Пол громыхал. Звук напоминал громадную утробу – легкие, кишки, связки потрохов, и все это из стали, латуни и бронзы. Движется, проталкивает воздух и пищу. Громадина дышала и жила, не замечая лишнюю соринку.
Грохот усиливался с каждой секундой. Аж уши закладывало и где-то в переносице перекатывалось. Словно кости оторвались и тоже дребезжали. «Дззз-гррых-тудум!»
Я прижалась лбом к ноздреватому, пахнущему машинным маслом полу. Пар котлов нагрел их, сделал почти раскаленными. Душная парильная жара не давала дышать. Хотелось все бросить и выбраться наружу – лишь бы втянуть немного прохладного воздуха.
«Приют тетки Молли Ло», – напомнила я себе.
А потом для верности: «Птиценожкины Сады».
Это сработало. Сразу и гремящий жар стал терпимым, и решимости прибавилось вдвое. Я попыталась взглянуть наверх – в трех шагах ходили люди, кто-то бросил окурок папиросы, и тут же на грубый мужской голос, перекрикивая грохот машин, заорал: «Зумф тебя забери, Сэмми Джо, рванет же!..»
Названный Сэмми Джо звонко и тянуще оправдывался. Слова из-за грохота разобрать не получалось. Я попыталась забиться еще дальше – к толстой железной стене цеппелина, подальше и от раскаленного котла, и от посторонних взглядов.
«…Майки говорил, что если на цеппелинах «зайцев ловят», то сразу в зумф скидывают».
Я сглотнула. Не поймают. Зайцы бывают большие, как на Холмах – тех, что совсем близко от нашего Вейнела. А бывают мелкие, как на болотах Птиценожкиных Садов». Так вот, я – маленький.
Маленькая Юнайк Грацин, беглянка из приюта Тетки Молли Ло. От обязательных работ по пояс в воде. От чахотки, которой почти все заболевают на этих болотах.
Я не сказала Майки, что собираюсь сбежать, а то он на смех бы меня поднял. Куда тебе, глупая девчонка. Но его-то определили хотя бы на завод семьи Уннарин – даже в захолустье, вроде Вейнела они, фабрики, есть. Все, что угодно лучше Птиценожкиных Садов. Да и отработала я свое на тетку Молли Ло. Хватит.
Снова громыхнуло. Кто-то прошел совсем близко. Горячую железную темноту разрезало оранжевым лучом лампы.
– Приборы норма, – крикнул новый голос. Женский, но тоже грубый. Еще одна рабочая на цеппелине. Наверное, хорошее занятие – борозди себе пустоты между городами, никто до тебя не дотянется. Никакие жандармы и тетки Молли Ло. Правда, капитан все равно тобой командует. Интересно, правда за малейшую провинность скидывают в зумф?
«Зайцев уж точно».
Я подобрала ногу в грубом темно-сером ботинке. Места за механизмом маловато, какой бы пигалицей я ни была.
Свет приблизился, едва не лизнул носок ботинка. Я замерла, заставляя себя даже не дышать. Это глупо, никакой звук не слышно за грохотом насосов и всех этих шестеренок, карданов и цилиндров. И все равно…
Свет помелькал вперед-назад. «Уходи, уходи, никого тут нет».
Я зажмурилась, представляя женщину с чадным мазутным фонариком. Ее послали проверить механизмы перед взлетом. Они уже сто раз смотрели, сейчас – так, для «галочки». Конечно, если пропустить протечку или перегрев, котел взорвется вместе со всем цеппелином, пассажирами и рабочими. Все провалится в зумф, к зубаткам, пеликанам, сименхелам и прочим монстрам.
«Прекрати об этом думать!»
Сполох света еще раз качнулся взад-вперед, словно пытаясь написать что-то на грязном дырчатом полу. Погас почти сразу: должно быть, женщина повернулась и отправилась по своим делам, унося лампу.
Пронесло.
Я вдохнула горячий воздух-пар и постаралась подтянуть ноги. Кажется, все. Котлы работают, все в порядке. Давайте уже, взлетайте.
Пол по-прежнему дребезжал и громыхал, резонируя с котлами и насосами. Звуки стали словно бы еще более надсадными, мучительными. Будто какое-то невероятное чудовище – самая огромная зубатка с самого дна зумфа, – пыталось выкашлять или проглотить ком камней, травы, человеческих костей.
Облако раскаленного пара обдало и меня, едва успела прикрыться своей потрепанной холщовой сумкой. Украденное утром с кухни яблоко превратилось, наверное, в яблочное пюре. Печеное яблочное пюре.
Но потом «дыхание» цеппелина стало ровнее. В груди и животе у меня что-то странно булькнуло и екнуло. Почти как у огромной этой твари из железа, раскаленного воздуха и пара. Внутренности припечатались к спине. Как будто прыгаешь с дерева, только наоборот.
Взлетаем, сообразила я. У меня получилось. Пока, Вейнел. И знаешь, что Майки? Я не просто так удираю на первом попавшемся цеппелине. Я лечу в Фраенбург. Да-да, хочу поступить в Академию Аэронавтов – и овладеть магией зумфа.
Мне удалось проспать несколько часов. То ли громыхание цилиндров, карданных валов и шестеренок стало потише, то ли уши притерпелись, но монотонное «Пшшшссс-так-так-так-дзынн—тщщщ» на сотый или двухсотый раз уже не пугало, а навевало сон. Ну я и решила – все равно несколько дней лететь, почему бы не подремать. Только ноги спрятать.
Снился приют, в котором я проторчала почти шестнадцать лет, с самого рождения. Говорят, меня подбросили под дверь, поставили корзинку рядом и позвонили в медный колокольчик. Корзинка была старая и помятая. Пеленки – серые, застиранные. В сказках обычно еще прилагаются к таким найденышам талисманы, вроде алмазных подвесок или рубиновых брошей с гербом бургомистра, но в моей ничего такого не было. Только я и пеленки. Очень мокрые, как мне потом говорила сама Молли Ло, она же просто Тетка, пеленки.
В приюте жилось неплохо. Мы работали сразу всеми – выращивали овощи, убирали мусор. Детей часто нанимают прочистить трубы или выгребные ямы – туда, куда взрослый не протиснется. У нас и без Птиценожкиных Садов был свой картофель и репа вырастали что надо. И лук. Он особенно хорошо родился. Даже жаль, что я терпеть не могу лук.
Вейнел – небольшой Осколок, а как город еще меньше. Цеппелины залетают нечасто, зумф поблизости пустой. Бесконечное сине-черное «ничего» там, где заканчивается кромка земли. Радужные блики раз в год по обещанию появляются. Приют стоял на окраине, почти у самого зумфа. Я в детстве все боялась, что случится Раскол, и мы провалимся. В бездну. В зумф.
В Вейнеле за все время работало всего десять или пятнадцать аэронавтов. Почти все – ремонтники, но фуражиры нам особо и не нужны были. Птиценожкины Сады рядом, без еды-воды не останешься. А участок зумфа спокоен.
Трудно поверить, но однажды мне повезло поболтать с одним из аэронавтов. Его звали Минко Стоич. Он напоминал длинную швабру, увенчанную грязной тряпкой – сальными и немытыми космами. Даже бронзово-золотой мундир ничего не мог поделать с помятым лицом, кислой пивной вонью и манерой вечно хватать девчонок за талию или пониже. Однажды и мне досталось. Я шла через Малый Кривошеий переулок, столкнулась с ним. Минко потрепал меня сначала по плечу, потом по подбородку, заставляя прижаться спиной к стене дома. Та была покрыта какой-то мшистой слизью. Я испугалась и замерла. Минко гладил меня по подбородку, пальцы были жесткими и аж колючими, как старая трухлявая луковица с облупившейся шелухой. От него разило потом и перегаром. От старших девчонок я слышала, мол, он лезет целоваться. Но Минко сунул мне несколько монет, приложился к своей бутылке «зеленой». После объявил: «Да-а… дыра… Вот бы в Фраенбург…»
Он плюхнулся на потертый мусорный ящик, по-прежнему не позволяя сбежать. И завел про Академию, про великую силу, про то, как он был настоящим аэронавтом-ремонтником, видел зубаток, пеликанов и сименхел – каждое чудовище едва не с Осколок, вроде нашего Вейнела, размером.
Минко оказался совсем не страшным, только пьяным. Целоваться не лез, носом хлюпал – был-де лучшим аэронавтом, а потом силы стали слабеть, и его сюда отправили. Тут, сказал, зумф спокойный. Можно вообще без аэронавтов. Фуражиры не нужны, Осколок сам себя обеспечивает, пусть помаленьку, зато постоянно. Выгнали его, короче…
Я и спросила: а тебе нравилось быть аэронавтом?
Его блеклые глаза заволокло туманом.
«Больше всего на свете».
Вот так я и задумалась про аэронавтов. И про сбежать из приюта Тетки. Наверное, решилась бы и без чахоточного болота Птиценожкиных Садов. Нырять в зумф на блескучих магических крыльях или ковыряться в скольких водорослях и рисе? По-моему, выбор простой!
Вот и сейчас мне приснился приют и тот переулок, и Минко со своей «зеленкой». Грязные волосы хлестали по плечам каждый раз, когда он прикладывался к бутылке.
«Ты собралась в Академию».
Я упрямо кивнула. Минко не злой, да и целоваться если и полез, то по пьяни.
«Ну-ну».
Он предложил бутылку. Я отрицательно мотнула головой.
«Глупая Юнайк».
Минко засмеялся.
«Куда тебе, в зумф лезть, с монстрами драться. Первая же зубатка сожрет!»
«Уж если тебя не сожрала, меня и подавно».
Он снова пил, кадык на тощей шее, покрытой серой паутиной щетины, прыгал вверх-вниз.
«Может, и сожрали… зумф… он не только монстрами богат… Не лезь в аэронавты. Не лезь…»
Минко превратился в толстую краснолицую Молли Ло. Та немедленно схватила меня за ухо, впилась короткими, но острыми ногтями и потащила. Тетка кричала: а ну, работать! Дармоедка! Работать! Работать! Сама тебя в зумф спихну, прямо с края Осколка!
Из зумфа выпрыгнула рыба и съела Тетку, а я стояла на краю, заглядывая вниз. Минко гладил по плечу.
Я проснулась.
Дурацкий сон. Однако я решила все записывать, вытащила из своей потертой сумки облезлый блокнот, вывела несколько слов. Потом стало скучно. Ноги затекли. Хотелось пройтись, проверить – может, вода где найдется питьевая. Еды я немного прихватила, галеты и яблоко. А вот с водой плоховато.
Рабочих я уже не так опасалась. Вроде они сюда не часто заглядывают. Оно и верно – запустил себе механизмы, проверил, чтобы все крутилось и пыхало, ну и гуляй. Мало ли дел на цеппелине? Вот именно!
Я высунулась из своего убежища. Котел, который скрывал меня от посторонних глаз, работал мерно, как огромное легкое. Фссс-пшшш – и обратно. Рядом крутилась здоровенная шестеренка, под которой надо было проползти, не зацепившись – иначе, наверняка, перемололо бы вон там, где зубцы сцеплялись с карданом. Я выбралась наружу. Темноту рассеивала далекая рыжая лампа, но глаза у меня привыкли, света хватало.
Машинное отделение тянулось и тянулось. Слишком далеко отходить не решилась – заблужусь, потом не найду такого удобного местечка, чтобы скрыться. Обнаружила удобную дырку в полу, которая вела то ли еще в какой-то нижний этаж, то ли сразу в зумф. Полезная находка. Чуть поодаль тянулась охлаждающая труба, и конечно, она немного подтекала – холодные капли срывались с частотой примерно две в секунду. Я постояла немного, собирая пригоршнями драгоценную воду, а потом с удовольствием ее выпила. Ну да, наверное, техническая. Но в приюте на окраине Вейнела мы пили из ближайшего ручья, а тот всегда пах плесенью. Так что мне не привыкать.
Пора было возвращаться. Я снова проводила взглядом шестеренку. Вроде бы эта? Или нет, «моя» была побольше. И свет падает как-то иначе… Зумф побери, неужели заблудилась!
Нет, вот он «вход». Осталось заползти, осторожно.
Меня коснулось теплое и живое. Крик замер в горле, зато я инстинктивно отдернулась. Воротник зацепился за шестеренку. Махина подхватила меня, поволокла наверх. Крепкая ткань впилась в горло, и сразу же дышать стало нечем, а все вокруг превратилось в мутный туманный сон.
Испугаться я не успела. Только подумать с каким-то спокойствием и одновременно обидой: ну вот, не долетела даже до Фраенбурга.
Меня рванули вниз за ноги, воротник треснул. Я плюхнулась вниз.
– Ты кто такая? – сердито вопросил голос.
В ответ я ударила наугад – не ладонью по-девчачьи, а кулаком, как учил Майки. На! Получи!
– Ай! Тихо! Прекра… – голос оборвался. Рука зажала мне рот, вторая поволокла вглубь. Это был не мой закуток, вновь подумала я. Куда меня тащат. Помогите!
Лягнулась, пнула. Кто-то зашипел, ругаясь и обещая сунуть меня в зумф, да не просто спихнув с цеппелина или края Осколка, а очень сложно. Я слушать не собиралась, подумаешь, сама на улицах выросла, не хуже умею. Зато пнула еще разок. Вонзила зубы в влажную от пота ладонь. Сквозь темноту сдавленно просипели:
– Прекрати ты!
Ладонь отпустила рот.
– Только не ори.
Вот это было обидно!
– Я по-твоему совсем дура? – прошипела я в ответ. Кем бы ни был обладатель укушенной руки, он совершенно точно не из экипажа. Иначе не зажимал бы рот. И не прятался бы в уголке.
Качнулась лампа. Несколько далеких бликов коснулись медного бока котла, и я поняла, что вон там кардана не было, «у меня» шестеренка повыше – я бы при всем желании не зацепилась. И во-он той мазутной лужи не помню.
Стойте, это значит…
– Ты заяц, – утвердительно сообщила своему непрошенному знакомому. Снова мелькнуло светом, я успела разглядеть клок блеклых волос, блестящий глаз и ухо. Ничего не понятно, но вроде парень. По голосу больше поняла. Примерно моего возраста. Не взрослый.
– Как будто ты первым классом летишь, – немедленно оскорбился «заяц». Я пожала плечами, спохватилась: вряд ли разглядел, темновато, и продолжила:
– Откуда ты?
– Из Вейнела.
Я снова попыталась всмотреться в лицо парня, но ничего не получилось. Точно не из приюта Молли Ло. Я бы его узнала. По голосу. И по уху тоже. В конце концов, когда зимы выдавались особенно холодными, мы все спали в одной большой комнате, пытаясь согреться. Уши «своих» я выучила не хуже, чем физиономии.
– Я тебя не знаю.
– Да и ты не представилась, – снова парировал «заяц».
– Юнайк, – сказала я. – Юнайк Грацин. Ой… А, ладно! Ты ведь капитану не доложишь! Ты сам – заяц.
– Не доложу никому. Это было бы крайне неразумно. Они бы выбросили нас обоих в зумф. Слышал, на цеппелинах с непрошенными пассажирами не церемонятся. Ах да. Меня Клайв зовут. Клайв… эээ, Риверс, – он почему-то поколебался, прежде чем назваться полностью.
– Не знаю тебя, – фыркнула я. – А ведь Осколок взад-перед облазила.
– И всех прям выучила? – не забывал об иронии заяц по имени Клайв Риверс. Мне пришлось пробурчать:
– Ну не всех, конечно…
Знакомство затянулось. Я поджала ноги: не хватало, чтобы торчали. Поплотнее обхватила свой рюкзак. Клайв молчал, словно раздумывая, как же дальше со мной поступить.
– Я заметил, что ты во-он там пряталась. Ну и местечко ты выбрала!
– Да уж получше твоего. Вон, шестеренка чуть не придушила.
– Зато места много, а еще сюда не заглянут. Вот этот бак – резервный, запасной. Если аварии не приключится, на него никто не взглянет. А ты прямо под манометром уселась. Как тебя только не нашли, удивительно… Ай!
Дослушивать я это не собиралась. Умник получил в зубы, ну или примерно в зубы. Очертания головы угадывались очень приблизительно.
– Ну и зачем ты дерешься? Я же правду сказал.
– Отвали. Я к себе пойду, – и я припала к полу, чтобы гусеницей выползти на «нейтральную» территорию, а затем вернуться к себе. Манометр, зумф его забери. Подумаешь, кому он вообще интересен.
Я прикусила губу.
– Да погоди ты, – рука знакомо схватила за плечо. – Юнайк Грацин! Ты можешь здесь остаться.
– Это мне еще зачем. Ты вон умный, ну и сиди в своем безопасном углу.
– Потому что если тебя обнаружат, то обыщут все машинное отделение, – выпалил Клайв. Хороший ответ придумать не получилось. Я засопела, а потом фыркнула.
– Хочешь, чтобы я тут с тобой рядышком летела?
Темнота помедлила, прежде чем тихонько пробормотать:
– Да. Особенно, если у тебя есть что-нибудь поесть.
В темноте мою ухмылку все равно никто не увидел бы:
– Ага, наш зайчик забыл прихватить капусты! Ну и как, помог тебе манометр?
Я вернулась на место. Очень хотелось видеть лицо Клайва.
– Вроде того. Срочно убегать пришлось. Так это… я видел, у тебя рюкзак. Еще когда ты сюда забралась и за тем котлом пряталась. А в нем…
«Мне самой мало».
Но я сунула руку и достала яблоко.
– Чур пополам. Еще есть немного галет. Дотянем до Фраенбурга.
Клайв укусил яблоко и передал мне. Я цапнула соседний бок: кисло-сладкий и свежий. Надо еще Клайду воду показать.
– Спасибо тебе, Юнайк, – ухо чуть склонилось. Нет, серьезно, как будто правда поклон изображал. Умора.
– Да не за что, не брошу тебя с твоими котлами и манометрами. Ну и… ладно, спасибо, что сказал. А это, ты куда?
– В Фраенбург. Хочу поступить на аэронавта.
Я промолчала. Сказать, чтобы Клайв меня ошарашил хоть на спину падай и ножками дрыгай: нет. Чего-то подобного ожидала. Не все жили в приюте Молли Ло, но все на Осколке рано или поздно сталкиваются с выбором: либо Птиценожкины Сады, ну или еще какая работенка по уши в грязи, по нос в вони. Либо попытать счастья.
Выбор невелик, если ты не принадлежишь к семейству Уннарин, но они-то точно летают первым классом. А то и собственными цеппелинами.
– Я тоже, – сказала я после паузы. – Я из приюта Тетки.
– Тетки?
– Молли Ло, не слышал, разве? Да ты из Вейнела ли?
– Я жил у себя дома. Приютом как-то не интересовался. Извини, – возразил Клайд. Он хрупнул еще раз яблоком, прежде чем вернуть мне. Оставалось больше половины. Я куснула, протянула снова ему, он покачал головой. Снова рыжеватый отблеск на ухе и клок взлохмаченных светлых волос. Интересно, какой он, этот Клайв? Пока не выберемся отсюда, остается только гадать.
– Наверное, ты прав, – я протянула ему галету. Моя жизнь ограничивалась приютом и Теткой с ее помощницами, старшими девицами, парнями-грузчиками. Приют по сути был скорее общиной. Мы варились в этой подкисшей каше, но остальным-то незачем хлебать из сиротского чугунка. – Аэронавтом-то – не рис выращивать. Они все богатые. Я однажды с Минко поболтала. Даром, что зеленкой заливался, всегда монетки-то водились…
И я зачем-то стала пересказывать тот случай. Клайв не перебивал, слушал как будто с интересом: я следила по уху. Оно замерло и не шевелилось.
– Вот я и решила, чем помереть от чахотки на Птиценожкиных Садах, лучше уж магии аэронавтов учиться. Хоть ремонтником, хоть фуражиром. Всем Осколкам аэронавты нужны. Иначе ничего не будет, а то и в зумф ухнется, – закончила немного заученно. Я ведь готовилась к Академии, тамошним главным аэронавтам надо же объяснить, почему захотела к ним.
– Значит, ты ради денег? – тихо спросил Клайв.
– Ну не только. Ради всего. И денег тоже, а то думаешь, нравилось мне пять лет одно платье носить?
– Понимаю.
Я фыркнула.
– Только не говори, заяц Клайв, что ты просто так приключений решил искать!
– Нет. Не только приключений. Меня хотели заставить работать там, где не нравилось. Как и тебя, – Клайв хрустнул галетой. Чувствовалось, что ему не терпится набить рот и проглотить сухой безвкусный хлеб, но сдерживается.
– Ну вот, – я и сама достала галету. Желудок начинал урчать так, что того гляди сквозь монотонный гул и клацанье шестеренок с цилиндрами слышно будет. – Значит, мы наравне. А давай, – я аж поерзала на месте. – Вместе в Академию поступать?
– Да? Вместе? Ты меня знаешь полчаса, – Клайв снова ухмылялся. Напрашивался на «хук от Майки». Я сдержалась.
– Ну и что. Мы из одного Осколка. Да и вообще, вместе веселее. Ты согласен?
– Вполне, – сказал Клайв как будто с облегчением. И протянул руку. Я пожала ее. Рука была длиннопалая и костлявая, но сильная. Мне понравилось. писать текст новой главы