Семь сестер. Потерянная сестра - читать онлайн

Нуала

Аргидин-Вэлли, Западный Корк, Ирландия

Cumann na mBan[5]

Совет ирландских женщин

Нуала Мэрфи развешивала на веревке выстиранную одежду. За последние несколько месяцев длина веревки увеличилась в три раза вместе с количеством белья, которого Нуала стирала для храбрецов из местных бригад Ирландской республиканской армии, известной как ИРА.

Бельевая веревка была натянута перед фермерским домом с видом на долину и восходящее солнце. Нуала подбоченилась и окинула взглядом нижние аллеи, выискивая любые признаки «черно-коричневых» – ненавистных британских констеблей, получивших такое прозвище за армейские штаны цвета хаки в сочетании с темно-зелеными куртками Ирландской королевской полиции, которые казались почти черными. Они колесили по сельской местности в своих грузовиках с открытым верхом; их единственной целью была ликвидация мужчин, сражавшихся с британцами в качестве добровольцев ИРА. Они тысячами прибывали в прошлом году для поддержки местной полиции, не способной удержать и подавить ирландское восстание. Нуала с облегчением убедилась, что аллеи и дороги, проходившие под ее домом, оставались пустынными.

Ее подруга Флоренс, которая, как и Нуала, состояла в женской добровольческой организации Куманн на-Маэн, раз в неделю приезжала на пони с тележкой и привозила белье для стирки, спрятанное под нарезанными брикетами болотного торфа. Когда белье захлопало на ветру, Нуала позволила себе слабую улыбку. Было нечто приятное и вызывающее в том, чтобы выставлять на всеобщее обозрение подштанники самых разыскиваемых людей в Западном Корке. Нуала еще раз огляделась вокруг и вошла в дом. В совмещенной кухне-гостиной с низкими потолочными балками сегодня было душно, особенно из-за разведенного камина, готовился обед на всю семью. Мать Нуалы, Эйлин, уже очистила овощи, и теперь они кипели в горшке над огнем. Направившись в кладовую, Нуала взяла яйца, которые рано утром забрала из курятника, муку и драгоценные сухофрукты, вымоченные в холодном чае, и начала готовить смесь, которой должно было хватить на три-четыре фруктовых кекса. В эти дни у двери в любую минуту мог появиться волонтер ИРА, изможденный после долгого бегства, нуждавшийся в пище и крове.

Вывалив смесь в железный котелок, чтобы повесить его над огнем, когда овощи будут готовы, Нуала вытерла пот со лба и подошла к входной двери, чтобы подышать свежим воздухом. Сейчас она думала, что ее детство здесь, на Кросс-Фарм, не обходилось без тяжкой работы, но было сравнительно беззаботным. Только это было до того, как ее ирландские братья решили, что пора восстать против британского владычества, угнетавшего и контролировавшего Ирландию на протяжении столетий. После первых убийств британских констеблей в Типперери в январе 1919 года, которые привели к вооруженным столкновениям, в Ирландию для подавления мятежа были отправлены десять тысяч британских солдат. Из всех армейских подразделений в Ирландии Эссекский полк был самым безжалостным и совершал рейды не только по конспиративным квартирам ИРА, но и по домам обычных жителей. Потом «черно-коричневые» присоединились к солдатам в попытке задушить восстание.

Ирландия превратилась в оккупированную страну, где гражданские свободы, которые Нуала раньше воспринимала как должное, были жестоко ущемлены. Теперь ирландские повстанцы уже более года находились в состоянии войны с могучей Британской империей; они воевали не только за свою свободу, но и за освобождение своей родины.

Нуала подавила зевок; она уже забыла, когда спала больше трех часов в сутки из-за волонтеров, прибывавших на ферму на постой и за провиантом. Кросс-Фарм была известна всем местным бойцам ИРА как конспиративная явка – отчасти из-за выгодного расположения в долине, где имелась возможность выставить дозорных на вершине густо заросшего холма за фермой, откуда открывался вид на округу с высоты птичьего полета. Это давало постояльцам достаточно времени для того, чтобы уйти и рассеяться по окружающей местности.

– Мы победим, – прошептала Нуала, когда вернулась в дом, чтобы проверить овощи. Ее отец Дэниэл и старший брат Фергус были ревностными волонтерами, а она со своей старшей сестрой Ханной работала для Куманн на-Маэн. Хотя это не требовало такого же прямого участия в боевых действиях, как для ее брата, Нуала гордилась тем, что их работа давала прочную опору для мужчин. Без женщин, доставлявших секретные сообщения, контрабандное оружие и гелигнит для бомб либо просто готовивших еду и стиравших одежду, восстание могло бы захлебнуться уже через несколько недель.

Ее троюродный брат Кристи жил вместе с их семьей уже более десяти лет. Мэрфи взяли его к себе после смерти его родителей, и до Нуалы доходили слухи, что у него есть старший брат по имени Колин, который был слабоумным и находился в лечебнице Корк-Сити, предназначенной для таких, как он. Это составляло разительной контраст с суровой и стойкой натурой Кристи. В пятнадцать лет он случайно угодил ногой в молотилку для зерна, и, хотя ногу удалось спасти, хромота осталась навсегда. Кристи вырезал себе красивую дубовую трость, и, хотя он был лишь на несколько лет старше Нуалы, трость придавала ему вид глубокомысленного старца. Несмотря на свою травму, он был силен как бык и числился в должности адъютанта в Баллинскартской бригаде ИРА, работая вместе с отцом Нуалы. Ни Кристи, ни отец не состояли в активных боевых ячейках, но их интеллект помогал планировать засады, координировать линии разведки и снабжения. Кристи работал в пабе в Клогахе и каждый вечер после усердного труда на ферме садился на свою старую лошадку и ехал в поселок разливать по кружкам портер. Там он слушал и запоминал полезную информацию, если группа «черно-коричневых» приходила в паб и спиртное развязывало им языки.

– Здравствуй, дочка, – сказал отец, споласкивая руки в бочке с водой, стоявшей перед дверью. – Обед уже готов? Я жутко проголодался, – добавил он, наклонив голову при входе и усевшись за стол.

Ее отец был здоровенным как медведь, и, хотя Фергус был высоким парнем, Дэниэл гордился тем, что сын так и не перерос его. Из всех страстных ненавистников Британии, когда-либо находившихся в стенах Кросс-Фарм, отец был самым стойким и громогласным. Его родители пали жертвой голода, и в юности ему довелось стать свидетелем «земельных войн» – восстания против британских землевладельцев, взимавших чудовищную арендную плату за лачуги, где жили работавшие на них фермеры. Дэниэл был истинным фением[6] с головы до ног. Вдохновленные подвигами fian – воинских дружин из ирландских легенд, – фении твердо верили, что Ирландия должна обрести независимость и единственным способом достижения этой цели было вооруженное восстание.

Отец бегло говорил по-гэльски и воспитал своих детей в духе гордости за ирландское происхождение. Он научил их родному языку едва ли не раньше, чем они начали говорить по-английски. Все дети знали, что опасно говорить по-гэльски на людях, поэтому беседовали на гэльском лишь за закрытыми дверями Кросс-Фарм.

После «земельных войн» ее дед смог выкупить четыре акра плодородной земли у британских землевладельцев Фицджеральдов. Когда Дэниэл унаследовал ферму, ему удалось приобрести еще один акр и расширить свои владения. Нуала знала, что освобождение от «угнетателей», как он называл британцев, было важнейшим делом его жизни.

Его героем был Майкл Коллинз – «Мик», или «Большой Парень», как его называли в здешних местах. Уроженец Западного Корка, родившийся лишь в нескольких милях от Клонакилти, Мик вместе с Дэниэлом принимал участие в Пасхальном восстании, а затем, после двух лет, проведенных в британской тюрьме, стал главой добровольческого ополчения ИРА по всей Ирландии. Как часто говаривал отец Нуалы, именно Мик Коллинз командовал парадом, особенно пока Эймон де Валера, президент формировавшегося республиканского правительства, находился в Америке и занимался сбором средств для сопротивления ирландцев. Имя Майк ла Коллинза произносили с почтением, и у ее сестры Ханны была газетная вырезка с его фотографией, прикрепленная к стене напротив кровати, так что сестра видела его каждое утро. Нуала сомневалась, что любой другой мужчина когда-то сможет сравниться для Ханны с Большим Парнем. В двадцать лет ее старшая сестра не проявляла ни малейшего желания выходить замуж.

– Где мама, Нуала? – спросил Дэниэл.

– На улице, папа, копает картошку. Я позову ее.

Нуала вышла наружу, сунула два пальца в рот и пронзительно свистнула.

– Где Фергус и Кристи? – поинтересовалась она, когда вернулась в дом и начала раскладывать по тарелкам картошку и капусту с вареной ветчиной.

– Сеют зимний ячмень в поле. – Дэниэл посмотрел на дочь, когда она поставила перед ним миску с едой. Они перешли на половинные порции, экономя припасы для голодных волонтеров. – Есть новости?

– Сегодня еще нет, но…

Нуала повернулась к открытой двери и увидела Ханну, спешившую по тропинке к дому на своем велосипеде. Сестра работала в одежном магазине в Тимолиге и обычно не возвращалась домой к полуденной трапезе. Нуала поняла, что что-то случилось. Сердце забилось в груди быстрее; это ощущение теперь приходило так часто, что стало привычным.

– Что случилось? – спросила она, когда Ханна вошла в дом. Эйлин, Фергус и Кристи последовали за нею. Дверь плотно закрыли и заперли на засов.

– Я только что узнала, что эссекцы арестовали Тома Хэйлса и Пата Харта, – сказала Ханна, тяжело дыша от усталости и волнения.

– Боже, – произнес Дэниэл и прикрыл глаза рукой. Остальные члены семьи расселись по стульям и табуретам.

– Как? – спросила Эйлин. – Где?

– Кто знал, где они находились? – жестко осведомился Кристи.

Ханна протянула руки, чтобы утихомирить их. Тарелка, которую Нуала собиралась поставить на стол, замерла в воздухе. Том Хэйлс был командиром Третьей бригады Западного Корка: он принимал решения, и люди доверяли ему свою жизнь. Невозмутимый Пат Харт был его бригадным квартирмейстером, отвечавшим за организационные и практические вопросы.

– Это был шпион? – спросил Фергус.

– Мы не знаем, кто донес на них, – сказала Ханна. – Мне известно лишь, что их схватили на ферме Харли. Элли Шихи тоже находилась там, но ей удалось отмазаться. Это она послала мне весточку.

– Иисус, Мария и Иосиф! – Дэниэл стукнул кулаком по столу. – Только не Том и Пат. Разумеется, мы знаем причину. Это было сделано в отместку за сержанта Малхерна, застреленного возле церкви Святого Патрика вчера утром.

– Да сжалится Господь над его безжалостной душой, – добавил Кристи.

В наступившей тишине Нуала совладала с собой и подала еду потрясенным и подавленным членам семейства.

– Мы не могли ожидать, что убийство Малхерна останется без последствий; в конце концов, он был главным офицером разведки в Западном Корке, – сказала Ханна. – Честно говоря, это было проделано не лучшим образом, потому что он шел на мессу. Довольно жестоко.

– Война жестока, дочь моя, и ублюдок заслуживал этого. Сколько ирландских жизней будет на его совести, когда он предстанет перед Творцом? – грозно вопросил Дэниэл.

– Что сделано, то сделано, – сказала Нуала и перекрестилась украдкой. – Ханна, ты знаешь, куда их забрали?

– Элли сказала, что их пытали в сарае на ферме Харли, а потом вывели наружу со связанными за спиной руками. Она сказала… сказала, что они почти не держались на ногах. Они заставили Пата махать «Юнион Джеком»[7], – с отвращением добавила Ханна. – Мне сообщили, что их удерживают в Брендонских бараках, но готова поспорить, что их переправят в Корк-Сити, прежде чем волонтеры успеют устроить хорошую засаду, чтобы спасти их.

– Пожалуй, ты права, дочка, – сказала Эйлин. – Другие бригады оповещены?

– Не знаю, мама, но уверена, что скоро узнаю. – Ханна поспешно съела несколько остывших картофелин и кусок капусты. – Нуала, у меня есть новости для тебя.

– Какие?

– Сегодня утром в магазин приходила горничная леди Фицджеральд. Она спросила, сможешь ли ты прийти сегодня в Большой Дом во второй половине дня, чтобы присмотреть за ее сыном Филиппом. Его сиделка неожиданно ушла из дома.

Вся семья недоверчиво уставилась на Ханну. Наконец Нуала нашла в себе силы заговорить:

– Ох, Ханна, после того, что ты мне рассказывала, Аргидин-Хаус – не то место, где я захотела бы проводить время. Кроме того, почему именно я? Я приходила туда только для того, чтобы помогать с обедом и иногда подавать еду на стол, но я даже незнакома с ее сыном.

– Леди Фицджеральд слышала, что ты училась на сиделку до начала боевых действий. Очевидно, кто-то порекомендовал тебя.

– Конечно же, я не собираюсь туда, – решительно заявила Нуала. – У меня сушится постельное белье и одежда, и кто будет заваривать чай?

Последовало очередное молчание, потом отец посмотрел на нее.

– Думаю, тебе следует отправиться туда, дочка. Если они готовы впустить тебя в свой дом, это значит, что мы не под подозрением.

– Я… папа! Нет, пожалуйста, я не могу. Мама, скажи ему!

Эйлин пожала плечами. Такие решения мог принимать только ее муж.

– Я согласен с папой, – сказал Фергус. – Думаю, тебе стоит пойти. Неизвестно, что ты сможешь услышать там, внутри.

Нуала обвела взглядом членов семьи.

– Это все равно что послать меня в тыл врага, – горько сказала она.

– Послушай, Нуала. Да, сэр Реджинальд – британский протестант, который принимает наших врагов, но я скажу, что он порядочный человек, чья семья долго живет в Ирландии, – ответил Дэниэл. – В таких ситуациях легко мазать всех одной краской. Ты знаешь, что я – ирландский республиканец до мозга костей и хочу выгнать британцев, но следует отдать должное сэру Реджинальду; он достойный хозяин, несмотря на его происхождение. Его отец по сходной цене отдал землю моему отцу, а сэр Реджинальд выделил мне этот дополнительный акр за сущие гроши.

Нуала посмотрела на отца и поняла, что дальнейшие возражения бесполезны. Отцовское слово было законом. Она коротко кивнула, выразив свое согласие, и принялась за еду.

– В какое время мне нужно быть там? – спросила она.

– Так скоро, как сможешь, – ответила Ханна.

– Иди помойся и надень свое лучшее хлопчатобумажное платье, – распорядилась Эйлин после того, как Нуала закончила обед.

С недовольным вздохом Нуала последовала ее совету.

Теперь, когда мать целиком отвечала за еду и стирку, Нуала выкатила из сарая свой велосипед и присоединилась к Ханне на время поездки в Тимолиг.

– Что будет делать бригада без Тома Хэйлса во главе? – спросила она сестру.

– Думаю, они выберут Чарли Харли в качестве временного командира, – сказала Ханна, пока они катились по пологому склону холма к дороге внизу, проходившей вдоль реки Аргидин до Инчбриджа, где им предстояло расстаться.

– А мой Финн? – прошептала Нуала. – Есть новости о нем?

– Я слышала, что он с Чарли Харли на конспиративной квартире, так что не беспокойся. Ну вот, отсюда я возвращаюсь в магазин. Удачи тебе в Большом Доме, сестра.

Ханна помахала рукой и уехала, а Нуала неохотно повернула в сторону Аргидин-Хауса.

Узкая дорога тянулась вдоль железнодорожной линии, которая, в свою очередь, проходила вдоль реки. В лесной чаще пели птицы, и солнечные лучи играли в листве. Нуала миновала то особое место, где они с Финном устраивали тайные свидания. Она слезла с велосипеда и покатила его в глубь леса, где прислонила к старому дубу. Сидя под раскидистой кроной на том самом месте, где Финн впервые поцеловал ее, Нуала уделила несколько минут молчаливому раздумью.

Она впервые заприметила Финнбара Кейси на гэльском футболе, где он играл в одной команде с Фергусом. Ему было шестнадцать, а ей лишь четырнадцать, и он бы не удостоил ее вторым взглядом. Но она была загипнотизирована этим высоким темноволосым парнем, который бегал с таким непринужденным проворством, искусно уклоняясь от соперников, перед тем как послать мяч в ворота. У него был добродушный смех и ласковые голубые глаза, и он крепко запечатлелся в ее памяти даже после того, как уехал для учебы на педагогических курсах. Они снова встретились на свадьбе год назад, после того как он стал учителем в местной школе. Во время вечерних танцев он взял Нуалу за руку, и она поняла, что их чувства взаимны. В восемнадцать и двадцать лет разница в возрасте больше ничего не значила. Случилось то, что должно было случиться. Их бракосочетание было назначено на август, и до него оставалось лишь несколько недель.

– Я мечтал, что мы устроим свадьбу в свободной Ирландии… – сказал Финн во время их последней встречи.

– Само собой, но я не собираюсь больше ждать, чтобы стать твоей женой, – ответила она. – Мы будем вместе сражаться за свободу.

Финн был идейным членом Третьей бригады Западного Корка вместе со своим лучшим другом Чарли Харли. Совсем недавно бойцы бригады устроили засаду на Ирландскую королевскую полицию в Ахавадде, убили трех полисменов и забрали их винтовки и амуницию. Это были ценные трофеи, поскольку и то и другое было в дефиците. В то время как британцы имели за спиной вооруженную мощь империи, волонтеры сражались с тем оружием, которое было либо украдено, либо доставлено контрабандой из-за моря. Многие мужчины в бригаде уже погибли, но Финну удавалось уходить невредимым, отчего его прозвали «Финн Девять Жизней». Нуала тяжело сглотнула. До сих пор ему везло, но, ухаживая за ранеными волонтерами, она хорошо знала, как переменчива эта удача… Как для Тома Хэйлса и Пата Харта вчера вечером.

– И вот я направляюсь в Большой Дом, чтобы прислуживать британцам, – вздохнула Нуала, снова забралась на велосипед и тронулась в путь. Она ехала вдоль высокой каменной стены, обозначавшей границу дома и парка, потом повернула на длинную извилистую подъездную дорогу и все гадала, каково жить в доме, где можно разместить, наверное, сотню человек. Многочисленные окна отбрасывали на нее солнечные блики, парадное обрамляли высокие колонны, – дом был симметричным и прямоугольным, в том стиле, который так нравился бри танцам.

Свернув возле дома налево, Нуала направилась к задней части, где находился вход на кухню. Во дворе пять громадных лоснящихся лошадей высовывали головы над дверцами стойла.

«Если бы мы могли заполучить парочку таких красавиц, это бы сильно ускорило передвижение волонтеров между секретными убежищами…»

Соскочив с велосипеда, Нуала пригладила растрепанные ветром волосы, отряхнула платье и пошла к колокольчику у кухонной двери. Отсюда она могла слышать лай охотничьих собак, сидевших в своих конурах.

– Здравствуй, Нуала. Сегодня прекрасная погода, не так ли? – Люси, одна из кухарок, которую Нуала знала со школы, провела ее внутрь.

– Я бы назвала хорошим любой день, когда нет дождя, – ответила Нуала.

– И то верно, – согласилась Люси, провожая ее через громадную кухню. – Посиди здесь пять минут. – Она указала на табурет возле большого каменного очага, где пылал огонь и стояла кастрюля, из которой доносились вкусные запахи. – Домашняя горничная Морин ищет экономку, миссис Хоутон, которая отведет тебя наверх.

– Что случилось с прежней сиделкой?

– Ох, это такая сплетня, которая не должна покинуть пределы этой кухни. – Люси придвинула свой табурет ближе к Нуале и прошептала: – Лора сбежала с молодым конюхом!

– И что в этом плохого?

– Плохо то, что он из местных, а она британка и к тому же протестант ка! Ее милость, леди Фицджеральд, специально привезла ее сюда для ухода за Филиппом. Полагаю, они уже нашли какое-то судно и сейчас плывут в Англию. Ее милость спросила миссис Хоутон, знает ли она кого-то из местных девушек с опытом работы сиделкой. Миссис Хоутон обратилась к горничным, и я порекомендовала тебя.

– Очень заботливо с твоей стороны, Люси, но у меня нет нужной квалификации, – возразила Нуала. – Я всего лишь год проработала в Северной лечебнице в Корке, а потом была вынуждена вернуться домой и помогать на ферме.

– Ее милость не знает об этом, верно? Кроме того, парень не болен: ему просто нужно помогать мыться и одеваться да еще составлять какую-никакую компанию. Лора по большей части пила чай и читала ему вслух; во всяком случае, так говорит Морин. Но, знаешь, она ведьма. – Люси понизила голос. – Морин всего лишь горничная, но она ужасная кривляка. Никто ее не любит. Я…

Люси мгновенно замолчала, когда женщина, которую Нуала опознала как пресловутую горничную, вошла в кухню. Одетая в обычное черное платье с накрахмаленным белым передником, с длинным носом и бледным лицом, контрастировавшим с черными волосами, туго стянутыми и убранными под капор, она казалась суровой. По прикидкам Нуалы, ей было лет двадцать пять.

– Мисс Мэрфи? – спросила горничная, обратившись к ней.

– Да, я – Нуала Мэрфи.

– Пожалуйста, пойдемте со мной.

Проходя по кухне следом за Морин, Нуала обернулась к Люси и закатила глаза.

– Где вы получили опыт работы сиделкой? – осведомилась Морин, пока они шли по просторному коридору к лестнице, такой широкой и величественной, что она могла бы вести на небеса.

– В Северной лечебнице Корка.

– А ваша семья? Откуда вы родом?

– Мы живем на Кросс-Фарм, между Клогахом и Тимолигом. А вы? – вежливо спросила Нуала.

– Я родилась в Дублине, но мои родители переехали сюда, когда унаследовали ферму от старшего брата моего отца. Я же приехала для того, чтобы ухаживать за больной матерью. Ах, миссис Хоутон, вот девушка, которая будет временной сиделкой.

Нуала расслышала ударение на слове «временной», когда высокая женщина в длинном черном платье без передника, но с большой связкой ключей на поясе, появилась из-за двери одной из комнат.

– Спасибо, Морин. Добрый день, мисс Мэрфи, я отведу вас в комнаты Филиппа, – сказала женщина с четко выраженным британским акцентом.

– Можно спросить, что случилось с юношей? – спросила Нуала, поднимаясь по лестнице следом за миссис Хоутон.

– Он подорвался на мине, когда сражался на Великой войне[8]. Ему раздробило левую ногу, которую пришлось ампутировать по колено. Он передвигается в кресле-каталке и вряд ли когда-нибудь встанет на ноги.

Нуала едва слышала экономку; она смотрела на огромные полотна с портретами людей прошлых эпох, развешанные по обе стороны от лестницы.

– В чем будут заключаться мои обязанности? – спросила Нуала, когда поднялась на лестничную площадку и последовала за миссис Хоутон по коридору, достаточно широкому, чтобы по нему проехал грузовик «черно-коричневых».

– Во второй половине дня он любит, чтобы ему читали вслух. Около четырех часов дня ему приносят чай и сэндвичи. В семь вечера вы помогаете ему помыться, надеть ночную рубашку и халат. Он может послушать радио; в восемь вечера вы помогаете ему лечь в постель, он пьет горячий чай или какао с бисквитом и принимает лекарство. После этого вы можете идти. Послушайте. – Миссис Хоутон повернулась к Нуале. – Надеюсь, вы не брезгливы?

– Нет, – машинально ответила Нуала, думая о том, что «брезгливость» – это английское слово для обозначения чего-то нехорошего. – А что?

– Лицо бедного Филиппа было сильно обезображено при взрыве. Он потерял один глаз и едва может видеть другим.

– О, это не проблема. Я видела нечто подобное… в госпитале Корка, – поспешно закончила Нуала, испугавшись, что едва не проговорилась о засаде, когда один из добровольцев ИРА был тяжело ранен при взрыве гранаты.

– Хорошо. Тогда мы войдем.

Миссис Хоутон тихонько постучала в дверь, и из комнаты донесся голос: «Входите».

Они вошли в просторную гостиную с окнами на парк. Мебель была настолько роскошной, что у Нуалы появилось желание провести руками по мягкой парчовой обивке дивана и стульев, по гладкой, блестящей поверхности сервантов и столов из красного дерева, расставленных по комнате. Человек в кресле-каталке сидел у окна спиной к ним.

– Пришла ваша новая сиделка, Филипп.

– Пусть подойдет сюда, – произнес тихий, глуховатый голос с английским акцентом.

Нуала последовала за миссис Хоутон через комнату, радуясь тому, что мать заставила ее надеть единственное хорошее платье.

Человек развернул кресло, и Нуала с трудом подавила вскрик ужаса. Черты его лица были грубо перекроены: пустая глазница, нос и левая сторона рта свисала ниже правой стороны. Кожа в промежутке была испещрена шрамами, однако правая сторона лица осталась нетро нутой.

Глядя на пышную копну светлых волос, Нуала понимала, что когда-то он был симпатичным молодым человеком.

– Добрый день, сэр, – сказала Нуала и сделала маленький реверанс.

– Добрый день, мисс…

– Мэрфи, сэр. Нуала Мэрфи.

– Полагаю, вы ирландка?

– Так и есть, сэр. Я живу лишь в паре миль отсюда.

– Ваша мать уже связалась с кадровыми агентствами в Англии, – вмешалась миссис Хоутон. – Но Нуала работала сиделкой.

– Ах, миссис Хоутон, мы-то с вами знаем, что мне едва ли нужна сиделка. – Филипп пожал плечами. – Подойдите ближе, чтобы я мог разглядеть вас.

Филипп поманил Нуалу к себе и остановил ее, когда между ними оставалось лишь несколько дюймов. Он смотрел на нее, и она видела, что, хотя у него остался лишь один глаз, да и то наполовину слепой, он сохранил четкость восприятия.

– Она прекрасно подойдет, миссис Хоутон. Пожалуйста, – Филипп махнул рукой, отпуская экономку, – оставьте нас, чтобы мы могли познакомиться друг с другом.

– Хорошо, Филипп. Позвоните, если вам что-то понадобится.

Миссис Хоутон вышла из комнаты, и Нуала осталась наедине с Филиппом. Несмотря на первоначальное нежелание приходить сюда, ее щедрое сердце мгновенно прониклось сочувствием к этому бедному, обезображенному мужчине.

– Пожалуйста, – сказал он. – Прежде всего, зовите меня «Филипп», а не «сэр». Остальные слуги знают, что я этого не выношу. Это напоминает мне о том времени, которое я хотел бы забыть. Садитесь же, – добавил он, когда выкатил свое кресло к центру комнаты.

Хотя это была простая просьба, Нуалу всю жизнь учили стоять прямо перед любыми британскими дворянами, и она втайне гордилась этим. Поэтому просьба сесть – особенно на диван с парчовой обивкой – немного сконфузила ее.

– Да, сэр… то есть Филипп, – ответила Нуала и опустилась на диван. Теперь она преодолела шок от вида его лица, и ее взгляд опустился к полупустой штанине на его левой ноге.

– Итак, Нуала, расскажите мне о себе. – Нуала видела, что из-за развороченной губы он старается говорить медленно и четко.

– Я… ну, я одна из троих детей и живу на ферме вместе со своим кузеном, мамой и отцом, Дэниэлом Мэрфи.

– Ах да, мистер Мэрфи. Мой отец называет его достойным и разумным ирландцем. – Филипп кивнул. – Уверен, он не из тех, кто участвует в нынешних беспорядках в Ирландии.

«Иисус, Мария и Иосиф! Умоляю вас, не дайте ему увидеть румянец на моих щеках…»

– Нет, Филипп, вовсе нет.

Он повернул голову к окнам.

– Единственное, что поддерживало мой дух в тех окопах, это мысль о том, что однажды я вернусь в свой мирный и спокойный дом. А теперь… – Он покачал головой. – Ночью я иногда просыпаюсь от звуков перестрелки. Я…

Его голова опустилась на грудь, плечи поникли, и Нуала вдруг осознала, что он плачет. Она продолжала сидеть, думая о том, что еще никогда не видела мужских слез, даже когда вынимала кусочки разрывной пули из бедра Сони О’Нила после налета «черно-коричневых» на его ферму.

– Прошу прощения, Нуала. Боюсь, теперь я стал слезливым. Особенно когда речь заходит о войне. Столько жизней потеряно, столько страданий, и вот мы сидим в тихом уголке на краю света, а вокруг снова война.

– Могу я что-то сделать для вас, Филипп?

– Новый глаз и целая нога были бы тем, что надо, но, боюсь, этого мне не дождаться. А потом, разумеется, мой дух покинет бесполезную плоть, в которой ныне обитает. Полагаю, вы верите в царствие небесное, Нуала?

– Да, Филипп.

– Это потому, что вы никогда не видели, как сотни молодых людей умирают в мучениях и зовут своих матерей. После этих криков очень трудно поверить в доброго и милосердного Отца, который поджидает нас наверху. Как вы думаете?

– Ну, я… – Нуала закусила губу.

– Продолжайте, пожалуйста. Ничто из сказанного не сможет оскорбить меня. Вы – первая молодая особа, которую я увидел за последние полгода, не считая предыдущей сиделки, но она была настолько тупой, что об этом незачем и говорить. Друзья моих родителей принадлежат к определенной возрастной категории, если вы понимаете, что я имею в виду. А вы местная уроженка, не говоря уже о католической вере, поэтому мне хочется услышать ваше мнение.

– Я… Полагаю, что бы ни ожидало нас после смерти, это будет настолько величественным, что мы забудем о боли и страданиях, которые испытывали здесь, на земле.

– Истинно верующая, – отозвался Филипп, и Нуала не смогла понять, насмехается он или нет. – Хотя я не выношу всю эту чушь о посмертном наказании за земные грехи… Что, к примеру, мог сделать любой семнадцатилетний солдат в траншеях, чтобы заслужить такое? – Филипп указал на свое лицо и отсутствующую ногу. – Я склонен думать, что человечество создает на земле собственный ад.

– Согласна, что война – ужасная вещь. Но иногда нужно сражаться за то, что по праву принадлежит тебе. Как это делали вы против гуннов[9] во Франции.

– Разумеется, ты права. Мне не нравилась мысль о том, что немцы топчут зеленые поля нашей милой отчизны.

«Или как британцы оккупируют нашу землю…»

– Я лишь надеюсь, что жертвы того стоили, – продолжал Филипп. – Скажите, Нуала, вы играете в шахматы?

– Нет, я не умею.

– Как и сиделка, которая была до вас. Я пытался научить ее, но она оказалась слишком скудоумной. Не желаете попробовать?

– Мне будет интересно научиться новой игре, – ответила она, про себя изумляясь такому неожиданному повороту беседы.

– Хорошо. Тогда раскройте шахматный столик, который стоит вон там, перед окном.

Филипп показал Нуале, как раскрывается столик, и она увидела, что столешница покрыта узором из чередующихся темных и светлых клеток.

– Шахматные фигуры лежат в шкафчике, на котором стоит поднос с графином виски. Налейте мне капельку. Мой мозг лучше работает в спокойном состоянии, и позвольте сказать, что глоток доброго ирландского виски стоит двадцати моих обезболивающих пилюль.

Нуала впервые увидела, как правый уголок его рта изогнулся в подобии улыбки. Она налила Филиппу бокал виски, взяла громыхающую коробку и откатила его кресло к шахматному столику.

– Садитесь напротив меня; свет помогает мне лучше видеть.

Филипп запустил руку в карман брюк и достал монокль, который поместил над здоровым глазом.

– Итак, – сказал он, отхлебнув виски, – откройте коробку и достаньте шахматные фигурки. Я покажу, как расставлять их.

Нуала повиновалась. Фигурки были изготовлены из черного и кремового материала, гладкого и шелковистого на ощупь. Каждая из них была красиво вырезана, словно миниатюрная статуэтка.

– Итак… вы будете играть белыми, а я – черными. Смотрите, как я расставляю свои фигуры, и ставьте ваши как в зеркальном отра жении.

Наконец доска была подготовлена к игре. После того как Нуала снова наполнила бокал Филиппа, он научил ее, как называются фигуры и как они могут передвигаться по доске.

– Единственный способ научиться – это играть и еще раз играть, – сказал он. – Ну как, вы в игре?

Нуала согласилась, что бы ни означали его слова. Сосредоточившись, она перестала обращать внимание на время, пока они двигали фигурки по доске, и постепенно начала понимать правила.

В дверь постучали.

– Проклятие! – пробормотал Филипп. – Да, входите!

В дверях стояла миссис Хоутон.

– Прошу прощения, но вы не собираетесь выпить чаю? Обычно сиделка посылала за чаем в четыре часа, а сейчас уже половина пятого.

– Это потому, что предыдущая сиделка была безмозглой дурой, а Нуала уже усвоила элементарные шахматные правила. Мы попьем чаю, а потом продолжим игру.

– Морин принесет его для вас. Будут сэндвичи с копченым лососем и огурцом.

– Отлично, миссис Хоутон. – Дверь закрылась, и Филипп посмотрел на Нуалу. – Раз уж нас так грубо прервали, не будете ли вы добры откатить меня в ванную комнату?

Филипп направил ее через дверь в спальню, где стояла громадная кровать с четырьмя столбиками, на которых было натянуто нечто вроде шелкового балдахина.

– Теперь направо, – распорядился он и указал на другую дверь. – Вкатите меня внутрь, а там я уже сам справлюсь.

Нуала изумленно смотрела на большую ванну с водопроводной трубой, отходившей от нее, и на низкую овальную чашу с цепочкой, свисавшей с потолка.

– Вы уверены, что вам не понадобится помощь?

– Все будет путем, как говорят ирландцы. Закройте дверь за собой, а я позову вас, когда буду готов.

Оставшись в великолепной спальне, Нуала на мгновение представила себя на громадной кровати, она глядела на шелковый балдахин и чувствовала себя надежно защищенной. Вдали от фермерского дома, который ежедневно находился под угрозой полицейских рейдов. Дома ее постелью служил соломенный тюфяк, а непрестанная работа с рассвета до заката была необходимой хотя бы для того, чтобы у них всегда была еда на столе. Нуала представила, каково это – иметь слуг и унитаз за дверью спальни, куда можно было незаметно облегчиться в любой момент. И, прежде всего, не жить в ежечасном страхе…

«Но хотела бы я оказаться на его месте?»

– Ни за какие коврижки, – пробормотала она.

– Я готов, – донесся голос из соседней комнаты. Нуала встряхнулась и пошла открывать.

– Все готово, – сказал Филипп и улыбнулся. – Пожалуйста, потяните за цепочку наверху.

Стараясь не глазеть по сторонам, чтобы Филипп не принял ее за тупую крестьянку, она доставила его обратно в гостиную, где Морин установила трехъярусный серебряный поднос, наполненный сэндвичами и пирожными, а также две изящные фарфоровые чашки перед диваном с парчовой обивкой.

– Чай подан, – сообщила Морин. Нуала была уверена, что, выполняя небольшой реверанс, горничная посмотрела в ее сторону и этот взгляд был вовсе не теплым.

– Надеюсь, вам нравится рыба, – сказал Филипп, когда потянулся за сэндвичем из белого хлеба с обрезанной корочкой.

– Честно говоря, я никогда не пробовала рыбу.

– Это ничуть не удивляет меня, – заметил Филипп. – Я никогда не понимал, почему вы, ирландцы, так недолюбливаете ее. В здешних водах полно рыбы, однако вы предпочитаете мясо.

– Так меня воспитывали.

– Ладно, после того как вы наполните чашку – кстати, сначала чай, потом молоко, – я настаиваю, чтобы вы попробовали сэндвич. Как вы можете убедиться, здесь достаточно еды для десятерых.

– Спасибо, я попробую.

Нуала налила чай и молоко. Чайник и молочник были тяжелыми, словно из литого серебра.

– Пожалуйста, налейте себе, Нуала. Должно быть, у вас пересохло в горле.

Это было очередное английское слово, которое она раньше не слышала, но ей действительно хотелось пить.

– Чин-чин, – произнес Филипп, коснувшись своей чашкой края ее чашки. – И поздравляю с парой остроумных ходов на шахматной доске. Если вы будете продолжать в том же духе, то через две-три недели сумеете одолеть меня.

Минуло девять вечера, когда Нуала наконец вышла из дома. На улице быстро темнело, и она включила велосипедный фонарик, чтобы ненароком не съехать в канаву. Остановившись у того же дуба, где она встречалась с Финном, Нуала опустилась на землю и прислонилась спиной к стволу, ощущая силу и мудрость старого дерева.

Сегодня она вступила в другой мир, и ее голова кружилась от мыслей о том, что она обнаружила.

Игра под названием «шахматы» затянулась еще надолго после чаепития (а лосось, розовый и нежный, оказался гораздо лучше на вкус, чем она ожидала). Потом Филипп настоял на следующей игре, где перестал предлагать ходы, которые ей нужно было сделать. Этот поединок продлился лишь десять минут, но следующая игра продолжалась целый час, и под конец Филипп хлопнул ладонью по здоровому бедру.

– Славно, очень славно, – сказал он после того, как Морин принесла горячее молоко и бисквиты. – А знаете, Морин, Нуала еще может побить меня в шахматы!

Морин коротко кивнула и ушла. Не то чтобы Нуале хотелось услышать похвалу, но что-то в поведении горничной заставило ее насторожиться.

Нуале хотелось посидеть подольше, чтобы переварить последние несколько часов своей жизни. Но наступила темнота, и пора было возвращаться домой. Собравшись с силами, она встала и забралась на велосипед.

Той ночью Нуала и Ханна лежали вместе на кровати, которую они делили друг с другом в крошечной мансарде над кухней. Нуала погасила свечку и засунула под матрас свой дневник, где она записывала свои ежедневные впечатления, как однажды посоветовал ее школьный учитель. Ей пришлось уйти из школы в четырнадцать лет, чтобы помогать на ферме, но она гордилась тем, что по-прежнему упражняется в словесности.

– Ну, и как он тебе? – спросила в темноте Ханна.

– Он… довольно вежливый, – ответила Нуала. – Он получил ужасные раны во время Великой войны, поэтому передвигается в кресле-коляске.

– Ты ведь не сочувствуешь ему, правда? Эта семья украла земли, по праву принадлежавшие нам более четырехсот лет назад, а потом они заставили нас платить за крохотные земельные наделы!

– Он чуть старше тебя, Ханна, но с его лицом можно зарабатывать деньги в цирке уродов на сельской ярмарке. Он даже плакал, когда говорил о Великой войне…

– Господи, девочка! – Ханна выпрямилась в постели и откинула одеяло. – Я не желаю слышать, что ты сочувствуешь врагу! Лучше я выкину тебя из Куманн на-Маэн уже завтра утром.

– Нет, нет… прекрати! Даже папа говорит, что Фицджеральды – достойное семейство британцев. Кроме того, никто не предан нашему делу больше, чем я: мой жених прямо сейчас подвергает себя опасности ради поражения англичан. А теперь, поскольку у нас нет ночных гостей, а завтра предстоит собрание бригады, можно ли немного поспать?

– Я постоянно думаю о бедном Томе Хэйлсе и Пате Харте. – Ханна вздохнула и снова легла. – Мы уже оповестили наших разведчиц; они найдут место, где их держат. Но ты права, завтра будет долгий день. Добровольцы будут голодны как волки, а папа говорит, что их будет много.

– По крайней мере, у нас есть чистая одежда для них, – добавила Нуала, не осмелившись сказать сестре, что миссис Хоутон попросила ее вернуться в Большой Дом до тех пор, пока не найдут постоянную сиделку.

«Утром я поговорю с папой», – подумала Нуала, когда ее веки сомкнулись, и она погрузилась в сон.

– Что ты думаешь об этом, Ханна? – спросил Дэниэл на следующее утро, когда члены семьи расселись вокруг стола для завтрака. Хотя было лишь семь утра, коров уже подоили, а Фергус с пони и тележкой направился со сливками на маслобойню.

– Я скажу, что ей больше не нужно этого делать, папа. Для начала, здесь и так полно работы, и это без нашего участия в Куманн на-Маэн. Кто поможет маме с такой огромной готовкой и стиркой? Не говоря уже о работе на огороде и помощи в сборе урожая на полях. У меня есть своя работа… будет неправильно отправлять одну из нас на работу в Большом Доме.

– Я справлюсь; в конце концов, у меня есть Фергус и Кристи, – сказала Эйлин и похлопала по плечу Кристи, уплетавшего завтрак рядом с ней. Она посмотрела на мужа. – Решение за тобой, Дэниэл.

Ханна открыла было рот, но Дэниэл поднял руку, и наступила тишина.

– Многие волонтеры занимаются разведкой. И женщины – одни из лучших разведчиц, потому что британцы редко подозревают их.

– Ну да, – пробормотала Ханна.

– Если Нуале предложили временную работу в Большом Доме, значит, она сможет слушать кухонные сплетни насчет посетителей. У сэра Реджинальда среди военных много друзей, которые могут беседовать с ним о своих дальнейших планах, особенно после нескольких порций виски.

– Я вряд ли смогу подслушивать болтовню в нижней гостиной, папа, – вмешалась Нуала. – Это огромный дом.

– Нет, но уверен, что твой молодой джентльмен время от времени обсуждает происходящее со своим отцом. Нам будет полезно узнавать об этом.

– Филипп и сам не прочь пропустить глоток виски, – улыбнулась Нуала.

– Тогда наливай ему побольше и выясняй, что ему известно. – Дэниэл подмигнул ей. – Кроме того, как это будет выглядеть, если ты откажешься от своих обязанностей? Они считают, что работа для членов их семьи – это честь для тебя.

– Значит, ты хочешь, чтобы я продолжала?

– У тебя нет выбора, Нуала, – сказала Эйлин. – Когда зовут из Большого Дома…

– …мы бежим на зов. – Ханна закатила глаза. – Когда придет великий день нашей победы, мы выдворим отсюда это семейство.

– Сын за нас или против нас? – спросил Кристи.

– Как ты можешь задавать такой вопрос? – воскликнула Ханна.

– Пусть ответит твоя сестра, – сказал Дэниэл.

– Я скажу, что Филипп в принципе против любой войны и просто хочет, чтобы все прекратилось, – сказала Нуала.

– Вот как, он уже Филипп? – Ханна прищурилась на сестру.

– Все его так называют, потому что обращение «сэр» напоминает ему о том времени, когда он служил капитаном в военных окопах, – парировала Нуала. – Я бы не стала об этом говорить, если бы не твой поганый язык.

– Нуала! – Эйлин хлопнула по столу. – Таким выражениям нет места под нашей крышей. А ты, дочь, – она повернулась к Ханне, – держи свои замечания при себе. А теперь нам лучше приступить к делу. Мы знаем, сколько человек соберется здесь сегодня? – обратилась она к Дэниэлу.

– Пятнадцать или двадцать, и я отправил весточку в Тимолиг, чтобы местные скауты вышли в патруль, пока все не соберутся, – сказал Дэниэл. – Там будет немало из объявленных в розыск.

– Я собрала местных женщин из Куманн на-Маэн, чтобы помочь с готовкой, – добавила Ханна.

– Присмотри за тем, чтобы они спрятали свои велосипеды в амбаре за стогами сена, – напомнил Кристи.

– Само собой. – Ханна встала. – До встречи.

После ухода Ханны Нуала помогла матери вымыть посуду и оставила горшки отмокать в одной из бочек с водой.

– Я буду на дальнем поле, если понадоблюсь, – сказал Дэниэл, направляясь к выходу.

– Папа? – Нуала поравнялась с ним. – Финн будет здесь сегодня вечером?

– Точно не знаю; после того как взяли Тома и Пата, все находятся в повышенной готовности, – ответил Дэниэл и вышел, махнув на прощанье мощной загорелой рукой.

Ханна была верна своему слову, и, когда они с Нуалой уезжали из дома, две женщины из Куманн на-Маэн уже находились на кухне и помогали матери с вечерней готовкой.

Сердце Нуалы гулко стучало в груди, когда она ехала в Аргидин-Хаус, – не только из-за возвращения туда, но и при мысли о мужчинах из Третьей бригады Западного Корка, включая ее возлюбленного Финна, тайно пробиравшихся на встречу в старом амбаре на Кросс-Фарм.

– Где бы ты ни был, милый, я молюсь о тебе, – прошептала она.

– Ну, здравствуй, Нуала, – сказала Люси, когда Нуала вошла на кухню. – Я слышала, ты произвела сильное впечатление на молодого хозяина.

– Правда?

– Да. Мисс Хоутон сообщила мне, что ты гораздо лучше нянчилась с ним, чем предыдущая сиделка.

Нуала нахмурилась:

– Я не нянчилась с ним. Большей частью он может обходиться самостоятельно. Я лишь ополоснула его перед сном, положила в постель и скормила таблетки.

– Ну, ты все сделала правильно. Миссис Хоутон сейчас нет дома, так что Морин отведет тебя к нему.

Вскоре появилась Морин и проводила Нуалу наверх, не сказав ни слова. Она остановилась перед дверью Филиппа.

– Я была бы рада, если бы вы ровно в четыре часа вспоминали о чае для молодого хозяина. Сэндвичи заветриваются, если долго оставлять их открытыми, а кроме того, у меня есть другие дела.

С этими словами она открыла дверь и впустила Нуалу в комнату.

Филипп сидел у окна в той же позе, в какой она впервые увидела его вчера. Остатки его обеда лежали на столике рядом с парчовым диваном.

– Я заберу это, если вы закончили, – сказала Морин.

– Благодарю вас.

Филипп не сказал ни слова, пока за ней не закрылась дверь.

– Настоящая зануда, правда? Мне сказали, что она потеряла своего мужа на Великой войне, поэтому я стараюсь быть снисходительным к ней, – добавил он. – Садитесь, Нуала. Надеюсь, у вас было приятное утро?

Нуала удержалась от улыбки, потому что с утра она не останавливалась ни на секунду, даже для того, чтобы поесть самой, когда подала завтрак для членов семьи.

– Нуала, у вас очень бледный вид. Может быть, я закажу чай? По моему опыту, сахар всегда оказывает бодрящее действие.

– Ох, Филипп, со мной все будет замечательно. И утро было очень приятным.

– Нет, я настаиваю, – сказал он и взялся за колокольчик, свисавший на шнурке возле его кресла. – Я за двадцать шагов вижу голод и усталость, и мы просто не сможем начать очередную шахматную партию, если вы не получите подкрепление.

– Правда, Филипп, я… – Нуала почувствовала, как краска приливает к ее щекам.

– Никаких проблем; нынче наша горничная не сбивается с ног. Никто из английских друзей отца – или ирландских, если уж на то пошло, – не расположен приезжать сюда из опасения быть взятым в заложники или получить по пути пулю от ИРА.

Замешательство Нуалы усилилось, когда Морин снова появилась в дверях.

– Вы позвонили, Филипп?

– Да. Мы с Нуалой собираемся устроить шахматную партию, и я не хочу, чтобы меня беспокоили. Поэтому прошу вас принести чай и сэнд вичи до того, как мы начнем игру. Нуала проголодалась.

– Да, хотя это может занять десять минут, так как я всегда подаю вам все самое свежее. – Морин бросила на Нуалу убийственный взгляд, перед тем как выйти из комнаты.

– Можно спросить, Нуала, ваша семья часто голодает?

– О нет, Филипп, вовсе нет. Нам повезло, что у нас есть овощные грядки и свиньи для бекона. И картошка обещает хорошо уродиться в этом году.

– В отличие от жуткого «картофельного голода» в прошлом веке. В то время мой отец был мальчиком, но он помнит, как его отец делал все возможное для поддержки местных земледельцев. На кухне готовили огромные кастрюли супа и все время пекли хлеб, но, разумеется, этого не хватало.

– Конечно.

– Многие из вашей семьи уехали в Америку? – поинтересовался он.

– Я знаю, что мои дед и бабка потеряли много родни во время того голода и отправили своих братьев и сестер в Америку. Там у нас есть родственники, которые иногда присылают посылки на Рождество. А вы сами там были? Судя по всему, это отличное место.

– По правде говоря, да. Мы приплыли в Нью-Йорк на бедной обреченной «Лузитании»[10], а потом отправились в Бостон навестить родственников моей матери. Нью-Йорк и впрямь славное зрелище; на Манхэттене надо задирать голову, чтобы увидеть верхние этажи.

– Думаете, любой человек может там сколотить себе состояние?

– Почему вы спрашиваете?

– Просто мы с моим женихом иногда говорили об этом.

– Сомневаюсь, что в Ирландии есть семья, где бы не говорили об этом, – сказал Филипп. – Разумеется, для некоторых это было успехом, но, наверное, это стоит поместить в контекст безрадостного выбора для ваших предков: голодать в Ирландии или испытать судьбу в Америке. Я хорошо помню, как мой отец указывал на место под названием Бруклин, которое, по его словам, было громадным ирландским поселением только из-за того, что многие мужчины, приезжавшие во время «картофельного голода», находили работу на строительстве Бруклинского моста. Мы проезжали эти места, и тамошние жилищные условия… скажем так, неблагоприятны для людей. Ветхие трущобы и грязные дети, играющие на улицах. Если ответить на ваш вопрос: да, есть немногие счастливчики, которые добились успеха, но если выбирать между нищетой в многоквартирном бруклинском доме или возможностью выращивать собственную еду и дышать свежим воздухом, то я выбираю Ирландию.

– Финн, мой жених, работает учителем в школе Клогаха и считает, что стоит попробовать. А я? Я твердо сказала ему, что не поднимусь на борт после того, что случилось с теми беднягами на «Титанике», а потом на «Лузитании».

– Я, безусловно, понимаю вас, Нуала, но вы должны помнить о том, что добрая старая «Лузитания» была торпедирована немцами. Клянусь, это было отличное судно, которое могло бы еще много лет безопасно переправлять людей через Атлантику.

– Когда отец узнал о крушении, он сел на лошадь и проскакал до побережья в Кинсейле, надеясь помочь кому-нибудь. Я никогда не забуду, как он вернулся и рассказывал о телах, плававших в воде. – Нуала передернула плечами. – Хотя он не меньше меня боится открытого моря, он сел в лодку и помогал доставлять тела на берег.

– В то время я воевал во Франции, но мой отец тоже был в Кинсейле и рассказывал то же самое. Что ж, если потопление этого судна к чему-то и привело, то оно, безусловно, втянуло американцев в войну. Ага, вот и наш чай. Давайте больше не будем говорить о темных временах, ладно? Морин, оставьте поднос на столе перед Нуалой; она сама нальет чай.

Горничная снова сделала книксен и кивнула, метнув очередной мрачный взгляд в сторону Нуалы, а потом вышла из комнаты.

– Она все время недовольна, – вздохнула Нуала. – Мне она сказала, что предпочитает приносить чай ровно в четыре часа.

– Боже мой, не беспокойтесь насчет нее. Это всего лишь горничная. Теперь давайте попьем чаю, насытимся сэндвичами и приступим к игре.

К облегчению Нуалы, в половине восьмого Филипп объявил, что он устал и готов ложиться в постель. Она помогла ему искупаться, облачила в ночную рубашку, уложила в кровать, дала вечерние таблетки и смогла покинуть особняк в половине девятого.

– Это шахматы утомили меня, – с улыбкой сказал Филипп, когда Нуала собралась уходить. – Я слишком долго не разрабатывал мышцу, которая сидит у меня в голове. Мне пришлось попотеть, чтобы выиграть последнюю партию, моя юная леди. Вы учитесь на лету, и я не удивлюсь, если в скором времени вы одолеете меня.

По привычке останавливаться возле старого дуба – как будто ей требовалось несколько минут, чтобы превратиться из Нуалы – сиделки в Большом Доме в Нуалу Мэрфи, дочь пламенных республиканцев и участницу Куманн на-Маэн, – она села, прислонившись спиной к стволу, и обхватила руками колени.

Разумеется, она никому, никому не скажет, что на самом деле получила удовольствие от двух последних дней, проведенных в обществе Филиппа. Во время обеда он заявил, что не голоден; кроме того, при необходимости он всегда мог заказать новые сэндвичи, поэтому она ела, сколько хотела. Сегодня подали нечто, названное Филиппом тушенкой, и Нуала решила, что это одна из вкуснейших вещей, которые ей приходилось пробовать. Еще были свежевыпеченные булочки, которые они ели вместе со сливками и джемом после окончания второй шахматной партии. Потом они сыграли еще две партии. Филипп по-прежнему без труда побеждал ее, несмотря на комплименты, но Нуала поняла, что при благоразумном расчете ей удается затягивать игру. Жесткая сосредоточенность означала, что все остальные мысли – главным образом о плохом – улетучивались из головы, и сегодня она чувствовала себя спокойнее и расслаб леннее, чем когда-либо после кровавого Пасхального восстания, которое произошло четыре года назад и стало водоразделом для нее. Это было началом согласованных усилий ирландской нации по освобождению от британского владычества, и Нуала поняла, что ее жизнь уже никогда не будет прежней.

– Старый дуб, мне нравится Филипп, – призналась она, глядя на переплетение мощных ветвей наверху. – Он добрый и обходительный. К тому же он много страдал и продолжает страдать, – вздохнула она.

«По крайней мере, сегодня он не плакал», – подумала она, когда вернулась к своему велосипеду.

– Это лишь доказывает, что жизнь несправедлива ко всем в равной мере, будь то богатые англичане или бедные ирландцы, – сказала она ветру, готовясь к долгому подъему по склону холма до Кросс-Фарм.

– Наконец-то ты вернулась, Нуала, – сказала Ханна, когда она вошла на кухню. – А то мы уже думали, что ты устроилась на ночлег в одной из их роскошных спален.

– Господи, сейчас всего лишь начало десятого. – Нуала обвела взглядом кухню и увидела огромные миски с овощами на столе, а Дженни и Лили, принадлежавшие к отделению Куманн на-Маэн в Клонакилти, нарезали ветчину и раскладывали ее по тарелкам.

– Сегодня ночью мужчины придут не для еды, – сказала Ханна, снимая жаркое с крюка над огнем. – Лишь час назад патруль эссекцев видели на дороге у фермы Шэннонов.

– Нам нужно разложить картошку с овощами и доставить еду гостям в амбар, прежде чем все остынет, – сказала мать. – Кстати, Нуала: он уже на месте, так что лучше расчеши свою дикую гриву, прежде чем подавать ему еду. – Эйлин похлопала дочь по руке и понизила голос. – Не обращай внимания на старшую сестру. Она упрямая как мул… или как ее отец.

Нуала быстро вышла из кухни и побежала наверх, чтобы воспользоваться единственным зеркалом в доме, висевшим в комнате родителей. Расчесав свои длинные, темные, вьющиеся волосы, которые уже давно нуждались в стрижке, она расправила хлопчатобумажное платье, которое ей пришлось выстирать вчера вечером и снова надеть сегодня. После проверки следов грязи на лице она бегом вернулась вниз; ее сердце гулко билось в предвкушении встречи с любимым человеком.

Уже стемнело, когда женщины вышли из дома с едой для мужчин, собравшихся в амбаре. Он был почти полностью огорожен, за исключением узкого бокового входа. Нуала знала, что на вершине холма находятся дозорные, наблюдающие за любыми подозрительными передвижениями внизу.

Эйлин возглавила процессию и особым образом постучала в дверь, подавая условный сигнал. Получив такой же ответ, она открыла дверь, и пять женщин вошли в амбар.

Внутри было почти совсем темно; лишь небольшой участок в дальнем конце освещался свечами. Нуала различала силуэты мужчин, сидевших со скрещенными ногами на полу или на снопах сена, разложенных полукругом вокруг одного снопа в центре. Когда женщины приблизились, мужчины, тихо беседовавшие друг с другом, подняли головы. Там были знакомые и незнакомые лица. Нуала обводила взглядом худых и изможденных мужчин, пока не остановилась на одном из них.

– Привет, – выдохнул он и слегка помахал ей кончиками пальцев. Нуала вместе с другими женщинами обошла полукруг, раздавая миски и получая тихие слова благодарности в ответ.

– Хорошо выглядишь, Нуала. – Финн улыбнулся, когда она подошла к нему. – Встретимся потом в обычном месте?

Она кивнула и вышла из амбара вместе с остальными женщинами.

– Разве тебе не хочется остаться с ними, услышать все новости и узнать планы? – обратилась Нуала к Ханне.

– Когда нас разошлют с поручениями или поручат сопровождать грузы с контрабандным оружием и боеприпасами, мы узнаем все новости, – ответила сестра.

Вернувшись на кухню, женщины расселись за поздним ужином.

– Есть новости о Томе и Пате? – поинтересовалась Нуала.

– Да, – сказала Дженни. – Я перехватила телеграмму, предназначенную для майора Персиваля из Эссекского полка. Наших парней перевели в госпиталь в Корк-Сити.

Поскольку Дженни работала в почтовом отделении в Бандоне, она была ценной разведчицей, и Нуала иногда завидовала ей.

– Это значит, они серьезно пострадали. Боже сохрани! – Эйлин перекрестилась.

– Будем благодарны за небольшие милости, сестры, – сказала Дженни. – По крайней мере, наши ребята не в тюрьме и их больше не пытают. Наши медсестры в госпитале позаботятся о них.

– Я уже отправила сообщение для Флоренс, завтра она сядет на поезд до Корк-Сити, проверит их состояние и поручит одному из волонтеров доставить пакет с едой, – вставила Лили.

– Нуала, сходи во флигель и принеси кучу стираной одежды, чтобы доставить ее в амбар после совещания, – распорядилась мать.

Нуала встала:

– Они останутся на ночь?

– Если останутся, мы приготовили для них соломенные тюфяки. По крайней мере, сегодня будет теплая ночь, а то у нас мало одеял.

Нуала пошла во флигель и начала собирать чистые подштанники, штаны и рубашки в две большие корзины. Когда она понесла одну корзину через двор к дому, то ненадолго остановилась и прислушалась. Из амбара не доносилось ни звука. Все было как обычно, не считая того, что внутри составлялись планы ведения партизанской войны.

– Ах, Филипп, что бы ты подумал обо мне, если бы знал об этом? – прошептала она.

Уже перевалило за одиннадцать вечера, когда Дэниэл, Фергус и Кристи вошли на кухню. Девушки из Куманн на-Маэн вымыли посуду и растворились в ночи, поэтому на кухне оставались только Ханна, Нуала и их мать.

– Я иду спать, жена, – объявил Дэниэл. Он повернулся к Нуале. – Кое-кто ждет тебя на улице. – Он указал на заднюю дверь. – Только не задерживайся. У меня есть глаза повсюду, а вы еще не пожени лись.

Сердце Нуалы встрепенулось в груди при мысли о том, что жених ждет ее снаружи. Ее, фермерскую дочь с неполным школьным образованием и еще не полученным дипломом медсестры, ждал уважаемый учи тель.

«Если бы я могла сказать ему, что умею играть в шахматы», – подумала она, когда шла к флигелю, где хранилось выстиранное белье. Но она понимала, что не может этого сказать.

В темноте она видела только тлеющий огонек его сигареты.

– Это ты? – прошептал Финн.

– Я. – Нуала улыбнулась.

Он затушил окурок и привлек ее к себе. Финн поцеловал ее, и, как всегда, у нее подкосились ноги, а в теле зажглось желание того, что могло произойти только после их бракосочетания. В конце концов он вывел ее со двора на луг, где они легли рядом, и она успокоилась в его объятиях.

– Что, если кто-то увидит нас здесь? – прошептала она.

– Нуала, здесь темным-темно, но я больше боюсь, что в таком положении нас застанет твой отец, а не целый патруль «черно-коричневых», – хохотнул он.

– Тут нечего беспокоиться, Финн: я почуяла виски в его дыхании, пока была на кухне. Он не проснется до рассвета, до той минуты, когда коровы начнут мычать, чтобы их подоили.

– Тогда, наверное, я смогу осуществить свои коварные планы насчет тебя, – прошептал он и взгромоздил ее на себя.

– Финнбар Кейси! Даже не думай об этом! Я собираюсь войти в церковь такой же чистой, как в день моего рождения. Кроме того, что подумают твои ученики, если узнают, что мистер Кейси повалялся в траве со своей девушкой?

– Уверен, что они наградят меня аплодисментами, особенно мальчики.

Когда зрение Нуалы приспособилось к полумраку и луна вышла из-за облаков, она смогла различить черты его лица. Она провела кончиками пальцев по его щекам.

– Люблю тебя, милый. Не могу дождаться, когда стану твоей женой.

Они долго целовались, потом Нуала слезла с него и пристроила голову под его согнутой рукой, глядя на звезды.

– Какая прекрасная ночь, – сказала Нуала. – Тихая и спокойная.

– Да, – прошептал он. – Кстати, я слышал, что ты ухаживаешь за сыном Фицджеральда в Большом Доме?

– Кто тебе сказал?

– Вчера вечером я получил донесение от одной девушки из Куманн на-Маэн.

Нуала резко выпрямилась:

– Не может быть!

– Ладно, я просто хотел подразнить тебя. Твой отец упомянул об этом и сказал, что это хорошая идея.

– А ты, Финн? Что ты думаешь?

– Хотя я предпочел бы стоять по пояс в коровьем дерьме, чем знать о том, что моя девушка ухаживает за врагом, твой отец прав. Пока я работаю школьным учителем, а ты работаешь у Фицджеральдов, нас никто не подозревает. Пока… «Черно-коричневые» все чаще устраивают рейды на местные фермы. Я слышал о троих, чьи фермы обыскали вчера вечером и запугали жильцов до полусмерти. Дом Бакли сожгли до основания. Это было возмездием за убийство того ублюдка, Малхерна.

– Как думаешь, это Том Хэйлс приказал застрелить его?

– Я бы сказал, что он точно приложил руку к этому. Он командир бригады… или был командиром. – Финн вздохнул.

– Что будет теперь?

– До освобождения Тома Чарли возьмет командование на себя. Но нельзя предугадать, в каком состоянии окажется бедняга, когда его освободят. Члены его семьи просто вне себя, особенно его брат Шон.

– Я никогда не позволю тебе попасть в руки этих британских паршивцев, – яростно прошептала она.

– Со мной все будет в ажуре, – хохотнул он. – Хотя мне хотелось бы увидеть, как ты валишь целый Эссекский полк своим визгом, словно баньши.

– Я хочу сберечь тебя, Финн. О чем еще говорили на встрече?

– Военные дела, милая. Чем меньше знаешь, тем лучше; если тебя допросят, ты мало что сможешь сказать. Могу лишь добавить, что Том Барри был здесь сегодня вечером. Ты помнишь его?

– Думаю, да. Разве он не сражался вместе с британцами в Великой войне?

– Да, но он один из самых преданных добровольцев, которых я знаю. Мы обсуждали методы военной подготовки, – продолжал Финн. – Поскольку Том Барри служил в армии, он знает толк в этом. Остальные – новички в военных играх, но тем не менее мы находимся на войне. У нас нет шансов без надлежащей организации.

– Я знаю, Финн. Я все время думаю, как могут ирландские фермеры, которые до сих пор держали в руках лишь вилы да лопаты, справиться с вооруженной мощью Британии.

Нуала вздохнула.

– «Черно-коричневые» – самые жестокие из них, Нуала. Их набирали из британских солдат, выживших во французских траншеях. Они разгневаны и склонны к кровопролитию, что делает их настоящими дикарями. Я бы сказал, что они потеряли свои моральные принципы на полях сражений и теперь хотят расквитаться за это.

– Пожалуйста, Финн, не пугай меня. – Нуала передернула плечами. – И ты примешь участие в этой военной подготовке?

– Разумеется. Это может означать разницу между победой и поражением. А мы просто не можем проиграть. Снова. – Он скрипнул зубами. – У нас наконец появилось собственное правительство в Дублине. Мы проголосовали за него, что дает нам мандат на образование независимой республики. Ирландцы имеют право управлять своей страной. И не слушай никого в Большом Доме, если они говорят тебе другое.

– Конечно. Но я не думаю, что Филипп скажет такое. Я говорила ему о тебе.

– Обо мне? – Финн повернул голову и уставился на нее. – Кто такой Филипп?

– Человек, за которым я ухаживаю; сын сэра Реджинальда.

– Не распускай язык, Нуала. Мало ли что ты можешь разболтать. А теперь давай поговорим о других вещах, например, о нашей свадьбе. Твой отец сказал, что ее нужно провести в церкви Тимолига, чтобы там поместились все друзья и члены семьи.

Потом они тихо обсудили список гостей и перешли к маленькому коттеджу рядом со школой в Клогахе, где работал Финн.

– Мы заново покрасим его, да? – сказала Нуала. – Ханна может достать дешевые материалы, а я сошью красивые занавески.

– Конечно, с тобой наш дом будет похож на картинку. – Финн привлек ее к себе и крепко обнял. – Мы будем счастливы там, Нуала. Я знаю, так и будет.

Новый рабочий график Нуалы установился через две недели: она вставала на рассвете и оказывала всю возможную помощь на ферме, а после обеда ехала в Большой Дом на велосипеде. Последовали новые подначки от Ханны, особенно насчет «легкой жизни с дворянчиками».

– Пока мы разъезжаем по всей стране с тайными депешами, развозим патроны в поясах под плащами и обстирываем наших парней, ты играешь в шахматы и кушаешь сэндвичи с огурцами!

Нуала горько сожалела о своем первом рассказе насчет времени, проведенного с Филиппом. Хотя она старалась изобразить это как утомительное и скучное занятие, мать слушала ее с интересом, а Ханна прицепилась к сэндвичам и к шахматам.

– Пусть папа оправдывает твою работу шпионажем, я не понимаю, что ты можешь разузнать в спальне у инвалида! – фыркала она.

Нуале уже хотелось заполучить хоть какие-то сведения, которые она могла бы сообщить в оправдание своей службы в Большом Доме, хотя родители говорили, что в этом нет надобности, а шиллинги из ее жалованья помогали снабжать Третью бригаду Корка едой и новой одеждой. По сути дела, Ханна была права: хотя Нуала видела и докладывала о многочисленных черных автомобилях, прибывавших в усадьбу под конвоем эссекских патрулей, она не могла опознать людей внутри. Она видела только их котелки или фуражки.

– Высматривай майора Персиваля, – сказал отец. – Это трофей, который мы хотим добыть. Он возглавляет разведку Эссекского полка и отвечает за множество пыток, которым подвергались наши парни. У него есть привычка кататься по утрам в автомобиле с открытым верхом и стрелять из пистолета в фермеров на полях просто ради забавы. Мы знаем, что это он отвечал за операцию по захвату Тома и Пата.

Через сеть женщин-волонтеров подробности о пытках просочились в Западный Корк. Чарли Харли, назначенный командиром бригады после пленения Тома, пришел на кухню Кросс-Фарм, чтобы рассказать подробности мужчинам семьи.

Изгнанные из комнаты, Эйлин, Ханна и Нуала сменяли друг друга на лестнице, пока Чарли описывал жуткие побои, которые пришлось вытерпеть Тому и Пату. Женщины плакали, когда Чарли рассказал о том, что Тому один за другим выдрали ногти на руках и выбили зубы, а Пата так сильно избили ружейными прикладами по голове, что он фактически потерял рассудок. Пат по-прежнему находился в госпитале, а Тома приговорили к двум годам тюрьмы и отправили в Пентонвилльскую тюрьму в Лондоне.

Той ночью Финн тоже находился в доме под предлогом обсуждения свадебных планов, но эта их встреча была безрадостной, и Финн прижимал Нуалу к себе, пока она плакала.

– Я знаю, за что мы сражаемся, Финн, и никто больше меня не верит в наше дело, но… иногда мне хочется, чтобы я вернулась в прошлое и чтобы все было как прежде.

– Понимаю, милая, но разве это не укрепляет нашу решимость никогда не сдаваться? Мы находимся на поле боя и не можем опустить руки. Это битва не на жизнь, а на смерть.

– Пожалуйста, не говори так! – взмолилась Нуала. – Мы поженимся в конце следующей недели, и я не хочу преждевременно овдоветь.

– Не волнуйся за меня; у меня хватит сил, чтобы управиться с пятью противниками. Они прячутся за своим оружием, но мы с Чарли обучены маневренным действиям в долине. В этом наша сила.

Финн положил ее ладонь себе на бедро, которое было твердым, как железо, но Нуала быстро высвободила руку.

– Ничего такого до нашей свадебной ночи, ты помнишь? – Нуала слабо улыбнулась и вытерла слезы с глаз.

Нуала ехала по дороге к Аргидин-Хаусу и молилась о том, чтобы однажды увидеть майора Персиваля или опознать любого из британских военных, посещавших особняк. Но прошло уже три недели с тех пор, как она появилась здесь, а ей не довелось видеть ни одной живой души, кроме Люси, Морин, миссис Хоутон и Филиппа.

Прислонив велосипед к стене, она вошла в тихую кухню, испытывая все большее сочувствие к бедному Филиппу. Нуала хорошо помнила несчастный случай, когда нога Кристи попала в молотилку; выздоровление заняло несколько месяцев.

«Он мог бы стать душой этого дома и привлекать всеобщее внимание, а не торчать наверху с незнакомкой вроде меня», – думала Нуала, когда шла через кухню и поднималась по лестнице к спальне Филиппа. Неделю назад ей разрешили делать это самостоятельно, без сопровождения Морин и миссис Хоутон.

– Это значит, что тебе доверяют, – с улыбкой сказала мать. – Молодец, Нуала.

Нуале уже давно хотелось задержаться на величественной лестнице, рассмотреть виды из больших окон сзади и спереди и полюбоваться хрустальным канделябром, где раньше стояли свечи, но теперь, по словам Филиппа, его переоборудовали под электричество. Ей не терпелось дождаться зимы, когда свет будет постоянно включен.

По правде говоря, несмотря на ощущение вины от этой «легкой жизни», Нуала радовалась ей. Притом что свадьба должна была состояться уже скоро и приготовления шли полным ходом, ее времяпрепровождение в Большом Доме было приятной переменой обстановки.

– Это Нуала, Филипп. Можно войти? – позвала она, когда постучалась в дверь. Женский голос изнутри ответил утвердительно. Когда Нуала открыла дверь, то увидела леди Фицджеральд. Она иногда встречала ее в магазине женской одежды в Тимолиге, куда леди Фицджеральд приезжала для приобретения материала или для подгонки платья. Даже Ханна говорила, что «она не слишком задается» и разговаривает с работниками магазина как с людьми, а не как с животными.

– Доброе утро, Нуала. Пожалуйста, заходите и садитесь. – Она говорила низким, доброжелательным голосом, и эту доброжелательность не скрывал даже резковатый английский акцент.

– Доброе утро, леди Фицджеральд. – Нуала сделала реверанс и последовала ее указанию. Она смотрела на светловолосую, голубоглазую женщину, которая оставалась необыкновенно красивой для своих лет. По сравнению с ее собственной матерью – а они были приблизительно одного возраста – леди Фицджеральд выглядела на двадцать лет моложе. Она носила сережки с маленькими жемчужными подвесками, а ее платье было изготовлено из мягкого голубого шелка под цвет глаз. Нуала могла лишь представить, что она надевает по особым случаям, если так она одевалась в обычный августовский день.

– Филипп поведал мне, как он рад, что вы заботитесь о нем в течение последнего месяца.

– В самом деле, – сказал Филипп. – Я рассказал маме, какие успехи вы делаете в шахматах. Скоро она одолеет меня, чистая правда.

Леди Фицджеральд улыбнулась:

– Очевидно, вы с Филиппом прекрасно поладили, но он говорит, что вы заботитесь и о его медицинских надобностях. Как вам известно, мы искали дипломированную сиделку с медицинским образованием…

– Мама, мы уже много раз обсуждали этот вопрос, – вмешался Филипп. – Мне больше не нужна медсестра. Мои раны зажили, здоровье в целом стабильное. Все, что мне нужно, – это чтобы кто-то отвозил меня в уборную, помогал мыться, укладывал в постель и давал лекарство на ночь.

– Да, дорогой, но, как ты помнишь, врачи говорили о риске припадков из-за ранения в голову…

– У меня не было ни одного припадка с тех пор, как больше двух лет назад случился этот проклятый кошмар. Больше всего мне нужна хорошая компания.

– Я знаю, Филипп. – Леди Фицджеральд снова повернулась к Нуале. – Как видите, мой сын может быть весьма убедительным, когда он чего-то хочет. И он убедил меня, что нужно предложить вам постоянную должность в качестве его сиделки. Что вы об этом думаете, Нуала?

– Я…

– Соглашайтесь, Нуала, – попросил Филипп. – То есть мы не можем допустить, чтобы вы ушли, пока вы не обыграете меня в шахматы, правда?

Он одарил ее одной из тех кривых улыбок, которые всегда размягчали ее сердце.

– Я польщена, что вы предлагаете мне такую должность, несмотря на неполное медицинское образование. Мне нужно спросить родителей, могут ли они освободить меня от работы на ферме. Именно из-за этого я вернулась домой из Корка и не закончила подготовку.

Нуала осознала, что с каждым днем она становится все более искусной лгуньей.

– Разумеется, вы можете посоветоваться с ними. – Леди Фицджеральд послала ей очередную нежную улыбку, напоминавшую Нуале о ее сыне. Несмотря на уродство, сходство между матерью и сыном было несом ненным.

– Полагаю, вам понадобятся рекомендации? – спросила Нуала.

– Мама уже получила их, верно?

– Действительно. Ваша рекомендация из Северной лечебницы в Корке была блестящей, хотя они упомянули, что хотели бы вашего скорейшего возвращения туда. Вы собирались вернуться, Нуала?

– Нет, ваша милость; после моего отъезда обстоятельства изменились. В этом месяце я собираюсь выйти замуж за школьного учителя в Клогахе, поэтому сомневаюсь, что смогу расстаться со своим мужем.

– Разве не замечательная новость, Филипп? – Улыбка леди Фицджеральд стала еще шире. – Нуала выходит замуж!

Филипп явно не был в восторге от этой новости, но постарался не хмуриться.

– Тогда, наверное, вам следует спросить мнение жениха по этому поводу. Скоро он будет отвечать за ваше благополучие.

– Я обязательно это сделаю, и завтра у меня будет ответ, – пообещала Нуала.

– Отлично, – сказала леди Фицджеральд. – Кстати, ваша сестра работает в магазине одежды в Тимолиге?

– Да, конечно.

– Пусть она снимет с вас мерки. Вам понадобится униформа, если вы будете постоянно работать у нас.

– Пожалуйста, мама! Я не рискую вмешиваться в женские дела насчет одежды, но можно попросить, чтобы Нуала носила что-нибудь обычное, например, блузку и однотонную юбку? Мне уже тошно от мысли, что я как будто нахожусь в госпитале и окружен медсестрами.

– Хорошо, дорогой, но я должна обеспечить фартуки для тех случаев, когда Нуала будет купать тебя. А теперь мне пора идти. Сегодня к нам на чаепитие приедет генерал Стрикленд со своей женой Барбарой, и это значит, что мне придется развлекать ее, пока генерал с твоим отцом будут обсуждать дела. Кстати… – Леди Фицджеральд помедлила у двери и обернулась. – Вы будете получать восемь шиллингов в неделю, выходной – воскресенье, и ежегодный двухнедельный отпуск. Разумеется, оплачиваемый, – добавила она. – И еще одно, пока я здесь: поощряйте Филиппа бывать на улице, особенно сейчас, когда погода так благоприятна. Свежий воздух будет тебе полезен, Филипп. После всех трудностей, на которые мы пошли ради установки лифта, очень жаль, что ты никогда не пользуешься им. Вечером я поднимусь сюда, чтобы поцеловать тебя на ночь, дорогой. До свидания, Нуала; приятно было познакомиться с вами.

Когда она ушла, Филипп посмотрел на Нуалу.

– Очень надеюсь, что вы согласитесь на эту работу. Я отчаянно боролся за то, чтобы моя мать предложила ее вам.

– Правда, Филипп, я бы с удовольствием, но сначала мне нужно спросить разрешения.

– Конечно, конечно. – Он закивал, глядя на нее. – Вы когда-либо уставали от власти, которую мужчины имеют над вашей жизнью? Это может вас удивить, но я посвятил много времени движению суфражисток. Разумеется, отец их терпеть не может, и здешняя организация Куманн на-Баэн даже мне кажется чересчур радикальной…

Нуала подавила желание поправить его произношение гэльских слов, поскольку он сказал «Баэн» вместо «Маэн», но меньше всего она хотела, чтобы он узнал о ее активном членстве в «радикальной» организации.

– Когда я наблюдал за работой женщин на линии фронта, у меня сложилось впечатление, что прекрасный пол не только равен мужчинам, но и во многих отношениях превосходит их.

– По правде говоря, я мало думала об этом. В моей семье все с равным усердием трудятся на ферме, хотя и выполняют разную работу.

– Но разве мужчина должен спрашивать у своего отца разрешение заняться работой, которую ему предлагают? – поинтересовался он.

– Ну, мой кузен Кристи, который работает в пабе в Клогахе, спрашивал у моего отца, стоит ли ему устраиваться на эту работу.

– Отцовское слово – закон, да?

– Разве для вас не то же самое? – смело спросила она.

– И то правда. Без отцовского согласия не происходит ничего важного. Так или иначе, я очень надеюсь, что ваш отец разрешит вам и дальше работать здесь.

– Я тоже, Филипп. – Она улыбнулась. – Даже больше, чем вы думаете. Кстати, что я недавно услышала насчет лифта? И почему вы раньше не упоминали о нем?

– Потому что мы посвящали время тому, чтобы сделать вас более достойной соперницей в шахматах, – с некоторой обидой ответил Филипп.

– Но нужно иногда выходить на прогулки, Филипп. Тогда ваши щеки станут более румяными.

– Щека, которая висит у меня под носом и так густо покрыта шрамами, словно кто-то разрисовал ее красными чернилами? Нет уж, спасибо; я предпочитаю оставаться здесь.

Нуала увидела боль в его глазах и поняла настоящую причину.

– Вы смущаетесь, да? Вы не хотите, чтобы кто-то видел вас.

Наступила пауза. Филипп отвернулся от нее; обычно это значило, что он близок к слезам.

– Разумеется, – тихо ответил он. – А вы бы не смущались на моем месте? Как бы вы себя чувствовали, если бы все с ужасом отворачивались от вас после первого взгляда? Я видел ужас в ваших глазах, Нуала, когда вы впервые увидели меня.

– Не буду врать, так оно и было. Но я преодолела это и увидела вас таким, какой вы на самом деле.

– Потому что это вы. Я помню, как садовники и горничные вопили от страха при виде меня, уже не говоря о гостях, которые приезжают к родителям. Я просто… не могу, понимаете?

– Понимаю, Филипп. Ну что, сыграем партию в шахматы?

Когда Нуала ехала домой на велосипеде, у нее созрел возможный план. Но сначала ей нужно было узнать у своих родителей и жениха, позволено ли ей будет продолжать работать в Большом Доме.

– Пожалуйста, Богоматерь, пусть они разрешат!

Во время поездки она позволила себе помечтать о жизни, где больше не было работы на ферме и не нужно было возиться с курами, свиньями и даже коровами, если у отца не хватало на это времени из-за других дел. Только маленький дом, жизнь вместе с Финном, их совместные прогулки, а потом вечера в обществе Филиппа…

– Это было бы идеально, – пробормотала она, подъезжая к Кросс-Фарм.

– Где Ханна, Кристи и Фергус? – обратилась она к матери, которая сидела на своем любимом стуле у очага и вязала носки для волонтеров. Отец сидел напротив нее с трубкой во рту и читал книгу, написанную по-гэльски.

– Кристи в пабе, Фергус отправился в дозор на вершину холма на случай полицейского рейда, а Ханна легла спать пораньше, – ответил Дэниэл. – Завтра она должна отправиться в Корк первым утренним поездом и забрать депешу из Дублина. А у тебя есть новости?

Он отложил книгу и посмотрел на дочь.

– Да. Я… в общем, мне предложили остаться на постоянной должности сиделки Филиппа в Большом Доме. – Она заметила, как переглянулись ее родители. – Я хотела спросить, как вы к этому относитесь. Да, и еще, – добавила Нуала в надежде, что это поможет склонить чашу весов в ее сторону, – некий генерал Стрикленд сегодня посетил сэра Реджинальда.

– Иисус, Мария и Иосиф! – воскликнул Дэниэл. – Этот паршивец руководит всеми полицейскими и военными операциями в Корке. Он был там сегодня?

– Да, – кивнула Нуала.

– Тебе известно зачем?

– Не знаю, папа, но сегодня я встретилась с леди Фицджеральд. Она лично предложила мне постоянную работу в доме. И это она сказала о визите генерала.

– Наша девочка внедрилась в сердце этой семьи, Эйлин. – Дэниэл расплылся в улыбке.

– И у меня есть идея о том, как можно увидеть побольше.

Нуала изложила свой план по убеждению Филиппа спускаться вниз для совместных прогулок в саду. Последовала пауза, потом родители снова переглянулись.

– Конечно, Нуала, пока тебе лучше держаться за эту работу, – сказал Дэниэл. – Но через неделю окончательное решение будет уже не за нами. Тебе придется завтра посетить твоего жениха и спросить у него.

– Думаю, он вряд ли останется доволен, если его молодая жена будет приходить домой не раньше девяти вечера. Кто подаст ему чай, когда он вернется домой из школы?

Нуала была готова к такому замечанию со стороны матери.

– Финн редко возвращается домой раньше шести вечера. Я буду оставлять ему готовый чай и еду. Ему нужно будет лишь снять крышку и поесть.

– Сомневаюсь, что ему понравятся холодные овощи, тушенные несколько часов назад, – сказал Дэниэл. – Но это решать ему, а не нам. Место жены – рядом с мужем, и я уверен, что он не захочет, чтобы ты возвращалась домой в темноте под дождем, когда наступит осень и дни станут короче.

Нуала вспомнила о недавнем разговоре с Филиппом про суфражисток.

– Я буду хорошо зарабатывать, и это поможет нам, – решительно сказала она. – Финн получает немного, и у нас пока нет земли, чтобы кормиться от нее. Так или иначе, если он согласится, вы считаете мое предложение хорошей идеей?

– Я уже сказал, что думаю по этому поводу, но решать не мне, – повторил Дэниэл. – А теперь я иду спать. Лампу оставлю у окна. У нас в амбаре новые телята, которых нужно будет забрать на рассвете. Спокойной ночи, дочка.

– Спокойной ночи, – отозвалась Нуала, когда ее родители начали подниматься по лестнице к своей кровати, которая иногда странно поскрипывала еще некоторое время после того, как они закрывали дверь спальни. Нуала понимала, что это за звук; они с Финном после свадьбы тоже будут издавать похожие звуки… Она покраснела при мысли об этом.

Потом задула свечи, оставила масляную лампу на подоконнике и поднялась наверх.

«Мне осталось лишь неделю спать вместе с сестрой», – думала она, пока раздевалась и забиралась в кровать рядом с Ханной. Они по очереди ложились на комковатую часть обтянутого тканью соломенного тюфяка, потому что это было худшее место для сна, но, поскольку Ханне завтра с самого рассвета предстояло отправиться в Корк-Сити, было справедливо, что она спала на хорошей стороне. Нуала закрыла глаза и постаралась не думать о «новых телятах» в амбаре. Это было кодовое слово для винтовок, проходивших через множество рук до прибытия в Западный Корк и теперь лежавших в лесном тайнике за фермерским домом. Если британцы найдут винтовки до того, как ирландцы заберут оружие, то мужчин из семьи увезут в Брандонские бараки, где им предстоит такая же участь, как Тому и Пату. Утешившись мыслью о том, что Фергус несет дозор наверху, Нуала постаралась заснуть. В конце концов, «телята» уже много раз оказывались здесь…

– Я слышала, ты теперь собираешься постоянно работать в Большом Доме? – осведомилась Ханна на следующий день после возвращения из Корк-Сити. Нуала чистила свинарник и меняла солому; обе ненавидели эту работу. – Интересно, что подумает Финн по этому поводу?

– Я спрошу его, верно? – парировала Нуала. – А потом скажу тебе.

– Везет же некоторым: найти себе хорошего мужа с достойной работой и при этом сохранить работу в Большом Доме. И жить в уютном новеньком домике в Клогахе. Скоро мы будем называть тебя «леди Нуала». Как насчет твоей волонтерской работы?

– После возвращения домой я буду рассказывать об услышанном. А по воскресеньям у меня выходной. Вот и все. – Нуала бросила последнюю порцию свежей соломы и пошла к бочке с водой отмывать руки от свиной вони. Лучше она пропустит обед и искупается в ручье по пути в Большой Дом, чем распространять ароматы свинарника.

– Извини, Нуала, – вздохнула Ханна. – Я превращаюсь в брюзгливую старую деву. Я совсем выдохлась. Мне пришлось сделать большой крюк от станции, потому что я заметила грузовик, набитый «черно-коричневыми».

– Куда они направлялись? – вскинулась Нуала, как будто они уже подходили к кухне.

– Они остановились на перекрестке в Клогахе и, похоже, не знали, куда повернуть. Они заблудились, потому что волонтеры убрали дорожные указатели, – со смешком добавила Ханна.

– Не беспокойся, перед уходом я приготовлю обед.

– Спасибо. – Ханна слабо улыбнулась и поспешила наверх.

– С телятами все прошло благополучно, папа? – спросила Нуала, когда появился Дэниэл.

– Да, все в порядке. Ну, где же мой обед?

Не имея времени встретиться с Финном, Нуала объяснила Филиппу, что он получит ответ в понедельник, потому что завтра воскресенье – ее выходной.

– Но даже если он согласится, Филипп, мне придется взять отгул для свадьбы в следующую пятницу…

– Я уже подумал об этом, – перебил Филипп. – Хорошо, тогда дайте мне окончательный ответ в понедельник и пожалейте меня, потому что завтра моей сиделкой будет Морин.

После краткой беседы они разыграли первую шахматную партию, которая затянулась до самого чаепития. Пока Нуала пила чай, она решила привести в действие первую часть своего плана.

– Я тут подумала…

– О чем?

– Что, если я сообщу миссис Хоутон, что вы хотели бы спускаться в сад, но так, чтобы слуги вокруг дома не могли побеспокоить вас? Мы будем звонком оповещать ее о нашем выходе, а потом я буду вывозить вас из парадного и доставлять туда, где нет никаких садовников. Уверена, что в таком огромном парке найдется тихий уголок, где вы сможете посидеть в покое. Следующие несколько дней обещают ясную и теплую по году.

– Не знаю, Нуала, – вздохнул Филипп. – Как и вы, я подумаю об этом завтра и отвечу вам в понедельник.

– Разумеется, решение за вами, но, ради всего святого, вы же не можете оставаться здесь до конца жизни, – сказала она, стараясь сохранять спокойный тон. – Все вокруг в цвету, воздух благоухает клевером, и… просто я думаю, что это пойдет вам на пользу. Мы могли бы надевать вам фетровую шляпу с широкими полями, чтобы спрятать лицо…

– Вы сговорились с моей матерью, Нуала? – перебил Филипп. – Боюсь, у вас появились точно такие же интонации, как и у нее.

– Нет, но, может быть, нам приходят одинаковые мысли, потому что мы обе желаем лучшего для вас.

– Мне лучше всего уснуть и больше не просыпаться! Не знаю, что хуже, – продолжал он, – кошмары с воем снарядов и разрывами бомб или этот ад наяву.

– Пожалуйста, Филипп, не надо так говорить! Вы ужасно пострадали, и ваши чувства понятны, но вы до сих пор находитесь на божьем свете, а значит, вам суждено было выжить.

– Какая от меня польза и кому я нужен в таком состоянии?

– Для начала, вы научили меня играть в шахматы, – пошутила Нуала. – И, возможно, когда вы соберетесь с духом, чтобы спуститься вниз, у вас появятся новые собеседники, вроде того человека, который вчера посетил ваших родителей.

– Генерал Стрикленд? Ей-богу, Нуала, я так не думаю. Последнее, что мне хочется слышать, это бесконечные рассказы отца о бурской войне и жалобы Стрикленда на местные беспорядки. Отец сказал, что они собираются рекрутировать новую дивизию вспомогательных войск, чтобы «сокрушить ирландцев». – Он быстро посмотрел на нее. – Извините, я не хотел вас обидеть.

– Никаких обид. – Наоборот, Нуала была довольна, поскольку теперь у нее появилась новая информация для повстанцев.

– Молюсь о том, чтобы вы и члены вашей семьи оставались в стороне от этого, – добавил он. – Я беспокоюсь о вашей безопасности, поскольку отец сообщил, что эти новые войска будут хорошо подготовленными и не остановятся ни перед чем ради подавления бунта.

– Хорошо, Филипп, я обещаю, – ответила Нуала с самым невинным выражением лица.

Когда Нуала вернулась домой, она была тронута тем, что Финн, который по субботам всегда заходил на Кросс-Фарм для чаепития, дождался ее, чтобы они смогли поужинать вместе.