По пути домой я приняла два миллиграмма клонопина. Этого хватило, чтобы чуть-чуть забыть о ребенке. Но мысль о нем возвращалась в ужасных образах – анимешные глазки, моргающие внутри детского гробика.
Войдя в дом, я обнаружила, что на моем диване сидит хозяин участка. Меня объял страх, а бежать было не к кому.
– Милая! – сказал Ленни, вставая. – Мне так жаль, я ужасно переживаю! Я был здесь, ходил из угла в угол и хотел покончить с собой.
– Леонард?..
– Да, моя милая. Все кончено? Ты это сделала?
– Сделала – что?
– Ты этого не сделала, и хорошо. Это замечательно, дорогая. Мы справимся. Мы переживем. Иди, присядь рядом со мной, жизнь моя. Давай-ка славно поужинаем и посмотрим смешное кино.
В одной руке у Леонарда был бокал со спиртным, а в другой книга. Уильям Карлос Уильямс «Весна и все остальное». Волосы Ленни были взъерошены. На белой рубашке с воротничком – зеленые пятна.
– Ленни, кажется, вы что-то перепутали.
– Да, и тебя я перепутал. Я ужасный человек, Ленор, и я не заслуживаю нашей жизни. Иди ко мне поближе, тело мое. Моя женщина в голубом.
Я пару месяцев проработала в супермаркете в Юте, упаковывая в пластик куриные грудки. Моим начальником был мужчина в ковбойской шляпе и галстуке боло, который всегда держал руки в карманах. В один прекрасный день он рехнулся и выстрелил жене в шею. Разумеется, такие вещи случаются не в один день. Вероятно, у мужчины накипало месяцами, но как я могла это заметить, упаковывая курицу и подолгу не глядя на часы, чтобы потом приятно удивиться, узнав, как много времени прошло? Но когда приехала полиция и начала задавать вопросы, я вспомнила, что мой босс несколько раз называл меня Шелли: Шелли, нам нужно еще грудок в холодильник, а вчерашние надо переложить в секцию со скидкой. Я его не поправляла. В тот момент не видела в этом смысла.
– Ленни.
– Да, любовь моя?
– Леонард, – сказала я. – Я не Ленор. Думаю, у тебя эпизод.
Я сказала это спокойно. И стала наблюдать, как разум возвращался в тело Ленни. Когда реальность прокралась внутрь, с него разом слиняли все краски. Лицо обвисло, и Леонард, казалось, в одночасье постарел на десяток лет.
Мой арендодатель обвел взглядом комнату, осознавая, что это его старый дом и что он здесь больше не живет.
– О, боже!..
– Все в порядке. Почему бы вам не присесть? Я принесу стакан воды.
– Иисусе. Какой позор! Мне так стыдно.
– Не надо.
– Скорбь проделывает с человеком странные вещи.
– Могу только вообразить.
– Это ужасно. Вот сегодня она орет на тебя за то, как ты водишь машину. А на следующий день ты свободен.
Я принесла Леонарду теплой воды из-под крана в пыльном стакане.
– А помимо скорби, – проговорил он, – еще и наркотики, которые я употреблял в юности.
– Какие именно?
– ЛСД. Мескалин. Пейот. И так далее. Они заставляют меня терять разум на какой-то период. Время от времени.
Я подумала о продуктах, которые купила по пути домой, о молоке, греющемся там, на жаре. Смерть этого второго ребенка выкручивала мне внутренности. Поход по продуктовым магазинам был одним из лучших известных мне способов успокоиться. Чистые, прохладные ряды. Все ярко освещено в любое время суток.
– Если вы не возражаете, Ленни, мне нужно достать продукты из машины. Я сейчас вернусь.
– Давайте я их принесу. Позвольте мне побыть джентльменом, чтобы я не чувствовал себя позорищем.
– Нет. Останьтесь.
Было почти четыре часа, и я решила приготовить Леонарду ужин. У меня было много свежих овощей, и все они не влезли бы в холодильник.
Поначалу я всегда готовила Вику в своей квартире. Тебе не стоит этого делать. Если готовишь для мужчины и готовишь очень хорошо, как я, он решит, что ты ему принадлежишь. Истина же заключается в том, что я всегда тренировалась готовить ради человека, которого могла бы полюбить по-настоящему. Ради Бескрайнего Неба, например. С каждой хрустящей перепелкой, которую я запекала для Вика, я оттачивала свою технику для Бескрайнего Неба. Были бы длинные дубовые столы, накрытые к Благодарению в его роскошном доме в горах. Были бы повсюду раскиданные прутья и сосновые шишки, никаких скатертей и свежая минеральная вода с лаймовой кожурой.
Ленни уселся на один из моих современных барных табуретов, которые были не к месту в этой деревенской хибаре. Стал смотреть, как я измельчаю чеснок. Моя мать измельчала чеснок очень быстро, так быстро, что я всегда проверяла, все ли ее пальцы были на месте, когда она заканчивала. Я не торопилась. В отличие от матери у меня не было ребенка, ползающего под ногами, и мужа, едущего с работы домой.
Но на этот раз я измельчала чеснок небрежно. Едва не порезала палец. Мои мысли были в том телефонном разговоре. Я не думала о людях, которых оставил Вик, во всяком случае, думала недостаточно, пока не услышала голос Мэри. Когда настрадаешься столько, сколько настрадалась я, начинаешь видеть все в перспективе. Точно знаешь, как именно люди будут жить дальше, и уверена, что они снова научатся смеяться. От этого их нынешние страдания кажутся прозаичными.
– Что вы готовите?
– Обжариваю брокколи в панировочных сухарях с чесноком и красным перцем.
– Остро даже на слух.
– Вы из тех стариков, которые не переносят острое?
– А в вас есть некоторая жестокость.
Вот что я тебе скажу: мужчины обожают жестокость. Она напоминает им обо всех тех моментах, когда их отцы или матери думали, что эти парни недостаточно хороши. Жестокость к лицу женщине больше, чем идеальное платье.
– Как насчет глютена? Соли? Сердечко не шалит?
Леонард постучал по груди.
– Оно сильное, – сказал он. – То немногое, что у меня есть, еще полно сил.
Я понимала: Ленни имел в виду то, что у него между ног. Мне хотелось, чтобы этот старик узнал, что в мире не осталось ни одной женщины, которая пожелала бы с ним трахаться.
Мы откупорили бутылку вина. Чеснок подпрыгивал на сковороде. Когда я покрошила туда же толстые стебли порея, Ленни сказал: «Ценность женщины можно определить по тому, сколько продуктов она выбрасывает». Бывали такие моменты, как этот, когда мне хотелось его придушить. А потом Леонард делал мне комплимент, говорил, что мои волосы подобны ониксу, или тянулся старческой рукой, чтобы наполнить мой бокал.
Я спросила о Ленор, потому что мне было приятно слышать, как люди рассказывали о любви так, словно она была реальной. Я хочу, чтобы ты знала о Ленор, о тех женщинах, которые, как убеждают тебя мужчины, лучше, чем ты. Я хочу, чтобы ты знала обо всем, чему я, возможно, не сумею научить тебя сама.
Ленни с радостью ухватился за эту просьбу. Они были знакомы всего месяц, когда Леонард попросил Ленор выйти за него замуж, а свадьба состоялась две недели спустя. Далее старик стал рассказывать об их медовом месяце на Ангилье. Плаванье с маской и сливочно-ананасные коктейли. Друг помог им снять сьют в одном из лучших отелей. Две спальни, две гигантские ванные в мраморе. Ленор говорила, что могла бы делиться девичьими секретиками со второй ванной как минимум еще дней десять. Новобрачные занимались любовью в обеих кроватях; бедная горничная, сказал Леонард с ухмылкой, словно его возбуждало то, что приходилось перестилать сразу две грязные постели. На балконе было джакузи, каменное и круглое. Прямо под их номером пальмы и белые муслиновые зонтики обрамляли гигантский голубой бассейн. Там были ведерки с игристым вином, и бикини ярких цветов, и женщины – их было больше, чем мужчин – в солнечных очках и соломенных шляпах, читавшие толстые глянцевые журналы, и ни одного несчастного человека, насколько хватало глаз, никого такого, кто только что выписался из больницы или знал, что ему, возможно, придется туда вернуться. Ленни говорил, что смотрел на всех этих женщин в купальниках, некоторые были в трусиках-танга с обнаженными красивыми ягодицами, и ни одна из них, по его словам, даже рядом не стояла с Ленор. А чуть подальше, сразу за этой роскошью, лежало Карибское море, зеленовато-голубое и бесконечное, мягко накатывавшее на голый берег.
– У вас когда-нибудь были сомнения? – спросила я. – Вы ведь знали ее не так долго?
– Позвольте, я вам вот что скажу, – проговорил Леонард, глядя мне в глаза, как последняя сволочь. – Если мужчине требуется больше двух-трех месяцев, чтобы сделать вам предложение, то он вас не любит. И никогда не будет любить. В вашей жизни есть мужчина?
– До недавнего времени был.
– Он обеспечивал вас – с финансовой точки зрения?
Я на секунду задумалась. Вик действительно меня обеспечивал. Несколько раз давал мне повышение. Покупал мне авиабилеты, диваны и компьютеры, тонкие вина и вместительный винный холодильник, в котором следовало их хранить.
– В каком-то смысле я не нуждалась.
– Значит, этот мужчина вас обеспечивал?
Я кивнула.
– Это вы бросили его в Нью-Йорке? Или он вас бросил?
– Полагаю, в каком-то смысле мы бросили друг друга.
– Так не бывает.
Старики так уверены во всем. Леонард закидывал брокколи вилкой в рот. Я пыталась определить, есть ли у него протезы. Или коронки. Ленни был из богатой семьи. А теперь его беспокоили кондиционеры, но этим заканчивают все старики. Вернее, чем летим мы к смерти, мы к скупости бредем.
– Он покончил с собой, – сказала я.