Всякий раз, когда я возвращалась из Москвы домой в Сибирь, я вспоминала, как тронулся тот самый первый наш поезд, отходящий в никуда мокрым январём 1983 года. Вот проплыли заплаканные и испуганные лица родных и друзей, пришедших на вокзал проводить нас, потом сквозь мокрые от снега стёкла мы глядели на уходящую Москву, потом замелькали огни Подмосковья. Потом я расплакалась. Кинулась к мужу, крепко обняла его и сквозь слёзы спросила:
– Неужели мы всё-таки уезжаем?
Да, мы, коренные москвичи, ехали неизвестно куда за четыре тысячи километров, в страну холода и снега, ссылок и непонятных «кержаков»[1], от города, где мы родились и выросли, где всё такое привычное и исхоженное, от многочисленной родни и ещё более многочисленных друзей, оставляя позади двадцать с лишним лет жизни. Никто не мог понять, зачем мы это делаем, да мы и сами объяснить не могли. Да, Москва как-то утомила, да, мы хотели жить своим умом, да, нам мечталось о большом и интересном деле. Но всё это не то, не то… Сейчас, спустя двадцать лет, я вижу двух горячих молодых архитекторов, взятых чьей-то властной и доброй рукой из уютного гнёздышка и отправленных в их первое большое путешествие, главное в жизни. Путешествие, продолжающееся до сих пор. Назовите то, что нас подвигло на него, судьбой, роком, романтикой… Мы называем это Отцом, великим Господом. Это Он взял нас за руки, привёл в Сибирь и совершил самый великий переворот, который может быть в жизни у человека.
Конечно, тогда всё казалось другим. Мы осели в Лесосибирске – молодом лесопромышленном городке, устроились на работу. Муж стал главным архитектором города, а я – просто архитектором, вторым и последним. Нам дали первую в нашей жизни квартиру, и мы водворились в ней с годовалой дочкой. Началась интереснейшая работа над проектированием города. Всё в Сибири приводило нас в умиление: 50-ти градусные морозы зимой и 35-ти градусная жара летом; сугробы в рост человека и поляны жарков[2] в лесу; грибы, которые срезаешь, пока не стемнеет; клюква и брусника, которые собираешь совками; мощный Енисей и жирные свиньи на главной улице города с объезжающими их автобусами.
Прошло пять лет. Город постепенно обретал своё лицо. На нашем счету было уже много интересных проектов и строек. Родилась вторая дочка, а муж стал членом Союза архитекторов. Единственный некоммунист в Исполкоме, он вызывал интерес и неприятие («чё это он из Москвы, да сюда»), но с ним считались и в конце концов привыкли. Исполнилась наша мечта жить «на земле»: мы переселились в маленький деревянный домик с огородом. Началась перестройка, и муж ушёл из Исполкома «в свободный полёт» – организовал свой кооператив «Проект». И мы зажили тихой обеспеченной жизнью.
Наступила Пасха 1989 года. По традиции, привитой бабушками-смолянками, я испекла кулич и поставила его на стол. Мы сели вокруг него и задумались. Всё в жизни у нас хорошо: семья, любовь, дети, здоровье, интересная работа, друзья, дом, машина, деньги. Что ещё не хватает? Всё, что желали, сбылось. А на душе так пусто! И вдруг решили съездить в соседний городок Енисейск, освятить в церкви кулич. Но ничего «вдруг» не бывает. Приехали, а в церкви пусто, все отдыхают после ночной службы. Только усталый батюшка сидит на скамеечке и с кем-то беседует. Так мы познакомились с нашим будущим духовником, отцом Геннадием Фастом, нас вы́носившим, родившим, вскормившим и до сих пор опекающим. Эту встречу я помню как сейчас, а вот всё остальное проносится передо мной какими-то фрагментами. Наверное потому, что жизнь наша понеслась вскачь, съехав с наезженной колеи в чистое поле.
Через год я на девятом месяце беременности погружаюсь в купель, а потом никак не могу вылезти из неё с моим огромным животом, и меня тащат отец Геннадий и муж. Наше венчание осенью: мы в тяжёлых старинных венцах, а под ногами – мешающие девочки, и на руках у какой-то бабушки – орущий двухмесячный Родион. Помню мои слёзы, когда муж стал неделями пропадать в енисейской церкви, а я – с тремя детьми, без куска хлеба, продаю книги из нашей библиотеки, и на эти деньги да на детские пособия живём, сами не зная как.
Вот я выбегаю из дома с Родечкой на руках и новым животом, потому что меня постоянно рвёт, и плачу, привалившись к берёзе, под окном детской. Почему-то очень хорошо помню, как, отослав девочек с Родей в коляске далеко в гости, встаю на колени перед иконостасом и спрашиваю: «Господи, чего Ты хочешь от меня?». А дети вдруг с полдороги поворачивают домой, врываются в комнату и бросаются мне на шею. Я сержусь, опять выпроваживаю их и опять становлюсь на колени: «Господи, чего Ты хочешь от меня?». И прихожу в себя, понимая ответ Бога.
А вот я встречаю мужа из Енисейска. Поздно. Дети (их уже четверо) спят. Он входит – тихий, серьёзный.
– Мне надо ехать в Красноярск.
– Зачем?
– Рукополагаться в священника.
И уходит в другую комнату. Пока я, оглушённая, пытаюсь что-то понять, он возвращается в подряснике отца Геннадия, который ему узок в плечах.
Через неделю, ранним утром, я слышу звонок в дверь, выбегаю на террасу, вижу мужа и хочу как всегда кинуться ему на шею. Но не могу. Подхожу и беру благословение. Он серьёзно благословляет меня, глядит своими чудесными зелёными глазами и обнимает.
А вот наш первый храм в бывшем свинарнике во дворе дома. Душно так, что часто кто-нибудь падает в обморок, теснота – не перекреститься. В узких дверях – спины, спины. Я стучусь в ближайшую и прошу: «Передайте ребёнка на причастие». Чьи-то руки подхватывают Леру и почти над головами передают её дальше, к солее. Я стучу опять: «Возьмите следующего». Так же над головами проплывает Ксюша. Потом я передаю Родиона, Лиду. Человек поворачивается ко мне опять: «Давай следующего!».
Да, через год у меня была ещё и Фрося. Но в храме уже просторно, потому что он теперь в бывшем кинотеатре «Октябрь». И одновременно начато строительство большого кирпичного собора. Я уже ждала следующую дочку – Сонечку, а весь город ждал собора. Семь долгих лет каждый день батюшка иногда со мною, иногда с детьми, но чаще один ходил на стройку и молился.
И помню день освящения красавца семидесятиметрового собора. Слёзы на глазах батюшки, приезд владыки Антония, а я, уже с семью детьми, стою в храме. Старшая дочка регентует (дирижирует) хором, в котором поют ещё две дочери, сын в алтаре пономарит, трое малышей около меня, а владыка рукополагает в дьякона нашего зятя Игоря, тоже москвича. «Богатства Сибири Москвой прирастать будут», – эти слова отца Андрея цитируются повсюду, на полном серьёзе, хотя он, конечно, шутил.
Наступил новый этап в нашей жизни. Перестали рождаться дети, появилась внучка. Я беру её на руки и не могу понять, как это – внучка? Только недавно я держала Павлочку, пеленала, мыла. Нет, не понимаю. Я – бабушка? Но ведь я – «молодая мама». Наверное, я до самой смерти буду в окружении малышей и никогда не почувствую себя праздной (так называли в Древней Руси небеременную и некормящую женщину).
В какой-то момент я почувствовала, что во мне живёт книжка. Пришло время, когда она просто родилась – вышла на белые листы бумаги. В ней нет ничего придуманного, она проста, как просты могут быть дети. О детях она и написана. Семь наших детей пишут её до сих пор.
И помню последнюю Пасху. Я испекла куличи, и после ночной службы мы сели за стол. Рядом чуть поседевший мой муж, батюшка, смотрит своими как всегда светящимися глазами, вокруг стола головки с косичками и карими, чёрными, синими и голубыми глазами. Среди них – серьёзные зелёные глаза сына. На руках второго зятя вертится четвёртая внучка Поленька. Я очень устала: забегалась, замоталась, не выспалась. Позади – годы этой усталости, родов, болезней, бессонных ночей. Что впереди? Не знаю. Будет ли легче? Скорее всего, нет. Но все эти годы в душе живут радость и покой. Я их, конечно, не заслужила. Это – неоценимый подарок Бога, ответ на все наши вопросы и нужды.
«Дети – цветы жизни» – этот избитый афоризм не так уж прост. Семь семечек посадил Бог в тёплую благодатную почву нашей семьи. Мы из семечек выращивали цветы, кормили, поливали, окапывали эту рассаду. Но я всегда помнила, что однажды придёт час, когда их – окрепших, вытянувшихся – надо будет пересадить в открытый грунт жизни. Где каждому предстоит расти самому, цвести и приносить свой плод.
Настанет время, когда я встану перед Богом, и нечего мне будет отдать Ему – только мой букет из семи цветков. И я скажу: «Вот я, вот и дети, которых Ты дал мне. Они – от Тебя и Тебе».