«Ой, ты, мама моя, ой, ты, мама моя,
Отпусти ты меня погулять!
Ночью звёзды горят, ночью ласки дарят,
Ночью все о любви говорят».
«Виновата сама, виновата во всем,
Ещё хочешь себя оправдать!
Так зачем же, зачем в эту лунную ночь
Позволяла себя целовать!?»
«Виновата ли я..»
С той стороны стекла на меня смотрела манерная кукла, явно фарфоровая, с частями тела, сделанными из золота. У той, из зеркала, не осталось ничего от настоящей Лизетты. Она была продуктом своего времени: знала, как заполучить в сети мужчину, выгодного ее семье, болтала всякие глупости, лишь бы только не молчать, и совершенно не умела думать. В общем, была полной противоположностью мне настоящей. И тут возникал вопрос. Что, если на Лизетту, эту, накрашенную, действительно клюнут? И родители настоят на браке с тем или иным аристократом, молодым или не очень? Я же при всем желании не смогу долго играть роль простушки. Моя язвительность в любом случае найдет выход. И будущий муж сразу после брака сильно удивится, когда внезапно поймет, что я не настолько тупа, как он думал. Ну и что тогда? Развестись мне не дадут – разводы здесь практикуются редко и в строго определенных случаях. Жить вместе, как кошка с собакой? Незавидная участь.
Я смотрела на свое, да, теперь уже свое отражение, и мысленно составляла план побега из-под венца. Заранее. Еще до поиска жениха. Обдумывала возможность жить в глуши под чужим именем. Причем жить на копейки, зарабатывая их тяжелым трудом и постоянно страшась быть узнанной. Размышляла о возможностях маскировки. Я… Я до дрожи в коленках боялась сегодняшнего вечера! Мы с Лизеттой были совершенно разными! Как плюс и минус! И не могли сосуществовать вместе! Никогда и ни за что! Эта кукла способна была позволить мужу что угодно, только потому что он – мужчина, хозяин в доме. Я же четко знала границы, за которые не позволю зайти никому.
Да я ж убью своего возможного мужа при первой же его попытке показать, кто в доме главный! Я же не терплю любого насилия, на деле или на словах, тупости, высокого самомнения и самоуправства! Я же не выживу в этом мире надменного патриархата!
– Рисса, – вывела меня из задумчивости голос Аннушки, – вас родители ждут. На вечер пора.
Ой, мамочки… Не хочу! Не хочу я на вечер!
Но кто б меня спрашивал. С двух сторон выстроились, словно конвой, две служанки, видимо, выполняя приказ отца. Вот кто отлично знал свою дочь, пусть и ошибался здесь и сейчас в ее мотивах. Пришлось идти. На ватных ногах шагать прочь из комнаты, затем – по коридору, вниз по лестнице.
Я шла и считала в уме женихов, которых буду отвергать одного за другим. Добралась до сто тридцать третьего, когда перед моим носом выросли фигуры родни, сестер с мужьями.
Эх, жизнь ты моя девичья. А я так тебя любила…
– Не кривись, Лизетта, – весело улыбнулась разряженная в пух и прах Виктория. И вот куда ее, брюхатую, на вечер понесло? За муженьком присматривать собирается, чтобы любовницу среди молодых и симпатичных дебютанток себе не нашел? – Ничего страшного на том вечере не будет, вот увидишь.
«Кроме мужиков, которых мне только и делают, что прочат в мужья», – раздраженно проворчала я про себя.
Но бодаться с родней не было смысла – они подавляли меня числом и не позволили бы настоять на своем. А потому я благоразумно промолчала и позволила расторопной служанке надеть на меня синий утепленный плащ и темно-коричневую шляпку. Серые сапожки на ногах и сменная обувь в руках у той же служанки – и можно выбираться на улицу. В карету. Именно так мы и планировали прибыть на тот не нужный никому званый вечер. Никаких порталов. Только официальное появление.