Петербург еще не просыпался.
Темную ночь уже начинал сменять туманный, сырой рассвет, но улицы еще оставались глухими – словно вымершими.
Кое-где, сгорбившись на козлах, дремали извозчики, у ворот мирно похрапывали дворники, прекрасно зная, что в эту глухую часть города не заберется бдительное око начальства.
Загородные рестораны вроде «Ливадии», «Самарканда» и «Аркадии» тоже померкли, и шум кутящей толпы не нарушал тихо дремлющий воздух Новой Деревни.
Конечно, никто не обратил внимания на то, что в такое неурочное время в одном из отдаленных домиков по Банному переулку в окнах засветился свет.
Впрочем, если бы кто-нибудь заметил этот свет, он не смог бы проникнуть взором внутрь домика, так как плотные белые занавески ревниво прикрывали окна.
Между тем свет, продержавшись около двадцати минут, снова погас, а минуту спустя в доме хлопнула дверь и из калитки осторожно вышел мужчина.
В темном тумане нельзя было различить его лица.
Оглянувшись во все стороны, он повернул направо и быстро зашагал к третьей линии.
Тут он снова свернул налево, прошел с полверсты и остановился около одного из домов на самом краю Новой Деревни.
– Все еще спит! – сказал про себя незнакомец.
И, подойдя к окну, он тихо постучал в раму.
Внутри дачи послышался шорох, потом в окне появился слабый свет, и чей-то глаз осторожно выглянул из-за занавески.
– Кто там? – спросил голос изнутри.
– Безусый Капитан. Отоприте! – ответил ему с улицы пришедший.
Глаз исчез, и через минуту входная дверь отворилась, а незнакомец вошел в дачу.
Следом за хозяином он прошел по темному коридору и вошел в довольно просторную комнату, освещенную небольшой лампой.
При свете этой лампы можно было хорошо рассмотреть лица незнакомцев.
Хозяин квартиры, Семен Васильевич Бромберг, был среднего роста мужчина, лет сорока пяти, некрасивый, с жиденькой бородкой и энергичным, открытым, умным лицом, почти совершенно стушевывавшим его неправильные черты.
Наоборот, вся фигура его гостя так и привлекала внимание.
Это был крепкий, немного выше среднего роста, тридцатипятилетний брюнет, гладко выбритый, красивый, статный, с орлиным взором, дышавшим непреодолимой волей и отвагой.
Лишь только гость переступил порог комнаты, хозяин протянул ему руку.
– Ну, здравствуйте. Иван Александрович! – проговорил он, пожимая гостю руку. – Удивительный вы человек! Я никак не могу понять, зачем вам понадобилась такая таинственность?!
– Так надо. Впрочем, вы это скоро узнаете! – ответил незнакомец. – Надеюсь, вы уже обдумали детально мое предложение.
Бромберг усмехнулся и пожал плечами.
– Вы немного странно рассуждаете! – сказал он, глядя с улыбкою на гостя. – Ведь до сих пор я даже не знаю, кто вы такой. Вы явились ко мне несколько дней тому назад неизвестно откуда, мы разговорились, и я, узнав, что вы ищете купить какое-нибудь ценное изобретение, предложил вам свое. Я хотел предложить его министерству и знаю, что его взяли бы, хотя волокита шла бы не менее двух лет…
– Тогда как со мною не будет никакой волокиты, – перебил гость.
– Судя по вашим словам, да! – кивнул головой Бромберг. – Но… ведь вы сами сказали, что у вас нет достаточных средств!
– Не отказываюсь от своих слов. Но если у меня нет денег сейчас, то с вашей помощью я достану миллионы! – сверкая глазами, воскликнул незнакомец.
– Я желал бы знать ваш план. Простите, что инженер-механик Бромберг говорит сегодня как делец.
– Пожалуйста! Лучше вести игру начистоту! – просто согласился незнакомец. – Садитесь, и будем говорить о деле.
Они подошли к деревянному дивану и опустились на него.
– Я вас слушаю, – сказал инженер.
Гость обвел глазами комнату, почти всю заставленную столами, на которых кучами валялись чертежи, планы и чертежные инструменты.
– Я долго искал именно такое изобретение, как ваше! – страстно заговорил незнакомец. – И вот совершенно случайно наткнулся на вас. Надо вам заметить, что я с давних пор сильно интересовался воздухоплаванием и подводным делом. Я много учился, многое видел по этим отраслям, и, когда вы впервые изложили мне ваш план, я сразу признал вас за того именно человека, который в состоянии разрешить эту грандиозную, мировую задачу…
– Благодарю вас! – перебил инженер, лицо которого мало-помалу принимало вдохновенный вид.
– Да, да, не перебивайте меня! – остановил его незнакомец. – Я сердцем чувствую, что не ошибся. Знаю я, что главная беда всех изобретателей – это безденежье. Для того чтобы добиться получить деньги даже на модель, вам придется обойти двадцать раз все инстанции. Потом пойдут комиссии, подкомиссии, утверждения, рассмотрения и в конце двух лет ассигновка. Модель ваша будет действовать прекрасно. Аппарат потребует большой затраты, и поэтому начнутся снова комиссии и подкомиссии…
– Совершенно верно! – сказал с тоской инженер.
– У меня мало средств, – продолжал между тем незнакомец, – но тем не менее я дам вам на постройку модели. Сколько для этого нужно?
Инженер подумал и ответил:
– Вероятно, тысяч десять.
– Чудесно! Такие деньги у меня есть, и вы их получите сейчас от меня, с условием, что изобретение принадлежит мне.
– За десять тысяч?! – воскликнул инженер.
– Конечно, нет! – успокоил его незнакомец. – Когда я увижу, что модель действует, то построю весь снаряд и берусь достать на это деньги. Объясните мне еще раз: каковы главные, основные качества вашего изобретения.
Инженер встал, взял со стола скатанный в трубку большой лист александрийской бумаги и, развернув его перед гостем, указал на чертежи.
– Вот форма его! – заговорил он. – Огромные крылья поддерживают корпус воздушного корабля, который представляет из себя огромную сигару из алюминия. Корпус внутри состоит из четырех отделений. В средине – каюта на четыре человека, сзади нее – электрический двигатель, еще более сзади – машина, приводящая в действие винты задние и боковые. Впереди – минная легкая пушка страшной силы. Вот на этом чертеже вы видите крылья. Их всего четыре больших – воздушные винты. Четыре крыла больших поддерживают равновесие корабля, а четыре винтовых крыла служат для поднятия и опускания снаряда, а также для его поступательного движения. Вот это заднее крыло, в виде птичьего хвоста, служит рулем, но в случае его поломки для этой цели можно пользоваться или винтообразными крыльями, или большими. Благодаря сильной машине снаряд может развить скорость до ста двадцати верст, подниматься на страшную высоту и легко управляется…
– Так, так! – кивал головой незнакомец, слушавший инженера с величайшим вниманием.
– Это, так сказать, воздухоплавательная часть, – продолжал между тем инженер. – Теперь представьте себе, что снаряд опускается в море. Лишь только он коснется воды, вы нажимаете вниз этот рычаг. Моментально все крылья складываются и укладываются плотно на верхней поверхности сигарообразного алюминиевого корпуса. Тогда вы повертываете эти рычаги: один на пол-оборота, другой слегка, и благодаря этому начинают действовать винты корпуса. Теперь вы управляете уже не воздушным кораблем, а подводной лодкой. Вот эти винты – их четыре – служат для погружения и поднятия, а также и для управления. Тут – резервуар со сжатым воздухом, тут – мотор. Электрическая энергия добывается сама собою непрерывно на ходу, а силой для этого служит сила сопротивления воды во время хода.
– Дивная идея! – воскликнул незнакомец. – На какую глубину может опуститься лодка?
– Я думаю, на три тысячи футов. На дальнейшей глубине давление воды чересчур велико. В общем, это идея Наутилуса, соединенная с идеей воздушных кораблей. Через боковые и передние окна под водою все видно. Минная пушка стреляет сжатым воздухом, и ее снаряд, начиненный нитроглицерином, имеет огромную разрушительную силу, несмотря на свой малый калибр.
– Я покорю весь мир! – воскликнул незнакомец, сверкая глазами.
– Да, изобретение хорошее! – самодовольно проговорил инженер. – Но теперь я хотел бы ознакомиться с вашими планами, чтобы знать, что я получу за труды. Кстати, не помешает узнать, с кем же я, наконец, имею честь говорить.
Незнакомец нервно встал с места, несколько раз прошелся по комнате и, остановившись прямо перед инженером, пристально посмотрел ему в глаза.
– Поклянитесь мне, что никто не узнает той тайны, которую вы услышите от меня! – сказал он твердым, ледяным голосом.
– Клянусь честью! – воскликнул инженер.
– И моего имени вы не назовете никому?
– Клянусь – никому!
– В таком случае говорю вам, что знаю место, где скрыто многомиллионное богатство! Я владею тайной клада великой Сибири, и с вашей помощью я завладею им! Четвертую часть этого клада я отдам вам, а вы мне поможете отыскать его вашим изобретением и дадите возможность выполнить еще кое-что, про что я вам сейчас пока не скажу.
– Но кто вы такой?
– Вы узнаете это тогда, когда мы поднимемся на воздух.
– А чем докажете вы правдивость ваших слов?
– Для этого я и пришел.
Незнакомец опустился на диван рядом с инженером и заговорил:
– Я много испытал на своем веку, много узнал. Двенадцать лет подряд путешествовал по Азии, изучая главным образом китайский и индийский языки во всех их многочисленных наречиях. Страстный любитель путешествий по диким странам, я ухлопал на них почти все свои скромные средства. С дороги я часто посылал описания в разные русские и заграничные журналы, и гонорар мой клался в указанный мною банк. Признаться, я не рассчитывал на аккуратность издателей, однако когда я возвратился в Европу, то нашел на свое имя в банке около одиннадцати тысяч. Вместе с остатком собственных денег я имею теперь восемнадцать тысяч рублей. Но это между прочим. Два года тому назад я путешествовал по Центральному Китаю. К северу от города Чэн-Ду, в городе Лунь-Ань, провинции Сы-Чуан, лежащей по реке Ян-цзы-Кианг (Ян-цзы-цзян), наша экспедиция натолкнулась на одну из диких сцен Китая. Китаец Чи-Най-Чанг, старик лет шестидесяти, осужденный по проискам местного бонзы (священника), должен был быть распятым на стене судилища. Вы слыхали, конечно, про эту казнь?
– Нет, – ответил инженер, слушавший незнакомца с возрастающим интересом.
– Одна из самых зверских казней. Осужденного раздевают донага и намазывают ему все тело и лицо сладким маслом. Затем высоко в стену ввинчивают два кольца, на которых за кисти раскинутых рук распинают, то есть подвешивают, осужденного. Ужасные москиты, комары и мухи в одну минуту облепляют осужденного, и спустя день все его тело представляет собой сплошную разъеденную массу, не говоря уже о том, что суставы рук вывихиваются, а связки лопаются…
– Проклятый народ! – воскликнул инженер, вздрагивая всем телом.
– Да, они любят помучить людей! – ответил незнакомец. – Так вот, мы подоспели к судилищу как раз в ту минуту, когда старика намазывали маслом. Конечно, мы не имели права вмешиваться в дела китайского правосудия, но сердце не вытерпело. Бедняк был распят в семь часов вечера, а лишь только стемнело и двор судилища опустел, мы связали часового, сняли распятого и вместе с ним удрали из города.
– Браво! – воскликнул инженер. – И вы потом выпустили его в безопасном месте?
– Ничуть не бывало! – весело возразил незнакомец. – В настоящее время Чи-Най-Чанг, целый и невредимый, находится недалеко от вас. Когда он оправился от болезни и небольших вывихов, он кинулся мне в ноги и поклялся разделить со мною тайну, которой он владел пятьдесят лет, но постичь которую вполне не умел, и быть мне верной собакой всю свою жизнь.
– Привязанность дикаря!
– Да. Когда я покинул экспедицию, Чи-Най-Чанг поехал со мною. И вот однажды он позвал меня в ту комнату, где ночевал. Я вошел и увидел его совершенно голым. На мой вопрос: «Что это значит?» – он ответил: «Ты спас мою жизнь, а я дам тебе богатство». Тут он повернулся ко мне боком и поднял ногу. На внутренней стороне левой ляжки я увидел странную татуировку. «Когда мне было десять лет, – сказал Чи-Най-Чанг, – отец призвал меня и сказал: «Боги дали мне знание, и я знаю, где зарыто сокровище великой Сибири. Во всем Китае только я и бонза Да-Ха-То знаем, как открыть его. Это сокровище лежит в земле уже четыреста тридцать лет, но боги запретили его трогать раньше четырехсот восьмидесяти девяти лет, и поэтому ни я, ни мой дед не смели взять его. И вот из рода в род предки двух фамилий, которые знали это, вытатуировывали своим старшим сыновьям эти самые планы. Этим секретом в настоящее время владею я и бонза Да-Ха-То. Поэтому мы оба передаем его нашим старшим сыновьям. Я – тебе, а бонза Да-Ха-То – своему старшему сыну Лиу-Пин-Юнгу. Имей в виду, что планы, нататуированные у обоих нас, не совсем одинаковы. У тебя есть лишняя точка, а у Лиу-Пин-Юнга – лишняя черта. Поэтому один без другого вы не найдете клада. Но и с этими планами вы не достигнете ничего. Вам необходим третий план, достать который нужно в городе Чжан-Ша, в провинции Ху-Нан, славящейся своими шелками и огромными чайными плантациями. Город этот лежит на реке Сиян-Кианг, которая впадает в реку Ян-цзы-Кианг. Когда вы придете в этот город, дождитесь второй луны. В эту ночь войдете в храм Будды, стоящий как раз на берегу Сиян-Кианга. За вторыми воротами стоит дух зла, который охраняет, по приказанию богов, третий план. Но в эту ночь власть его кончится, и он отдаст вам план, который находится в копыте правой передней ноги его лошади…» Так говорил мне мой отец, и я запомнил все его слова. Теперь заклятие богов кончается, и великий Будда отдаст нам то, что обещал нашим предкам. Смотри же хорошенько план. Я отдаю его тебе вместе с собою! Я проклинаю злодея Лиу-Пин-Юнга! Подобно своему отцу, он сделался бонзой, а когда увидел, что время заклятия проходит, захотел овладеть сокровищем один. Он оклеветал меня перед фудутуном (губернатором) и настоял на моей казни. После моей смерти он завладел бы моим телом, снял бы план и овладел сокровищем, но великий Будда отворотил свое лицо от него! Слава Великому Богу знания, света и правды!» Итак, я выслушал рассказ моего верного Чи-Най-Чанга. Затем я рассмотрел план…
– Крайне интересно! – перебил инженер. – Вы положительно увлекаете меня вашим рассказом! Ну-ну, говорите, говорите!
– Действительно, все это похоже на сказку! – улыбнулся незнакомец. – Но я не лгу вам, клянусь Богом, в которого я истинно верую! Татуировка Чи-Най-Чанга заключается в следующем: фигура, покрытая льдом, потом гора, на ней соболь, за ней что-то вроде языка, а затем корабль. На языке зигзагообразная линия, не доходящая до края, а на внутреннем конце линии – большая точка. Вот и все.
– Как же вы объясняете эту татуировку?
– О каждой фигуре я расспрашивал знатоков китайцев, нарочно вразброд. Фигура изображает духа холода. Гора и на ней соболь, в сопоставлении с фигурой – Сибирь. Корабль – море. Язык неправильной формы – суша. Итак, где-то в Сибири, в гористой местности, у берега моря – есть полуостров. На нем река. Где она начинается и где кончается – неизвестно, но в устье ее – главная точка. Остальное мы узнаем позже. Сейчас мы отправимся к моему Чи-Най-Чангу, и вы сами убедитесь в справедливости моего рассказа. Он уже говорит по-русски…
– Зачем же вы облекаете все наше знакомство такой таинственностью? – спросил инженер.
– Потому что никто не должен видеть нас вместе. Мы исчезнем одновременно, но никто не скажет, что мы исчезли вместе. Если же мне суждено будет погибнуть раньше, то моя гибель не отзовется на вас. Поняли? – как-то грустно и гордо произнес незнакомец.
Инженер несколько минут сидел в глубокой задумчивости.
Вдруг он быстро встал, порывисто пожал руку незнакомцу и с дрожью в голосе произнес:
– Я верю вам! Делайте со мной что хотите!
– Благодарю вас! – ответил растроганный незнакомец. – Верьте, что я не убийца и не вор!
– О! Я вижу в вас лишь высокообразованного человека, серьезного путешественника и человека, которому, может быть, посчастливится! – воскликнул инженер. – Во всяком случае, путешествие с вами будет самым интересным в мире…
– Как! Вы рискуете отправиться со мною сами не только на поиски клада, но и дальше?!
– Конечно.
– Значит, конец! – радостно произнес незнакомец.
– Только… только на какие же деньги мы построим снаряд? – задумчиво спросил инженер. – Ведь у вас хватит денег лишь на модель.
– Ответьте мне на один вопрос! – произнес незнакомец, вынимая из бокового кармана пачку кредитных билетов и кладя их на стол перед инженером.
– В чем дело?
– Вот тут – пятнадцать тысяч. Они – ваши. Я не возьму их назад даже в том случае, если вы ответите отрицательно. Уверены ли вы в успехе?
– Да! – гордо ответил инженер.
Взор его загорелся.
– Я уверен в том, что мой снаряд будет действовать так, как я говорю. Я уверен в этом так же, как в том, что живу и стою здесь сейчас перед вами! И если я говорил про модель, то только потому, что сразу никто не вверит мне больших денег. Скорее дадут на модель.
– Это правда. Но… стоит ли в таком случае тратить деньги на модель?
– Гм… собственно говоря, конечно, не стоит.
– Ну, значит, решено! – твердо произнес незнакомец. – Храните пока эти деньги. Во что обойдется снаряд?
– Тысяч в семьдесят, – сказал инженер, подумав.
– Я их достану, – решительно произнес незнакомец. – Я отыму деньги у первого попавшегося, но потом отдам их… Впрочем, довольно об этом! Наденьте шляпу и пойдемте!
Уже светало, когда оба мужчины вышли со двора.
Но туман был еще настолько густ, что можно было пройти совершенно незамеченными.
Выйдя в поле, они прошли около версты и остановились около одинокой постройки, обнесенной забором.
Незнакомец крепко стукнул четыре раза, а затем свистнул.
Через секунду калитка отворилась, и старый китаец с глубоким поклоном пропустил их во двор.
Затем он снова запер калитку на задвижку и последовал в дом за пришедшими.
– Вот мой верный Чи-Най-Чанг! – сказал незнакомец с улыбкой и, обернувшись к китайцу, добавил: – А это – мой друг и помощник. Расскажи ему, Чи-Най-Чанг, то, что ты рассказывал мне, и докажи свои слова.
В одну минуту старик сбросил с себя одежды и выставил напоказ татуировку.
– Довольно! – произнес инженер. – Я верю! Зачем повторять то, что я уже слышал.
– В таком случае я покажу тебе, господин, то, что не мог показать тебе мой господин, – сказал китаец.
Он быстро скрылся в другой комнате и, возвратившись оттуда, подал инженеру большой, чистейшей воды, изумруд продолговатой формы.
– Чудный камень! – воскликнул инженер.
– Это самый маленький из клада. Мне и Лиу-Пин-Юнгу досталось по наследству по одному камню.
– Однако и этот камень можно ценить тысяч в пять!
– Не знаю, – сказал старик. – Но там – камни лежат тысячами. Великий Будда отдает их моему господину!
Незнакомец посмотрел на инженера.
– Итак, сейчас мы расстанемся недели на две. Вы не отказываетесь от нашего условия? – спросил он.
– Я всегда был честным человеком! – ответил тот твердо.
– В таком случае советую на деньги, оставленные мною у вас, начать необходимые заказы. А теперь – пойдемте. На улице мы разойдемся в разные стороны. До свидания, дорогой Чанг.
С этими словами оба мужчины простились с китайцем, снова перешли поле и, кивнув друг другу головами, разошлись в разные стороны.
– Итак, пока для вас только Иван Александрович, или Безусый Капитан! – крикнул незнакомец, исчезая в тумане.
Николай Саввич Суравин, купец первой гильдии, пришел домой очень радостный. Сегодняшним днем он был очень доволен.
Еще полдня тому назад через своих агентов ему удалось узнать, что акционерное общество Грибулинских чугунолитейных заводов на Урале, до сих пор постепенно прогоравшее и пришедшее в совершенный упадок, вдруг сделало на своих землях огромное открытие.
Это открытие заключалось в богатейшем пласте медной руды, внезапно открытой на землях заводов, благодаря чему капитал общества возрастал из жалких остатков до размеров нескольких миллионов.
Страстный, хотя и осторожный игрок на бирже, Николай Саввич всюду имел своих агентов.
И вот в три часа ночи он получил срочную депешу: «Покупайте цветы возможно больше».
«Цветы» – было условное слово, обозначавшее именно это общество.
Все общества, предприятия, банки и компании в лексиконе Николая Саввича имели свои условные названия.
Медлить было нельзя.
Взволнованный, он полетел ночью по всем своим знакомым.
– Денег! Ради бога, денег! – просил он всех.
Его приятели знали Николая Саввича как человека очень богатого, дела которого были в блестящем положении и который редко давал свои векселя.
– Что это вас так приспичило? – дивились они, разбуженные и сонные.
– Завтра все отдам! – повторял нервно Николай Саввич. – Если я пропущу в шесть часов утра одну сделку, я потеряю сто тысяч! Мне необходимо двести тысяч, а у меня наличных всего шестьдесят тысяч.
Зная Николая Саввича, никто не усомнился в его словах.
Он брал где пять, где десять, где двадцать тысяч, подписывая тут же векселя, не скупясь на проценты.
В семь часов утра он приехал домой и, запершись в своем кабинете, стал подсчитывать наличность денег.
Их было сто тридцать пять тысяч.
Он едва дождался открытия биржи.
Когда час пробил, он помчался туда, захватив с собою деньги.
На бирже стояло спокойствие.
Суравин взглянул на курсы и увидел, что акции этого общества стоят по шестьдесят восемь с четвертью рублей.
Он подозвал своего маклера.
– Сию же минуту купите мне три тысячи Грибулинских акций. Сто тридцать пять тысяч плачу наличными, остальные деньги под заклад тех же акций, – приказал он.
Маклер удивленно посмотрел на него.
– Куда вам такая дрянь? – спросил он.
– Это мое дело, – холодно ответил Суравин. – Скупайте возможно скорее и тише.
– Их продадут вам сколько угодно в одну минуту! – ответил он, бросаясь исполнять поручение.
– Покупаю Грибулинские!
С этим предложением маклер обошел все группы.
Спустя четверть часа он возвратился.
– Платите деньги! – сказал он, подходя к Суравину.
И в три минуты дело было сделано.
Но на бирже уже произошло движение.
Тихий нервный шепот пронесся по зале.
– Суравин скупает!.. Зачем?.. Что такое?
И вдруг там и сям раздались сначала сдержанные вызовы, затем все более и более нервные:
– Покупаю Грибулинские!
Акции медленно поднимались в гору.
Чья-то невидимая рука скупала их усердно, неутомимо, и волнение усиливалось с каждой секундой.
Биржа кипела.
Люди, красные от волнения, с горящими глазами метались по зале, в которой все чаще и чаще повторялся крик:
– Покупаю Грибулинские!
Бешеный азарт овладевал игроками.
Еще никто, кроме самих акционеров компании, не знал, в чем дело, но все уже чувствовали, что с Грибулинскими заводами произошло что-то необыкновенное.
Акции поднимались быстро, скачками.
– Покупаю Грибулинские!.. Сто двадцать!.. Сто двадцать пять!.. Сто тридцать один! – раздавалось со всех сторон.
Ураган азарта с каждой минутой рос более и более.
Николай Саввич с бьющимся сердцем стоял у стены, скрестив руки, словно главнокомандующий, одержавший победу.
К одиннадцати часам стало известно, почему скупаются Грибулинские акции, и азарт сделался еще сильнее.
К половине двенадцатого акции стоили уже по сто восемьдесят семь рублей.
Азарт делал то, что игроки, игравшие на повышение, зарвались!
Суравин подозвал своего маклера.
– Продайте! – коротко приказал он.
Через четверть часа он, весь красный от волнения, клал в боковой карман полмиллиона рублей.
«Рано продал!» – с тоской подумал он, глядя, как курс поднялся уже до ста девяноста одного рубля.
Но вот рост вдруг остановился.
Сначала курс слегка колебался, но затем дрогнул, и акции тихо поползли вниз.
Но на ста семидесяти трех рублях курс установился и упрочился.
Николай Саввич набожно перекрестился и пошел к выходу.
Трехсот шестидесяти пяти тысяч барыша было для него совершенно достаточно.
Он совершенно не заметил на бирже человека, почти не спускавшего с него глаз и зорко следившего за ним.
Приехав домой, он сбросил пальто и крикнул:
– Вера!
На этот зов к нему навстречу выскочила молодая девушка, лет шестнадцати, стройная и хорошенькая, с белокурыми, вьющимися волосами и черными бровями поверх больших голубых глаз, обрамленных длинными темными ресницами.
– Что тебе, папа? – спросила она, бросаясь к нему на шею.
– Пойдем ко мне в кабинет, я скажу тебе новость! – ответил Суравин, целуя ее в свою очередь.
Но лишь только они дошли до кабинета, в передней раздался звонок.
– Проси в кабинет! – приказал Суравин выскочившей горничной.
«Вероятно, кто-нибудь из приятелей!» – подумал он про себя.
Не успел еще Николай Саввич сообщить дочери радостную весть, как в кабинет вошел изящно одетый господин, красивый и стройный.
Это был не кто иной, как Безусый Капитан.
Николай Саввич взглянул на незнакомца и досадливо подумал: «Эх, забыл сказать, чтобы незнакомым говорили, что меня дома нет».
И, привстав с кресла, он вежливо спросил:
– Чем могу служить?
– Я к вам по очень важному делу, – заговорил незнакомец твердым голосом. – Прошу вас выслушать меня, тем более что я не займу много времени. Вы, барышня, останьтесь здесь. Может быть, вы заинтересуетесь моим рассказом.
– Ну, останься, Верочка! – улыбнулся отец. – И, снова обернувшись к гостю, он спросил: – С кем имею честь?
– Иван Александрович Чупров, член многих научных обществ, путешественник и… мореплаватель, – ответил Безусый Капитан, слегка кланяясь.
– Очень рад! – произнес Суравин, пожимая гостю руку. – Прошу садиться! С удовольствием выслушаю вас.
Безусый Капитан быстрым взглядом окинул комнату и, опустившись в кресло против хозяина, заговорил:
– Предупреждаю вас, Николай Саввич, что в моем рассказе, несмотря на его фееричность, все правда. Скажите мне: любите ли вы риск, когда рубль может дать двадцать?
– Риск красивый! – улыбнулся купец.
– Так слушайте же хорошенько! – заговорил Безусый Капитан. – Я натолкнулся на грандиозное изобретение. Само по себе это изобретение, при затрате капитала в восемьдесят тысяч, может дать тысяч семьсот от одной продажи готового изобретения. Модель стоит тысяч десять. Но, кроме стоимости самого изобретения, у меня есть виды на несколько миллионов.
– Гм… грандиозное предприятие! – с легкой усмешкой произнес Суравин.
– Да! – с каким-то восторгом воскликнул Безусый Капитан.
– Могу ли я узнать, в чем состоит найденное вами изобретение? – спросил Суравин.
– Не раньше, чем вы дадите деньги! Я лично уже дал на это дело пятнадцать тысяч и пришел просить у вас взаймы семьдесят тысяч!
Суравин громко расхохотался.
– И вы думаете, что я дам вам такие деньги на неизвестное предприятие?
– Я уверен! – твердо произнес Безусый Капитан.
– Могу спросить, почему? – улыбнулся Суравин.
– Конечно! Вы говорили, что не прочь рискнуть, я – тоже! Я так безумно верю в будущее грандиозное богатство, я так безумно, всей душой верю и в изобретение, с которым я переверну весь мир…
– Ого! Весь мир?
– Да, да, весь мир! Весь земной мир! – воскликнул Безусый Капитан с такой неподдельной искренностью, которая удивила Суравина. – Я настолько проникся этой верой, что готов заложить самого себя, пожертвовать своей репутацией, своей честью, свободой, даже жизнью!
С этими словами он вынул изумруд Чи-Най-Чанга и положил его перед Суравиным.
– Какая прелестная вещь! – воскликнул с неподдельным восторгом Суравин.
– Таких вещей мы добудем тысячи! И четверть этого будет принадлежать вам, – твердо и уверенно сказал Безусый Капитан, бросая быстрый жгучий взгляд на Веру Николаевну.
– Что же это: клад? – спросил Суравин.
– Вы угадали. Клад в далекой стране, до которого можно добраться лишь посредством изобретения, про которое я вам говорил.
Суравин снова улыбнулся.
– Дело чересчур неправдоподобное! – произнес он. – И, наконец… у меня нет денег на мифические аферы.
– У вас есть в настоящий момент в кармане пятьсот тысяч рублей! – неожиданно произнес Безусый Капитан. – И вы свободно можете выдать из них семьдесят, так как это выигранные деньги и отсутствие части их не повлияет на ваши дела.
При этой фразе Суравин вздрогнул.
– Откуда вы знаете про мои деньги? – спросил он взволнованно.
– Я следил за вами на бирже…
– А если я вам откажу?
– Я пристрелю вас и возьму все деньги! – ледяным тоном произнес Безусый Капитан.
И не успел Суравин моргнуть глазом, как незнакомец выхватил из кармана странного вида револьвер и навел его на купца.
– Это тоже великолепное изобретение! – сказал он холодно. – Сжатым воздухом этот револьвер производит выстрелы без всякого шума. Одно движение с вашей стороны, и… вы погибли!
Разинув рот и онемев от ужаса, Суравин сидел неподвижно, вперив свой взор в странного незнакомца.
Вера Николаевна хотела было крикнуть, но, встретив грозный взор незнакомца, вдруг съежилась и прикусила язычок.
– Не заставляйте меня повторять требование! Штрафую вас еще на пять тысяч! – властно заговорил Безусый Капитан. – Сию же минуту извольте отсчитать семьдесят пять тысяч!
Дрожащими руками купец вынул из бокового кармана деньги и стал считать, постоянно сбиваясь.
– Будьте хладнокровны! – посоветовал ему незнакомец.
На глазах Веры показались слезы.
– Я не думала, что вы… разбойник! – прошептала она.
– Я и не разбойник! – теплым, мягким голосом ответил Безусый Капитан. – Но что же делать, когда русских толстосумов нельзя иным способом заставить раскошелиться! Я беру деньги, но я умоляю вас считать меня честным человеком. На эти деньги вы получите небывалый процент! Я обещаю вам за них миллион!
Его голос был настолько искренен, в нем звучала такая непоколебимая вера в успех задуманного, что чувство страха у Суравина как-то невольно постепенно сменялось другим, не совсем понятным ему чувством.
«Если бы это был разбойник, он взял бы у меня все, – думал он, глядя широко открытыми глазами на своего загадочного гостя. – И слова его… образован!»
Но странный гость словно угадал его мысли.
– Я знаю, что вы думаете про меня! – заговорил он страстно. – Вы удивляетесь, что я не беру всего? Но ведь мне всех денег не нужно! Я добуду их больше, чем есть у десятерых богачей. И если я не говорю вам больше, то единственно из-за того, что боюсь преждевременно открыть тайну. Да и к чему? Если бы я вам сказал все, вы усомнились бы в моих словах и не дали бы денег. Наконец, вы не дали бы их по простой русской купеческой смекалке: не давать, пока не увидел. Может быть, завтра меня поймают с вашими деньгами и я поплачусь за них жизнью, но… я решил рискнуть ею ради достижения великой цели! Конечно, за меня вам жестоко отомстят, но мне от этого будет не легче.
Он взял со стола отложенные семьдесят пять тысяч и снова заговорил:
– Я ухожу! Советую не шевелиться минуть пять. Но… повторяю: я ваш должник, и вы получите свои деньги с огромными процентами… через год. Клянусь вам красотой вашей дочери, образ которой навсегда сохранится в моей памяти!
Глубокая нежность прозвучала в последних словах незнакомца.
Не опуская своего страшного оружия, он медленно стал пятиться к двери.
Совершенно сбитый с толку, Суравин следил глазами за его движениями.
Страх его прошел как-то сам собою.
И в его мозгу шла усиленная работа мыслей.
Незнакомец уже коснулся ручки двери и приотворил ее, чтобы исчезнуть из кабинета, как Суравин вдруг громко произнес:
– Постойте! Пойдите сюда!
– Простите, но положение разбойника, в каковом я нахожусь в настоящую минуту, не позволяет мне задерживаться! – грустным голосом ответил Безусый Капитан.
– Но если… если я клянусь жизнью моей дочери, что с этого момента вы находитесь у меня в полной безопасности! – неожиданно произнес Суравин.
Лицо Безусого Капитана просветлело.
Он пристально взглянул прямо в глаза купца и, опустив револьвер в карман, твердым шагом подошел к столу и опустился в кресло.
Несколько секунд длилось молчание.
– Да… – произнес наконец Суравин задумчиво. – Я сначала думал, что вы обыкновенный разбойник… Потом… потом эту мысль сменила другая – что вы сумасшедший…
– Я это знал, – с улыбкой вставил незнакомец.
– Но потом я прислушался к вашему голосу, вгляделся в ваше лицо, – продолжал серьезно Суравин, – и решил, что вы особенный человек. Вы образованны, умны и искренни, в вашем голосе слышится вера во что-то огромное. Я… я даю вам взятые вами деньги взаймы!
– Благодарю вас! – взволнованно воскликнул Безусый Капитан, протягивая порывисто руку купцу.
– Надеюсь, вы честным путем добудете то, о чем мечтаете?
– Конечно! И вы не хотите ничего взамен?
– Ничего. Впрочем, нет! Скажите мне одно: это будет долгое путешествие?
– Думаю – около года.
– И интересное?
– Дивное! Полное красоты и приключений! – воскликнул незнакомец.
Глаза Веры вспыхнули.
Она с каким-то восторгом, смешанным со страхом, не отрываясь, глядела на странного гостя.
– А что… – задумчиво заговорил Суравин. – Что сказали бы вы, если бы… я предложил разделить с вами компанию?
Теперь Безусый Капитан, в свою очередь, удивленно взглянул на купца.
– Вы?
– Да, я! – твердо повторил Суравин. – По натуре я страстно люблю риск и красоту! Я не хочу брать даже части вашего будущего богатства. Вы мне отдадите лишь мое, но у меня есть деньги, и я буду вам полезен.
– Но ваша дочь…
– Она поедет со мной! – перебил Суравин.
Глазки Веры так и засверкали.
– Это невозможно! – воскликнул гость. – Это путешествие полно опасностей.
– Я их не боюсь, – улыбаясь, сказал купец.
– И я тоже! – прошептала быстро Вера.
Безусый Капитан погрузился в глубокую задумчивость.
Затем он как-то странно оглядел с ног до головы Суравина и его дочь, взял со стола карандаш и стал что-то вычислять.
– Гм… меньше среднего веса… да… тут совсем мало!.. Итого… гм…
Он нечаянно взглянул на Веру.
Ее лучистый взор просил, умолял…
– Я согласен, – весело произнес он. – Вес не превышает!
– Вес? – удивился Суравин.
– Да, это моя тайна.
– Но когда и на чем мы поедем? – спросил Суравин.
Лицо гостя стало серьезным.
– Вы, конечно, поймете меня, если я скажу вам, что пуще глаза берегу свою тайну. Приготовьтесь к путешествию. Ровно через месяц я буду у вас.
– Я больше и не спрашиваю. Итак, отныне мы друзья! – сказал Суравин. – Я верю вам, и это самое главное. Я не хочу даже знать вашего настоящего имени. Когда вы найдете возможным, вы все скажете мне сами. А теперь – пойдемте в столовую! Обед, вероятно, уже готов. Познакомьтесь, кстати, с моей дочерью. Моя жена давно умерла, мы с ней одиноки.
Гость с радостью принял приглашение.
Союз был заключен, прекрасный обед еще больше сблизил новых друзей.
– Итак, все готово?
– Готово. Остается сообщить нашим друзьям, и – марш!
Безусый Капитан сиял.
Но и инженер Бромберг чувствовал себя на седьмом небе от радости.
– Он поднимется! Он поднимется завтра! – твердил он ежеминутно, нервно бегая взад и вперед по двору.
– Вы… вы – великий человек! – восклицал в свою очередь Безусый Капитан. – О, я не ошибся, когда увидел вас в первый раз.
Разговор этот происходил во дворе пустой усадьбы в Мценском уезде Орловской губернии ровно спустя месяц после свидания Безусого Капитана с Суравиным.
Прячась от посторонних взоров, они наняли эту усадьбу, одиноко стоявшую в лесу, дни и ночи работали над великим изобретением.
С чертежами инженера Безусый Капитан побывал в Германии, заказывая на разных заводах необходимые составные части снаряда, делал сам указания, следил за работой и торопил заводчиков.
Чтобы секрет не был открыт, он нарочно заказывал части на разных заводах, не давая ничего цельного одному заводу.
Он не торговался, но требовал быстроты.
И достиг того, чего хотел.
Уже через две недели в Россию стали прибывать составные части великого изобретения.
Из своей усадьбы Бромберг должен был чуть не ежедневно ездить за двадцать верст на станцию за получками посылок.
Привозя их домой, он запирался в своей большой комнате на втором этаже, куда никто не допускался, и словно ласточка, комок за комком, строил свою машину.
Когда Безусый Капитан приехал из заграницы, он сильно подвинул работу своей помощью.
Скоро снаряду не хватило места в верхнем зале.
Недолго думая, они прорубили потолок и крышу, утвердили по углам постройки высокие жердины и сделали нечто вроде огромной брезентной коробки, закрытой со всех сторон и возвышавшейся над верхними краями стен этажа на два.
Вместе с помещением второго этажа эта коробка образовала как бы огромный трехэтажный зал, в котором закипела работа над крылатым чудовищем, принимавшим с каждым днем все более огромные размеры.
Сначала была закончена подводная лодка.
Она сама по себе была совсем не велика.
Длина ее равнялась пятидесяти шести футам, а высота от киля до верхней крышки – восьми футам с половиной.
Сигарообразная, блестящая, как серебро, со стеклянными окнами спереди, сзади и с боков – она представляла собой изящный снаряд.
Внутренность ее состояла из центральной каюты и ряда машинных и электрических отделений.
В особенности изящна была центральная каюта.
Для Веры Николаевны было устроено особое отделение, убранное очень уютно и с громадным вкусом, которому позавидовал бы любой художник.
Мужчины должны были помещаться в общей каюте, которая была довольно тесна, но обставлена со вкусом.
Из алюминиевого корпуса шел трап на крышу, т. е. на верхнюю площадку, на которой, при тихом полете или при плавании на поверхности в хорошую погоду, можно было сидеть на двух легких диванчиках.
Когда лодка была закончена, друзья приступили к крыльям.
Это была самая трудная часть работы, над которой они сидели день и ночь.
Но вот, после долгих и упорных трудов, работа была окончена.
Огромный крылатый гигант занял почти все помещение, ожидая той великой минуты, когда инженер пустит его, наконец, в ход.
– Ты будешь делать завтра пробу? – спросил Безусый Капитан.
– Да, – ответил инженер. – Не садись со мною. Катастрофа всегда возможна, хотя чертежи и вычисления верны. Лишь только я поднимусь на воздух, я увижу все мелочные дефекты.
И они, оба взволнованные, в продолжение всего вечера продолжали обсуждать планы будущего, по временам советуясь с Чи-Най-Чангом.
На следующий день, перед вечером, инженер подошел к Безусому Капитану.
– Идем! – проговорил он взволнованно, беря его за руку.
– Идем! – ответил тот, чувствуя, как волнение инженера передается ему.
Они поднялись во второй этаж и несколько минут молча смотрели на своего гиганта, который стоял теперь перед ними во всей своей красе, гордо расправив свои огромные крылья.
Когда тьма сгустилась, инженер засветил электричество и, взобравшись на площадку, взялся рукой за рычаг.
– Снимай весь тент! – крикнул он дрожащим голосом. – Дерни покрепче вон те шнуры.
Безусый Капитан дрожащими руками потянул шнуры.
Тент медленно сполз с крыши и боков.
Теперь снаряд стоял на воле, причем потолок первого этажа как бы служил ему пьедесталом.
Звездное небо широким куполом расстилалось над гигантом, и мириады огней, мигая, смотрели на него, словно любопытные глаза бесчисленной толпы.
Выпрямившись во весь рост, инженер нажал рычаги.
И вдруг огромные крылья-винты завертелись с быстротой молнии.
Длинный хвост с шумом расправился, снаряд дрогнул и тихо и плавно, под аккомпанемент глухого рокота крыльев, медленно отделился от пьедестала.
– Урра-а! – гаркнул во всю ширь своего горла Безусый Капитан.
– Ур-ра-а! – донесся до него дрожащий, полный восторга крик сверху.
Снаряд медленно продолжал подниматься все выше и выше по перпендикулярному направлению.
Но вот он круто повернул вправо, сделал вольт и с быстротой молнии понесся вдаль.
С замирающим сердцем Безусый Капитан следил за темной массой воздушного корабля.
Вот он совершенно скрылся из вида, затем снова показался, быстро донесся до дома и, описав над ним три круга, стал медленно спускаться.
Потом он остановился над самым домом, наметил направление и плавно опустился на пьедестал.
Соскочив с корабля, инженер бросился к Безусому Капитану.
Оба друга безмолвно крепко обняли друг друга.
И когда они разжали объятия, в их глазах стояли слёзы.
– Великая минута! – прошептал Безусый Капитан.
– Никогда в жизни не переживу другой такой минуты, – дрожащим голосом ответил инженер. – Закрой тент!
Безусый Капитан исполнил приказание.
– Сегодня же ночью я дам телеграмму Суравину, чтобы он приезжал в Орел, – решил он. – Пусть приезжают совершенно готовыми. В Орле их встречу.
Бромберг кивнул головой в знак полного согласия.
Веселые и радостные, спустились приятели вниз, где нашли Чи-Най-Чанга полумертвого от страха.
Старик из окна видел полет воздушного корабля, но по невежеству принял его за злого духа и, перепугавшись насмерть, барахтался по полу, шепча какие-то заклятия.
С большим трудом удалось приятелям успокоить старика, рассказав ему, в чем тут дело.
А около полуночи Безусый Капитан выехал на станцию, чтобы дать телеграмму.
Прошло два дня.
На третий день, рано утром, к одинокой усадьбе подкатили два экипажа.
Суравин, его дочь и Безусый Капитан выскочили из них, встреченные Бромбергом и Чи-Най-Чангом, при помощи которых они тут же внесли в дом багаж.
В столовой гостей ждал парадный завтрак.
Под стук ножей и звон бокалов разговор оживился.
Хотя до сих пор Суравины всего два раза видели Безусого Капитана, а остальных встречали впервой, но мыслью они так сжились с ними, что теперь разговаривали с ними, как с родными.
– Черт возьми! – воскликнул, наконец, Суравин, которого так жгло любопытство. – Теперь-то, надеюсь, вы скажете нам те секреты, которые скрывали так ревниво до сих пор.
– Нет еще. Вы узнаете это через три часа, – ответил, улыбаясь, Безусый Капитан.
– А что это за странная парусиновая надставка над домом, которую мы видели, подъезжая? – спросила Вера Николаевна, кидая на Безусого Капитана робкий, стыдливый взгляд.
Он улыбнулся.
– К сожалению, Вера Николаевна, я не могу удовлетворить вашего любопытства. Я поклялся доставить вам сюрприз и не откажусь от своего намерения.
Девушка пожала плечами.
– По-видимому, вы не только твердый человек, но и упрямый! – сказала она.
В конце обеда Безусый Капитан подошел к Бромбергу и, наклонившись к самому его уху, шепотом спросил:
– Я просил вас задекорировать вход в каюту так, чтобы они не заметили, куда они входят. Вы сделали это?
Инженер с улыбкой кивнул головой.
Безусый Капитан возвратился на свое место, но, лишь только обед был окончен совершенно, он внезапно исчез.
Через полчаса он возвратился.
– Ну-с, Николай Саввич, и вы, Вера Николаевна, попрошу вас последовать за мною! – произнес он. – Я хочу показать вам ваше новое помещение. Простите только, что оно не особенно велико. Впрочем, дело не в этом.
Суравин и девушка поднялись с мест.
Незаметно для них Безусый Капитан кивнул инженеру, и тот, улыбаясь, ответил ему таким же кивком.
Следом за Безусым Капитаном общество поднялось во второй этаж и вошло в каюту воздушного корабля.
Бромберг так умело задекорировал вход в корабль и самый воздушный корабль, что ни Суравин, ни девушка и не заподозрили, куда они вошли. Только внутренность каюты, освещенная электричеством, показалась им странной.
– Право, эта комната похожа на каюту! – весело воскликнула молодая девушка, оглядываясь кругом.
– Я сию минуту возвращусь! – сказал инженер.
Он выскочил из каюты и, дернув за шнуры, освободил корабль от тента. Между тем Вера Николаевна и Суравин продолжали разглядывать странное помещение.
Вдруг легкий толчок и шум привлекли их внимание.
– Что это? – тревожно спросил Суравин.
– Мы поднимаемся над землей! – ответил, сверкая глазами, Безусый Капитан. И движением руки он отдернул от окна штору и потушил электричество.
Солнечный свет ворвался в каюту.
Суравин и молодая девушка, пораженные и встревоженные, бросились к окну.
– Папа! Папа! – кричала Вера Николаевна. – Смотри. Ведь правда мы поднимаемся на воздух! Ведь мы попали на воздушный корабль!
– Да, господа! Вы находитесь теперь на воздушном корабле, на этом великом изобретении инженера Бромберга! – ответил гордо Безусый Капитан.
Воздушный корабль плавно поднимался все выше и выше.
– Но… но… ведь это… это величайшее изобретение… – растерянно бормотал Суравин.
– Да, это величайшее изобретение, и вы… первые частные лица, попавшие на него! – улыбаясь, ответил Безусый Капитан.
Суравин отскочил от окна, пристально посмотрел на Безусого Капитана и неожиданно громко крикнул:
– Да здравствует наука! Да здравствует тот час, когда вы, которого я и до сих пор не знаю, явились ко мне!
В эту минуту в каюту вошел инженер.
– Теперь вы можете все узнать, кто я, – произнес Безусый Капитан. Я – Верлов!
– Как! – воскликнул пораженный Суравин. – Верлов?! Знаменитый ученый и путешественник?!
– Прозванный «волшебным путником»?! – хлопая в ладоши, воскликнула и Вера Николаевна.
– Да, это я! – просто сказал Безусый Капитан.
– Черт возьми! Но зачем вы скрыли это от меня? – удивленно спросил инженер.
Безусый Капитан грустно усмехнулся.
– А что, если бы меня арестовали при добыче денег? – сказал он. – Зачем я в свое дело стал бы впутывать других?
С глубоким уважением все смотрели на великого путешественника.
– Ну, господа, – прервал молчание Бромберг, – мне некогда с вами рассуждать! Сейчас надо дать поворот кораблю. Пойдемте на верхнюю палубу. Оставлять неумелого Чи-Най-Чанга одного – опасно.
Делясь впечатлениями, все общество поднялось по трапу наверх.
– Боже мой! Боже мой! – вырвалось из груди молодой девушки.
Действительно, было чем восхищаться!
Воздушный корабль уже поднялся на высоту пятисот футов и теперь плавно несся к востоку.
Дивный ландшафт расстилался под путниками.
Ручьи и холмы, леса и деревни казались дивной картиной, писанной живыми красками.
На полях, словно муравьи, ползали люди, скотина, домики казались игрушечными, луга и зелень ярко пестрели под солнечными лучами.
Восторженными взорами путники смотрели вниз.
А воздушный корабль, управляемый теперь твердой рукой самого инженера, забирался все выше и выше, приподняв чуть-чуть свой красивый, блестящий нос.
– Семьсот пятьдесят футов! – крикнул со своего места инженер. – Пока подъем достаточен! Уходите, господа, в каюту; сейчас мы понесемся полным ходом, и вам не усидеть на площадке.
Люк снова был открыт, и общество спустилось вниз.
Гигантские крылья завертелись с головокружительной быстротой, и воздушный корабль полетел, словно стрела, пущенная из туго натянутого лука.
Через окно видно было, как далеко внизу мелькают поля и деревни, леса и реки.
– Не менее ста верст в час! – воскликнул Суравин.
– Сто двадцать! – поправил Верлов.
– Невероятно! – воскликнула девушка.
– А между тем это так! – улыбнулся Верлов. – Мы только что пролетели над Орлом, а через десять часов такого хода мы будем пролетать над Самарой. Но… пока довольно! Следует не забывать жизненных привычек и пить чай даже на высоте тысячи футов.
С этими словами он открыл шкаф, достал из него самовар, налил воды и приложил к нему два провода.
– Что вы делаете? – спросила девушка.
– Кипячу воду! – смеясь, возразил Верлов. – Ведь это электрический самовар. Он закипит у нас в три минуты.
– А что делает наш Чи-Най-Чанг? – спросил Суравин.
– Он учится заменять на простом полете Бромберга, – ответил Верлов. – Нам придется всем брать уроки управления, чтобы не возлагать всю тяжесть работы на нашего уважаемого Семена Васильевича.
– Конечно! – согласились все.
Верлов взглянул на воздушный лаг.
– Ага! Наш инженер сбавил ход. Сейчас идем средним ходом, по пятьдесят верст в час.
Затем он взглянул на барометр и одобрительно кивнул головой:
– Ясно! Путешествие должно быть прекрасным. Ну, а вот и самоварчик поспел. Вера Николаевна, надеюсь, будет нашей полновластной хозяйкой.
Молодая девушка улыбнулась и, встав с места, принялась хозяйничать.
А далеко под ними мелькали села и города, и воздушный корабль продолжал плавно мчаться на восток, забирая немного к северу.
Дни шли за днями.
Излишним было бы описывать подробно путешествие над Россией.
Бромберг берег свой корабль и ночами прекращал путешествие, спускаясь по вечерам в безлюдных местах, выбирая по преимуществу поляны в лесах.
Иногда для развлечения они разбивали на ночь легкие палатки, зажигали костры и весело жарили ужин на зеленой мураве.
От Самары корабль направился на юго-восток, пролетев Оренбург, взвился над пустынным Уральским хребтом, миновал Орск и полетел на Тургай. Теперь под ногами путников расстилались необозримые луга и плоские возвышенности, покрытые сочной травой, на которой мирно пасли свои стада киргизы. Пушистые ангорские козы тысячами бродили по лугам, а их хозяева беспечно покуривали свои трубки, сидя на своих кочевьях.
Но каждые сутки картина снова менялась.
Направляясь упорно на юго-восток, путники пролетели сначала над рекой Сары-Су, затем над городом Токмак, над озером Иесык-Вунь и взвились над горным хребтом Тянь-Шань.
Снежные вершины великого горного хребта, сверкая и сияя снегами на солнце, уходили под самые облака.
Воздушный корабль чуть-чуть приподнял свой нос, гигантские крылья завертелись с бешеной быстротой, и корабль стал сильно забирать вверх.
– Десять тысяч футов над уровнем моря! – сказал Верлов, взглядывая на прибор, определяющий давление атмосферы. – Наш Семен Васильевич, кажется, решил унести нас сегодня за облака.
– Значит, мы уносимся с вами в заоблачные сферы? – пошутила девушка.
– Выходит, так, – улыбнулся Верлов. – И, снова взглянув на прибор, он добавил: – Одиннадцать тысяч! Летим медленно. Лаг показывает двадцатиузловой ход. Можно выйти на воздух. Только прошу надеть шубы.
Предложение было принято с радостью.
Чи-Най-Чанг принес три легких, но теплых китайских меховых халата, в которые со смехом вырядились путники, и все общество поднялось по трапу наверх.
Картина, которая теперь расстилалась под ними, заставила их вскрикнуть от восторга.
Вечные снега Тянь-Шаня искрились и переливались, вершины гор казались какими-то сказочными наростами, похожими на грани исполинских алмазов, глубокие трещины, словно черные пасти чудовищ, зияли между ними, рельефно выделяясь на белой пелене снегов.
Холодный, резкий ветер леденил кровь.
Бромберг, сидя в шубе у рычагов, управлял кораблем, не сводя глаз с инструментов, развешанных около него.
Увидав вышедших наверх товарищей, он весело крикнул им:
– Сейчас сделаю решительную пробу! Мы поднимемся настолько, насколько нам позволит атмосфера!
Сидя на скамеечках, путники следили за полетом корабля.
– Машина работает пятидесятиузловым ходом, и подвигаемся мы лишь по двадцати узлов, – сказал Верлов. – Значит, сила встречного ветра равняется тридцати узлам в час. Ого! Четырнадцать тысяч футов высоты! Браво!
По мере подъема холод становился все ощутительнее.
– Двадцать градусов мороза! – воскликнула Вера Николаевна, глядя на термометр.
– Скоро мы обратимся в сосульки!
А корабль взбирался все выше и выше.
Спустя полчаса Бромберг крикнул:
– Шестнадцать тысяч четыреста футов!
Воздух сделался редким, и винтообразные крылья работали теперь с ужасающей быстротой, чтобы продолжать подъем.
Дыхание становилось частым и глубоким, голова слегка кружилась, и в висках кровь стучала.
Сидя тесно рядом с Верой Николаевной, Верлов испытывал какое-то странное чувство.
Легкая дрожь пробегала по нему, от теплоты ее тела он чувствовал себя словно во сне и почти не сознавал, где он находится и куда летит.
Молодая девушка, казалось, чувствовала то же самое.
Щечки ее зарумянились, глаза потупились, но она все продолжала сидеть на месте, словно заколдованная.
Они не замечали, как летят минуты, и молча переживали им одним понятное чувство.
Но вот голос Бромберга заставил их очнуться.
– Восемнадцать тысяч футов! Дальше подъем невозможен! Не хватит дыхания! Чи-Най-Чанг, смазывай обильнее! Посмотри, не накалились ли валы? Мочи их сильнее водой! – загремел его властный голос. – Господа, помогите ему, иначе придется плохо!
Все, кроме молодой девушки, бросились исполнять его приказание.
И это было как раз вовремя.
От страшно быстрого вращения валы страшно нагрелись и грозили загореться.
Работа закипела.
Между тем воздушный корабль уменьшил ход до минимума и медленно опускался вниз.
Главные вершины Тянь-Шаня остались позади, и впереди виднелись лишь горные отроги, покрытые зеленым лесом и каменными выступами голых скал.
Тут начинался Восточный Туркестан.
Далеко внизу, словно пятна, зачернели поселки, воздух, по мере опускания делался теплее, восточный ветер сменился горячим южным.
Лишь только корабль возвратился на свою нормальную высоту, Суравин сменил Бромберга.
К вечеру впереди блеснула длинная волнистая полоса.
– Река Тарим, самая большая река Восточного Туркестана, – заметил Верлов. – Она впадает в озеро Кара-Буран. Мы остановимся на ночь около устья притока Яркенд-Дарьи. Эти места мне знакомы. Я уже был здесь, когда пробирался из Тибета.
Действительно, когда начало темнеть, Бромберг выбрал место на берегу Тарима, свободное от кочевников и их стад, и спустился на землю.
– Идемте ловить рыбу! – предложил Суравин. – Я захватил с собою снасти и удочки.
Предложение было принято, и вся компания, весело болтая, направилась к реке.
Снасти оказались сибирскими.
Посредством каменных якорей по дну реки был проложен тросовый канат, от которого на три четверти один от другого шли отводы длиною в аршин, в конце которых были прикреплены острые крючки длиною по вершку; чтобы отводы и крючки не тонули, а стояли в воде стоймя, к крючкам были прикреплены поплавки.
Крупная рыба хорошо попадает на эти крючки.
Переплывая через снасть, она видит блестящие, колеблющиеся крючки и начинает заигрывать с ними.
Но едва коснется она крючка, как острый конец впивается ей в тело.
Рыба начинает биться, попадает на соседний крючок и окончательно запутывается.
Вот такие-то снасти расставили путники.
– Мы осмотрим их с рассветом, а пока давайте удить! – предложил Суравин.
Выбрав место на берегу около корней, все общество принялось удить.
Вероятно, кочевники не особенно распугали рыбу, так как караси, форель и крупная плотва то и дело попадались на удочку.
Не прошло часа, как рыба для ухи была наловлена, и молодая девушка весело принялась хозяйничать.
Ночь провели в палатках, а с рассветом поехали осматривать снасти.
Улов превзошел все ожидания.
Два больших и пять мелких осетров были сняты с крючков.
– Чудесно! – воскликнул Верлов. – Мы заморозим их в рефрижераторе, и нам хватит рыбы на несколько дней. Кроме того, мы будем иметь хороший запас икры.
В пять часов утра воздушный корабль поднялся на воздух и понесся снова на восток, придерживаясь градусов на десять к югу.
Бромберг дал полный ход.
Спустя четыре часа корабль пронесся над рекой Черчен и поплыл в воздухе над Небесной империей.
Далеко на севере синели горы Нань-Шаня, а на юге, немного подальше, едва виднелись горы Куэнь-Луньской цепи.
Теплый юго-восточный ветер слегка окреп в этой громадной долине, и корабль медленно шел вперед, работая полным ходом.
– Надо подняться! – решил Бромберг.
Действительно, поднявшись на высоту трех тысяч восьмисот футов, корабль попал в попутное воздушное течение и понесся с быстротою птицы.
Чи-Най-Чанг казался теперь страшно возбужденным.
Он все время что-то бормотал по-своему, грозил кулаком невидимому врагу и выказывал все признаки нетерпения.
В своих порывах он был до того смешон, что путешественники едва сдерживались, чтобы не расхохотаться ему в лицо.
Но вот и река Хуан-Хэ осталась позади…
Воздушный корабль повернул еще сильнее на юг и понесся по направлению к городу Лунь-Ань.
Чи-Най-Чанг положительно не сидел на месте.
Он то выскакивал наверх, то возвращался в каюту, хватался за разные предметы, бормотал что-то себе под нос.
Близость врага делала тихого Чи-Най-Чанга неузнаваемым.
Но не менее его волновались и остальные.
Только Верлов казался спокойнее других.
Он как-то весь ушел в себя и все время, не отрываясь, работал над географической картой.
– Э! Да я и забыл вам сказать, что завтра китайский Новый год! – воскликнул он вдруг, отрываясь от своей работы.
– Да, наш Новый год, – отозвался Чи-Най-Чанг. – Завтра большой праздник – бонза Лиу-Пин-Юнг будет все время до обеда сидеть в храме.
– Там мы его и поймаем! – сказал Верлов.
– И я посажу его на кол! – воскликнул Чи-Най-Чанг.
– Как – на кол?! – удивился Верлов.
– Очень просто. Я вобью острый кол в землю, свяжу проклятого Лиу-Пин-Юнга, посажу его на кол и буду смотреть на него, пока кол не вылезет у него где-нибудь среди плеч или из шеи…
– Фу, какая гадость! – воскликнула Вера Николаевна.
– В этом отношении китайцы не знают жалости, – ответил Верлов.
– Меня не жалели, когда распинали, – буркнул Чи-Най-Чанг. – Зачем его жалеть? Я посажу его на кол и выжгу ему один глаз.
– Слушайте, Иван Александрович, – закричала девушка. – Скажите ему, чтобы он не говорил таких ужасов.
Суравин улыбнулся.
– Успокойся, Вера, мы не дадим ему казнить Лиу-Пин-Юнга!
Чи-Най-Чанг угрюмо взглянул на Суравина и вышел из каюты.
После обеда все общество вышло на площадку.
Теперь воздушный корабль несся над густозаселенной местностью.
В этом месте скучилось такое количество населения, что людям, казалось, не хватало места на земле.
Реки у берегов были сплошь покрыты джонками и плотами, на которых жили те, у кого не было земли.
Деревни густой сыпью покрывали землю, и в промежутках между ними ярко зеленели поля, покрытые гаоляном, чумизой и чайными кустами.
– Мы не должны привлекать внимания! – сказал Бромберг. – Сейчас мы поднимемся за облака.
Он повернул рычаг, и корабль стал быстро забирать вверх.
Скоро сырой туман облаков окутал их со всех сторон.
Но прошло еще несколько минут, и корабль снова выбрался на солнечный простор, оставив под собой сплошную белую пелену облаков.
Перед вечером Бромберг стал спускаться и, когда стемнело окончательно, спустился в гаолян.
– Теперь, господа, надо решить, что предпримем мы завтра! – сказал Верлов, когда Вера Николаевна подала чай. – Я предлагаю действовать нахрапом.
– Это будет самым лучшим способом, – поддержал инженер. – Завтра чуть свет мы поднимемся повыше, дождемся, когда начнется празднество, и тогда с шумом опустимся в город, пролетим над самыми головами толпы… Произойдет паника. Пользуясь ею, мы долетим до пагоды Лиу-Пин-Юнга, и я остановлю корабль над самой пагодой.
– Так, – похвалил Верлов. – Лишь только остановимся, я спущусь вместе с Чи-Най-Чангом на землю, свяжу Лиу-Пин-Юнга и подниму его к нам…
– Ты срисуешь с его ноги план и потом отдашь Лиу-Пин-Юнга мне, – сверкая своими узкими глазами, перебил Чи-Най-Чанг. – Я выколю…
– Папа, да заставь его замолчать! – закричала Вера Николаевна.
– Чи-Най-Чанг, не говори глупости! – остановил китайца Верлов. – Итак, мы поднимаем его, срисуем его татуировку и выпустим где-нибудь в таком месте, чтобы он не мог нам повредить.
– Он не догонит… не повредит! – пробурчал Чи-Най-Чанг.
После чаю Верлов подошел к Вере Николаевне.
– Вы не хотите прогуляться? – спросил он.
– Пойдемте, – согласилась молодая девушка.
Они отошли от воздушного корабля и пошли по берегу ручья.
Ночь была тихая, теплая, кругом царило гробовое молчание.
Верлову хотелось говорить и говорить без конца, а между тем он шагал молча, словно не зная, с чего начать.
Он испытывал какую-то робкую радость от сознания, что молодая девушка идет с ним рядом в этой дикой стране и не боится оставаться с ним наедине.
Казалось, и молодая девушка испытывает нечто подобное.
Они шли молча и не замечали, что молчат, довольные лишь присутствием друг друга.
Пройдя с полверсты, они повернули назад.
И только когда корпус корабля вынырнул в темноте перед ними, Верлов тихо произнес:
– Как славно мы прогулялись.
– Да, хорошо, – так же тихо ответила молодая девушка.
А темная ночь скрыла румянец, которым покрылись ее нежные щеки.
Еще не наступил рассвет, когда Бромберг поднял своих друзей.
Быстро одевшись, все напились чаю и сделали все приготовления, необходимые к предстоящему дню.
Лишь только стало светать, воздушный корабль поднялся на воздух и приблизился немного к городу Лунь-Ань.
Взобравшись на высоту семи тысяч футов, воздушный корабль остановился.
Теперь с помощью прекрасных подзорных труб путникам хорошо была видна вся внутренность этого города, окруженного, по китайскому обыкновению, высокой стеной с огромными башнями по углам.
Легкий ветер рассеял за ночь тучи, и ничто не мешало наблюдению.
Сначала путешественники увидели, как проснулся город.
На улицах замелькали прохожие; дома и улицы, а также две башни с воротами в центре города расцветились флагами.
Торговля на время праздника, который у китайцев длится целую неделю, прекратилась, и поэтому праздная, свободная от работы и занятий толпа росла на улицах все больше и больше.
Часам к десяти утра город окончательно ожил.
На улицах появились обтянутые шелком, резной работы двухколесные, безрессорные экипажи, именуемые фудутунками, показались разряженные китайские офицеры в бархатных коротких сапогах, темных шелковых хурмах (рубаха без рукавов), надетых поверх ярких цветных халатов, с собольими хвостами и стеклянными шариками на зонтообразных шапках.
На деревянных подмостках, устроенных около центральных башен, появились бродячие комедианты, акробаты и фокусники, в разных концах города зазвенели гонги и бубны.
Тысячи рабочих и детей огласили воздух треском хлопушек, подвешенных в виде коралловых кусочков на нитках, которые китайцы поджигали снизу.
Словно крошечные патроны, эти кусочки разрывались один за другим с громким треском, производя страшный шум.
Воздушный корабль медленно спускался со своей первоначальной высоты, подвигаясь в то же время к городу.
Наконец показалась и главная процессия, вынырнувшая из ворот большого дома.
Это было шествие лодок.
Сначала шли ряженые на ходулях.
Это были мужчины и мальчики, одетые стариками, женщинами и разными уродами, в причудливых костюмах, в масках или гриме.
Чтобы быть более заметными, все они шли на ходулях, гремя гонгами, бубнами, хлопушками и барабанами.
Ряженых на ходулях было человек двести.
За ними шли лодки, которых было штук двадцать.
Из легкого картона, наклеенного на деревянные остовы и задекорированного тканями, были сделаны лодки длиною аршина в три, покрытые разноцветными навесами.
Каждую лодку нес один китаец, стоя внутри ее и поддерживая дно лодки бедрами, к которым она прикреплялась.
Ноги носителей лодок были прикрыты тканями, свешивавшимися с бортов, благодаря чему получалось впечатление, будто в лодке сидит человек, а лодка движется сама собою.
Носители лодок были тоже загримированы разными стариками, женщинами и уродами.
Лодки шли одна за другой, делая постоянно зигзаги и раскачиваясь, словно действительно плыли по волнистой поверхности моря.
А кругом их бесновались и гремели гонгами и бубнами тоже ряженые.
Огромная толпа окружила процессию и вместе с нею двинулась по улицам.
Никто из веселящихся и не думал смотреть вверх, откуда к ним быстро приближался воздушный корабль.
– Ну, господа, держитесь! Сейчас дам полный ход и пущу сирену. Чи-Най-Чанг, покажи, где пáгода? – крикнул Бромберг.
Китаец указал на большое вычурное здание с каменными львами у ворот.
Город был совсем близко.
Инженер нажал рычаг, и воздушный корабль, работая всеми винтами, с шумом и свистом понесся над городом.
Сирена отчаянно завыла.
Вой сирены, шум и свист крыльев привлекли внимание праздной толпы.
И в одну минуту торжественное празднество превратилось в ужасное бегство.
Охваченная страхом, толпа ринулась во все стороны, оглашая воздух ревом и криками.
Кто не успел сбросить привязанных наглухо ходулей, тот цеплялся за других.
Люди давили друг друга, стоны попавших под ноги смешивались с ревом толпы.
Упряжные мулы и лошади, тоже охваченные страхом, врезались в толпу и отчаянно бились, увеличивая сумятицу.
Никто ничего не сознавал.
Дикие китайцы вообразили, что злой дух внезапно слетел на их головы, желая уничтожить их город вместе с обитателями.
Что-то ужасное было в этой картине.
Горя нетерпением скорее скрыться от злого духа, несчастные китайцы выламывали двери домов и кучами набивались во все постройки.
А из домов доносился ужасный плач женщин и детей.
Но Бромберг и Верлов мало обращали внимания на произведенный эффект.
Умелой, твердой рукой Бромберг направил корабль к пагоде и круто остановил его над нею.
Служители храма, привлеченные ревом толпы, выскочили было за ворота, но вид ужасного крылатого чудовища, которое неслось прямо на них, моментально обратил их в бегство.
Охваченные паникой, служители богов кинулись во двор, но ноги их отказались действовать, и они, полуживые от страха, ничком повалились во дворе.
Они не видали, как страшное чудовище, продолжая шуметь крыльями и выть, остановилось над самыми их головами, как с него свесился веревочный трап и по нему быстро слезли во двор два человека с веревками и револьверами в руках.
Это были Верлов и Чи-Най-Чанг.
Китаец сразу узнал своего смертельного врага.
– Вот он! – указал он на лежавшего ниц старика, еще очень бодрого и сухощавого.
В одну минуту Лиу-Пин-Юнг был скручен по рукам и ногам и подхвачен арканом под мышки.
Старый бонза, вообразивший, что пришел его последний час, завыл тоненьким голосом, но все-таки побоялся взглянуть на тех, кто его связал, упорно закрывая глаза.
Пока Чи-Най-Чанг куда-то убежал, Верлов быстро забрался по трапу с концом аркана.
Очутившись на корабле, он вместе с Суравиным натянул веревку, и вскоре бонза Лиу-Пин-Юнг был доставлен в общую каюту.
– Куда это девался Чи-Най-Чанг? – удивился Суравин.
– Черт его знает! Убежал в храм, – ответил Верлов.
Но едва произнес он эти слова, как китаец появился на пороге с мешочком под мышкой и каким-то шкафчиком в руках.
– Что это у тебя? – удивился Верлов.
– Я достал себе китайский обед! – радостно ответил Чи-Най-Чанг.
Все невольно расхохотались.
– Ну, господа, я поднимаюсь! – сказал Бромберг. – Куда теперь курс?
– На Чжан-Ша, – ответил Верлов.
Инженер вышел, и вскоре лаг показал, что корабль двигается сорокаузловым ходом.
Лиу-Пин-Юнг, наконец, пришел в себя.
Голос Чи-Най-Чанга сразу вывел его из состояния оцепенения.
Увидав своего врага, так неожиданно спасшегося от смертной казни, Лиу-Пин-Юнг зарычал от бешенства.
Он сразу понял, что с ним не произошло ничего сверхъестественного, а просто он попал в руки врага, который призвал к себе на помощь белых чертей (так называют китайцы европейцев).
Лиу-Пин-Юнг рванулся изо всей силы, но крепкие веревки не подались.
Чи-Най-Чанг с улыбкой торжества глядел на него.
– Что хочешь ты сделать со мною? – прохрипел бонза по-китайски.
– Я срисую татуировку с твоей ноги и посажу тебя на кол, – сверкая глазами, ответил Чи-Най-Чанг. – Я выколю тебе глаз и прижгу пятки раскаленным железом, а потом завладею кладом великой Сибири!
По телу Лиу-Пин-Юнга пробежала судорога.
– Владей кладом, но не трогай меня, – проговорил он.
Чи-Най-Чанг громко расхохотался.
Но Верлов, прекрасно понимавший по-китайски и до сих пор молча слушавший их разговор, остановил своего друга.
– Довольно, Чи-Най-Чанг, – сказал он по-русски. – Нехорошо издеваться над связанным врагом. Мы ведь и так накажем его, лишив его возможности овладеть кладом.
Чи-Най-Чанг замолк, но по лицу его было видно, что доводы Верлова нисколько не действовали на него.
Выйдя из каюты, он направился к инженеру, так как был очередным по вахте.
Лишь только Бромберг вошел в каюту, Верлов подозвал его к себе.
– Я думаю, теперь можно скопировать татуировку Лиу-Пин-Юнга?
– Конечно! – ответил инженер. – Вера Николаевна удалится немного наверх…
– Сейчас уйду! – ответила молодая девушка, выходя из каюты.
Верлов, Бромберг и Суравин подошли к распростертому на кушетке китайцу.
Вынув складной нож, Суравин вырезал кусок материи из штанов китайца в том месте, где должна была находиться татуировка.
И действительно, татуировка была налицо.
Не обращая внимания на рычание Лиу-Пин-Юнга, присутствующие склонились над ней, сравнивая ее с татуировкой, снятой на кальку с ноги Чи-Най-Чанга.
– Эге! – воскликнул вдруг Верлов. – А ну-ка, наложите кальку с копией татуировки ноги Чи-Най-Чанга на татуировку Лиу-Пин-Юнга!
Бромберг исполнил приказание.
Ко всеобщему удивлению, все линии и рисунки обеих татуировок вполне сошлись по размерам.
Только на языкообразном рисунке, который Верлов считал за полуостров, от соединения двух татуировок произошло изменение.
Зигзагообразная линия на татуировке Чи-Най-Чанга, не доходившая до конца языка, на татуировке Лиу-Пин-Юнга имела продолжение, но зато не имела начала с той стороны, где у Чи-Най-Чанга была точка.
Но, соединив обе татуировки посредством наложения кальки вместе, Верлов получил совершенно законченный рисунок.
Не было сомнения в том, что зигзагообразная линия представляла из себя реку, впадающую в море в юго-восточной стороне полуострова.
Начало же ее изображалось точкой.
Счертив этот двойной план, Верлов зашил Лиу-Пин-Юнгу разрезанный кусок и обратился к инженеру:
– Теперь нам остается обезвредить этого человека! Мы, конечно, не будем дожидаться второй луны, так как не боимся злых духов. Значит, попросту надо затащить Лиу-Пин-Юнга в такое место, чтобы он не мог помешать нам в Чжан-Ша.
– Это не трудно. Стоит нам прокатить его лишних пять часов, и он будет в пятистах верстах от нас. Этого расстояния вполне достаточно! – улыбнулся инженер.
– Так и сделаем! – кивнул головой Верлов. – Только надо будет выпустить его тайно, иначе Чи-Най-Чанг непременно покончит с ним.
– Конечно, – кивнул головой Суравин.
Оставлять человека-врага свободным на таком нежном корабле было более чем рискованным.
Поэтому с помощью пришедшей на зов Веры Николаевны Лиу-Пин-Юнга сытно накормили, но оставили связанным по рукам и ногам.
Миновав город Чэн-Ду, корабль повернул на Я-Чжоу и, пролетев над ним, остановился на ночлег среди высоких деревьев кладбища.
– Какие странные могилы! – воскликнула Вера Николаевна, лишь только очутилась на земле.
– Да, эти кладбища не отличаются гигиеной! – рассмеялся Верлов. – Китайцы ставят гробы прямо на поверхность земли, и от усердия родственников зависит высота надгробного холма. Обыкновенно дожди очень быстро смывают насыпи бедных могил, погода разрушает дерево и гробы разваливаются на поверхности. Если бы не собаки, эти китайские могильщики, поедающие трупы, да не птицы, к кладбищам невозможно было бы подойти.
– Какая гадость! – воскликнула Вера Николаевна.
– Да, это очень странно, тем более что культ почитания мертвецов очень развит у китайцев. Они чуть не больше верят в тени усопших, чем в своих богов. Гробы они заготовляют себе задолго до смерти, и когда кто-нибудь умирает, его долго выдерживают в доме. Чем богаче дом, тем дольше остается покойник непогребенным.
– Но ведь смрад!
– Гробы очень толсты, и щели тщательно замазываются.
– А похороны интересны?
– Да. По закону за мертвым китайцем должен следовать весь его живой и мертвый инвентарь, который должен быть сожжен при погребении хозяина. Таким образом, надо было бы сжечь его экипаж, лошадей, коров, кур… Но китайцы обходят свой закон. К дню погребения заготовляется картонный экипаж, картонные лошади и коровы, и, когда тело кладут, после плача, на кладбище, весь этот картонный инвентарь сжигается вместо живого.
– Это все же умнее! – рассмеялась Вера Николаевна.
– Конечно! – согласился Верлов.
Поздно вечером общество разошлось по своим местам.
На следующий день, перед рассветом, Верлов первым вскочил на ноги, разбуженный необыкновенным криком.
Вскочив на ноги почти одновременно с Суравиным, Бромбергом и Верой Николаевной, они бросились на крик.
Верлов зажег электричество, и ужасная картина предстала перед их глазами.
Посреди каюты, распростертый, как вчера, лежал Лиу-Пин-Юнг с искаженным от боли лицом.
Чи-Най-Чанг, сбоку которого стояла электрическая маленькая печь, сидел около него и медленно прижигал ему пятку раскаленным железом.
В один прыжок Верлов очутился около него и ударом выбил железо, которое палач держал в руке.
Обозленный Чи-Най-Чанг чуть не бросился в драку, но Верлов словами остановил его порыв.
– Я спас тебе жизнь и требую за это повиновения! – крикнул он.
Китаец сразу стих и, понурив голову, стоял теперь перед ним.
– Семен Васильевич, поднимайтесь, иначе Чи-Най-Чангу соблазн станет чересчур великим! – крикнул Верлов. – И, обернувшись к Суравину, он добавил: – А вы помогите мне вытащить Лиу-Пин-Юнга наружу.
С этими словами они схватили бонзу и потащили его в люк.
Через минуту обожженный китаец лежал на траве.
– Ты свободен! – сказал ему по-китайски Верлов. – Но… берегись преследовать нас, иначе… иначе ты простишься с жизнью!
– Я еще посчитаюсь с вами! – проворчал Лиу-Пин-Юнг, вставая и расправляя затекшие руки и ноги, на которых Верлов разрезал веревки. – Я догоню вас хоть на краю света!
Глаза его метали искры, губы судорожно скривились, вся его фигура дышала непримиримой ненавистью.
Верлов с презрением взглянул на него.
– Не такой вороне тягаться с нами! – сказал он насмешливо. – Ведь стоит мне позвать сейчас Чи-Най-Чанга, и он навсегда зажмет тебе рот. Но мне не нужно этого. Я и без этого презираю тебя!
При упоминании о Чи-Най-Чанге Лиу-Пин-Юнг позеленел от ярости, но сразу же прикусил язык.
– Поднимайтесь! – крикнул Верлов инженеру, входя на корабль. – А наш пленник дойдет и пешком!
Воздушный корабль тихо дрогнул и плавно поднялся на воздух.
– Держите чуть южнее города Чун-Цина. Путь лежит через реки Ян-цзы-Цзян и ее притоки У-Кианг, Жюан-Кианг и Сиан-Кианг. Озеро Дун-Тинг-Ху останется к северу.
– Есть! – отозвался инженер.
За исключением Чи-Най-Чанга, все повеселели.
Но старый китаец никак не мог переварить того, что жертва ускользнула из его рук.
– Он догонит нас! Он очень богат, его знают повсюду! – твердил он. – До второй луны остается целый месяц, и он поспеет в Чжан-Ша.
– Не беспокойся, Чи-Най-Чанг, мы возьмем от духа зла план раньше, нежели взойдет вторая луна… – успокоил его Верлов.
– Он не даст тебе его! – заспорил китаец.
– Нет, даст! Я знаю такое заклинание.
Чи-Най-Чанг недоверчиво взглянул на него.
Но, подумав немного, он произнес:
– Может быть, и так. Если ты умеешь летать по воздуху как птица, то, может быть, осилишь и духа зла.
На этой мысли Чи-Най-Чанг и успокоился.
Двое суток путешествия прошли незаметно.
Утром на третьи сутки вдали показался город Чжан-Ша.
Это был огромный, многолюдный город, обнесенный стеною вышиной в шесть сажен и толщиною в две сажени.
Четверо ворот, с башнями над ними, вели в город со стороны четырех стран света.
Под западной стеной города тихо катила свои воды река Сиан-Кианг.
Причудливые крыши храмов многоэтажных башен гордо возвышались над низкими крышами домов, и высокие столбы с золотыми драконами и павлинами ярко блестели на солнце перед наиболее богатыми магазинами.
Верлов подозвал к себе Чи-Най-Чанга.
– Где тот храм, про который ты говорил? – спросил он.
Чи-Най-Чанг указал на высокие крыши храма, стоявшего на самом берегу реки, за городскими стенами.
Главный вход в этот храм вел со стороны большой дороги, отделявшей городскую стену от реки, по берегу которой ютились постройки Чжан-Шаского предместья.
Празднества Нового года еще продолжались, и улицы города были наводнены праздничной толпой.
Забравшись под самые небеса, воздушный корабль пролетел над городом и, отлетев от него верст на тридцать, спустился в огромном лесу на поляне.
Тут путники устроили себе дневку.
В этот вечер Верлов хотел напасть на духа зла.
Лишь только солнце зашло и тьма ночи сменила блеск солнца, воздушный корабль поднялся на воздух и быстро понесся к Чжан-Ша.
Молодой месяц выплыл из-за горизонта и тонким серпом засветился на безоблачном небе, усыпанном мириадами мигающих звезд.
Тихим ходом воздушный корабль подлетел к городу и, спустившись со своей высоты, остановился над пагодой.
Ворота храма были закрыты, и весь храм был погружен в мертвую тишину.
– Мы имеем маленькое преимущество, – смеясь заметил Суравин. – Нам незачем прибегать к взлому ворот. Спускайтесь около черепах.
Во втором дворе, который был несравненно больше первого, несмотря на ночь, можно было различить две каменные гигантские черепахи, на спинах которых стояло два высоких каменных столба, испещренных древнекитайскими иероглифами.
Движимый опытной рукой Бромберга, воздушный корабль тихо спустился к черепахам, изображающим у китайцев символ вечности.
Чи-Най-Чанг заволновался.
Видя, что Верлов не хочет ждать второй луны, он умолял его начать заклятие, о котором тот говорил раньше, потому что дух зла мог причинить, по его верованиям, большие неприятности.
Делать было нечего.
Видя, что Чи-Най-Чанга иным способом не успокоишь, Верлов взял в руки первую попавшуюся французскую книгу и стал быстро и громко читать, раскрыв ее на середине.
Бромберг, Суравин и Вера Николаевна смотрели на него, еле сдерживаясь от смеха.
Однако Чи-Най-Чанг остался очень доволен этим своеобразным заклинанием.
Слушая чтение, он что-то бормотал, подпрыгивал и мотал головой.
– Ну, теперь твой дух зла не опасен нам! – проговорил Верлов, кончая чтение.
Он взял ручной электрический фонарь, револьвер и кое-какие инструменты, подозвал товарищей и вместе с ними пошел в первый двор.
Это был небольшой, продолговатый дворик у самых входных ворот, красиво вымощенный разноцветными каменными плиточками.
Слева и справа двор упирался в две постройки, открытые со стороны двора. В них за двумя решетками помещались фигуры духа добра и духа зла.
Надавив кнопку электрического фонаря, Верлов осветил сначала левую фигуру духа добра.
Он был изображен в виде китайца, держащего под уздцы лошадь.
И лошадь, и фигура были немного больше человеческого роста.
Дух добра был молод, краснощек и весело улыбался самой добродушной улыбкой, скаля свои ровные, белые зубы.
Одет он был в светло-голубой, отороченный золотом халат, из-под которого спускались розовые шелковые штаны.
На голове его был блестящий шлем, украшенный золотом и кораллами.
Лошадь духа добра была белой масти.
Под голубым шелковым седлом, отделанным тоже золотом, и взнузданная золотой уздечкой, она стояла смирно, гордо согнув свою крутую шею.
Совершенно не таков был дух зла.
Одетый в черные стальные латы, обвешанный с ног до головы оружием, он представлял собою олицетворение зла.
Черты лица его были уродливы и дышали злобой, глаза почти выскочили из орбит, страшные зубы страшно оскалились под твердыми, торчащими усами.
Шлем с уродливой маской был сдвинут на затылок.
Одной рукой он держал огромный меч, а другой – своего коня.
Его конь был не менее ужасен, чем хозяин.
Черный, со свирепо вытаращенными глазами и оскаленными зубами, он, казалось, не хотел спокойно стоять на месте.
Правая передняя нога его была высоко поднята, хвост и грива стояли торчком, и весь он дышал злобой.
Четыре тяжелых острых меча висели над духом зла на потолке, свешиваясь вниз остриями.
– Гм… странно… – пробормотал Верлов. – Эти мечи внушают мне подозрение. Надо испробовать. Дайте-ка мне длинную палку.
Суравин кинулся во второй двор и вскоре вернулся назад с длинной жердью в руках.
Взяв ее за конец, Верлов стал тыкать ею духа зла и его лошадь.
Но ничего не выходило.
Дух зла и его конь оставались неподвижными и молчаливыми.
– Правая нога! – произнес Верлов и ткнул шестом в правую переднюю ногу лошади.
И в ту же секунду все четыре меча, сорвавшись со своих мест, полетели вниз.
Одновременно раздался громкий звон нескольких гонгов, на которые упали мечи.
Не подумай Верлов ткнуть ногу лошади сначала жердью, а залезь он к ноге сам, – правый передний меч неминуемо вонзился бы ему в спину.
Но если Верлов, благодаря своей осторожности, и не погиб, то это еще не значило, что опасность миновала окончательно.
Звон гонгов всколыхнул дремавший воздух, и шум их должен был привлечь внимание обитателей храма.
– Живо, все ко мне! Торопитесь, друзья, иначе мы погибли! – крикнул Верлов. – Николай Саввич, бегите к кораблю и выстрелом предупредите об опасности!
С этими словами Верлов нагнулся и вместе с Бромбергом и Чи-Най-Чангом подлез под брюхо черной лошади.
Выхватив из-за пояса топорик, он принялся рубить копыто.
Едва только правое переднее копыто отлетело от ноги, во втором дворе грянул выстрел.
Схватив добычу, Верлов, Бромберг и Чи-Най-Чанг кинулись к кораблю.
Во втором дворе царила суматоха.
Звон гонгов привлек внимание служителей храма.
Трое бонз и несколько второстепенных служителей выскочили из своих домов и кинулись во двор храма.
Но Суравин заметил их тотчас же, лишь только они появились в воротах.
Выстрелом в упор он произвел замешательство в рядах священнослужителей, спешивших на выручку бога зла.
Не ожидая отпора, они отпрянули назад, и этого момента было достаточно, чтобы выручить всю компанию.
– Стреляйте на воздух! Живо на корабль! – скомандовал Верлов, влетая во второй двор.
Три новых выстрела и появление новых людей обратило служителей алтаря в окончательное бегство.
С дикими воплями кинулись они к выходу.
Между тем путешественники, не теряя минуты, вскочили на воздушный корабль.
Улица за стенами храма вдруг ожила.
Окрестные жители, привлеченные воплями бонз и шумом выстрелов, со всех сторон бежали к храму.
И вдруг гигантские крылья, приведенные в движение твердой рукой Бромберга, шумно задвигались.
Воздушный корабль плавно поднялся на воздух как раз в ту минуту, как огромная толпа готовилась ринуться, по указанию бонз, к воротам.
Но лишь только крылатое чудовище с шумом поднялось над стенами храма, толпа с диким воем, охваченная паническим страхом, ринулась врассыпную, давя друг друга и сбивая встречных.
А сверху до нее доносился веселый хохот путешественников, который суеверные китайцы принимали за хохот злых духов.
Несколько минут, и корабль, поднявшись на недосягаемую высоту, плавно понесся к северу.
– Чи-Най-Чанг, на дежурство! – приказал Верлов. – Курс прямо на север, ход средний!
Когда китаец вышел, все присутствующие собрались в каюте около Верлова.
Взяв в руки отрубленное деревянное копыто, он внимательно осматривал его со всех сторон.
Затем, взяв стамеску, он осторожно стал соскабливать с копыта краску.
– Ага! Вот и потайной ящичек! – воскликнул он наконец, указывая на четырехугольную щель, которую сначала совершенно скрывала краска.
Той же стамеской он захватил край ящичка и вытащил его из копыта.
Глазам присутствующих представился маленький, удлиненной формы ящичек, в котором лежал небольшой сверточек.
– Тайна Чи-Най-Чанга оказалась правдой! – весело воскликнул Бромберг.
– Теперь мы завладеем кладом и узнаем еще одно великое изобретение! – ответил Верлов, кидая взгляд на инженера.
Сверток оказался древним пергаментом, на котором было начертано несколько непонятных, замысловатых знаков.
– Древнекитайское письмо! – сказал Верлов, рассматривая их. – Гм… посмотрим.
Он отложил пергамент, достал из своего походного сундука страшно старую книгу в кожаном переплете и, раскрыв ее, стал отыскивать в ней знаки, подходящие к знакам на пергаменте.
Книга, принесенная им, была древнекитайской азбукой, содержавшей пять тысяч букв, или, вернее, знаков.
Долго длилась его работа.
Пролетев над городами Жу-Чжоу и Хонь-Коу, воздушный корабль спустился на землю, а Верлов все еще не кончил своей работы.
Но вот, наконец, после шестичасового труда, он радостно кликнул своих товарищей.
– Ну что?.. Нашли?.. – посыпались на него вопросы.
– Да, – радостно ответил Верлов. – Надпись на пергаменте есть не что иное, как указание местности, притом очень точное. Переведя ее на русский язык, надо читать так: «мыс под 151-м градусом северной широты и 59-м градусом восточной долготы».
– Вы смотрели на карту? – спросил Бромберг.
– Да. По всей вероятности, это мыс Елевин. Если сопоставить последние данные с первыми двумя планами, то место клада выясняется совершенно точно. На мысе Елевин мы найдем ручей, дойдем до его начала и там откроем то, чего ищем. В плане на пергаменте есть еще указание: «Три локтя глубины, под камнем». По всей вероятности, около начала ручья есть камень, выдающийся среди других, под ним на глубине трех локтей лежит то, чего мы ищем.
– Браво! – подхватили присутствующие.
Верлов с гордостью взглянул на друзей.
– Да! – произнес он. – Мы скоро, очень скоро завладеем огромным богатством, с помощью которого я осуществлю свою заветную мечту!
Поздно ночью заснули на этот раз друзья, проведя время за разговорами о будущем, строя планы и рисуя самые радужные картины.
Лиу-Пин-Юнг был вне себя от ярости.
Чертовски жадный и скупой, старик никак не мог помириться с мыслью о потере богатства, которое он уже привык считать своим.
Лишь только воздушный корабль исчез из его глаз, он быстро пришел в себя.
Со всех ног пустился он бежать к ближайшему селению, рассчитывая там узнать, куда затащили его белые черти.
Вскочив в селение, он подбежал к первой фанзе.
– Что это за селение? – спросил он вышедшего китайца.
– Янь-Дя-Фы, – ответил тот, глядя с изумлением на запыхавшегося бонзу.
– А какой город от вас ближе всего? – спросил Лиу-Пин-Юнг.
– Я-Чжоу, – послышался ответ.
Бонза завыл от ярости, сразу сообразив, что его оттащили от дому по крайней мере на триста верст.
– Я бонза Лиу-Пин-Юнг, – заговорил он. – Я могуществен и богат, но злые разбойники ограбили меня и завезли сюда.
Услыхав имя знаменитого бонзы, китаец поклонился ему в ноги.
– Я бедный раб, жду приказания величайшего из служителей богов! – произнес он набожно. – Приказывай, и для меня будет величайшим наслаждением повиноваться тебе!
– Великий Будда сократит за это срок скитания твоей души, – милостиво ответил Лиу-Пин-Юнг. – А теперь беги в поселок и отыщи мне самую быструю лошадь и седло. Я заплачу за все.
Китаец бросился исполнять приказание.
Весть о том, что великий бонза зашел в поселок, мигом облетела всех.
Мужчины, женщины и дети бросили работу и поспешили к нему.
Но бонза был мрачен и неразговорчив.
Лишь только ему привели коня, он расплатился, не забыв, впрочем, хорошенько поторговаться, вскочил в седло и карьером понесся к городу Я-Чжоу.
Часа через два он был уже в городе.
Тут он заехал к знакомому бонзе, переменил коня и снова понесся дальше.
Жадность придавала ему силы.
Меняя лошадей по дороге и едва поспав часа четыре в одной из деревень, он на вторые сутки прискакал в Лунь-Ань.
Можно себе представить, какой фурор произвело его появление в городе, из которого он был похищен на воздух почти на глазах всех жителей.
Огромная толпа собралась вокруг него.
И хитрый бонза не замедлил использовать свое положение.
– Вы видели, о сыны Небесной империи, – заговорил он, – как страшный дух зла с десятью крыльями похитил меня от вас?! Ему ненавистна была моя благочестивая жизнь, ему мешали мои молитвы, и он решил уничтожить меня! Своими огромными лапами он схватил меня при помощи двух чертей, занес меня за облака и бросил меня, чтобы я разбился вдребезги. Но великий Будда, бесконечный в своей доброте и справедливости, не оставил меня. Отец и творец неба, солнца, луны и земли, воздуха, ветра, огня и воды сгустил вокруг меня облако, и я, цел и невредим, спустился на землю в трехстах верстах отсюда…
Ропот изумления пробежал по толпе.
– Да, да, – заговорил снова бонза. – Великий, бесконечный бог миров спустил меня на землю и дал мне власть над духом зла! Он повелел мне отыскать его за многими морями, далеко-далеко отсюда, и уничтожить его. И пойду, о братья, туда, куда посылает меня великий бог! У меня есть деньги, но их слишком мало, чтобы предпринять такое путешествие, и я прошу вас, братья, поскорее прийти мне на помощь. Если я не исполню воли великого бога, то дух зла снова прилетит в наш город. Он сожжет его своим огнем, разорит дома и сровняет стены нашего города и наших жилищ с землею!
Толпа испуганно зашумела.
Почти все видели мельком страшное чудовище, пронесшееся над их головами, и поэтому никто не сомневался в правдивости слов бонзы.
Купцы были в ужасе.
Лиу-Пин-Юнг прекрасно понимал это и продолжал говорить, воодушевляясь все больше и больше:
– Наши прекрасные магазины будут разорены, шелка, чаи, меха и золото сожжены, и богатый город превратится в кучу золы. Помогите же мне, чтобы я мог помочь вам!
Он замолк и расстелил перед собою попону своей лошади.
Несколько минут в толпе ничего нельзя было разобрать, кроме гула голосов.
Но вот толпа вдруг кинулась к бонзе.
На попону посыпались медные чохи (монеты в 1/10–1/8 копейки), серебряные ланы (1 р. 75 коп.) и золото купцов.
Алчными глазами Лиу-Пин-Юнг глядел, как быстро растет куча денег.
В продолжение трех часов деньги сыпались на попону.
Когда толпа уже достаточно выпотрошила свои карманы, Лиу-Пин-Юнг подозвал своих служителей и перенес деньги в свою фанзу.
Тут он приказал купить пятнадцать лошадей и немедленно вести их по дороге на Чжан-Ша, оставляя по одной лошади через каждые двадцать пять верст.
После этого он прибавил к собранным деньгам все свои наличные деньги и, захватив с собою самые необходимые вещи, пустился в путь.
Между тем путники, встав на следующий день с восходом солнца, снова поднялись на воздух.
Верлов определил курс, решив лететь напрямик.
– Держите на город Хуай-Ан! – сказал он инженеру. – Около него мы пролетим над Великой стеной, затем промчимся над Желтым морем и очутимся в Корее около города Цзынампо. Оттуда держите на порт Лазарев, затем пересечем Японское море, пролетим над Владивостоком, Хабаровском и Николаевском, над Охотским морем и… высадимся на мысе Елевин.
– Да, это самый кратчайший путь! – ответил инженер, глядя на карту. – Только одно меня смущает… барометр страшно падает. Как бы нам не попасть в тайфун!
– Да, сегодня ветер очень сильный! – кивнул головой Суравин. – Веру чуть не снесло с площадки…
– Какая неосторожность! – испуганно воскликнул Верлов.
– Ну ничего, я ее увел! – рассмеялся Николай Саввич.
Определив окончательно курс, все вышли на площадку.
Резкий холодный норд-вест дул почти в лоб так сильно, что наверху едва возможно было стоять.
– Черт возьми! Ход восьмидесятиверстный, но подвигаемся вперед едва на двадцать верст в час! – угрюмо произнес инженер. – А барометр все падает! Если ветер станет еще крепнуть, нам придется переждать…
– Конечно! – ответил Верлов. – Надо только выбрать малонаселенную местность и большой лес. Ураган может продолжаться несколько суток, и, если китайцы накроют нас на земле, нам не поздоровится!
– А местность, как назло, вся усыпана поселками и городами! Даже лесов не видно! – проворчал инженер. – В такой местности оставаться долго рискованно. Ну да черт с ним! Авось выдержим! Я спущусь пониже.
С этими словами инженер подошел к рулю, и корабль медленно опустился на высоту семи сажен над землей.
Избегая пролетать над густонаселенными пунктами, Бромберг направлял свой корабль через пустые поля.
А между тем ветер крепчал с каждой минутой и барометр все падал и падал.
«Быть беде!» – подумал Верлов с тревогой.
Теперь движение вперед воздушного корабля стало совсем ничтожным.
Работая полным ходом, он едва подвигался вперед.
Несмотря на увещания друзей и отца, Вера Николаевна вышла наверх.
– Уйдите, уйдите! – закричал испуганно Верлов, глядя, как ветер, превратившийся в настоящий ураган, рвал ее платье.
Держась одной рукой за алюминиевую стойку, молодая девушка беззаботно тряхнула головкой.
А ветер выл и напирал все более и более, стараясь опрокинуть все на своем пути и уничтожить дерзкий корабль, так отважно ставший на его дороге.
Положение становилось критическим.
Это видно было по хмурому виду Бромберга, согнувшегося над рулем, которым он теперь управлял вместе с Чи-Най-Чангом.
Глаза инженера сверкали, но он упрямо не сдавался стихии, намереваясь добраться до синевшего на горизонте леса.
На случай крушения он спустил корабль еще ниже.
Пыль густой тучей поднималась с земли, ветер яростно выл, и все кругом стонало и плакало.
С озабоченным лицом Верлов стоял около молодой девушки.
Вдруг громкое проклятие сорвалось с уст инженера.
– Проклятие! Мы совсем не подвигаемся вперед!
И вслед за этим ветер бешеным порывом налетел на воздушный корабль. Что-то треснуло над головами друзей, и весь корабль сразу накренился набок.
– Правый запасный отпускай! – заревел во все горло Бромберг.
Бесстрашный Чи-Най-Чанг, рискуя полететь вниз, ринулся распускать запасный парус вместо порванного ураганом.
Страшно вихляя во все стороны, воздушный корабль метался в воздухе, словно подстреленная птица.
Судорожно вцепившись в снасти, молодая девушка едва держалась на ногах.
И вдруг запасный парус-крыло с шумом развернулся в воздухе.
Воздушный корабль рванулся, чтобы занять нормальное положение.
Толчок был настолько силен, что руки молодой девушки не выдержали.
С громким, отчаянным криком она выпустила снасти, за которые держалась, и полетела вниз.
Словно тигрица, у которой отнимают детеныша, Верлов кинулся к ней.
На лету поймал он ее за платье, но тяжесть падающего тела сбила его самого с ног.
И он наверняка грохнулся бы вниз вместе с девушкой, если бы не успел схватиться правой рукой за нижний конец алюминиевой стойки.
Опасность удесятерила его силы, и он повис на одной руке над бездной, крепко держа другой рукой платье девушки.
– Спуститесь! Во имя Бога спуститесь! – закричал он изо всей силы.
Но Бромберг видел сам катастрофу.
Не теряя присутствия духа, он твердой рукой повернул руль и ослабил движение подъемным винтовым крыльям.
Верлов и Вера Николаевна продолжали висеть в воздухе, и бешеный ураган раскачивал их во все стороны.
Силы Верлова ослабевали с каждой минутой.
Но вот он заметил сквозь пыль, что земля отстоит от девушки не более чем на два аршина.
Он сообразил, что если выпустить Веру Николаевну, то она с размаху ударится головой о землю, и решил избрать другой способ.
Собрав последние силы, он резко подбросил девушку вверх, и, когда благодаря этому движению, тело ее приняло вертикальное положение, он выпустил ее из рук и сам полетел с нею вместе на землю.
Благодаря облегчению воздушный корабль стал подниматься вверх.
Но ни Верлов, ни Вера Николаевна не заметили этого.
Падение было удачно.
Благодаря ли порыву корабля, или по другой какой причине, но только Верлов упал так, что голова молодой девушки очутилась на его груди.
Высота падения была невелика, но все же удар о землю ошеломил их обоих, и они несколько минут находились в состоянии полузабытья.
Когда Верлов очнулся, легкая, приятная дрожь пробежала по его телу.
Мягкие, шелковистые волосы Веры Николаевны рассыпались по его лицу, и он вдыхал боязливо их чудный, теплый и щекочущий аромат.
Всю душу его наполнило какое-то неведомое до сих пор состояние блаженства и невыразимого счастья.
Сердце громко билось в груди, прижатое легкой, нежной головкой, доверчиво покоившейся на его мощной груди.
– Вера Николаевна! – тихо произнес он дрожащим голосом.
Она не отвечала.
Тогда он тихо высвободился из-под нее, сел на землю и сгибом правой руки обнял ее за шею, поддерживая ей плечи.
– Вера Николаевна, очнитесь!.. Мы спасены! – снова тихо проговорил он, не отрывая от нее взора.
Молодая девушка тихо открыла глаза.
Ей было так хорошо, так уютно и тепло сидеть в объятиях этого сильного, мужественного человека.
И вдруг в ее мозгу пронеслось сознание, что этот человек спас ей жизнь и что теперь она сидит с ним одна, здесь, в этом диком, далеком краю.
Но странно! Ни тени страха не чувствовала она в своем сердце.
Наоборот, несмотря на ужас положения, несмотря на то, что воздушный корабль с ее отцом и остальными друзьями умчался неизвестно куда, все ее существо трепетало от ощущения незнакомого до сих пор ей чувства и сознание счастья наполняло ее сердце.
А он продолжал держать ее, как маленького ребенка, в своих крепких объятиях, низко склонившись над ней, глядя прямо ей в глаза горячим любящим взором.
И ее глаза ответили ему тем же.
Белые, чудные руки медленно поднялись к его шее, которая, вздрогнув, склонилась еще ниже.
И первый долгий, полный любви поцелуй прозвучал среди тьмы и рева урагана.
– О, как безумно люблю я тебя, моя маленькая крошка! – тихо и страстно прошептал Верлов.
Вместо ответа молодая девушка крепко и доверчиво прижалась к его груди.
– Не бойся, я отдам свою жизнь, но ты не погибнешь! – успокаивал он ее. – Они не должны быть далеко отсюда. Самое большее – корабль потерпел аварию в нескольких сотнях саженей отсюда, и нам завтра придется приняться за работу и постараться в том, чтобы местные жители не открыли нашего присутствия. Но… погоди!
Верлов замолк и стал прислушиваться.
Да, не могло быть сомнения в том, что до них сквозь рев ветра доносились человеческие голоса.
Собрав всю силу своих легких, Верлов закричал:
– Сю-да-а!
С каждой минутой голоса становились ближе.
И наконец, Вера Николаевна и Верлов явственно различили голоса Суравина и Бромберга, окликавших их.
Вера Николаевна быстро вскочила на ноги и схватила Верлова за руку.
– Ради бога… пока не говорите ничего! – шепнула она, наклоняясь к его уху.
– Хорошо! – ответил Верлов, отвечая на крепкое рукопожатие.
– Папа, мы здесь! – звонко крикнула девушка.
В темноте показался силуэт Суравина, и дочь с отцом бросились на шею друг другу.
Между тем Бромберг горячо тряс руку Верлова.
– Как я рад, как счастлив, что вижу вас невредимыми! – восклицал он. – Ведь это – верх героизма!
Несколько минут длились благодарности и взаимные поздравления с избавлением от висевшей у всех над головами смерти.
– Но наш корабль?! – заволновался вдруг Верлов.
– О, никаких особенных повреждений! – успокоил Бромберг. – Порвано одно крыло длинное и немного попорчено левое винтовое; кроме того, ураган, может быть, сделал кое-какие мелкие повреждения, но их в темноте незаметно, и мы отложили детальный осмотр на утро. Полагаю, что мы сможем починиться в полдня, так как запасные части у меня имеются в полном комплекте.
– Гм… не совсем утешительно! – пробормотал Верлов. – Как бы не пришлось засесть на несколько дней! Ну да черт с ним, слезами горю не поможешь!
Разговаривая таким образом, они подошли к воздушному кораблю, опустившемуся на землю в двухстах саженях от того места, где упали Вера Николаевна и Верлов.
Чи-Най-Чанг выскочил им навстречу.
Радости старика-китайца не было конца, и он бурно обнаруживал ее по-своему разными приседаниями, жестами и восклицаниями.
Нападение на храм поставило на ноги весь город Чжан-Ша.
Исчезновение копыта у лошади духа зла объяснялось то наказанием Будды, то местью дракона, но в самом способе похищения все видели чудо, до сих пор неведомое Китаю.
Бонзы храма воспользовались случаем, чтобы запугать народ, и дикие китайцы, боясь неведомой грозы, усердно тащили им свои пожертвования.
Так продолжалось несколько дней.
Но вот однажды к воротам Чжан-Шаской кумирни подскакал всадник на взмыленной лошади.
Это был бонза Лиу-Пин-Юнг, скакавший без устали дни и ночи верхом от самого Лунь-Аня.
Богатый бонза был хорошо известен не только в своей провинции Сы-Чуан, но и в соседних провинциях – Гуй-Чжоу и Ху-Нан.