– Ты ведь понимаешь, что он не прав?
Эмили, оказывается, заметила моё смятение. Во время занятия она ничего не сказала, разумно решив не привлекать внимания, но после поймала меня в дверях класса и отвела в сторону прежде, чем я отправилась на обед.
– Фишер… – Эмили оглянулась, опасаясь быть услышанной, но профессор не спешил выходить из кабинета. – Он чёртов консерватор, который не может понять, что мир меняется. Но он может держаться за прошлое, сколько хочет ведь будущее уже здесь.
Под будущим она имела в виду нас: себя и меня, одними из первых, перешагнувших порог академии. Но она не знала, зачем пришла я.
– Ты не понимаешь, – покачала я головой.
– Думаешь? – глаза Эмили сузились. – Правда думаешь, что только тебе тяжело? Мой отец отрёкся от меня, когда я примкнула к суфражисткам. Моё обучение оплачивает тётя – мне повезло, что она достаточно богата для этого, иначе… не знаю, мне пришлось бы работать на спичечной фабрике.
По моим рукам пробежали мурашки. Все знали, что случается с девушками с фабрик.
– С тех пор, как прошла вступительные испытания, я каждый день думаю о том, что не имею права вылететь отсюда. Только если я продержусь эти четыре года, только если получу диплом, я смогу отплатить своей тёте. Видит Бог, если бы не это, я много, очень много сказала бы этому…
– Эмили, – я прервала её, опасаясь, что кто-то услышит лишнее. – Эмили, прости, я не подумала…
– Знаю, – она была достаточно сурова, чтобы не кинуться утешать меня и оправдывать. – Просто помни, что тут тяжело каждой девушке. Мы просто не знаем их истории.
«А ты не знаешь мою», – промелькнуло в мыслях. Мне так хотелось сказать ей правду! Во мне тлела надежда, что Эмили сможет встать на мою сторону, пускай и столь далёкую для её понимания, поможет мне обрести под ногами твердыню. Но куда вероятнее, что она согласилась бы с Фишером в том, что я занимаю место более достойной студентки или студента.
– Идём. Девочки нас потеряют.
– Я… не думаю, что я голодна.
– Что? – Эмили, успевшая сделать пару шагов, обернулась. – Только не говори, что сейчас побежишь в свою спальню плакать в подушку из-за того, что я тут сказала.
– Нет! – кажется, мой быстрый ответ её убедил: морщинка меж бровей разгладилась, губы тронула мягкая улыбка.
– Хорошо. Я сказала это не для того, чтобы тебя расстроить. Просто подумала, тебе будет полезно почувствовать себя не одной в этой лодке, – она протянула мне руку.
– Но что, если… – вырвалось у меня. – Что, если моя причина находиться здесь не такая серьёзная, как у тебя?
– Всё ещё думаешь о том, что якобы занимаешь чьё-то место? – догадалась Эмили. – Зря. У нас в этом году недобор. Глории по секрету мисс Бендикот рассказала.
Камень на моей душе не упал, но стал чуточку легче.
– Уверена, что не голодна?
– Уже нет, – призналась я, благодарная Эмили за смену темы.
В столовую мы отправились бок о бок, будто подруги. Как много открытий за день! С утра я думала, будто сблизиться за один день невозможно, но обнаружилось, что всё зависит от обстоятельств. Глория и Эмили были правы: наши обстоятельства толкали держаться вместе.
– Вы задержались, – приветствовала нас Бекки.
Все девушки уже сидели за столом, да и практически все остальные студенты тоже. Отстали немногие: мы с Эмили, умудрившиеся заблудиться в прямых коридорах мальчишки с нашего курса да группа юношей постарше. Последние вошли даже позже нас, но под взглядами приступивших к обеду вовсе не стушевались – наоборот, будто нарочно замедлились, прошествовали гордо.
«Зазнайки», – пренебрежительно подумала я. А потом заметила среди них знакомый профиль. Дерек Лонгсдейл, будущий барон Гастингс наконец-то попался мне на глаза.
Он оказался и похож, и не похож на миниатюрный портрет, припрятанный под подушкой в моей спальне. Художнику удалось передать его черты лица, вплоть до очаровательной ямочки на подбородке, но не его выражение. С картины Дерек смотрел не дружелюбно, но спокойно, сдержанно, с достоинством. Сейчас он поглядел на меня свысока, будто я была просто пялившейся на него малолеткой. Он меня не узнал.
Мой жених, мой сказочный принц прошёл мимо, едва бросив на меня мимолётный взгляд, а я осталась смотреть ему вслед с разинутым ртом.
– Ты пялишься, – заметила Бекки со свойственной ей непосредственностью.
– Не обращай на них внимания, – посоветовала Глория. – Они того не стоят.
– Почему? – с трудом оторвав взгляд от столика, за который опустился Дерек, спросила я.
Надеюсь, вопрос показался невинным.
– Потому что это компания бестолковых болванов, вот почему, – фыркнула Бекки. – Говорят, они с трудом прошли вступительные испытания и остались лишь потому, что их родители заплатили за ремонт крыши. Да и пошли-то сюда только из-за родителей: не похоже, чтобы их хоть сколько-то интересовала алхимия.
Нет. Нет, она ошибалась. Я читала письма, маменьке сообщали, что Дерек делает успехи в науках…
– С чего ты это взяла? – прозвучало резко, слишком резко.
Бекки оторвала взгляд от обеда и наконец посмотрела на меня.
– Я проучилась с ними рядом весь прошлый год. И, кто бы из них не привлёк твой взгляд, поверь – он того не стоит. Если, конечно, тебя не интересуют глупые мальчишки, считающие, что их пол и деньги отцов делают их лучше нас: меня, Глории, Дороти, тебя.
Плохой день: ещё не перевалило за полдень, а я уже дважды задела кого-то из девочек. Бекки, похоже, сильней.
– Прости, я не хотела тебя обидеть, – склонила я голову. – Просто… просто я знала одного из них в детстве.
– Люди меняются, – примирительно произнесла Глория. – Уверена, он бы тоже тебя не узнал, если бы вы попытались заговорить.
Он и так меня не узнал. Похоже, я одна хранила все портреты, что мне присылали. Я одна разглядывала их и берегла.
– Я не обижаюсь на тебя, – по-своему поняв мою мрачность, произнесла Бекки. – Ты просто не успела познакомиться с ними поближе. Это нормально – верить в людей. Значит, ты очень и очень добра.
Не знаю, что она хотела сказать на самом деле, но точно не «добра». Может, «глупа»? Может, «наивна»? Ведь всё это было куда большей правдой.
– Поешь, а то всё остынет.
Я посмотрела на цыплёнка в своей тарелке. Аппетит, и без того испортившийся после занятия с мистером Фишером, совсем пропал.
– Эй, Мели! Мели! – я не сразу поняла, что Джози обращается ко мне.
Она привстала на стуле, грубо перегнулась через стол, чтобы иметь возможность перешёптываться со мной. Я уставилась на неё непонимающе: о чём таком сокровенном она вдруг решила со мной поговорить?
– А на тебя этот староста, Йорек смотрит.
Невольно я бросила взгляд за её плечо – и покраснела. Не знаю, как Джози узнала это, сидя спиной к столу юношей, но она была права. Староста, по которому столь откровенно вздыхала Бекки, смотрел прямо на меня и не скрывал этого. А заметив, что я смотрю в ответ, неожиданно улыбнулся и приподнял кружку в знак приветствия.
Я тут же согнулась над тарелкой, надеясь стать как можно более незаметной. Смеющуюся Джози изо всех сил захотелось удавить.
– Зачем ты это сказала? – шипеть пришлось громко: нарушительница моего спокойствия уже села на место.
Та пожала плечами, не продолжая хитро улыбаться. Злясь на неё и прежде всего на себя – за то, что посмотрела на северянина, – я с силой насадила кусок птичьего мяса на вилку и отправила его в рот. Только когда мои зубы сомкнулись, я осознала: аппетит вернулся. Неужели Джози просто пыталась меня отвлечь?
Я осторожно подняла взгляд, но сокурсница не обратила на меня внимания. Тогда я покосилась на Бекки: не расстроили ли её мои переглядывания с мистером Йореком с непроизносимой фамилией. Она поймала мой взгляд и коротко кивнула, но что это значит, я так и не поняла.
– Вы позволите, мисс? – от неосторожного вопроса меня спасла появившаяся за плечом служанка.
– О, эм… – я замялась, поскольку так и не успела толком поесть. Но задерживать девушку с явно тяжёлым подносом десертов не хотелось, и я кивнула. – Да, забирайте, конечно.
Тарелка с цыплёнком сменилась на блюдце со слоёным пирожным, вилка – на маленькую десертную ложечку, зачем-то обёрнутую в салфетку. Вздохнув, я принялась её разматывать и собиралась уже отбросить в сторону, когда заметила на обороте мелкие буквы.
«После обеда в оранжерее. Ф».
Осознав, что это и от кого, я поспешно скомкала записку в кулачке и осторожно поглядела по сторонам: на моё счастье, никто из соседок ничего не заметил. Но на всякий случай я не выпускала бумажку из рук ни за десертом, ни позже – до тех самых пор, пока мы не пересекли порог дамской гостиной, где я смогла исподтишка бросить её в гостеприимно горящий камин. Ровно за мгновение до того, как ко мне подошла Глория:
– Сейчас у нас свободное время. У вас больше занятий сегодня не будет: первокурсников поначалу щадят. Но у нас с девочками свободен лишь час. Я подумала, ты будешь не против, если я проведу тебе небольшую экскурсию? Мисс Бендикот просила показать тебе всё ещё утром, но…
…я проспала.
– …всё так завертелось, что я забыла, – что это: вежливость или она и вправду забыла? – Я думаю, мы быстро уложимся: на самом деле, в самой академии не так много интересного.
– А что насчёт оранжереи? – я придумывала ложь на ходу. – Я слышала, как мисс Бендикот про неё с кем-то разговаривала.
– Да, оранжерея есть. Но я не уверена, что тебе там понравится: вместо красивых цветов там растят алхимические ингредиенты. Есть и цветущие, конечно, но…
– Я просто люблю природу, – это, кстати, близко к правде. – Мне нравится зелень вне зависимости от того, цветёт она или нет.
– О, конечно, я не имела в виду, что тебе не может не нравиться… – Глория заговаривалась и сама это поняла. – В любом случае: я, конечно, покажу тебе оранжерею. Но она в другом конце здания, так что, наверное, оставить её на конец экскурсии.
– Так даже лучше, – согласилась я и добавила, снимая возможные подозрения. – Сладкое ведь всегда оставляют напоследок.
Глория улыбнулась. Шалость удалась.
На самом деле, показывать в академии было особенно нечего. Она находилась в бывшем особняке, построенном каким-то разорившимся аристократом, и я могла ориентироваться в ней интуитивно. Главное запомнить, что гостевые комнаты превратились в спальни студенток, хозяйские – в спальни студентов, а голубые, розовые, изумрудные гостиные – в кабинеты, где хозяйничали профессора.
– Это бальная зала, – передо мной открылась самая большая из дверей, находившихся в этом здании.
Зала выглядела именно так, как я могла бы её представить: просторная овальная комната с высоким потолком, роскошной люстрой с цепочками поблёскивающих кристалликов и превосходным паркетом. Пожалуй, это было самое красивое место, какое только я увидела в академии. Даже в полумраке, без звуков музыки и шороха юбок, оно внушало какой-то внутренний трепет – будто кремовые стены хранили отголоски слухов, которые шёпотом рассказывали оставшиеся без пары девушки и приглядывающие за ними преподаватели. Сколько секретов они слышали?
– И через неё как раз можно попасть в оранжерею, – дав мне возможность оглядеться, Глория прервала чуть затянувшуюся паузу и перешагнула порог.
Наши шаги эхом отдавались в пустой зале, складываясь в моей голове в вальсовый ритм. Пока мы шли, я подсчитала: чтобы преодолеть всю комнату, потребовалось бы одиннадцать вальсовых квадратов – хотя, это насколько размашисто танцевать.
– Ещё в оранжерею можно пройти из столовой и лаборатории, но в столовой двери на улицу открывают только в дни, свободные от обучения, а в лаборатории не открывают совсем: небезопасно.
Почему это не безопасно, я спросить не успела. Глория толкнула белую дверь, единственную украшенную стёклами, и моему взору предстало зрелище самой странной оранжереи в мире.
Первое слово, которое пришло мне в голову – хаос. Я будто оказалась в африканских непроходимых джунглях. Здесь не было клумб в нормальном понимании этого слова, деревья и кустарники росли словно бы вперемешку, и никто не думал о том, чтобы своевременно обрезать их ветви. Маменька упала бы в обморок от столь неухоженного, безумного места, я же с удивлением поняла, что мне нравится.
Как и во всех оранжереях, воздух здесь был настолько тяжёлым и влажным, что едва не оседал капельками на коже. Любым движением ты задевал листья, вызывая волну шелеста – будто ветер мог бы сюда пробраться. А пройдя чуть глубже и свернув голову, мог замереть в изумлении, потому что натыкался на настоящее озеро или, вернее сказать, на зеленоватое болото с чудом живущими на нём кувшинками.
– Я предупреждала, – заметила выражение моего лица Глория.
– Нет, – я покачала головой, отводя от воды зачарованный взгляд. – Нет, всё не так, как ты подумала. Если честно, я в восторге от этого места!
Ему не хватало разве что жизни. Стрёкота кузнечиков, заливающихся трелями птиц, заплутавших в деревьях кроликов или других мелких животных. Без них лес – назвать это место оранжереей я не могла даже в мыслях – выглядел прекрасным, настоящим, но всё же безликим. Словно лишился маленькой, но значимой своей части.
– Я могу здесь остаться? – я обернулась.
Этот вопрос был в моих планах с самого начала, но я не думала, что мне удастся произнести его столь искренне. Да, мне нравилось наблюдать за природой, но природа в моём представлении заканчивалась бескрайними полями, вересковыми пустошами, а никак не тропическим лесом.
– О, боюсь… – Глория собиралась ответить отказом, но её прервал тяжёлый звук гонга, возвещавший скорое начало занятий.
Я мысленно вознесла благодарность богам: теперь Глория никак не успевала проводить меня до дамской гостиной и вовремя прийти к началу своих штудий. Она могла либо решиться на опоздание, либо отправить меня одну шататься по коридорам, либо оставить здесь.
– Обещаю никому не попадаться на глаза, – я нарисовала пальцем крестик в районе сердца.
Глория посмотрела на меня с сомнением. Однако гонг прогремел во второй раз.
– Я могу быть тихой, как мышка, – доверительно заглянула я ей в глаза.
И Глория сдалась. Веки её на мгновенье сомкнулись в признании поражения, а потом она быстро глянула на меня, наказала не бродит по особняку почём зря и, подхватив юбки, едва ли не выбежала за дверь.
– Я уж думал, она никогда не уйдёт, – раздавшийся за спиной юношеский голос заставил меня вздрогнуть и обернуться.
Слуга – Фред, припомнила я его имя, – стоял в тени особенно высокого растения. Был ли он там раньше? Как давно пришёл? Подслушивал ли мой разговор с Глорией? Все вопросы оставались для меня без ответа.
– Я не могла просто так сюда прийти, а экскурсия по академии была хорошим поводом. Не мог выбрать место, куда студентке проще попасть?
– Тебе в любом случае пришлось бы объяснять остальным, куда и зачем ты идёшь. Было бы хуже, если бы ты просто испарилась.
Ладно, в этих словах был свой резон.
– Но почему именно оранжерея?
– Сюда никто не ходит кроме пары преподавателей, а в это время они обычно заняты. Здесь безопасно, тихо и красиво.
Надо же, от него тоже не укрылась атмосфера этого места.
– И чем мы будем заниматься? Чему я должна тебя учить?
– Всему, что посчитаешь нужным: от кучи вилок на вашем столе до того, как правильно обращаться ко всяким герцогам и маркизам. Представь, что я актёр, которому нужно сыграть какого-то лорда. Что бы ты мне посоветовала?
– Не так держать спину.
Слова вырвались сами, не потребовалось и мгновение на раздумье. От того же Дерека моего соучастника отличала прежде всего манера держаться. Да, у них обоих была идеальная осанка, но у Фреда – вымуштрованная, нарочитая, а у Дерека – естественная, привитая с раннего детства. Его не учили сохранять прямую спину, он сам невольно приосанивался, чувствуя своё особенное положение в обществе. Хотя, казалось бы, всего лишь барон.
– В смысле? – конечно, Фред не мог вот так сразу это понять.
– По тебе видно, что ты стараешься стоять правильно, – устало объяснила я. – Ты ведь сутулишься, когда расслабляешься, да?
От моих слов он напрягся только сильнее, скрестил руки на груди, защищаясь. Заметно, что ему не понравилось, когда разговор свернул в эту сторону: с нейтрального этикета на что-то личное, пускай даже и отдалённо. Пожалуй, в этом стремлении оградить частную жизнь он на аристократов как раз-таки очень похож.
– Ты недавно в услужении, верно? – просто догадка.
Фред не ответил, но по тому, как он отвёл взгляд в сторону, я сразу всё поняла. Опытные слуги не так пристально следят за собой, для них стоять прямо, быть сдержанными и безэмоциональными так же привычно, как для какого-нибудь лорда и леди. Последние обычно даже позволяют себе больше эмоций, ведь им это простительно.
– Со временем станет проще, – заверила я Фреда. – Выправка прививается с опытом, никак иначе я тебя ей не обучу.
– И какой тогда от тебя толк? – конечно, резкая фраза была просто защитой, но оттого мне было не менее больно её услышать.
Я поморщилась, в голове промелькнула: «Зачем я вообще в это ввязалась?» И, да, если бы уроками я расплачивалась только за помощь, пожалуй, в этот момент я бы отказалась от нашего странного сотрудничества. Но я помнила: ему есть, чем связать меня по рукам и ногам, а потому поджала губы, крепче упёрлась пятками в землю и заговорила строго и серьёзно, как мисс Бендикот или маменька, когда на меня сердилась.
– Аристократ так бы никогда не сказал.
– А как бы он сказал?
– Не показал бы обиду сразу, но запомнил бы. Выждал бы время, чтобы ударить исподтишка, но так, чтобы обидчик сразу понял, за что его наказали.
– Примеры будут?
– Конечно, – я улыбнулась. – Если бы ты меня обидел, я бы подождала, пока ты начнёшь мне помогать, выслушала бы тебя и низвела бы всю пользу твоих слов к минимуму. «Я и так знала про эти ваши секретные коридоры. Какой от тебя вообще прок?»
Последнюю фразу я произнесла нарочито пренебрежительно, а под конец фразы втянула щёки и закатила глаза. Немного карикатурно, но для примера сойдёт.
– Извини, я ляпнул, не подумав, – Фред воспринял мою игру всерьёз.
– Я сказала: если бы я обиделась, – ответила я, но внутри меня что-то сжалось: простоватый слуга читал меня, словно открытую книгу. На самом деле его тон мне совсем не понравился.
– Как скажешь, – он пожал плечами, словно ничуть не поверил моим словам. – Но это был хороший урок: теперь при разговоре с тобой я буду думать, прежде чем говорить. И буду бояться, что каждое неосторожное слово аукнется мне пару дней спустя.
– И оно ведь аукнется, – с деланной важностью кивнула я, вызывая улыбку. – И, раз уж ты по достоинству оценил наше маленькое занятие, скажи – когда мне ждать твоего урока?
– То есть, когда я проведу тебя к твоему женишку?
Я шикнула:
– Можно же не говорить об этом вслух!
– Да не волнуйся, – Фред легкомысленно отмахнулся. – Нас здесь никто не услышит.
Можно было только покачать головой на такую наивность:
– Вот для тебя второй урок: в мире аристократов никогда не знаешь, кто прячется за углом или подслушивает под дверью. Мы любим сплетни и слухи даже больше, чем слуги. Моя маменька, например, приезжая в гости первым делом спрашивает у горничной, что она слышала на кухне.
– Выходят, слуги всё-таки знают больше? – он усмехнулся.
– Да, – не было смысла это отрицать. – Но многое они рассказывают своим хозяевам. Никогда не стоит об этом забывать. Никогда.
Фред поднял руки: «Туше!», – прочитала я в этом жесте.
– Я учту, – вслух произнёс он. – Но понятия не имею, как зашифровать то, что этой ночью, когда все разойдутся, я могу разбудить тебя и показать путь к мужской гостиной.
Ладно, пожалуй, это и впрямь трудно завуалировать.
– Хорошо, я буду ждать.
– Лучше постарайся перед этим выспаться. Ночные работы заканчиваются обычно в три часа ночи, а если ты не будешь спать до этого часа, то явишься к своему… – он помедлил, – …другу в не самом лучшем виде.
– Я учту, – вслед за ним деловито кивнула я. – А когда пройдёт наш с тобой следующий урок? И где? Я не могу всё время пропадать в оранжерее…
– Я что-нибудь придумаю, – заверил меня Фред.
Я сразу увидела: он понятия не имеет, что делать.