Вечер второй. Петр Ильич Чайковский
Как Чайковский овладел музыкальным мастерством? Почему его творчество стало частью нашей жизни? Какую роль играет опера «Иоланта» в судьбе самого композитора?
Когда я начала работать над книгой, то вначале принялась за десерты и изыски: написала о музыке Средних веков и эпохи Возрождения, о женщинах-композиторах – хотелось рассказать о тех именах, которые не часто встретишь на афишах филармоний. Ведь что я нового смогу рассказать вам о Чайковском? Конечно, ничего. Но тем эта книга и отличается от учебника: тут я пишу обо всем, к чему душа лежит. Поэтому эта глава будет посвящена Чайковскому. Эта глава – попытка освежить взгляд на него. Конечно, все мы слушаем «Щелкунчика» на Новый год, а под начальные звуки его Первого фортепианного концерта сейчас расписываются в ЗАГСе. Так что многие произведения Чайковского знакомы нам очень хорошо, и он сам тоже. Мы привыкли к нему, главному русскому композитору, а привычка, как известно, «замена счастию». Слушая музыку Чайковского, думаешь: вот она, жизнь! Вот она, полнота бытия! Вот то, чего нам так часто не хватает и что в таком изобилии есть в его музыке: восторг, нежность, красота. Каким же счастливым человеком должен был быть Петр Ильич, когда сочинял, например, свой Первый фортепианный концерт, думаем мы. Сколько радости и света в этой музыке!
Только мы ошибаемся. Петр Ильич находился, когда сочинял концерт, в довольно мрачном расположении духа. Чайковский вообще часто находился в депрессии, как мы бы сейчас это назвали. Его мучили бесконечные страхи: что он исписался, что он повторяет сам себя и что он никчемный композитор, что пора завязывать с музыкой. Мало ли других хороших занятий? И хватит притворяться перед собой, будто ты хороший композитор.
Но и это еще не все. Чайковский боялся выступать, не любил публичности, а для музыканта и для дирижера – это ведь самый неподходящий страх, который только можно представить.
Это далеко не полный список страхов. Может быть, сегодня Петра Ильича отвели бы к хорошему психологу, и через какое-то время появился бы новый Чайковский – счастливый, уравновешенный, довольный жизнью и спокойный. И наверняка исчез бы великий композитор Чайковский, музыка которого сегодня звучит по всему миру и дает нам силы жить дальше. Он жил как будто с обнаженными нервами – для повседневного быта это мучительно, но для сочинения музыки полезно.
История жизни Петра Ильича невероятна и ломает все шаблоны. Как все начиналось? Ничем не примечательный молодой человек, двадцатидвухлетний Петр Чайковский кардинально решает поменять свою жизнь и поступает в Петербургскую консерваторию. До этого Чайковский успел закончить училище правоведения и даже послужить в Министерстве юстиции… Да-да! В мире музыки много юристов: Гендель, Шуман, Чайковский, Стравинский… На самом деле мало что поменялось с тех пор – и в XIX веке быть юристом гораздо надежнее, чем композитором. Поэтому можно понять родного дядю Петра Ильича, который говорил: «Петя, Петя, какой позор. Променял юриспруденцию на дудку!»
Страшно представить, но мы могли никогда не узнать Чайковского, если бы не его встреча с Антоном Рубинштейном – ректором только что открывшейся Петербургской консерватории. Именно Рубинштейн убедил Чайковского оставить службу и полностью посвятить себя музыке. Чайковский сделал невозможное. За несколько лет обучения он из дилетанта превратился в настоящего профессионального композитора. И хотя его произведения не всегда вызывали положительные отклики («Чайковский совсем слаб», – как-то написал Цезарь Кюи), Петр Ильич, как закончил обучение в Петербургской консерватории, сразу же получил приглашение стать преподавателем в Московской консерватории.
В 1866 году, в 26 лет он приехал в Москву. И это сейчас мы все знаем, что Петр Ильич – великий композитор, а тогда об этом еще не догадывались. Какое-то время у него даже не было собственной квартиры, он жил в проходной комнате у ректора Московской консерватории – у Николая Рубинштейна.
И хотя Петр Ильич уже и сам все прекрасно умел, и студентов учил, он постоянно обращался за музыкальным советом к своему другу Николаю Рубинштейну. Николай Григорьевич был прекрасным пианистом, дирижером и часто исполнял произведения Чайковского.
Однажды, уже в 34-летнем возрасте, Петр Ильич принес очередное свое произведение на суд Рубинштейну – это был его Первый фортепианный концерт. Тот самый, который сейчас является гордостью русских пианистов и одним из самых репертуарных концертов во всем мире. Надо сказать, что музыка этого концерта рождалась отнюдь не вдохновенно: «Я насилую себя и принуждаю свою голову измышлять фортепианные пассажи, в результате – порядочно расстроенные нервы», – жаловался Чайковский своему брату.
Два месяца изнурительной работы, и концерт, наконец, был готов. Но Рубинштейну произведение совсем не понравилось: все не так, сплошное подражательство, ни одной ценной мысли, играть категорически неудобно, все надо переделать – такой был его вердикт. Нам сейчас легко возмущаться недальновидностью Рубинштейна, но ведь он по-своему был прав. В этом концерте все не так! В смысле, не по шаблону написано.
Ведь к середине XIX века уже установились неписаные правила, как сочинять хорошие фортепианные концерты. Зная эти приемы, можно было штамповать концерты, как на конвейере, и иметь успех. А Чайковский даже начинает свой концерт нетипично: не с оркестрового вступления или бравурных пассажей у пианиста, а с размашистых аккордов по всей клавиатуре.
Чайковский критику Рубинштейна выслушал, ноты забрал, ушел и ничего переделывать не стал. Он вообще не подозревал, что создал шедевр. У Петра Ильича началась очередная депрессия: денег не хватало, долги росли, времени сочинять катастрофически не было. Свой многострадальный концерт он решился отправить известному немецкому пианисту Гансу фон Бюлову. Они не были знакомы, и Бюлов не знал, что получил письмо от великого композитора. Тем не менее он сразу понял, что за концерт перед ним. «Это так оригинально, так благородно и так мощно», – ответил Бюлов Чайковскому и стал первым исполнителем этого концерта.
Сказать, что музыкальная карьера Чайковского в Москве плохо складывалась, все-таки нельзя. Его произведения поначалу встречали прохладно, но постепенно критики начали говорить о нем как об «одном из видных молодых русских композиторов». В 35 лет Петр Ильич получил заказ от Московской дирекции императорских театров написать музыку к балету «Озеро лебедей». Да, именно так балет изначально назывался. «Взялся за этот труд отчасти ради денег, в которых нуждаюсь, отчасти потому, что мне давно хотелось попробовать себя в этом роде музыки», – писал Чайковский. Если вы думаете, что композиторы питаются только духовной пищей, боюсь, вы ошибаетесь – им тоже нужны деньги. А написать балет – это действительно большой труд. Ведь балетная музыка требует специфических умений от композитора. Чайковский набрал из театральной библиотеки балетных партитур и начал их изучать: идеалом для него была «Жизель» Адана. И хотя «Озеро лебедей» был первым балетом Чайковского, он его писал не с нуля – Чайковский частично использовал материал из своей уничтоженной оперы «Ундина». Друзья, вдумайтесь – из уничтоженной оперы! У Петра Ильича была, к сожалению, такая привычка – уничтожать уже готовые произведения, если он считал, что они не удались, как он поступил с несчастной «Ундиной», своей ранней оперой.
Премьера балета «Лебединое озеро» в 1877 году прошла довольно вяло, и особого восторга у критиков не вызывала: «Оркестрован балет замечательно красиво, что, однако, не выкупает некоторой монотонности, изобличающей недостаток фантазии композитора», – написали в газетах. Смешно, да? Недостаток фантазии у Чайковского… Балет шел в Большом театре, но сильно отличался от того, что сегодня на сцене видим мы. Вполне вероятно, что он нам даже и не понравился бы в том первоначальном варианте.
Рецензент газеты «Русские ведомости» отмечал, что «В постановке танцев господин Рейзингер также проявил если не искусство, соответствующее его специальности, то замечательное умение вместо танцев устраивать какие-то гимнастические упражнения. Во всяком случае, лучшим в этом балете остается музыка г. Чайковского». Да, и вправду, хореография «Лебединого озера» довольно посредственного московского балетмейстера Рейзингера была откровенно слабой и неудачной. К сожалению, только после смерти Чайковского, в 1895 году, два легендарных хореографа – Мариус Петипа и Лев Иванов – совершенно преобразили балет. Но сам Чайковский свой обновленный балет так и не увидел…
Один из признаков великого произведения – это актуальность для каждого последующего поколения. «Лебединое озеро» – идеальный тому пример. Сколько существует постановок и новых хореографических решений – не сосчитать. Сам Чайковский удивился бы, узнав, что его первый балет стал таким популярным, он сам относился к нему довольно сдержанно. А сейчас попросите любого прохожего изобразить вам «Танец маленьких лебедей» – скорее всего, вам станцуют и даже напоют.
Но вернемся к молодому Чайковскому. Как уже говорилось, у него было много шансов не стать великим композитором, если бы он не встретил в свое время Антона Рубинштейна и не поступил в консерваторию. Или если бы не волшебное появление в его жизни «доброго ангела» – Надежды Филаретовны фон Мекк. Если бы не она, то, может быть, не появилось на свет много прекрасных его произведений.
Почему я так думаю? Дело в том, что Чайковский был человеком с очень тонкой душевной организацией. Тот образ жизни, который он вел в Москве, был для него губительным: большие преподавательские нагрузки в консерватории, постоянный поиск дополнительных заработков, вечный стресс. У него оставалось совсем мало времени на сочинительство – часто Петр Ильич работал над своими произведениями по ночам.
Может, для кого другого такая работа на износ и стала бы нормой, но не для Чайковского. Спасла его от вечного выбора «сочинение музыки или зарабатывание на жизнь» Надежда Филаретовна фон Мекк. Она, совсем как Татьяна Онегину, написала письмо Петру Ильичу с признанием в любви – но не как к мужчине, а как к композитору. Она писала, что пережила лучшие мгновенья своей жизни, слушая его музыку. И вскоре Надежда Филаретовна предложила ему выплачивать стипендию – да такую щедрую, что Чайковский наконец ушел из консерватории и смог заниматься только своей музыкой.
Это было чудо и спасение для Чайковского! Надежда Филаретовна могла себе такое позволить – платить стипендию незнакомому человеку, – она была вдовой железнодорожного магната; страстно любила музыку и просто «заболела» Чайковским: «Если бы Вы только знали, как я люблю Вас. Это больше, чем любовь, это боготворение, поклонение», – так она написала ему.
Как это ни странно, но она никогда не настаивала на личном знакомстве, поэтому можно сказать, что они никогда не встречались. Меж ними было две мимолетных встречи, когда они не общались, увидев друг друга случайно, на расстоянии. Отношения сохранялись только по переписке. Чайковский не был против такой дистанции, и начался самый невероятный эпистолярный роман, который длился тринадцать с лишним лет. Тринадцать лет! Вы представляете, сколько это писем? Правильно, очень много. Более тысячи. Их переписку можно почитать – получите утонченное удовольствие, сейчас так не пишут, в формате чата так не выразишь свои мысли.
Надежде Филаретовне Чайковский посвятил свою Четвертую симфонию: «Нет ни одной строчки в этой симфонии, которая не была бы мной прочувствована и не послужила бы отголоском искренних движений души». Действительно, Четвертая симфония – очень личная. Можно почитать дневники Чайковского тех лет, если вы хотите почувствовать, что у него было на душе, а можно просто послушать эту музыку. Это – музыка преодоления, от мрачной первой части к радостному финалу. А какая красивая там медленная, вторая часть! Одна из задушевнейших мелодий Чайковского.
Если тридцатилетний Чайковский значился в начинающих композиторах, то после сорока лет его слава росла с каждым годом. Чайковского наперебой приглашали, он ездил по гастролям, его музыкой открывали новые залы – например, Карнеги-холл в Нью-Йорке в 1891 году открывался под музыку Чайковского, он же ею и дирижировал (исполнялся Торжественный марш, Третья сюита, хоровые произведения и его вечный Первый фортепианный концерт).
Казалось бы, живи и радуйся: успех, деньги, признание коллег. Но такая слава Чайковскому радости не приносила. В Америку он вообще не хотел плыть – очень боялся, что корабль утонет. Или вот что он написал после награждения в Кембридже, где получил почетную степень доктора музыки: «Я бы удрал отсюда, если бы не понимал, что в моем лице чествуется вся русская музыка».
Чайковский ведь стал первым русским композитором, о котором узнал весь мир. Можно сказать, на русскую музыку в Европе обратили внимание благодаря Чайковскому. До этого считалось, что Россия – глубокая музыкальная провинция, где ничего интересного не происходит. В Россию европейский музыкант отправлялся на заработки – это да, платили в России щедро, но русской музыкой в Европе не интересовались. Чайковский же поменял эту ситуацию раз и навсегда.
Конечно, были у Чайковского и противники, что неизбежно при такой известности. Смешено сейчас об этом говорить, но его обвиняли в излишней «европейскости» и пренебрежении к русским традициям. Это совсем не так! Наряду с симфониями, которые действительно написаны по европейским канонам, у Чайковского есть и очень «русские» произведения: например, «Литургия Иоанна Златоуста» или «Всенощное бдение».
Жизнь свою Чайковский закончил на пике славы. Ему было всего 53 года – он был невероятно продуктивен и сбавлять темп не собирался. Достаточно назвать несколько крупных произведений его последних лет: опера «Пиковая дама», балет «Щелкунчик», опера «Иоланта» и последняя, Шестая симфония.
В последние годы его жизнь внешне сильно поменялась – Чайковского буквально носили на руках. Но внутреннее самоощущение не совпадало с блеском и дифирамбами, ему воспеваемыми. Чайковский все так же работал на износ и переживал, что пишет слабую музыку. Время показало, что переживал он зря.
Попробуйте представить себе нашу жизнь без «Щелкунчика» или «Лебединого озера»? Представить можно, но становится грустно. Музыка Чайковского стала частью нашей жизни, а это мало кому из композиторов удавалось.
Первый фортепианный концерт https://www.youtube.com/watch?v=xZYYqUssAVw
Литургия Иоанна Златоуста https://www.youtube.com/watch?v=DmM4i7rj_3g
Четвертая симфония https://youtu.be/_Xldfaf4NGw
«Евгений Онегин» https://youtu.be/E7Suj6PvGeY
«Лебединое озеро» https://www.youtube.com/watch?v=9rJoB7y6Ncs
«Щелкунчик» https://youtu.be/xtLoaMfinbU
«Иоланта» Чайковского – взгляд изнутри
Чайковский – не просто великий композитор, он – символ русской музыки.
Помните, как все начиналось? Молодой юрист Петр Чайковский решает кардинально поменять свою жизнь, поступив в Петербургскую консерваторию. А дальше – занятия музыкой день и ночь, с фанатичной увлеченностью. И вот настает день, когда его симфонии и оперы ставят по всей Европе. А он, несмотря на успех, чувствует себя глубоко несчастным. «Прелесть жизни в том, чтобы у себя дома было кого любить, за кого страдать и радоваться. Мое одиночество надоело мне ужасно. Моя жизнь непрочная и пустая». Это его слова. Петра Ильича постоянно преследует страх, что он никчемный композитор. Сколько собственных произведений он сам и уничтожил – даже после того, как они уже были исполнены.
А страх смерти? Он всю жизнь боялся, что умрет от холеры, как его мать, – и ведь умер именно от холеры в Санкт-Петербурге. А страх сцены? Что может быть ужаснее для артиста? Это был физически сковывающий страх. А ведь Чайковский сам дирижировал своими произведениями. Говорят, что когда он в первый раз в жизни вышел на сцену дирижировать, то весьма удивил публику: Чайковский дирижировал одной рукой, а другой держал себя за подбородок, потому что боялся, что голова соскочит с плеч. Потом он научился преодолевать этот страх и даже стал получать удовольствие от дирижирования – «помахать палочкой», так он говорил.
Только сочиняя музыку, Чайковский спасался от всех своих страхов. «Я буквально не могу жить, не работая, как только хочется предаться отдыху, как вместо этого является тоска, хандра, мысли о тщете всего земного, страх за будущее, мучительные вопросы о смысле существования – все это отравляет жизнь».
1891 год, когда появилась на свет «Иоланта», был для Чайковского непростым: происходит сразу несколько горестных событий в его жизни. Умирает его сестра Александра и прекращаются отношения с очень близким ему человеком – Надеждой Филаретовной фон Мекк. Самый знаменитый эпистолярный роман в истории музыки завершился совершенно неожиданно – после 13 лет переписки. Поэтому особенно остро в этот год Чайковский ощущал свое одиночество.
А с другой стороны, этот год принес очередной успех – на этот раз в США. 25 дней провел там Чайковский, и это были дни триумфа. Его осаждали репортеры и поклонники, а он тосковал и мечтал вернуться домой и продолжить работу над «Иолантой». Вернувшись, он действительно пишет оперу невероятно быстро – всего за два месяца. У Чайковского так часто бывало – долгое и мучительное начало работы, а потом ее стремительное завершение.
Чайковский писал: «Опера идет у меня очень вяло, очень трудно, и, главное, каждую минуту я замечаю, что впадаю в повторение себя же. ‹…› Как бы то ни было, но кончу, и если увижу, что не по-прежнему, не то, – то в самом деле брошу».
Оперу поставили в один вечер с его балетом «Щелкунчик» в канун 1893 года – года смерти Чайковского. Критика после премьеры была не самой благожелательной: «Нового лавра в венок композитора „Иоланта“ не вплела», – и это еще самое мягкое высказывание. Правда, и про «Щелкунчика» говорили, что кроме скуки он ничего доставить не может. Это обычная история: «Ромео и Джульетту» Сергея Прокофьева, «Кармен» Жоржа Бизе и много других прекрасных шедевров с первого раза ни публика, ни критики не понимали. Просто такие шедевры, как «Иоланта», опережают свое время, ведь они вне времени.
Сюжет «Иоланты» привлек Чайковского задолго до создания оперы. О слепой принцессе написал пьесу Генрих Герц – она называлась «Дочь короля Рене», и эту пьесу Чайковский читал. Между прочим, у Иоланты был исторический прототип, реальная принцесса Иоланда де Бер. Давайте сейчас представим, что рассказала бы нам сама принцесса, реальная Иоланда?
Рассказ Иоланды
Я – Иоланда из рода Меровингов, дочь короля Рене. Род наш древний. Сейчас, в XV веке, никто не может уже сказать, когда родился основатель нашего рода – его звали Меровей. Существует предание, что Меровинги – это потомки Марии Магдалены и Иисуса Христа, и именно они были хранителями Чаши Грааля, а тот, кто хоть раз видел чашу, получает прощение грехов и вечную жизнь.
Можно по-разному относиться к этому преданию, но короли нашей династии всегда были окружены аурой магии. Нас называли «колдунами», или «чудотворцами». Мы не колдуны, хотя действительно кто-то в нашем роду мог исцелять только наложением рук или обладал даром ясновидения. Еще нас называют «королями с длинными волосами», якобы мы отказываемся их стричь, потому что в них заключена особая сила. Я в это не верю, но на всякий случай не стригу волосы…
Я думаю, это просто красивые мифы. В наш век так сложно во все это верить. Хоть я из рода Меровингов, но не чувствую в себе особой магической силы. Может быть, потому что мы не прямые потомки, но ничего волшебного в моем отце, кроме его доброты, я не замечала. Его так и прозвали в народе – Рене Добрый.
Но мне постоянно снятся сны – очень яркие; не знаю, это просто сны – или они что-то означают? Попробую объяснить. Девушку, которую я вижу во сне, называют Иолантой. С ней происходит то, что со мной уже произошло, – это история моего знакомства с моим дорогим мужем Фредериком де Водемоном.
Наверное, самое главное чудо в моей жизни – это встреча с ним. Он открыл для меня весь мир, ведь я ничего не видела! С самого рождения я была слепа и даже не подозревала об этом. Сила его любви совершила это чудо, я обрела зрение… Мой дорогой отец, король Рене, увидев силу нашей с Водемоном любви, решил расторгнуть мою помолвку с Робертом, герцогом Бургундским, – мы были с ним обручены с детства, хотя и не видели друг друга. Так принято в королевских семьях. Брак по любви – это редкость для нас: мою сестру Маргариту выдали замуж за Генриха VI, и не думаю, что она счастлива, хотя и стала королевой Англии… И ее дети станут королями Англии, а мои дети – просто герцогами Лотарингии.
А теперь самое удивительное в моем сне о самой себе. Я там все время пою… Там все поют, и так это красиво, что хочется, чтобы этот сон не заканчивался. Но он заканчивается каждый раз на одном и том же – на том дне, когда я обрела зрение. Это действительно был самый счастливый день в моей жизни. Потом, конечно, у меня тоже были счастливые моменты в жизни – рождение наших детей, просто моменты острого счастья…
Я прожила хорошую жизнь. Хотя и говорят, что наш род обладает секретом долголетия, это не так. И я знаю, что скоро уйду из этого мира. И совершенно не боюсь этого. Меня уже ждут и мой дорогой отец, и мой муж. Так что я встречу смерть с легким сердцем…
В моей жизни было много любви, а это дар, который даже ценнее, чем зрение. Я поняла это только теперь, под конец жизни. Иногда мне кажется, что рай – это тот мой сон с прекрасной музыкой. В нем я вновь и вновь проживаю самые счастливые мгновенья своей жизни. Мой любимый сон. Может быть, я его опять сегодня увижу. Каждый вечер теперь я об этом мечтаю. Других желаний у меня не осталось…
Либретто для оперы «Иоланта» написал брат Чайковского – Модест Ильич. И теперь слово ему.
Рассказ Модеста Чайковского
Нашей мамы, Александры Андреевны, урожденной Ассиер, мы лишились, когда мне было 4 года, а Петру Ильичу – тогда просто Пете – 14 лет. Влияние брата на меня было безгранично, его слово – закон, а между тем никогда в жизни далее хмурого лица его проявление строгости не заходило. Для меня он был брат, мать, друг, наставник – все на свете.
Я пережил своего великого брата на много лет. И теперь я знаю, зачем мне была дарована такая длинная жизнь – чтобы увековечить память о нем. Я создал музей в доме, где Петр Ильич чувствовал себя счастливым, в его доме в Клину; я написал его биографию. Ведь это так важно, чтобы люди знали, каким он был человеком в жизни, а не только в музыке. А Петр Ильич был прекрасным человеком – лучшим, которого я знал.
Но самое мое большое счастье в том, что я своими скромными силами помог ему создать два его шедевра: оперы «Пиковая дама» и «Иоланта». Я написал к ним либретто.
Любовь к музыке у меня и у него с детства. Петр Ильич говорил, что тем, кем он стал, он обязан Моцарту. В Воткинске, в доме, где он родился, стоял диковинный инструмент – оркестрино. Это одновременно фортепиано и гигантская музыкальная шкатулка. И вот на ней маленький Петя завороженно слушал арии из опер Моцарта. Потом он говорил, что хотел бы умереть, слушая любимого «Дон Жуана». Мог ли он тогда, в детстве, представить, что сам напишет такие оперы, которые будут идти наравне с операми его обожаемого Моцарта…
Я постоянно возвращаюсь мыслями в прошлое. К нашей последней совместной работе, к «Иоланте». Некоторые из его писем я помню наизусть: «Давно я не писал тебе, Модя! А между тем постоянно имею дело с тобой, сочиняя „Иоланту“. Либретто прекрасно ‹…› Омерзительнее всего то, что я начинаю впадать в повторение самого себя, и многое в вышло похоже на „Чародейку“ ‹…› А впрочем, увидим. Сомнения в себе все чаще и чаще на меня нападают. Впрочем, ты по опыту знаешь, что авторы часто ошибаются в оценке своих произведений». Ох, Петр Ильич, дорогой мой брат. Как же ты ошибался…
Иоланта завладела его вниманием еще в 1870-х годах. Он прочитал «Дочь короля Рене», драму в стихах Генриха Герца, прочитал на немецком языке. Тогда это имя еще не было так известно, как сейчас. Позже появился перевод на русский язык, пьесу поставили в Малом театре, Петр Ильич ходил ее смотреть.
Иногда планы своих будущих произведений он вынашивал по многу лет. Так случилось и с «Иолантой». Генрих Герц, как известно, положил в основу драмы реальные исторические события и реальных персонажей. Рене Добрый, герцог Лотарингии, жил в XV веке, и у него действительно была дочь – Иоланда, которая вышла замуж за графа де Водемона. Это был счастливый брак, в котором родилось шестеро детей.
Но Петра Ильича больше привлекал мистический подтекст этого сюжета. Он как раз в последние годы своей жизни стал изучать Спинозу. Вся «Этика» Спинозы была исчеркана его пометками. Особенно глава о Боге, где Спиноза называет Бога некоей универсальной идеей, универсумом, вмещающим в себя и добро, и зло.
Мы с Петром Ильичем даже специально ввели персонажа в оперу, которого нет в драме Герца; это арабский врач-целитель, Эбн-Хакиа. Текст, который я написал для Эбн-Хакиа, – на самом деле пересказ идей Спинозы: «Два мира: плотский и духовный / Во всех явленьях бытия. / Нами разлучены условно. / Они едины, знаю я. / На свете нету впечатленья, / Что тело знало бы одно, / Как все в природе, чувство зренья / Не только в нем заключено». Эта идея очень занимала Петра Ильича в последние годы: единство мира материального и мира духовного.
Сколько раз я слушал эту оперу уже после смерти Пети. И каждый раз понимаю: и он, и Спиноза, и наш Эбн-Хакия были правы – плотский и духовный мир разлучены условно. Они едины, знаю я. Поэтому возможно такое, что, слушая эту музыку, я чувствую, что он, мой любимый брат, – жив. Конечно, он жив.
Оперу «Иоланта» Чайковский написал в своем доме в Клину. Именно этот дом был для Чайковского «местом силы», как бы мы сейчас сказали. Поэтому сейчас слово самому дому.
Рассказ Дома
Наверное, я знал Петра Ильича лучше, чем кто-либо. Хотя всего лишь одно лето мы провели вместе. И еще пару недель его последней осени – осени 1893 года, когда он работал над своим последним произведением – Третьим фортепианным концертом. Я помню каждый день, проведенный с ним.
Я знаю все: как он работал по много часов, с самого утра, как был строг к себе. Как любил пить чай и очень любил яблочную пастилу. Каким он был франтом – раз в месяц подстригал бороду, которая была уже совершенно седая, а ведь ему было всего 52 года, когда мы познакомились. И выглядел он всегда очень элегантно.
До меня он был каким-то неприкаянным. Знаете, сколько он сменил домов за свою жизнь? Говорят, что Бетховен за свою жизнь сменил больше тридцати квартир, все нигде не мог найти покоя. Сколько сменил квартир Петр Ильич, я точно не скажу, но много. А знаете, как часто он путешествовал? Эти постоянные гастроли, переезды так его изматывали.
У него в молодые годы была квартира в Санкт-Петербурге, подъезд которой находился рядом с лавкой гробовщика, – его это огорчало ужасно. А когда он только начал преподавать в Московской консерватории, то вообще ютился в доме у Николая Григорьевича Рубинштейна. Это не дом был, а какой-то филиал концертного зала – там всегда толпились музыканты и просто гости. Спокойно не поработать. А я-то знаю, как важно было для Петра Ильича, чтобы в доме был покой и уединение для работы.
Ему не так-то просто было угодить. Он любил бывать за границей, но там всегда начинал тосковать по дому, которого у него на самом-то деле и не было. Ведь дом – это не просто место, где мы живем. Это место, где мы живем в гармонии с самим с собой. Поверьте, я знаю, о чем говорю.
Я стал его Любимым Домом. Я и сейчас им остаюсь. За это я буду всегда благодарен Модесту Петровичу – это он устроил так, что я стал Домом-музеем Чайковского.
Когда Петр Ильич приехал ко мне летом 1892 года, в первый раз, то, как всегда, много работал. Он привез с собой два произведения: оперу «Иоланта» и балет «Щелкунчик». Музыка была уже вся написана, оставалось самое неприятное, как он говорил, «самое постылое» – корректура.
Целыми днями он сидел за столом. «Но впрочем, я почти сумасшедший, ничего не понимаю, не соображаю и не чувствую. Даже все мои сновидения состоят в том, что что-то и где-то подлежит корректуре и что какие-то диезы и бемоли не то делают, что им следует, вследствие чего происходит что-то мучительное, роковое, ужасное», – писал Петр Ильич. А иногда он писал так: «Вдруг окажется, что „Иоланта“ и „Щелкунчик“, из-за которых я теперь так много страдаю, – гадость???».
Критиков Петр Ильич никогда не слушал. За свою жизнь чего только о нем ни писали. И его «Евгению Онегину» досталось, и «Пиковой даме» – про нее вообще писали, что она «посвящена карточному вопросу и не заключает в себе ничего симпатичного». А его балет «„Спящая красавица“ – музей бутафорских вещей».
Так что к критике нам не привыкать. Самое страшное, что иногда ему самому свои же вещи не нравились, и он их уничтожал. Вот если бы он у меня жил гораздо раньше – я уверен, что ничего бы он не уничтожил.
А знаете, какая у него была библиотека? Он не просто любил читать, он был мастером чтения: более двух тысяч томов! И на иностранных языках! Чего только у него не было: книги по истории, логике, философии, по искусству, путеводители по разным городам, многотомные энциклопедические словари… Среди его книг есть маленький томик на латыни, с собственноручной подписью композитора: «Украдено из библиотеки палаццо Дожей в Венеции Петром Ч., надворным советником и профессором консерватории».
Как он все успевал? Фантастический человек. Петр Ильич был в переписке более чем с шестьюстами корреспондентами. Сегодня опубликованы по автографам и копиям свыше пяти тысяч писем. Но их было, конечно, намного больше. И он еще постоянно переживал, что много времени тратит впустую.
«Иоланта» стала последней оперой Чайковского. Когда знаешь, что это последний день жизни человека, то каждое действие и слово этого дня приобретают другое значение. Чайковский сам не знал, что «Иоланта» – последняя опера. Но мы-то с вами знаем. Поэтому и отношение к ней особое. «О, я напишу такую оперу, что все плакать будут», – так он говорил. Действительно, над этой оперой плачут, и будут плакать, пока есть кому.
Знаете, в чем же секрет популярности его музыки? Я так скажу: Чайковский был гением эмоций. Ведь самое страшное, что может с человеком произойти, – это потерять способность чувствовать. Но если вы будете слушать музыку Чайковского – вам это не грозит.
Петр Ильич говорил: «Как в зеркальной воде отражаются облака, так в душе художника отражается все, что он видит, слышит. Способность передавать свои чувства другим и есть талант». У него была необыкновенная душа. Сколько я повидал людей на этом свете – таких больше не видел.
А знаете, зачем мы слушаем его музыку? Чтобы почувствовать себя живыми. Чтобы плакать, чтобы восторг охватывал нашу душу. Вот ведь как, да? Время идет, и кажется, что меняется мир вокруг. А я знаю, что точно так же слушали и плакали от его музыки сто лет назад и точно так же будут слушать и плакать через сто лет.
Я хоть и простой дом, но прекрасно знаю, что происходит в мире. И я знаю, что музыка моего Петра Ильича звучит повсюду. Невозможно себе представить современный мир без него. Чайковский создал целую свою музыкальную Вселенную. И жизни не хватит, чтобы ее освоить. Мне-то что, у меня времени много, а у вас жизнь очень короткая.
Фильм-опера «Иоланта» https://www.youtube.com/watch?v=VZ7saPm-C-k
Опера «Иоланта» https://youtu.be/CSn0qvYJsCs