Глава 6 Психея


Мне кажется особенно жестоким, что Эросу Амброзии было даровано лицо золотого бога, но не дано сердце. Он сидит, сумев отыскать единственный луч света в этой темной дыре, и смотрит на меня пустым взглядом светло-голубых глаз. Ни вины. Ни сочувствия. И никакого предвкушения того, что будет дальше. Жажды крови в его взгляде тоже нет, только усталость, будто он утомился от всего этого и хочет поскорее покончить с делом, чтобы поехать домой и поспать.

На его лице застыло такое же выражение, как и в тот раз, когда он благодарил меня за помощь.

Я не стану питать надежд, что он действительно предлагает мне выход из ситуации, но я близка к отчаянию, от чего становлюсь глупой. Мне казалось, что было очень умно организовать фальшивую встречу с Гермес, чтобы мы с Эросом могли придумать план. О чем я только думала? Нужно было сразу отправиться к Персефоне. То, что Эрос не повел себя со мной как настоящий монстр, не означает, что он не опасен.

Если бы я знала, что нахожусь в опасности, то помчалась бы в Нижний город и воспользовалась защитой Аида и Персефоны. Это стало бы временным решением, но, во всяком случае, тогда моя жизнь не закончилась бы этим вечером. Дополнительное время дало бы мне возможность придумать способ выбраться из этой ситуации, желательно без участия матери.

Если она узнает, что Афродита приказала меня убить, то обрушится на нее со всеми доступными ей средствами. А у моей матери достаточно сил. Она не убила прежнего Зевса лично, но точно организовала цепь событий, которые привели к его смерти. И именно из-за нее его смерть была признана несчастным случаем, а не убийством. Она помогла Аиду вернуться в общество. И обладает компроматом на Посейдона, что гарантирует, что тот будет поддерживать ее, по крайней мере в большинстве случаев. Но, даже располагая такой властью, она отбросит осторожность и может совершить любую глупость, например, попытается переехать Афродиту на машине. Сделает что-то, что будет невозможно скрыть.

Если бы я только знала…

Хотя это неважно. Игра в «а вдруг» – верный путь к катастрофе. Я совершила ошибку. И незнание цены не освобождает меня от необходимости платить.

Эрос наблюдает за мной так пристально, что я почти забываюсь и хочу сделать глоток напитка, который ждал меня, когда я села за стол. Теперь, зная обо всем, не сомневаюсь, что он отравлен, хотя вопрос, содержит ли он смертельную дозу яда или только усыпит меня, остается открытым.

– Возможно, есть другой способ, – говорит он снова, будто убеждает нас обоих.

После всего он предлагает мне альтернативный вариант? Почему? Чтобы помучить меня? Мне хочется закричать ему в лицо, выплеснуть на него отравленный напиток и смотреть, как он стекает по его безупречному лицу. Возможно, мне повезет, жидкость обожжет ему кожу и отвлечет, чтобы я успела сбежать.

Обвожу взглядом бар. В нем стало еще темнее, чем было, когда я пришла. Посетители собираются. Это самое удаленное от сияющих улиц вокруг башни Додоны место, которое можно посетить, оставаясь при этом в Верхнем городе. А еще оно расположено в плохо знакомом мне районе. Вполне возможно, что все эти люди работают на Эроса – на Афродиту, и как только попытаюсь сбежать, поймают меня и притащат обратно.

Нет, у меня нет выхода, и мы оба это знаем. Я пытаюсь проглотить ком, вставший в горле.

– Какой другой способ?

– Он тебе не понравится.

Он говорит так категорично, что у меня вырывается смешок.

– Ну да. Ведь мысль, что меня убьют, нравится мне гораздо больше.

Наконец он берет себя в руки и говорит:

– Выходи за меня.

Я моргаю. Эти три спокойно сказанных слова не складываются в осмысленное предложение. Напротив, чем дольше они висят в воздухе, тем более непонятными становятся.

– Извини, я ослышалась. Готова поклясться, что ты только что сказал «выходи за меня».

– Так я и сказал.

В его глазах не отражается никаких эмоций, ничто не выдает, о чем он думает. Я достаточно проницательна. И даже у лучших лжецов есть слабые стороны, а я провела достаточно времени на вечеринках Олимпа, чтобы многому научиться. Это вопрос выживания. Я знаю, что Арес почесывает бороду, когда хочет кого-нибудь придушить. Знаю, что Персей – Зевс – становится более холодным, когда тянет с ответом. А последний Зевс становился более шумным и эмоционально демонстрировал радость, когда впадал в ярость.

Эрос ничем себя не выдает.

Забывшись, тянусь к напитку и отталкиваю бокал на дальний край стола.

– Это не смешно.

– А кто смеется? – Он вздыхает, будто устал от этого разговора. – Если подведу мать, будут последствия, а я не хочу ощутить их на себе. Я могу уйти отсюда, только убив тебя либо женившись.

У меня вырывается истерический смешок и, схватив его напиток, я выпиваю до дна. Водка с тоником. Ну конечно. Я вздрагиваю.

– Бред. Почему это единственные два варианта? Если ты не хочешь меня убивать, то наверняка можешь предпринять что-то.

– Не могу. – Я смотрю на него, и он слегка расправляет плечи. – Послушай, если я на тебе женюсь, этот брак привяжет меня к Деметре, как и тебя к Афродите. Она не сможет изгнать меня, не устроив при этом переполох, а если ты вдруг умрешь – не сумеет все убедительно отрицать. Если сыграем все правдоподобно, решат, что дети двух враждующих семей влюбились друг в друга. Как показали две прошлые недели, пресса обожает хрень в духе Ромео и Джульетты.

– Не сказала бы, что ты убедил меня. Ромео и Джульетта умерли.

– Не придирайся к словам. Ты знаешь, что я прав.

Потираю горло, еще ощущая жжение от алкоголя, и пытаюсь придумать, как выпутаться из этой ситуации. Браки по расчету в Олимпе не редкость, особенно среди членов семей Тринадцати. Все постоянно борются за власть, создавая союзы, а скреплять союзы с помощью браков – древняя практика. Просто… Несмотря на интриги моей матери, я думала, что избегу замужества с человеком, который хочет причинить мне вред.

– Ты серьезно? – спрашиваю наконец.

– Да.

Ему незачем придумывать новую хитроумную ловушку. Он заманил меня в Верхний Складской район, а здесь полно переулков, в которых он может оставить мое тело, и никто никогда об этом не узнает. И я постаралась, чтобы это можно было сделать без последствий для него.

Эрос в самом деле предлагает мне выйти за него замуж. Он в чем-то прав. Если мы хорошо сыграем, то станем неуязвимы. В Олимпе мало что любят больше, чем сплетни. Наш тайный брак ввергнет город в хаос, люди будут готовы на все ради возможности оказаться первыми, кто объявит сенсационную новость. Шумиха из-за того снимка, не стихающая до сих пор, служит тому явным доказательством. Тогда привлечь людей на нашу сторону, заставить их поддерживать нас, будет проще простого. Если кто-то причинит нам вред, в Олимпе вспыхнет бунт, и даже Тринадцать не смогут его подавить. Они будут вынуждены отвечать на неудобные вопросы о том, что происходит вне поля зрения общественности, а этого не хочет никто.

Даже Афродита.

Да, план может сработать. Остается только одна проблема. Я поджимаю губы и задумчиво смотрю на Эроса. Он привлекателен, но источает ауру опасности, которую не может развеять даже его внешность.

– Никто не поверит, что ты потерял голову и женился после бурного романа. Ты слишком холоден. Не играешь с прессой по правилам, за что она тебя недолюбливает.

– Я не играю по правилам, потому что это скучно, а не потому, что не могу.

Он уверен в себе, и я почти верю ему, но могу назвать с полдюжины вариантов, как наш план может провалиться. Знаю, что смогу притворяться. Я занимаюсь этим с тех пор, как моя мать стала Деметрой и заставила нас оставить безмятежную сельскую жизнь и перебраться в змеиное гнездо, которое представляет собой Олимп.

– Докажи.

Перемена происходит почти мгновенно. Эрос улыбается, и возникает ощущение, будто солнце выглянуло из-за облака. Улыбка согревает его взгляд и озаряет лицо. Он наклоняется над столом и берет меня за руки.

– Я люблю тебя, Психея. Давай поженимся.

По моему телу бегут мурашки, сердце ускоряет ритм, и я слышу стук в ушах. Даже зная, что это притворство, не могу контролировать свою реакцию.

– Думаю, сойдет, – говорю еле слышно.

Он немедленно меняется, холодность возвращается в его взгляд.

– Как и сказал, я могу притворяться.

Мне не хочется этого делать, но приходится выбирать между плохим и худшим вариантом. А значит, у меня вообще нет выбора. И все же не могу не спросить его:

– Зачем тебе это? Почему просто не сделать то, чего хочет твоя мать?

– В отличие от своей матери я в состоянии отбросить эмоции и подумать логически. – Я готова расхохотаться от этих слов. Не могу представить, чтобы Эрос вообще испытывал эмоции. Он продолжает, внимательно за мной наблюдая: – Твоя мать слетит с катушек, если с тобой что-нибудь случится, перевернет город вверх дном, пока не найдет виновного. Существует вероятность, что она все же поймет, что след ведет ко мне. А это ничего хорошего мне не обещает.

Когда он это говорит, я начинаю понимать. Возможно, ему не под силу остановить свою мать, но он отдает себе отчет, что именно ему придется расплачиваться за последствия, если доведет дело до конца.

– Это единственная причина?

Он отводит взгляд, и это показывает, что он, возможно, не полностью владеет собой.

– Совести у меня нет, так что не выдумывай глупости.

– Конечно, – бормочу я.

– Паршиво поступать так с тобой после того, как ты мне помогла. – Он говорит так тихо, что его слова почти теряются в шуме бара.

Не могу решить, становится ли от его признания ситуация лучше или хуже. Очевидно, что не могу использовать его слова в качестве рычага давления, раз он так ясно выразил свои намерения. Неважно, что он считает такой поступок паршивым, он все равно его совершит. Я вздыхаю.

– Я соглашусь только при одном условии.

– Похоже, у тебя сложилось ошибочное впечатление, будто тут есть о чем торговаться. – Страх сдавливает мне горло, но я преодолеваю себя. Не могу позволить страху управлять мной. У меня есть лишь один шанс, и я должна получить от Эроса все возможные обещания.

– Мы оба знаем, что есть.

После долгой паузы он смотрит на меня и наклоняет голову.

– Какое у тебя условие?

– Ты не причинишь вреда моей семье. Ни сестрам. Ни матери. Я не стану уклоняться от этой пули, чтобы она угодила в кого-то из них.

Он колеблется, но, в конце концов, кивает.

– Даю тебе слово.

Не знаю, достаточно ли этого, но непохоже, что могу составить контракт и…

К слову о контрактах. Черт.

– А еще мне нужен брачный контракт.

– Нет.

Через два года мне исполнится двадцать пять, и я получу доступ к трастовому фонду, который для меня открыла бабушка. На нем немалая сумма – люди убивали и за меньшее. С другой стороны, на имя Эроса наверняка тоже открыт подобный фонд. Всем известно, что своим состоянием Афродита может соперничать даже с Посейдоном. Одно из преимуществ ее титула в том, что деньги числятся за Афродитой, а не за носительницей титула. Но последние три женщины, ставшие Афродитой, позаботились, чтобы их дети были обеспечены, и нет причин считать, что эта Афродита поступила как-то иначе.

– Почему нет?

– Потому что у нас бурный роман, а людям, которые настолько влюблены друг в друга, что готовы в любой момент броситься к алтарю, не хватит ума заранее составить брачный контракт.

Черт побери. Он прав.

– Ладно.

– Если все решено, идем. – Эрос встает из-за стола и протягивает мне руку. – Моя машина припаркована у черного хода.

Я осторожно беру его за руку и поднимаюсь из-за столика. Жду, что он отпустит меня, но он переплетает наши пальцы и ведет к темному прямоугольнику в конце зала. Когда мы подходим ближе, тот превращается в выход. И только когда мы идем по тускло освещенному узкому коридору и проходим через грязную заднюю дверь, я осознаю, что это может быть ловушка.

Я упираюсь, но Эрос с легкостью тащит меня за собой. Он сильнее, чем кажется. Паника поднимает уродливую голову, и я пытаюсь совладать с дыханием.

– Эрос…

– Я дал слово, Психея. – Я вдыхаю морозный ночной воздух. Земля оказывается скользкой, но, похоже, его это совершенно не беспокоит. – Знаю, что для большинства людей оно ни черта не значит, но значит для меня.

Видимо, я не усвоила урок, потому что искренне верю ему. Хотя знаю, что он умеет правдоподобно лгать, но странного выражения, которое появилось на его лице, когда сказала, что верю ему, достаточно, чтобы убедить меня, что он говорит правду.

Я сделала выбор. Хотя это сложно назвать выбором, но буду его придерживаться. Но только когда сажусь на пассажирское сиденье его модной спортивной машины, окончательно понимаю, на что согласилась.

Я поднимаю взгляд на Эроса, который заводит двигатель.

– Мы никому не можем рассказывать правду.

– И кому бы я рассказал? – Он говорит так небрежно, будто очевидно, что у него нет близких людей, которым он захотел бы доверить правду о том, что происходит на самом деле. Знаю, у него нет братьев и сестер, но друзья наверняка есть? Я часто видела его с сестрами Касиос, но дружба среди элиты Олимпа – зачастую не что иное, как дипломатический союз.

Эрос выезжает на улицу.

– Ты не можешь говорить об этом своим сестрам.

– Все немного сложнее. Мои сестры не поверят, что у меня тайный бурный роман. Мы все друг другу рассказываем.

– Все? – Он подъезжает к перекрестку и смотрит на меня. Красный свет светофора играет на его скулах и челюсти, подчеркивая чувственный изгиб губ.

Боги, этот мужчина прекрасен. Я жду, что привыкну к этому, но каждый раз, когда смотрю на него, испытываю шок. Это пройдет. Должно пройти. Не могу представить, чтобы спустя продолжительное время, проведенное рядом с ним, он по-прежнему оказывал на меня такое сильное впечатление. В этом городе много красивых людей, в присутствии которых я не теряю голову. Пройдет неделя, и он окажется в их числе. Надеюсь.

Он что-то сказал?

Я беру себя в руки.

– Да, все. Они не поверят в тайные отношения.

– Тогда заставь их поверить, Психея. Если станет известно, что все это не по-настоящему, то расплачиваться придется нам обоим.

Осознав всю сложность ситуации, я откидываюсь на спинку неудобного сиденья. Ерзаю, но лучше не становится.

– Сколько?

– Что сколько?

– Сколько мы будем это делать?

– Столько, сколько потребуется.

Я сверлю его взглядом.

– Очень неопределенно.

– Ладно, – пожимает плечами он. – Пока моя мать не перестанет быть Афродитой.

Такой вариант кажется реальным, но все равно это может затянуться на долгое время. Один из Тринадцати может лишиться титула только тремя путями: в результате смерти, изгнания или отставки. Я могу пересчитать по пальцам одной руки, сколькие из них за всю историю Олимпа выбирали последний вариант. Еще несколько были вынуждены уйти в отставку, потому что психическое или физическое здоровье не позволяло им больше выполнять свои обязанности. Шансы не в нашу пользу. Афродита не уйдет с поста по собственной воле, и ей всего пятьдесят. Если ничего не делать, она может править еще несколько десятилетий.

А я не могу столько времени прожить в фиктивном браке. Не могу. Я только начала мечтать о любви, семье и обо всем, что с этим связано. Если проведу двадцать лет в браке с Эросом, этим мечтам конец. Эта мысль отзывается такой тяжестью в груди, что становится трудно говорить.

– Ты не станешь убивать Афродиту.

– Она – чудовище, но все равно моя мать. – Он снова поворачивает и направляется на север. – Тебе я тоже не позволю подвергать ее опасности.

Это значительно ограничивает наши возможности. Я отворачиваюсь и смотрю в окно. Чем дальше мы уезжаем от Складского района, тем сильнее меняются выстроившиеся вдоль улицы здания. С окон исчезают решетки. Улицы выглядят более чистыми. Когда мы въезжаем в квартал, окружающий башню Додоны – средоточие власти Зевса, – витрины магазинов становятся однотипными: бездушными и безупречными.

Проехав несколько кварталов к северо-западу от башни, Эрос заезжает на подземную парковку. Я молчу, пока он паркуется и выключает двигатель. С минуту мы сидим, и кажется, пространство между нами наполняется тяжестью. Не могу смотреть на Эроса. Это слишком опасно и рискованно. Слова вырываются, пока не успеваю передумать.

– Знаешь, кажется, я уже нарушала правило, что не стоит посещать сомнительные места в компании того, кто желает мне зла.

Он бросает на меня странный взгляд.

– Ты всегда отпускаешь плохие шутки, когда нервничаешь?

– Нет. Никогда. Хотя, с другой стороны, мне еще никогда не угрожали смертью, так что все когда-нибудь случается впервые.

– Поговорим внутри.

Я выхожу вслед за ним из машины и осматриваюсь. Дом моей матери находится немного дальше от центра города, и хотя он красив, очевидно, что в нашем районе не настолько стремятся соответствовать представлениям о красоте, которые разделяют Тринадцать. Маме нравится быть ближе к Аграрному району, чтобы не пришлось долго ехать в случае возникновения проблем. Дом у нас, как и район, дорогой, но сдержанный.

А здесь никакой сдержанности. Даже крытая парковка кричит о богатстве: от вереницы безобразно дорогих машин до ярких огней, освещающих все пространство. Здесь даже есть охранник, сидящий в застекленной кабинке, – мужчина в неприметной черной форме. Я бросаю взгляд на Эроса.

– Неужели такая охрана действительно необходима?

– Смотря кого спросишь. – Эрос открывает стеклянные двери в фойе, в котором расположены лифты, и отходит в сторону, пропуская меня вперед. Он обнимает меня за талию, и я почти вздрагиваю. Мне требуется вся выдержка, чтобы не оттолкнуть его, а вместо этого расслабиться, будто ничего особенного не происходит.

Мы заходим в лифт, и, едва дождавшись, когда закроются двери, я пытаюсь отстраниться. Эрос прижимает меня крепче.

– Здесь камеры.

Точно. Стоило подумать об этом. Конечно, камеры в этом здании охватывают каждый сантиметр пространства. Я отвечаю сквозь стиснутые зубы в надежде, что со стороны это похоже на широкую улыбку.

– Мы же еще не начали.

– Мы начали в ту секунду, когда ты согласилась. Расслабься и перестань скрежетать зубами. – Он улыбается мне улыбкой лжеца. – Мы ведь влюблены.