Вдоль всего плетня, окружавшего птичий двор, расселись ласточки, беспокойно щебеча друг с другом, говоря о многом, но думая только о лете и юге, потому что осень стояла уже на пороге: ожидался северный ветер.
Однажды они улетели, и все заговорили о ласточках и о юге. «Пожалуй, на следующий год я сама слетаю на юг», – сказала курица. И вот минул год, ласточки вернулись, снова расселись на плетне, а весь птичник обсуждал предстоящее отбытие курицы.
Ранним утром подул северный ветер, ласточки разом взлетели и, паря в небе, почувствовали, как ветер наполнил их крылья. К ним прилила сила, странное древнее знание и нечто большее, чем человеческая вера. Высоко взлетев, они оставили дым наших городов.
– Ветер, пожалуй, подходящий, – сказала курица, распрямила крылья и выбежала из птичника. Она выбежала на дорогу, сбежала вниз с насыпи и попала в сад.
К вечеру, тяжело задыхаясь, она вернулась обратно и рассказала обитателям птичника, как летала на юг до самого шоссе и видела величайший в мире поток машин, мчащихся мимо. Она побывала и в саду, где цвели розы, прекрасные розы, и даже встретила садовника.
– Потрясающе! – воскликнул весь птичий двор. – И как живописно рассказано!
Прошла зима, и опять вернулись ласточки. Но птичий двор ни за что не хотел согласиться, что на юге – море. «Послушайте нашу курицу!» – говорили они.
Курица теперь стала знатоком. Она-то знала, как там на юге; хотя даже и из городка не ушла – просто перебежала через дорогу.
В Ропшице, городе, где жил раввин Нафтали, у богатых людей, чьи дома стояли на окраине города, был обычай нанимать ночного сторожа. Поздно вечером, когда Нафтали бродил по опушке леса, он повстречал одного такого сторожа, прохаживающегося взад и вперед.
– На кого ты работаешь? – спросил раввин.
Сторож ответил и, в свою очередь, спросил:
– А ты на кого работаешь?
Эти слова поразили раввина, как молния.
– Я еще ни на кого не работаю, – смущенно ответил он. Затем раввин долго прохаживался рядом со сторожем и наконец спросил:
– Не поступишь ли ко мне на службу?
– Охотно! Но что мне надо будет делать?
– Напоминать мне, – сказал раввин Хаим.
У придворного шута родился ребенок.
– Кто у тебя родился? – спросил его султан.
– Да кто может родиться у бедняка? Дочь или сын.
– А что, разве у богатых бывает иначе? – удивился султан.
– А что, разве не знаешь? От богатых рождаются насильники, грешники, тираны, мерзавцы, негодяи, олухи…
– Довольно! – перебил его султан. – Все ясно.
Как-то жена Дахо заглянула в комнату и видит: супруг ее стоит в почтительной позе, прижав руку к груди. Решив, что в комнате есть посторонний, жена Дахо смутилась и поспешно прикрыла лицо чадрой. Однако оглядевшись, она увидела, что кроме Дахо, в комнате никого нет.
– Дахо, – прошептала она, – почему ты так странно стоишь? Разве тут кто есть?
– Да, есть один человек, – ответил Дахо.
– Кто же это?
– Это я, – сказал Дахо.
– Так зачем же ты прижал руки к груди? – изумилась жена.
– Слушай, женщина, а я что – не человек?! – разозлился Дахо. Разве только другие – люди! Что я, сам себе не могу оказать почет?!
– Кальян вреден или полезен? – спросили как-то у Дахо.
– Вреден по двадцати девяти причинам, – ответил Дахо.
– Что это за причины?
– Вреден, вреден, вреден, двадцать девять раз вреден – и все!
Однажды Цзы-гун встретился со стариком садоводом. Последний работал в это время в своем саду: черпал воду для полива из колодца и носил ее в горшке. Цзы-гун посоветовал садовнику воспользоваться водочерпалкой. Тот ответил:
– Я слышал от своего учителя, что тот, кто пользуется механизмами, будет все делать механически. А тот, кто действует механически, будет иметь механическое сердце. Если же в груди будет механическое сердце, тогда будет утрачена первозданная чистота. А когда утрачена первозданная чистота, жизненный путь не будет покоен…
Ты из тех, кто торгует славой в мире. Неужто ты забыл о своем духе и презрел свое тело? Ты не умеешь управлять самим собой – где уж наводить тебе порядок в мире! Уходи и не мешай мне работать!
Богатый всадник в сопровождении только одного стремянного приехал вечером в некий город, славившийся ловкими конокрадами, и поэтому очень боялся за свою лошадь. Располагаясь на ночлег в караван-сарае, странник сказал стремянному:
– Ты всю ночь должен бодроствовать, присматривать за лошадью, но и я тоже не буду спать, потому что, как знать, ты вдруг все-таки уснешь, и ее уведут, мою красавицу!
– Господин, – обиделся стремянный (а был он человек богобоязненный), – как вы можете так говорить? Я не могу допустить, чтобы мой хозяин не спал всю ночь! Я не сомкну глаз ни на миг, будьте покойны!
Что ж, хозяин уснул ненадолго. Проснувшись же среди ночи, он спросил стремянного:
– Не спишь? А что ты делаешь?
– Я размышляю о том, – ответил стремянный, – каким образом господь утвердил сушу посреди воды.
– Как бы за своими размышлениями ты не проглядел воров!
– Господин! – обиделся опять мечтательный стремянный. – Вы не должны терзать себя беспокойствами! Будьте покойны – я начеку.
Хозяин уснул, но среди ночи опять проснулся:
– Ну, а теперь что ты делаешь?
– Я размышляю о том, как господь соорудил небосвод без колонн, столбов и подпорок.
– Очень мне не нравится эта твоя задумчивость! Смотри – не доглядишь оком – заплатишь боком!
– Обижаете, господин! Как же воры могут увести лошадь, когда я не сплю!?
– Но, может быть, сон уже сваливает тебя? Давай поспи, а я посижу и покараулю.
– Но спать мне совсем не хочется! – убеждал стремянный.
Хозяин опять уснул. Проснувшись же уже на рассвете, спросил:
– Ну, а теперь, о чем ты думаешь?
– А теперь я думаю о том, как же мог допустить господь, что лошадь все же украли?!
Вор сорвал с головы дервиша чалму и убежал. А дервиш отправился на кладбище и расположился там в ожидании.
– Вот чудак! – удивились люди. – Вор побежал вон в тот сад, чего же ты здесь сидишь?
– Рано или поздно смерть обязательно пригонит моего обидчика сюда, на кладбище. Так зачем же мне гоняться за ним, он и сам придет!
– Ты – философ, но и дурак не меньше! – сказали люди.
А дервиш, сочтя этот приговор не совсем справедливым, решил больше ничего не объяснять.
Мулла Насреддин поднялся на кафедру и стал проповедовать:
– Да воздадим хвалу создателю, который сотворил небо и землю за шесть месяцев.
– Мулла, – перебил его шепотом один знаток Священного писания, – не месяцев, а дней.
– Я это знаю, – ответил Насреддин, – но вот народ вряд ли поверит.
Разговорились как-то воробей и курица. Воробей сидел на каменной ограде, а курица прохаживалась внизу.
– Послушай, тебе не надоело все ходить и клевать? – спросил воробей. – Ведь ты летать разучилась!
– Неправда! – обиделась курица. Она изо всех сил замахала крыльями и взгромоздилась на ограду. – А теперь ты скажи, не надоело тебе все летать и прыгать? Живи в курятнике. Хозяйка будет подсыпать зерно в твою кормушку – клюй, не зная забот, пока не разъешься в курицу. Правда, из тебя могут сварить суп, но ведь это бывает не чаще, чем раз в жизни. Можно и потерпеть!
Тут подул сильный ветер. Курица, как ни держалась за ограду, все-таки слетела вниз. А воробей расправил крылышки, полетел вокруг да и снова сел на ограду.
– Теперь видишь, – сказал он, – ты большая и сильная, но надеешься в жизни только на кормушку, а я надеюсь только на свои крылья и в жизни сам себе опора.
Один человек спросил своего приятеля:
– Что у тебя на ужин?
– Ровно ничего.
– Это еще неплохо, приятель! А могло бы быть и хуже. Вот у меня тоже нет ничего, но зато есть гость.
Один человек навестил своего друга, но, не застав его дома, написал на двери: «Осел». На другой день они встретились.
– Я вчера заходил, но не застал тебя дома, – сказал первый.
– Я так и подумал, – ответил его друг, – ведь ты на двери оставил свою подпись.
Однажды учитель Муришу был в большом городе и, когда вернулся, не смог сдержать ликования: «О, я переполнен радостью, я переполнен! Это было так замечательно!»
Тогда его ученик подумал: «Там был восторг, там была радость! Я должен пойти и посмотреть, смогу ли я найти их».
Он пошел через весь город, вернулся и сказал:
– Как ужасен мир! Все готовы перегрызть друг другу горло; вот что я видел. И я не чувствую ничего, кроме подавленности, злости и тоски.
– Да, – сказал Учитель. – Ты прав.
– Но объясни мне, – негодовал ученик, – почему ты так восторгался, после того как вернулся, а я разрываюсь на части?
– Просто ты шел не в том ритме, в котором шел через город я, – сказал Муришу.
Мулла Насреддин встретил своего приятеля. У того в подоле было двадцать яиц.
– Если отгадаешь, что у меня в подоле, – предложил приятель, – то я отдам тебе десять из них, и ты сможешь изжарить себе яичницу.
Мулла задумался, а потом спросил:
– Можешь ли назвать какие-нибудь приметы того, что у тебя в подоле?
– Это белые большие орехи овальной формы, а внутри них – желтые ядрышки.
– Понял! – закричал Насреддин. – Это белые репки – их выдолбили, а внутрь положили морковную начинку.
Рубашка Насреддина сохла на крыше. Подул ветер, и она слетела на землю.
– Жена! – провозгласил мулла. – Мы обязаны совершить жертвоприношение! Зарежем-ка пару овец.
– Но во имя чего? – удивилась жена Насреддина.
– Во имя того, что меня не случилось в той рубашке.
Один человек утверждал, что он Бог. Халиф, желая попугать его, сказал:
– Знаешь ли ты, что в прошлом году один такой же мерзавец объявил себя пророком, и я велел казнить его!?
– И правильно сделал, – похвалил человек халифа. – Он был самозванцем! Ведь я не посылал его.
Один скромный человек утверждал, что он Бог.
Падишах, возмущенный такой наглостью, приказал бросить человека в темницу, а через несколько дней спросил его:
– Какой же ты Бог, если оказался в темнице и не можешь вызволить себя отсюда?!
– Бог вездесущ, – смиренно ответил заключенный.
Пожаловался Куинь владетельному князю, что двор возле его дома тесен, даже просушить книги негде.* [* Из-за влажного климата книги во Вьетнаме регулярно просушивают. ] Просил Высокоученый князя закрыть на три дня рынок, потому что только там он сможет разложить свои книги. Князь согласился. А народ, прослышав, что Высокоученый Куинь выставил на просушку свои книги, валом повалил к рынку. Однако ни одной книги там не оказалось. Куинь расстелил посреди рынка циновку и разлегся на ней, выставив голый живот.
– Скажите, Высокоученый, – спросили его, – почему это вы лежите на солнцепеке посреди рынка?
– Книги сушу, чтобы плесень не заводилась, – отвечал Куинь.
– А где же книги?
Куинь провел рукой по голове, по животу, по груди.
– Во мне книги, здесь они, – отвечал он.
Некий человек был очень уважаем за свое благочестие и проявляемые добродетели. Всегда, когда кто-нибудь спрашивал его, каким образом он достиг такой святости, он отвечал:
– Я знаю, что в Коране.
Однажды он только что дал такой ответ спросившему в кофейне, тогда какой-то кретин спросил:
– Хорошо, так что же есть в Коране?
– В Коране, – сказал благочестивый, – находятся два засушенных цветка и письмо от моего друга Абдулы.
Жил-был еврейский крестьянин по имени Иосиф. Был он очень философствующим. Ему было очень трудно что-либо делать, так как думы отнимали все его время, и к тому моменту, когда он был готов, возможность бывала утеряна.
Однажды, уезжая на базар, чтобы продать пшеницу, он сказал жене: «Сразу же, как я продам пшеницу, я пошлю тебе телеграмму».
Он продал пшеницу с большой выгодой и отправился на почту. В бланке он написал: «Пшеница продана выгодно. Приезжаю завтра. Люблю и целую. Иосиф.»
Затем он начал размышлять: «Моя жена подумает, что я сошел с ума. Почему „выгодно“? Я что, собирался продать пшеницу с убытком?» Поэтому он вычеркнул слово «выгодно». Дальше он стал внимательнее: ведь если он написал неверное слово, он мог сделать и другие ошибки, поэтому он начал думать над каждым словом.
И он сказал себе: «Почему „приезжаю завтра?“ Я что, собирался приехать в следующем месяце? Или на будущий год? Моя жена знает, что я приеду, как только продам пшеницу». Поэтому он вычеркнул слова «приезжаю завтра».
Далее он подумал: «Моя жена знает, что я поехал продавать пшеницу, так зачем писать, что пшеница продана»? И это он вычеркнул. Потом засмеялся: «Я пишу своей жене, зачем же мне писать „люблю и целую“? Я что, пишу чьей-то чужой жене?» Он и это вычеркнул.
Теперь осталось только имя «Иосиф» Он подумал: «Иосиф, ты что с ума сошел? Твоя жена уже знает, как тебя зовут». Поэтому он порвал телеграмму и счастливый, что сэкономил много денег и избежал глупости, ушел с почты.
При посадке на корабль у путника украли кошель с золотом. Все возмутились, но пострадавший улыбнулся и сказал: «Кто знает?»
Случилась буря, и корабль погиб. Лишь один наш путник был выброшен на берег.
Когда островитяне посчитали его спасение чудом, он опять улыбнулся и сказал: «Просто я заплатил дороже других за проезд».
Перевозя некоего педанта через бурную реку, паромщик сказал что-то такое, что показалось тому грамматически неправильным.
– Разве ты никогда не изучал грамматику? – спросил ученый.
– Нет.
– Бедняга! Ты потерял полжизни.
Через некоторое время поднялся сильный ветер, и паромщик обратился к своему пассажиру:
– Учился ли ты когда-нибудь плавать?
– Нет, а что?
– Бедняга! Ты потерял всю жизнь – мы тонем!
Набожный монах сидел в первом ряду на воскресной службе. Вдруг он качнулся и принялся снимать ботинок. Эта необычная процедура во время службы заставила видевших это улыбнуться и несколько отвлечься от богослужения. Вслед за этим монах принялся стягивать носок. Это вызвало уже такой беспорядок, что священнослужитель прервал службу и спросил нечестивца, не случилось ли с ним чего.
– Нет, – ответил тот, – я просто заметил, что у меня один носок надет наизнанку.
– Хорошо, брат, – улыбнулся священник, – но не мог ли ты подождать и сделать это потом?
– Нет, батюшка. Если я вижу, что у меня что-то не в порядке, я начинаю исправлять это тут же.
Как-то одному писцу очень захотелось золота. Утром пораньше отправился он на базар. Подошел прямо к меняле, схватил золото и кинулся прочь. Поймав его, стражник спросил:
– Как мог ты украсть чужое золото? Ведь кругом были люди!
– Когда я брал, никого не заметил, видел лишь золото, – ответил писец.
Однажды в Китае был большой праздник, на который собралось много народа. Там был колодец без всякого ограждения, и в него упал человек. Бедняга очень громко кричал, но стоял такой праздничный шум, что никто не слышал криков о помощи. В это время к колодцу подошел один буддийский монах – он хотел пить. Обнаружив в колодце рыдающего человека, он отнюдь не поспешил тому помочь, но зато нашел, что сказать:
– Никто не может спасти кого-либо другого – это то, о чем говорил Будда: будь сам себе светом! Никто не может спасти тебя – не жди этого! И более того: Будда сказал, что каждый человек должен пережить свою карму. Ты, должно быть, совершил какие-то грехи в прошлом и теперь должен страдать, так и страдай спокойно! Крича и плача, ты только нарабатываешь себе новую карму.
Из колодца донесся голос:
– Сначала спаси меня, а затем я с удовольствием послушаю твою проповедь. Сейчас я просто не в состоянии слушать тебя!
Но монах пошел дальше, помня слова Будды: «Не вмешивайся в чужую карму».
Затем подошел к колодцу монах-конфуцианец. Человек снова стал вопрошать о помощи, на что монах ответил:
– Конфуций прав: он сказал, что каждый колодец должен быть окружен стеной. И не волнуйся, пожалуйста, мы создадим огромное движение, мы изменим все общество, мы заставим правительство сделать стену вокруг каждого колодца!
Человек из колодца взмолился:
– Да к тому времени я уже концы отдам! И какая мне от этого польза, если я уже упал!
Конфуцианец, однако, не унимался:
– Это не имеет большого значения, индивидуум вообще не имеет значения. Индивиды приходят и уходят – весь вопрос только в обществе. Но ты можешь умереть с большим утешением, что такого больше ни с кем не повторится. О, Конфуций – это великий социальный реформатор!
Затем к колодцу подошел христианский миссионер. Он заглянул в колодец – и до того, как человек опять закричал, уже спускал туда ведро с веревкой, ибо христианский миссионер готов служить ближнему задолго до каких-либо слов о помощи.
О, как пострадавший был благодарен этому христианину! Выбравшись, он воскликнул:
– Ты воистину единственный религиозный человек!
А христианский миссионер ответил:
– Не заблуждайся! У нас сказано: пока не станешь слугой самому последнему из вас, не достигнешь Царства Божьего! Поэтому запомни! Снова и снова падай в колодец и детей своих научи падать в колодец, тогда мы сможем снова и снова спасать вас, иначе как же мы попадем в рай, если вы перестанете падать?
Мулла Насреддин шел по пыльной дороге и нашел ослиную подкову.
– Эх, – вздохнул мулла, – еще нужно найти три подковы, а потом осла, тогда я больше не буду ходить пешком.
Один из друзей попросил у Ходжи Насреддина денег на короткий срок.
– Нет, денег я тебе не дам, – сказал мулла, – но зато срок бери какой захочешь.
Однажды мулла Насреддин с большим аппетитом поедал жаркое из птицы. В это время пришел приятель и сразу же попросил угостить его.
– Извини, брат, – сказал Мулла, – это имущество моей жены, и я не могу тебе ничего дать.
Мулла Насреддин продавал пирожки. К нему подошли два человека и, съев по несколько пирожков, начали спорить:
– Деньги буду платить я, – сказал один.
– Нет, я! – кричал другой.
– Я ни за что на свете не дам тебе заплатить! – воскликнул первый.
– А я не допущу, чтобы платил ты, – возразил второй.
– А я и не возьму денег! – вскричал Насреддин.
Мулла Насреддин заявил во всеуслышание:
– О люди! Вся сила, которой я обладал в юности, до сих пор не уменьшилась и в старости.
– Как же это может быть? – удивлялись вокруг.
– У меня во дворе лежит камень. Как я не мог поднять его в молодости, так же не могу и сейчас.
– Как пройти в город? – спросил мудрец у паломника.
Удивился паломник:
– Мудрость светится в твоих глазах, другим дорогу подсказываешь, а сам пути не знаешь! Разве, выходя из дому, ты не посоветовался со звездами?
– Советовался, советовался, – поспешил заверить паломника мудрец, – звезды и сказали, чтобы я спросил дорогу у тебя.
Король, который любил общество Насреддина, приказал ему сопровождать себя во время охоты на медведя. Насреддин пришел в ужас.
Когда он вернулся в свою деревню, кто-то спросил его:
– Как прошла охота?
– Чудесно!
– Сколько же медведей ты видел?
– Ни одного!
– Как же тогда она могла пройти успешно?
– Если бы ты охотился на медведей в моей шкуре и не увидел ни одного из них, это тоже показалось бы тебе чудесным!
Дахо повел своего сына в медресе на урок грамматики. Ученики внимательно слушали. Вдруг Дахо зарыдал взахлеб:
– Оставьте меня, сердце мое разрывается от горя.
– Да что же случилось?
– Был у меня козел, – сказал Дахо, – но недавно его украли. А тут я увидел, как трясет бородой господин учитель, ну точь-в-точь мой козел!
Некий человек пытался вбить в стену гвоздь обратным концом.
– Балван! – сказал ему Дахо. – Ведь это гвоздь от противоположной стены.
Сидел однажды Дахо дома. Вдруг кто-то постучал в дверь.
– Кто там? – спросил Дахо.
– Это я, – послышалось в ответ.
– Ты, свинья, – живо отозвался Дахо.
Жена Дахо стала его укорять:
– Разве можно так обзывать людей?
– Еще как! – прикрикнул на нее Дахо. – Я так долго искал рифму, а она сама в дом ломится. Ты что, против того, чтобы я слагал стихи?
Надумал Дахо отправить письмо своему другу, но так и не смог вспомнить его адреса. Тем не менее он все-таки написал письмо, сделав приписку: «Если до вас это письмо не дойдет, срочно сообщите, я напишу еще раз».
Жили-были в горном ауле трое ученых, один из которых постиг все тайны науки логики, но больше ничего, второй прекрасно владел искусством врачевания, но так же, как и первый, больше ничего не умел. Третий был крупным специалистом по гаданию. И вот они решили спуститься с гор в долину, чтобы, соединив свои познания, достич богатства и найти красивых невест.
Дорога в город не была пройдена еще наполовину, как опустились теплые сумерки. Переночевать к себе их впустил Тимур-ага, старый отшельник. Чтобы проверить своих гостей, он попросил приготовить их ужин. Однако ужин готовился медленно. Логик долго ставил котелок на огонь, размышляя, что первично – огонь или вода. Специалиста по гаданию укусила лесная муха и он объявил, что это плохая примета, поэтому от ужина необходимо отказаться. Врачеватель нашел, что коренья и зерна пшеницы, которые им предоставил отшельник, вредны для желудка. Оставшись голодными, трое ученых промучились всю ночь, так как не смогли прийти к общему мнению по поводу травяных накидок, которые служили им в качестве одеял.
Дахо пришел домой поздно вечером. Он был очень голоден и сразу уселся ужинать. Но как только Дахо подносил ко рту ложку, его кошка начинала жалобно мяукать, приходилось часть еды отдавать ей. Вскоре Дахо заметил, что кошке достается большая часть ужина. Он уселся на четвереньки возле нее и сказал: