25 великих русских художников - читать онлайн

15 августа 1893 года в Москве открылась Третьяковская галерея – самое известное собрание русского искусства. Ее основатель, принесший свои сокровища в дар городу, стал первым попечителем музея.

Купец с душой художника

Павел Третьяков – потомственный купец, а в душе художник и философ – с молодых лет возглавлял семейную торговую фирму, состоял пайщиком крупнейшей в России Костромской льнопрядильной мануфактуры.

Илья Репин. Портрет Павла Третьякова

Дела шли в гору. Но главным его увлечением стало искусство. Третьяков начал собирать картины отечественных художников, будучи еще совсем молодым человеком. Всё начиналось в 1856 году, когда он приобрел полотно художника Василия Худякова «Стычка с финляндскими контрабандистами» и картину Николая Шильдера «Искушение». Постепенно его коллекция превратилась в настоящую энциклопедию русской жизни. Именно этого и добивался меценат, помогая художникам обрести неповторимую русскую тональность, почти не звучавшую прежде. «Христос в пустыне» Ивана Крамского, «Грачи прилетели» Алексея Саврасова, ключевые произведения Василия Перова, Виктора Васнецова, Николая Ге, Валентина Серова, Исаака Левитана и многих других прославленных живописцев, возможно, никогда бы не пополнили сокровищницу нашего искусства без соучастия и финансовой поддержки со стороны Третьякова. Он умел находить талантливых мастеров, даже если в них мало кто верил. Недаром художник Михаил Нестеров называл собирателя истинным историком русского искусства.

В 1867 году Третьяков со скромным торжеством (он терпеть не мог многолюдных мероприятий, всегда от них уклонялся) открыл свой дом в Лаврушинском переулке (тогда еще сравнительно небольшой) для общественного посещения. Галерея получила всероссийскую известность. Уже в те годы Третьяков завещал ее Москве, но передать свое собрание родному городу не торопился. Он опасался «чиновничьего подхода» к музею, дорожил свободой творчества. Неслучайно он неизменно поддерживал талантливых художников, которые сталкивались с цензурными запретами. Так в его галерее появились «неблагонадежные» полотна «Сельский крестный ход на Пасху» Василия Перова, «Голгофа» Николая Ге и «Иван Грозный и сын его Иван» Ильи Репина. Третьяков считал, что посетители его галереи должны получить «полное понятие о всех русских художниках», а ореол полузапретности, как это всегда бывает, только увеличивал ажиотаж вокруг галереи.

Замысел собирателя

Когда Третьяков начал собирать свою коллекцию, к русской живописи в обществе относились с некоторым пренебрежением, и нужно было открывать ее заново. «Без его помощи русская живопись никогда не вышла бы на открытый и свободный путь, так как Третьяков был единственный (или почти единственный), кто поддержал всё, что было нового, свежего и дельного в русском художестве», – говорил о меценате художник Александр Бенуа. Душой Третьяковской галереи стали работы художников-передвижников, приблизивших искусство к проблемам своего времени, не принимавших помпезности и приукрашенной парадности. Но вкусы Третьякова были шире «передвижнического реализма». Он принимал и историческую живопись, и яркий былинный стиль Виктора Васнецова и Николая Рериха.

«Галереей в галерее» стала коллекция портретов выдающихся русских писателей, ученых, композиторов и, конечно, художников. Третьяков поставил задачу сохранить в народной памяти образы своих выдающихся современников – как он их называл, «лучших людей». Он не просто заказывал эти картины. Люди, которых непременно требовалось увековечить, нередко отказывались позировать для портретов. Некоторых приходилось уговаривать годами. Но так появлялись истинные шедевры, такие как перовский портрет Федора Достоевского, репинский – Модеста Мусоргского или портрет Антона Чехова кисти Осипа Браза. Или портрет Льва Толстого, который четыре года отказывался встречаться с художниками, но сдался перед натиском Третьякова и Ивана Крамского.

Сетуя, что не существует достойного изображения ушедшего из жизни Михаила Глинки, Третьяков собрал рисунки, наброски, на которых сохранились черты первого классика русской музыки, и заказал Репину живописный портрет композитора в период сочинения им оперы «Руслан и Людмила», любимой оперы собирателя. Наставляя художников, Третьяков нередко набрасывал колоритные словесные портреты. «Аксаков был художник в душе; страстно любил природу, литературу, музыку, театр; сохранил до старости любовь ко всему этому; любил и умел пользоваться всем, что дает нам мир Божий, пользоваться без вреда ближним, и потому мог до старости сохранить ясное, покойное и довольное расположение духа», – писал он художнику Ивану Крамскому. И портрет Сергея Аксакова – автора «Аленького цветочка» и «Записок об уженье рыбы» – получился психологически достоверным.

В дар Первопрестольной

Соратником и единомышленником Павла Михайловича был его младший брат Сергей – не только меценат, но и энергичный общественный деятель, который заседал в Московской городской думе и даже был городским головой Первопрестольной. Чтобы не конкурировать со старшим братом, он предпочитал в основном французскую живопись и графику. Кроме того, он собирал документы по истории русской армии. Летом 1892 года 56‑летний Сергей Третьяков скоропостижно скончался. Оказалось, что он успел составить завещание: «Так как брат мой Павел Михайлович Третьяков выразил мне свое намерение пожертвовать городу Москве художественную коллекцию и в виду сего предоставить в собственность Московской городской думе свою часть дома… где помещается его художественная коллекция… то я часть этого дома, мне принадлежащую, предоставляю в собственность Московской городской думе, но с тем, чтобы дума приняла те условия, на которые брат мой будет предоставлять ей свое пожертвование». Прочитав эти строки, Павел Михайлович понял: прошло время медлить и сомневаться, музей в Лаврушинском больше не должен оставаться частным.

Третьяков передал свою уникальную галерею русской живописи в дар Москве. К тому времени в его собрании насчитывалось 1287 живописных и 518 графических произведений русской школы, 75 картин и восемь рисунков европейских мастеров (их собирал покойный Сергей Михайлович), 15 скульптур и коллекция икон.

Городская дума назначила Павла Михайловича пожизненным попечителем галереи. Как прежде, Третьяков лично приобретал картины – но отныне не только за свой счет, но и на средства города. Основатель ежегодно издавал каталоги собрания, постоянно дополняя и уточняя их. В те дни благотворитель почти ежедневно получал благодарственные письма и телеграммы, в его честь устраивались торжественные вечера. Третьяков по природной скромности старался избегать помпезных мероприятий. Его увлекало другое – общение с художниками, которые ценили, что Третьяков всегда прислушивался к их мнению, формируя экспозицию. Он любил долгие обсуждения – при встречах и в переписке, – где и какую картину повесить, как усилить воздействие живописи на зрителей.

15 августа 1893 года состоялось официальное открытие музея. На торжественное открытие явились художники, чиновники, многочисленные репортеры… Экипажи выстроились на несколько верст по улицам и переулкам Замоскворечья. Не было на этом празднике только Третьякова. Он не любил суеты и предпочел ненадолго «сбежать» в Европу, пережидая шумиху. Главным для него было, что с этого дня двери дома в Лаврушинском открылись для всеобщего бесплатного посещения. «Московская городская галерея Павла и Сергея Михайловичей Третьяковых» – так первоначально назывался музей, сразу ставший визитной карточкой Москвы, истинно народным приютом русского искусства.

«Берегите галерею»

Третьяков продолжал расширять галерею, пристраивая к ее зданию новые корпуса с просторными залами, которые всё равно не могли вместить всех, кто хотел увидеть «Утро стрелецкой казни» или «Княжну Тараканову». В Третьяковку тянулись как в храм на Пасху.

В 1896 году Третьякова избрали почетным гражданином Первопрестольной – «За великую заслугу пред Москвою, которую он сделал средоточием художественного просвещения России, принесши в дар древней столице свое драгоценное собрание произведений русского искусства». И снова меценат принимал почести с искренним смущением и старался уклониться от здравиц и чествований. Император намеревался произвести известного «хранителя русского искусства» в дворянство, но Третьяков, не любивший наград, отказывался, сохраняя верность купеческому сословию.

Третьяковская галерея

Щедрость Третьякова распространялась не только на собрание живописи. Он бескорыстно помогал и зарождавшемуся музею изящных искусств (ныне – музей изобразительных искусств им. А.С. Пушкина), и экспедициям Николая Миклухо-Маклая, и училищу глухонемых. Учреждал стипендии, поддерживал своими капиталами приюты и больницы для неимущих. «Моя идея была с самых юных лет наживать для того, чтобы нажитое от общества вернулось бы также обществу (народу) в каких-либо полезных учреждениях; мысль эта не покидала меня никогда во всю жизнь», – признавался Третьяков.

В декабре 1898 года Третьякова не стало. Его последние слова стали напутствием для соратников: «Берегите галерею и будьте здоровы». Почти все свои сбережения он завещал галерее – на ремонт, на приобретение новых картин.

После Третьякова управлять делами галереи стал совет попечителей, который утверждала городская дума. Туда входили известные художники и коллекционеры – Валентин Серов, Виктор Васнецов, Иван Цветков… Бессменным участником совета была дочь основателя галереи – Александра Боткина. Вскоре после смерти Третьякова корпуса галереи перестроили, расширили и объединили общим фасадом, проект которого в незабываемым русском «теремном» стиле создал Васнецов – один из любимых художников основателя галереи.

Государственная Третьяковская галерея

После 1917 года галерее присвоили статус «национального достояния». Перечеркивать роль мецената в становлении коллекции идеологи советского времени не стали, что отразилось и в новом названии музея – Государственная Третьяковская галерея. Ее директором в 1918 году стал художник и талантливый искусствовед Игорь Грабарь, который с давних времен входил в число попечителей галереи. Вскоре экспозиция Третьяковки пополнилась образцами русского авангарда и лучшими картинами из частных коллекций и нескольких упраздненных музеев. Целый зал отвели для шедевра Александра Иванова – полотна «Явление Христа народу». Третьяков мечтал ее приобрести, собрал немало ивановских эскизов, но легендарная картина принадлежала Румянцевскому музею, который в 1924 году расформировали. Во времена Грабаря музей стал научным институтом, но сохранил и «домашнее» обаяние третьяковских времен, когда к каждому посетителю относились как к дорогому гостю. Так и было. Да и сегодня эта традиция сохраняется.

Третьяковка не похожа ни на один из музеев мира. Это больше, чем музей, это дом, в котором живет русское искусство. В старых стенах на Лаврушинском царит особый климат, созданный русскими живописцами, мыслителями, писателями, меценатами. И неслучайно Третьяков настаивал, чтобы залы галереи не напоминали дворцовые чертоги, в которых позолота и лепнина мешают погружаться в мир, созданный художниками, в котором есть и грусть, и радость, и сомнения. Прав был критик Владимир Стасов, считавший, что Третьяковская галерея «не случайное сборище картин, она результат знания, соображения, строгого взвешивания и всё более глубокой любви к своему дорогому делу». И это чувствуют все посетители музея.

Современную Москву невозможно представить без Третьяковской галереи, в которой хранится более 180 тысяч экспонатов. К историческим зданиям в Лаврушинском переулке пристроены новые корпуса, а на Крымском Валу размещена экспозиция, посвященная ХХ веку.

В 1980 году во дворике старого здания галереи открыли памятник Павлу Третьякову. Скульптор Александр Кибальников изобразил основателя галереи задумчивым и сосредоточенным. Таким и был человек, открывший русское искусство для миллионов людей.

Это самый таинственный и, возможно, самый одаренный русский художник. «Писать как Андрей Рублев» – такую инструкцию для русских иконописцев утвердил в 1551 году московский Стоглавый собор. Его считали образцовым, уникальным. Русский иконописец «сломал» византийскую традицию – и достиг в своих образах и фресках необъяснимой, немыслимой одухотворенности.

Хроника его судьбы

Что мы знаем о Рублеве? Сначала перечислим немногие точные или почти точные факты. Он родился в глуби XIV века, примерно в 1360 году. Скорее всего – под Москвой. Но есть сведения, что родиной великого иконописца был Господин Великий Новгород. Правда, насколько мы знаем, там он никогда не трудился, а это было бы странно, будь город на Волхове родиной Рублева. К деньгам его фамилия никакого отношения не имеет. Из-за прозвища «Рублёв» (от слова «рубель» – инструмент для накатки кож) предполагают, что иконописец родился в семье ремесленника.

Преподобный Андрей Рублев

Мирское имя монаха неизвестно. А постриг он принял уже вполне взрослым, по тем временам даже пожилым человеком – незадолго до 1405 года в Андрониковом монастыре, в Москве, на бережку Яузы, при настоятеле и основателе этой обители Андронике Московском. Там он и принял монашеское имя Андрей. Дата смерти прославленного творца известна достоверно – 17 октября 1428 года. Прожил он по меркам тез суровых времен немало. В этот день его поминают в храмах. Похоронили его в Андрониковом монастыре, где Рублев прожил более двадцати лет, покидая обитель только, когда его звали расписать тот или иной храм за пределами Москвы. Могила Рублева – возле колокольни Спасского собора, который он расписывал в последние месяцы жизни. В 1993 году археологи нашли в Андрониковом монастыре могилу середины XVI века, которую сочли захоронением Рублева. Но, как считает большинство историков, ошибочно.

Фрески Спасского собора стали последним его шедевром. Художник работал до последнего вздоха – и можно предположить, что именно творчество придавало ему сил в преклонном возрасте. Что мы знаем о других работах, которые создавал Рублев (по-видимому, во главе монашеской артели иконописцев)? Это Благовещенский собор в Московском Кремле – домовой церкви великих князей, а позже и русских царей. Там он работал вместе со знаменитым Феофаном Греком и старцем Прохором с Городца. Они расписывали этот чудесный храм. В современном Благовещенском соборе вам непременно покажут работы, которые приписывают Рублеву. Точно определить их невозможно. Работа с Феофаном – важный этап в жизни Рублева. Скорее всего, он был учеником Грека. Но, как мы увидим, подражать ему не стал, создал собственный, более лиричный и нежный стиль.

Вместе с Даниилом Чёрным Рублев расписывал Успенский собор во Владимире. И это блистательная работа великих мастеров.

Потом – Троице-Сергиева лавра, которую в то время величали еще просто монастырем. Для учеников преподобного Сергия Радонежского Андрей Рублев создал самое великое свое творение – «Троицу» из иконостаса главного – Троицкого – собора лавры. Здесь ни у историков, ни у искусствоведов сомнений нет: это Рублев. По «Троице» мы во многом и судим по его гению. Принадлежат рублевской кисти и многие фрески Троицкого собора. Увы, не все сохранились до нашего времени.

И, конечно, инок творил в родном Спасо-Андрониковом монастыре. Нам известны далеко не все его труды в монастыре, в котором Рублев служил. Но о росписях Спасского собора историки говорят с уверенностью.

Есть еще один загадочный шедевр – рукописное Евангелие, созданное в конце XIV века и принадлежавшее боярину Богдану Хитрово. Он был не первым владельцем этого чуда. Столь дорогой подарок своему верному боярину сделал царь Фёдор Алексеевич. И уже тогда Евангелие считалось древним и необыкновенно ценным. Чудесные миниатюры для этой священной книги явно создавал выдающийся художник. И по многим признакам ученые считают, что это был инок Андрей.

Вот и все, что мы знаем об Андрее Рублеве. Остальное – домыслы и версии. Возможно, правдоподобные, но не имеющие явного подтверждения. Что ж, в те времена историю жизни гениев никто не отслеживал…

Догадки, оценки, новации

Мирское имя великого Рублева нам неизвестно. Это – еще одно подтверждение тому, что родился он не в знатной семье. Сохранилась икона, подписанная «Андрей Иванов сын Рублёв». Это поддельная работа, но, возможно, авторы фальшивки что-то знали о судьбе великого иконописца. Можно предположить, что большую часть жизни его звали Иваном.

Иконописное искусство – принципиально анонимное, авторы почти никогда не ставят на иконах свои имена. На Руси так было, по крайней мере, до конца XVI века. И, тем не менее, имя Андрея Рублева в истории запомнилось прочно. Оно время от времени появляется в летописях. Например, мы знаем, что его работы ценил и собирал основатель Волоколамского монастыря преподобный игумен Иосиф Волоцкий – человек немыслимо строгий и нередко видевший крамолу там, где другие ее и не предполагали.

Современники отмечали, что Рублев – не копиист, что он не следует греческим канонам, а создает свое искусство. Часто это считалось чуть ли не преступлением. Но чернец Андрей был так талантлив, что невозможно было его не признать. Ему позволили быть в иконописи самим собой. Ему позволили остаться в истории под своим именем, а не в качестве анонимного богомаза. В его иконах видели не только художественную, но и богословскую новизну и смелость. Он по-своему видел мир, по-своему (искренне!) верил.

Троица

Рублев жил в переломное время. Ему было примерно 20 лет, когда князь Дмитрий Донской разбил мамаевы полчища на Куликовом поле— и Великое княжество Московское заявило о себе как крупное и сильное государство. Русские земли объединялись, это вдохновляло. А до этого Андрею пришлось хлебнуть «прелестей» ордынского ига. Он видел жестокость, видел смерть. Возможно, стать монахом решил из-за личной трагедии, лишившись любви. Судя по его творчеству, иконописец знал это чувство. Но его стиль сложился на мажорной ноте. Русь стала свободной! И он смотрел на мир глазами свободного человека. Последние 14–20 лет жизни иконописца стали временем его расцвета в искусстве. Он творил в годы правления Василия Первого, застал начало первой большой междоусобицы московских князей при Василии Втором. От этих событий хотелось отгородиться. Но победы Дмитрия Донского вселяли надежду на будущее Московской Руси.

Троица

И вот – рублевский шедевр, «Троица». Иконописцы традиционно обращались к сюжету «Гостеприимства Авраама»: изображали, помимо трех Ангелов, Авраама и Сарру, накрытый стол, заколотого тельца… Выписывали детали. А Рублев ничем не отвлекал от главного – от образа веры.

Он создал икону, которую можно было бы назвать «Судьба человека». Он выделил самое драматичное, отказавшись от лишних деталей. Три ангела, символ Троицы, взвешивают земные и небесные судьбы людей. Они кротки и справедливы. Перед ними – только чаша, символ причастия к вере. Получилось не только одухотворенно, но и гармонично. Есть ощущение, что эта икона создана на небесах, какими-то особыми красками, которых нет в земной природе. По гармонии Рублев не превзойден никем.

Феномен Рублева

Мы знаем, что Рублеву принадлежит часть росписей в Успенском соборе Владимира – главном храме Древней Руси. Это фрески с изображением Страшного Суда. И там мы снова видим глубокое богословское осмысление сюжета. В его Страшном Суде нет ничего пугающего. Главное в другом – это встреча человека с Христом. Главное событие в жизни христианина.

Еще одна, предположительно, рублевская работа – Спас Нерукотворный из Звенигорода. Лик, одновременно и строгий, и ласковый. Созданный как будто воздушными красками – как и «Троица». Бог у Рублева необыкновенно человечен. Многие иконописцы создавали фантастические образы, а Рублев любил мир, в котором жил. Художник воспевал духовную силу человека. Кажется, Рублев верил, что наша земная жизнь – не только страдание. Что нужно радоваться жизни, а не только бояться грехов. Что ж, в этом Рублев был сродни своим современникам – итальянским мастерам эпохи Возрождения. Это вполне логично и объяснимо.

В 1988 году иконописца и монаха Андрея Рублева канонизировали в лике святых – как преподобного. Но он и без этого был любимым художником миллионов людей и великим праведником. И главную роль в этом сыграл кинематограф – замечательный фильм Андрея Тарковского «Андрей Рублев», в котором с максимальной достоверностью показана драма художника в начале XV века. Сюжет этого фильма – выдумка. Но в нем есть высшая правда. Художник, углубленный в свою душу, собирает житейские впечатления – и создает шедевры. Таким и был Андрей Рублев, о котором мы знаем так мало и так много.

Первый всемирно известный русский художник родился в семье француза и немки. Но в Петербурге. Его отец – Поль Брюлло – был художником-миниатюристом, и Карл с самого детства только и слышал разговоры о высоком искусстве. Об итальянском – в первую очередь. Мальчишка рисовал и копировал известные работы. Помогал отцу справляться с заказами – и был невероятно трудолюбив, пририсовывая каждую деталь. И все равно отец был строг к талантливому сыну, нередко «награждал» его оплеухами. Такой уж нрав был у француза…

Лучший в Академии

В десять лет Брюллов, впитавший уроки отца, поступил в Императорскую Академию художеств в Санкт-Петербурге – и сразу завоевал репутацию лучшего ученика. Приятели просили ему помочь, пройтись своей волшебной кистью по их холстам. По ночам Карл помогал друзьям-сокурсникам дорабатывать наброски… Он не любил выполнять стандартные, рутинные задания. Однажды их курс должен был изобразить натурщика, который пришел в класс.

Карл Брюллов. Автопортрет

Брюллов вместо обычного портрета создал картину «Нарцисс, смотрящий в воду» – и потрясенные учителя не бранили его за такую вольность, а вручили малую золотую медаль. Большую золотую медаль он, по традиции, получил за религиозную картину «Явление Аврааму трёх ангелов у дуба Мамврийского», которую сам ценил не слишком высоко, будучи человеком светским. Меценаты послали его поучиться мастерству у европейских художников. Брюллов посетил Берлин, Дрезден, Мюнхен, Милан, Флоренцию, Рим.

Итальянская песня

Больше всего, конечно, задержался в Италии. Там он создал «Итальянское утро» – полотно, ставшее очень популярным в России. Ее привезли в Россию, преподнесли императору. Николай I, любивший столь роскошную живопись, пожаловал Брюллову бриллиантовый перстень и поручил написать к «Утру» парную картину. Ею стал не менее талантливый «Итальянский полдень», который, однако, не слишком приглянулся императору. Узнав об этом, Брюллов только фыркнул: «Я ему ничего не должен».

Ему удавалась обнаженная женская натура. В Италии Брюллов создал и свое знаменитое полотно «Последний день Помпеи» – впечатляющую картину землетрясения в большом и многолюдном античном городе. Заказчиком и меценатом этой картины стал Анатолий Демидов, потомок знаменитой династии промышленников, основатель петербургской Николаевской детской больницы. Они встретились еще в 1827 году в Неаполе – и замысел художника пленил Демидова.

Самоубийство в Помпеях

Брюллов много месяцев провел в Помпее, на раскопках, возле спящего Везувия. Как будто переносился в далекий 79‑й год… Трагедию матерей, детей, стариков – все ужасы, которые способна принести стихия, Брюллов изобразил так, что зрители падали в обморок от ужаса. Кстати, в одном из жителей Помпеи Брюллов изобразил себя. Одна из натурщиц – француженка Аделаида Демюлен – так влюбилась в художника, что он, поначалу пустившись с ней в интрижку, стал буквально убегать от ее страсти. Письме Аделаиды он выбрасывал, не распечатывая. Отвергнутая Аделаида утопилась в Тибре. Друзья Брюллов обвиняли его в равнодушии. Он отвечал честно:

– Я не любил ее.

Но, узнав о гибели Демюлен, на несколько дней заперся в мастерской и предавался горестным думам.

«Теперь моя картина окончена!»

Сам Вальтер Скотт – самый известный писатель Европы – забыл о недавнем инсульте и приехал в Италию только, чтобы посмотреть полотно русского художника. «Он просидел неподвижно перед картиной целое утро. Весь смысл, всю подноготную понял!» – так потом вспоминал художник визит звезды. Поднявшись, Скотт подошел к Брюллову, пожал ему обе руки и сказал: «Я ожидал увидеть исторический роман. Но увидел целую эпопею», – так вспоминал Брюллов эту встречу. И, судя по свидетельствам современников, преувеличивал совсем немного. Но и после такой оценки Брюллов чувствовал: в картине не всё идеально. Он вспоминал: «Наконец, мне показалось, что свет от молнии на мостовой был слишком слаб. Я осветил камни около ног воина, и воин выскочил из картины. Тогда я осветил всю мостовую и увидел, что картина моя была окончена». Действительно, световое решение «Последнего дня» необыкновенно эффектно. Италия признала Брюллова гением. Его носили по улицам с музыкой, цветами и факелами. За «Помпеи» его избрали почетным членом почти всех европейских академий искусств.

Лавровый венок

В 1836 году Брюллов, по приглашению императора Николая I, вернулся в Россию. Его знаменитую картину выставили в Эрмитаже. Демидов выплатил ему полный гонорар – и подарил полотно царю. А успех был невиданный! Никто не верил, что русский светский художник способен на нечто подобное.

Последний день Помпеи

В его честь постоянно устраивали торжественные приёмы. На одном из них поэт Евгений Баратынский прочел стихи, которые подхватил весь Петербург:

С этим никто и не спорил. Его увенчали пышным лавровым венком.

Модный художник

Император поручил своему лучшему художнику расписывать петербургский Исаакиевский собор. Брюллов написал замечательные портреты архитектора Константина Тона, поэтов Ивана Крылова, Василия Жуковского и Нестора Кукольника. С последним он особенно сдружился – вместе они бражничали и рассуждали об искусстве. За несколько дней до последней дуэли Пушкина они договорились, что Брюллов напишет его портрет. Художник всю жизнь сожалел об этом роковом совпадении…

Маленький и толстый

На автопортретах он предстает статным эффектным красавцем. «Наружность его не имела ничего внушительного. Он был маленького роста, толстый, с выдающимся животом, на коротеньких ножках. Серые глазки его, окруженные припухшими красными веками, смотрели насмешливо. Лоб его, совершенно прямой, отвесный, украшался белокурыми кудрями. Он постоянно носил серую коротенькую жакетку, придававшую его круглой маленькой фигуре довольно комический вид», – вспоминал писатель Дмитрий Григорович. Но тот же Григорович немедленно оговаривался: «Всё казалось в нём прекрасным, даже величественным; многие уверяли, что наружность Брюллова, особенно голова с её кудрями, близко напоминает по своему характеру Зевеса Олимпийского». В Брюллове было несомненное обаяние славы, ощущение силы Дон Жуана и незаменимого художника, каждый мазок кисти которого должен вызывать ажиотажный успех.

Стрела Амура

Любовью всей его жизни была графиня Юлия Самойлова, на счастье художника, расставшаяся с мужем. Она называла его «Мой дружка Бришка». На его лучших картинах всегда можно разглядеть ее образ, а в «Помпее» красавицу Юлию можно рассмотреть трижды. Самойловой Брюллов поклонялся, но не избегал мимолетных связей с прекрасными натурщицами. Был любвеобилен и жаден до чувственных впечатлений. По характеру – бесшабашный гуляка. Но он становился практичным, когда речь шла о гонорарах за картины. Цену себе знал.

Однажды Брюллов решился жениться. Его избранницей стала дочь рижского бургомистра, совсем юная Эмилия Тимм. Ей было 18, ему – 39. Прожили они только год. Брюллова обвиняли, что он поднимал на жену руку – он темпераментно отрицал эту клевету. Самойлова приехала в Петербург его утешать. Но по-настоящему утешить его могла только большая работа.

В разных жанрах

Повторить успех «Последнего дня Помпеи» ему не удалось, хотя Брюллов создал еще несколько шедевров в разных жанрах. Он даже попробовал себя в исторической живописи, обратившись к эпохе Ивана Грозного. Написал «Осаду Пскова польским королем Стефаном Баторием в 1581 году», правда, не вполне завершил эту работу. Тем более, что друзья сочли ее неудачной, называли «Досадой Пскова». И император снова брюзжал. Но художником одной картины его назвать нельзя. Среди лучших работ Брюллова – автопортрет в шляпе и «Итальянка, собирающая виноград», «Всадница». В них чувствуется жизнелюбивый брюлловский стиль. Но, видно, слишком многого от него ожидали.

Художник, любовник и пациент

Он еще не раз путешествовал и по Испании, и, конечно, по Италии. Кстати, именно там, в Ломбардии, на собственной вилле, жила его любовь – синьора Самойлова. Но… она вышла замуж за молодого тенора. И встречалась с «дружкой» нечасто.

Он любил южное великолепие красок – это чувствуется почти во всех его картинах. Но теперь, увы, его манили не только живописные впечатления. Художник страдал от жестокого ревматизма, который мешал ему работать… Он лечился в серно-йодистых минеральных водах города Стильяно. Как-то выехал в Рим – и почувствовал себя совсем скверно. В 52 года сердце художника остановилось. В итальянской столице он и похоронен. К счастью, его лучшие картины хранятся все-таки в России.