все звери узнали о бое, и Хатхи, дикий слон, затрубил в свой длинный хобот.

Рассеянные в лесу стаи обезьян проснулись и, прыгая с дерева на дерево, побежали к Холодным Логовищам на помощь товарищам. Все дневные птицы проснулись. Каа быстро бросился на террасу. Вся сила питона заключается в ударе его головы, которая бьет жестоко. Питон в четыре или пять футов может свалить человека, если ударит его головой в грудь, а, как вы знаете, Каа был тридцати футов длиной. Первый удар он нанес в самую середину толпы обезьян, окружавших Балу, второго же удара не понадобилось. Обезьяны рассыпались во все стороны с криком:

– Каа! Каа! Это Каа! Бегите, бегите!

Все Бандар-Логи знали о существовании Каа, ночного вора, который скользил вдоль ветвей так же бесшумно, как растет мох, и мог уносить даже очень больших обезьян, умел делаться неподвижным, как сухой ствол, обманывая самых опытных из них. Больше же всего обезьяны боялись Каа, потому что они не знали пределов его силы и не могли смотреть ему прямо в глаза. Они взобрались на стены и крыши домов. Балу с облегчением вздохнул. У него была гораздо более густая шерсть, чем у Багиры, но и он жестоко пострадал в бою. Тут Каа в первый раз открыл рот и произнес длинное свистящее змеиное слово; обезьяны, бежавшие на помощь своим товарищам, остановились. Обезьяны на стенах и домах перестали кричать, и среди тишины, наступившей в городе, Маугли услышал, как Багира отряхивалась, выйдя из водоема. Вскоре снова начался шум. Обезьяны карабкались на стены все выше, визжали и кричали. Маугли, прыгая от нетерпения в беседке, прижался лицом к резным стенам.

– Выньте человеческого детеныша из этой ловушки, – сказала Багира. – Возьмем его и уйдем. Они могут опять напасть.

– Они не двинутся, пока я не прикажу им. С-с-с-стойте! Тиш-ш-ш-ше, – прошипел Каа, и в городе снова все затихло. – Я не мог явиться раньше, но я слышал, как ты позвала меня…

– Может быть… может быть, я и закричала во время битвы, – ответила Багира. – Балу, ты ранен?

– Мне кажется, они разорвали меня на сотни маленьких кусочков, – сказал Балу, потряхивая то одной, то другой лапой. – Ох, у меня все болит! Мне кажется, Каа, что мы с Багирой обязаны тебе жизнью.

– Это неважно! Где человечек?

– Здесь, в ловушке. Я не могу вылезти, – закричал Маугли.

– Возьмите его отсюда. Он прыгает, как павлин, и, пожалуй, передавит наших детенышей, – сказали кобры, бывшие внутри беседки.

– Ага, – посмеиваясь, заметил Каа, – у него друзья повсюду. Отойди немного, человеческий детеныш, а ты, ядовитое племя, спрячься. Я свалю стену.

Каа внимательно осмотрел резьбу и, найдя трещину, которая обозначала слабое место стены, раза три дотронулся до нее головой, чтобы рассчитать расстояние, а потом, поднявшись футов на шесть от земли, нанес носом с полдюжины сильных ударов. Резьба сломалась, упала, поднялось облако пыли, посыпались обломки. Маугли выскочил через отверстие и бросился между Балу и Багирой, обняв руками шеи обоих зверей.

– Ты не ранен? – спросил Балу, нежно обнимая его.

– Я голоден, мне больно, я очень разбился. Но вы-то, вы жестоко пострадали от них, мои братья, вы в крови!

– Они тоже в крови, – сказала Багира, облизываясь и поглядывая на мертвых обезьян.

– Это ничего, ничего, только бы ты был жив, о, моя гордость, лучшая из маленьких лягушечек, – сказал Балу.

– Об этом поговорим позже, – сухо заметила Багира, что не очень понравилось Маугли. – Но, Маугли, здесь Каа, который помог нам выиграть битву. Ты обязан ему жизнью. Поблагодари же его по нашему обычаю.

Маугли обернулся и увидел голову большого питона, которая качалась на фут выше его.

– Вот каков человеческий детеныш, – сказал Каа, – у него очень нежная кожа, и он похож на обезьяну! Берегись, маленький, чтобы я когда-нибудь в полусумраке не принял тебя за одного из Бандар-Логов.

– Мы одной крови – ты и я, – ответил Маугли. – Сегодня ты дал мне жизнь. О, Каа, если ты когда-нибудь будешь голоден, моя дичь к твоим услугам.

– Благодарю, маленький братец, – сказал Каа, хотя его глаза блестели жадностью. – А что может убивать такой храбрый охотник? Я спрашиваю, так как хочу идти с ним, когда он отправится на охоту.

– Я ничего не убиваю, я еще слишком мал, но я загоняю коз для зверей, которым они могут понадобиться. Когда ты будешь голоден, приползи ко мне, и ты увидишь, говорю ли я правду. Они довольно ловки, – он показал на свои руки, – и если ты когда-нибудь попадешь в западню, я уплачу мой долг тебе. Хорошей охоты тебе, Багире и Балу!

– Хорошо сказано, – проворчал Балу.

Питон на минуту положил голову на плечо Маугли.

– Храброе сердце и вежливый язык, – сказал он. – Ты пойдешь далеко, маленький человечек. Теперь же уходи отсюда поскорее вместе с твоими друзьями. Ложитесь спать, вам не надо видеть то, что здесь будет.

Луна заходила за горы. Обезьяны, собравшиеся на стенах и строениях, казались дрожащими лоскутами. Балу подошел к водоему, чтобы напиться, Багира начала чистить свою шкуру. Между тем Каа выполз на середину террасы и сжал челюсти так, что они стукнули одна о другую. Глаза всех обезьян обратились к нему.

– Луна заходит, – сказал он, – но достаточно светло, чтобы видеть.

Со стен послышался стон, похожий на шелест ветра в листьях.

– Мы видим, о, Каа!

– Хорошо. Теперь начинается танец, танец голода питона Каа. Сидите смирно и смотрите.

Он два или три раза обвел головой круг, потом начал делать своим длинным телом петли и восьмерки, мягкие треугольники, которые превращались в квадраты и в пятиугольные фигуры. Питон не останавливался, не торопился, не отдыхал и все время пел какую-то жужжащую песню. Становилось все темнее и темнее.

Наконец извилистое тело змеи исчезло, слышалось только шуршание ее чешуи.

Балу и Багира стояли, как каменные, они слегка ворчали, их щетина поднялась. Маугли же смотрел спокойно.

– Бандар-Логи, – послышался наконец голос Каа, – можете ли вы без моего приказания двинуться? Говорите.

– Мы не можем двинуться без твоего приказания, о, Каа!

– Хорошо. Сделайте ко мне один шаг.

Обезьяны медленно двинулись. Балу и Багира тоже выступили вперед.

– Ближе, – прошипел Каа. Обезьяны подвинулись опять.

Маугли положил руки на Балу и на Багиру, чтобы удержать их, и большие звери вздрогнули, точно внезапно проснулись.

– Держи руку на моем плече, – прошептала Багира. – Касайся меня, не то я вернусь… я вернусь к Каа.

– Да ведь Каа только кружится в пыли, – сказал Маугли, – уйдем.

Все трое пробежали через проломленную стену в джунгли.

– Ой, – сказал Балу, остановившись под большими деревьями. – Никогда в жизни я больше не буду биться вместе с Каа! – И он вздрогнул всем телом.

– Он знает больше нашего, – дрожа сказала Багира. – Если бы я осталась, я скоро сама пошла бы к нему в челюсти.

– Сегодня у него будет и без того хорошая охота, – заметил Балу.

– В чем же дело? – спросил Маугли, не знавший силы питона, который умел взглядом приманивать к себе добычу. – Я видел только большую змею, которая описывала в пыли какие-то глупые круги и фигуры. И у него совсем разбит нос! Ха-ха-ха-ха!

– Маугли, – сказала Багира, – его нос разбит из-за тебя, из-за тебя же изорваны мои уши, бока и лапы, а шея и плечи Балу искусаны. Ни Балу, ни Багира не будут с удовольствием охотиться еще много-много дней.

– Правда, – сказал Балу, – но это ничего. Мы спасли человеческого детеныша.

– Он дорого обошелся нам, мы покрыты ранами. У меня выдергали почти половину шерсти на спине, наконец наша честь пострадала. Подумай, Маугли: мне, черной пантере, пришлось просить защиты у Каа. А потом я и Балу оба оглупели, как маленькие птички, глядя на танец Каа. И все это вышло из-за того, что ты, человеческий детеныш, побежал играть с племенем обезьян.

– Ты права, вполне права, – печально сказал Маугли, – я глупый человеческий детеныш, и меня мучит мой желудок.

– А что говорит закон джунглей, Балу?

Балу не хотел доставлять новых неприятностей Маугли, но не мог скрыть закона, а потому пробормотал:

– Печаль не избавляет от наказания. Только помни, Багира: он ведь очень маленький.

– Я не забуду этого, но он провинился, и его нужно побить. Маугли, что ты скажешь?

– Ничего, я поступил дурно. Балу и ты ранены, меня нужно побить.

Багира дала ему с полдюжины ласковых пинков, легких, с точки зрения пантеры. Ее удары вряд ли разбудили бы одного из ее собственных маленьких детей, но для семилетнего мальчика они были болезненны. После наказания Маугли чихнул и поднялся, не говоря ни слова.

– Теперь, – сказала Багира, – садись ко мне на спину, маленький братец, и мы отправимся домой.

Одна из прелестей закона джунглей заключается в том, что после наказания прекращаются все счеты. Ни в ком не остается дурного чувства.

Маугли положил голову на спину Багиры и заснул так крепко, что не проснулся даже тогда, когда она его опустила на землю в той пещере, в которой он жил с семьей волков.

Купец и обманщики

Один турецкий купец привез в чужой город много бревен сандалового дерева, надеясь выгодно продать свой дорогой товар. Он не знал, что в этом городе жили отъявленные обманщики, которые больше всего на свете любили обманывать и обсчитывать чужестранцев. Хозяин гостиницы, у которого остановился купец, был пройдоха и плут. Увидев дорогое дерево, привезенное его постояльцем, он решил поскорее забрать себе этот товар почти даром. Плут принес в свой дом все сандаловое дерево, которое только мог купить у соседей или выпросить у них, положил бревна в большой очаг и зажег их. Вскоре весь дом наполнился ароматным запахом сандала. Купец, который только что уселся ужинать, тоже почувствовал благовонный дым. Он испугался, не загорелся ли его товар, но, увидев, в чем дело, успокоился.

– Почему ты жжешь такое драгоценное дерево? – спросил он плута.

– Нечего удивляться, – сказал хозяин гостиницы, – у нас столько сандала, что мы никогда ничем другим не топим наших очагов и каминов.

Купец пришел в отчаяние, узнав, что он приехал торговать в такое место, где его товар почти ничего не стоил. Наконец, чтобы выручить хоть маленькие деньги, он предложил хозяину гостиницы дешево уступить ему все семь тюков, за которые сам заплатил несколько тысяч цехинов. Плут сделал вид, что он горячо жалеет купца и наконец сказал, что только из доброты он в обмен за сандаловое дерево даст ему корзинку, полную дорогого материала.

– Какой же товар дашь ты мне? – спросил бедный купец, говоривший себе: «Не лучше ли принять всякое предложение, чтобы только получить возможность вернуться на родину?»

– Да какой захочешь, – ответил хозяин гостиницы, который за сандаловое дерево с радостью отдал бы корзину, полную золота. На следующий день пошли в суд, чтобы подписать договор. В этом городе люди были до того бесчестны, что никто не доверял честному слову другого.

В суде собралось много народа, и когда купец и хозяин гостиницы подписали договор, в судебном зале раздался громкий хохот. Теперь все наперебой кричали приезжему турку, что дерево, которое он согласился продать, было в городе необыкновенной редкостью и ценилось на вес золота.

Раздосадованный купец старался скрыть недовольство и улыбался, несмотря на обиду. Он решил на будущее быть как можно осторожнее с этими нечестными людьми. Вскоре ему представился случай доказать плутам, что он совсем не такой глупец и простак, каким они его считают.

Выйдя из суда, он увидел на площади двух людей, игравших в шахматы. Оба делали непозволительные ошибки. Купец тотчас же заметил их промахи. (Надо сказать, что плуты именно этого и хотели.) Когда партия окончилась, турок предложил одному из игроков сыграть с ним в шахматы. Хитрец согласился с тем условием, что выигравший имеет право заставить проигравшего исполнить какую угодно работу, а в случае невыполнения задачи – заплатить большой штраф.

Расставили шахматы. Сели. Купец надеялся выиграть значительную сумму денег. Но он был жестоко разочарован, заметив, что его противник играет хорошо. Через несколько ходов купец получил мат – проиграл. Зрители опять расхохотались, и турок пришел в ужас, когда его противник потребовал, чтобы он в один присест выпил море.

– Да как же… – начал было он.

– Нечего, нечего отговариваться, – с насмешкой ответил плут. – Ты должен сделать то, чего я от тебя требую. Если же не исполнишь сказанного, тебе придется заплатить штраф. Ты увидишь, как у нас наказывают за всякую нечестность.

Купец ничего не ответил. Он хотел уйти, но третий мошенник удержал его. Это был одноглазый малый. Он видел, как его товарищи удачно обманули приезжего, и решил тоже сыграть с ним недобрую шутку. Мошенник попросил всех присутствующих засвидетельствовать, что глаз купца был одинаковой формы и одинакового цвета с его единственным глазом, и стал уверять, что турок украл у него глаз. Напрасно старался бедный купец обратить дело в шутку. Все присутствующие стали на сторону лгуна, закричали, что купец должен возвратить украденный глаз, и отпустили несчастного, взяв с него торжественное обещание не уезжать из города раньше суда.

Бедный купец убежал к себе в комнату и постарался забыться сном, но воспоминания обо всем, что случилось в этот несчастный день, отгоняли от него сон. Лежа в постели, он вдруг услышал в соседней комнате голоса. Несколько слов, долетевших до него, объяснили турку, что речь идет о нем. Вскоре он нашел в стене щелочку, прижался к ней ухом и таким образом услышал все, что происходило рядом. Он стал еще внимательнее, узнав голоса хозяина гостиницы и двух других плутов. Они беседовали со стариком, который был самым главным мошенником в городе. Обманщики хвалились своими бесчестными подвигами, своей хитростью и ловкостью и смеялись над заезжим простаком. Прежде всего хозяин гостиницы рассказал, как удачно купил он сандаловое дерево.

– Ты прекрасно сделал, – сказал старик, – только глупо было обещать дать ему корзину, полную какого угодно товара. Что станешь ты делать, если он потребует, например, чтобы ты дал ему корзину, полную живых блох?

– Что за пустяки! Этого нечего бояться, – ответил хозяин гостиницы, – он, конечно, потребует золота или серебра. Тем или другим я наполню самую маленькую игрушечную детскую корзиночку, какую мне удастся отыскать в нашем городе, – и дело с концом.

– Ну-ну, увидим, увидим, – сказал старик, который хотел показать своим ученикам, что они еще должны учиться у него.

После этого второй мошенник, игрок в шахматы, рассказал, как он обыграл купца, велел ему выпить море и решил взять с него за неисполненное обещание большой штраф.

– А вдруг он потребует, чтобы ты раньше закупорил все реки, которые текут в море? Ведь на это он имеет полное право, – заметил старик…

– Он глуп и не подумает о такой вещи…

Выслушав рассказ третьего, главный мошенник города снова покачал головой и произнес:

– Если бы я был на месте заезжего купца, я потребовал бы, чтобы у тебя вырезали глаз, потом вырезали глаз у меня и оба взвесили на весах, чтобы увидеть, принадлежат ли они одному и тому же человеку. Идите прочь. Стыдно! Вы совсем не умны и не хитры, зерна моей науки не дали всходов.

Купец слышал все. Теперь, радуясь, что он нашел выход из затруднений, он заснул с легким сердцем, но, засыпая, еще раз мысленно повторил все советы старого плута.

На следующее утро в назначенное время все сошлись перед судьей. Раньше остальных выступил одноглазый и стал обвинять купца в том, что он украл у него глаз.

– А как ты мне это докажешь? – спросил судья, который был до того близорук, что видел не дальше кончика своего носа.

– Это можно легко решить, – воскликнул купец. – Вырежьте у этого человека глаз, вырежьте также один мой глаз и оба положите на весы, тогда станет ясно, принадлежат ли они одному владельцу.

Судья нашел, что купец дал хороший совет, и приказал тотчас же исполнить сказанное. Увидев, какой неожиданный оборот принимает дело, одноглазый плут проскользнул через толпу, чтобы не потерять и второго глаза, и убежал.

Перешли ко второму делу. Жалобщик потребовал, чтобы купец выпил море.

– Я готов сделать это, – сказал турок, – но прежде остановите все реки, которые впадают в него. Как только это будет сделано, я примусь за работу.

– Правильно, – решил мудрый судья, подумав с четверть часа над этими словами.

Второму мошеннику также пришлось уйти со стыдом и срамом. Тут выступил хозяин гостиницы. Он отыскал крошечную корзиночку, наполнил ее золотом и сказал, что принес купцу условленную плату.

– Ну на что мне золото? – воскликнул купец, – у меня на родине его так много, что мы мостим им улицы. Мы согласились, что ты дашь мне корзину того товара, который я потребую, и я хочу взять за сандаловое дерево корзину, полную живых блох, они редкость у нас!

– На этом и решим, – сказал судья и, устав от размышлений, крепко заснул.

Напрасно хозяин гостиницы спорил. Не удалось ему также и наловить целую корзину живых блох. Между тем купец не соглашался оставить ему сандаловое дерево ни за какую другую плату.

Тут мошенник ясно увидел, что он запутался в собственных сетях. Ему пришлось вернуть сандаловое дерево и, кроме того, заплатить штраф. Купец же снова нагрузил своих мулов сандалом и вернулся на родину, решив никогда больше не ходить в город мошенников.

Серый человечек

В прежнее время, лет триста-четыреста назад, в Исландии, в деревне Скальгольте, жил старый крестьянин, небогатый ни умом, ни деньгами.

Раз после одного неудачного предприятия он вел домой корову. Путь был трудный. Наступила весна, лед таял, ветер поднимал вихри снега. Бедняк скользил на каждом шагу. Корова мычала и останавливалась. Через час старик заблудился и испугался, что никогда не вернется домой. Он остановился, не зная, что делать с несчастным животным. Пока он стоял и раздумывал, к нему подошел человек с большим мешком и спросил его, зачем он стоит тут с коровой, а потом прибавил:

– Знаешь что, милейший, давай поменяемся. Я живу недалеко, уступи мне корову (ведь тебе не удастся довести ее домой), я же дам тебе мешок. Он не тяжел, и в нем хорошие вещи: там только мясо да кости.

Столковались. Встречный увел корову, а крестьянин взвалил мешок на плечи и согнулся под его тяжестью. Дома он рассказал жене, что выменял корову на мешок с сокровищами. Жена рассердилась, но муж попросил ее успокоиться и велел развести в очаге огонь.

– Посмотри, что я принес, – сказал он, – ты меня еще поблагодаришь. Он развязал мешок. В ту же минуту оттуда выскочил человечек весь в сером, как мышь.

– Здравствуйте, добрые люди, – произнес он с гордостью принца. – Я надеюсь, что вы не сварите меня, а, напротив, дадите мне поесть. Я устал и очень проголодался.

Крестьянин так и упал на табурет.

– Так я и знала, – сказала старуха. – Вместо коровы, которая нас кормила, ты привел в дом лишний рот. Лучше бы ты погиб под снегом.

Она еще долго говорила бы, если бы серый человечек не убедил ее, что словами делу не поможешь и что он отправится за провизией. Несмотря на темноту, ветер и снег, человечек ушел и вскоре вернулся с толстым бараном.

– Зарежьте его, – сказал он. – Зачем нам умирать с голоду!

Старик и старуха покосились на него. Они чувствовали, что их странный гость где-то украл барана. Тем не менее голодные люди с удовольствием поели.

С этих пор старик зажил припеваючи. Человечек приносил барана за бараном. Но в то время как бараны появлялись в доме старика, их делалось все меньше и меньше в королевском стаде, которое паслось в окрестностях. Встревоженный главный пастух доложил королю, что, хотя он хорошо сторожит стадо, из него исчезают лучшие бараны. Вскоре узнали, что в хижине старика поселился никому не знакомый пришлый человек. Король решил, что он-то и крадет баранов, и приказал привести его к себе. Серый человечек спокойно пошел во дворец, но крестьянин и крестьянка встревожились.

Когда человечка привели во дворец, король спросил его, слышал ли он, что из королевского стада украдено пять больших баранов.

– Да, Ваше Величество, – ответил серый человечек, – их взял я.

– А по какому праву? – спросил король.

– Ваше Величество, – ответил человечек, – я их взял потому, что приютившие меня старик и старуха голодали, тогда как у вас всего достаточно.

Король изумился и, вглядевшись в серого человечка, сказал:

– Как я вижу, ты лучше всего умеешь воровать.

Серый человечек скромно поклонился.

– Отлично, – сказал король. – Тебя стоит повесить, но я тебя прощу, если завтра к этому часу ты украдешь у моих пастухов черного быка, которого я приказал им особенно беречь.

– Ваше Величество, это невозможно. Как мне обмануть их?

– Я приказываю украсть быка, – закричал король.

И он отпустил вора.

Серый человечек вернулся в хижину. Старик и старуха ласково встретили его, он же попросил их дать ему веревку. Ему дали старый коровий недоуздок, и он спокойно лег спать.

Рано на рассвете серый человечек вышел, захватив веревку. Он отправился в лес, росший вдоль дороги, по которой всегда проходили королевские пастухи, и, выбрав громадный дуб, повесился на одной из его толстых ветвей. Понятно, он сделал незатяжную петлю.

Вскоре появились два пастуха, гнавшие черного быка.

– Ага, – сказал один из них. – Нашего мошенника повесили. Значит, не ты украдешь черного быка.

Как только пастухи скрылись, серый человечек спустился вниз и по короткой дороге прибежал к другому большому дубу, который рос у дороги. Он снова повесил веревку на сук дерева, а сам зацепился за нее. Подошли пастухи и страшно удивились.

– Что это? – закричал один из них. – Он висел там, а теперь висит здесь?

– Как ты глуп, – сказал другой, – это другой вор, вот и все.

– Повторяю, что это тот же самый, – настаивал первый пастух. – Он в том же платье.

– А я уверен, что это другой. Побьемся об заклад.

Первый согласился. Они привязали черного быка к дереву и побежали к первому дубу. В это время серый человечек соскочил на землю и отвел быка к крестьянину.

Старик и старуха обрадовались. Они поставили быка в хлев, решив вскоре продать его.

Когда вечером пастухи вернулись во дворец, король по их лицам понял, что серый человечек перехитрил их. За вором послали. Тот явился.

– Это ты украл моего быка? – спросил король.

– Ваше Величество, – ответил человечек, – я это сделал в угоду вам.

– Прекрасно, – сказал король, – вот десять золотых на выкуп моего быка. Но если ты через два дня не украдешь ночью простыни с моей постели, я тебя повешу.

– Ваше Величество, – сказал серый человечек. – Это невозможно. Вас так хорошо охраняют, что мне даже не удастся подойти к замку.

– Исполни мое приказание или ты погибнешь.

Вечером серый человечек, вернувшись в хижину крестьянина, взял длинную веревку и корзинку с мягким мхом, посадил в нее кошку с новорожденными котятами, потом в темноте проскользнул в замок и незаметно взобрался на его крышу.

В несколько минут ловкий человечек прошел на чердак, аккуратно выпилил в полу отверстие и через него спустился в спальню короля. Там он осторожно приподнял одеяло и положил на простыню кошку с котятами, закрыл одеяло и по веревке поднялся на балдахин. Там он сидел и ждал.

Часы на башне пробили одиннадцать. Король и королева вошли в спальню. Они помолились, и королева первая легла в постель. Вдруг она закричала и выскочила на середину комнаты.

– Что с тобой? – спросил король.

– Друг мой, – ответила королева. – Я почувствовала что-то горячее и покрытое шерстью.

– Все женщины – трусихи, – сказал король и презрительно засмеялся. Он лег, но тоже вскочил, как сумасшедший, за ним выскочила и кошка, которая вцепилась ему в ногу всеми четырьмя лапами.

На крики короля к дверям снаружи подошел часовой и постучался алебардой, как бы спрашивая, не нужна ли его помощь.

– Тише, – сказал король, который не хотел показать, что он испугался.

Он высек огонь из огнива, зажег лампу и увидел, что кошка снова вскочила на простыню и лежала, нежно облизывая своих котят.

– Ну, уж это слишком, – сказал король. Он приподнял уголки нижней простыни, завернул в нее кошку с котятами, потом обернул сверток одеялом и верхней простыней и, сделав из всего огромный узел, выбросил его из окна.

– Теперь, – сказал он королеве, – пройдем в твою комнату и будем спать спокойно.

Король заснул. А в это время на крышу взобрался человек, привязал к трубе веревку и спустился по ней во двор. Он ощупью поискал что-то, нашел, взвалил себе на спину ношу, перелез через стену и пустился бежать по снегу. Если верить часовым, то мимо них пробежало привидение, и они слышали стон новорожденного!

Проснувшись утром, король стал раздумывать, у него появилось подозрение, что дело не обошлось без серого человечка. Он послал за ним.

Серый человечек пришел во дворец и принес на плече только что выглаженные простыни. Он преклонил колено перед королевой и почтительно сказал ей:

– Вам известно, Ваше Величество, что все совершено мною ради послушания королю. Будьте же милостивы и простите меня.

– Пожалуй, – сказала королева. – Но больше не делайте ничего подобного, иначе я умру от страха.

– А я не прощаю, – сказал король. – Слушай, если завтра вечером ты не украдешь королеву из дворца, ты завтра же и будешь повешен.

– Казните меня сейчас, Ваше Величество. Неужели вы хотите, чтобы я украл милостивую королеву? Легче схватить зубами луну.

– А это уже не мое дело, – сказал король.

Серый человечек ушел. Он закрывал лицо руками и рыдал.

Когда спустились сумерки, в замок пришел монах капуцин с четками в руках, с мешком на спине и с опущенным на лицо капюшоном. Он по своему обыкновению просил подаяния на монастырь. Королева дала ему денег, и он сказал ей:

– Королева, я сейчас награжу вас. Как вам известно, завтра в замке повесят несчастного и, конечно, невиновного человека.

– Ах, – сказала королева, – я очень хотела бы его спасти!

– Это невозможно, – ответил монах, – но человек этот – колдун, и перед смертью он мог бы сделать вам прекрасный подарок. Я знаю, что у него есть три замечательные тайны. Одной из них он может поделиться с той, которая пожалела его.

– А какие это тайны? – спросила королева.

– Благодаря первой из них, – ответил капуцин, – жена заставляет мужа делать все, что ей угодно.

– Ну, это нетрудно, – заметила королева. – А вторая?

– Вторая тайна дает мудрость и доброту.

– Это прекрасно, – рассеянно заметила королева. – А третья?

– Третья, – произнес капуцин, – дает женщине, обладающей ею, несравненную красоту и дар нравиться до последнего дня жизни.

– Вот этот секрет я хочу знать, – сказала королева.

– Это просто, – продолжал монах. – Нужно только, чтобы колдун, пока он еще на свободе, взял ваши две руки и три раза подул вам на волосы.

– Пусть он придет сюда, – сказала королева, – позовите его.

– Нет, – возразил капуцин. – Король строго-настрого запретил впускать его в замок. Если он придет сюда, его тотчас же схватят.

– А мне король запретил выходить до завтрашнего вечера.

– Досадно, – сказал монах. – Придется вам отказаться от этого сокровища, а между тем как было бы приятно никогда не стариться, вечно оставаться молодой, красивой, любимой.

– Да, да, король поступил несправедливо, запретив мне выходить. Но даже если я захочу ослушаться его, меня не выпустит стража.

– Какое варварство! Бедная королева! Не поддавайтесь же требованиям короля. Поступайте так, как вам хочется.

– А как же сделать это? – спросила королева.

– Сядьте в мешок, я вас вынесу из дворца. И через пятьдесят лет, увидя, что вы так же красивы и так же свежи, как сегодня, вы похвалите себя за то, что не послушались короля.

– Пожалуй, – сказала королева, – но это не ловушка?

– О нет, – ответил монах. – Кроме того, пока несчастный будет с вами, я не отойду от вас.

– И вы меня вернете обратно в замок?

– Клянусь!

Королева храбро влезла в мешок. Капуцин затянул завязки, взвалил мешок на спину и медленно пошел через двор. По дороге он встретил короля, делавшего обход.

– Как я вижу, вы набрали много добра, – сказал король.

– Ваше Величество, – ответил монах, – ваша милость неистощима, пожалуй, я злоупотребляю вашей добротой. Может быть, лучше оставить этот мешок вместе со всем, что в нем лежит?

– Нет-нет, – сказал король, – уносите все!

И монах ушел.

Позвонили к ужину. Король вошел в столовую, потирая руки, у него был хороший аппетит.

– Королева еще не пришла? – спросил он, – а впрочем, не удивительно, женщины всегда неточны.

Он хотел сесть за стол, но три солдата, скрестив алебарды, втолкнули в столовую серого человечка.

– Король, – сказал один из стражников. – Он осмелился войти во двор замка, несмотря на ваше запрещение! Мы тотчас же повесили бы его, но он уверяет, будто он гонец королевы.

– Королевы? – закричал король. – Где же она?

– Я ее украл, – холодно сказал серый человечек.

– Но как? – спросил король.

– Король, – ответил серый человечек, – капуцин, которому Ваше Величество изволили сказать: «Уноси все…»

– Был ты? – сказал король, – значит, для тебя нет ничего невозможного? На днях ты украдешь меня и вдобавок мое королевство!?

– Король, я пришел просить у вас большего.

– Ты меня пугаешь. Кто же ты? Волшебник?

– Нет, Ваше Величество. Я просто король Холара. У вас есть дочь. Дурная погода заставила меня и моего шталмейстера укрыться в доме священника в деревне Скальгольт. По дороге оттуда я встретил глупого крестьянина и случайно сыграл ту роль, которую вы знаете. Впрочем, все это я сделал в угоду Вашему Величеству.

– Отлично, – сказал король. – Я понимаю или, вернее, ничего не понимаю. Все равно. Мне приятнее, чтобы вы были моим зятем, чем моим соседом. Как только королева вернется…

– Ваше Величество, она, вероятно, уже здесь. Мой шталмейстер обещал проводить ее до дворца.

Вскоре вошла королева, немного смущенная своей оплошностью, однако она скоро утешилась, узнав, что такой ловкий человек сделается ее зятем.

– Ну а знаменитая тайна? – шепотом спросила она у серого человечка.

– Секрет остаться вечно красивой, – сказал серый король, – всегда быть любимой.

– А как быть всегда любимой? – спросила королева.

– Быть всегда доброй и простой.

– И он осмелился назвать себя колдуном! – закричала королева.

Пошли ужинать.

Тут оканчивается история короля Холара. Однако мы знаем, что он наследовал своему тестю и сделался великим королем и завоевателем.

Птицы графини Моралес

В мрачном замке жил богатый и знатный граф Альфонсо Моралес с дочерью и второй женой. Удивительно хороша была жена графа – графиня Инезилья, но взгляд ее почти всегда был гордым и суровым, и действительно, сердце у нее было недоброе. У графа от первого брака была дочка, семнадцатилетняя Мерседес. Как пышный цветок, расцветала красавица-девушка в замке старого Моралеса… Мачеха не любила ее, хотя она сама была хороша, как чудная звездная ночь. Инезилья завидовала молодости девушки, прекрасной, как весеннее свежее утро.

Наденет Мерседес красивое платье для бала – мачеха непременно скажет:

– Не пристало молодой девчонке украшать себя жемчугами, кружевами и серебряным шитьем! Надень то платье, которое я приготовила для себя.

И она приказывала принести девушке скромное платье из простой материи, но и в нем Мерседес казалась ослепительно прелестной.

Красавицу Мерседес все любили, а ее мачеху, донью Инезилью, ненавидели, потому что девушка всех жалела, со всеми была ласкова, а Инезилья не знала ни жалости, ни сострадания, никогда не бросила ни одного пезета бедняку, никогда никому не помогла и любила только себя, свою красоту и свои богатства.

В замке графа жил маленький сиротка – поваренок Леоне. Однажды, когда Мерседес еще было всего двенадцать лет, поваренок этот чем-то провинился.

– Выгнать его, пусть идет куда глаза глядят! – закричала молодая графиня.

Мерседес же побежала к отцу, опустилась перед ним на колени и стала просить старика не наказывать бедного Леоне.

– Лучше, отец, не дари мне ничего в день моего рождения, лучше целый год не покупай для меня новых нарядов, игрушек. Только прости бедного Леоне.

Отец подумал-подумал, да и решил оставить Леоне в замке. Однако по настоянию графини Инезильи его понизили в должности, из поварят перевели в пастушата. Теперь Леоне помогал старшим пастухам пасти графские стада. Пастушонок как умел выказывал благодарность своей маленькой благодетельнице. Он приносил ей с полей редкие цветы, первые ирисы, которые расцветали у болота, первые нарциссы, белевшие на горных склонах.

Когда Мерседес минуло семнадцать лет, графиня Инезилья задумала окончательно отделаться от нее. Она сказала графу, что Мерседес необходимо выдать замуж, что она отыскала для нее отличного жениха и что жених этот через два дня приедет просить руки девушки.

Два дня готовили в замке пир, на третий день все было в порядке. Мерседес нарядили в белое праздничное платье. Но лицо ее было бледным… Не хотелось ей выходить замуж за человека, которого она никогда не видела, не знала, жаль было расставаться с добрым отцом, со старой няней, со слугами и с пастушонком Леоне. Но не смела она ослушаться мачехи.

И вот к подъемному мосту шумно подкатила карета. Опустился подъемный мост, и во дворе замка показалась целая процессия. Впереди ехали на вороных конях четыре пузатых карлика с черными лицами и в красных фесках с кисточками. Они горбились, некрасиво держались в седлах и все время корчили отвратительные гримасы. За ними на белых конях следовали два рыцаря – высокие, худые, с бледными неподвижными лицами и с длинными белыми руками. Наконец, вкатилась и карета, запряженная шестеркой цугом. Но что за лошади везли ее! Впереди маленькие, как ослы, потом побольше и наконец два громадных коня, величиной почти с верблюдов и все яркой рыжей масти, красной, как огонь. На козлах сидели слуги в желтых одеждах, с темными лицами, на запятках стояли лакеи. Карета же была сделана из золота, а на ее крыше красовался громадный пук красных и желтых перьев. Когда она остановилась, слуги бросились открывать дверцу и высадили из экипажа своего господина. Он еле сошел с подножки, покачиваясь на тонких ногах. Это был небольшого роста человек в богатом, расшитом золотом платье, с огромным животом, круглой головой и с противным – злым и хитрым – лицом. С первого взгляда было ясно, что это колдун.

Его с почестями ввели в зал, усадили в мягкое кресло и представили ему его невесту. Очень не понравился он графу Моралесу, да старик не посмел спорить со своей красавицей женой. Зато когда Мерседес, обыкновенно такая кроткая и добрая, увидела гостя, она закричала:

– Мне страшно, страшно. Не хочу, не хочу…

Она разрыдалась и выбежала из зала.

Жених обиделся. Инезилья и граф старались успокоить рассерженного гостя, а Мерседес убежала в цветущий сад, опустилась на скамейку и горько заплакала.

– Не плачьте, донья Мерседес, скажите лучше, что случилось? – спросил ее знакомый голос.

Она подняла глаза и увидела Леоне, который ласково смотрел на нее.

Мерседес печально улыбнулась.

– Чем бы мне утешить вас, графиня? Слушайте, какую славную историю я расскажу вам. На днях мне сильно досталось от главного пастуха. Бранил он меня долго и даже побил немного, вот я и пошел к ограде вашего сада, туда, где растут такие чудные красные розы, сел под кустом и горько заплакал. Вдруг я услышал шорох в ветвях и увидел хорька, который нес во рту птицу, да такую красивую, каких я никогда в жизни не видывал. Все ее перышки сверкали, а на голове был блестящий зеленый хохолок. Она жалобно пищала. Я схватил зверушку за хвост. Хорек обернулся, чтобы укусить меня, и выпустил птицу изо рта. Она вспорхнула на розовый куст. Хорек впился зубами мне в руку, я отбросил его, и он убежал. А птица не улетела, она уселась на ветке розана и запела нежно-нежно. И, знаете что, графиня, с тех пор она каждый день прилетает туда. Вот и теперь, наверное, сидит на розовом кусте и заливается. Пойдемте, я вам покажу ее.

Графиня пошла за пастушонком и, когда он привел ее к кусту, на котором алели яркие розы, увидела красивую птицу, певшую нежным голосом.

Леоне и Мерседес так заслушались пением, что не заметили, как к ним подошла домоправительница и сказала:

– Милостивая госпожа, сеньорина Мерседес, иди в дом. Графиня ищет тебя, карлики твоего жениха и слуги бегают по всему двору и саду. По приказанию доньи Инезильи они схватят тебя и насильно отведут в зал. Я же убежала из замка и стала искать тебя, чтобы посоветовать вернуться домой.

Мерседес покорно опустила голову и пошла в замок, а Леоне с упреком обернулся к красивой птице, заливавшейся нежной песней, и со злобой сказал:

– Птица ты, птица, бессердечное создание! Вот я спас тебя от верной смерти, вырвал из зубов кровожадного хорька, а когда при тебе увели мою благодетельницу на печаль, ты в благодарность не могла даже замолчать и заливаешься веселой песней! Вот уж видно, что в птичьем сердце нет ни доброты, ни благодарности.

В эту минуту птица перестала петь, склонила голову набок и пристально посмотрела на Леоне, слегка прищурив глаза и точно говоря: «Ну, это еще бабушка надвое сказала! Поживем – увидим».

Она спустилась пониже, еще раз заглянула в лицо пастушонку, пронзительно свистнула, взмахнула крыльями и улетела.

«Это неспроста, – подумал Леоне. – Птица что-то задумала, и мне кажется, она поможет графине Мерседес в трудную минуту. А если она поможет ей, то мне ничего в жизни больше не нужно».

Между тем граф и графиня дали слово приезжему, имя которого было Микрофастонелиссасуспекснаск. Никто не мог выговорить такого длинного слова, а потому жениха просто звали дон Микро. Назначили свадьбу через неделю, и все эти семь дней бедная Мерседес горько плакала, а вместе с ней горевали ее няня, домоправительница, все слуги и служанки, которые не могли вынести ее отчаяния. Леоне тоже плакал. Он каждый день ходил к розовому кусту и, видя там блестящую птицу, принимался снова упрекать ее, говоря:

– Птица ты, птица, бессердечная, неблагодарная ты птица! Ничем ты не помогаешь бедной молоденькой графине Мерседес, а еще смотришь, точно обещаешь сделать что-то! Бессердечная, неблагодарная птица!

А птица каждый раз смотрела на него, потом замолчав, спускалась пониже, склоняла голову набок, прищуривала глаза, точно с насмешкой, и, пронзительно свистнув, улетала.

Наконец наступил день свадьбы. Молоденькую графиню одели в подвенечный наряд, украсили цветами и драгоценными камнями. Дон Микро надел удивительно красивый камзол, весь покрытый золотом и сверкающий бриллиантами, рубинами и топазами. Свадебная процессия тронулась в путь. Нужно было перейти из замка в соседнюю церковь. Во главе шествия шли граф и графиня Моралес, за ними жених и невеста, за ними безобразные пажи жениха и его бледные воины, следом родные, родственники, друзья и приглашенные, потом подчиненные графа, служащие в замке, а позади всех бедный пастушонок Леоне, который, заливаясь слезами, все шептал про себя:

– Бессовестная птица, неблагодарная птица! Так ничего и не сделала для бедной графини, а еще смотрела на меня и щурила глаза, точно обещая помочь ей.

Процессия была уже близко от церкви, когда вдруг в синем небе показалось облачко. Оно все росло и росло с поразительной быстротой, вскоре стало ясно, что это не облако, а какая-то необыкновенно большая стая птиц. Идущие остановились, наблюдая странное зрелище. Летело огромное количество самых разнообразных птиц. Были тут и дикие лебеди с широкими сильными крыльями, и гуси, и журавли, кричавшие металлическими голосами, и дикие коричневые кряквы и длинноносые удоды, и царские орлы, золотистые шеи которых блестели на солнце, и длинноногие ибисы, фламинго, аисты и цапли с хохолками, и мелкие пташки – черноголовые синички, зеленые чижики, желтенькие канарейки, щеглы с красными горлышками и много-много других, названий которых я сейчас не помню; впереди же всех виднелась довольно большая красивая птица с переливчатыми, точно металлическими, перьями и с зеленым хохолком на круглой голове. Низко пролетая над землей, она покосилась на Леоне и, открыв короткий черный клюв, свистнула пронзительно и, как показалось пастушонку, немного насмешливо. Птицы спустились совсем низко, и тут-то началась потеха! Громадные ибисы, фламинго, аисты и журавли ударами клювов и лап быстро свалили на землю маленьких карликов и воинов дона Микро, и, несмотря на то, что он кричал не своим голосом, никто из слуг, любивших молодую графиню Мерседес, не подумал помочь ему. Когда же уродливый толстяк хотел произнести какое-то страшное волшебное слово, птица с зеленым хохолком села ему на голову, сильно клюнула его в лоб, и он вдруг, ахнув, превратился в громадную жабу.

Графиня Инезилья в бешенстве закричала:

– Противная девчонка, это все твои штуки. Ты еще колдовать выдумала! Погоди, за волшебство я прикажу тебя сжечь, если ты не согласишься обвенчаться с другим женихом – Нигромурнепрескофлосом. Вот увидишь его. По сравнению с ним дон Микро еще был красавец! Послезавтра…

Но она не договорила, и так и осталась с разинутым ртом.

Птицы переплелись крыльями, подняли с земли бледную, как смерть, Мерседес и через мгновение взлетели с ней и унеслись куда-то далеко-далеко.

Через леса, через горы летели птицы со своей ношей. Проносились они над долинами, над реками, над большими городами, над полянами, и вот внизу под ними зашумело синее море. Мерседес было немного страшно, но она мысленно говорила себе: пусть лучше птицы уронят меня в пучину морскую и я утону в синих волнах, чем обвенчают с таким чудовищем, как этот Микро или другой колдун Нигро.

Быстро двигались птичьи крылья, шумели волны, а во главе всей стаи летела дивная птица с зеленым хохолком.

Наконец внизу показался большой остров. Все ниже и ниже летели птицы, и вот их лапки коснулись земли. Они бережно опустили Мерседес на землю. Молодая девушка огляделась. Это был суровый, неприветливый остров, на нем не виднелось ни деревца, ни травки, повсюду были только угрюмые серые скалы.

– Ну что же, это не очень красивое место, но я надеюсь, что как-нибудь проживу здесь, – сказала Мерседес и прибавила, обращаясь к птицам, которые все до одной рядами уселись на отмели и смотрели на нее. – Благодарю вас, милые птицы, вы спасли меня от ужасного Микро и, наверное, если мне станет очень тяжело и скучно, кто-нибудь из вас будет навещать меня.

Все птицы, как одна, посмотрели на графиню и поклонились ей. А птица с зеленым хохолком вышла вперед и сказала человеческим голосом:

– Ты кротка, ты добра и вдобавок благодарна. Ради твоего друга, пастушонка, я спасла тебя. Ради тебя самой я дам тебе возможность жить хорошо и счастливо! Я королева-птица, и в моем хохолке волшебная сила. Смотри.

Птица распустила крылья, странно закружилась на одном месте и крикнула пронзительным голосом. В то же мгновение свершилось невиданное чудо: посреди острова вырос дворец с мраморными резными колоннами, а вокруг него раскинулся дивный зеленый сад с журчащими фонтанами, с цветущими розовыми кустами, с гранатовыми деревьями, покрытыми алыми цветами, с олеандрами, пальмами и т. д.

– Этот дворец я дарю тебе, – сказала птица. – У тебя будут слуги и служанки, все необходимое. Теперь я дам тебе еще три перышка из моего хохолка, вырви их, не бойся, мне не будет больно. Самое большое из них храни всегда. Когда к этому острову будут подплывать чужие и враждебные тебе люди, махни им, и тогда дворец, сад и деревья, вся эта прелесть и роскошь скроются на время, чужеземцы увидят только серые, скучные скалы. Второе перышко, покороче, брось в воздух, когда у тебя появится какое-нибудь большое желание. Я и мои птицы исполним его. Третье, самое маленькое, брось, когда ты пожелаешь еще чего-нибудь…

Птица улетела, графиня счастливо зажила в своем дворце, но она часто вспоминала о добром пастушонке Леоне, который выручил ее из беды, и однажды подбросила маленькое перышко в воздух и пожелала, чтобы птицы перенесли его на остров. Действительно, прилетели птицы – миллионы птиц. Выслушали приказание графини, кивнули ей головами и улетели.

Вскоре они принесли к ней пастушонка. Через несколько месяцев Мерседес обвенчалась с ним, и молодые супруги весело зажили во дворце.

Но Мерседес часто вспоминала об отце, и ей очень хотелось видеть его. Она бросила в воздух самое коротенькое перышко и, когда явились птицы, попросила их принести к ней отца и старую няню. Птицы исполнили и это желание Мерседес. Нет слов описать радость свидания, только няня все приговаривала:

– Святая мадонна, уж как я боялась, когда эти птицы тащили меня через море… А теперь я рада видеть тебя, ох, как рада.

Мерседес рассказала отцу, как ее преследовала графиня Инезилья, и он не захотел возвращаться в свой замок. Так и живут они все вместе на чудном острове.

Дон Миакка

Жил на свете бедный крестьянин. У него была прелестная маленькая дочка, которую звали Каридад (что по-испански значит милосердие). Это имя как нельзя больше шло к ней, потому что она старалась делать добро людям и всем живым существам. Как-то раз увидела она в винограднике громадного отвратительного паука, тащившего в своих цепких лапах хорошенькую золотистую муху. Бедная мушка отчаянно билась и жужжала, но паук не выпускал ее и уже готовился вонзить в нее свои ядовитые челюсти.

Маленькая Каридад всегда до смерти боялась и не любила пауков, но ей стало так жаль красивую муху, что она схватила ее врага и ловко высвободила из его цепких лап золотисто-зеленое насекомое. Как весело поднялась мушка в воздух! Как бойко стала виться вокруг головки девочки, и Каридад даже казалось, что она говорит ей:

– Спасибо, спасибо, Каридад. Когда-нибудь я отплачу тебе.

Однажды отец Каридад собрался ехать в город. Была осень, и он хотел отвезти своему знакомому фруктовщику красивые спелые гроздья винограда, которые только что собрал. Он нагрузил ими две высокие плетеные корзины, на ремне перекинул их через спину своего стройного мула Сида и сказал дочери:

– Каридад, хочешь проехаться со мной в Севилью? Пока я буду разговаривать с фруктовщиком, ты погуляешь в городском саду. Потом мы пройдем к славному собору, и ты помолишься святой мадонне.

Каридад несказанно обрадовалась. Вскоре она уже сидела на спине мула между двумя корзинами с виноградом и обмахивалась крошечным бумажным веером.

Весело позвякивали бубенчики на ошейнике мула, беспечно посвистывал Пабло, отец Каридад, весело прыгала подле него его большая курчавая собака Коде.

Так пришли в Севилью. Пабло отвел мула в один из узких тенистых переулков, туда, где была лавочка фруктовщика, старого Хозе, и сказал Каридад:

– Поди, доченька, в городской сад. Побегай по его тенистым аллеям, полюбуйся фонтаном. Там я тебя найду. Только не выходи за ограду, на улице в толпе легко затеряться. Возьми с собой Коде, он посторожит тебя.

Девочка пошла в сад. Коде побежал за ней. Она обошла все аллеи, полюбовалась цветами, послушала журчание великолепного фонтана и присела на скамеечку. Она устала от непривычно долгого путешествия. Ее разнежил зной, и она невольно начала дремать, задремал и Коде, как верный сторож свернувшийся клубком у ее ног.

Долго ли она спала или всего одну минуту, Каридад не могла бы сказать. Проснулась же она оттого, что за оградой слышались звуки шарманки и крик:

– Пауки, пауки, кто хочет посмотреть на ученых пауков!? Невиданное зрелище! Удивительное! И стоит всего одну пезету. Пауки, пауки!

Девочка увидела, что все бегут к ограде, и, забыв о строгом приказании отца не выходить из сада, пошла вслед за толпой, даже не заметив, что ее верный друг и сторож Коде спит как-то необыкновенно крепко и не слышит, что его маленькая хозяйка уходит. Все так же не помня о запрещении отца, она вышла из сада и увидела возле калитки маленького старичка с круглой головой и с круглыми глазами. Он держал в руках шарманку, а по ней бегали черные большие пауки и выделывали под музыку всякие фокусы. Они то встречались, то расходились, поднимались на задние лапы, обнимали друг друга передними и принимались кружиться парами, как бы танцуя какой-то странный вальс. Старик вертел ручку, смотрел на окруживших его детей, улыбался, и при этом его круглые глаза были такие же злые, как у танцевавших пауков. Все его движения тоже напоминали паука – цепкие, проворные руки шевелились, как паучьи лапы, а во всей его маленькой толстой круглой фигуре было что-то страшное.

Вдруг музыка шарманки оборвалась. Старик спрятал пауков в коробочку, положил ее за пазуху, пристально взглянул в глаза Каридад и, слегка насвистывая музыку танца оле, медленно двинулся вдоль ограды.

И Каридад пошла за ним так же медленно, напевая ту же мелодию, не отставая от него ни на шаг. Она ни о чем не думала, ни о чем не помнила и чувствовала только, что ей нужно, непременно нужно, шаг за шагом идти за странным, страшным стариком, подражать всем его движениям и напевать ту песенку, которую он насвистывал.

Так, не торопясь, переходили они с одной улицы на другую, из переулка в переулок. Впереди двигался толстый старик со злыми паучьими глазами и с шарманкой в руках, а за ним шла маленькая побледневшая девочка, которая чувствовала себя, как во сне. Вот они пришли в узенький переулок, который поднимался к цитадели старого города; даже в это время дня он был полутемный, так как крыши старинных угрюмых высоких домов, стоявших по обе его стороны, почти касались одна другой. Прохожих не было. Вдруг старичок обернулся к Каридад, протянул к ней свои тонкие руки с цепкими шевелящимися пальцами и, когда она невольно сделала к нему еще шаг, внезапно схватил ее в охапку и побежал скоро-скоро, как бегает лошадь.

Каридад хотела закричать – и не могла, хотела вырваться из ужасных рук, но у нее не хватило сил.

Старик свернул во второй переулок, потом в третий, отворил дверь небольшого серого каменного дома, быстро поднялся по узкой темной лестнице и вошел в комнату. Она была убрана, как обыкновенные гостиные, и в ней стояла такая же мебель, как у всех людей. Тут Каридад немного пришла в себя и спросила:

– Зачем ты принес меня сюда? Что ты хочешь делать? Где я и как тебя зовут?

– Мое имя дон Миакка, я принес тебя сюда, чтобы позавтракать. Мне очень хочется есть, и я нахожу, что ты точь-в-точь похожа на ту зеленую муху, которой я хотел закусить сегодня, когда был в твоем саду в виде паука.

С этими словами Миакка вдруг начал расти, расти, и вскоре перед Каридад стоял великан с громадной круглой головой, с чудовищно огромным ртом и с большими злыми круглыми глазами. Несмотря на свой рост, он в эту минуту еще больше походил на паука. К ужасу бедной Каридад из всех углов, из всех щелей комнаты выползли большие серые пауки, которых она никогда не любила, и принялись по двое кружиться по полу, точно радостно танцуя на каком-то празднике.

– Погоди, Каридад, дождись меня, – сказал Миакка и вышел из комнаты.

Не помня себя от страха, девочка подошла к двери, надеясь убежать, но увидела, что она крепко-накрепко заперта, бросилась к раскрытому окну, но увидела на нем тяжелые железные решетки.

Тогда Каридад спряталась под низенький диванчик и забилась в угол, думая, что там Миакка не так скоро найдет ее. Послышались тяжелые шаги: в комнату вошел великан с блестящим топором в руках. Он сел на диван, провел пальцем по краю острия и сказал:

– Эх, затупился.

Он снова вышел из комнаты. Через несколько минут Миакка вернулся с точилом, сел на диван и стал точить топор. Дзинь-дзинь, лязгало точило.

«Что бы мне сделать, чтобы спастись хоть ненадолго?» – подумала Каридад и вдруг неожиданно изо всей силы толкнула ногой толстую ногу великана. От неожиданности Миакка вздрогнул и уронил точило, а Каридад схватила его и втащила под диван. Великан, не выпуская из рук топора, стал уже наклоняться, чтобы посмотреть, где прячется Каридад, и вытащить ее из-под дивана, как вдруг сквозь решетку открытого окна влетела маленькая зеленая мушка и закружилась около его головы.

Муха ужалила его прямо в глаз. Миакка громко вскрикнул и схватился за глаз, но там уже образовалась такая большая опухоль, что веко совсем закрылось.

– Жж-ж-ж-ж-ж-ж, – пронеслось в воздухе.

– Ай, ай, ай, – закричал Миакка и схватился за другой глаз.

Теперь он ничего не видел, и Каридад, пользуясь этим, выползла из-под дивана и побежала к открытому, но зарешеченному окошку. Она приникла к нему, чтобы посмотреть, нет ли кого на улице, и позвать на помощь. В эту минуту к двери дома Миакки подбежала большая курчавая собака, и Каридад узнала в ней Коде. Собака увидела ее и, подняв голову, стала громко лаять. Вскоре в узком переулке показались отец Каридад Пабло и еще несколько людей, вооруженных топорами, ломами, пистолетами, кинжалами.

– Скорей, скорей, – закричала им Каридад, так как слышала, что великан ощупью подбирается к ней.

Он был уже совсем близко, вот-вот схватит ее. Но раздались звуки топора и ломов, и окованная железом дверь с грохотом упала на пол. Девочка радостно закричала и бросилась на шею к входившему отцу.

– Чего же ты боялась, моя крошка? – с удивлением спросил Пабло, – и кто привел тебя в этот дом, в эту комнату?

– Он, он, великан Миакка… Старик с пауками, – сказала Каридад и повернулась, чтобы показать отцу своего врага. Но в комнате не было никого, только большой серый паук с черной спиной быстро бежал с середины комнаты в угол.

Оказалось, что Коде, вероятно, от колдовства Миакки заснувший так крепко, что даже не слышал ухода своей госпожи, проснулся, когда чародей уводил ее, бросился за ними, выследил их до самого дома Миакки, потом побежал к лавке фруктовщика, схватил Пабло за платье, и тот, чувствуя что-то недоброе, пошел за верным псом, позвав с собой слуг старого Хозе.

В этот день он, конечно, покинул Севилью и вскоре вернулся домой. А маленькая Каридад никогда больше не решалась ослушаться отца. С этих пор все шло для них счастливо и весело.

Миакка же как в воду канул. Рассердила ли его неудача с Каридад, испугался ли он того, что люди узнают, где он живет, или нашел для себя приятнее переселиться куда-нибудь за море, никто не может сказать. Одно верно: с тех пор в Севилье никто не встречал его и не слыхал о нем.

Мак

Среди большого леса струились тихие воды священной реки индийцев – Ганга. Широкие листья бананов склонялись над прозрачной глубиной. На поверхности реки покачивались цветущие лотосы. На берегу Ганга в полном уединении жил старик-отшельник, который целыми днями молился и размышлял. Чтобы спасаться от непогоды, холодных рос и ветров, он выстроил себе небольшую хижину из стройных бамбуков. Люди редко навещали его, зато к нему постоянно прибегала маленькая серая, совсем ручная мышь. Он бросал зверьку крошки риса, плодов и орехов, которыми питался, и так привык к нему, что даже стал понимать мышиный писк.

Однажды вечером, когда он лежал на своей постели из банановых листьев, к нему подбежала мышь, кивнула своей маленькой головкой, встала на задние лапки, передние протянула и жалобно пропищала:

– Ты не обижаешь меня, бедного зверька, ты кормишь и ласкаешь жалкую мышь, исполни же ее просьбу.

– Говори смелее. Если я смогу исполнить твое желание, я сделаю это, – сказал отшельник.

– Видишь ли, святой господин, – продолжала мышь, – когда тебя нет в хижине, сюда часто прокрадывается большой кот и грозит мне. Я боюсь, что в конце концов ему удастся схватить и съесть меня. Мне кажется, ты все можешь сделать, сделай же меня кошкой, тогда я не буду бояться этих врагов моей породы.

Отшельник согласился исполнить просьбу маленького зверька. Он помолился тому божеству, которому служил, сходил к Гангу, зачерпнул воды из священной реки и окропил ею мышь, говоря:

– Великий Бог, преврати ее в кошку.

Через мгновение вместо серой мышки перед ним сидела большая пушистая кошка дымчатого цвета с зелеными блестящими глазами. Весело взглянув на старика, кошка изогнула спину дугой и выскочила из хижины.

Прошло несколько дней. Отшельник продолжал молиться, и все было по-прежнему, только вместо маленькой мыши в уголке его хижины копошилась большая серая кошка.

Как-то он спросил ее:

– Нравится ли тебе быть кошкой?

– Ах, нет, – ответила она.

– Неужели? Тебя все еще обижают другие кошки? Или ты забываешь о своей силе и продолжаешь бояться их, как боялась, когда была бессильной мышкой?

– Нет-нет. Что такое кошки! Без тебя здесь бывает громадная собака, она рычит, скалит зубы и лает так, что я от ужаса дрожу. Не можешь ли ты сделать меня собакой? Не откажи помочь мне.

– Пожалуй, – сказал отшельник, – будь собакой!

Он опять бросил на нее несколько капель священной воды, помолился, и вскоре перед ним очутилась большая собака, радостно махавшая хвостом.

Время шло, собака иногда заходила в хижину отшельника, иногда убегала в лес на несколько дней и охотилась там за дикими кроликами. Казалось, ей было очень хорошо жить. Тем не менее она однажды пришла к отшельнику и сказала ему:

– Собакой быть не очень весело, так как мне мало той пищи, которую я получаю от тебя, и той, которую дает мне охота. Вот обезьяны счастливы. Они живут в ветвях, целый день прыгают по деревьям, срывают чудные сочные плоды, едят их вдоволь и, кажется, никогда не скучают. Сделай меня обезьяной, господин мой.

Отшельник согласился и исполнил желание собаки.

Но вскоре у обезьяны появилась новая мечта: ей показалось, что жизнь кабанов приятнее жизни обезьян, и она попросила превратить ее в кабана.

Однако бывшая мышь пробыла кабаном всего несколько дней. Однажды в лесу появились охотники на громадном слоне, и кабану пришлось что было сил спасаться от них. Он прибежал к отшельнику и стал просить старика превратить его в слона.

Отшельнику не очень понравилась затея кабана, однако он исполнил его желание, и вскоре новый слон исчез в чаще леса. Недолго он пробыл на воле. В заросли пришли охотники, ловившие слонов для раджи. Они быстро поймали его и отвели во дворец.

Слона обучили ходить под седлом, и раджа стал кататься на нем вместе со своей женой. Во время этих прогулок слон слышал, как раджа забавлял свою красавицу жену, рассказывал ей всевозможные интересные истории, исполнял все ее прихоти и желания.

– Чего хочет мой благоуханный лотос, моя пестрая райская птичка? – спрашивал ее раджа.

– Мне хочется иметь то драгоценное ожерелье, которое я видела в лавочке Джеми, – отвечала красавица.

И раджа приказывал погонщику направить слона к городскому рынку, где под навесом сидел старый Джеми и продавал жемчужные украшения, сверкающие бриллианты и рубины, красные, как кровь.

На другой день красавица придумывала что-нибудь новое, и раджа беспрекословно исполнял ее желание.

Все это слышал слон, и ему до смерти захотелось сделаться женой раджи. Однажды, когда его и других слонов вывели пастись близ ручья, он вдруг, точно обезумев, стал размахивать страшным хоботом и так быстро помчался, что погонщики не могли ни остановить его, ни догнать.

Через лесные чащи, ломая на своем пути кусты и опрокидывая молодые деревца, мчался слон к хижине отшельника. Завидев мудрого старика, он опустился перед ним на колени и закричал:

– Добрый, добрый отшельник, великодушный старец! Нет никого счастливее жены раджи. Сделай меня женой раджи!

– Но это невозможно, – сказал старик, – я могу только превратить тебя в молодую красивую девушку.

– Хорошо, хорошо, сделай меня хоть красавицей, – простонал слон.

Повторив все то, что он делал раньше, старик превратил слона в красивую молодую девушку и, положив руки на ее очаровательную головку, прибавил:

– Бывшая мышка, ты стала человеком и теперь должна жить как разумный, хороший человек. Знай же, что я смогу помогать тебе, пока ты останешься правдивой и доброй. Великий Бог, которому я служу, запретил мне иметь дело с существами низкими и злыми.

– Благодарю тебя, отец мой, – сказала девушка и низко поклонилась ему.

Через несколько минут в лесу послышались шум, топот лошадиных копыт и звуки охотничьей трубы, а еще через короткое время из чащи показался высокий красивый молодой человек в блестящем платье, с белым тюрбаном на голове, украшенным пряжкой из драгоценных камней и тонкими перьями хохолка цапли.

– Это раджа, – прошептала молодая девушка. – Ведь я хорошо знала его и его жену, когда была слоном.

Раджа заблудился и, подъехав к старику, попросил его помочь ему выбраться из леса. Молодая красавица предложила проводить раджу до опушки. По дороге он сказал, что охотно женился бы на ней, если бы она была знатного происхождения.

– Это не должно смущать тебя, – ответила красавица. – Я царского рода, и мое имя царевна Мак. Народ, которым правил мой отец, взбунтовался, мои родители бежали, но были убиты, из всей нашей семьи в живых осталась только я одна. Благочестивый отшельник принял меня к себе, приютил и воспитал как дочь.

Раджа поверил всему, что говорила ему ложная царевна Мак. Он изгнал из княжества свою прежнюю красавицу жену и женился на бывшей мышке.

Мак была счастлива, ее смущала только одна мысль. «Вдруг, – думалось ей, – старый отшельник расскажет моему мужу, что я была прежде мышью».

Это так беспокоило новую жену раджи, что она перестала быть веселой, никогда не смеялась, не пела, не танцевала. Раджа постоянно спрашивал Мак о причине ее печали, но молодая женщина молчала и только утирала слезы.

Однажды, когда они при свете серебряной луны прогуливались по плоской крыше великолепного дворца, молодой человек опять спросил красавицу Мак:

– Скажи мне наконец, что же тебя печалит? Всякое твое желание я исполню, моя дорогая жемчужина, мой ясный рубин.

– Я не могу быть счастлива, пока жив на свете человек, который готов сделать мне жестокое зло.

– Кто же ненавидит мой царский алмаз, мой блестящий солнечный луч? – спросил раджа, и в его черных глазах промелькнуло выражение злобы.

– Тот отшельник, у которого я жила, – ответила красавица. – Не сердись на меня за то, что я не сказала тебе тогда всей правды. Он ненавидел отца моего и мать, он ненавидит меня и хочет моей смерти. Прикажи его казнить. Я не могу быть счастлива, пока он будет жив.

Раджа очень удивился и уже хотел сказать, что он исполнит даже это желание любимой жены, но вдруг вскрикнул: красавица исчезла, и перед ним была крошечная серая мышь.

Он раздавил ее ногой и сбросил с крыши в сад. В ту же минуту он услышал чей-то голос, который позвал его:

– Раджа, раджа.

Раджа обернулся. Позади него, весь облитый серебряным лунным светом, стоял отшельник, и его старое лицо было величаво, как у пророка.

– Не горюй об этой обманщице, – сказал старик. – Под ее прекрасной наружностью крылось злое сердце и лживый ум. Великий Бог наказал ее, снова придав ей ее первоначальный образ. Закопай мышь там, куда она упала. Над нею вырастет растение с огненно-красным ярким цветком. Когда его лепестки опадут, образуется плод, полный семян. Из этого плода люди станут приготовлять странный и чудесный напиток – опий. Для многих он послужит лекарством, но тот, кто будет курить его слишком часто или пить, подвергнется жестокому наказанию. В него вселятся все те качества, которыми отличалась твоя жена, раджа, бывшая мышью, кошкой, собакой, обезьяной, кабаном и наконец слоном. Он будет коварен и неверен, как кошка, ворчлив, как собака, способен кривляться, как обезьяна, любить грязь, как кабан, воображая, что он могуч и силен, как слон. Наконец он вдруг очнется бессильным, жалким и трусливым, как та мышь, которую ты убил.

Сватовство

Я расскажу вам о трех братьях, которые совсем не походили друг на друга.

Старший брат, Ионас, был любимцем отца, потому что он отличался рассудительностью и осторожностью. Он никогда не делал таких необдуманных поступков, как младший из братьев – Ян. Яна особенно любила мать за его решительность. Средний Янне не был любимцем ни отца, ни матери.

Как-то раз в деревне вывесили королевский указ, объявлявший, что принцесса, которая наследовала королевство после смерти своего отца, желает, чтобы кто-нибудь помог ей управлять ее землей, а потому решила выйти замуж. Всякий мог явиться женихом – и принц, и крестьянин, нужно только быть благоразумным, рассудительным, решительным и уметь владеть собой.

Ионас, Янне и Ян задумали идти попытать счастья.

Отец дал Ионасу кошелек с деньгами, мать подарила Яну мешок с хлебом, мясом, сыром и пирогами, Янне же не получил ни денег, ни съестного. Отец сказал, что средний сын недостаточно осторожен, чтобы ему можно было дать в руки деньги, а мать заметила: «Янне не стоит давать провизии, он сам скоро поймет, что ему незачем идти дальше, и вернется домой». От их хижины лежала только одна дорога. Всем троим предстояло отправиться по ней. Отец и мать решили, что первым на рассвете уйдет Ионас, что Ян возьмет путевой посох, когда солнце поднимется высоко, а Янне выйдет из дома на закате.

На следующий день после первого пения петуха Ионас простился со всей семьей и отправился в путь. Пройдя немного, он остановился, чтобы обдумать, как поступить дальше.

– Никогда не знаешь, что случится в дороге, – сказал он себе, – если я встречу вора, он отнимет у меня деньги, лучше спрятать их здесь, у подножия горы.

Он зарыл деньги в землю, а чтобы пометить место, воткнул там большую ветку сосны, и двинулся дальше. Пройдя еще немного, он встретил карлика, который нес в руках великолепный свадебный шелковый костюм, вышитый серебром.

– Шелковое платье лучше суконной куртки, – сказал карлик.

– Сколько ты хочешь за него? – спросил Ионас.

– Десять серебряных монет, кроме того, я буду повсюду служить тебе без жалованья.

– Хорошее предложение, о нем стоит подумать, – сказал Ионас. Но он не знал, что лучше: купить великолепный костюм или обойтись без него.

Ионас девять раз уходил и девять раз возвращался. На десятый, нерешительно обернувшись, он увидел, что и карлик, и платье исчезли.

– Как глупо, что я не пошел за деньгами, пока он еще стоял тут, – проворчал Ионас и пошел дальше.

Через некоторое время он увидел карлика с блестящей стальной шпагой, ручка которой была сделана из чистого серебра.

– Шпага лучше дорожной палки, – сказал карлик.

– Сколько ты хочешь за нее? – спросил Ионас.

– Десять серебряных монет, кроме того, я буду без жалованья служить тебе.

– Это хорошее предложение, стоит подумать о нем, – сказал Ионас и принялся раздумывать: идти дальше или вернуться и вырыть деньги.

Девять раз он пускался в путь, девять раз возвращался, уходя в десятый раз, он нерешительно оглянулся и увидел, что и карлик, и шпага исчезли.

– Ну, он недолго думает, – с досадой сказал Ионас и пошел дальше.

Еще через какое-то время он снова встретил карлика, который держал на поводу великолепного вороного коня.

– Лучше ехать на коне, чем идти пешком, – сказал карлик.

– А сколько ты хочешь за твою лошадь? – спросил Ионас.

– Десять серебряных монет, вдобавок я буду даром служить тебе.

– Стоит подумать, – ответил Ионас.

Он не знал, идти дальше или вернуться за кошельком, чтобы купить лошадь.

Девять раз он уходил, девять раз возвращался. Ионас не знал, на что решиться, и уже стал подумывать, что лучше всего вернуться домой и посоветоваться с отцом, но лошадь и карлик внезапно исчезли. Ионас пошел дальше, думая с досадой, что все у него ускользает из рук.

Шел он целый день и целую ночь, наконец на следующее утро увидел стены замка и в них ворота, перед которыми расхаживали стражники в блестящих латах и в шлемах с развевающимися перьями.

Усталый, запыленный, Ионас остановился перед дверью и мысленно спросил себя: «Что я скажу принцессе, когда меня введут к ней? Об этом стоит подумать!» Он сел на землю, задумался и уснул.

Когда солнце поднялось совсем высоко, из дома вышел Ян. Было очень жарко, поэтому, пройдя часть дороги, он нашел, что мешок с едой слишком тяжел.

– Не повесить ли мне его здесь? Пусть висит, пока не спадет жара, – сказал Ян и перекинул его через сосновую ветку, воткнутую у подножия горы. Сделав это, он пошел дальше. Вскоре Ян встретил карлика, который показал ему бархатный свадебный костюм, вышитый золотом.

– Бархат лучше сукна, – сказал карлик.

– Вот это правда, – воскликнул Ян и схватил костюм.

– Ну, ты не стесняешься, – заметил карлик.

– О да. Погоди минуту, я сниму мое прежнее тряпье.

– Сохрани его, может быть, оно тебе понадобится.

Ян надел бархатный костюм, а старое платье бросил в реку, бежавшую вдоль дороги.

Вскоре он встретил другого карлика с блестящей стальной шпагой, кончавшейся золотой рукояткой.

– Шпага лучше дорожной палки, – сказал карлик.

– Верно, – сказал Ян и выхватил шпагу из рук карлика.

– Ну, ты поступаешь смело, – сказал карлик.

– Еще бы! – ответил Ян. – Вот тебе взамен шпаги, – и он бросил ему свою узловатую палку. Маленький человечек в то же мгновение исчез.

Прошел Ян еще немного и встретил третьего карлика, державшего на поводу великолепную лошадь, гнедую в яблоках.

– Лучше скакать на коне, чем идти пешком, – сказал карлик.

– Верно, верно, – ответил Ян и быстро вскочил на коня.

– Ну, ты совсем не стесняешься, – заметил карлик.

– Да-да. Покажи мне теперь самую короткую дорогу к замку.

– Этот конь, Граль, знает ее, – ответил карлик и в ту же минуту исчез.

Конь поскакал с быстротой ветра. Ян не мог сдержать его. Граль скоро свернул с дороги и понес всадника в густой лес, ветви били Яна по лицу и через несколько минут так изорвали его великолепный свадебный костюм, что он превратился в лохмотья.

«Если я не убью коня, он убьет меня», – подумал Ян.

Он обнажил шпагу и погрузил ее в шею животного, конь упал как раз на опушке леса, так близко от замка, что Ян мог видеть дверь и караульных, серебряные латы которых блестели при свете луны.

Ян упал в грязь и какое-то время не двигался. Придя в себя, он поднялся, чтобы отыскать шпагу, но с удивлением обнаружил, что и шпага, и конь пропали без следа.

В ту же минуту Ян почувствовал, что ему до смерти хочется есть и пить. Он подумал обо всех тех вкусных вещах, которые дала ему мать, но вспомнил, что мешок остался на сосновой ветке недалеко от родного дома.

«Меня напоят и накормят», – подумал Ян, подошел к замку принцессы и постучался в ворота.

– Кто ты? – спросил его один из часовых.

– Я рыцарь, хотя моя одежда разорвана, – ответил Ян.

– Нет, ты бродяга, ты разбойник. Тебя нужно посадить в башню, – ответил стражник, опуская алебарду.

– Ты заплатишь мне за эти слова, – закричал Ян и, выхватив из рук стражника алебарду, бросился на него. Другие солдаты поймали Яна, связали ему руки и ноги и бросили его в подземелье.

Когда солнце село, из дома вышел Янне. Пройдя немного, он заметил, что у него нет путевой палки. Оглядевшись, он увидел ветку сосны, воткнутую в землю.

– Она мне пригодится, – с удовольствием сказал Янне и еще больше обрадовался, увидев, что на этой ветке висит мешок с разными вкусными вещами.

Вытаскивая ветку, он услышал странный звук и, разрыв землю, вынул из нее большой кожаный кошелек, набитый серебряными деньгами. Так у него появились и провизия, и деньги.

Вскоре Янне встретил карлика, державшего ярко-красную бархатную куртку, вышитую жемчугом и драгоценными камнями.

– Лучше платье, вышитое жемчугом, чем суконная куртка, – проговорил карлик.

– Нужно смотреть не на куртку, а на сердце, которое бьется под нею, – сказал Янне и хотел пройти мимо.

– Ты говоришь как достойный человек, а потому я дарю тебе платье, вышитое жемчугом, и вдобавок соглашаюсь даром служить тебе.

– Если у меня будет возможность и средства, я награжу тебя, – сказал Янне.

Он надел нарядное платье, а старую куртку поручил нести карлику, потому что, как он прибавил, никогда ничего не следует бросать.

Пройдя еще немного, Янне встретил другого карлика, державшего в руке блестящую стальную шпагу с золотой рукояткой, осыпанной драгоценными камнями.

– Шпага лучше дорожной палки, – сказал карлик.

– Не шпага дает мужество тому, кто ее носит, – сказал Янне, проходя мимо.

– Ты говоришь как достойный человек, поэтому я дарю тебе шпагу и вдобавок стану даром служить тебе.

– Когда у меня будут средства и возможность, я награжу тебя, – ответил Янне.

Он взял шпагу, а свою палку отдал новому спутнику, сказав, что никогда ничего не следует бросать.

Пройдя еще немного, Янне увидел третьего карлика, который вел коня, белого, как молоко.

– Лучше ехать на лошади, чем идти пешком, – сказал карлик.

– Для того, кто идет прямым путем, дорога никогда не бывает длинна, – ответил Янне и хотел уже идти дальше.

– Ты говоришь как достойный человек, а потому я дарю тебе коня и, кроме того, буду даром служить тебе.

– Если только у меня появится возможность, я вознагражу тебя за все.

Он дал мешок третьему карлику, вскочил на белого коня и направился к замку.

Когда часовые увидели всадника в нарядном платье, один из них закричал:

– Кто ты, приезжий?

– По рождению – крестьянин, хотя по платью меня можно принять за принца.

– Нет, ты разбойник с большой дороги, – ответил стражник, опуская алебарду, – и тебя отведут в башню.

– Перестань оскорблять меня или мне придется пустить в ход мою шпагу, – спокойно сказал Янне.

Стражник поднял оружие, и перед Янне открылись ворота.

Янне спешился, и в ту минуту, когда он собирался войти в ворота, его взгляд упал на спавшего Ионаса, однако молодой человек не узнал брата. Напротив, он принял его за нищего, вынул кожаный кошелек, полный серебряных монет, и бросил его на колени спавшего.

Придя к большой башне, Янне услышал в подземелье шум.

– Кто это шумит? – спросил он.

– Вор с большой дороги. Он хотел убить одного из наших товарищей и теперь сидит в темнице без платья, без пищи, без огня и мерзнет, так как там очень холодно.

– Дайте ему мое старое платье, бросьте ему мой мешок, чтобы он мог поесть, и мою палку, чтобы он мог зажечь огонь.

Стражники не решились нарушить приказание человека в нарядных одеждах.

Янне вошел в замок.

В тронном зале сидела принцесса в пышном платье, готовая принять жениха. Хотя каждый день со всех концов государства стекались сюда молодые люди, ни один из них не выдержал испытания, а потому ни один еще не входил в тронный зал.

День и ночь курьеры принцессы скакали по дорогам, которые вели к замку, и, встречая того или иного жениха, подвергали его испытанию. Все оказывались недостойными и возвращались обратно.

Подойдя к тронному залу, Янне увидел закрытую дверь. Он постучал.

– Кого ты ищешь? – спросил голос изнутри.

– Я ищу ту, которая, как она сама написала, ждет меня в подвенечном платье, – ответил Янне, и двери распахнулись перед ним.

На несколько мгновений блеск и великолепие зала ослепили молодого человека.

По обеим сторонам громадной комнаты стояли советники принцессы и придворные, в глубине, на троне под балдахином, сидела принцесса. Она была одета в пурпурное платье, и корона на ее голове была похожа на венец из сверкающих звезд.

– Ты имеешь право попросить у принцессы три милости, – сказал один из старых советников.

– О принцесса, вели отыскать двух моих братьев, которые пошли сюда раньше меня. Они, конечно, заблудились по дороге!

По знаку принцессы к трону подошел один из ее слуг и сказал:

– Один из его братьев сидит у ворот замка и все раздумывает, как ему поступить.

– Это мой старший брат, Ионас, – воскликнул Янне и прибавил: – Дайте ему золота и отпустите его обратно к отцу, который его любит.

По знаку принцессы к трону подошел другой слуга.

– Второй его брат, – сказал он, – бросился на одного из стражников, за это его завтра казнят.

– Это мой младший брат, Ян, – воскликнул Янне, падая на колени перед принцессой. – Даруй ему жизнь и отпусти его к матери, которая очень любит его.

Принцесса встала.

– Ты мог всего желать для себя, но ничего не попросил, – сказала она. – Ты достоин царствовать в моем королевстве, и я отдаю тебе мою руку.

Принцесса сняла с себя корону и надела ее на голову Янне, потом поцеловала жениха.

Тотчас же начались свадебные пиры, так как все было готово к празднику. Ионас и Ян присутствовали при увеселениях, а потом, получив богатства, вернулись к отцу и матери.

– Ведь я говорила, – заметила мать, – Ионас так долго раздумывает, что всегда опаздывает.

– Ян вечно торопится и поступает необдуманно, – проворчал отец.

Но они никак не могли понять, каким образом Янне получил руку принцессы и трон.

Аль Багум

Солнце садилось за высокие горы Хеджаза. Длинная тень большой мечети уже касалась верхней части крыш соседних домов. В это время из одного бедного жилища вышел Аль Багум. Он шел, не глядя по сторонам, его занимали тяжелые мысли. Так пересек он самые бедные из двадцати четырех кварталов священного города мусульман Мекки, и наконец вышел на песчаную равнину, которая окружает город, узенький ручей перерезал ее.

Аль Багум дошел до заводи ручья, над которой поднималась стена отвесных скал. Над поверхностью воды тянулась сероватая дымка, на берегу квакали лягушки. Бедняк опустился на колени и сказал:

– Аллах, за что ты посылаешь мне такие ужасные испытания? Мой дом и магазин сгорели, все мое состояние пропало, моя семья голодает. Люди, которые, когда я был богат, казались моими друзьями, оставили меня! За что, за что это, Аллах?

Но ему ответил только хор лягушек.

Вдруг он услышал плеск и отчаянный крик:

– Помогите, спасите!

Заметив на воде круги от падения тела, Аль Багум бросился на помощь тонувшему и вскоре, несмотря на темноту, увидел всплывший край плаща, схватил его и вытащил несчастного на землю.

Перед ним был маленький старичок. Он раза два чихнул, после этого совсем оправился, посмотрел на Аль Багума светлыми глазками, блестевшими из-под темных сдвинутых бровей, и произнес:

– Благодарю тебя, брат мой, ты спас мне жизнь, хотя я не могу сказать, сделал ты мне благодеяние или оказал дурную услугу.

– Разве ты должен жаловаться на судьбу?

– Да, – ответил старик, – у меня нет семьи, никто меня не любит, и я не имею средств к жизни. Кроме того, мне больше семидесяти лет.

– Вот еще человек, который проклинает жизнь, – прошептал Аль Багум.

Старик услышал этот шепот и сказал:

– Нет, я ее не проклинаю. Но почему ты, – продолжал он, – бродишь здесь один? Ты, вероятно, тоже не особенно счастлив.

– Да, – ответил Аль Багум. – Я был богат, но у меня все сгорело: дом, все вещи, товары. В довершение несчастья заболела моя жена, и сегодня у моих детей в первый раз нет ни куска хлеба. Еще хорошо, что добрая соседка принесла им поесть. Но, – прибавил Аль Багум, – мне прежде всего следует постараться помочь тебе. Пойдем со мной. Крошечная каморка, в которой мы живем, достаточно велика, чтобы ты мог переночевать в ней, там по крайней мере ты не будешь под открытым небом и обсушишь твои одежды.

– Пожалуй, – сказал старик, – я пойду с тобой. Аллах заплатит тебе мой долг.

– Я верю в справедливость Аллаха, – ответил Аль Багум, – но я зову тебя к себе, не думая о награде, поверь мне.

– Так-то оно так, – сказал старик, – а между тем гении земли будут тебе покровительствовать! Я, Селим, ручаюсь тебе в этом.

– Аллах велик, – просто ответил Аль Багум.

Семья Аль Багума жила в небольшой комнатке, уцелевшей от пожара и прежде служившей кладовой. Медже, жена Аль Багума, поддерживала в ней порядок с помощью своей подруги, бедной вдовы Зораиды.

Когда Аль Багум открыл дверь в жалкое жилище, он увидел, что его жена сидит на табурете и горько плачет. Зораида и дети Аль Багума, сын Ахмед и дочь Марджиана, старались утешить мать.

– Какое новое несчастье поразило нас? – спросил Аль Багум.

– Ах, – ответила Медже, не замечая Селима, – сюда опять приходил Мук и требовал, чтобы мы отдали ему двести цехинов, которые ты у него взял. Я его умоляла подождать, но он говорит, что если не получит деньги сегодня, то завтра же велит продать все наши уцелевшие вещи.

– Пусть свершится воля Аллаха, – просто ответил Аль Багум. – Лучше потерять все, чем быть таким злым, как этот старый Мук. Однако, – прибавил он, – позаботимся о госте, которого я привел сюда.

И он рассказал все, что случилось. Говоря, Аль Багум подбросил в очаг несколько сухих веток, огонь запылал ярче.

Вскоре Медже и Зораида разложили в углу комнаты циновки из маисовой соломы, на которые улеглись Аль Багум и Селим. В противоположном углу они повесили гамак для детей.

На следующий день рано утром раздались сильные удары в дверь. Аль Багум понял, кто пришел, но тем не менее отворил дверь. В комнату почти вбежал худой старик с непомерно длинными, двигавшимися, как у осла, ушами, которые торчали по обе стороны широкого тюрбана. Это был Мук. Голос его тоже напоминал крик осла.

– Угу, это я, – сказал он Аль Багуму. – Ну, где же мои двести цехинов?

Говоря это, он насторожился и повернул уши в сторону Аль Багума, точно не желая пропустить ни одного его слова.

Аль Багум ответил, что он уплатит ему деньги, как только заработает что-нибудь, но Мук закричал:

– Я велю приставу, служащему у кади, унести все, что ты имеешь, и продать.

– Да ведь тебе не дадут за мое имущество больше пятидесяти цехинов, – уверял Аль Багум. Но Мук не стал слушать его и ушел, хлопнув дверью.

Взволнованный Аль Багум решил немного пройтись, поцеловал Медже и детей и вышел вместе с Селимом.

Селим повел его за город. Разговаривая, они вошли в длинную густую тенистую аллею, которая вела к гробнице знаменитого паши Халед Омара.

Эта белая мраморная гробница была очень красива и сверкала на солнце. Большие кокосовые пальмы бросали на нее тень. Надо сказать, что, уходя из дома, Аль Багум захватил с собой корзинку, надеясь набрать в нее кокосовых орехов, свалившихся с пальм, и действительно принялся поднимать их. Селим помогал ему.

Окончив это дело, бедный араб и старик сели на скамью близ гробницы.

– Что будет со мною, когда Мук унесет все мои вещи, – сказал Аль Багум. – Ведь продолжать торговать материями я не могу, у меня нет денег на их покупку, и никто не доверит мне товаров в долг. Что делать?

– Ты добр, честен и достоин быть богатым, – заметил Селим. – Посмотри-ка, что это блестит у твоих ног?

– Маленький стальной ключик, – ответил Аль Багум.

– Возьми его, может быть, случайность даст тебе счастье, – проговорил старик и, указывая на железную дверь, которая закрывала вход в гробницу, прибавил: – Попробуй, не откроет ли ключ этого замка?

Аль Багум послушался. Едва он вставил ключ в клюв ибиса, который служил замком, как дверь скользнула в сторону, и он увидел что-то вроде темной передней. Аль Багум остановился.

– Иди, – прозвучал за ним торжественный голос Селима.

Аль Багум переступил через порог. В то же мгновение чугунная дверь с грохотом закрылась.

– Селим, Селим! – закричал Аль Багум, но старик не ответил. Аль Багум стоял один в темноте. Ему было немного страшно. Он поворачивался в разные стороны, ощупывал стены, вытягивал руки, делал шаги, не зная, куда идти, и решил не двигаться, пока его глаза не привыкнут к темноте. Вскоре он действительно начал различать предметы и наконец увидел, что стоит в большом зале, который, казалось, был гораздо шире и длиннее, чем вся гробница Омара. В противоположном его конце мерцал слабый свет, озарявший вход в галерею. Аль Багум вошел в этот коридор.

Долго-долго шел он по нему, наконец очутился в другом большом зале, который имел форму восьмиугольника. В нем горело что-то, и вскоре Аль Багум увидел, что свет расходится от маленького фонарика, такого маленького, что он мог поместиться в ладони человеческой руки. Фонарь этот состоял из одного бриллианта и бросал необыкновенно яркие то красные, то зеленые, то желтые, то голубые лучи, словом, всех цветов радуги. Порой они все угасали, и тогда фонарь делался молочно-прозрачным, как опал. Казалось, будто этот фонарик живет и чувствует.

Аль Багум подошел к подставке, на которой он стоял.

– Возьми меня, – сказал фонарик.

Онемевший от изумления, Аль Багум неуверенно протянул руку к странной маленькой драгоценности.

– Ну, ну, смелее, – продолжал фонарик.

Аль Багум взял его. Внезапно из фонаря упал голубой луч и осветил половину зала. Удивительную картину увидел бедный араб. Перед ним открылось множество комнат и коридоров, залитых спокойным светом. Их потолки были сделаны из бирюзы цвета небесного свода, а на этой лазури белели жемчужины, походившие на звезды. Справа и слева спускались мраморные лестницы, на которых сидели неподвижные ибисы. Всюду виднелись алебастровые вазы, полные голубых, точно дремавших цветов.

Там и сям на мягких бледно-розовых подушках лежали красивые молодые люди и тоже не то спали, не то мечтали. Время от времени молчаливый негр, одетый в серебряные парчовые одежды, проходил между ними и на подносе, сделанном из горного хрусталя, подносил им маленькие сапфировые чашечки с изумрудными ручками, полные вкусных напитков из лепестков ненюфара.

Аль Багум сделал несколько шагов дальше и увидел красивых девушек, отдыхающих в серебряных гамаках. Розовые гирлянды украшали их светлые волосы, их мягкие воздушные одежды казались нежным туманом. Они смотрели на Аль Багума, но не улыбались, и глаза их были тусклы.

Аль Багум прошел еще дальше и остановился: перед ним был необыкновенно нарядный храм. Его стены, сделанные из розового порфина, были украшены золотом, и над ним высился купол из страусовых перьев, которые слегка покачивались от легкого ветра. Клубы ладана и мирры поднимались из серебряных курильниц, стоявших вокруг золотого ложа с перламутровыми украшениями.

– Это храм отдыха, – тихо прошептал фонарик, который Аль Багум невольно сжал.

На ложе было распростерто божество храма. Оно не двигалось и напоминало статую. Подойдя немного ближе, Аль Багум увидел женщину с красивыми чертами лица, с гладким лбом, с ничего не выражающей улыбкой и бессмысленным взглядом.

Увидев Аль Багума, она приподнялась и сказала голосом ровным и ясным, как кристалл.

– Все идет, все меняется, одна я остаюсь неподвижной. Ничто меня не смущает, я никогда не знала радостей, горе мне тоже незнакомо, ни веселье, ни печаль не волнуют меня.

Несколько мгновений Аль Багум стоял неподвижно, потом, точно очнувшись ото сна, громко закричал:

– Нет, нет, не хочу этого покоя! К жизни, к жизни!

И он побежал, сам не зная куда. Все исчезло. Он снова стоял в восьмиугольном зале.

– Ты хочешь жизни? – спросил фонарик, – смотри же!

Из него вырвался луч цвета золота, осветил зал и как бы разрушил одну из его стен. Перед глазами изумленного Аль Багума появился чудный сад, сад жизни. Он увидел изумительно красивые растения со странными листьями, с дивными цветами и плодами. Повсюду журчала вода, со всех сторон неслись живительные ароматы, справа и слева раздавалось сладкое птичье пение, в траве жужжали насекомые.

«Какое светило оживляет эту изумительную природу?» – мысленно спросил себя Аль Багум.

– Работа, труд, – ответил тоненький голосок фонарика.

Скоро Аль Багум задумал утолить жажду, которая мучила его. Перед ним как раз стояло дерево, покрытое мясистыми, сочными, очень привлекательными ягодами. Аль Багум уже хотел протянуть руку за одной из них, как вдруг вспомнил, что он не имеет права рвать их с дерева, которое не принадлежит ему. В ту же минуту он увидел бассейн с прозрачной водой, падавшей со скал, прячущихся под цветами.

«Вода принадлежит всем», – подумал Аль Багум и, наклонившись к бассейну, прильнул к нему губами.

Едва он сделал несколько глотков, как почувствовал в себе сверхъестественную силу. Все его тело стало гибче и сильнее, чем прежде, и ему показалось, что сердце забилось с новой силой.

– О, как приятно жить, – воскликнул он. – Откуда во мне столько сил и мужества? Не от этой ли живительной влаги?

– Да, – ответил фонарик, – это волшебная вода. Она охраняет от всех болезней, снимает усталость и дает силу. Благодаря ей человек всегда остается молодым. Только если выпить ее два раза, человек умрет.

Аль Багум, вторично наклонившийся было к источнику, сразу выпрямился и поднял голову. Он вздрогнул от изумления – перед ним стоял удивительно красивый и улыбающийся ему молодой человек. Аль Багум не слышал, когда он вошел. Больше всего араб удивился, заметив, что этот красавец похож на его старого друга Селима.

– Почему ты смотришь на меня так пристально? – спросил красавец.

– Потому что ты удивительно похож на человека, которого…

– Ты спас?

– Как! Ты…

– Да, я Селим, но не бедный и старый Селим, мое настоящее имя Амжиад – гений благодарности. Чтобы отблагодарить тебя, я сделаю тебя богатым. Я не оставлял тебя и незаметно следил за тобой, зная, что ты напьешься из этого источника и не дотронешься до тех сочных плодов. Я остановил бы твою руку, но радуюсь, что ты сам не сорвал плодов, которые показались тебе привлекательными. Знай, они растут на дереве бед. Оно само собой зародилось в царстве жизни. Напрасно его вырывают – оно снова вырастает, и в каждом из его плодов под красивой оболочкой кроется тонкий яд. Все остальное принадлежит тебе: плоды, цветы, весь сад, все сокровища, все рабы, все рабыни.

– Зачем ты искушаешь меня, Амжиад? – спросил Аль Багум. – Я ничего не сделал, чтобы получить это богатство. Можно наслаждаться лишь тем, что приобретено собственным трудом. Я прошу тебя только дать мне средства снова отстроить мой дом и начать торговлю. Остальное сделают покровительство Аллаха и мое собственное прилежание.

– Хорошо сказано, – заметил гений. – Возьми этот кошелек, в нем достаточно денег на постройку дома, о товаре не беспокойся – я сам позабочусь о нем.

– Как тебя благодарить, добрый гений! – воскликнул Аль Багум.

– Будь только счастлив, вот и все, – ответил Амжиад.

– Разве я тебя не увижу больше? – спросил Аль Багум.

Помолчав немного, гений произнес:

– Я живу в центре Африки, и только иногда отдыхаю в этой гробнице и в некоторых других. Но если тебе когда-нибудь понадобятся помощь и покровительство, ты найдешь помощника в фонарике, который сам предложил тебе взять его. В случае нужды дотронься до него рукой и громко произнеси свое желание – оно исполнится. Но помни: все сделанное с помощью фонарика может быть уничтожено только моей силой. Иди же домой, сын мой, и, смотри, никому не говори настоящего имени старого Селима. Твоему счастью станут завидовать люди, прощай! Пусть Аллах руководит тобою!

Аль Багум хотел было ответить, но гений исчез, а вместе с ним плоды, цветы, сад, бассейн. Кругом сгустилась тьма.

– Почему же ты не выходишь? – вполголоса спросил фонарик.

Аль Багум протянул руку, и перед ним открылась дверь. Он переступил через порог гробницы. Железная дверь с грохотом закрылась, и он очутился под яркими лучами света, возле корзины, которую недавно поставил под одной из больших кокосовых пальм.

Аль Багум весело побежал домой. Дома его встретила взволнованная Медже и рассказала, что без него случилось много неприятного. Приходил Мук с приставом и унес весь их бедный скарб, чтобы продать его за долг. Детей увела к себе Зораида, обещала накормить их чем придется и уложить спать.

– Успокойся, моя бедная Медже, – сказал Аль Багум. – Я принес в дом счастье. Видишь вот этот кошелек, в нем достаточно денег, чтобы заново отстроить дом.

– Аллах! – закричала Медже, – кто же дал тебе эти деньги?

– Мне их подарил один могучий покровитель, но кто он, я не смогу сказать, он запретил мне говорить его имя.

В эту минуту на пороге пустой комнаты показались два черных невольника. Оба держали по маленькому ящичку из сандалового дерева. Они весело засмеялись, низко поклонились и поставили ящички на пол.

– Хи, хи, хи! Вот и домашние вещи, – сказал один.

– Хо, хо, хо! Вот и товары, – сказал другой.

И, не дожидаясь ответа Аль Багума, прибавили:

– Без благодарностей! Нам запрещено слушать их. Наш господин благодарен. Красивые вещи! Прекрасные товары! Аль Багум доволен? Прощайте!

Они, исчезли. Медже ничего не понимала, да и Аль Багум тоже. Его удивило, что ящички с домашними вещами и с товарами были так малы.

«Уж не хотел ли гений посмеяться надо мной?» – подумал было Аль Багум, но мысленно прибавил: «Впрочем, стыдно мне сомневаться в его благодарности. В свое время все объяснится».

В этот вечер Аль Багум заснул счастливый, с надеждой на будущее.

– Пора, пора вставать, уже рассвело, – прозвучал тонкий голосок над ухом Аль Багума. Он невольно открыл глаза, подумав: «Кто это говорит?»

– Как? Ты не узнаешь меня? – продолжал голосок. – Это я, твой фонарик. Вставай же, вставай.

«Гм, гм, – подумал Аль Багум. – Мне кажется, гений дал мне не только помощника, но и наставника».

С этого дня началась постройка дома. Однако как ни торопил Аль Багум работников, дело шло медленно.

– Ах, – сказал он однажды, – как бы мне подогнать этих ленивых и медлительных людей?

– Очень просто, – послышался из его кармана тоненький голосок фонарика. – Обратись ко мне.

– Подгони их, – попросил Аль Багум.

– Вынь меня, – сказал фонарик. Аль Багум так и сделал.

Фонарик направил на работников красные лучи. В ту же минуту все они принялись работать с удивительной быстротой. Их можно было принять за пчел в улье. За три часа было закончено дело, на которое следовало потратить шесть недель. Мечта Аль Багума исполнилась. У него снова был хороший дом.

– Откуда же мне взять мебель и все домашние вещи? – прошептал Аль Багум, потирая лоб.

– А то, что подарил тебе гений? – напомнил фонарик.

Аль Багум вспомнил о ящичках, которые он оставил в той комнате, в которой жил прежде, и решился открыть один из них при жене и детях. Все с удивлением увидели, что в ящичке лежали вещи, необходимые для меблировки маленького кукольного домика. Ахмед и Марджиана закричали от радости, Аль Багум же подумал: «Вот этого-то я и боялся». Тем не менее он осторожно взял турецкий диван, бывший не длиннее указательного пальца, и поставил его к стене. Увидев это, Медже и дети громко захохотали, но они перестали смеяться, увидев, что диванчик все растет и растет, наконец он сделался настоящим большим диваном. То же случилось и со всеми остальными вещами – столами, коврами, этажерками, подушками, всеми принадлежностями кухни и т. д.

– А вот гамаков-то у нас и нет, – плаксивым голосом сказала Марджиана.

– А это что? – в то же время спросил Ахмед, вынимая из ящичка две сеточки, золотую и серебряную. Это были крошечные гамаки, как бы сделанные для маленьких кукол. Дети пришли в восторг от игрушек, но Аль Багум расправил их и внимательно рассмотрел. «Гамак Ахмеда» – написано было на одном. «Гамак Марджианы» – виднелось на другом. Аль Багум повесил их, и гамаки вскоре увеличились до нормальных размеров. Дети были в восторге. Медже тихо молилась.

– А что это? – спросила вдруг Зораида, придвигая к себе второй ящичек. – Почему на нем написано «товары»?

Аль Багум открыл ящичек. В нем лежало множество ковров, недорогих тканей, мехов, кашемиров, материй, вытканных золотом и серебром, бабуш, драгоценностей, трубок, разного оружия, словом, всего, что должно продаваться в восточной лавке. Только все эти вещи были крошечные, точно для кукол. Тем не менее и с ними повторилось то же, что было с мебелью. С помощью Зораиды, Медже и детей Аль Багум приводил в порядок свои товары.

С этого дня дела Аль Багума совсем поправились. Он был благоразумен, честен и трудолюбив, а потому ему не пришлось прибегать к помощи фонарика. Зораида управляла его магазином, который стал самым богатым в Мекке. Все были счастливы.

Между тем старый Мук, который жил на другом конце громадного города, удивлялся, что он ничего не слышит о своем должнике.

«Не посмотреть ли мне, что он делает», – однажды подумал недобрый человек. Придя к Аль Багуму, он изумился, увидев, как богато и хорошо живет он. Он насторожился, а лицо его приняло выражение сладкое и угодливое.

– Осмелюсь напомнить о вашем долге, – сказал он Аль Багуму.

– Да ведь ты продал все мои вещи, – заметил Аль Багум.

– Так что же? Я выручил за них всего двадцать пять цехинов.

И он заставил Аль Багума пойти вместе с ним к судье – кади. Там он потребовал у Аль Багума такие деньги, которых тот ему не был должен. Аль Багум согласился заплатить Муку его сто семьдесят пять цехинов, но отказался дать больше.

– Но, – сказал кади, – этот Мук уверяет, что ты богат. Почему же ты не соглашаешься заплатить ему столько, сколько он требует?

– Потому, – ответил Аль Багум, – что я ему должен только сто семьдесят пять цехинов, а не триста семьдесят пять, как он уверяет.

– Клянусь всем дорогим для меня, что он мне должен триста семьдесят пять цехинов! – закричал Мук. – Если я лгу, пусть Аллах тотчас же превратит меня в осла.

– Клянусь Магометом, – сказал Аль Багум, поднося руку к поясу, в котором лежал фонарик, – мне нужен осел для перевозки моего товара. Это будет отлично. Сделайся же ослом!

Кади невольно засмеялся, но вскоре побледнел, увидев, что уши Мука вытянулись еще больше, руки стали тоньше, пальцы превратились в копыта, все тело покрылось шерстью, а платье сделалось седлом. Через мгновение перед ним стояли не Аль Багум и Мук, а Аль Багум и осел.

– Друг мой, – сказал кади, – я вижу, что тебе покровительствует какой-то гений. Очевидно, ты честный человек, а Мук был мошенником. Садись же на твоего осла и поезжай домой.

– Господин кади, – ответил Аль Багум, – возьмите вот эти сто семьдесят пять цехинов, которые я должен Муку, и храните их, пока он не спросит у вас этой суммы.

– Угу, угу, – закричал осел, но кади не понял его. Он с удовольствием взял цехины и потер руки. По дороге к дому Аль Багум встретил бывшего друга Мука. Мук-осел захотел рассказать ему о своем несчастье, но только заревел по-ослиному.

– Славный голос у твоего осла, – посмеиваясь, сказал бывший друг Мука. – Но странно: ведь он похож на Мука, помнишь, на того ростовщика, который обошелся с тобой так жестоко. Этот Мук уверяет, что он дружен со мной, но это неправда, и я советую тебе остерегаться его.

– Конечно, – ответил Аль Багум. – Мук поступил со мной как мошенник…

В эту минуту осел так подпрыгнул, что Аль Багум чуть не слетел с него, но он раза два ударил его палкой, и Мук успокоился.

– Да, как настоящий мошенник, но я уверен, что он исправится.

Дети обрадовались, увидев, что Аль Багум привел им осла. Было приятно смотреть, как они гладили его, говоря:

– Ты похож на Мука, и мы тебя будем звать Мук-осел. Милый Мук-осел, добрый Мук-осел, мы дадим тебе овса и положим новенькую, свеженькую подстилку.

– Хорошо, дети, – сказал Аль Багум. – Я поручаю его вам. Ухаживайте за ним хорошенько. Он божье творение, а не игрушка. Смотрите, чтобы у него всегда было всего вдоволь.

Мука поставили в конюшню, сытно кормили, ласкали, даже давали сахар и мед, но Мук не мог забыть, что он еще недавно был человеком.

Однажды Зораида сказала Аль Багуму:

– Знаешь, Мук умер или уехал: о нем нет никаких вестей. Его наследники разделили все, что он имел.

В эту минуту Мук, стоявший возле крыльца, отчаянно закричал, начал прыгать и брыкаться. Дети, сидевшие на его спине, чуть не свалились. Чтобы удержаться, они уцепились за его уши, и это привело его в чувство.

«Зачем кричать, – подумал он. – Мук-осел не нуждается в том, что было так мило Муку-человеку! Подождем лучших дней».

Он потянулся к сочному толстому репейнику, любимому лакомству ослов, и стал смиренно жевать его, отгоняя хвостом мух.

Так прошли три года. Аль Багум все богател. Однако он часто бывал задумчив и грустен. Что печалило его? Добрый человек не мог быть счастлив, видя, что наказанный им Мук остается жалким ослом. Это очень огорчало Аль Багума, и так как он не мог превратить осла в человека без помощи Амжиада, он решил отправиться к гению и попросить его снять чары с несчастного.

– Мне нужно уехать, – сказал он жене, – и я не могу тебе сказать, сколько времени меня не будет. Но не бойся, меня охраняют гении земли. Может быть, тебе без меня понадобится поддержка или совет, и потому я поведаю тебе тайну, которую ты должна сохранить. Видишь этот фонарик? Он дал нам счастье. Когда тебе понадобится его помощь, сожми его в руке или дотронься до него и громко выскажи желание: оно тотчас же исполнится. Никому не говори об этом талисмане, потому что люди станут нам завидовать. Чтобы доказать тебе могущество фонарика, – прибавил он, улыбаясь, – я покажу тебе его силу.

– Ко мне конь и спутник! – повелительно произнес араб.

В ту же минуту у дверей дома послышались конский топот и ржание, а Марджиана и Ахмед, вбежав в комнату, громко закричали:

– Посмотрите, посмотрите, у нашего крыльца стоит чудный конь, весь в золоте, а за ним громадный верблюд и негр!

Медже подбежала к дверям и действительно увидела великолепного оседланного коня, громадного верблюда, нагруженного всем необходимым для путешествия, и негра, который улыбался, показывая два ряда белых, как слоновая кость, зубов.

– Вот видишь? – сказал Аль Багум.

Аль Багум простился с женой, с детьми и с доброй Зораидой, вскочил на коня и уехал в сопровождении негра. В этот день Медже долго плакала, сидя на пороге своего дома.

Выехав из Мекки, Аль Багум направил коня к гробнице Халед Омара, но несмотря на все попытки открыть ее дверь, это ему не удалось.

Черныш (так звали негра) сказал:

– Добрый господин, если ты ищешь гения, я укажу тебе к нему путь, но это далеко.

– Едем, – сказал Аль Багум.

Тронулись в путь. Несколько дней не случалось ничего, как видно, Черныш хорошо знал дорогу. На ночь он раскидывал палатку для своего господина и делал для него ложе из сухих трав, но часто, несмотря на усталость, Аль Багум не мог заснуть. Он вспоминал о Медже и детях и молил Аллаха сохранить их.

– Милые мои, – шептал он, – Медже, Марджиана, Ахмед.

– Что передать им? Я лечу туда, – однажды ночью проговорил вдруг незнакомый голос.

Аль Багум поднял глаза и увидел большого зеленого попугая, сидевшего на одном из шестов, которые поддерживали палатку.

Аль Багум уже привык к чудесам, а потому не удивился и только ответил:

– Кто бы ты ни был, красивый попугайчик, птица ты или гений, скажи им, что я их целую.

Попугай нахохлился, распустил крылья, кивнул головкой и сказал:

– Будет сделано. Смарагд дает в том слово, будет сделано!

Между тем Медже скучала без мужа. Однажды вечером она сидела и грустно смотрела на фонарик, который ей оставил Аль Багум, вдруг его молочно-белый цвет изменился, и из него вырвались яркие лучи.

– Мне скучно, – сказал тоненький голос.

Медже изумилась, потому что Аль Багум забыл сказать ей, что чудесный фонарик умеет говорить. Однако она вспомнила, что фонарик – вещь волшебная, и попросила его сказать, что делает Аль Багум. В то же мгновение послышалось:

– Смотри сама!

Одна из стен комнаты исчезла, и Медже увидела странную картину. На сухих листьях посредине шатра лежал Аль Багум, а вокруг палатки толпились разбойники.

Черныш спал возле своего верблюда. Два страуса стояли под пальмой возле негра и тихо разговаривали. Медже слышала все.

– Эти люди злее диких зверей, – прошептал один из страусов, – и, конечно, если их гонцы вернутся от жены Аль Багума без золота, разбойники его убьют. Это гонцы разбойников.

– Али Бажу и Бен Тамар, вероятно, уже недалеко от Мекки, – сказал второй страус. – Только бы им дали денег.

– Медже, Ахмед, Марджиана, – прошептал Аль Багум во сне.

– Ах, бедный, – продолжал первый страус, – он задыхается от жары.

– Пойдем, обвеем его нашими крыльями.

– И добрые птицы, подойдя к Аль Багуму, стали махать над ним своими большими крыльями.

– Зораида, Зораида! – отчаянным голосом закричала Медже.

Картина исчезла. В комнату вбежала Зораида, и Медже стала говорить ей о разбойниках, о кокосовых пальмах, о волшебных фонариках и говорящих страусах.

– Мой бедный муж, – повторяла она в слезах, – неужели добрый гений покинул его?

– Нет, нет, – ответил большой попугай, усевшийся на открытое окно. (Это был Смарагд.) – Гонцы разбойников, Али Бажу и Бен Тамар, – продолжала птица, – сейчас постучатся к тебе. Они потребуют выкупа за Аль Багума. Не бойся, возьми фонарик и закричи: «Танцуй, Али Бажу, танцуй, Бен Тамар, танцуйте все».

В эту минуту в дверь постучали, Медже отворила ее, и на пороге появились люди с отвратительными лицами. Это были Бен Тамар и Али Бажу.

– Вы пришли за выкупом? – спросила их Медже, не дав им времени опомниться. – А не хотите ли лучше потанцевать?

– Что такое? – пробормотали разбойники.

Но тут Медже сжала фонарик и закричала:

– Танцуй, Али Бажу! Танцуй, Бен Тамар, и поколотите палками друг друга по плечам!

Разбойники заплясали, колотя друг друга палками.

– Теперь, – закричала Медже, – пусть танцуют и все разбойники в пустыне.

В это мгновение над пустыней пронесся страшный ураган. Он подхватил Аль Багума, Черныша и всех разбойников, которые стали выделывать в воздухе уморительные па. Ветер нес их к Мекке, и вскоре Аль Багум и разбойники очутились возле Медже.

Она обняла мужа и закричала:

– Ты со мной, и я счастлива, а вы, разбойники, пляшите сто лет.

Бен Тамар, Али Бажу и все остальные снова заплясали, пробежали через Мекку и исчезли за городом.

– Хорошо сделано! – прокричал попугай.

Бедный Черныш влетел в окно, ушибся о притолоку, но стоял и улыбался, потирая лоб.

Аль Багум решил снова пуститься в путешествие. На этот раз с Медже и детьми. Он шепотом попросил фонарик дать ему и его семье все необходимое для долгого пути, и вскоре у подъезда его дома стоял целый караван – лошади, мулы, большие верблюды с паланкинами на спинах, множество черных слуг и седобородый проводник-египтянин. Ахмед и Марджиана были в восторге. Ахмед помог Марджиане сесть в один из паланкинов, а сам вскочил на спину своего приятеля, осла Мука. Медже села на ту же белую верблюдицу, на которую уже взобралась ее дочка. Аль Багум выбрал себе вороного коня. Они простились с Зораидой, которая осталась стеречь дом.

– Слушай, Зораида, – крикнул ей шалун Ахмед, – если ты будешь умницей, я привезу тебе хорошего мужа.

– Почему бы и нет? – сказал Смарагд и уселся на паланкин, который защищал от солнца Марджиану.

Ехали долго. Животные измучились, люди задыхались, но чувство долга поддерживало Аль Багума. Он знал, что его ждет гений, который поможет ему избавить Мука от наказания. Наконец, вдалеке между желтым песком и синим небом появилась зеленая полоска.

– Скоро мы придем к великому оазису Аммана, – сказал египетский проводник.

Оазис походил на зеленый остров посреди моря песка. Тут Аль Багум велел раскинуть палатки и снять с верблюдов, мулов и ослов груз. Лагерь разбили на берегу маленького озера со свежей серебристой водой. Все наслаждались отдыхом, только Аль Багум был озабочен.

– Здесь дворец гения? – спросил он проводника.

– Да, – ответил тот.

В это мгновение попугай сел на плечо Аль Багума и подал ему две золотые дощечки, покрытые словами, составленными из бриллиантов и рубинов. Он прочитал:

– Друг, по велению Аллаха я и мои гении должны улететь на другой конец света, чтобы спасти одного невинного. Вскоре мы вернемся. Осмотри мой дворец и покажи его своей жене и детям. Толпа слуг ждет тебя. И я снимаю с тебя обещание молчать. До свидания. Пусть Аллах хранит тебя. Твой друг Амжиад.

– Пусть его воля исполнится, – сказал Аль Багум.

В ту же минуту из земли поднялся великолепный дворец.

– Войдите, – крикнул Смарагд, сидевший на плече Аль Багума.

Описать великолепие дворца невозможно. Вся свита Аль Багума тоже вошла во дворец. Осла Мука и остальных животных ввели в тенистый внутренний дворик, посреди которого извивался прозрачный, как хрусталь, ручей. Усевшись в одной из боковых галерей, Аль Багум собирался сказать жене и детям настоящее имя своего старого друга Селима, но в эту минуту богато одетый слуга распахнул двери дворца и сказал: «Обед готов».

Медже, дети и Аль Багум вошли в великолепный зал под звуки дивной музыки.

Посреди громадной комнаты стоял стол, заставленный серебряной и золотой посудой. Слуги в экзотических одеждах подавали изысканные блюда. Дети наслаждались всем, особенно же вкусными кушаньями. За кофе, который подали в громадных жемчужинах, выдолбленных внутри и стоявших на блюдечках, сделанных из драгоценных камней, Аль Багум рассказал обо всем, что он видел в гробнице Омара, и о том, что случилось позже.

Вдруг Ахмед и Марджиана в один голос закричали:

– Отец, отец, отведи нас поскорее к ослу Муку.

– Зачем? – спросил Аль Багум.

– Мы должны попросить у него прощения, – сказал Ахмед, – за то, что ему иногда приходилось дожидаться овса или пить недостаточно свежую воду. Кроме того, я дразнил его и щекотал хлыстиком. Ужасно, если господин осел Мук чувствовал себя несчастным из-за меня.

– Значит, – заметил Аль Багум, – вы жалеете, что обращались с ослом недостаточно ласково, только потому, что он был прежде человеком? А разве не нужно заботиться о настоящих животных?

Дети смутились и покраснели. Они быстро выбежали из зала дворца и бросились к ручью, на берегу которого расхаживал осел Мук, пощипывая травку.

– Прости нас, Мук, прости, – сказал Ахмед, целуя его. – С тебя скоро снимут чары, и ты будешь снова говорить все глупости, какие тебе вздумается.

– До тех пор, пока Амжиад не превратит тебя в человека, я буду очень-очень ласкова с тобой, – прибавила Марджиана.

Осел с удивлением посмотрел на детей, и вдруг в его больших глазах заблестели слезы.

Но прошла неделя, а гений Амжиад все не возвращался. Наконец на восьмой день звук колокола возвестил, что гений вернулся. Важный мажордом посоветовал Аль Багуму идти со своей свитой в тронный зал, где его ожидали гении с Амжиадом во главе.

Впереди всех двинулся мажордом, державший в руках жезл из слоновой кости. За ним Аль Багум и Медже, за ними Ахмед и Марджиана, следом шел Черныш, который вел Мука-осла. Амжиад ласково встретил Аль Багума, Медже и их детей.

Аль Багум бросился на колени перед сидевшим на троне Амжиадом и попросил его превратить Мука-осла в человека. Амжиад протянул руку и произнес несколько волшебных слов. Вскоре Мук, заливаясь слезами, склонился перед гением.

Аль Багум смотрел на него с изумлением.

– Неужели ты удивлен, – с улыбкой заметил Амжиад, – что этот человек с откровенным взглядом Мук? Спроси его сам.

– Ах, – воскликнул Мук, – я перестал быть хитрым, безжалостным Муком. Я теперь честный осел, то есть нет, честный человек. Недаром я долго был ослом, добрым, покорным, терпеливым животным. Теперь в меня, кажется, перешли его качества. И я люблю тебя, мой добрый хозяин.

– А все-таки, – сказал Ахмед Марджиане, – мне жаль нашего ослика.

– Ну, – со смехом заметил Мук, – я буду катать тебя на спине, кроме того, можно купить нового осла.

Вскоре все простились с Амжиадом, который велел им вернуться в Мекку. В эту минуту послышался жалобный голосок из кармана Аль Багума: «А я?»

Говорил фонарик, опечаленный тем, что о нем забыли.

– Я благодарю тебя, – сказал Аль Багум, взяв в руки талисман, – я благодарю тебя за все и возвращаю твоему истинному владельцу. У тебя слишком страшная сила. Человек может злоупотреблять ею. Оставайся же в руках гения. Прощай!

И он передал фонарик Амжиаду.

Тут Медже попросила гения заставить разбойников перестать плясать и дать им стада, чтобы они могли сделаться честными мирными пастухами.

– Исполнено, – сказал Амжиад и прибавил: – Дорогой Аль Багум, мы расстаемся не навсегда. Твой старый друг Селим будет иногда приходить к тебе. Ты не похож на других людей, и я с удовольствием стану тебя навещать. Аллах да хранит вас.

Что сказать еще? Путники счастливо вернулись в Мекку, и добрый и справедливый Аль Багум зажил прекрасно. Маленький Ахмед в шутку предложил Зораиде выйти замуж за Мука, говоря, что недаром он обещал ей привезти мужа из путешествия, но она не захотела обвенчаться с человеком, который так долго был ослом, и осталась со своими друзьями.

Лунный луч

На окраине шумного фабричного города Льежа стоял бедный домик. В нем жил небогатый золотых дел мастер Клод Берек, у которого работали один подмастерье и один ученик. Ученик этот – бедный тринадцатилетний сирота Жак – даже жил в доме Клода, так как у него не было никого на свете. Плохо жилось бедному Жаку. Дела Берека шли не очень хорошо, а потому он часто раздражался, сердился за всякие пустяки, бранил и даже колотил Жака. Когда же ему давали хороший заказ, он заставлял его работать сверх сил. Правда, может быть, другому тринадцатилетнему мальчику работа не казалась бы чрезмерно тяжелой и утомительной, но слабый, болезненный Жак очень уставал. У него не было ни игрушек, ни книг, да, впрочем, и времени забавляться ими не было тоже. К тому же, когда хозяин отпускал его вечером, усталый Жак только и думал о том, как бы лечь на свою жалкую постель и отдохнуть.

Жил Жак на чердаке и, когда он ложился спать, сквозь маленькое, ничем не завешенное полукруглое окошечко к нему пробивался лунный луч. Жак любил этот луч и всегда ждал встречи с ним. Ему тогда казалось, что в его комнату входит кто-то нежный, добрый, который баюкает, ласкает его, касается его волос и лица осторожными пальцами. И он засыпал с довольной улыбкой, а засыпая, шептал, еле шевеля губами:

– Мой милый, милый, ласковый лунный луч.

Однажды Жак пришел на чердак весь в слезах. Он очень устал в этот день и, когда вечером хозяин заставил его помогать в работе, сделал ошибку, а рассерженный Клод с досады жестоко отодрал его за уши.

Было полнолуние, и лунный луч падал светлой полосой в убогую каморку. Жак лег на свой тощий матрац, зажмурил заплаканные глаза, но почувствовал, что векам больно, и снова открыл их. Что за чудо! Ему показалось, будто лунный луч превратился в серебристую твердую дорогу… В то же время тихий голос прошептал ему: «Иди, иди!»

Жак поднялся, дотронулся рукой до серебристо-голубоватой дорожки и почувствовал, что она твердая. Он ступил на нее и подумал: «Хорошо, я пойду по ней, но как же я пройду через окошечко? Ведь оно такое маленькое. В него с трудом проберется рыжий кот соседки Луизы».

«Попробуй, попробуй», – прошептал тот же голос.

Жак пошел по лучу и едва дотронулся рукой до окошечка, как оно внезапно выросло до размеров обыкновенной двери, и мальчик спокойно прошел через него. Все выше и выше поднимался он по голубовато-серебристому лучу. Ему не было страшно, а только весело и забавно. Вот наконец он увидел как бы остров. Он ступил на него и пошел по мягкой траве. Остановился. Перед ним была высокая серебряная дверь в ограде, сделанной из какого-то голубоватого камня. Едва Жак дотронулся до дверного замка, как обе створки распахнулись перед ним, и он очутился в саду.

Такой прелести, такой роскоши и красоты Жак не только никогда не видел, но и представить себе не мог. Перед ним разбегались извилистые дорожки, усыпанные серебристым песком, между ними были лужайки с травой, но не обыкновенной, а тоже серебристой. По обеим сторонам дорожек красовались никогда не виданные им цветы, которые покачивали серебряными головками на серебряных тонких стеблях.

В воздухе кружились удивительные насекомые, птички, сверкавшие, как алмазы, в траве ползали жуки, похожие на изумруды. Струился ручей с хрустально прозрачной водой. Его дно было усыпано мелкими жемчужинами. Никогда не виданные Жаком зверьки серебристого цвета выбегали ему навстречу, заигрывали с ним.

Жак наслаждался. Потом свет порозовел, зверьки, птички и весь сад исчезли куда-то, и Жак очутился на темно-голубой дороге. Его ноги неудержимо скользнули вниз, и через минуту, сам не зная как, он очутился в своей крошечной каморке перед распахнутым настежь, маленьким полукруглым оконцем. На востоке розовела утренняя заря. Жак прилег было на постель, однако стук в дверь вскоре напомнил ему, что он должен начать работать.

Наступил новый рабочий день, но Жак не чувствовал ни усталости, ни желания спать. Напротив, он был полон сил. Он делал все аккуратно, хорошо, и хозяин ни разу не побранил его. Весь день Жак был весел. Сидя в душной мастерской, занимаясь работой, он вспоминал о серебряных цветах, о зеленых жуках, копошившихся в мягкой серебристой траве, о чудных зверушках, которые прыгали у его ног, заигрывали с ним.

Вечером он побежал на чердак, улегся и стал ждать. Вот в его комнату опять скользнул яркий лунный луч, который прорвался из-за далекого облака, и через минуту перед Жаком уже была широкая серебристая дорожка, и чей-то голос шептал ему: «Иди, иди».

Жак уже знал, что его зовет лунная страна.

Он опять пошел по дороге, опять увидел остров, серебряную дверь, чудный сад, как бы посеребренные таинственные деревья, голубоватые цветы, которые сами протягивали к нему свои венчики и звенели тихими нежными голосами, изумительных пташек и серебряных бабочек, изумрудных жуков, ласковых зверьков, ручей и блестевшие в нем жемчужины.

Каждую ночь повторялось то же самое. И с каждым днем Жак становился все сильнее и здоровее. Через какое-то время его совсем нельзя было узнать. Старый Клод только дивился:

– Работает мальчик все лучше. Кормить его, говоря правду, мне приходится плохо не от скупости, а от бедности. От неудач я часто сержусь, сдерживаться не умею и нет-нет да и оттаскаю его за уши, а он ничего себе, расцвел, как маков цвет.

Однажды, когда Жак был в дивном саду лунной страны, он услышал тихие голоса, которые со всех сторон шептали ему:

– Довольно, довольно. Прощай, прощай…

Жак прислушался, огляделся и понял, что цветы, травы, камешки, жуки, птички, бабочки и зверушки прощаются с ним.

В ту же минуту он заметил, что травки тянутся к нему тонкими былинками, что серебряные кусты поворачивают к нему свои листики, что цветы склоняют перед ним красивые чашечки, что маленькие серебристые зверушки, смешно приподнимаясь, кивают ему головками и машут лапками – как бы шлют ему прощальный привет.

Грустно стало Жаку. Все в лунной стране как бы говорили ему, что он не скоро вернется в этот дивный сад, а может быть, не вернется никогда. Задумчиво, с низко опущенной головой Жак шел по серебристому песку и вдруг остановился. Что-то загородило ему дорогу. Он поднял голову и увидел, что два стебля растений, росших по обе стороны дороги, переплелись над ней. На каждом из них колыхались дивные цветы и тоже как бы тянулись к нему.

– Возьми, возьми, – прозвенели тонкие голоса.

Жак понял, что это говорили цветы и что он должен сорвать их. Он обеими руками взялся за стебельки, но цветы были так хороши, так нежны и прелестны, что он не решался сорвать их.

– Сорви, сорви!

Жак закрыл глаза и с сожалением обломил нежные веточки. В то же мгновение все потемнело, и Жак полетел вниз. Он зажмурился, а когда открыл глаза, то лежал на своей постели в полной темноте. Он чувствовал себя утомленным, и потому сразу заснул. Жак проснулся, когда совсем рассвело. Мальчик огляделся. В его каморке все было по-прежнему, только возле его матраца на полу лежали два дивных цветка изумительной красоты. Жак рассмотрел их при солнечном свете и увидел, что они сделаны из серебра. Один напоминал розу, другой – большой колокольчик, в середине которого качался жемчужный язычок.

Жак спрятал их под подушку и побежал в мастерскую.

Клод встретил его бранью и упреками.

– Три раза стучал к тебе сегодня, мальчишка. Чего спишь, ведь не праздник! А у меня и без тебя неприятности!

– В чем дело, хозяин? – спросил Жак.

– Да приходится отказаться от выгодного заказа! Предлагали мне за него большие деньги, а взять его не могу… Ну да что с тобой разговаривать, ведь ты все равно ничего не смыслишь! Бери щипчики да разогни лапки этого кольца, нужно вынуть камни.

– А почему вы не можете взять заказ, хозяин? – спросил Жак, которому почему-то очень захотелось узнать, в чем дело.

– Да что ты ко мне пристал? Ну, вчера, когда ты уже завалился спать, приехал важный такой господин в шубе, в шапке, купец с толстым бумажником, велел сделать для своей жены брошку из серебра, да такого рисунка, какого нигде в магазинах нет. Говорит, будто ему кто-то расхваливал мою работу, да я думаю, что он ошибся. Кто станет хвалить такому важному барину меня, маленького мастера? Работай, работай, нечего болтать.

– Так почему же вы не можете взять работу, хозяин?

– А потому не могу, что мне нужно было бы попросить какого-нибудь искусного рисовальщика сделать рисунок, а где я возьму денег, чтобы заплатить ему? Мог бы и я сделать красивую вещицу не хуже других, если бы какой-нибудь мастер показал мне образец. Да кто же мне даст образец?

В эту минуту в уме Жака мелькнула странная мысль.

– Что если бы вы сделали ему брошку в виде розы?

– Эк, что выдумал, – закричал хозяин. – Конечно, это было бы красиво, да только я не знаю, как приняться за дело.

– А что, хозяин, если бы я попробовал сделать розу?

– Да ты с ума сошел! Или хочешь, чтобы я надрал тебе уши?

– Нет, правда, хозяин, позвольте мне попробовать. Сегодня вечером после работы дайте мне серебра, инструменты, и я попытаюсь помочь вам. Если у меня ничего не выйдет, дерите за уши сколько угодно.

– Нет уж, не только выдеру за уши, а просто-напросто выгоню тебя, убирайся куда глаза глядят.

А сам в то же время думал: «Все может быть. Да и серебро-то все равно не пропадет. Переплавлю его, и дело с концом. Жака, конечно, не выгоню. Жаль мальчонку, сирота».

И вот вечером, после работы, Жак сбегал на чердак, спрятал за пазуху серебряную розу из лунного царства и спустился в мастерскую. Хозяин засветил лампу, дал ученику все нужные инструменты, запер на ключ входную дверь, двери в другие комнаты и, пожелав ему успеха, ушел к себе.

Жак вынул из-за пазухи серебряную розу, поцеловал ее и сказал громко:

– Роза, роза, недаром ты захотела попасть ко мне в руки как раз в то время, когда к хозяину приехал богатый купец. Помоги же мне сделать твою маленькую копию.

В эту минуту сквозь боковое окно на мгновение проскользнул лунный луч, осветил комнату и скрылся, так как на месяц набежали тяжелые, точно свинцовые, облака. Но Жаку этого было достаточно. Ему показалось, что лунная страна шлет ему привет, и он стал прилежно работать. Он уже знал ювелирное искусство, только никогда не пробовал работать один. И вот теперь под его тонкими пальцами вырастала маленькая роза, похожая на чудный цветок из лунного царства.

Когда утром хозяин постучался в мастерскую, брошка была совсем готова, к ней оставалось лишь приделать застежку.

Услышав стук, Жак спрятал волшебный цветок под платье, и когда хозяин вошел, он увидел только Жака и сделанную им вещицу.

– Ай да мальчишка, – радостно закричал Клод, – ты чистый колдун! Ну, молодчина, молодчина. Я и не думал, что бог послал мне такого славного мастера. – Он обнял, поцеловал Жака и велел ему идти отдыхать, но перед уходом спросил:

– Скажи мне, мальчонка, как ты сумел сделать такую славную вещицу?

Жак начал было рассказывать ему о лунном царстве, о луче, но хозяин только руками замахал.

– Ну, уж этого я не люблю. Зачем врать? Ступай, ступай спать, не серди меня.

– Да я не лгу, – начал было Жак, – хотите, я покажу вам… – и он сунул было руку за пазуху, но хозяин вытолкал его за дверь и закричал:

– Уходи, уходи, и слушать не хочу твоих глупых россказней. Никогда не смей говорить мне вздора, не то выгоню тебя, несмотря на все твое искусство. Уж больно я не люблю лгунов.

Жак ушел к себе на чердак и проспал до трех часов пополудни, а в три часа к нему пришел сам хозяин.

– Ну, Жак, разодолжил ты меня, – сказал он. – Купец заплатил мне столько денег, что теперь мы с тобой переедем из предместья на лучшую улицу Льежа, где я решил нанять хороший магазинчик.

И он отпустил Жака погулять. Когда к восьми часам вечера Жак вернулся, он застал хозяина совсем в другом настроении, встревоженного, нетерпеливого.

– Ну, наконец-то ты пришел, дружище, – сказал он, – выручай своего старого хозяина. Опять приехал купец и сказал, что его жена до смерти хочет иметь серьги, но не розы, а какие-нибудь другие цветы. Я думал, думал и придумать ничего не могу. Отказаться от заказа жалко, хорошо платит купец, но боюсь, что и ты, мальчишка, хоть и помог мне раз, теперь ничего не сделаешь. Кроме того, купец страшно торопит. Жена у него капризная, больная. Если ее прихоть не будет скоро исполнена, она, пожалуй, заболеет от досады, а купец в ней души не чает…

– Позвольте, хозяин, мне опять попробовать. Дайте серебра, две жемчужинки, все инструменты, и я попытаюсь помочь вам. Если ничего у меня не выйдет, выгоните меня из дома.

– Не очень-то мне хочется давать тебе жемчужины. Да что делать, придется рискнуть. К тому же теперь я не прежний бедный мастер, а настоящий ювелир!

Все сделали, как в прошлый раз. Жак принес под платьем волшебный колокольчик, уселся за работу, и к утру у него были готовы прелестные сережки – серебряные колокольчики, в которых качались жемчужные язычки.

Хозяин расцеловал своего ученика и опять спросил:

– Как тебе удалось сделать такие прелестные вещи?

– Видите ли…

И Жак принялся говорить ему о волшебной лунной стране. Но Клод опять замахал на него руками, закричал, что он не любит вранья, и вытолкал за дверь. Жак ушел спать.

Вечером приехали купец с женой. Они остались так довольны вещами, что заплатили ювелиру большие деньги. На следующий день в лавочку Клода приехала в карете старуха и заказала ему для своей дочери такие сережки, какие она видела у своей двоюродной сестры, жены купца. Еще через два дня явился господин и приказал сделать ему булавку для галстука, к которой был бы прикреплен маленький серебряный колокольчик с жемчужным язычком. Он видел серьги дочери старухи, и ему пришло в голову, что булавка с колокольчиком будет красива. Словом, один заказ следовал за другим. Все платили большие деньги. Жак начал работать не по ночам, а днем, но только всегда один и глядя на цветы из лунного царства. Позже Клод переехал на самую большую Льежскую улицу, завел там отличный магазин и мастерскую. У Жака было теперь много учеников. Он уже работал, не глядя на образцы из лунного царства. Однажды он попробовал сделать лилию и другие цветы, которые видел в волшебной стране. Это удалось ему. Цветы так ясно всплывали в его памяти, что он без труда делал их. Вскоре материалом ему стали служить золото и драгоценные камни. После цветов он принялся изготавливать изумрудных жуков, листики, а как-то раз из-под его рук вышло несколько удивительных зверушек. Клод прославился. Разбогатев, он перестал быть раздражительным, начал ласково относиться к Жаку, в конце концов усыновил его и отдал ему свою мастерскую и магазин.

Жак сделался знаменитым ювелиром. Он работал сам, работали и его ученики. Но он никогда не забывал того, что ему пришлось пережить, а потому был приветлив со всеми, кто от него зависел, помогал бедным.

– Как это все случилось? – часто спрашивал его постаревший Клод. Но как только Жак начинал рассказывать о лунном луче, о волшебном царстве, старик тут же принимался махать руками и кричать изо всех сил:

– Ну, уж этого не надо! Не люблю вранья, сыночек, – и выталкивал его за дверь.

Так старый Клод никогда и не узнал истории лунного царства.

Как Джек пошел счастья искать

Жил да был на свете молодой человек по имени Джек. Однажды утром он пошел искать счастья по свету. Пройдя немного, он встретил кошку.

– Куда ты идешь, Джек? – спросила кошка.

– Я иду искать счастья.

– Можно пойти с тобой?

– Да, – сказал Джек, – это будет веселее, чем идти одному.

Топ да топ, топ да топ. Прошли они немного и увидели собаку.

– Куда ты идешь, Джек? – спросила она.

– Иду искать счастья.

– Можно пойти с тобой?

– Конечно, – ответил Джек, – это веселее, чем идти вдвоем.

Пошли дальше. Топ, топ, топ, топ, топ, топ. Вскоре встретили козла.

– Ты куда, Джек? – спросил козел.

– Иду по свету искать счастья.

– Можно пойти с тобой?

– Да, – сказал Джек, – вчетвером идти веселее.

Они пошли дальше. Топ, топ, топ. Вскоре встретили вола.

– Куда ты идешь, Джек? – спросил вол.

– Иду искать счастья.

– Можно пойти с тобой?

– Да, да, – ответил Джек. – Чем нас будет больше, тем веселее.

Топ, топ, топ, топ, топ, топ. Вскоре они встретили петуха.

– Куда ты идешь, Джек? – спросил петух.

– Иду искать счастья.

– Можно пойти с тобой?

– Да, – ответил Джек, – чем нас будет больше, тем веселее.

Топ, топ, топ, топ, топ, топ. Так они шли целый день, когда же стемнело, задумались о ночлеге. И вдруг увидели дом. Джек велел всем молчать, а сам подкрался к окошку и заглянул в комнату. Там у стола сидели разбойники и пересчитывали награбленные деньги. Джек вернулся к своим спутникам и велел им ждать знака, а потом кричать изо всех сил. Когда они приготовились, Джек сделал знак начинать, и тут пошла потеха: кошка замяукала изо всех сил, собака залаяла и завыла, козел принялся блеять, вол – мычать, петух – кричать ку-ка-ре-ку. Поднялся такой страшный шум, что разбойники перепугались, бросили деньги и убежали.

Джек и его приятели вошли в дом. Но молодой человек боялся, что разбойники вернутся ночью, а потому, когда пришло время ложиться спать, посадил кошку на кресло-качалку, собаку уложил под стол, козла отвел в верхний этаж дома, вола – в погреб, петух же сам взлетел на крышу, а Джек лег в постель.

Разбойники, спрятавшиеся в соседнем лесу, увидели, что в доме темно, и послали одного из своих товарищей за деньгами. Вскоре он прибежал весь дрожащий, испуганный и вот что рассказал им:

– Я вернулся в дом, вошел в комнату и хотел усесться в кресло-качалку, но там уже сидела какая-то старуха, она вязала чулок и воткнула в меня вязальные спицы. (Вы уже догадались, что это была кошка?)

– Я подошел к столу, чтобы собрать деньги, а под ним сидел башмачник, который сейчас же страшно уколол меня шилом. (Собака, понимаете?)

– Я сломя голову побежал наверх. Там был человек, молотивший хлеб. Он цепом ударил меня. (Просто его боднул козел.)

– Я побежал в погреб, там сидел дровосек и ударил молотком. (Это были воловьи рога!)

– Все бы это ничего, если бы не маленький человечек, сидевший на крыше дома, который кричал. Я хорошенько не понял его слова, но мне показалось, что я слышу: «Куда, куда, куда! Куда, куда, куда!» (Конечно же, это петух радостно кричал «кукареку»!)

Разбойники ушли и больше не возвращались. А Джек и его приятели-звери счастливо зажили в разбойничьем домике.

Наследство

Жил на свете очень богатый старик. И было у него три сына – Аларик, Рюрик и Эрик.

Младшего из них, Эрика, отец любил особенно сильно за его гордый решительный характер и за доброе сердце, но молодой человек уехал в далекие края, и о нем так давно не было никаких вестей, что старик стал считать его умершим.

В действительности же Аларик и Рюрик заставили младшего брата уехать из дома, и этим разбили сердце отца.

Он лежал при смерти и призвал сыновей, чтобы разделить между ними свои богатства. Обращаясь к старшему, Аларику, отец сказал:

– Ты всегда желал владеть имениями, поэтому я оставляю тебе мои поля и луга, рогатый скот и рабочих лошадей.

Потом он сказал второму сыну, Рюрику:

– Ты всегда был отличным охотником, владей же моими лесами и охотничьими землями, моими скакунами и собаками.

– А золото? – спросили оба в один голос.

– Я оставлю его Эрику.

– Но ведь он умер, – сказали Аларик и Рюрик.

– Кто знает? Может быть, он еще жив, – прошептал старик.

– Он умер. Я узнал это от одного путешественника, который вернулся из дальних стран, – сказал Аларик.

– Он умер, – прибавил Рюрик, – и, умирая, прислал мне вот это, прося, чтобы я передал его дар тебе на память. – И Рюрик показал отцу перстень, прибавив, что гонец привез ему кольцо от Эрика.

– Ну, так возьмите мои богатства и разделите их между собой поровну, по-братски, – слабым голосом произнес старик. Потом он призвал слуг, прося их быть свидетелями его воли.

Устроив свои земные дела, он уже готовился навсегда закрыть глаза, как вдруг в передней послышался крик.

– Я хочу, я должен его видеть!

Старик узнал голос младшего сына.

Аларик и Рюрик бросились, чтобы помешать Эрику войти, но старик пригрозил им, и им пришлось впустить брата.

– О, мой добрый отец, наконец-то я вижу тебя и целую твои руки, – воскликнул Эрик, становясь на колени перед кроватью старика.

– Ты долго не возвращался, сын мой, – проговорил отец, – но слава Богу, что я увидел тебя.

– Я вернулся бы раньше, отец, но я думал, что ты не хочешь меня видеть.

– Кто тебе сказал это?

– Мне написали братья.

Старик понял все и заплакал.

– О чем ты плачешь, отец? – спросил Эрик.

– Я сделал тебя нищим. Меня уверили, что ты умер, и я разделил все между твоими братьями. У меня для тебя нет ничего, кроме благословения.

Он положил слабеющую руку на голову любимого сына, благословил его, закрыл глаза и умер.

Когда отца похоронили, Аларик и Рюрик занялись своими владениями. Эрику они позволили поселиться в небольшой усадьбе близ елового леса и возделывать землю.

Молодой человек с удовольствием обрабатывал маленькое поле, а его братья наслаждались всевозможными развлечениями и удовольствиями: один в громадном имении, другой на охотничьих землях.

У Аларика и Рюрика было все, чего они желали, но ни один из них не чувствовал себя довольным. Никакие увеселения не доставляли им счастья, а между тем они с удивлением замечали, что бедный Эрик живет весело и спокойно.

Они послали гонца спросить Эрика, почему он так весел, счастлив и доволен. В ответ младший брат сказал гонцу:

– У меня только маленькая хижина, которую мне дали братья, но я получил от отца лучшую долю наследства, чем они.

Услышав это, Аларик и Рюрик рассердились и решили отнять у брата долю наследства, которую, по их мнению, он скрывал в своей лесной усадьбе. Они сговорились прийти к Эрику ночью, во время сна, и внезапно выгнать его из дома, чтобы он не успел ничего захватить с собой. Так и сделали. Аларик и Рюрик ночью постучали к Эрику. Когда он отворил дверь, они кинулись на него и свалили его на пол.

– Уходи и никогда больше не возвращайся, – крикнул Аларик. – Наследство, которое ты хранишь здесь, принадлежит нам. И все богатства, оставленные отцом, – наши!

– Мы ничего не позволим тебе унести, – вторил Аларику Рюрик, обыскивая его одежду.

– У меня нет никаких богатств, а потому я не могу ничего унести, – ответил удивленный Эрик.

– Да ведь ты сказал, что получил от нашего отца лучшую долю наследства, чем мы?

Эрик понял все.

– Я не могу отдать этого наследства, оно везде со мною.

– Где же оно?

– Здесь, на моей голове, которой коснулась рука отца, и в моем сердце. Мое наследство – его предсмертное благословение. Это мое единственное достояние, но я считаю его бесценным и не отдал бы за все ваши богатства.

Аларик и Рюрик удивились, и в них заговорили раскаяние и стыд. Они молча вышли из лесной усадьбы.

С этой ночи Аларик и Рюрик стали жить совершенно иначе, чем жили до сих пор. Вместо того чтобы пировать со своими слугами, Аларик одиноко жил в замке. Рюрик не хотел больше смотреть на своих веселых товарищей по охоте. Старшие братья Эрика теперь редко выходили на улицу, а когда случайно показывались, то никто не узнавал в них бывших весельчаков. Было ясно, что их тяготила глубокая печаль.

Однажды два брата, не говоря никому о том, куда они идут, взявшись за руки, медленно двинулись к кладбищу, на котором вечным сном спал их отец. Раньше они никогда не ходили туда. Молча дошли они до деревянного забора, который отделял кладбище от полей и лугов. Дойдя до двери склепа, они с удивлением увидели, что ее окружают гирлянды из свежих цветов.

Они посмотрели друг на друга, как бы спрашивая: «Ты принес эти цветы?» И поняли, что этого не сделал ни один из них. Братья вошли через полуоткрытую дверь и вскоре заметили, что в склепе кто-то есть. В полусумраке виднелась фигура молодого человека.

– Наконец-то вы пришли, – сказал кроткий нежный голос Эрика. – Я каждый день ждал вас, я был уверен, что вы придете, как только вам захочется помириться со мной.

– Эрик, Эрик, – смиренно сказал Аларик, – я охотно уступил бы тебе все мои земли, если бы ты мог уделить мне хотя бы крошечную часть той драгоценной доли наследства, которую оставил тебе наш отец.

– Возьми все мои леса, мои охотничьи угодья, мое золото, возьми все, но умоли отца простить меня, – простонал Рюрик.

– Наш отец благословляет вас в эту минуту. И я тоже прощаю вас, – сказал Эрик, обнимая братьев.

С этого дня они зажили счастливо. Теперь все было у них общее – и земные богатства, и драгоценная часть наследства – благословение отца.

Священник-призрак

Густые темные облака закрыли луну. Свистит и завывает ветер в утесах скалистой Сиеры Невады. Подле очага бедного дома сидит старый священник дон Педро и греет озябшие руки. В церкви, которая стоит неподалеку от его маленького дома, пусто и темно. Он только что окончил вечернюю мессу, но из-за непогоды почти никто из окрестных жителей не пришел помолиться святому Яго, покровителю ее главного алтаря.

Вот послышался стук в дверь. Старуха – служанка патера открыла ее, и в комнату вошел озябший мальчик.

– Отец, отец мой, – заговорил он, – стоит бурный ненастный вечер, но не откажи исполнить мою просьбу… Я пришел из деревушки Кампаньона Эрмоза, меня прислала старая Хуанита.

– Как? – удивился священник, – Хуанита? Та, которая не боялась Бога, не стыдилась людей, та, чье сердце было, как камень, а язык – как ядовитое жало скорпиона? Зачем ей понадобился священник в такое ненастье?

– Отец, Хуанита – моя тетка. Всю жизнь она жила неправедно, но теперь, в смертный час, в ее сердце проснулось раскаяние. Ей хочется примириться с Богом, принять святое причастие и с облегченной душой встретить великую минуту.

Не говоря ни слова, священник поднялся с места, велел своей старой служанке Сильвии приготовить осла, взял запасные дары, молитвенник и сказал мальчику:

– Мой долг прийти на помощь жаждущей покаяния бедной душе, только тебе придется вести моего осла. Глаза мои плохо видят, я не могу управлять им в этой темноте, а своего старого слугу я отпустил сегодня.

Через несколько минут по крутой горной тропинке шел мальчик и вел осла, на котором сидел престарелый священник. По узким ущельям и по крутым спускам, по неудобным подъемам осторожно пробиралось умное животное. Наконец путники очутились в густом дубовом лесу. Жутко было мальчику, но старик ничего не боялся. Он только читал молитвы и молил Господа вовремя привести его к умирающей и помочь ему успокоить душу и облегчить сердце старой грешницы. Дон Педро был до того погружен в молитвы и благочестивые мысли, что точно проснулся, когда какие-то люди остановили осла, его самого схватили за руки и вытащили из седла. Это были разбойники. С криком отчаяния мальчик бросился бежать и вскоре скрылся в соседних кустах.

– Ну, старый, где у тебя деньги? – закричал атаман.

– У меня ничего нет, кроме молитвенника и запасных даров, которые я вез к умирающей.

Тем не менее разбойники обыскали патера, отняли у него тощий кошелек с несколькими медными монетами, взяли святыню – дарохранительницу и с досады, что не нашли ничего больше, стали бить старика и смеяться над ним.

– Я слышал, – сказал один из них, – что этот старик – колдун. Недаром он такой старый.

– Мне же говорили, – обратился другой к атаману, – что у него где-то в горах спрятаны несметные богатства.

– Ну, потолкуем, что с ним делать, – сказал атаман, – а пока до поры до времени свяжем его и положим на траву.

Старику связали руки и ноги. Он не сопротивлялся, да и не стоило бороться. Он был один, а их – семь человек, и все такие рослые, здоровые малые.

Отойдя в сторону, разбойники принялись совещаться. Они долго спорили, кричали, бранились, наконец решили подвергнуть священника ужасной пытке – привязать его повыше к дереву и разложить под ним костер, чтобы огонь жег подошвы его ног.

– Тогда старый колдун сознается, куда он запрятал свои богатства, – с усмешкой сказал жестокий атаман и подошел к дону Педро.

Между тем старик-священник не думал о своей судьбе. Он горевал только, что ему не удалось попасть к Хуаните, и мысленно молил Господа отпустить ей грехи и успокоить ее грешную душу.

– Ну, – сказал атаман, – готовься, старикашка. Если ты сейчас не скажешь, где спрятаны твои деньги и богатства, мы разложим под твоими ногами огонь, и он заставит тебя сознаться.

– У меня одно сокровище – моя вера. Одно богатство – любовь к людям и молитва, – спокойно ответил дон Педро. – Не бери же греха на душу, не мучь беззащитного старика, лучше отпусти меня. Я тороплюсь к умирающей. Мне нужно успокоить ее, и я боюсь опоздать в Кампаньону Эрмозу.

– Старый скряга, – проворчал атаман. – Не хочешь сознаваться – пеняй себя!

И через мгновение горящие угли жгли обнаженные ноги дона Педро. Его лицо исказилось от жестокой боли, но он, забывая о себе, продолжал сжимать слабые старческие руки и молил Господа послать утешение и покой умирающей Хуаните. Брошенный разбойниками осел мирно щипал траву, не понимая, что происходит с его бедным хозяином.

Разбойники, уставшие за день от грабежей и бесчинств, заснули, и только атаман сидел, помешивая угли, однако скоро и его голова упала на грудь, а веки крепко сомкнулись. Ему показалось, что спал он только минуту, но вдруг он почувствовал, что кто-то дотронулся до его плеча. Атаман открыл испуганные глаза. Возле него никого не было. В лесу распространялся белесый свет утра. На листьях, на траве блестели крупные капли росы. Ее было много, как никогда. Он обернулся в сторону дуба и разложенного костра и увидел, что огня нет, что даже головешки почернели и что старец, прикрученный веревками к стволу столетнего дуба, каким-то чудом соскользнул к его подножию и, оставаясь привязанным, не то спал, не то молился. Изумленный атаман повернулся к своим товарищам. Они спали, как мертвые. Старый осел священника, развесив уши, дремал невдалеке от потухшего костра. В лесу просыпались птицы. И вот в зелени чащи что-то шевельнулось. Атаман увидел какую-то фигуру, и вскоре на каменистой дорожке появился старый осел, а на нем священник, как две капли воды похожий на привязанного к дереву дона Педро, только радостный и улыбающийся. Посмотрев на атамана светлым взглядом, священник поднял благословляющую руку и произнес:

– Хуанита умерла счастливая, прощенная Богом.

Атаман вскрикнул, бросился будить своих товарищей, но когда он снова посмотрел в сторону чудесного видения, оно уже исчезло. К дубу по-прежнему был привязан старик, который не то спал, не то молился, а возле него дремал осел.

Потрясенный атаман бросился к дону Педро, быстро разрезал веревки на его затекших руках, упал перед ним на колени и закричал:

– Ты святой, отец мой! Сила твоей веры совершила чудо. С этого дня я брошу свое ужасное ремесло, обращусь к Богу, только умоли его простить меня.

На ногах дона Педро не оказалось ни ран, ни ожогов, но он был слаб. Ничего не отвечая атаману, старик опустился на колени и стал молиться. Через несколько минут опять послышался шум в чаще, и вскоре на каменистой тропинке показался племянник Хуаниты.

– Ах, – закричал он, увидев разбойников и старика Педро. – Отец мой, ты опять попался в руки этих людей, а я-то так радовался, что ты освободился и, приехав к нам в Эрмозу, утешил и успокоил мою умиравшую тетку. Как же они опять захватили тебя?

Услышав это, атаман зарыдал, закрыв лицо руками.

Разбойники с почестями проводили дона Педро до его дома. С этого дня они перестали убивать и грабить, стараясь добрыми делами загладить свои прежние преступления. Атаман же на месте, где произошло чудо, выстроил церковь в честь святого Петра, а сам ушел в Палестину и сделался там братом милосердия, чтобы ухаживать за самыми несчастными из несчастных людей – за прокаженными.

Дочь алхимика

Жил король. У него не было детей, и он не знал, кому оставить свою корону. И он, и королева жалели об этом до слез. Вот однажды приходит к нему королева, такая веселая, и говорит:

– У нас будет наследник, сын.

– Неужели? – спросил король.

– Алхимик Демиде сказал мне это. Он говорит, что у нас родится сын, если только мы обещаем ему одну вещь.

– А какую?

– Видишь ли, когда принцу исполнится 20 лет, он должен жениться на дочери Демиде, которая родится у него.

– А почему он знает, что у него родится дочь?

– Он волшебник, все знает.

– Ну, хорошо, – сказал король и решил как-нибудь обмануть Демиде.

Однако ему пришлось подписать торжественный договор с алхимиком.

Через некоторое время у королевы родился сын. Начались праздники, пиры. Маленький будущий король был хорош, как звезда, здоров, как птичка, мил, как бутон розы.

Стук, стук.

– Кто там?

– Я, Демиде.

Волшебник вошел в комнату королевы. На нем был длинный-длинный плащ, а его борода доходила до колен. Он нахмурил щетинистые брови и сурово посмотрел на короля, не особенно приветливо встретившего его.

– Теперь у вас есть будущий король, – сказал Демиде на ухо королю, – а я принес вам будущую королеву. Нужно воспитать ее во дворце… в подземелье. Там я буду наблюдать за ней. Когда ей исполнится 20 лет, она станет женой вашего сына. Я хочу, чтобы вы хорошо обращались с ней, со временем она сделается красавицей.

Король проворчал что-то.

– Если же мы рассоримся… – Демиде не договорил и показал знаком, что тогда маленький принц умрет.

Королева поняла, прижала к сердцу малютку и сказала алхимику Демиде:

– Да, да, отнесите девочку в подземелье, возьмите себе ключи, поступайте, как велит судьба. А кто же будет кормить вашу малютку?

– Об этом позабочусь я, – ответил Демиде.

– Ну, покажи мне будущую жену моего сына, – недовольным голосом сказал король.

– Вот, – произнес Демиде. Его глаза засветились, он распахнул плащ и вынул из-под него большую крысу, черную-черную и с длинным хвостом.

Король и королева закричали от ужаса.

Но Демиде снова указал пальцем на мальчика и напомнил им о данном обещании. И король, и королева сказали в один голос:

– Да, да, воспитывайте вашу дочь. Через двадцать лет она станет женой нашего сына.

Демиде пошел в подземелье дворца, выпустил там крысу и заперся с ней.

Алхимик каждый день приходил во дворец и спускался в подземелье. Король всегда с ужасом смотрел на него, но вежливо спрашивал, как здоровье будущей супруги принца.

– Растет и здорова, – каждый раз отвечал Демиде.

– Увидишь, сделается ли твоя ужасная крыса женой моего сына, – думал про себя король и решил жестоко подшутить над Демиде.

Принц рос. Демиде приходил каждый день.

Когда принцу шел третий год, король сказал королеве:

– Неужели мы исполним обещание? Неужели наш Джильберто женится на этой ужасной крысе?

– А вдруг он умрет? – испуганным голосом спросила королева.

– Алхимик не узнает, что дело расстроилось по нашей вине.

Король взял одну из самых кровожадных собак со своей псарни, приучил ее ловить крыс и однажды отвел к дверям в подземелье.

Когда Демиде пришел утром и открыл дверь, где его ждала черная крыса, король, спрятавшись в соседнем коридоре, выпустил крысоловку, и она проскользнула за Демиде.

Раньше, чем волшебник успел защитить своего зверька, яростная собака бросилась на крысу, перекусила ей спину и кинула ее к ногам алхимика. Волшебник вытер слезы, выступившие на его глазах, и скоро оправился. Он наклонился, снял с руки большой перстень, открыл коробочку, которая была устроена в нем, и налил из нее несколько капель жидкости в рот зверька.

Крыса вздрогнула, поднялась и превратилась в прелестную девочку лет трех с небольшим.

Собака убежала с жалобным воем. Алхимик поднял малютку на руки и поцеловал ее в маленький-маленький розовый ротик.

– Бедная малютка, тебе придется много лет жить здесь, в темноте. Что делать? Но виновник будет наказан. Ты не побоишься сидеть здесь в темноте?

– Нет, папа Демиде, только приходи ко мне.

И Демиде каждый день приходил к малютке.

– Тебе было страшно спать одной?

– Нет, папа, я лежала в корзинке с листьями, и листочки рассказывали мне столько хороших историй.

Алхимик целовал дочку, ласкал ее, приносил ей разные вкусные вещи и говорил:

– Когда тебе минет двадцать лет, ты сделаешься королевой.

Девочка росла и хорошела, но она жила в темном подземелье и потому была белая-белая, как лилия.

Король, который думал, что его собака загрызла крысу, не мог понять, зачем волшебник продолжает бывать в подземелье. Он боялся встречаться с Демиде, но тем не менее следил за ним и однажды, когда алхимик вошел в подвал, приставил ухо к замочной скважине и прислушался.

– Малюточка моя, когда тебе исполнится двадцать лет, ты сделаешься королевой.

Кому сказал это Демиде? Крысе? Король ничего не мог понять.

И вот он услышал тонкий детский голосок, что-то отвечавший алхимику. Король страшно заволновался.

– Крыса жива и даже разговаривает. Неужели она действительно стала ребенком?

Король посмотрел в замочную скважину и увидел, что Демиде держит на руках прелестную девочку, беленькую, как восковая свечка.

– Нет, сын мой никогда не женится на дочери этого ужасного человека. Я как-нибудь отделаюсь от обещания!

Он ничего не сказал королеве, которая была занята воспитанием принца, и посоветовался с другим колдуном по имени Черный, врагом Демиде. Тот обещал избавить короля от данного слова.

В подземелье вела только одна дверь, тяжелая, железная, ключ от нее хранился у Демиде. Новый советник короля подошел к наружному решетчатому окошку, через которое в подземелье проникал слабый свет.

– Кто там? – спросила девочка, поднимаясь с сухих листьев.

– Я, колдун Черный, и я тебя съем.

– Съешь, если можешь.

– Вот как? – И Черный пролез сквозь узкую решетку окна.

– Вот и я, теперь берегись!

Но раньше, чем он успел броситься на дочь Демиде, девочка вскочила с постели и закричала:

– Гении листочков, придите ко мне!

И вся комната наполнилась маленькими крылатыми существами с палками и ветками. У некоторых были фонарики, чтобы освещать подземелье. Их налетело такое множество, что Черный похолодел от страха.

Они бросились на него, колотили, щипали, били, потом все вместе протолкнули сквозь решетки окна.

– Ай, ай, они замучили меня! – кричал Черный. Прибежал король.

– Ну, ничего, – сказал король. – Я попрошу другого колдуна.

– Нет, король, – ответил Черный, потирая ноги и ощупывая себя, – об этом позабочусь я. В другой раз дело пойдет удачнее.

Колдун Черный сидел дома и придумывал средства погубить девочку, а время шло. Дочь Демиде выросла, вырос и будущий король. Приближалось время, назначенное для свадьбы. Однажды королю пришлось встретиться с Демиде.

Алхимик состарился. Его борода совсем побелела и стала такой длинной, что доходила до земли. Глаза его блестели по-прежнему. Он дотронулся до руки короля и прошептал ему на ухо:

– Крысе восемнадцать лет. Она скоро обвенчается со своим женихом.

Король покраснел и сердито махнул рукой. Но алхимик сделал опять угрожающий знак, и король съежился.

– Колдун Черный, – сказал король своему советнику, – нужно покончить с этой девушкой.

– Не бойтесь, сделаем. Я тоже сердит на нее, ведь меня знатно поколотили.

Колдун Черный побежал к окошку с решеткой, через которое свет проходил в подземелье.

– Гм-гм, – сказал он.

– Чирик-чирик, – изнутри ответила ему птичка.

Дочь Демиде превратилась в щегла, который прыгал по подземелью.

– Теперь готово, – сказал колдун и побежал за охотничьим ружьем. Он зарядил его, прицелился… Паф!

Дым наполнил подземелье, птичка дрогнула два или три раза и… снова превратилась в молодую девушку.

Заскрипела дверь. В подземелье вошел Демиде. Колдун Черный до смерти боялся его и убежал со всех ног, пробормотав:

– Ну, в другой раз.

Колдун Черный ничего не мог сделать. Срок свадьбы подходил, и королю и королеве оставалось только исполнить обещание. Король сердито прогнал Черного.

Наконец наступил день, в который девушку должны были представить ко двору. Демиде отнес ей в подземелье нарядное платье, драгоценности и, когда она хорошенько нарядилась, отвел ее во дворец, где на тронах сидели король, королева и принц.

– Вот, Ваше Величество, невеста вашего сына, – сказал Демиде, велев дочери поклониться.

– Как? Эта некрасивая, желтая и худая девушка? – невежливо спросил принц.

Девушка, которая действительно после двадцати лет, проведенных в подземелье, была очень бледна и худа, но все же красива и привлекательна, так смутилась, что заплакала.

Демиде взял ее за руку, погрозил кулаком принцу и ушел из дворца.

– Ну, что теперь будет? – спросила королева и побежала за алхимиком, чтобы успокоить его. Но он был так раздражен, что ничего и слышать не хотел.

Королева долго упрашивала его перестать сердиться. Она все надеялась, что дочь алхимика оправится на свежем воздухе, и обещала так хорошо одеть ее, чтобы девушка понравилась принцу. Наконец Демиде согласился.

Через несколько дней бывшую крысу, которая оставалась по-прежнему бледной, нарядили, украсили драгоценностями, как настоящую принцессу, и отвели к сыну короля.

– Ну, сыночек, скажи ласковое слово твоей невесте, – со страхом прошептала королева.

– Этой желтой, сухой? Ни за что. Я не женюсь на ней!

Все пришли в ужас, понимая, что страшный Демиде отомстит принцу.

Королева и придворные рассказали молодому человеку о заключенном договоре, но он и слышать ничего не захотел. Принц называл невесту салатом, побледневшим в темноте, и жестоко смеялся над ней.

Не попрощавшись, ничего не сказав ни королю, ни королеве, Демиде ушел со своей дочерью. Напрасно королева посылала за ними. Они исчезли без следа.

Шли дни. Король и королева дрожали за сына.

«Не похудел ли он с того дня, как Демиде ушел из дворца?» – то и дело спрашивали друг друга король и королева. Действительно, принц стал есть мало и сделался печален. Ночью у него горел лоб, и он метался во сне.

Напротив королевского дворца была поляна, заросшая сорными травами, а посреди нее стояла жалкая хижина. В ней жил странный старик. Много раз король хотел купить эту землю, которая портила вид из окон дворца, но старик каждый раз презрительно отвечал, что он никогда не продаст своего имения. Король предлагал ему за землю миллионы, но упрямец не сдавался.

Как же все удивились однажды утром, увидев из дворца, что запущенное поле старика превратилось в великолепный сад, на краю которого точно вырос прелестнейший дом.

Король, королева, принц и придворные спрашивали друг друга: каким чудом в одну ночь появились все эти прелести? Королева боялась. Она думала, что дело не обошлось без Демиде, готовившегося отомстить принцу. Вечером в доме слышались музыка и пение. Сквозь окна, полузакрытые великолепными занавесями, виднелись тени гостей, свет множества свечей. Балы продолжались до зари. Но как ни наблюдали за таинственным домом, никто не видел, чтобы кто-нибудь выходил из него или входил в его двери, – ворота были заперты. Казалось, в нем шла своя, отдельная жизнь.

Раз утром на балкон дома вышла красивая девушка. Принц заметил ее, вгляделся в ее лицо, и ему показалось, что он узнает в ней кого-то, кого видел, но забыл.

– Как она хороша, мама, – сказал принц.

На следующий день принц не встал с постели. Он сильно ослабел и не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Король и королева советовались с докторами, лекарями, знахарями, алхимиками. Никто не мог сказать, чем болен принц, но все твердили в один голос: «Принц при смерти». Этого не скрыли ни от короля, ни от королевы.

К вечеру третьего дня больной сказал:

– Отнесите мою кровать на террасу, я хочу еще раз увидеть красавицу.

Его желание исполнили. Он увидел девушку, и ему стало еще хуже. Заметив принца, она громко расхохоталась и ушла.

Принцу становилось все хуже и хуже. Он заметно слабел, но раз ему удалось подняться с постели и, когда молодая красавица была на своем балконе и любовалась цветами, он бросил ей прелестную розу.

Красавица подняла цветок, позвала слугу, передала ему розу и сказала так громко, что принц услышал:

– Прикрепи ее к уху моего осла, который пасется там, в парке.

Принц умирал. Тогда королева послала к красавице с просьбой выйти замуж за принца.

Королевского пажа ввели в великолепную комнату, и когда он передал поручение королевы, красавица ему сказала:

– Пусть принц женится на той крысе, которую ему назначили в невесты.

Принцу не передали этого ответа. Ему стало еще хуже.

– Пошлите ей рубиновое ожерелье моей матери, – гневно приказал он.

Приказание было исполнено.

Красавица приняла камергера, который принес ей ожерелье, в чудном мраморном зале, украшенном золотом.

Она со смехом взяла ожерелье и сказала камергеру:

– Подождите!

Подпрыгивая на каблуках своих вышитых золотых туфелек и волоча длинный шлейф платья, она подбежала к боковой дверке и закричала серебристым голоском:

– Цып, цып, цып.

К ней бросилась целая стая кур и цыплят. Девушка разорвала ожерелье, побросала все рубины на землю, и камергер открыл рот от удивления, видя, как куры и цыплята стали быстро-быстро подбирать рубиновые зерна.

– Расскажите вашему принцу о том, что видели, – крикнула молодая девушка.

Принц опять спросил, что ответила красавица. Ему не сказали, и он приказал:

– Пошлите ей королевскую цепь, которую надевает король, когда он принимает иностранных послов.

Девушка охотно приняла посланного к ней старого сенатора. Он передал ей цепь и сказал:

– Соблаговолите принять этот знак королевского достоинства, его вам посылает принц, который при смерти.

Красавица улыбнулась, взяла цепь, позвала слугу и, передав ему драгоценность, сказала:

– Прикрепи ее над камином! – Повернувшись к сенатору, она добавила: – Расскажите об этом вашему господину.

Она засмеялась и убежала.

Принц хотел знать, что ответила красавица. Ему только намекнули на это, и он почувствовал себя совсем плохо.

– Бедный сынок, Демиде наказал его.

Плакал король, плакала королева.

– Отнесите ей королевскую корону или я умру, – сказал, задыхаясь, Джильберто.

Корону отнесли бессердечной красавице.

– Лючия, – закричала она служанке, – вот тебе гнездо для голубей, – и она отдала корону старухе.

Королева потеряла свое любимое ожерелье, король цепь и корону, а принц умирал.

– Пусть она придет и увидит, как я умираю.

Камергеры, пажи и сенаторы побежали умолять жестокую девушку.

– Хорошо, я приду, но пусть всю дорогу выложат лепестками роз, так, чтобы они покрывали землю. Если ветер унесет хоть один из них – принц умрет.

Королева приказала собрать все розы со всего королевства. Она велела выбрать самые тяжелые и самые большие из них и рассыпать их лепестки, когда не будет никакого ветерка. Лепестки устилали путь от ворот таинственного дома до дверей королевского дворца.

Красавица вся в белом вышла из дома. Перед ней шли двенадцать вооруженных рыцарей, восемь пажей несли ее длинный шелковый шлейф. Она ступала по лепесткам роз. Королева, стоя у окна, затаив дыхание, смотрела на нее. Вдруг с востока подул легкий ветерок, лепестки роз зашевелились и некоторые из них поднялись в воздух.

Красавица повернула назад. Принц, вздохнув, окаменел. Все думали, что он умер, королева и король заливались слезами. Придворные тоже плакали. А там, в доме, слышались звуки музыки, пение и смех. Вдруг на балконе показался старый Демиде с белоснежной бородой. Подозвав к себе красавицу, он протянул руку к дворцу короля и сказал:

– Войди в королевский дворец и посмотри, дочь моя. Там лежит принц худой-худой и желтый, как воск. Посмейся над ним.

Король услышал это и зарыдал громче прежнего. Молодая девушка подошла к отцу и сняла с его руки большой золотой перстень. Не говоря ни слова, она перебежала через дорогу, вошла во дворец и наклонилась над больным принцем. Нажав пружину, она открыла коробочку, которая была устроена в перстне, и вылила оттуда несколько капель красной, как кровь, жидкости. Одна капля упала на губы окаменевшего молодого человека. Пристально глядя на него, девушка сказала:

– Ты был бессердечен, ты смеялся надо мной, выросшей в темноте без света солнца, без ласки матери. Теперь ты сам такой же желтый и жалкий, какой была я! Но ты страдал, и я тебя прощаю!

В эту минуту принц открыл глаза, протянул руки к дочери волшебника и крикнул:

– Невеста моя, прости меня.

Красавица наклонилась и обняла его.

Вскоре принц оправился, и его свадьбу с дочерью Демиде отпраздновали великолепными пирами и торжествами.

Розовая птица

Паша пастух

В Багдаде жил паша, которого очень любил грозный султан. Али (так звали пашу) был самым настоящим турком. На рассвете он расстилал ковер и, обратившись лицом в сторону Мекки, благочестиво совершал предписанные Кораном омовения и читал молитвы. Потом два черных невольника в ярко-красных одеждах приносили ему кофе и трубку. Али усаживался на диван и, скрестив ноги, не двигался целый день. Он пил маленькими глотками аравийский кофе, медленно курил смирнский табак из длинного наргиле, ничего не делал и ни о чем не думал. Так он управлял государством. Каждый месяц он получал из Стамбула приказ посылать султану миллион пиастров. В этот день Али созывал к себе самых богатых багдадских купцов и вежливо просил их дать ему два миллиона пиастров. Несчастные поднимали руки к небу, били себя в грудь, рвали свои бороды, со слезами уверяли, что у них нет ни одного пара, молили пашу сжалиться и упросить султана не притеснять их. После этого Али, продолжая пить кофе, приказывал колотить их по подошвам ног до тех пор, пока они не заплатят деньги. Получив всю сумму, паша посылал половину султану, а остальное прятал к себе в шкатулку и снова принимался курить. Так шло дело.

Кроме трубки, кофе и денег, Али больше всего на свете любил свою дочь Прелесть-Очарование. И немудрено. Али видел в ней себя. Ленивая и красивая Прелесть-Очарование не делала шага без трех женщин, служивших ей. Белая служанка заботилась о ее прическе и туалете, желтая носила за ней зеркало или веер, черная рабыня забавляла ее гримасами и покорно сносила ее побои. Дочь паши каждое утро выезжала из дома в экипаже, запряженном волами. Три часа она проводила в бане, остальное время сидела в гостях, ела варенье из роз, пила шербет из гранатов, любовалась танцовщицами, насмехалась над своими подругами. Вернувшись домой, она целовала отца, ложилась и спала без сновидений. Прелесть-Очарование не читала, не думала, не вышивала, не музицировала. Все это она предоставляла делать своим служанкам.

Раз, когда паша собирал налоги, он велел отколотить по пяткам греческого райю, которому покровительствовала Англия. Побитый возмутился. Еще больше возмутился английский консул. Поднялся такой шум, что султан, боясь гнева Англии, решил избавиться от своего бывшего любимца. Султан приказал отвезти пашу на какой-нибудь уединенный морской берег и оставить его там умирать с голода.

К счастью Али, его судьей был старый, очень благоразумный паша. Он подумал, что султан когда-нибудь пожалеет о бывшем друге, и все образуется, надо только его спасти. Старик велел тайно привести к себе Али и его дочь, дал им одежду, рабов, несколько пиастров и объявил, что, если завтра их найдут в его пашалыке (области), они будут задушены или обезглавлены. Али поблагодарил пашу и через час уехал с караваном, направлявшимся в Сирию.

В Сирии, в городе Дамаске, Али оказался без средств, без друзей и родственников. Он умирал от голода и с отчаянием видел, что его дочь бледнеет и чахнет. Он не знал, что делать. Просить милостыню Али не решался, работать не умел.

Раз совсем голодный Али вышел из дому. Прелесть-Очарование сидела дома. Али бродил по улицам Дамаска и наконец увидел людей, которые, поставив на головы кувшины с маслом, переносили их из склада в магазин. У входа в магазин стоял приказчик и за каждый принесенный кувшин платил носильщику один пара. При виде маленькой медной монетки бывший паша так и задрожал. Он стал перед складом в вереницу носильщиков и, поднявшись на узкую лестницу, получил от смотрителя склада громадный кувшин, который с трудом мог держать на голове.

Приподняв плечи, наморщив лоб, Али медленно спускался с лестницы, но на третьей ступеньке почувствовал, что кувшин наклоняется вперед. Он откинулся, поскользнулся и скатился к подножию лестницы. Кувшин разбился вдребезги, и потоки масла облили Али. Когда он поднимался, приказчик схватил его за шиворот и закричал:

– Ах ты, неловкий! Сейчас же отдай мне 50 пиастров за твою глупость и убирайся. Если не знаешь ремесла, так и не суйся!

– Пятьдесят пиастров, – сказал Али с горькой улыбкой, – да ведь у меня нет ни одного пара.

– Если ты не можешь заплатить из кошелька, ты заплатишь мне своей кожей, – ответил приказчик.

По его знаку два силача схватили Али, повалили на землю, стянули его ноги веревками, и он получил пятьдесят ударов палкой по подошвам.

Али с трудом поднялся, кое-как завернул окровавленные ноги в лоскуты и потащился домой.

– Аллах велик, – шептал Али, – я должен терпеть то, что заставлял терпеть других. Но багдадские купцы были счастливее меня. Их друзья вносили за них деньги, я же умираю с голода, и никто не сжалится надо мной.

Он ошибся. Одна добрая женщина, случайно видевшая его несчастье, пожалела его. Она ему дала масла, чтобы он смазал свои раны, маленький мешок с мукой и несколько пригоршней чечевицы. В этот вечер Али в первый раз заснул, не беспокоясь о завтрашнем дне.

Сидя дома, он все думал, чем бы ему заняться, и наконец решил поступить к цирюльнику. Так и сделал.

Первые дни все шло хорошо. Хозяин приказывал ему носить воду, мыть лавку, вытряхивать циновки, приводить в порядок инструменты, подавать посетителям кофе и трубки. Али прекрасно исполнял все эти обязанности, потом взялся за бритье. Когда ему приходилось брить крестьян и он делал неловкое движение бритвой, они не замечали царапин.

Но раз, когда хозяина цирюльни не было дома, в лавку вошел важный господин. Это был шут дамаскского паши, маленький горбун с головой, как тыква, с длинными волосатыми руками, с бегающими глазами и с обезьяньими губами. Пока его череп покрывали клубами благоуханной пены, шут щипал нового брадобрея, смеялся над ним, показывал ему язык. Он два раза выбил у него из рук мыльницу и оба раза хохотал до упаду. Осторожный Али оставался серьезен. Он брил аккуратно, легко двигал бритвой, но вдруг горбун сделал такую отвратительную гримасу и закричал так громко, что испуганный цирюльник быстро отдернул руку и отрезал бритвой часть уха, к несчастью, не своего!

Шут бросился на Али, колотил его кулаками и старался задушить. В то же время он кричал, что его зарезали. Из уха горбуна хлестала кровь, и раненому пришлось позаботиться о себе. Али воспользовался удобной минутой и убежал.

Он спрятался в заброшенном погребе и поздней ночью вернулся домой. Решив, что оставаться в Дамаске нельзя, Али вместе с дочерью еще до зари были уже в горах. Три дня они шли не останавливаясь. Бедняги питались только винными ягодами, которые срывали с деревьев, и утоляли жажду водой, которую с трудом находили на дне высохших рвов.

Наконец их позвал к себе добрый крестьянин. После ужина он разговорился с Али и, узнав, что ему не на что жить, предложил бедняку поступить в пастухи. Пасти в горах штук двадцать коз и пятьдесят баранов – нетрудное ремесло, тем более что две большие собаки были хорошими помощниками. Бояться побоев было нечего, позволялось доить коз и овец, пить молоко, делать и есть сыр, а потому предложение понравилось Али. Вдобавок крестьянин позволил Прелести-Очарованию брать сколько угодно шерсти и прясть ее на платье для себя и своего отца.

На следующий же день Али и Прелесть-Очарование ушли в горы.

В полях бывший паша снова ничего не делал. Он целыми днями лежал на спине и смотрел на птиц, кружившихся в небе. Был доволен или по крайней мере не роптал на судьбу, а Прелесть-Очарование все надеялась, что их судьба переменится.

Больше года Али вел счастливую жизнь.

Раз Юсуп, сын дамаскского паши, охотился в тех местах. Преследуя раненую птицу, он отстал от товарищей и заблудился. Стараясь отыскать дорогу, он шел по течению ручья и вдруг увидел прелестную молодую девушку. Сидя на траве и опустив ноги в воду, она заплетала длинную косу. Юсуп вскрикнул. Прелесть-Очарование подняла глаза. Она увидела чужого человека, испугалась и убежала.

– Что это, – сказал Юсуп, – горный цветок лучше наших садовых роз? Эта девушка прелестнее наших султанш. Вот о какой жене мечтал я.

Он пошел по следам незнакомки и наконец увидел стадо Али. Прелесть-Очарование доила овец, Али же старался успокоить собак, лаявших на чужого. Юсуп сказал, что он заблудился и умирает от жажды. Прелесть-Очарование подала ему молоко в глиняной плошке. Он медленно пил, посматривая на отца и на дочь, потом спросил, куда нужно идти. Али вывел охотника на дорогу и вернулся обратно совсем смущенный. Незнакомец дал ему золотую монету. Значит, он был чиновником султана или пашой? А, судя по себе, Али думал, что паша мог делать только зло.

Вернувшись в Дамаск, Юсуп бросился на шею матери, сказал ей, что она хороша, как в пятнадцать лет, что она сияет, как полная луна, что она его единственный друг, целовал ее лицо и руки.

– Дитя мое, – с улыбкой заметила она, – я вижу, что ты хочешь мне что-то сказать. Я не знаю, так ли я красива, как ты уверяешь, но знаю, что у тебя нет и не будет лучшего друга, чем я.

Юсуп рассказал ей о встрече с красавицей и объявил, что завтра же хочет жениться на незнакомке.

– Потерпи немного, сын мой, – ответила ему мать, – нужно узнать, кто эта красавица, потом уговорить твоего отца согласиться на ваш брак.

Когда паша узнал все, он раскричался, рассердился и сказал, что никогда не согласится на безумный брак. Однако меньше чем через неделю паша, тронутый слезами жены, решил уступить.

– Хорошо, – сказал он, – пусть мой сын женится на пастушке. Он сам будет виноват в своей глупости. Но я хочу, чтобы при этой смешной свадьбе не было забыто ничто. Позовите моего шута. Именно он должен привезти сюда невесту Юсупа.

Через час горбун, сидя на осле, отправился в горы. Он сердился на Юсупа, так как путешествие было трудное.

Через три дня шут увидел Али, который лежал в тени дерева и больше занимался трубкой, чем овцами и козами. Шут подогнал осла и важно, как визирь, подъехал к пастуху.

– Эй ты, – сказал он, – ты заворожил сына паши, и он тебе делает честь: хочет жениться на твоей дочери. Принаряди девушку, я должен отвезти ее в Дамаск. Тебе же паша посылает кошелек и приказывает как можно скорее уехать отсюда.

Али бросил кошелек и, не поворачивая головы, спросил горбуна, что ему нужно.

– Грубое животное, – сказал шут, – разве ты не слышал? Сын паши хочет жениться на твоей дочери.

– А что делает сын паши? – спросил Али.

– Что он делает? – закричал шут и расхохотался. – Ах ты баран, разве ты не знаешь, что паша собирает налог с провинции и что из сорока овец, которых ты так плохо стережешь, четыре принадлежат ему по праву, а тридцать шесть он может взять, если ему того захочется.

– Я не говорю с тобой о паше, – спокойно возразил Али. – Да сохранит Аллах его превосходительство. Я спрашиваю, что делает его сын. Он оружейник?

– Нет, глупец.

– Кузнец?

– Нет, нет.

– Плотник?

– Да нет же.

– Колесник?

– Нет, нет. Он важный господин. Работают только простолюдины. Сын паши – благородное лицо, а это значит, что у него белые ручки и что он ничего не делает.

– Тогда я не выдам за него мою дочь, – серьезно сказал пастух. – Жить дорого, и я никогда не отдам дочь человеку, который не в силах прокормить свою жену. Но, может быть, сын паши хоть чем-то занимается? Не вышивальщик ли он?

– Нет, – пожимая плечами, ответил шут.

– Портной?

– Нет.

– Горшечник?

– Нет.

– Плетельщик?

– Нет.

– Значит, он цирюльник?

– Нет, – ответил покрасневший от досады шут. – Прекрати эти глупые шутки или я велю отколотить тебя. Да позови дочь, я тороплюсь.

– Моя дочь останется со мной, – ответил Али.

Он свистнул собак, и они улеглись у его ног, с рычанием показывая шуту громадные клыки. Горбун повернул осла и погрозил кулаком Али, который удерживал собак.

Шут вернулся в Дамаск. На его счастье, паша не рассердился.

– Право, – сказал он, – этот пастух еще безумнее моего сына. Но успокойся, Юсуп. Я пошлю в горы четырех всадников, они привезут девушку, что же касается отца…

Он провел рукой, точно срезая что-то мешающее ему.

По знаку матери Юсуп стал просить отца позволить ему самому закончить начатое дело. Он не хотел огорчать Прелесть-Очарование. Вскоре Юсуп сам отправился в горы.

Пастух принял сына паши очень почтительно и любезно. Он поблагодарил его за лестное предложение, но своего решения не изменил: Али не соглашался отдать дочь человеку, не знающему никакого ремесла.

Юсуп уехал печальный. Что делать? Вернуться в Дамаск и выслушать насмешки отца? Ни за что. Потерять Прелесть-Очарование? Лучше умереть!

Занятый печальными мыслями, Юсуп увидел, что лошадь, которой он совсем не правил, заблудилась и привезла его к опушке оливковой рощи. Вдали виднелась деревня, над ее крышами вился синий дымок, слышался лай собак, пение работников, шум наковальни.

– Не попробовать ли научиться ремеслу? – вдруг подумал Юсуп. Ему казалось, что дочь пастуха стоит всяких жертв. Он привязал лошадь к оливковому дереву, сбросил оружие, вышитую куртку и тюрбан. В первом же доме он пожаловался, что его ограбили бедуины, купил простое платье и стал переходить от одной двери к другой, прося принять его в ученики.

Юсуп был так красив, что все соглашались учить его, но ему не нравились условия: кузнец предлагал ему выучить его ремеслу в два года, горшечник – в год, каменщик – в шесть месяцев. Все это казалось ужасно долго сыну паши. Вдруг он услышал скрипучий голос, который закричал:

– Эй, сынок, если ты торопишься да вдобавок нечестолюбив, иди ко мне. Через неделю ты будешь в состоянии зарабатывать себе на хлеб.

Юсуп поднял голову. В нескольких шагах от него на скамейке, скрестив ноги, сидел маленький человечек. Это был плетельщик. Вокруг него лежали соломины и тростники, выкрашенные в различные цвета. Он ловко плел циновки, потом сшивал их, делал корзины, коврики, шляпы разных цветов и форм. Было приятно смотреть на него.

– Ты мой учитель, – сказал Юсуп. – Если ты выучишь меня в два дня, я тебе хорошо заплачу. Вот и задаток.

Говоря это, он бросил ему две золотые монеты.

Ученики ремесленников редко платят золотыми. Плетельщик скоро понял, что перед ним переодетый знатный человек, стал усердно учить его, и, так как у Юсупа не было недостатка ни в уме, ни в прилежании, он к вечеру узнал все тайны ремесла.

– Сын мой, – сказал плетельщик, – учение закончено. Видишь, солнце заходит, теперь все кончают работу и проходят мимо меня. Возьми вот эту циновку, сплетенную и сшитую тобой, и предложи ее кому-нибудь. Тебе, конечно, дадут за нее четыре пара.

Действительно, первый же покупатель предложил за циновку три пара. Юсуп запросил пять. Час торговались они, наконец сошлись на четырех. Покупатель стал медленно отсчитывать медные монетки, но Юсуп не взял денег, напротив, он дал золотую монету покупателю, десять золотых плетельщику и, схватив свою циновку, побежал из деревни. Он бежал, как сумасшедший. В оливковой роще возле лошади он расстелил циновку, лег на нее, завернулся в свой бурнус и заснул.

Когда на рассвете Али пригнал на пастбище стадо, то очень удивился, увидев Юсупа под своим деревом. Юсуп встал и, взяв циновку, произнес:

– Отец мой, ты сказал, чтобы я выучился какому-нибудь ремеслу. Я учился. Вот моя работа. Рассмотри ее.

– Недурно, – сказал Али, – плетение не очень ровно, но циновка сшита хорошо. Сколько можно заработать, делая каждый день такую циновку?

– Четыре пара, – сказал Юсуп, – а привыкнув, я буду делать по крайней мере по две циновки в день.

– Будем скромны, – сказал Али. – Четыре пара в день немного, но заработав четыре пара сегодня и четыре завтра, получишь уже восемь пара и т. д. Значит, с этим ремеслом можно прожить. Если бы я научился плетению, когда был пашой, мне не пришлось бы сделаться пастухом.

Юсуп удивился. Али рассказал ему свою историю.

В этот день пастух пригнал стадо домой раньше времени, так как Юсуп сам хотел поблагодарить крестьянина, который принял к себе Али и его дочь. Он дал ему кошелек, полный золота. Позвали Прелесть-Очарование и объявили ей волю отца. Она согласилась сделаться женой Юсупа.

В тот же день все трое тронулись в путь. Ехали быстро, и на закате следующего дня лошади принесли их в Дамаск.

Мать Юсупа приласкала его невесту. Она была счастлива, но не могла удержаться от удовольствия показать мужу, что она умнее его, и рассказала, кто был отец Прелести-Очарования.

– Клянусь Аллахом, – воскликнул паша, не желавший, чтобы его считали простаком, – я все это давно знал. Паша всегда все знает.

Он тотчас же прошел в свой кабинет и написал султану, прося его решить судьбу Али. Все султаны любят необыкновенные истории (это мы знаем из «Тысячи и одной ночи»), поэтому он отправил в Сирию корабль с приказанием привезти в Константинополь бывшего губернатора Багдада. Али в лохмотьях и с пастушьей палочкой в руках вошел в сераль. Когда он закончил свой рассказ, султан велел надеть ему почетное платье. Из пастуха он превратил его снова в пашу. Все восхваляли султана, но Али бросился к его ногам, говоря, что он боится вторично рассердить своего повелителя и просит позволить ему состариться в безвестности.

Смелость Али испугала собрание, но султан улыбнулся, согласился на его просьбу и только велел ему взять деньги.

Вернувшись в Дамаск, Али купил чудный сад, полный апельсиновых, лимонных, абрикосовых и сливовых деревьев и виноградных лоз, и стал с утра до ночи работать в нем.

Прелесть-Очарование вышла замуж за Юсупа, и у нее родились три сына. Их воспитывал старый Али. Всех научил садоводству и каждого какому-нибудь ремеслу. На стенах своего дома он велел высечь самые лучшие стихи из Корана и собственное изречение: «Работа – единственное сокровище, которое нельзя потерять. Приучи руки к труду – и ты никогда не будешь протягивать их за милостыней. Когда ты узнаешь, как трудно заработать один пара, ты будешь уважать чужое добро и чужой труд. Работа дает здоровье, мудрость и радость. Работа и скука никогда не жили под одной крышей».

Каменное сердце

На свете жил рыцарь, который хотел прославиться и сделаться первым в своей стране. Он часто говорил, что за богатство и власть готов на всякие жертвы. Тем не менее он был добр, справедлив и сострадателен, и его любили все, зависевшие от него. Между прочим, он милостиво поступил с одним бедным угольщиком, который со своей семьей жил в лесу. Бедняк не мог заплатить подати рыцарю, и управляющие хотели продать все его вещи и выгнать из леса.

Мария, дочь угольщика, решила пойти к рыцарю и попросить его сжалиться над отцом. Рыцарь ее выслушал и приказал своим управляющим не трогать угольщика и его семью. Кроме того, он ей дал денег и послал все необходимое ее больной матери.

Раз рыцарь поехал в лес на охоту. Он погнался за красивым оленем и заблудился. Стараясь выбраться из чащи, он попал в болото и чуть не утонул в вязкой трясине. Когда же ему удалось снова выбраться на твердую землю, он заметил огоньки, которые прыгали то взад, то вперед. Это были блуждающие огни. И вдруг они засмеялись и закричали:

– Ты чуть было не попал к нам в руки. Но мы не хотим твоей гибели. Напротив, мы сделаем тебя могучим и богатым, только за это отдай нам твое сердце. Вместо него мы вложим в твою грудь камень.

Они смеялись, дрожали, и целый дождь золотых червонцев сыпался кругом. Предложение огней показалось рыцарю заманчивым. Он согласился, тем более что блуждающие огни не сказали, что сделают ему больно. Они окружили его и стали дышать ему в лицо. У него закружилась голова, и он упал без памяти.

Когда рыцарь пришел в себя, он заметил, что все переменилось. Красота леса, сладкое пение птиц не радовали его больше, когда его лошадь споткнулась, он жестоко побил ее. На большой дороге он встретил крестьян, они кланялись ему, но он не благодарил их за приветствия и только окидывал сердитым взглядом.

И так было теперь всегда. Ничто больше не веселило рыцаря. Он разучился смеяться, но ничего не боялся, никогда ни о чем не заботился, не тревожился, никого не жалел, никому не выказывал сострадания. И немудрено: в его груди было холодное каменное сердце.

Он сделался жестоким господином для своих подданных. По его башне расхаживал сторож, который смотрел, не покажется ли нагруженная товарами повозка странствующих купцов, боязливо проезжавших мимо замка. Когда раздавался звук рожка сторожа, рыцарь вооружал своих воинов и оруженосцев и вскакивал на коня. Спрятавшись в засаде, он подстерегал подъезжавшие обозы и нападал на них. Он грабил и убивал, уводил богатых купцов в замок и в ожидании выкупа сажал их в подземные темницы.

Все товары, все сокровища присваивал себе этот разбойник. Впрочем, небольшую часть награбленного добра он отдавал своим людям. Узники его сидели в тюрьмах, питаясь хлебом и водой. Их отпускали на свободу только тогда, когда им удавалось заплатить большой выкуп.

Рыцарь сделался необыкновенно могуч и богат. Все его боялись, но считали самым дурным из дурных. Это его не смущало. Ему было все равно, что о нем думают люди. Однако и награбленные сокровища не радовали его. Теперь ничто не доставляло ему удовольствия. Он никого не любил, он никогда не улыбался, его сердце знало только жестокость. Многие стали несчастны из-за него, но сам он был несчастнее всех, так как каменное сердце давило ему грудь.

Все его ненавидели теперь. Только Мария продолжала любить рыцаря и не позабыла его благодеяний. Она очень печалилась, когда ей рассказывали о его жестокости, и, не переставая, молилась о нем, прося Небо опять сделать его таким же, каким он был прежде.

Раз она встретила его в лесу. Застенчиво и почтительно Мария отошла в сторону и низко поклонилась. Заметив в ее руках корзину, рыцарь спросил, что она несет.

– Только ягоды и грибы, которые я собрала в лесу, милостивый господин, – сказала она.

– Как ты посмела сделать это? – закричал он в ярости. – Все, что растет в лесу, – мое. Ты украла мои грибы и ягоды, и я тебя накажу за это.

Он вырвал корзинку из ее рук, разбросал грибы и ягоды, сбил девушку конем, обнажил меч и ударил им бедняжку. Может быть, он хотел ударить Марию только плашмя, но ранил ее. Кровь брызнула из тела девушки, и она без чувств упала на землю.

Рыцарь уехал, не думая о том, что будет с нею, и Мария пришла в себя только через несколько часов. Она с трудом поднялась. Кровь остановилась сама собой, но рана жестоко горела, и ей хотелось охладить ее. Невдалеке виднелась поляна, которая заканчивалась болотом, по ней бежал ручеек. Мария подошла к нему и наклонилась к его живительным струям. Ей говорили, что на этом месте появляются злые лесные духи в виде блуждающих огней, но у нее было чистое сердце, она полагалась на Бога и потому не боялась ничего.

Водой ручья девушка освежила рану, однако была так слаба, что не могла идти дальше, а легла в траву, надеясь отдохнуть. Мария заснула. Когда она открыла глаза, совсем стемнело. Только в стороне болота мерцал странный свет. Вскоре девушка заметила качающиеся огоньки, которые делались то гигантски большими, то совсем крошечными. Они подскакивали, точно танцевали, и их шептание и треск походили на насмешливый хохот.

Мария сидела неподвижно и слушала. Вот раздались тяжелые шаги, казалось, шел вооруженный человек. Через мгновение раздался голос, напомнивший ей голос рыцаря.

Он сказал блуждающим огням:

– Вы обманули меня. Я так несчастлив, что и жить больше не могу. Все сторонятся меня с тех пор, как в моей груди лежит каменное сердце, и я ничего не чувствую.

Блуждающие огни захохотали, зашипели, засвистели.

– Ведь мы же дали тебе власть, могущество и богатство, – сказали они, – а ты этого и хотел. Мы сдержали свое слово.

– Богатство и власть не дают мне счастья, – ответил рыцарь, – верните мне прежнее бьющееся, чувствующее сердце.

– Этого никогда не будет, – захохотали блуждающие огни. – Ты отдал его по собственной воле. Ты не можешь его получить обратно. Только если другое чистое сердце будет отдано нам, твое вернется к тебе в грудь. Но тот, кто захочет отдать нам сердце, умрет. А кто же ради тебя решится пожертвовать собой? Ведь ты стал ненавистен всем.

Рыцарь вздохнул и уже хотел уйти, когда к нему подошла Мария. То, что она услышала, и обрадовало, и взволновало ее. Значит, рыцарь не был так виноват, как это казалось. В несчастную минуту он заключил с огнями договор и сделался злым только потому, что ему вместо живого сердца дали каменное. Теперь он хотел освободиться от страшных чар, и девушка решила ему помочь и умереть за него.

Она уже не чувствовала себя слабой, решение придало ей силу и мужество. Она сказала:

– Я готова отдать мое сердце за сердце этого благородного господина.

– Но это будет стоить тебе жизни, – сказали огни.

– Я пожертвую жизнью, если только вы обещаете мне вернуть рыцарю его прежнее сердце.

Огни обещали ей это и прибавили:

– Мы даем тебе время на раздумье. Если ты не изменишь решения, приди в следующее полнолуние сюда же, и тогда мы сделаем то, что ты просишь.

Мария согласилась. Рыцарь слушал молча. Он даже не удивился, что девушка, с которой он обошелся так жестоко, хотела пожертвовать жизнью ради его спасения.

Время шло. Рана Марии зажила благодаря лечебным травам и мазям. Ее решение не поколебалось. Чтобы не огорчать родителей, она ничего не сказала им, и когда наступило полнолуние, пошла по лесной дороге. Возле болота она увидела блуждающие огни и рыцаря. Огни спросили ее, чего она хочет, и, услышав от нее прежний твердый ответ, приказали ей приготовиться к смерти.

До сих пор рыцарь стоял молча и неподвижно. Когда Мария так спокойно и твердо сказала «да», в душе у него что-то изменилось. Неужели после такого долгого времени его сердце проснулось? Оно снова начало боязливо биться. Когда же девушка окончательно приготовилась отдать свое сердце, в его груди послышались такие страшные удары, что казалось, она сейчас разорвется. Сердце рыцаря ожило.

Он бросился и закричал:

– Мария не должна страдать. Делайте со мной, что хотите, но ее я не отдам!

В эту минуту потухли блуждающие огни. Кругом стемнело. Мария дрожала, как осиновый лист, и тихонько плакала. Рыцарь успокоил ее и повел из леса, заботливо выбирая для нее дорогу. Ее смущало, что ее жертва не потребовалась, но рыцарь сказал, что одно ее желание уже спасло его, так как теперь в его груди билось живое, чувствующее сердце. Он снова сделался таким же добрым и кротким, каким был прежде. Вскоре рыцарь постарался загладить свою вину, и все опять полюбили его. Он был глубоко благодарен Марии, подарил ей золотое колечко и ввел ее в свой дом как жену. И они долго жили в мире, согласии и любви.

Конь рыцаря Рабогани

В густом лесу стоял могучий конь, на нем сидел рыцарь Бенде с темным и мрачным лицом. Всю жизнь он завидовал своему товарищу по оружию и по боям рыцарю Рабогани, который был счастлив, имел обширные земли, богатые пастбища, стада, озера и реки, полные рыбы, великолепный замок невдалеке от Граца и красавицу жену Ванду. У Бенде же не было ничего. Все свое имущество, правда небольшое, он давно истратил, проиграв в карты и кости. Ни одна девушка не соглашалась выйти за него замуж, так как он был безобразен, а в боях счастье не улыбалось ему. Он был соседом Рабогани, и удача, которая сопровождала все дела этого рыцаря, раздражала его. Теперь Бенде ждал… Мрачно было его лицо, и еще больший мрак переполнял его душу.

Когда Рабогани собрался ехать на охоту с веселой толпой друзей и слуг, Бенде пошел к старой-старой ведьме, жившей в горах, и спросил ее: «Как погубить ненавистного Рабогани? Как потушить зависть, которая пожирает меня?»

Старуха подала ему горсточку золы из очага и сказала:

– Когда ты будешь наедине с ненавистным тебе Рабогани, брось золу в морду его коня, а сам поезжай в сердце леса к трем дубам. Дальше сам поймешь, что делать.

Бенде поблагодарил старуху, отдал ей все свои деньги и стал ждать удобного случая.

Вот веселая толпа приятелей, слуг, доезжачих и ловчих Рабогани скрылась в темном лесу. Прекрасная Ванда стояла на высокой башне, долго смотрела вслед любимому мужу и махала ему на прощанье вышитым цветными шелками платком.

Бенде все время старался держаться поближе к Рабогани, и когда они отстали от других, вынул платок, в который был завернут пепел, и бросил мелкий серый порошок по ветру против головы коня и лица Рабогани. Как бешеный, конь взвился на дыбы и помчался в сторону, несмотря на все усилия ловкого всадника остановить его. С притворными восклицаниями сожаления Бенде объяснил другим охотникам, что конь Рабогани испугался спрятавшейся в корнях ехидны и ускакал, как безумный.

Весь день, весь вечер товарищи разыскивали Рабогани. В глухом лесу раздавались звуки рожков, призывные крики, а потом, когда стемнело и между деревьями потянулся седой туман, в чаще замелькали огни факелов.

Но между искавшими уже не было предателя Бенде. Он заехал в самую глубь леса, отыскал указанные колдуньей три дуба и остановился под их широкими ветвями. С дрожью в сердце ждал он, и вот наконец в темноте показалось темное пятно. Усталый и измученный вороной конь шел, тихо перебирая ногами и опустив голову, как сонный. Как сонный, сидел на нем и его храбрый всадник. Голова Рабогани низко свешивалась на грудь, рука еле держала поводья, глаза были полузакрыты.

Предатель Бенде, точно стрела, кинулся на Рабогани и поразил его в самое сердце отравленным кинжалом. Без слов, без стона рухнул на землю убитый. Конь, как бы проснувшись, взмахнул гривой и, как птица, исчез в лесу.

В замке плач и рыдания. Уже три дня горюет молодая Ванда. Ей принесли известие о том, что храбрый муж ее, рыцарь Рабогани, исчез и никто не мог найти в лесу даже его следов. Вместе с ним пропал и его конь.

Дни шли за днями, месяцы за месяцами, и не было у прекрасной Ванды более кроткого и покорного утешителя, чем рыцарь Бенде. Целыми днями сидел он возле нее, говорил с ней о погибшем Рабогани, называл себя его лучшим другом, вспоминал его слова, поступки и, наконец, вкрался к ней в доверие.

В одно светлое весеннее утро, когда птички весело чирикали в ветвях, а из зеленой травы выглядывали свежие полевые цветочки, рыцарь Бенде сказал молодой вдове:

– Прекрасная Ванда, трудно вам жить одной, без защитника, позвольте мне сделаться вашим охранителем, доставьте мне счастье быть вашим мужем.

Ванда ответила: «Нет».

Три дня рыцарь Бенде и все старые родственники и родственницы Ванды, которым за это время Бенде успел понравиться, уговаривали молодую женщину. На четвертый день она согласилась.

Стали готовиться к свадьбе. Целыми днями в замке толпились иностранные купцы, приносившие товары. В кухне в громадном очаге пылал огонь, на вертелах поджаривали громадные бычьи и бараньи туши, фазанов, уток, перепелов…

Наконец, красавица Ванда в белом атласном платье, прекрасная и бледная, пошла в сопровождении дам и нарядных гостей к церкви рода Рабогани, стоявшей не очень близко от дома. По желанию Бенде двери в церковь закрыли. Жених и невеста опустились на колени перед алтарем. Старый священник начал службу. Полились звуки органа. Все затихли. Вдруг раздались резкие удары в церковные врата, послышался крик и ропот поселян, собравшихся на паперти, чтобы посмотреть на свадебную процессию. Священник перестал читать молитву. Рыцарь Бенде побледнел.

– Продолжайте, отец мой, – прошептал жених. – Это ничего, какой-нибудь шалун-мальчишка бросил в дверь камень.

Только что патер раскрыл губы, как раздались еще более ужасные удары, обе двери широко распахнулись, и в церковь ворвался большой вороной конь с разметанной гривой и пламенными глазами.

– Конь Рабогани! – закричали многие, увидев его, и расступились. Не обращая ни на кого внимания, конь в несколько прыжков очутился подле Бенде, схватил его зубами за нарядную одежду и, вытащив из церкви, сбросил с паперти. Все это случилось так скоро, что никто из остолбеневших приглашенных не мог остановить рассерженное животное. Ванда, завидев коня, упала в обморок.

Понятно, свадебный обряд не мог быть совершен, тем более что, как только Бенде поднимался с земли, конь снова толкал его на помост. Больную Ванду отнесли в замок. Родственницы и служанки столпились вокруг ее ложа. Приглашенные перешептывались, сторонились Бенде и говорили, что дело нечисто. Никто не мог поймать коня. Он никому не давался, только когда подошел старый слуга Рабогани, он ласково положил ему голову на плечо, подогнул ноги, всем своим поведением показывая, что он просит старика сесть на него. Едва старый Андреас исполнил желание коня, как Фарбагос, любимый сокол рыцаря Рабогани, пропавший в тот же день, когда исчез и его хозяин, спустился с высоты и уселся на плечо верного слуги.

Все с изумлением смотрели на происходящее, но недолго пришлось им смотреть… Вороной конь помчался с быстротой молнии и скоро исчез в густом лесу.

Долго-долго скакал он, унося на своей спине верного Андреаса и охотничьего сокола Рабогани. В самую глубь леса, в самую чащу занес он их. Там Андреас увидел, что под тремя дубами лежит рыцарь, словно убитый вчера, а в его груди торчит кинжал предателя Бенде.

Заливаясь слезами, сошел старик с коня и припал губами к бескровным рукам своего доброго господина.

В эту минуту он услышал какой-то шум в ветвях, соколиный клекот и карканье. Андреас невольно поднял глаза и увидел, что Фарбагос давит когтями черного, как смоль, вороненка, в то же время зорко поглядывая по сторонам блестящими глазами. Остальные воронята, рассевшись по ветвям, жалобно каркали, раскрывая свои еще желтые рты. Послышался шорох, шелест крыльев. С дуба посыпались прошлогодние сухие листья. Громадный черный ворон с седоватым налетом на широких могучих крыльях опустился на дуб. Никогда в жизни не видывал Андреас таких больших и могучих птиц этой породы, вдобавок на голове ворона блестел золотой обруч. Старая птица посмотрела своими умными темными глазами на Андреаса и, сложив крылья, заговорила с ним человеческим голосом:

– Прикажи твоему соколу выпустить вороненка! Я царь воронов, уже прожил тысячу лет, знаю весь свет и видел все доброе, все злое, все тайное и все явное. Вели соколу отпустить моего внучонка, и я отблагодарю тебя за это.

– А не обманешь? – спросил Андреас.

– Не обману, вели только отпустить вороненка. Вот тебе порукой мой царский венец! – Он опустил голову, и в руки Андреаса упал золотой обруч тонкой работы.

Андреас велел Фарбагосу отпустить вороненка. Царь-ворон громко крикнул, и на его зов появились два ворона поменьше, но тоже очень большие и тоже с обручами на головах.

– Вороновы сыновья, – подумал Андреас.

На птичьем языке ворон сказал им что-то, и они улетели, один в правую, другой в левую сторону. Спустя час они вернулись. С трудом размахивая усталыми крыльями, вороны несли в лапках по склянке. Они спустились к Андреасу, положили склянки ему на колени и уселись на ветвях дуба.

– Сыновья мои летали далеко за море, на дивный остров Лазоревого Царства и принесли оттуда пузырьки с мертвой и живой водой. Брызни мертвой водой на его тело. Впрочем, я сам уже облил его этой водой, чтобы сохранить от тления, так как знал, что рано или поздно конь принесет тебя сюда. Тебе остается только смочить мертвой водой его волосы, ладони рук и подошвы ног, а потом опрыскать живой водой его глаза, губы и грудь над сердцем. Ну, я исполнил свое дело, теперь отдай мне венец, без которого я потеряю царскую власть.

Ворон слетел на землю и, когда Андреас надел на его черную, как бархат, большую голову царский венец, взвился над деревьями и исчез.

Андреас исполнил все, что сказал ворон, и едва последняя капля живой воды упала на сердце храброго рыцаря, Рабогани потянулся, зевнул, открыл глаза, увидел Андреаса и, улыбнувшись, сказал:

– Кажется, я заспался.

– Да, господин, и ты еще долго спал бы, если бы не твой верный конь.

И он рассказал ему все.

Рабогани сел на коня и в сопровождении слуги и сокола вернулся в свой замок.

Услышав, что Рабогани подъехал к подъемному мосту, предатель Бенде так испугался, что убежал за тридевять земель, и никто никогда больше не видал его. Радости Ванды не было границ. Они с мужем счастливо зажили в своем богатом замке, щедро наградили и одарили Андреаса. На коня никто больше не садился, только Рабогани изредка ездил на нем, чтобы доставить ему удовольствие. Его холили и лелеяли, кормили и ласкали. Соколу отвели самое лучшее помещение и позволили охотиться на каких угодно птиц.

Неведомый рай

Раз маленький Гаральд сидел на берегу океана и смотрел вдаль.

Перед тем он прочитал описание чудных южных стран, в которых виноград широко раскидывает свои листья, апельсиновые и лимонные деревья блестят под лучами солнца, горы покрыты цветами, а небо темно-голубого цвета.

– Ах, если бы я мог полюбоваться этими чудными странами, – прошептал Гаральд.

Вдруг он увидел, что по волнам океана движется что-то белое, приближаясь к берегу, и вскоре различил большого лебедя. Он подплыл и вышел на берег близ мальчика.

– По глазам твоим вижу, чего ты хочешь, – сказал лебедь. – Ты хочешь знать, откуда я приплыл.

– Да, да. Я тоскую по великолепным странам, лежащим там, на юге, – воскликнул Гаральд и попросил лебедя унести его в эти дивные места.

– Я не туда держу путь, – ответил лебедь, – но если хочешь, садись мне на спину, я покажу тебе рай, о котором я часто тосковал в миртовых рощах и пальмовых лесах.

– Да, я хотел бы посмотреть на него.

– Ну, летим.

Едва успел Гаральд усесться на спину лебедя, как большая птица высоко поднялась.

– Обними мою шею обеими руками и хорошенько смотри вокруг, я лечу низко, и ты можешь рассмотреть все во время нашего путешествия.

Гаральд увидел большие равнины, покрытые полями с волнующимися хлебами, леса с густыми буками, великолепные замки, окруженные парками, полными цветов.

Повсюду поднимались остроконечные крыши церквей. Там и сям на равнине виднелись сады и огороды.

Картина скоро переменилась. Начались горы. Лебедю пришлось подняться выше. У подножия утесов шумели темные сосновые леса. В глубине долин извивались серебристые ручьи, которые местами расширялись в маленькие озера, окруженные березами с бледной листвой.

– Что это за равнина? Она блестит, точно серебряная.

– Это озеро озер, – ответил лебедь.

В то время как они неслись над водой, Гаральд слышал величавый шум волн, омывающих остров, покрытый дубами.

Он видел опять громадные леса, чудные поля. Наконец, лебедь остановился на берегу озера, покрытого множеством мелких островков.

– Мы здесь проведем ночь, – сказала птица. – Но почему у тебя на глазах слезы?

– Я плачу от радости, – сказал Гаральд. – Меня восхищает красота всего, что я видел сегодня. Я никогда даже не мечтал о таких дивных местах.

– Завтра утром ты увидишь мой рай.

Они отдохнули на ложе из мха, и ночью Гаральду снилось, что он бродит в стране роз и апельсинов, но, так же как лебедь, вздыхает о рае с озерами, окруженными березами.

Проснулся он, когда солнце стояло высоко. Путешествие снова началось.

– Что это за странное место? – спросил Гаральд, указывая на высокие черные горы, между которыми виднелись зияющие пропасти.

– Это дело рук человеческих. Вот уже много веков человек берет отсюда, из глубины земли твердое железо и выковывает из него плуги, чтобы возделывать землю, оружие, чтобы защищать свою родину.

С этого места горы сделались еще выше, леса еще гуще.

Большие реки шумели в глубине долины, дикие водопады прыгали со скалы на скалу, и вдруг на темно-синем горизонте засветилось что-то белое, похожее на небо.

– Что это? Не стая ли лебедей? – спросил Гаральд.

– Нет, нет, это вершины высоких снежных гор.

Гаральд все смотрел и смотрел, и его сердце билось от нежности к этому раю. Он поцеловал и приласкал лебедя, который принес его в чудную страну.

Время быстро шло, и Гаральд заметил, что они путешествуют уже давно.

– Скоро ли настанет ночь?

– Да ночь уже настала.

– Как так? Ведь солнце светит.

– В моем раю летние ночи светлы.

Наконец, лебедь опустился на берег горного озера. Гаральд сел подле своего друга и сказал:

– Я хотел бы знать, как называется чудная страна, которую ты мне показал.

– Это твоя родина, мое дитя, это твоя Швеция. Я тоже родился здесь, и поэтому ее долины и горы мне нравятся больше, чем богатые страны юга. Теперь ты видел все ее красоты и должен полюбить ее.

– О, да, да, – вскрикнул Гаральд.

Он хотел прижать к сердцу все, что окружало его, он рвал цветы, целовал их и принялся быстро бегать, счастливый тем, что научился любить родину.

Глупый крестьянин и умная птица

Старый глуповатый крестьянин поймал в силки удивительно красивую птицу и с изумлением услышал, что она заговорила с ним человеческим голосом и попросила отпустить ее на волю.

– Ах, – сказал крестьянин Иоганн. – Раз ты умеешь так хорошо говорить, ты должна также понимать, что у меня тебе будет гораздо лучше, чем на свободе в лесу. Тебя посадят в красивую просторную клетку, будут вдоволь кормить и поить чистой ключевой водой. Не печалься же и не бейся больше.

– Ах, – ответила птица, – ведь я рождена, чтобы жить на свободе, в поле, в лесу и никогда не буду чувствовать себя хорошо в клетке.

– Ну, погоди, попробуй, – сказал Иоганн. Но бедная птица продолжала проситься на свободу.

– Неужели у тебя нет никакой жалости? – воскликнула она наконец.

– Я недостаточно богат, чтобы быть жалостливым, – со смехом сказал крестьянин. – Деньги для меня важнее всего, а я надеюсь получить за тебя несколько червонцев, ведь ты очень, очень красивая птица.

– Если так, я охотно заплачу тебе за мою свободу.

– Ого! А какой монетой будешь ты платить?

– Понятно, у меня нет с собой кошелька, но я могу дать тебе три совета, которые стоят многих червонцев.

– Какие же это советы? – спросил он.

– Отпусти меня, тогда я скажу, – проговорила птица. – Я не могу тебе доверять. Ты слишком хитер.

Иоганн не знал, что ему и думать, но так как птица продолжала уверять, что три ее совета замечательно ценны, он наконец ее выпустил.

Она весело взмахнула крыльями, поднялась на самую высокую ветку старого дерева и в восторге весело зачирикала.

– Ну, скорее! Я жду советов, которые ты обещала дать мне, – с нетерпением закричал крестьянин.

– Сейчас, сейчас, – сказала птица, глядя на него с высокой ветки. – Вот совет первый: не верь всему, что тебе говорят.

– Это я знал и раньше, – проворчал Иоганн.

– Так смотри, не забывай об этом впредь! Теперь второй: не слишком досадуй, когда теряешь что-нибудь, – произнесла птица, поглаживая клювом перья.

– И все? Надеюсь, последний совет будет получше этой старой, никому не нужной болтовни, – закричал рассерженный Иоганн.

– Конечно, конечно. Последнее вот что: держи крепко то, что у тебя есть.

– Когда я в следующий раз тебя поймаю, я тебе голову сверну, – закричал Иоганн, не помня себя от злобы.

– Но для этого тебе нужно меня поймать, – крикнула птица, распустила крылья, улетела в соседний лес и никогда больше не подлетала к сетям, силкам и ловушкам.

Хуан-Аррада

В давние времена, когда в Испании еще властвовали мусульмане-мавры, жил старый купец Аррада, у которого был сын, шестнадцатилетний Хуан. Купец рассылал по всей Испании свои товары, нагруженные на прекрасных сильных мулов, и его сын, молодой Хуан, нередко сам сопровождал вереницу вьючных животных.

Однажды, когда молодой Хуан и его слуги переправлялись на мулах через горы и стройные животные, покачивая длинными красными кистями на уздах и позвякивая серебряными колокольчиками, ловко ступали по каменным громадам, из ущелья показались разбойники. Заблестели кривые сабли, замелькали фески, чалмы и тюрбаны. Хуан понял, что это мавры. Его люди храбро бились, но разбойников было такое множество, что одни из проводников пали в бою, другие попали в плен. Разбойники захватили все товары, мулов с их уборами, Хуана и его оставшихся в живых слуг, которых и продали в рабство богатым маврам. Хуан был так красив, молод и силен, что его купили для самого гранадского калифа. Молодого человека отвели в калифский дворец. Там он работал в саду: окапывал деревья, чистил фонтаны, бившие струями кристально чистой воды, подвязывал дивные благоуханные цветы и вообще исполнял всякие садовые работы. Это было нетрудно, но тоска по родным, по дому и прежней жизни угнетала молодого человека. Днем он усердно работал, а по ночам часто плакал. Он вел себя так хорошо, работал так усердно, что по приказанию калифа ему предоставили почти полную свободу. Днем и ночью он мог бродить по калифскому саду и по дворам, только не смел выходить за стены, да этого и сделать было нельзя, потому что толстая ограда поднималась очень высоко, а все ворота охранялись стражниками.

Однажды в светлую лунную ночь Хуану не спалось. Как-то особенно ясно вспомнилась ему прежняя привольная жизнь у отца и до смерти захотелось на волю. Он встал с циновки и вышел из сарайчика, в котором жил вместе с остальными рабами, во двор. Луна светила ярко. Темные тени от кипарисов неподвижно лежали на плитах мощеного двора, посредине которого бил прекрасный фонтан, струи которого с журчанием падали в гранитный бассейн. Из одного двора Хуан переходил в другой, из другого в третий. Наконец, он присел у подножия большой черной башни, поднимавшейся над стеной, и глубоко задумался об отце и о том, как, вероятно, страдал этот несчастный старик, и горько-горько заплакал,

И вдруг откуда-то послышался голос:

– Хуан, Хуан!

Хуан огляделся. Кругом никого не было.

– Хуан, Хуан, – послышалось еще раз как бы снизу.

Молодой человек опустил глаза и у основания башни, над самыми плитами двора, увидел небольшое окошко, загороженное железной решеткой, и сухую морщинистую руку, схватившуюся за одну из ее перекладин. Хуан стал на колени и приник лицом к окну. В темноте подземелья белело что-то.

– Кто звал меня? – спросил Хуан Аррада.

– Это я, старый Диего-мудрец. Я долго жил у калифа, и милостиво глядели на меня очи моего властителя. Но не угодил я юной Сулейме, супруге моего господина, за то, что обличал ее в тщеславии, щегольстве и расточительности. Она уговорила калифа не слушать больше своего старого слугу, и он повелел бросить меня в подземную темницу и сковать мои руки, а пока их тяготят оковы, несвободен также и дух мой, и нет у меня силы с помощью знаний и мудрости открыть замки и запоры. Юный Хуан Аррада, сними оковы с моих рук, и тогда я освобожу и тебя, и себя и в награду дам тебе тот великий дар, который ты выберешь сам. Только знай, пока руки мои несвободны, малейший шум может призвать сюда стражников, и тогда тебе не миновать лютой казни! Если ты не побоишься подвергнуть жизнь опасности и освободить меня, ты тоже, может быть, будешь свободен. Если же стражники придут – ты погибнешь.

– Согласен, – сказал Аррада. – Что мне жизнь без свободы? Скажи, что нужно сделать.

– Возьми камень и постарайся разбить оковы на моих руках, сперва на левой, потом на правой.

Хуан отыскал возле водоема большой камень и снова вернулся к темнице. Бледная рука, тесно охваченная кольцом, просунулась сквозь решетку. Хуан ударил камнем по железному браслету. Боже, какой поднялся звон! Казалось, тысячи кузнецов изо всей силы били по наковальням. Никогда не думал Хуан, что от одного удара мог раздаться такой грохот. Он похолодел от страха, огляделся. Вокруг не было никого.

– Все равно, – подумал молодой человек, – раз я начал, нужно закончить.

Он второй раз ударил по браслету, и обруч распался. Левая рука старика освободилась. Старик подвигал пальцами, с удовольствием пошевелил кистью и, подав вторую руку Хуану, сказал:

– Теперь правую.

– Боже, какой страшный звон поднимется опять, – подумал Хуан и сильно ударил по железному обручу, но не послышалось ни звука. Казалось, камень упал на толстый слой ковров. Обруч рассыпался на множество кусков. Глаза старика заблестели. Он сложил руки ладонями вместе и, отставив большие пальцы, сделал ими какой-то таинственный знак. В ту же секунду решетки бесшумно выпали из камней, как зубы изо рта старой собаки, и окно выросло, превратившись в удобную дверь. Вскоре Диего-мудрец уже стоял рядом с Хуаном, и юноша невольно залюбовался его высокой фигурой и длинной белой бородой, падавшей ниже колен. Уверенно ступая, прошел он с молодым человеком через дворы и подвел его к боковым чугунным воротам. Сделав новый таинственный знак обеими руками, он прикоснулся к их тяжелым створкам. Без скрипа, тихонько отворились ворота, и мудрец с Хуаном прошли мимо крепко спавших стражников. На улицах спавшего города все было тихо, никто не остановил их. Вот они миновали сады и дворцы предместий и очутились в горах.

– Тут мы в безопасности, отец мой, – сказал Хуан. – Я устал, отдохнем.

– Иди, иди, – ответил старик, – днем выспишься, а теперь я должен показать тебе мой первый дар.

Пастбища и леса остались позади. Путники карабкались по утесам, наконец, старик сказал:

– Здесь!

Он ввел Хуана в глубокую темную пещеру, поднял руку, и пещера внезапно засияла. Изумленный Хуан увидел, что она украшена резными сводами и колоннами из топаза, берилла, аметиста и других прозрачных сверкающих камней. По углам грудами лежали отшлифованные бриллианты, сапфиры, изумруды, рубины, играя тысячами цветов под лучами света, лившегося на них неизвестно откуда, сверху, снизу, со всех сторон. Посредине стоял стол, покрытый затканной золотом и серебром бархатной скатертью, а на нем красовались золотые чеканные кубки невиданной красоты и серебряные кувшины, украшенные эмалью, осыпанные бирюзой и топазами. Но это еще было не все. Старик хлопнул в ладоши, и в глубине пещеры открылась длинная галерея, отделанная малахитом. По ней побежали крошечные черные мохнатые карлики, полумедвежата-полулюди, одетые в красные одежды и с громадными мешками на плечах. Сбрасывая мешки на пол перед Хуаном, они развертывали их и высыпали перед ним груды золотых и серебряных монет, чудные жемчужины, ожерелья, браслеты и другие украшения.

– Если захочешь, все это богатство будет твое, – сказал старик.

– Хочу, хочу, – подумал было Хуан, так как в эту минуту вспомнил, что не только себе принесет пользу богатством, но поможет и обедневшим товарищам, и другим беднякам. – Хочу, хо… – чуть было не выговорили его губы, но старик сказал:

– Погоди, Хуан, не торопись.

И он вывел его из пещеры.

Всходило розовое солнце… Поев ягод дикой ежевики, напившись свежей ключевой воды, Аррада лег на мягкий мох и заснул до вечера, так велел ему старик.

Когда он проснулся, на потемневшем синем небе уже загорались звездочки и из-за громад гор блестел край серебряной полной луны. И над Хуаном стоял Диего-мудрец и говорил ему:

– Пойдем, пойдем. Пора, пора.

Все выше и выше поднимались они, все круче и круче делалась тропинка. Камни сыпались из-под ног Хуана, подскакивая, скатывались в глубокие пропасти и с глухим шумом падали с утеса на утес. Кругом были одни голые скалы. Устал Хуан и тяжело дышал. Старик подвел его к высокой отвесной скале, гладкой, как отполированная стена.

– Куда привел меня старик? – подумал Хуан. – Дальше и дороги нет. Нет даже и тропинки.

Но старик высоко поднял руки над головой, развел ими в стороны, странно пошевеливая сухими длинными белыми пальцами, и вот в каменной стене открылась узкая дверь. Едва старик и Аррада успели пройти в нее, как она снова закрылась за ними, но Хуан и не взглянул назад. Он увидел чудную картину. Перед ним лежал великолепный, облитый солнечным сиянием город с дворцами, с садами. На его широких площадях били дивные фонтаны, стройные пальмы с широкими раскидистыми листьями, лапчатые аралии, мимозы с благоуханными желтыми цветами и другие красивые деревья окаймляли широкие улицы. В садах пели птицы, по улицам двигались стройные ряды конных и пеших воинов, а на холме, вдали, поднимался роскошный царский дворец с золоченой крышей. Вокруг толпились важные сановники, горожане в богатых одеждах, женщины с малютками на руках, простой народ, нищие. И все ждали кого-то, все робко и с почтением оглядывались кругом.

– Кого они ждут? – спросил Хуан.

– Тебя, – ответил Диего. – Если ты захочешь, ты станешь царем этой счастливой богатой страны. В твоих руках будет возможность делать твоих подданных счастливыми. Власть и могущество могут дать много пищи сердцу доброго человека.

– Сделай меня царем, – хотел крикнуть Аррада и шевельнул уже губами, но старик остановил его:

– Погоди, не торопись, – сказал мудрец. – Когда ты увидишь мой третий дар, ты сам рассудишь, который из них окажется для тебя привлекательнее остальных.

Говоря так, старик вывел его из чудесного города, снова раскрыл дверь в каменном утесе и, когда забрезжил свет, накормил дикой малиной и уложил спать.

С наступлением мрака Диего, как и накануне, разбудил Хуана и повел его с собой. Стояла неприветливая ночь, темные облака закрывали луну. Ветер свистел в камнях.

На этот раз старик вел Хуана не к вершинам гор, а к их подножью. По обрывистым склонам, по узким тропинкам, по скользким, влажным от тумана камням спускались они в сырые черные ущелья все ниже, ниже, так, что Хуану чудилось, будто они идут в глубь земли. Наконец они очутились на берегу ручья, который медленно, точно сонный, тек по узкой лощине. Утесы сближались, и вскоре их острия стали почти касаться друг друга. Образовался мрачный темный свод.

– Сейчас, – подумал Хуан, – сейчас чудесный старик покажет мне что-нибудь удивительное. Уж те два дара были хороши, хороши ослепительно, как же должен быть прекрасен этот последний, третий, если он приказывал мне дождаться его! И, точно в ответ на эту мысль, он услышал тихие, нерадостные звуки. Навстречу ему несся стон. Хуан сделал несколько шагов и остановился. Со всех сторон глядели на него страдающие глаза, отовсюду к нему тянулись исхудалые дрожащие руки. Глаза эти молили о помощи, руки искали опоры… По бледным щекам струились слезы. Воздух дрожал от рыданий, и в этом печальном хоре Хуан различал голоса детей, юношей, людей взрослых, стариков, старух… Сердце его сжималось от жалости, но он не знал, к кому броситься, кого попытаться утешить.

– Зачем привел ты меня в это ужасное место? – спросил Хуан. – Неужели в благодарность за услугу ты хочешь сделать меня господином царства слез и несчастья?

– Нет, – ответил старик, – я только хочу показать тебе действие того дара, который собираюсь тебе предложить.

С этими словами он надел на палец Хуана большой перстень с крупным камнем, из которого сверкали разные лучи: розовый, красный, голубой, лиловый, сиреневый, дымчатый, оранжевый, и прибавил: «Дотронься им до головы вот этого рыдающего мальчика».

Хуан исполнил приказание Диего, и на глазах малютки мгновенно высохли слезы, он улыбнулся. Хуан уже сам провел перстнем по дрожащей голове дряхлого старика, и вместо выражения отчаяния увидел на его лице отпечаток тихой грусти.

– Это, камень сердца, камень утешения. С ним ты будешь богаче любого богача, могущественнее самого сильного властителя. Никакие сокровища в мире не дадут тебе таких высоких наслаждений, никакой трон не даст такой силы над людьми, как этот камень ласки, камень доброго слова. При помощи его ты будешь придавать мужество впавшим в отчаяние, спасать людей, изнемогающих от горя…

Хуан опустился на колени перед Диего и сказал ему:

– Благодарю тебя, отец.

Диего вывел его из ущелья и велел лечь спать. Еще стояла ночь, и Хуан тотчас же заснул, а когда проснулся, уже светило яркое солнце. Аррада открыл глаза и с удивлением оглянулся. Он лежал на срезанных виноградных сухих ветках возле ворот отцовского дома, а на его руке играл и переливался в золотом перстне чудесный камень сердца.

Храбрый царский сын

Жил да был очень несправедливый султан по имени Гассан. Он воевал со всеми государями и отнимал у них земли. Завоевал он также государство султана Магомета, который после этого умер с горя.

Перед смертью Магомет призвал своего единственного сына Али и сказал ему:

– Милый мой сын, я могу оставить тебе только трех животных, которые служили мне верой и правдой: верблюда Ванку, собаку Иолдаша и сокола Мируса. Ты умен и храбр, может быть, тебе удастся снова завоевать то, что я потерял. Эти звери будут тебе служить, я же благословляю тебя, так как ты был добрым сыном и утешал меня в несчастье.

Сказав это, старый султан закрыл глаза и умер. Али похоронил отца. Через некоторое время он немного оправился от печали и стал раздумывать, что ему сделать, чтобы не умереть с голода. Ему оставалось только отдать своего верного верблюда в наем для перевозки тяжестей и самому ходить с ним погонщиком. Собаке и соколу Али решил позволить отыскать себе нового господина, он больше не мог их кормить, хотя ему было очень тяжело, очень грустно расставаться с ними.

Печально стояли они вчетвером, и вот умная собака Иолдаш сказала:

– Никогда не нужно падать духом. Расставаться тоже не следует. Мы трое будем верно служить тебе. Сделавшись погонщиком верблюда, ты не разживешься, лучше найди принцессу, которая принесет тебе в приданое новое царство.

Верблюд Ванка и сокол Мирус нашли совет собаки хорошим и согласились с Иолдашем. Али же грустно заметил:

– Где я найду принцессу? Да и захочет ли она сделаться моей женой? Кроме того, если она будет безобразна и зла, я сам не пожелаю жениться на ней.

Ванка и Мирус согласились с Али, но Иолдаш сказал:

– На свете живет красавица-принцесса Мелекзала. Султан Гассан отнял у нее царство, которое она наследовала от своего отца. Он увел ее к себе и держит в плену в своем главном городе. Она удивительно красива, и султан сам желал бы на ней жениться, но она не соглашается. Только добраться до Мелекзалы трудно, потому что Гассан расставил стражу по всем дорогам своего государства и всякого, кто попадается ему в руки, казнит.

– Я готов на все, чтобы освободить принцессу, – сказал Али, – только мне хотелось бы раньше узнать, согласна ли она сделаться моей женой.

Мирус предложил слетать к Мелекзале и принести ее ответ. Али написал принцессе письмо, в котором спрашивал, что она ответит на его предложение, и Мирус взвился в воздух. Долго не возвращался сокол, и остальные трое уже боялись, что с ним случилось какое-нибудь несчастье. Наконец, Мирус прилетел. Он исполнил трудное дело и передал принцессе письмо. Мелекзала расспросила сокола о принце и, узнав, что Али добр, умен и красив, обрадовалась и сказала, что она охотно обвенчается с ним, если только ему удастся освободить ее.

Принцесса также повесила Мирусу на шею медальон со своим портретом. Увидев ее милое лицо, принц горячо полюбил Мелекзалу.

Али отточил саблю и надел лучшую одежду. На оставшиеся у него деньги он купил пищу для себя и для своих животных, сел на верблюда и поехал. Иолдаш бежал за Ванкой, Мирус летел над головой принца.

Сначала их путь лежал через густой-густой темный лес, все боялись входить в него, потому что там жил страшный дракон, который убивал каждого встречного. У него были три головы, и как только одну отсекали, на ее месте вырастала новая, поэтому победить его было нельзя. Но Али отлично владел саблей и умел так быстро размахивать ею, что она казалась блестящим кругом. Ее клинок, сделанный из лучшей стали, был закален в самом сильном огне. Итак, принц не терял мужества.

Три дня путешествовали они по лесу и уже надеялись, что не встретят дракона, как вдруг раздалось сопение и фырканье. Страшное чудовище вышло из чащи. Три головы открыли ужасные пасти, и из них вырвалось ядовитое дыхание, перемешанное с огнем и пламенем. На ногах дракона виднелись страшные когти, а его длинное, покрытое чешуей тело завершал остроконечный хвост, которым он рассекал воздух.

С диким ревом дракон бросился на принца, но Али уже обнажил саблю и крутил ею вокруг себя. Чудовище не могло ничего сделать. В одно мгновение отлетела первая голова дракона, а вскоре и вторая. Иолдаш бросился на страшилище, сжал зубами одну его шею, и вся кровь вытекла из нее, а потому новая голова не могла вырасти. Ванка наступил коленями на вторую шею, Мирус же схватил обе отрубленные головы и бросил их в глубокую пропасть. С третьей головой, самой сильной из всех, принцу пришлось долго сражаться, но наконец он отрубил и ее, а вместе с нею и шею дракона. Новой голове уже негде было и вырасти. Убив дракона, Али смочил его кровью все свое тело и благодаря этому сделался неуязвимым.

Отправились дальше. Вскоре перед Али заблестело громадное озеро. Надо было переправиться через него, так как ехать по дорогам, которые охранялись солдатами султана Гассана, было опасно. В водах озера жил страшный водяной змей. Али знал это, но его храброе сердце не дрогнуло, и он стал готовиться к переправе.

На берегу лежали сухие стволы деревьев. Али связал их вместе и устроил из них плот. Вскоре он со своими верными слугами поплыл по синим волнам. Когда плот доплыл до середины озера, сокол, все время летевший над волнами, тревожно закричал. В эту минуту из пучины поднялся гигантский змей. Он высоко выпрямился, потом изогнул шею дугой, чтобы схватить принца, но Али не спускал с него глаз. В одно мгновение его сабля сверкнула в воздухе и разрубила тело змея на две части. Одна половина убитого чудовища утонула в волнах, другую Мирус схватил в клюв. Иолдаш быстро содрал с нее кожу, которая была очень тонка и нежна и могла служить плащом-невидимкой.

Али с удивлением смотрел на собаку, но умный Иолдаш объяснил ему, что это волшебная кожа, которая делает невидимкой всякого, кто наденет ее. Он показал ее действие, сам надев шкуру змея. Иолдаш мгновенно исчез и сделался снова видимым, только когда сбросил с себя этот покров. Принц взял кожу и спрятал ее.

Поплыли дальше. Вскоре плот должен был пристать к лесистому берегу, но вдруг показалось страшное пламя и навстречу путникам хлынул удушливый дым, затруднявший дыхание. Сухие деревья, лежавшие на этом берегу, пылали, а над ними летала фигура в огненно-красных одеждах и с угрозой протягивала руки.

Верные животные потеряли мужество и советовали Али бежать раньше, чем дух огня настигнет его, но Али не хотел отступать. Обходной дороги не было, поэтому он решил пробежать через пламя. Он накинул на себя змеиную кожу и почувствовал, что она предохраняет его от жара. После этого он бросился на духа огня и стал с ним бороться. Во время борьбы Али схватил венец, сверкавший на голове демона, и едва дотронулся до него, как дух упал и пламя потухло. На берегу осталась только кучка пепла. Теперь Али со своими зверями мог спокойно идти дальше. Венец остался у него в руках. Посредине золотого обруча блестел великолепный карбункул, и все, на что падали его лучи, мгновенно таяло. Ни один замок, ни один засов не мог устоять против него. Иолдаш, который отлично знал все, касавшееся волшебства, сказал об этом своему хозяину.

Они покинули лес и вышли на дорогу. Вскоре им встретился целый полк солдат. Предводитель велел принцу остановиться и сказал ему, что он пленник, так как никто не смеет входить в государство Гассана. Султану докладывали о каждом появившемся, и он часто казнил своих пленников.

Али сделал вид, что подчиняется, и предводитель, которому очень понравился молодой человек, позволил ему без цепей ехать на верблюде рядом с ним. Они спокойно разговаривали, но Али неожиданно набросил на себя и на верблюда змеиную кожу и исчез. Правда, солдаты стали стрелять ему вслед, да ведь его нельзя было ранить! Верблюд с необыкновенной быстротой перебирал своими длинными ногами и несся к главному городу султана. Иолдаш, высунув язык, с большим трудом поспевал за ним, Мирус летел впереди и показывал дорогу.

Возле городской стены принц сошел с верблюда и на время простился со своими верными друзьями. Он хотел остаться один. Городские ворота были замкнуты на замок и на засов, но лучи карбункула растопили то и другое, и Али, закутанный в змеиную кожу, двинулся к замку. Принц-невидимка миновал стражников, и ни одна дверь не помешала Али идти, куда ему вздумается. Он переходил из зала в зал и наконец очутился в спальне султана, который лежал на своем ложе и спал.

Принц Али сбросил с себя кожу змея и вынул саблю из ножен. Он стоял неподвижно, пока султан не проснулся. Увидев Али, Гассан страшно испугался и хотел схватиться за шнурок звонка, но Али быстро перерезал его и сказал:

– То же будет и с твоей шеей, султан, если ты вздумаешь кричать или если не исполнишь то, чего я потребую. Ты человек злой и заслуживаешь смерти. Но я тебя помилую, если ты отдашь мне и принцессе Мелекзале наши государства. Поклянись в том бородой пророка.

Сначала султан колебался, но наконец согласился, так как увидел, что Али не шутит. С пеной ярости у рта подписал он договор. Потом Али связал Гассану руки и ноги, чтобы он не мог шевелиться, и заткнул ему рот платком, чтобы он не мог кричать. Наконец он закрыл дверь спальни на ключ и ключ взял с собой.

Сокол подробно описал принцу башню, в которой томилась принцесса, и Али в змеиной шкуре прошел к тюрьме Мелекзалы, открыл карбункулом все двери и внезапно очутился перед красавицей, которая сидела у окна. Понятно, Али сбросил с себя змеиную кожу, и она радостно приветствовала его как своего освободителя и будущего мужа.

Али накинул и на нее кожу змея, они сделались невидимками и спокойно вышли из города. У городской стены принц и Мелекзала сели на верного верблюда, и он быстро понес их обратно. Иолдаш и Мирус не отставали от Ванки. Подданные отца Али с большой радостью встретили принца и Мелекзалу. Али занял трон. Свадьбу отпраздновали великолепно, и Али со своей женой Мелекзалой жили долго и счастливо. Добрые умные животные жили вместе с ними.

Маленький паша

В бедном квартале Каира жили несчастные люди: калека-отец, слабая мать, их крошечная дочка Фатьма и сын, семилетний Мамуд. Этот мальчик был единственным работником в семье. Каждое утро он брал своего верблюда и вел его на заработок. Было странно видеть громадное неуклюжее животное, которое слушалось маленького мальчика. Мамуд всегда знал, куда ему надо идти. То он возил камни из каменоломни к строящемуся зданию, то убирал опилки с лесного двора, то доставлял в магазины сахарный тростник с плантации или еще какие-нибудь товары. Иногда он возил кататься целые семьи, усевшиеся на его верблюда в корзинах, сплетенных из пальмовых веревок. Словом, Мамуд не отказывался ни от какого дела, чтобы только заработать деньги.

В Египте есть только одногорбые верблюды, поэтому их всех следовало бы называть дромадерами, но их две породы. Одних египтяне зовут джамели, других – хаджимы. Джамели высоки, замечательно сильны, ходят тяжелой поступью и используются для перевозки тяжестей. Хаджимы не так массивны, очень ловки, изумительно быстры. Арабы зовут их хаджимами, потому что на них обычно ездят пилигримы или хаджи.

У Мамуда был джамель.

Однажды, несмотря на все старания бедного мальчика, он не нашел работы. Ему было очень грустно, и он отправился на край города в надежде встретить там кого-нибудь, кто бы его нанял.

Вдруг он услышал крик:

– Эй, уалед (погонщик), иди сюда.

Мамуд обернулся и увидел громадного негра в расшитом платье. Негр повторил:

– Эй, уалед, сюда!

Негр привел Мамуда в богатый пригород. Они остановились перед высокой садовой оградой с широкими воротами. Когда они открылись, мальчик увидел нарядный дом, перед которым расстилался зеленый луг, украшенный двумя высокими фонтанами.

– Входи, – сказал ему негр.

– Хорошо, – ответил Мамуд, – но…

И он указал на своего четвероногого громадного спутника.

– Пусть входит также он. Он – главное.

Верблюд зашагал за своим маленьким хозяином. Ворота затворились.

Мамуду казалось, что он видит какой-то волшебный дворец, но это был просто загородный дом Риза-паши. Самым странным могло бы показаться, что в великолепный сад ввели скромного погонщика с его верблюдом, однако это было сделано по приказанию капризного ребенка.

У Риза был восьмилетний сын Ибрагим, мальчик испорченный и избалованный. Вероятно, его можно было бы исправить строгостью, но отец, который по делам службы часто уезжал из Каира, поручил воспитывать его матери мальчика, бабушке и теткам.

Они донельзя баловали Ибрагима и со смехом называли маленьким пашой. Слуги же и невольники со страхом повторяли прозвище, так как маленький паша был довольно жестокий и за малейшую провинность больно наказывал невольников.

Как большая часть детей знатных египтян, Ибрагим отлично ездил верхом на статных и красивых конях, носясь безумно быстро по дорогам, обсаженным великолепными пальмами.

Потом он полюбил дромадеров-хаджимов и несколько недель только и делал, что катался на них по долинам. Вскоре и хаджимы надоели Ибрагиму. Теперь красивые ослы быстрой и мягкой рысью носили его на своих спинах, покрытых красными чепраками, вышитыми золотом. Позже он стал ездить только в экипажах и сам правил лошадьми, украшенными ожерельями из бубенчиков, или стройными мулами в уздах, увешанных красными шелковыми кистями.

Наконец, все животные, на которых катаются богатые восточные люди, надоели ему. Он мечтал о единорогах, о сказочных крылатых конях и т. д. и не хотел даже смотреть на лошадей, ослов, дромадеров и мулов, которые стояли в его конюшнях.

В этот день, сидя на террасе, он печально смотрел в зеленую чащу своего чудного сада, мысленно называя себя самым несчастным мальчиком на свете. Вдруг он заметил Мамуда с его тяжелым джамелем, и в капризной головке маленького паши мелькнула странная мысль. Он захлопал в ладоши. На его зов пришел невольник.

– Ахмед, – сказал Ибрагим, – ты видишь этого джамеля?

Негр поднес руку к груди.

– Я хочу покататься на нем. Вели уаледу тотчас же привести его сюда.

– Хорошо, господин. – Невольник ушел.

Как только Мамуд ввел верблюда, Ибрагим сбежал с террасы. Не обращая внимания на погонщика, он подошел к животному и два раза ударил его палочкой по коленям.

Верблюд по привычке подогнул ноги, и маленький паша уселся на его спину. Тогда джамель поднялся и зашагал. Сначала все шло хорошо. Ибрагиму нравилось качаться на верблюде и смотреть, как его длинные ноги тяжело ступают по аллеям. За джамелем шла толпа слуг, готовых исполнить любое желание своего господина. На балконе дворца появились две дамы – мать и тетка Ибрагима. Они смеялись до слез, видя новую затею маленького паши. Мамуд вел верблюда. Но вскоре Ибрагиму надоело ехать медленно, и он приказал поторопить тяжелого джамеля. Мамуд ударил верблюда, тот побежал, не особенно быстро, но сильно подкидывая Ибрагима, который взлетал высоко и всякий раз падал на ковровый чепрак.

Сперва маленький паша смеялся и старался поднять джамеля в галоп, думая, что это будет спокойнее, кроме того, ему хотелось ехать быстро. К несчастью, верблюд Мамуда не мог быстро бегать. Он стал только подскакивать повыше, остальное же было не в его силах.