Самые прекрасные и важные вещи зачастую даются нам ценой самых тяжелых усилий. В авиации есть такое понятие, как линия Кáрмана – условная граница между атмосферой Земли и космосом. Она проходит на высоте сто километров над уровнем моря. Сто километров – это много или мало? Всего 566 астронавтов за всю историю космонавтики побывали в космосе.
А сто тысяч километров – много это или мало? Такое расстояние мне необходимо преодолеть за двести восемьдесят дней, пройдя более сорока стран и все шесть континентов. И все это без единого авиаперелета, чтобы ни на мгновение не потерять контакт с поверхностью планеты.
У каждого своя линия Кáрмана. Не имеет значения, сколько километров нужно преодолеть – сто или сто тысяч, – иногда такое расстояние кажется невозможным. Но если вы не мыслите жизни без дела, которым занимаетесь, без людей, которые рядом, если вам безумно тяжело и одновременно чертовски интересно, вы двигаетесь в правильном направлении.
И не важно, в какой стране вы родились, какие у вас образование и достаток. Из любой точки нашей планеты до линии, где начинается космос, – всего 100 км. Правил нет. Границ у мечты нет. Желать большего. Мечтать о невозможном. Только с таким топливом можно однажды полететь к звездам.
Трудно сказать, догадывался ли я раньше, куда меня приведет моя же детская мечта. Куда приведет этот непрерывный путь вокруг Земли. Сейчас кажется, что это знание тлело глубоко внутри задолго до кругосветного путешествия, задолго до черного ретрита, даже до основания One Life. Возможно, оно жило во мне с самого рождения. Но только преодолев десятки границ, физических и ментальных, пересказанное сотнями встреченных мной людей на свой лад, – знание разгорелось на полную и навсегда поселилось в сердце.
Эта история не обо мне и даже не о кругосветном путешествии, а о мире, открытом для всех, кто слушает свою душу.
Первый день. Первый шаг Большого Круга вокруг света.
Прежде всего, спасибо Друзьям, кто устроил сюрприз на рассвете и приехал проводить. Ценю и люблю сильно вас.
Утро было волшебным.
Затем первые 10 часов нон-стопа дороги и съемок.
Сегодня же я впервые за многие годы вырубился, как только прилег хоть куда-то. Прямо в одежде, в обуви, разговаривая по телефону с любимой @marinayahont, – просто мгновенно отключился. Я вспомнил этот ритм, уже позабытый в вязкой рафинированной зоне комфорта крайних лет.
Очнулся через час. Вышел на улицу, вдохнул свежего воздуха Карпат – и снова пришли силы. Завтра буду покидать родную страну старта Украину, и затем в течение года – держать путь строго на запад вокруг всей Земли.
Спасибо всем за поддержку.
Все только начинается!
Украина на старте путешествия побаловала роскошным бабьим летом. Первый отрезок пути, от Украины до Европы, я решил преодолеть на своем авто. Оставляя за спиной первые сотни километров, вовсю наслаждался красотой природы и ее раннеосенним окрасом.
Эти краски осени, на которые часто не обращаешь внимания в большом городе, здесь разыгрались на полную катушку! Когда леса, словно в финальном теплом рывке, одевают свои кроны в палитру глубоких красок. От зеленого до желтого и красного с бордовым. И вся эта пышная кульминация цвета контрастирует с ясным голубым небом.
Живописные долины и луга, покатые горы, огненно-рыжие в свете закатного солнца, удивительный замок, который мы совершенно случайно встретили на пути. За столько лет жизни в Украине я чуть ли не впервые упивался каждой минутой пребывания здесь, вдыхал родной воздух полной грудью и не мог надышаться.
Да, порой нужно сделать шаг в сторону, чтобы заметить красоту, что всегда рядом.
Стоя в очереди на венгерской границе, я просматривал отснятый в Карпатах материал и вспоминал события минувших суток. Крайний вечер, проведенный дома, выдался тихим и душевным. Я подвел итоги всех дел, попрощался с семьей и с друзьями и долго говорил со своей любимой, Марусей, и обнимал, пока не вырубился от усталости и счастья. Она дала мне самое главное – поддержку в этой авантюре со многими неизвестными. И теперь я покидал Украину со спокойным сердцем, наполненный лишь предвкушением большого пути.
Но уже на первой границе мои высокие порывы столкнулись с бюрократической реальностью лоб в лоб. Сыр-бор начался из-за того, что полтора месяца назад французский пограничник при моем вылете забыл поставить в паспорт штамп выезда. И теперь начальник погранзаставы – сутулый венгр с жиденькими усиками и сердитым взглядом – был одержим мыслью, что я нелегально покинул тогда территорию Европейского Союза.
Дотошный до скрежета зубов, он с самого раннего утра был озлоблен напором иммигрантов, которые каждый божий день пытаются прорваться через их контрольный пункт. И потому решил выместить всю злобу на украинцах, лично на мне и моих спутниках. Был рад докопаться до чего угодно и ничего не хотел слышать. Ты ему аргументы – он тебе: «Нем мегенгедет»[6]. Хоть кол ему на башке теши.
Мои видеооператоры Адам и Вова ждали в машине. Ругались, наверное, как и всю дорогу до этого, мерялись камерами. Адам – голландец турецкого происхождения. Слегка полноват, но с достаточно смазливой физиономией, что позволяло рассчитывать на успех у его многочисленных дам. Дабы сглаживать острые углы, его нужно было регулярно припудривать комплиментами, как рахат-лукум. Естественно, хвалить надлежало не его лощеную шевелюру, а талант видеооператора.
Адам действительно буквально смотрел на мир через объектив камеры и отрывался от нее, лишь когда в поле зрения появлялась какая-нибудь красотка. Наличие жены и четырех детей ничуть не мешало ему одаривать своим вниманием все движущиеся привлекательные «объекты» женского пола. К слову, это было еще одним камнем преткновения между ним и Вовой – типичным жителем Западной Украины – и внешне, и ментально.
Вова – светловолосый и голубоглазый, с упрямой линией рта и челюсти и таким же упрямым характером. Такой себе «парубок моторный», честный, прямолинейный и скупой на похвалу. Но, как всякий режиссер, хотел, чтобы его работу замечали, и частенько перетягивал одеяло на себя. Более противоположных людей, чем Адам и Вова, трудно себе представить. Само собой, без меня они оба никуда не могли двинуться и, бедолаги, были вынуждены терпеть друг друга в замкнутом пространстве автомобиля и проекта фильма о кругосветке. С такой разношерстной командой мне и предстояло пройти первый месяц пути, научившись за это время самостоятельно управляться со съемками.
Я же, даже толком не начав свое большое приключение, сидел на границе в душной комнатушке без окон, полной потных иммигрантов и депортированных людей. Большинство по виду – «заробитчане», ехавшие с надеждой заработать немного денег для семьи. Но были там и просто туристы, путешественники – такие же, как я, у которых обнаружилась какая-то проблема с визой или паспортом. Все они пребывали в растерянности и смятении, их взгляды блуждали по лицам друг друга, словно искали поддержки и сочувствия. Говорят, как встретишь Новый год, так его и проведешь. Может, с путешествиями та же история? Я надеялся, что нет. Вот вам и Старт Европы, блин!
– Я здесь уже четыре часа кукую, – пожаловался непонятно кому рослый мужик справа от меня. – Уже проще вернуться обратно в Украину, но хрен им. У меня все документы на руках, все равно пропустят.
Вот и я подумал: «Хрен им!» Когда начальник погранзаставы в очередной раз просунул голову в дверной проем, чтобы вызвать одного из нас, я рванул с места и нагло завладел его вниманием.
– На каком основании вы меня задерживаете? – обратился на английском. Он сколько угодно мог делать вид «моя твоя не понимать», но не дождется от меня подыгрывания. Практически ткнул ему под нос обратные билеты Ницца – Киев как доказательство, что территорию ЕС покинул вовремя и легально. Казалось бы, возразить на это нечего, но пограничник даже на них не посмотрел.
Говорить по-английски он по-прежнему отказывался, хотя язык определенно знал. Пялился на меня исподлобья, насупился и упер руки в боки, словно я тут балрог, а он Гэндальф: «Ты не пройдешь!»
– Нем мегенгедет, – как заевшая пластинка повторял венгр. Давил сытую чиновничью улыбку в предвкушении уговоров. «Кругосветка, говоришь, впереди? Ну-ка, пляши передо мной! Посмотрим, как ты намерен это разрулить».
Есть такие люди, которые любят конфликт, провоцируют его и смотрят на реакцию собеседника. В такой момент главное – не поддаться, переломить ситуацию внутренней силой. Как в деревне: едешь на велосипеде мимо дворов, и за тобой увязывается мелкая собачонка. Тявкает, надрывается изо всех сил, семенит своими тонкими лапками, чуть ли не под колеса бросается – лишь бы показать, кто здесь важный, кто здесь хозяин. А проезжаешь мимо следующего двора, и там лежит возле ворот большая овчарка. Только глаз лениво приоткроет, провожая взглядом, и дремлет спокойно дальше. Она знает, что в случае чего сила за ней.
Но стоит оторвать ногу от педали и «замахнуться» на мелкую собачонку, как тявканье превращается в пугливый визг. После очередного игнора моих аргументов я резко приблизился к начальнику погранзаставы. Приблизился – в буквальном смысле слова. Так, что даже рассмотрел черные волосики, торчащие из ноздрей его острого носа. От стража порядка мощно несло растворимым кофе и дешевым табаком.
– Если я решился на то, чтобы пройти весь мир, то твоя бюрократия меня не остановит! – громко отчеканил слова, так, что они будто отлетали от стен. – Ты меня понял?
Неожиданно стало очень тихо. Иммигранты в комнатушке прекратили шептаться и уставились на нас удивленными взглядами. Вот так шоу! Я не эксперт в английском, у меня не идеально чистое произношение. Но это была та ситуация, где сами слова не имеют веса. Есть только посыл, энергия, которую ты направляешь на собеседника, – нога, в замахе оторванная тобой от велосипедной педали. В нем весь смысл. И страх, мелькнувший в глазах собачонки.
Пауза. Тишина. Я все так же стоял некомфортно близко к пограничнику, возвышался над ним как скала. В глаза будто песка насыпали – то ли я их так грозно выпучил, то ли давно не моргал. Страшно хотелось почесать их рукой, но я сдержался – игра в гляделки еще не окончена.
– Переводчик! – после долгих секунд полного оцепенения рявкнул начальник погранзаставы, переводя злой взгляд c меня на дверь, где растерянно томился какой-то украинец. Не спросив разрешения, я развернулся и вышел из «депортационной» комнаты в коридор. Чуть не нос к носу столкнувшись с Адамом, который, очевидно, устал от общества нашего западноукраинского друга и решил выяснить обстановку из первых уст.
На его нежном лице отображалась комичная смесь страдания и стоического терпения. Если бы в Турции были херувимы, они бы выглядели как Адам. Он привычным жестом прочесал пятерней густую набриолиненную шевелюру, как заправский соблазнитель, и, завидев меня, накинулся с расспросами: «Почему? Сколько ждать? Когда пропустят?»… Ответить я даже не успел.
В коридор вышел «переводчик» и скользкими руками протянул мои паспорта:
– Начальник аннулировал штамп въезда в Венгрию и поставил штамп во второй ваш паспорт.
Я взял документы, просмотрел сначала свой «невезучий» паспорт с отсутствующим штампом о выезде из Ниццы, а теперь еще и с аннулированным штампом въезда. Проверил второй паспорт – там венгерский штамп.
– Это все? Мы можем ехать дальше? – раздраженно поинтересовался Адам у «переводчика», пока я рассматривал документы.
– Да-да, конечно.
Начальник погранзаставы так больше и не появился «попрощаться». Мы с Адамом прошли на выход, и только в самых дверях я остановился, не сдержавшись:
– Суки.
Путь был свободен. Теперь наконец на Будапешт.
Атмосфера в салоне нашего раскрашенного авто ненадолго изменилась: вместо того чтобы, по обыкновению, спорить друг с другом, Адам и Вова единодушно поносили погранцов. Шлагбаумы поднялись, и мы победоносно въехали на территорию Венгрии.
– Вова, ну ты там заснял немного этого треша? – спросил я у Вовы, чем, видимо, нарушил их хрупкое перемирие.
Херувимское лицо Адама тут же всплыло в проеме между передними сиденьями.
– Вообще-то Валадымыр был в машине, но я поймал все лучшие кадры, – вклинился он, бросая на своего коллегу быстрый взгляд. «Валадымыр» с турецким акцентом прозвучало очень пикантно, по-восточному. Боковым зрением я наблюдал, как между ними происходит короткая немая сцена.
Вова в словесную перепалку решил не вступать, но воспользоваться преимуществом сидящего впереди и первым продемонстрировал мне свои кадры. Он замер с протянутой камерой, словно отличник с дневником, ждущий одобрения. «Супер работа!» – чуть не сорвалось с языка. Опасливо покосился на недовольную физиономию Адама, нависшую над моим плечом, и просто непроизвольно крякнул.
Пытаясь избавиться от бдительных глаз турецкого ревизора, Вова передал назад какие-то бумаги из бардачка и попросил Адама сложить их во внешний отсек рюкзака.
– Что это? – полюбопытствовал тот, ни слова не понимавший по-украински.
– Ответ казаков османскому султану, – ляпнул я, не подумав. Вова взорвался хохотом. Адам, недовольный тем, что не понял шутку, пробормотал что-то на турецком и принялся небрежно запихивать бумаги в рюкзак.
Как бы хорошо ты ни ладил с людьми, а человеческий фактор – это то, что не поддается никакому прогнозированию. Пару месяцев назад мои мысли витали вокруг стремящихся к небу куполов Саграда Фамилия, простирались вдоль линии тихоокеанского побережья и стучались в окна эквадорских фавел. Я мечтал о чудесных местах, в которых нам посчастливится побывать, о ракурсах, о головокружительных панорамах, отснятых с высоты птичьего полета. Думал об общей цели, о профессионализме операторской работы, о выпусках «Большого Круга», которые должны получиться офигенными! Но все-таки не зря говорят, что путь важнее пункта назначения, а процесс важнее результата.
Захваченный высокими идеями, я совершенно забыл о том, что нам предстоит проводить вместе время 24/7 – и при этом работать. А Адам и Вова – это люди из разных миров. Они, как Рак и Щука, постоянно тянут повозку то назад, то в воду. И как ни горько признавать, но я в этой истории – Лебедь, рвущийся в облака.
Между тем Адам наклонился чуть ли не к самому экрану Вовиной камеры и приподнял очки, чтобы рассмотреть материал поближе.
– Мы не сможем пустить это в эфир, потому что половину происходящего скрывает твое худи, – критично отметил он.
– Съемка так и называется «скрытая камера», Адам, потому что она скрытая! – Вова едко озвучил очевидную сентенцию и посмотрел на меня в поисках поддержки.
Дискуссия потеряла всякий смысл, если он когда-то и был. Вместо того чтобы работать слаженной командой над общим проектом, эти двое с начала пути вели себя как пара львов в схватке за прайд. Дрим Тим, блин!
На секунду отвел глаза от дороги и бросил на обоих многозначительный взгляд. Тогда я слишком устал после препирательств с пограничниками, чтобы разруливать еще и внутренние терки. Должно быть, что-то такое в моих глазах читалось, поскольку и Адам, и Вова довольно быстро свернули свою творческую перепалку и продолжили путь в тишине.
Времени на погранзаставе мы потеряли непозволительно много, так что в Будапешт въехали поздним вечером.
Вообще Венгрия и ее столица производили неоднозначное впечатление. С одной стороны – невероятной красоты архитектура! Будапешт трудно назвать цельным: здесь здания эпохи классицизма соседствуют с неоготикой и современными концептами. Много улочек, сквериков и просто уютных уединенных уголков, в которых тем не менее бурлит жизнь. Город – сумбурный и стремительный, такой живой, что сразу захватывает тебя в поток: здесь и вкусная национальная кухня, и развлечения на любой вкус, и всемирно известные руин-пабы. Веселись – не хочу.
Но веселиться мы как раз таки хотели! Поэтому, закинув сумки в апартаменты, сразу направили свои стопы в руин-паб Szimpla – самый первый и самый большой в стране. По пути Вову с Адамом обуревала жажда снять как можно больше кадров. Они, как школьники, которым родители дали в руки полароиды, снимали все, что видели вокруг, и спешили сразу показать мне отснятое. Я чувствовал себя внезапным рефери на этом состязании. И в итоге у них получилось лишь то, что вместо десяти минут пешком мы добирались к пабу все сорок.
Ожидая увидеть разруху, разброд и шатание, меньше всего я был подготовлен к тому, что на самом деле нас встретит многометровая очередь на входе в Szimpla. Разношерстный народ столпился возле дверей и начинал пить прямо здесь. Благо вечер был теплый, так что мы решили последовать всеобщему примеру. Я вызвался проникнуть внутрь и добыть пива себе и своим спутникам.
Если бы руин-паб можно было сравнить с музыкой, я бы сравнил его с быстрым джазом. Такой же сумбурный и невообразимо беспорядочный интерьер, в котором смешалось абсолютно все – старые виниловые пластинки, китайские фонарики, неоновые фламинго, дискошары, кубики Рубика, советские весы, конопля в горшках, чугунные ванны. Все это вырвиглазное добро висело повсюду. Куда ни глянь – глаз натыкался на какую-нибудь странную диковинку. Стены, потрескавшиеся и ободранные, были сплошь изрисованы граффити и росчерками посетителей. Взгляд сам выхватил знакомую надпись из трех букв, рядом с которой кто-то дорисовал огромное изображение написанного.
Я пробрался мимо всего этого к бару, чувствуя себя в буквальном смысле королем свалки. Трон – разукрашенная бочка – стоял тут же, как ни странно, никем не занятый. Словно меня ждал. В углу была свалена в кучу темно-серая парусина и какие-то канаты.
– Три пива, пожалуйста, – обратился к бармену на английском и нерешительно присел на краешек «трона». Все вокруг казалось грязным и липким. Я даже подумал, что надо бы глотнуть пивка снаружи и сваливать из этого места.
Вдруг парусина ожила и зашевелилась. В голове мелькнула картинка-воспоминание, как мы с пацанами прыгали за гаражами в Харькове. Рядом тоже какая-то стройка, кирпичи, ржавые гвозди, мусор. И тут – откуда ни возьмись – самый натуральный бомж. Перегородил нам дорогу, руки в стороны расставил и орет. На нем шапка-ушанка набекрень и вонь за тридевять земель. Пацаны все врассыпную, стрекача задали, а я так и остался стоять, в ступоре глядя, как эта гора помоев на меня надвигается. Хорошо, отец тогда увидел из окна и прогнал. Еще месяца два мне снился.
И вот сейчас эта ожившая парусина воплотилась на глазах в мой детский кошмар. Я отшатнулся и едва не рухнул со своего «трона». Не бомж, но весьма подозрительного вида тип в старой кофте с капюшоном, замызганных джинсах и туфлях на манер лихих девяностых.
– Рашн? – пьяным голосом спросил тип.
– Юкрейн, – нехотя ответил я, узнав славянский акцент.
Бармен поставил три бутылки пива. Парусина проворно ухватил одну из них и тут же отхлебнул.
– Будь добр, угощайся, – сыронизировал я, поджав губы, и сделал знак бармену повторить бутылку.
– Благодарю, – вполне вежливо ответил он. Тут я отметил, что от Парусины не несло алкоголем и вообще не исходило никакого неприятного запаха. Преодолев воспоминание из детства, сел обратно на бочку в ожидании пива, краем глаза рассматривая своего непрошеного компаньона. Он, в свою очередь, смотрел на меня открыто.
– Ну и как тебя занесло в руин-паб? – умильная усмешка на его лице раздражала, но его скепсис был понятен. Я и сам задавался сейчас тем же вопросом.
Поколебавшись, стоит ли завязывать беседу, все же ответил:
– Путешествую, посещаю интересные места…
– Бла-бла-бла! – грубо перебил меня Парусина. – Все вы тут путешественники. Небось еще и тревел-блогер?
– Э-э-э, ну, в какой-то мере да.
– И как тебе здесь нравится, путешественник и блогер? Классное место? – он широким жестом обвел помещение рукой, остановив раскрытую ладонь на надписи «Х*Й».
Я уставился на него как на типичного задиру. Происходящее нравилось мне все меньше. Бармен как раз поставил еще одно пиво, я сгреб бутылки и решил двигаться на выход.
– Меня друзья ждут, – буркнул я.
– Да погоди ты, успокойся. Чем тебе не контент для блога? Поболтать с завсегдатаем будапештского руин-паба? А?