Это может стать для меня последним шансом узнать правду, к которой мама так страстно стремилась.
Стоя в дверях гостиной, Холли Ричардсон смотрела, как ее четырехлетняя дочка Алиса смеется над Свинкой Пеппой, скачущей по лужам. Глядя на дочь с ее мягкими, светло-каштановыми кудрями до плеч, Холли боролась с желанием броситься в комнату, подхватить девочку на руки и бежать без оглядки. Вместо этого она тихо закрыла дверь и крадучись поднялась на три пролета вверх, на самый чердак.
Оказавшись под крышей своего дома в Хадли, где она жила с мужем Джейком и дочерью, Холли почувствовала озноб. Она открыла дверь чердака, убеждая себя, что бояться нечего. Входная дверь дома была заперта на замок (она это дважды проверила), но, зайдя в помещение, она еще раз убедилась, что ключ лежит в кармане.
На нее пахнуло затхлостью, и Холли зажала рот рукой. Она остановилась, глядя на свалку из ненужной мебели, неиспользованных тренажеров (груда благих намерений!) и елочных украшений, – свалку, увенчанную ржавым мангалом. В дальнем углу стояло бюро с выдвижной крышкой – его Джейк использовал в краткий период ведения успешного семейного бизнеса. Все честолюбивые замыслы давно ушли в прошлое, и теперь бюро было покрыто толстым саваном пыли. С него-то она и начнет свои поиски.
Путь к бюро преграждал выцветший красный диван, с которым Холли приехала в этот дом семь лет назад, когда они с Джейком поженились. Пробираясь мимо дивана, она потрогала аккуратно зашитый разрыв на его спинке. После того как они с матерью протащили диван по двум пролетам узкой лестницы, обивка лопнула и мать зашила прореху вручную. Холли ничуть не расстраивало, что комнатушка приютилась на верхнем этаже паба, ведь это было первое в ее жизни отдельное жилье. «Бесспальная квартирка» – так мама его называла, не понимая, почему дочери было так важно снять ее, но для Холли это означало независимость. Многие ее друзья уже съехали от родителей, и ей тоже хотелось стать на собственные ноги.
Чтобы освободить себе дорогу, она толкнула диван к окну, и он врезался в детскую кроватку Алисы. Кроватка накренилась, и Холли перегнулась через диван, чтобы не дать ей рухнуть на пол. Нежно погладив, она аккуратно прислонила кроватку обратно к стене. Ей вспомнилась та ночь, когда она впервые уложила Алису в детской и почти до самого утра проспала на полу рядом с дочерью.
Возле кроватки стоял высокий стульчик Алисы с немного поцарапанным столиком, разрисованный слегка теперь поблекшими, а прежде яркими изображениями воздушных шариков. И стульчик, и кроватка хранились для второго ребенка, но сейчас, поправляя крепления стульчика, Холли уже знала, что этого ребенка не будет.
Пробираясь по чердаку, она споткнулась о штабель коробок со старой одеждой и неиспользованным постельным бельем, которые мать Джейка преподнесла им вскоре после свадьбы. Джейк принял подарок вежливо, но потом запретил Холли даже открывать эти коробки. Он решительно отказывался от подобной благотворительности. Им не требовались родительские подачки! Это же относилось и к антикварному гардеробу, который притулился у дальней стены прямо перед бюро. Джейку и Холли едва хватило сил втащить его сюда по лестнице и придвинуть к стене. Под конец оба совершенно взмокли и, посмотрев друг на друга, неудержимо расхохотались. Они были тогда женаты меньше месяца; стащив пропитанную потом одежду, они занялись любовью прямо на полу чердака. Холли помнила, как восхищалась отражением мускулистого тела Джейка в зеркальной дверце гардероба, и сейчас, увидев себя в этом тусклом зеркале (плотно стянутые каштановые волосы, челка, которую необходимо срочно подстричь, чтобы окончательно не скатиться в семидесятые), изо всех сил попыталась оживить в памяти ту страсть, которая ненадолго озарила ее брак.
…Она быстро отодвинула в сторону сначала велотренажер без сиденья, а потом – монументальное кресло, не очень-то подходившее для современного офиса: в свое время оно придавало кабинету Джейка несколько диккенсовский колорит. Крышка бюро была заперта. Примостившись на краешке стула, она достала из кармана ножик и попробовала открыть замок. Он провернулся, но остался запертым. Холли нажала посильнее, и ножик соскочил, слегка поцарапав крышку. Лизнув палец, Холли почувствовала пыльный вкус чердака и принялась энергично тереть царапину.
Лестница вроде бы скрипнула. Она вздрогнула и обернулась.
– Алиса? – негромко окликнула она, но ответа не было.
Как это ужасно – так бояться в собственном доме.
Холли снова сосредоточилась на бюро. Ей надо заглянуть туда.
И она опять вставила ножик в скважину.
Щелк. Замок наконец открылся, и она смогла откинуть крышку. Внутри громоздились кипы бумаг: квитанции времен бизнеса Джейка, неоплаченные счета и налоговые уведомления. Холли вытащила первую стопку и принялась перебирать листки. Потом достала вторую, третью и, наконец, последнюю… За ней обнаружились еще две полки, забитые документами. Холли запаниковала. Наверняка ее скоро позовет Алиса. Она лихорадочно просматривала оставшиеся документы. Муж явно не выкинул ни одной бумажки с самого основания компании. И очень жаль, что не выкинул.
Добравшись до края последней полки, она нащупала смятый пластиковый пакет, прижатый к задней стенке. Раскрыла его и увидела старомодный оранжевый пакетик из супермаркета – теперь таких уже не делают. Внутри обнаружился белый спальный комбинезончик. Она отложила пакетик в сторону, а простой слип с вышитым кроликом расстелила у себя на коленях и аккуратно разгладила его рукава и штанины, так что он стал идеально плоским.
Было очевидно, что эту одежду Алиса никогда не носила.
Дочка при рождении весила почти пять килограммов – слип на нее бы попросту не налез. Он был рассчитан на маленького младенца.
Холли подняла его и стала разглядывать. Он был почти неношеный. Ей нестерпимо захотелось почувствовать запах новорожденного, и она поднесла костюмчик к лицу. Но какой бы младенец ни носил его, детский запах давно выветрился. Холли даже поперхнулась от вони затхлой сырости, пропитавшей одежку в глубине бюро Джейка.
Снова разглаживая слип у себя на коленях, Холли гадала, как долго он пролежал спрятанный. С материнской заботой она застегнула три кнопочки до самого воротника и провела ладонью по хлопчатобумажной ткани.
И тут у нее замерло сердце.
В дверь ее дома кто-то барабанил: тук-тук-тук. Она застыла.
И снова.
Тук-тук-тук.
Тук-тук-тук.
Сколотящимся сердцем Холли судорожно вернула костюмчик в пакет и засунула обратно вглубь полки. Потом затолкала туда кипы бумаг и закрыла крышку бюро. Замок защелкнулся.
Внизу снова застучали. Она огляделась по сторонам: нет ли где следов ее присутствия? Метнулась было к двери, но зацепилась рукавом за ручку гардероба – пришлось высвобождаться. Она скомандовала себе успокоиться. Потрогала ключ в кармане, почувствовала минутное облегчение. Входную дверь нельзя отпереть снаружи. Холли знала, что он любит, чтобы двери были заперты, – тогда они с Алисой в безопасности. Ему она скажет, что была в ванной.
И тут раздался звонок в дверь – у нее снова заколотилось сердце.
Вскарабкавшись на спинку своего старого дивана, она выглянула в чердачное окошко. Потом подтянулась на руках и, почти улегшись на подоконник, посмотрела на тротуар у дома. Перед дверью, держа в руках коробку, стоял курьер в униформе. Рядом, у тротуара, припарковался белый фургон с надписью «ФДБД».
Выдохнув, чтобы успокоиться, Холли несколько мгновений наблюдала за курьером, который отступил назад, не выпуская из рук посылки, а потом распахнула окно.
– Прошу прощения, – крикнула она. – Я тут, на чердаке. Сейчас спущусь.
Пока она сбегала по ступенькам, сердце перестало бешено колотиться. Повернув ключ в замке и открыв дверь, она с облегчением увидела перед собой загорелое лицо Фила Дурли, владельца фирмы «ФД: Быстрая доставка».
– Здравствуйте, миссис Ричардсон, – сказал Фил, передавая ей посылку.
– Простите, что заставила вас ждать. Я была наверху. У меня совершенно нет времени на уборку – просто с ног сбиваюсь из-за Алисы, – говорила она торопливо. – Если бы я знала, что это вы, я бы сразу спустилась.
– Ничего страшного, – откликнулся он, протягивая ей на подпись квитанцию.
– Сейчас только занесу это в дом, – сказала она, кладя посылку возле лестницы и возвращаясь к двери. – Я ничего не заказывала, ума не приложу, что там может быть.
– Должно быть, приятный сюрприз, – ответил Фил и, взяв квитанцию, пошел к машине.
– Еще раз спасибо, что подождали.
– Вам не о чем беспокоиться, – сказал Фил, помахав ей рукой.
Фил Дурли производил на Холли впечатление человека, которого вообще мало что беспокоит. Одноклассник Джейка, он закончил педагогический колледж и вернулся в гимназию Хадли уже учителем. Поработал три года и уволился, решив, что это не для него. А потом Холли узнала, что он основал собственную службу местной доставки. Она часто встречала его в Хадли и Сент-Марнеме – всегда приветливого и безмятежного.
Она стояла на пороге, глядя, как он садится в фургон, и даже помахала ему на прощанье. Затем закрыла дверь, повернула ключ в замке и, услышав двойной щелчок, облегченно выдохнула. Надув щеки, потерла лицо и вернулась в гостиную. Нет, так больше жить невозможно.
Холли плюхнулась на диван, и тут раздался сигнал мобильного.
Она открыла сообщение.
Любопытство до добра не доведет.
– Я рад, что она умерла, – говорю я Барнздейл, отступая назад и хватаясь для устойчивости за стену.
Я поднимаю руку к лицу – у меня на мгновенье потемнело в глазах. Я начинаю дрожать… ловлю на себе взгляд Барнздейл… с трудом заставляю себя дышать.
Каш быстро вскакивает и, бережно взяв меня за руку, ведет через комнату.
– Садитесь вот сюда, – говорит она, когда мы медленно подходим к любимому маминому креслу. – Конечно, это большое потрясение.
Я опускаю голову, и несколько минут мы сидим молча – я отчаянно пытаюсь уразуметь слова полицейских. Перед десятой годовщиной маминой смерти убили Абигейл Лангдон. А в последние недели своей жизни мама с ней переписывалась. Ни то, ни другое не укладывается у меня в голове.
– Надеюсь, ее смерть была мучительной, – говорю я, подняв глаза на Барнздейл.
Несмотря на то, что прошло столько лет, меня охватывают непреодолимая ярость и ненависть. Я стараюсь никогда не думать об этих девчонках. Столь глубокое отвращение опустошает.
Барнздейл, похоже, не удивлена.
– Мистер Харпер, не спешите, – говорит она мягко. – Подобное потрясение нелегко пережить.
– С чего это ее смерть может кого-то потрясти? – говорю я, вскакивая, но у меня снова подкашиваются ноги.
Каш явно намеревается подхватить меня, но мне удается не упасть.
– Мало кого британцы ненавидели так, как Абигейл Лангдон. Она провела значительную часть своей жизни в тюрьме за детоубийство. Нетрудно представить, кто окружал ее после освобождения. Удивительно, что ее раньше не убили.
– Мистер Харпер, – откликается Барнздейл, не двигаясь, – будьте уверены, что все возможные обстоятельства, связанные со смертью Абигейл Лангдон, будут нами тщательно исследованы. Однако нам нужно понять, почему ваша мать писала покойной и, что еще важнее, каким образом она вышла с ней на связь. Из писем ясно, что подлинное имя Дэми Портер было раскрыто еще десять лет назад.
– Кем-то из живущих в этом доме, – говорю я, восстанавливая свои мыслительные способности и расставляя точки над i.
– Похоже, что так.
– Можно мне увидеть эти письма?
– Боюсь, что нет. Они являются уликами в деле об убийстве.
– В таком случае я вряд ли смогу вам еще что-нибудь сказать, – несколько неучтиво замечаю я.
Я вижу, что Каш бросает взгляд на начальницу.
– Мы понимаем, как вам трудно, – говорит Каш. – Все, что нам от вас сегодня нужно, это помощь. Мы пытаемся разобраться, как так вышло, что ваша мать начала общаться с Абигейл Лангдон.
– Трудновато строить догадки, не зная содержания писем, – вам так не кажется?
– Дело не в том, что мы не хотим раскрыть их содержание лично вам, – осторожно поясняет Каш. – Просто на данном этапе нежелательно, чтобы какая-либо информация просочилась в прессу. Поскольку это могло бы повредить дальнейшему расследованию.
– А ведь вы работаете на крупнейшем новостном канале страны, – добавляет Барнздейл.
– Детектив, я сыт по горло историями на первых полосах. Можете не сомневаться: у меня нет никакого желания снова появиться в заголовках.
– Вы не хотели бы вернуться и снова сесть? – предлагает Каш, положив руку на мамино кресло.
Я соглашаюсь и, сев, наклоняюсь к констеблю.
– Если вы отказываетесь показать мне письма, то, может, хотя бы скажете, чего мама хотела от Лангдон?
Каш бросает взгляд на начальницу, которая неловко водит руками по своей прямой юбке, словно разглаживая невидимые складки.
– Насколько нам известно, – начинает Каш, – в доме женщины, известной под именем Дэми Портер, нашли два письма. Первое лежало в конверте, адресованном Дэми Портер, но было обращено непосредственно к Абигейл Лангдон. Автор письма называет себя Клэр Харпер. Мы, безусловно, сличим почерк, но у нас нет основания считать, что письмо поддельное. Автор дает понять, что знает, кто такая Лангдон, но не стремится вмешиваться в ее новую жизнь.
Я молча киваю.
– Ваша мама, – продолжает Каш, – пишет о непереносимой боли, которую она испытала, потеряв ребенка таким ужасным образом, и спрашивает напрямую, почему именно Ник и Саймон Вокс были выбраны в качестве жертв. Она пишет Лангдон, что только когда у той будет свой ребенок, она, возможно, поймет, какие страдания причинила.
Каш останавливается и поворачивается к начальнице. Барнздейл продолжает ее рассказ.
– Нам представляется, что цель первого письма – добиться доверия Лангдон. Автор настойчиво повторяет, что сохранит в тайне адрес и новое имя Лангдон. В конце она пишет о том, какое эмоциональное воздействие произвело на нее и на вас то, что девочки сделали. И просит Лангдон рассказать, как это отразилось на ее собственной судьбе.
Барнздейл снова смотрит на меня, но я молчу.
– Второе письмо, – опять вступает Каш, внимательно наблюдая за мной, – похоже, было отправлено вскоре после того, как ваша мать получила ответ на первое. Миссис Харпер подробнее пишет о вашем брате: о том, чего его лишили, и о том, как могла бы – по ее мнению – сложиться его жизнь. Она предполагает, что Лангдон живет в постоянном страхе, и заверяет, что ее она может не бояться. Но еще она упоминает требование, которое, по нашему мнению, содержалось в ответе Лангдон на первое письмо…
Детектив явно колеблется.
– Мы, разумеется, интерпретируем только письма одной стороны, но создается впечатление, что Лангдон потребовала от вашей матери двадцать пять тысяч фунтов в обмен на тайны, которыми была готова поделиться.
– Двадцать пять тысяч! – восклицаю я, отталкивая стоящую передо мной скамейку для ног. – Невообразимо! Да как она вообще смела требовать деньги после того, что сделала?
– Ваша мать ясно дала понять, что не собирается покупать информацию, – говорит Барнздейл. – Мистер Харпер, есть ли у вас письма, которые ваша мать могла получить от Лангдон?
– Нет, мне ничего такого не попадалось, – говорю я, снова вставая. – Какая наглость – требовать деньги! Должно быть, все, что мы о ней знаем, это правда.
– Что вы имеете в виду? – спрашивает Барнздейл спокойно.
– Я имею в виду, что она была заводилой, что все было сделано по ее инициативе, что она подчинила себе Джоузи Фэрчайлд и вовлекла ее в свои безумные планы. Что она была дьяволом во плоти! – От злости я почти кричу.
– Это все домыслы прессы, которые сейчас нам никак не помогут. Лангдон и Фэрчайлд получили одинаковые сроки.
– Она вымогала у мамы деньги! Какого черта ее вообще освободили?!
– Мистер Харпер, в связи с ужасающими событиями, случившимися в Хадли двадцать лет назад, я выражаю вам глубочайшие соболезнования от своего имени и от имени всей лондонской полиции…
Я стою, не двигаясь, и смотрю на детектива, пока она подбирает слова.
– …но Абигейл Лангдон отбыла положенный срок, и у нас нет оснований считать, что за прошедшее десятилетие она как-либо нарушила условия своего освобождения. За эти годы, проживая под именем Дэми Портер в Фарсли, на окраине Лидса, Лангдон смогла успешно вписаться в местное сообщество. Она снимала небольшую квартирку и работала в торговом центре, где ею были вполне довольны. Сегодня мы должны сосредоточиться на том, что эту женщину убили, и, судя по тому, что удалось выяснить полиции Западного Йоркшира, нельзя исключить вероятность связи между ее смертью и смертью вашего брата.
Тут Барнздейл несколько меняет тон.
– Мистер Харпер, скажите пожалуйста, вы когда-нибудь бывали в Фарсли?
Никогда. Следующий вопрос.
– В рамках нашего расследования, мистер Харпер, – продолжает Барнздейл гнуть свою линию, – я вынуждена спросить о ваших перемещениях за последние сорок восемь часов.
– Я что – уже подозреваемый?
Детектив молчит, терпеливо дожидаясь моего ответа.
– Все это время я был в Лондоне и его окрестностях. Либо здесь, в Хадли, либо на работе. Вчера я провел весь вечер с друзьями. При необходимости это может подтвердить куча народу.
– Благодарю вас, – отвечает она коротко. – В дальнейшем нам могут потребоваться от вас конкретные имена.
Каш кладет руку на подлокотник моего кресла и наклоняется вперед. Я возвращаюсь и снова сажусь.
– У вас есть какие-нибудь догадки о том, как ваша мама смогла раскрыть новую личность Лангдон? – спрашивает она.
– Никаких, – отвечаю я. – Если бы я узнал, что она намерена связаться с Лангдон, я бы сделал все, чтобы помешать этому.
– За последние десять лет, – замечает Барнздейл, – мы дважды выносили судебные запреты касательно все более настойчивых попыток средств массовой информации раскрыть настоящую личность Дэми Портер.
– Наш сайт таких запретов не получал, – возражаю я.
И на мгновение замолкаю. Я пытаюсь перестать думать о Мадлен и о том, что ей известно об истории нашей семьи.
– В любом случае запреты были вынесены намного позже маминой смерти.
– Это не значит, что новое имя Лангдон не было известно журналистам до кончины вашей матери.
– Мне оно известно не было.
Я смотрю в глаза Барнздейл.
– Десять лет назад ваши коллеги заключили, что моя мама вышла на пути перед поездом, отправлявшимся в 8:06 к вокзалу Ватерлоо.
Я понижаю голос и чуть наклоняюсь вперед.
– Если бы я в то время знал, где Лангдон, я бы сам ее убил.
Краем глаза я вижу, что Каш изучает собственное отражение в своих начищенных ботинках.
– Но на самом деле, – продолжаю я, – я не имел ни малейшего представления ни о том, где находится Абигейл Лангдон, ни о том, что мама переписывалась с ней, до того, как вы мне об этом сказали.
Я снова встаю и направляюсь к двери гостиной.
– И я полагаю, что больше нам говорить не о чем. Абигейл Лангдон была жестокой детоубийцей. Миллионы людей желали ей смерти. Любой мог узнать, кто она такая, и, насколько я понимаю, помимо двух писем десятилетней давности ничто не связывает ее смерть с моей семьей или с Хадли.
Я открываю дверь. Каш было встает, но Барнздейл и не думает подниматься с места.
– Подождите минутку, мистер Харпер, – произносит она негромко. – Хоть вы и говорите, будто это убийство не связано напрямую ни с вами, ни с Хадли, я полагаю, что это не так.
Ястою на краю Хадли-Коммон, стараясь осмыслить то, что мне сказали полицейские. Проводив глазами их медленно отъезжающий автомобиль, я машинально перевожу взгляд на заросший вход в рощу. Кажется, что случившееся с Ником и Саймоном так и не покинуло Хадли.
Я поворачиваюсь и иду к саду Кранфилдов.
– Голова болит? – спрашивает мистер Кранфилд, когда я подхожу к нему.
Я чувствую себя нашкодившим школьником, вернувшимся туда, где набезобразничал. Я отвечаю, что бывали утра и получше.
– Вы ведь уже кончили убираться, правда? – спрашиваю я, когда сосед в знак приветствия хлопает меня по плечу.
– Надеюсь, все было не слишком ужасно, – продолжаю я, глядя на клумбу в его саду и испытывая подобающее случаю раскаяние. – Вечеринка с коллегами вышла из-под контроля.
– Забудь. Я сегодня все равно собирался заняться мульчированием.
Я улыбаюсь.
– Звучит устрашающе.
– Так и есть, – отвечает он, – особенно для моей спины.
И кивает в сторону Нижней улицы, где Барнздейл и Каш застряли в пробке:
– У тебя все нормально?
– Визит вежливости, если можно так выразиться, – говорю я, упорно стараясь осмыслить услышанное мною от полицейских.
Я сажусь на каменную ограду, тянущуюся вдоль сада Кранфилдов.
– У тебя их и так было под завязку, – говорит он, садясь рядом со мной и начиная околачивать об ограду свои грязные сапоги. – Миссис Ка сказала, твоя начальница хочет, чтоб ты написал статью к годовщине твоей мамы.
– Я отказался, но мне все больше кажется, что слишком много вопросов осталось не задано, – говорю я. – Вопросов, которые я должен был задать с самого начала. Я просто не хотел об этом думать. Я предал ее?
– Нет, – твердо говорит мистер Ка, взяв меня за плечо.
Я думаю о том, что узнал от полицейских.
– Я должен был настойчивее выяснять, что случилось? Ведь именно я мог найти ответы, которые она заслужила, ответы, которые она отчаянно хотела получить.
– Одно мы знаем точно: Клэр бы хотела, чтоб ты жил именно так, как ты живешь. Не надо сожалеть о прошлом, Бен.
Я оглядываю улицу: аккуратные фасады, ухоженные сады. Никогда не подумаешь, что здесь случилась такая трагедия. Что я упустил?
– Мне нужно поговорить с Мадлен, – говорю я. – Если я скажу ей, что напишу что-то, но только на своих условиях, это может стать для меня последним шансом узнать правду, к которой мама так страстно стремилась.
Мистер Ка серьезно смотрит на меня.
– Что бы ты ни делал, ее это не вернет.
– Знаю, – откликаюсь я. – Но любовь к маме не позволяет мне сидеть сложа руки. Ведь все кругом любили ее и поддерживали – у нее не было причин убивать себя. Так почему же она это сделала?
– Хотел бы я это знать, Бен.
– Вы же видели все собственными глазами. Как люди стремились помочь ей, поддержать ее. Она столько перенесла, но всегда оставалась сильной, держалась с достоинством.
– Она была потрясающая.
– Если бы не она, у меня бы сейчас все шло по-другому. Только ее сила и упорство помогли мне выстоять. Непонятно, почему она могла убить себя. Да еще так: ни записки, ни даже намека на то, что она собирается сделать. Не попрощавшись…
У меня на глаза наворачиваются слезы, но я быстро справляюсь с ними.
– Я так сердился, что она меня бросила, так боялся, что как-то ее подвел, что все это время не переставал сомневаться, – продолжаю я тихо. – А вдруг все было совсем не так, как нам видится?
Мистер Ка опять кладет руку мне на плечо.
– Чужая душа всегда потемки.
Мы сидим молча, блуждая взглядами по парку и входу в лес.
– Каково тебе будет снова оказаться на первых страницах? – спрашивает он через некоторое время. – А ведь так, наверное, и получится.
– Это-то я и сказал Мадлен, – отвечаю я. – Сказал, что не хочу этого. Но если такой ценой я смогу наконец понять, что случилось, может, оно того и стоит.
Он слегка пожимает плечами.
– Это только тебе решать.
– О чем это вы тут так глубоко задумались?
Обернувшись, мы видим миссис Ка, идущую по дорожке от задней двери с кружкой чаю в руке.
– Это мне? – спрашивает мистер Ка, вставая и принимая от жены кружку.
– Тебе принести, Бен? – спрашивает она.
– Спасибо, нет, – откликаюсь я. – Я еще не отошел от трех чашек кофе.
– Это он с Мин вчера гулял, – говорит миссис Ка заговорщицким тоном.
– Нас была целая компания, но не будем снова об этом, – говорю я, вскинув глаза на мистера Ка. – Ваша жена со своим свежим кофе и сэндвичем с беконом просто спасла мне жизнь.
– Ты уверен, что не хочешь чаю?
– Уверен.
– Тогда я ухожу, а вы, мальчики, секретничайте дальше, – говорит миссис Кранфилд и направляется к дому.
– Не забудь про обед в воскресенье, – кричит она уже в дверях.
Я смотрю на мистера Кранфилда, а он, глотнув чаю, задумчиво глядит на меня.
– Мадлен учила меня начинать с уже известного, – говорю я.
Мистер Кранфилд медленно кивает.
– Утром в день своей смерти мама рассердилась на меня и вылетела из дома, хлопнув дверью. Ни записки, ни малейшего намека на то, что будет. А после этого сразу пошла через парк, против обыкновения не дождавшись вас?
Мистер Ка кивает:
– У нас с твоей мамой постепенно возникло что-то вроде договоренности, о которой мы не договаривались, понимаешь?
Я молча улыбаюсь, ожидая продолжения.
– Мой поезд на Ричмонд отходил через пару минут после ее на Ватерлоо, так что мы шли к станции примерно в одно время. Мы вошли в резонанс. Когда Клэр выходила из дома, мне пора было прощаться с миссис Ка. Я тоже выходил и присоединялся к ней на повороте тропинки, что тянется вдоль рощи. До станции нам было идти минут десять. Иногда мы говорили о работе, но чаще всего – о тебе.
Я слегка краснею, но продолжаю молчать.
– На станции мы расставались: она шла на свою платформу, а я – на свою. Зачастую мы оказывались друг напротив друга через пути, порой махали друг дружке, когда она садилась в поезд. Мне нужно было ждать еще пару минут.
– А в то утро? – спрашиваю я.
Мистер Кранфилд вздыхает.
– Ты же знаешь, Бен, я бы хотел, чтоб все было иначе.
Я смотрю, как он встает и шагает прочь, как переходит через дорогу, направляясь к парку. Я иду за ним.
– Тут нечего особо рассказывать. Незадолго до этого у меня появился новый партнер по бизнесу, так что я стал ходить на работу пореже.
Мы вместе идем по парку, повторяя путь моей мамы тем утром.
– Я увидел ее сверху, из окна, и помахал рукой, но она меня не заметила. Она была тогда примерно где-то здесь, – говорит мистер Кранфилд, останавливаясь и поворачиваясь к своему дому. – Я открыл окно и крикнул, что собираюсь весь день провозиться в саду; что-то банальное о том, что работа на пенсии самая тяжелая.
– А дальше?
– А дальше – всё, – отвечает мистер Кранфилд, возвращаясь по тропинке к моему дому.
Идя рядом с ним, я спрашиваю:
– Что она сделала?
– Шла себе и шла, – отвечает он. – Может, не слышала меня – не знаю. Может, я слишком тихо кричал. А может, она глубоко задумалась.
– Так она не откликнулась?
– Нет. Просто шагала, опустив голову.
– Что вы тогда подумали?
– В то время я не обратил на это особого внимания. Но после, когда все случилось и полиция задавала мне те же вопросы, что и ты, я понял: что-то было не так. Она казалась полностью поглощенной своими мыслями. Я мог бы хоть в мегафон кричать – она бы все равно не услышала.
Холли вскочила с дивана, отбросив телефон. Как это возможно? Мог ли он ее видеть? Он что – как-то наблюдает за домом?
Она почувствовала, что краснеет, и нервно провела руками по бедрам.
Телефон снова подал сигнал.
Она взглянула на него – да, экран загорелся.
Не порть сюрприз. Не открывай посылку! X
Холли увидела имя отправителя.
Джейк.
Она выдохнула и с нервным смехом рухнула на диван.
– Мам, тебе пришла эсэмэска? – спросила Алиса, отвлекшись от Свинки Пеппы.
– Да, от папы, – ответила она.
И как она сразу не догадалась, что «ФДБД» должна была послать Джейку сообщение о выполненной доставке? Печатая ответ, она заметила, что у нее дрожат руки.
Обещаю: подглядывать не буду. Увидимся завтра. Целую, Х
Джейк откликнулся немедленно.
Я опоздаю. Не ждите х
Она закрыла глаза и, кладя телефон в карман, почувствовала огромное облегчение. Продолжить поиски можно и позже.
Склонилась к дочери, погладила завитки на ее шейке.
– Папа вернется домой к вашему празднику? – спросила Алиса.
– Конечно, это же годовщина нашей свадьбы, – ответила Холли.
– Мы сегодня пойдем в магазин и купим мне праздничное платье?
– Ну да. Надо бы тебе и новые туфельки купить…
– Те, с золотыми мысочками! – воскликнула Алиса, вскочив на ноги и обнимая мать. – Пожалуйста!
– Не обещаю. Посмотрим, есть ли твой размер. И они очень дорогие.
– Но они же нужны мне на праздник, – сказала Алиса.
Холли привлекла к себе дочку и снова подумала о спрятанном в бюро слипе. Что стало с тем малышом, который носил его когда-то? Она вспомнила, какой счастливой и одновременно измученной была в первые месяцы жизни Алисы. Как быстро поняла, что ради счастья и безопасности дочери готова на все.
Она знала, что ей надо действовать.
Знала, что им нужно бежать.
Бен! – кричит детский голосок, и, подняв голову, я вижу, что ко мне по тротуару бежит Алиса Ричардсон.
– Алиса! – откликаюсь я и, сев на корточки, ловлю ее в объятия.
– Ну, я тебя, пожалуй, оставлю, – говорит мистер Кранфилд.
– Если бы я понял, что занимало ее в то утро, мистер Ка, я бы мог представить, о чем она подумала, подойдя к станции «Сент-Марнем».
– Будь осторожен, Бен, – отвечает он, положив руку мне на спину, прежде чем пойти обратно вдоль поля, помахав по дороге шедшей к нам Холли.
– Бен, – сказала Алиса, обнимая меня за шею, – мы с мамой идем покупать мне платье на ее свадьбу.
– Ты имеешь в виду – на годовщину свадьбы, – поправляю я.
– И еще у меня будут туфельки с золотыми мысочками!
– Какая красота, – отвечаю я своей крестнице, которая тем временем отвлеклась на мою шевелюру.
– Бен, у тебя такие кудрявые волосы, – говорит она. – Слушай, если их вытянуть вот так вперед, ты будешь похож на дракончика Зога.
Она хихикает, и я тоже не могу удержаться от смеха.
– Думаю, мне надо постричься, – говорю я, когда к нам подходит Холли.
Дружба с Холли – опора всей моей жизни. Я верю ей больше, чему кому-либо на свете. Когда нам было по четыре года, мы пришли в одну и ту же начальную школу и нас посадили за один стол. А вскоре к нам присоединился мальчик по имени Майкл. Все годы учебы Майкл оставался самым высоким в классе, но в тот первый день он был еще и самым испуганным. Когда его мама помахала ему на прощанье, у него скривилось лицо, и Холли потянулась к нему и взяла за руку.
Вот в тот первый школьный день, с которого прошло уже больше двадцати лет, мы втроем и подружились. Мы вместе бежали из школы домой, вместе катались на велосипедах по берегу реки – все приключения у нас были общие. И в то морозное январское утро, когда я впервые после смерти Ника пришел в школу, именно дружба дала мне надежду.
Семь лет назад, когда Холли стала женой Джейка Ричардсона, мы праздновали это событие допоздна. У них была очень пышная свадьба, ее играли в доме родителей Джейка. Под конец торжества Холли, Майкл и я сбежали на берег пруда и выпили там за дружбу, которая представлялась нам вечной.
Через три года родилась Алиса, и в день ее крещения я ужасно гордился своей ролью крестного отца. Но никакая гордость не могла затмить наше с Холли горе от того, что Майкла с нами не было: за несколько недель до этого его насмерть сбила какая-то шальная машина. Для нас с Холли это стало оглушительным ударом.
Мы с Алисой стоим возле моего сада, когда к нам подходит Холли.
– Мистер Ка тебе махал, – говорю я ей.
– Прости, я мысленно была очень далеко.
Она поворачивается, чтобы помахать в ответ, но мистер Кранфилд уже занят своей клумбой.
– Тебя что-то беспокоит?
– Да нет, просто задумалась.
– Сделать тебе кофе? – спрашиваю я ее. – Давай поболтаем.
Распахнув двери в сад за домом, мы с Холли садимся на ступеньки, а Алиса бежит к клумбе в конце лужайки.
– Так что с тобой? – спрашиваю я.
– Правда ничего, – отвечает Холли. – Немного волнуюсь из-за субботнего праздника.
– Какие молодцы твои свекровь со свекром, что устраивают его у себя.
– Смотря что подразумевать под молодцами. Ричардсоны никогда ничего не делают, если не ждут чего-то взамен.
– Хол, это же годовщина твоей свадьбы.
– И Фрэнсис воспользуется ею, чтобы напомнить всем о собственной значимости. Герой войны, сам всего добился, самый большой дом в Сент-Марнеме – все должны об этом постоянно помнить. Джейка это будет нервировать, так что в итоге он напьется и наговорит лишнего, а наутро пожалеет.
– Жду с нетерпением! – говорю я, сжав ее руку.
– Бен!
– Да ладно, Хол: это же вечеринка! – говорю я, но она отворачивается. – Холли?
– У Фрэнсиса все связано с властью, и этот праздник – тоже. Он устраивает вечеринку, которую мы с Джейком никогда бы не смогли себе позволить, только для того, чтобы напомнить нам об этом.
– Благодарно прими это и живи дальше. Это все, что ты можешь сделать.
– Я знаю, – говорит она с покорностью в голосе. – Мне нужно перестать жаловаться. А ты как?
– Я должен тебе кое-что сказать, – говорю я, придвигаясь поближе.
– Что такое? – поворачивается она ко мне.
– Абигейл Лангдон мертва.
Я вижу на лице Холли недоверие, потом она инстинктивно обнимает меня.
– Надеюсь, она мучилась, – шепчет Холли, еще крепче прижимая меня. – Как ты узнал?
– Ко мне утром приезжала полиция.
– Она точно умерла?
Я киваю.
– Да.
– Слава богу! – восклицает Холли. – Пусть это звучит ужасно – мне плевать. Я так счастлива!
– Бен, я нашла трех гусениц! – кричит Алиса из глубины сада. – Иди посмотри!
– Неужели трех! – отзываюсь я, и мы с Холли встаем.
– Смотри, Бен! – кричит Алиса восторженно. – Вот еще одна! И она так извивается!
– Классная гусеница, – говорю я, садясь на корточки рядом с Алисой.
– Я возьму ее домой.
– Может, лучше оставить ее здесь, с родными? – говорю я. – Думаю, ей нравится жить в саду.
– Ну ладно, – говорит Алиса и, вернувшись на клумбу, бросает там свою добычу.
Мы с Холли возвращаемся к моему дому.
– Полиция считает, что ее смерть может быть связана с Хадли и с убийством Ника, – говорю я.
– Почему они так думают? – быстро спрашивает Холли. – Они сказали тебе, что случилось?
Я вспоминаю наш с Барнздейл разговор и неожиданно переношусь на двадцать лет назад, в тот ужасный летний день. В моей голове звенит смех девочек, я слышу, как они зовут Ника и Саймона, когда бегут на вершину холма в дальней части рощи.
Я представляю Ника и Саймона стоящими на коленях; девочки мягко запрокидывают их головы и целуют в раскрытые губы… Мгновенный блеск лезвий, сбоку вонзающихся обоим в шеи… Ножи, со свирепой жестокостью воткнутые по самую рукоятку, решительно перерезают два горла…
Я смотрю на Холли и потираю пальцами виски.
– Ты же помнишь, как убили Ника и Саймона? Помнишь все эти жуткие подробности, которые скрыли от публики?
Холли содрогается от воспоминаний.
– Так вот. Тот, кто убил Лангдон, знал о смерти Ника и Саймона намного больше обычного человека. Лангдон была убита точно так же.