Когда мне было двенадцать лет, я училась в шестом классе во вторую смену с четырнадцати часов, и поздно по темноте всегда возвращалась домой, конечно, для взрослого человека иногда в девятнадцать тридцать, это вовсе и не поздно, но в зимний период по темноте ребёнку! Конечно, домой я ходила не одна, всегда с подружками одноклассницами, но в тот день мы с одной из подружек задержались у классного руководителя, и домой со школы уходили последними. Как ни в чём не бывало, мы переоделись, переобулись, вышли из дверей, стали спускаться по лестнице крыльца, Маша уже спустилась и пошла, я только сделала шаг от лестницы в сторону школьного двора, как вдруг на меня сзади набросились подростки с нашей же школы и стали душить, требуя деньги. О том, что это были подростки с нашей школы, я узнала позже от своей подруги, которая видела их, потому что не было видно их мне, так как они были сзади. Вскоре я с силой вырвалась от них и побежала, Маша бежала за мной, а я не хотела ни с кем разговаривать, потому что была сильно напугана и плакала. Мне хотелось только одного, прибежать быстрее домой и запереться в ванной, что и сделала. Мама долго ко мне стучалась, спрашивала из-за дверей, что случилось, я всё никак не могла успокоиться, у меня была самая настоящая и первая в жизни истерика. Вскоре я поддалась тёплым маминым словам, и вышла к ней. Мне так хотелось её обнять. Я рассказала, что произошло, она и бабушка обогрели меня тёплыми словами, успокоили, я почти ничего не стала есть. Мама рассказала о том, что накануне ей приснился сон, как я сижу забитая в углу, напуганная в темной колясочной нашего подъезда и плачу. Сон оказался на руку, но кто мог представить, что он сбудется именно у крыльца нашей школы. Конечно, после этого я замкнулась в себе, не хотела ходить в школу, а точнее боялась! Походив несколько раз с перебоями и пропусками, в один прекрасный день, я в истерике отказалась туда идти вовсе. Мама обратилась к невропатологу детского медицинского центра, которая направила меня к психологу этого же центра. В тот день, когда мы собрались к нему ехать, у меня не было никакого желания вообще покидать квартиру, да и мы настолько долго ждали трамвай, что я замёрзла, и мы уже собирались идти обратно домой, как вдруг трамвай издали появился, и мы всё же добрались до этого психолога. Тот, конечно, со мной долго беседовал, в кабинете проводил разные тесты, и в какой-то момент, я не выдержала и расплакалась, прям в кабинете, прям при нём, хотя таких вольностей, я никогда себе не позволяла. Плакать при чужих не в моих принципах, даже тогда, когда меня били в начальной школе, я всегда терпела, даже старалась боль и слёзы скрывать от своих близких, чтобы их не расстраивать. Вообще не любила при ком-то плакать, показывать свои слабости. А тут не стерпела… Потом этот психолог очень долго без меня в кабинете разговаривал с моей мамой, настолько долго, что уже рабочий день в этом центре закончился, и время переходило за границы рабочего дня, а я вся извивалась от ожидания, мне впервые не хватало терпения, или я никогда не ждала так долго, а может моё душевное состояние было уколото, и время давило на меня, сказывалась усталость.
Мы вернулись домой. Накануне, девятого декабря должен был состояться мой тринадцатилетний день рождения. Я уже позабыла о том психологе, посещала школу, правда с психологическим дискомфортом, но в предвкушении праздника, серьезного разговора моей мамы с директором школы, я уходила домой ещё в светлое время суток, а потом и вообще поднялись разговоры с изменением расписания, поэтому я стала постепенно успокаиваться и забывать о случившемся. День рождения прошёл замечательно, мне родители подарили мою мечту – часы и фотоаппарат. Часы были просто превосходными, позолоченными, а фотоаппаратом я начала пользоваться чуть ли не с самого магазина, истратила все максимальные тридцать шесть кадров плёночного фотоаппарата, а потом ещё все их мы распечатали. Ещё они умудрились в декабре месяце преподнести к праздничному столу арбуз. Я была в таком восторге! Они хранили его специально для меня с самой осени, прятали в кельдыме2, следили за ним. Моё радостное и счастливое состояние после праздника сохранялось целую неделю, о случившемся в школе я почти не думала, разве только по дороге обратно домой. А ещё день рождения мы праздновали целых два раза за неделю. Ещё одно тринадцатилетние я праздновала тринадцатого декабря. Радость растянулось от предпраздничного состояния до после праздничного. Потому что праздник с подружками я встречала в выходной субботний день, так как в будни все учились, кроме меня. Мне всегда родители разрешали не посещать школу в день рождения, разные праздники и события, касающиеся нашей семьи. И в этом плане, мои друзья мне всегда завидовали, им такие почести были не позволительны. Некоторые из подружек частенько говорили мне, что они хотели бы, чтобы моя мама была и их мамой тоже. Многие из родителей своих детей доверяли мне, не смотря на то, что мы были сверстниками. Гулять отпускали только со мной, и всегда ставили им меня в пример во всём. Я всегда себя чувствовала неловко, да и девочки чувствовали себя приниженными своими же родителями, и с возрастом и пониманием, подруг у меня становилось всё меньше и меньше. Я была настолько воспитана и правильна, что эта воспитанность и правильность переходила все рамки и границы воспитанности и правильности. Можно сказать, я была идеальным ребёнком. Даже, став старше, своим же подружкам делала замечания как взрослые, когда они со мной хотели поговорить на какие-то темы, о которых нельзя было разговаривать при взрослых. Это не то, о чём вы подумали! Наше поколение ещё не понимало этого в тринадцать лет, а если, кто и понимал, то никогда ни с кем об этом не разговаривал. Девочки любили говорить дурно о школе и каких-то нелюбимых предметах, перемывать кости другим подружкам, грубо отзываться об учителях и прочих, прочих разных вещах, которые окружала наша жизнь. Я же всегда старалась вести правильный взрослый разговор по этому поводу, как моя мама. И меня мои подружки называли слишком правильной и «мамой». Наверное, разговаривая со мной, я могла напомнить им их родителей. Но это не было плохим не для них, не для меня, ведь со мной могли делиться самыми сокровенными секретами, говорить о наболевшем. А я слушала, и всё всегда держала в строгой секретности, и доверия ко мне было хоть отбавляй! Своими секретами я делилась только с мамой и бабушкой, потому что лучшего хранителя этих секретов, а так же полезных советов, найти было нельзя!
Перед зимними новогодними каникулами, нас начали загружать заданиями, контрольными, и моё настроение стало снижаться. На осеннем школьном медосмотре мне поставили зоб щитовидной железы. Я посещала эндокринолога, у меня была сильная слабость и усталость, перемены подросткового настроения, да ещё начались проблемы со старенькой девяностолетней бабушкой, которая жила на втором этаже над нами, и которая от нечего делать звонила в милицию и говорила, что у нас дома хранятся наркотики. Конечно, появление милиции в нашем доме стало сильным стрессом, он меня просто выбил из колеи, ведь всё происходило у меня на глазах, дело могло дойти и до обыска. И я в очередной раз сильно напугалась! К счастью, с милицией всё закончилось благополучно, но этот испуг на ложился на тот школьный, и в один прекрасный день у меня сдали нервы. И предстоящая школьная контрольная, к которой из-за милиции я не была готова, и страх школы, меня просто заставляли остаться дома, до такой степени, что у меня начинались слёзные истерики. Я опять замкнулась в себе, перестала посещать школу, а мама вспомнила про того психолога, который на всякий случай оставил свой номер телефона. Мама ему позвонила, прям поздно вечером, потому что я и спать отказывалась и всё время боялась и плакала. У меня появился страх смерти от того, что меня душили, страх потерять близких и остаться одной, потому что я боялась, что милиция заберёт моих родителей от меня, а я, как и моя бабушка, стану сиротой.
Моя бабушка инвалид детства, ей где-то около четырёх лет было, когда она, ночью спав со своей сестрой двойняшкой, упала с печи на картошку. Её мама подскочила к ней и обняла, успокаивая. В каком положении она была во время объятий в таком и осталась на всю жизнь. Конечно, если это были не послевоенные годы, они жили в городе, а не в захолустье, была развита медицина, то этого всего можно было избежать! Достаточно было заниматься развивающей гимнастикой, чтобы часть тела не атрофировалась, что в последствие стало парализацией, и у бабушки осталась всего одна рабочая правая рука, левая была в согнутом обездвиженном виде, а левая нога служила лишь опорой. В скором времени бабушкина мама умерла, молодой, оставив мою бабушку с её сестрой двойняшкой, младшими и старшими братьями и сестрами. Здоровых детей к себе забрал отец, батрачить, а больную бабушку и младших, в детский дом. Всего их было шестеро, разделили ровно пополам, причём этот разрыв был между моими бабушками! Кому из них было лучше не известно!? У отца батрачили и питались объедками, хорошая пища доставалась его новой жене и их общим детям, а эти так, для рабства были нужны! В детском доме издевались, не смотря на ограниченные возможности, но кормили хорошо. Но в семнадцать лет мою бабушку выгнали к отцу! Там её никто не ждал, спала скрученная на сундуке, питалась так же объедками, а потом мачеха в мороз в одних резиновых сапогах выгнала на улицу! На пару дней приютили соседи, дали деньги на теплоход в город, поступать учиться на бухгалтера, но её не взяли из-за того, что у неё была одна рука! Предложили пойти на библиотекаря, чего бабушка не захотела. Идти было некуда, женщина одна состоятельная заметила её и позвала к себе работать домработницей за еду и кров. К ним в дом часто ходила почтальонша, которая увидела её несчастную, предложила устроиться к ним на почту за плату, да комнату в общежитие давали. На что бабушка согласилась и была очень рада!
Бабушка была очень красивой, и, не смотря на её неполноценность, женихов у неё хватало. К двадцати трём годам с помощью добрых людей, оформила инвалидность, там и самостоятельнее стала, и помудрее, и на всякие насильственные запреты, кучу расписок, родила мою маму. Роды принимали плохо, нарушив моей маме шейный позвоночник и оставив, от сильной давки, большой след посередине лба, как у индианки. Жених всё пытался забрать бабушку к себе в деревню, чтобы там на ней жениться и жить. Но бабушка не хотела, потому что была возможность у неё получить квартиру, да и в городе уж очень сильно хотела жить, устала от батрачества, от чужих людей, домов, очень хотела иметь своё собственное жилище. Жених уехал, а бабушка с моей мамой стали жить…
Этот страх не позволял мне покидать дом и моих близких. Тот психолог, исходя из маминых слов, посоветовал обратиться в психоневрологический центр к психиатру, и вообще настаивал на немедленной госпитализации меня в специализированную клинику. Сказал, что свяжется с врачами диспансера, которые вызовут для меня скорую помощь, и меня немедленно отправят в клинику. Мама доверяла этому психологу, возможно, что он и сам не знал о дальнейших последствиях, да и мама ни с чем подобным никогда не сталкивалась, и обратиться ей было больше не к кому.
На следующий день днём к нам приехала скорая помощь и меня без мамы забрали в больницу, хотя я не так уж себя плохо чувствовала. Хоть и плохо спала полночи, днём у меня было предостаточно времени выспаться. И не понятно, почему моей маме не позволили поехать со мной, ведь на тот момент я была несовершеннолетняя. Я взяла с собой свою любимую игрушку слоника Сонечку и меня повезли. Мы ехали очень долго, я никогда столько не ездила. По дороге эта скорая заехала за каким-то мужчиной пьяницей, и нас двоих доставили в приёмное мужское отделение. В скором времени ко мне вышел врач, поговорил со мной, записал данные, вызвал моих родителей, чтобы они меня забрали домой. Их ждала я долго, успела съесть банан, чупа-чупс, мне мои заботливые и любящие мама с бабушкой много чего вкусненького собрали с собой. Они приехали, мама побеседовала с врачом, время было поздние, потому что пока мы заезжали за пьяницей, да ещё и ждали пока его соберут, но он всё равно остался без вещей. Я слышала, как он не хотел оставаться в отделении, потому что с собой ничего не взял, но медсестра ему сказала, что он три дня отлежится, а тапки и халат ему дадут. Дальняя дорога, противоположенный конец города, мама говорит, что мы поедем домой на троллейбусе, а врач поясняет, что троллейбусы здесь не ходят. Конечно, мои родители не знали этого, потому что приехали на автобусе, на том транспорте, который быстрее всего пришёл, торопились ко мне, а мама предлагала ехать на троллейбусе, потому что знала, что меня в автобусах очень сильно укачивает, а путь был не близким. Я задала вопросительный вопрос: «Не ходят?» И тут врач стал предлагать моей маме остаться мне на ночь в отделении, чтобы утром проконсультироваться с врачом психиатром, и что очереди нам не нужно будет ждать в диспансере, что мама с самого утра приедет, поговорит с врачом и заберёт меня. Разумеется, речь не шла о мужском отделении для пьяниц, да и тот психолог уверял маму во всём хорошем, да и одна ночь, что она решает? Мотать меня туда-сюда в мороз на автобусе, всё равно бы пришлось, ждать очередь перед новогодними праздниками, да ещё и в предвкушении праздника ездить в такую даль на консультации. Конечно, никто ни о чём дурном, плохом и не думал, ни я, ни врач, который меня принимал, ни тот психолог, ни даже тот врач, который вызвал для меня скорую, который и в глаза меня даже не видел, всё произошло именно в том отделении, куда при маме меня проводили. Мама увидела отделение, попрощалась со мной, и можно, сказать, была спокойна, да и я сильно не переживала, потому что тёплые и нежные слова мамы успокаивали меня. Она сказала, что утром приедет.
Отделение было уже наряженным к праздникам. Я познакомилась с ещё одной девочкой подростком, правда на два года старше меня, да и вообще я там самая младшая была, потому что отделение было для взрослых, детское переполнено было. На дворе почти ночь, которую мне нужно было всего лишь переночевать, поэтому никого не смущало, что я там самая маленькая, не медперсонал, ни тем более, самих пациентов, с которыми я ещё толком не виделась.
Время двигалось к отбою, я спать не хотела, потому что достаточно хорошо выспалась днём, да и в палате, в которую меня привели, было очень темно, а меня темнота, ох, как сильно пугала, особенно после того тёмного нападения на меня. Я вышла в коридор, где было светло, села на диванчик, который располагался неподалёку от палаты, в которую меня поместили. Дежурная медсестра подошла ко мне и сказала, чтобы я отправлялась в палату, естественно, я подчинилась, зашла туда и оставила открытой дверь, чтобы свет из коридора хоть немного, но попадал в палату, чтобы не было так страшно. Тогда на меня раскричалась одна из женщин, чтобы я закрыла дверь, что ей свет мешает спать, и в этот раз я подчинилась взрослому человеку. Пробыв в кромешной темноте некоторое время, я и глаз не могла сомкнуть. Напряжение и страх сказывался, да к тому же та самая женщина очень сильно храпела, и я впервые в жизни слышала храп вживую, да ещё и сильный такой. Я встала, и, боясь, что эта женщина снова на меня раскричится, если я опять открою дверь, решила выйти и немного посидеть на том самом диванчике в коридоре, пока сильно не захочу спасть, чтобы сразу заснуть в той тёмной палате. Через какое-то время, меня заметила, мимо проходящая, та самая дежурная медсестра, которая опять сказала отправляться мне в палату, я ей объяснила, что там темно, и я пока спать не хочу. Потом она повысила на меня тон, а я всё равно настаивала на своём. Заглядывая страху в глаза и грубому тону той медсестры, мне ничего не оставалось, как спрятаться в свой внутренний панцирь, замолчать и ничего больше не говорить. Она несколько раз окликнула меня по имени, я не стала реагировать, потом она ушла, а обратно пришла и заставила выпить таблетку, я это сделала, но всё равно не хотела идти в эту палату, а она от меня не отставала. Потом она снова ушла, и пока она где-то ходила, ко мне подошла женщина и сказала, что если я не буду делать, как она мне говорит, то меня отправят в тюрьму. Конечно, я не придала её словам никакого значения, потому что понимала, где нахожусь, и от этого понимания мне становилось ещё неприятнее. Вскоре та медсестра вернулась не одна, с ней были ещё какие-то люди, причём не в халатах, которые меня жестоко схватили и куда-то потащили. Но потом не стали применять грубую физическую силу, к чему они уже видимо привыкли, потому что понимали, что физически я слаба, и даже один взрослый с лёгкостью мог со мной справиться. Они меня вели, периодически подталкивая в определённую сторону, потому что путь был через несколько разных помещений, настолько запутан, я даже и не смогла посчитать, сколько отделений мы прошли, и все ли из них были женские.
Меня привели в очень страшное, тёмное, холодное помещение. Согнали одну женщину слезть и освободить кровать, которая стояла в коридоре, заставили меня на неё лечь. Я была настолько напугана, что сразу подчинилась, не проронив ни слова. Немного оглянув помещение, и то не всё, потому что было очень темно, но мне хватило и этого, я попросилась в туалет, хотя не хотела. Мне разрешили и указали рукой куда идти. Я зашла туда для видимости, но там было ещё холоднее, а ещё всё задымлено куревом, там находились какие-то непонятные мне люди. Я испугалась ещё больше, что резко оттуда выбежала и бросилась к двери, в которую меня затащили. Я стала в неё бить и кричать выпустите и помогите, ко мне подбежали, схватили и потащили обратно на кровать, и, пользуясь моей слабостью и беззащитностью, они меня к ней привязали за руки и поставили какой-то укол, сказав, что если ещё что-то, то они привяжут мне и ноги. Я была в таком состоянии, что боялась даже шевелиться, и в скором времени они меня отвязали и стали накрывать разными старыми тряпками и шубами, чтобы не замёрзла, ведь я была в одних шортах и футболке, и как выяснилось, у них там в сорок градусов мороза не было отопления. Медперсоналу до меня не было никакого дела, тем более до слабого и беспомощного ребёнка, который и без того завален шубами, поэтому ко мне мог подойти, кто угодно и сделать, что угодно. И этим воспользовалась одна из пациенток, возможно, хозяйка кровати, которая села на меня сверху и стала по мне прыгать. Хорошо, что кровать была на пружинах, я проваливалась, и мне не так было больно, заметивший это медперсонал, не торопился предпринимать каких-либо действий, посчитав, что это якобы мне нравится, потому что я издавала стонущие звуки, и одна из медработников сказала другой, что мне нравится. Но я ничего не могла с этим сделать, потому что была завалена шубами, и почти обездвижена, они остановили это тогда, когда я и вовсе перестала издавать какие-либо звуки, они просто заметили, что я лежу вниз лицом на подушке, и меня просто вдавливают в неё, закрывая нос и рот.
Ночь была настолько кошмарной, что я потерялась во времени и пространстве, не понимала, где нахожусь, и что со мной происходит. Я думала только об утре, о спасении, ведь мама обещала рано утром прийти, единственное, чего я боялась, что она не сможет меня там найти.