«Все наши воспоминания, в особенности самые дорогие нашему сердцу, будь они связаны с радостью или со страданием, с ранами/обидами или блаженством, которые питают нашу ностальгию или горечь, – все они сохраняются только потому, что защищают наши чувства непрерывности и личной идентичности; все они являются экранами. И это не потому, что они скрывают предыдущие воспоминания, а потому, что в своем статусе маленьких сцен, картин, взывающих к памяти, они и содержат в себе, и диссимулируют их, являясь для мнестических следов и экраном, и футляром» (Понталис). Голубой цвет платья, запах еды, доносящийся с кухни, кусочек стены, покрытый желтыми обоями… столько деталей, вызывающих чувственный отклик, настолько ярких, живых, насколько «незначительных», содержащих в конденсированном виде и без нашего ведома суть детства, как в картине мастера во второстепенной детали может таиться самое интимное подтверждение его почерка. Экран скрывает то, что показывает, например, вытесненное*, которое в нашей памяти является и недоступной, и самой живой частью. Наши воспоминания в меньшей степени из детства, скорее о детстве; в них фантазм* смешивается с реальными данными, «они возникли