Грушевский М. С. Звичайна схема русскої исторії й справа раціонального укладу исторії Східвього Словянства // Статьи по славяноведению. Изд. Второго отделения Имп. Академии наук / Под ред. В. И. Ламанского. Вып. I. СПб., 1904.
Это М. С. Грушевский блестяще выполнил в своей обширной «Історії України-Руси» и в «Очерке исторії украинского народа».
Милюков П. Н. Главные течения русской исторической мысли. М., 1897 (3-е изд. 1913 г.).
Там же. С. 158 (3-е изд. С. 177).
Погодин набросал свои мысли и впечатления в форме письма к И. И. Срезневскому, которое появилось в т. V «Известий» Академии наук (1856) и в т. VII «Исследований, замечаний и лекций о русской историї» (с. 410–442). Дальнейшая разработка истории русского языка и народной поэзии выяснила ненужность гипотезы о массовом переселении «киевских великороссов» для объяснения тех явлений, которые натолкнули на него Погодина. Но гипотеза направлена на установление крупнейшего исторического факта, которое, однако, не опиралось ни на какие собственно исторические данные. Погодин оперировал наивной филологией, отождествляя церковнославянский язык с древнерусским, и настаивал на запустении киевского юга. Вокруг последнего вопроса и завязалась продолжительная полемика. Библиографию всего вопроса см. у М. С. Грушевского в т. I «Історії України-Руси», примеч. 6, и у А. Н. Пыпина в «Истории русской этнографии», т. III. А. А. Спицын посвятил «теории массового переселения приднепровской Руси на север» часть своих «Историко-филологических разысканий» (Журнал Министерства народного просвещения. 1909. Кн. I), где выясняет рядом кратких и метких замечаний поразительную слабость обоснования этой теории, которая продолжает сильно влиять на ходячие представления нашей исторической литературы. A. A. Спицын отвергает все основные предпосылки этой теории: мнение о том, что «в X–XI столетиях русское население Приднепровья было значительным», что «к половине XII века Приднепровье сильно запустело», «что переселение из киевской области направилось, главным образом, на север и лишь отчасти на запад», замечая, по поводу последнего мнения, что «возможность передвижения приднепровского населения на далекий север совершенно недопустима». A. A. Спицын указывает против ссылки на «южнорусские» названия населенных мест, как на след южнорусской колонизации севера, что «это названия правительственные, княжеские, а не народные», а против «весьма изящно построенного» В. О. Ключевским представления о том, как прокладывался «прямоезжий» путь с юго-запада на северо-восток, что «хронология и история прямого пути из Чернигова на север крайне не ясны и опираться на них, как на доказательство чего бы то ни было, совершенно невозможно». Вся эта теория переселения с юга на северо-восток действительно никем не обосновывалась исторически, конечно, потому, что наши источники не дают никаких данных для ее обоснования. А ее походные положениия, взятые из истории русского языка и былинной поэзиии, должны считаться упраздненными после трудов A. A. Шахматова и В. Ф. Миллера.
Соловьев С. М. История отношений между русскими князьями Рюрикова дома. М., 1847. С. 26.
Соловьев С. М. Об отношениях Новгорода к великим князьям. М., 1846. С. 17.
Соловьев С. М. История России. Кн. I. Стб. 494 (изд. «Общ. пользы»).
Соловьев С. М. Об отношениях Новгорода к великим князьям. С. 17.
Соловьев С. М. История отношений между русскими князьями Рюрикова дома. С. VI: «Отношения между великими князьями играют столь же важную роль, как и отношения великих князей к их удельным; след. название удельного периода и удельной системы и здесь также [как и по отношению к Киевской Руси] не верно, потому что не обнимает всех сторон княжеских отношений».
Соловьев С. М. Об отношениях Новгорода к великим князьям. С. 19–20.
Там же. С. 21.
Соловьев С. М. История отношений между русскими князьями Рюрикова дома. С. 331. Примеч. 3. Говорю «отождествляет», так как, по Соловьеву, всякий удел есть полная, отдельная собственность.
Соловьев С. М. История отношений между русскими князьями Рюрикова дома. С. 286. В. И. Сергеевич перенес именно это представление на съезды Киевской Руси (Сергеевич В. И. Древности Русского права. Т. II. С. 242).
Соловьев С. М. Об отношениях Новгорода к великим князьям. С. 21.
Соловьев С. М. История отношений между русскими князьями Рюрикова дома. С. 287 и 281.
Соловьев С. М. История России. Кн. I. Стб. 1343, 1116.
«Те же самые понятия о собственности, о преемстве от отца к сыну, о праве завещания, которые явились к Северо-Восточной Руси изнутри, развились из ее собственного организма, в Галиче были занесены извне, но привились и утвердились необходимо, вследствие обстоятельств исторических» (Соловьев С. М. История отношений между русскими князьями Рюрикова дома. С. 369).
Соловьев С. М. История России. Кн. I. Стб. 1341–1346.
Там же. Стб. 654–655 и 666 (полемика с Кавелиным и Сергеевичем).
Там же. Стб. 1311–1346.
Часть пятая.
В 1850 г. историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета предложил для соискания медалей такую тему: «На основании летописей и других исторических источников изложить причины постепенного возвышения государства Московского от начала его до установления единодержавия, с объяснением обстоятельств, содействовавших перевесу его над окрестными княжествами и с критическим разбором мнения Карамзина и других писателей по этому предмету». Удостоенная награды работа студента Вл. Вешнякова (О причинах возвышения Московского княжества. СПб., 1851) и посвящена решению вопроса «о причинах возвышения и перевеса над другими княжествами княжества Московского», выдвигая на первый план деятельность московских князей.
Кавелин К. Д. Собрание сочинений. Т. I.
Чичерин Б. Н. Опыты по истории русского права. М., 1858 (статьи «Еще о сельской общине» и «Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей»).
Сергеевич В. И. Древности Русского права. Изд. 3-е. Т. I. С. 20–70.
Там же. Т. II. С. 242.
Там же. Т. I. С. 40–41.
Там же. Т. II. С. 252.
Там же. Т. I. С. 29 и 69. Тот же мотив еще в тезисах 1867 г. «Влияние высших классов населения на общественные дела продолжает обнаруживаться при посредстве права свободного отъезда, благодаря которому вольные бояре, дети боярские и слуги группировались около того князя, который наиболее удовлетворял их желаниям. Московское государство есть создание вольных бояр и слуг».
Тарановский Ф. В. Отзыв о сочинении В. И. Сергеевича «Древности Русского права» (Юрьев, 1911. С. 21). Профессор Тарановский указывает, что Сергеевич не выяснил, как согласить уход князей из старых городов, где их стесняло участие бояр во власти, в новые города, явление, которому Сергеевич, вслед за Соловьевым, придал большое значение, с тем что «в столь новом центре, как Москва, князьям пришлось опять восчувствовать боярскую руку, которая обуздывала их семейно-патримониальные стремления и указывала им путь чисто государственной политики». Сам Ф. В. Тарановский полагает, что «эти причины могут быть выяснены и выясняются в порядке изучения хозяйственного развития и объединения волостей, вошедших затем в единую державу московских государей».
Сергеевич В. И. Древности Русского права. Т. I. С. 77.
Лекции и исследования по истории русского права. СПб., 1883. С. 43–60 («Деление истории русского права на периоды»),
Там же. Изд. 3-е. СПб., 1903. С. 130 и 144.
Сергеевич В. И. Древности русского права. Т. II. Кн. четвертая.
Сергеевич В. И. Древности. Т. I. С. 15; Он же. Лекции и исследования. Изд. 3-е. С. 102.
Сергеевич В. И. Древности. Т. I. С. 57–70.
Ср. «В. О. Ключевский; характеристики и воспоминания». М., 1912, изд. Научного слова, статьи М. М. Богословского («В. О. Ключевский как ученый»), М. К. Любавского («Соловьев и Ключевский»), Б. И. Сыромятникова («В. О. Ключевский и Б. Н. Чичерин»), П. Н. Милюкова («В. О. Ключевский»).
Ключевский В. О. Боярская дума. С. 87 (курсивы мои. – А. П.).
Курсив мой. – А. П.
Ключевский В. О. Курс русской истории. Т. I, лекция XX «Боярская дума». Гл. III–IV.
Четкие и яркие характеристики целых исторических периодов, построенные на сильно подчеркнутых антитезах, – одно из свойств художественного изложения в курсе В. О. Ключевского; оно привело к тому, что П. Н. Милюков назвал «драматизацией хода русской исторической эволюции». Но в нашей историографии эти характеристики – литературно-художественные – завоевали себе значение научных концепций, сильно влияя на понимание русской истории вообще и ряда отдельных ее явлений.
Ключевский В. О. Курс русской истории. Т. II, лекции XXI и XXII.
Милюков П. Н. Юридическая школа в русской историографии // Русская мысль. 1886. Кн. 6.
Градовский А. Д. Собрание сочинений. Т. I (статья «Государственный строй Древней Руси»).
Ключевский В. О. Курс русской истории. Лекции XVII и XVIII; Он же. Боярская дума. Гл. III и IV.
Соловьев С. М. История России. Кн. I. С. 494–495; Ключевский В. О. Боярская дума. Изд. 4-е. С. 91.
О построении города Константина (Кснятина, Коснятина) сообщает только Никоновская летопись (Полное собрание русских летописей (далее – ПСРЛ). Т. IX. С. 158) под 6641 (1133) г.: «Того же лета князь Юрьи Володимерич Манамашь заложи град на усть Нерли на Волзе и нарече имя ему Константин и церковь в нем созда». О Юрьеве-Польском под 6660 г. в общем перечне церковного строительства Юрия помянуто, что он и «град Юрьев заложи и церковь святого Георгия каменну» (ПСРЛ. Т. IV. С. 153; ср. Т. V. С. 160); о Дмитрове под 6664 (1157) г.: «Родися князю Юрию сын Дмитрей: бе бо тогда на реце на Яхроме и со княгинею, и заложи град во имя сына своего и нарече и Дмитров, а сына нарече Всеволодом» (ПСРЛ. Т. V С. 161; ср. Т. VIII. С. 60). О Москве – в Тверской летописи (ПСРЛ. Т. XV. С. 225) из 6664 г.: «Заложи град Москьву на устниже Неглинны, выше реки Аузы». Само по себе сооружение укреплений мало дает оснований для представлений о колонизационной деятельности князя. О Переяславле читаем прямое указание, что Юрий его «переведе от Клещина [озера], заложь велик, и церковь постави святого Спаса в Переяславли» (ПСРЛ. Т. IV С. 153).
Татищев. История Российская. Кн. III. Примеч. 458.
См. Татищев. Т. III. С. 139.
См. Там же. С. 76: «По многих так нещастливых предприятиях великий князь Юрий Владимирович Долгорукий, пришед в Суздаль и видя себя Руской земли совсем лишенна, от великого княжения отщетясь, основал престол в Белой Руси; Рязанских же и Муромских князей ко оному приобщил и крестным целованием утвердил. Потом зачал строить в области своей многие града Юрьев в поле, Переяславль у Клюшина озера, Владимир на Клязьме, Кострому, Ярославль и другия многия града, теми же имены, как в Руси суть, хотя тем утолить печаль свою, что лишился великого княжения Рускаго, и начал те града населять, созывая людей отвсюда, которым не малую ссуду давал, и в строениях и другими подаяниями помогал, в которые приходя множество Болгар, Мордвы, Венгров кроме Русских селились, и пределы яко многими тысячи людей наполняли». Эта вставка, обличающая самым содержанием свою независимость от летописных источников, отразилось на с. 139, которую привел Ключевский; ср. еще на с. 124 того же тома III слова «где тогда Андрей град на Каме строил». Всего этого (как и многого иного из тех «известий» Татищева, которые использованы С. М. Соловьевым) нет в той редакции второй части «Истории Российской» (соответствует II и III томам печатного издания), которую В. Н. Татищев было приготовил к печати, думая выпустить в свет раньше первой части. В этой первоначальной редакции татищевской «Истории» имеем «летописный свод», составленный на основании всех главных его источников (манускрипты: Кабинетной, Раскольничьей, Радзивилловский, Голицынской, Кириловской, Новгородской Иоаннов, Псковской, Новгородской Крекшина, Никоновской и Нижегородской); для дальнейшей переработки послужили, кроме Иоакима Новгородского, только Иосифовский список (ср. с. 63–64, том I) и какие-то источники, сообщенные Татищеву «от некоторых любопытных», о чем упомянуто в конце гл. VII тома I. Упомянутый список первоначальной редакции второй части «Истории» хранится в Имп. Академии наук под шифром: 17. 17. 11. Погодин приписывал Юрию Долгорукому «основание многих городов», но упоминал только Юрьев, Переяславль, Дмитров и, предположительно, Москву (Погодин. Исследования. Т. V. С. 308). Д. А. Корсаков указывает, что летопись называет только три города, построенных Юрием, – Кснятин или Константинов, Юрьев-Польский и Дмитров, но признает «справедливыми соображения Татищева» о том, что таких городов было, по всей вероятности, больше («Меря и Ростовское княжество», с. 77); К. Н. Бестужев-Рюмин выражается еще осторожнее: «Говорят, что он строил здесь города, и действительно, города, несомненно, княжеского построения (Дмитров в честь Всеволода-Дмитрия, здесь родившегося; Юрьев, в честь его самого), несомненно, им построены; но другие могли быть только укреплены им» (Бестужев-Рюмин. Русская история. Т. I. С. 188). Действительно, трудно критически определить цену этих известий: например, сравнение текстов ПСРЛ. Т. IV. С. 153 и Т. I. С. 160 может вызвать на предположение, что известие о переносе на новое место и расширения Переяславльского града – вставка позднейшей редакции; а сравнение текстов Т. V. С. 161 (о Дмитрове) и Т. XV. С. 225 (о Москве) – под одним и тем же годом может усилить те сомнения в известии о закладке Юрием московского города, о которых см.: Платонов С. Ф. Статьи по русской истории. Изд. 2-е. С. 78–79, так как подрывают уверенность, что эти известия позднейших летописных сводов восходят к старым источникам, а не составлены по устным преданиям и датированы произвольно.
См. Княжое право в Древней Руси. С. 41–42.
Шахматов A. A. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. С. 89–91.
Сергеевич В. И. Древности Русского права. Т. I. 16–20.
Лаврентьевская летопись. Изд. 3-е. С. 330 (1157 г.).
Весьма вероятно, что еще при Юрии Суздаль стал резиденцией не только князя, но и ростовского епископа; на значение Суздаля как епископской резиденции имеем определенное указание от лет, ближайших к кончине князя Юрия: в 1162 г. князь Андрей Боголюбский после разрыва с епископом Леоном возвратил его «но в Ростов, а в Суждали не да ему седети» (ПСРЛ. Т.П. С. 520).
В летописи Лаврентьевской – сплетение ростовских и владимирских записей, причем первые, вероятно примкнувшие к «Летописцу старому Ростовскому», на который ссылается епископ Симон в послании к Поликарпу (Киево-Печерский Патерик), проредактированы летописцем Владимирком. См. A. A. Шахматова о Лаврентьевской летописи (в «Разборе труда И. А. Тихомирова»: «Обозрение летописных сводов Руси северо-восточной». Отчет о XII присуждении наград гр. Уварова. 1899) и его же «Исследование Радзивилловской или Кенигсбергской летописи», при фотомеханическом издании этой летописи Общества любителей древней письменности).
Лаврентьевская летопись. С. 358 (1176 г.).
Мезинии люди – не знатные, не родовитые, «новая знать», получившая политическое влияние в 1170–1180 гг. (Примеч. ред.)
Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. IV. Примеч. 383.
Лаврентьевская летопись. С. 330 (1157 г.); Ипатьевская летопись. С. 490 (1158 г.: «сдумаете Ростовци и Суждальци и Володимерци вси… и посадиша и на отни столе Ростове и Суждали и Володимери»).
Ипатьевская летопись (ПСРЛ. Изд. 2-е. Т. II. С. 520–521): «Выгна Андрей епископа Леона ис Суждаля и братью свою потна Мьстислава и Василка и два Ростиславича сыновца своя, мужи отца своего передний; се же створи хотя самовластець быти всей Суждальской земли»; и ниже: «идоста Гюргевича Царюгороду Мьстислав и Василко с матерью и Всеволода молодого пояша с собою третьего брата». Ср. Воскресенская летопись (ПСРЛ. Т. VII. С. 76–77). Ипатьевская летопись ставит изгнание епископа Леона в связь с изгнанием братьев-князей и их сторонников – бояр; столкновение князя Андрея с епископом разыгралось на церковно-религиозных мотивах (Ипатьевская летопись. С. 520; ср. Лаврентьевская летопись. С. 331, под 1159 г.), что, конечно, не исключает политической подкладки конфликта. Момент был исключительной важности для Андрея Боголюбского. Закончив постройку во Владимире Успенского собора, князь Андрей стремится к церковно-политическому возвышению своего стольного города – учреждением в нем митрополии, и к церковно-религиозному прославлению своей земли канонизацией первых ростовских епископов Леонтия и Исаии, мощи коих были найдены при закладке новой соборной церкви в Ростове вместо сгоревшей в 1164 г. Неудача, постигшая эти начинания князя Андрея, не умаляет их характерного значения для всей его деятельности. См. Никоновская летопись (ПСРЛ. Т. IX. С. 220–231); Голубинский. История Русской церкви. Т. I. Ч. I. С. 330–331; Приселков М. Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси. С. 135–138.
Пресняков А. Е. Княжое право. С. 273 и 296–303, СПб., 1909.
Кондаков Н. П. О научных задачах истории древнерусского искусства // Памятники древней письменности. Вып. 132. 1899); Толстой И., Кондаков Н. Русские древности. Вып. VI.
Пресняков А. Е. Княжое право. С. 94–105.
Ср. Обзор известий о внешних отношениях Суздалыцины: Иконников B. C. Опыт русской историографии Т. II. Кн. 1. Гл. десятая.
Пресняков А. Е. Княжое право. С. 100.
ПСРЛ. Т. VII. С. 96; Лаврентьевская летопись. С. 391.
Лаврентьевская летопись. С. 415 (1212 г.), 416 (1213 г.) и 418 (1217 г.).
Пресняков А. Е. Княжое право. С. 43–45. Юрий и Константин действовали по соглашению с Ярославом Всеволодовичем.
Лаврентьевская летопись. С. 416 (1213 г.) и 420 (1218 г.).
Там же. С. 429 (1229 г.).
Новгородцы «послаша к великому князю Юрью, глаголюще: „аще не хощеши у нас держати сын свой, то вдай нам брата своего“, и вдасть им брата своего князя Ярослава» (ПСРЛ. Т. VIII. С. 129, под 1222 г.).
Характерны упреки псковичей Ярославу в 1228 г.: «Приидоша полка к Ярославу из Переславля в Новгород, хотяще ити на Ригу. Псковичи же, то сведавше, послаша к Ярославу глаголюще: тебе, княже, кланяемся, но ходи к нам, мы с рижаны мир взяли, а на путь с вами не идем; ходили есте к Колываню и сребро взясте, а правды не учинисте, такоже и в Кеси, а сами отидоша в Новгород, толке раздраживше, и зато нашу братью немцы изошла, а иных в полон свели, аще тако сдумали есте, то и мы противу вас со святою Богородицею» (ПСРЛ. Т. IV. С. 178; Псковская летопись, под 6736 г.).
1226, 1228, 1232 гг. (Лаврентьевская летопись. С. 426, 428–429, 437).
Юрий посылал туда княжить племянника Всеволода Константиновича (1227), брата Святослава (1228).
В 1226 г. Юрий вмешался в усобицу шурина своего с князем Олегом Курским, ходил ему в помощь с племянниками – Константиновичами – и «створи мир межи ими» при содействии митрополита Кирилла (Лаврентьевская летопись. С. 436).
Ср. Goetz E. K. Der Titel Grossfürst in den aeltesten russischen Chroniken // Zeitschrift für Osteuropäische Geschichte. T. I. Кн. 1 и 2).
Лаврентьевская летопись. С. 400–401. Вероятно, братья провожали Константина часть пути (до реки Шедакши?), а их «послы» и далее?
Там же. С. 402.
По предположительному мнению A. B. Экземплярского, это были: Кснятин, Углич, Молога, Ярославль и Белоозеро (Великие удельные князья Северной Руси. Т.П. С. 66. Примеч. 215).
Лаврентьевская летопись. С. 412.
ПСРЛ. Т. VII. С. 117; и кратко в Типографской, изд. 1784 г. С. 3.
Этот текст (ПСРЛ. Т. X. С. 63) осторожно ставит альтернативу: либо Владимир к Ростову, либо Ростов к Владимиру; так же осторожно выражается С. М. Соловьев (История России. Кн. I. С. 580): Константину «непременно хотелось получить и Ростов и Владимир». В. И. Сергеевич ловит книжника-летописца на слове «к Ростову» и видит мотив Константина в стремлении вернуть Ростову его прежнее преобладание над Владимиром; то же понимание этого выражения и в Никоновской летописи. Однако оно может и не иметь такого глубокого смысла, а могло быть подсказано просто тем, что в Ростове Константин и до того княжил, а также стилистическим влиянием фразы «и инех 5 городов да ему к Ростову». Вопрос о том, какому из двух городов быть резиденцией князя, мог, однако, и даже должен был, казалось бы, возникнуть в связи, если не с политическим «старейшинством» Ростова (Сергеевич) или «старинными притязаниями ростовцев» (Соловьев), то с церковно-административным значением Ростова. Соединить стольное значение Владимира с утверждением в нем центра церковного управления было мыслью князя Андрея Боголюбского. Весьма вероятно, что фактически митрополиты Ростовско-Суздальские часто пребывали во Владимире, где жил великий князь. Что эти вопросы поднялись с новой силой во время раздоров между Всеволодовичами, видно из того, что в 1214 г. «Иоан, епископ Суздальский, отписася епископьи всея земля Ростовьскыя», и тогда князь Константин провел поставление на Ростовскую епископию своего духовника игумена Пахомия, а князь Юрий – поставление игумена Симона – «епископом Суждалю и Володимеру» (Лаврент. лет. С. 416). Однако в 1217 г., когда Константин добился старейшинства над Юрием, он садится «в Володимере на столе», сохраняя за собой и Ростов; Юрий перешел в Суздаль.
Летописец Переяславля Суздальского (изд. князем М. А. Оболенским во Временнике Московского общества истории и древностей российских. Кн. IX и отд. М., 1851. С. 110) сообщает о «ряде» Всеволода детям: «Тогда же в животе своем розда волости детем своим – большему Костянтину Ростов, а потом Гюргю Володимер, а Ярославу Переяславль, Володимиру Гюргев, а меньшею, Святослава и Иоанна, вда Гюргю на руце река: ты им буди в отца место, а имей я, яко же и аз имех я». С перестановкой в этом тексте Ростова и Владимира (Константину – Владимир, Юрию – Ростов) запись, по-видимому, точно передавала бы первоначальный «ряд» Всеволода, но текст изменен применительно к позднейшим отношениям – в момент смерти Всеволода. На это указывает подчеркнутое старшинство Константина и поручение Юрию только младших, еще малолетних, Святослава и Ивана Всеволодовичей.
ПСРЛ. Т. VII. С. 117.
Новгородская летопись по харатейному списку. Изд. 1888 г. С. 437.
Лаврентьевская летопись. С. 353.
Там же. С. 360.
«А сама князя молода бяста, слушая боляр, а боляре учахуть я на многое именье» (Там же. С. 355).
«А боляре князю тою держахуся крепко» (Там же. С. 356).
Там же. С. 361–362.
Там же. С. 415.
Всеволод предлагал Мстиславу Ростиславичу помириться на том, что уступал ему Ростов, куда того привела «старейшая дружина», а себе (с братом) сохранял Владимир; «а Суздаль – буди нам обче, да кого восхотят, тот им буди князь» (Там же. С. 361).
См. выше.
Словом «дворяне» книжник XVI в., вероятно, передал слова «и всю дружину» или «гридьбу и пасынки». Слово «купци» имеет часто в старых летописных текстах широкое значение – горожане (ср. формулу новгородских договорных грамот: «кто купец тот в сто, а кто смерд а тот потягнет в свой погост»; «ни смерда, ни купцины» значит: никого из населения земли).
Так понял это известие и составитель Никоновской летописи, пересказав его по-своему: «Князь велики Всеволод Юрьевич созва вся бояре свои и начя смышляти о сыне своем Констянтине, и много о сем словес быша, и но може како уставити о нем; таже посла по отца своего Ивана епископа и много советовавше о сем, но убо князь велики Всеволод восхоте дати Володимер другому сыну своему князю Юрью. И тако посла по сына своего по князя Юрья и даде ему град Владимер со всеми бояры и со всеми людьми и всех укрепи к нему крестным целованием и даде ему и вся дети своя, а его братью» (ПСРЛ. Т. X. С. 64). Ср. Княжое право. С. 149–152.
Ср. для Киевской Руси: приглашение Святополком Изяславичем и Владимиром Мономахом Олега Святославича приехать в Киев: «Да поряд положим о Русьстей земли пред епископы и пред игумены и пред мужи отец наших и пред людьми градскыми» (Лаврентьевская летопись. С. 222) или рассказ о передаче Всеволодом Ольговичем киевского стола брату Игорю (Ипатьевская летопись. ПСРЛ. Т. II. С. 320).
Слова в кавычках – Ключевский В. О. Курс русской истории. Т. I. С. 410.
Там же. С. 414.
При суммарной характеристике «внутреннего состояния русского общества от кончины князя Мстислава Мстиславича Торопецкого до кончины великого князя Василия Васильевича Темного» (Соловьев С. М. История России. Т. IV. Гл. 3) С. М. Соловьев пришел к иному заключению о судьбах поволжской торговли в татарскую эпоху: «После утверждения татарского господства, ханы и баскаки их для собственной выгоды должны были благоприятствовать торговле русской… притом же, по прошествии первого двадцатипятилетия, тяжесть ига начинает уменьшаться, и после видим значительное развитие восточной торговли и волжского судоходства; даже с достоверностью можно положить, что утверждение татарского владычества в Средней Азии, также в низовьях Дона и вступление России в число зависящих от Орды владений – очень много способствовало развитию восточной торговли» (История России. Кн. I. С. 1234). Однако временем «самым благоприятным для восточной торговли» С. М. Соловьев признал «время от Калиты до Дмитрия Донского» и приводит пример, указывающий на торговую значительность Нижнего Новгорода. Некоторый подъем русской восточной торговли (как и начало возрождения колонизационного движения на восток и русской боевой силы на восточной окраине Великороссии) связан – ко второй четверти XIV века – с образованием Нижегородского великого княжества (тот же пример – характерен для недолговечной его самостоятельности). Но подъем этот – вне связи с татарским покровительством торговле, и едва ли есть у нас основание говорить о столь последовательной экономической политике ордынских властей.
Ф. Ф. Горностаев («Очерк древнего зодчества Москвы» – в «Путеводителе по Москве», изд. Московским архитектурным обществом) отмечает, что «за это время перерыва» известны лишь постройки – Святого Спаса в Даниловом монастыре под Москвой (в 1272 г.) и Святого Спаса в Твери (в 1280–1290 гг.).
Особняком стоит известие: «Приехаша численици, исщетоша всю землю Суждальскую и Рязаньскую и Муромьску, и ставиша десятники и сотники и тысяицники и темники». Об этой организации больше нет сведений (Лаврентьевская летопись. С. 451; ПСРЛ. Т. VII. С. 161).
ПСРЛ. Т. VII. С. 140 и 152.
Лаврентьевская летопись. С. 447. Быть может, лучше чтение: «рассудив им комуждо свою отчину», как например, в Рогожском летописце (ПСРЛ. Изд. 2-е. Т. XV С. 31).
Конец Ярослава связан с глухим известием о каком-то доносе на него: «Обажен бо бысть царю Федором Яруновичем» (ПСРЛ. Т. VII. С. 156). С. М. Соловьев (Кн. I. С. 832–833) приводит рассказ Плано Карпини о том, что Ярослав был отравлен ханшей, и ставит его в связь с доносом Федора Яруновича, объясняя смерть Ярослава «наговором родичей, следствием родовых княжеских усобиц». В «Истории отношений между русскими князьями Рюрикова дома» (с. 262–263) Соловьев подозревал интригу ростовских Константиновичей. Но мы ничего не знаем о какой-либо вражде с ними Ярослава. Больше было бы поводов (хотя тоже недостаточно для определенного заключения) сопоставить эту темную историю с враждой Ярославичей против дяди Святослава и с тем, что, судя по нашим летописям, донос Яруновича совпал с первым приездом в Орду Святослава, когда князья все вместе предстали пред ханом. Ср. ниже – о неопределенности известий относительно владений Святослава.
Лаврентьевская летопись. С. 420. При великом князе Юрии Всеволодовиче Василько и Всеволод сидят на своих вотчинных столах послушными подручниками дяди – великого князя, участниками его походов; о временном раздоре в 1229 г. упоминалось выше.
Судя по известию, как в 1229 г. Ярослав Всеволодович «отлучи от Гюргя Константиновича три – Василька, Всеволода, Володимера», Владимир Константинович (15-летний) считается участником политических выступлений; вероятно, что он тогда же занял углицкий стол по «ряду» с братьей; может быть, согласно предуказанию отца, о котором говорят некоторые родословные (ср. Экземплярский. Великие и удельные князья Северной Руси. Т.П. С. 15 и 125).
Так в 1229 г. (см. выше); так в 1230 г. «благовернии князи Василько и Всеволод и Володимер послаша к отцю своему Гюргю и к епископу Митрофану но Кирила, игумена и архимандрита манастыря святые Богородица Рожества, дабы и пустил на епископство к Ростову» (Лаврентьевская летопись. С. 431).
Книжник-составитель Никоновской летописи так истолковал это выражение: Батый, «розслушав их о сем и разсудив, даде им вотчину их» (ПСРЛ. Т. X. С. 129).
ПСРЛ. Т. IV. С. 34. Текст так наз. «Летописи по Академическому списку» (изд. при Лаврентьевской летописи. С. 495): «отда Ростов, Суздаль брату Святославу» явно испорчен из: «отда Ярослав, Суздаль брату Святославу».
О нем крайне скудны упоминания. Владимир умер в 1249 г. во Владимире, «везоша его в его отчину на Углече поле и положиша и в церкви Святого Спаса» (ПСРЛ. Т. VII. С. 159). «На Угличи» умер сын его Андрей в 1261 г. (Там же. С. 162), а в 1285 г. умер «Роман Володимеричь Углечский» (Там же. С. 178). Об этих князьях ничего, кроме дат их смерти, не знаем.
ПСРЛ. Т. VII. С. 118.
Лаврентьевская летопись. С. 444; ПСРЛ. Т. VII. С. 144; возможно, что Иван и раньше княжил в Стародубе, что так представлял себе дело автор данной записи в Лаврентьевской летописи: «отда Ярослав Ивану Стародуб» вместо обычного «дасть», как выражаются (поправляют?) позднейшие тексты (например Воскресенская летопись).
Столь необычное выражение Лаврентьевской летописи (с. 447) как бы передает по своему татарскую фразеологию?
Быть может, в глухих указаниях летописной традиции о причинах гибели Ярослава Всеволодовича можно усмотреть намек на эту опасность. Но в истории Александра Невского увидим и другую сторону тех же русско-татарских отношений: политика ханов с ранних времен вступает на путь попыток утвердить ордынское владычество над русским улусом усилением великокняжеской власти в руках единого представителя Руси перед ханом Золотой Орды.
В 1206 г., когда Ярославу пришлось уйти из Переяславля южного, Всеволод «посадил» его в Переяславле-Залесском (Лаврентьевская летопись. С. 406); он участвует в отцовских походах во главе переяславцев (Там же. С. 410).
Там же. С. 110.
B. Экземплярский отмечает ту же особенность и для XII в.: «Нельзя не заметить, что Переяславль, по образовании великого княжества Владимирского, был как бы необходимой принадлежностью последнего: великие князья сажали в нем или сыновей своих или самых близких родичей», а по временам Переяславль примыкал «к личным владениям великого князя» (Указ. соч. Т.П. С. 4).
B. Экземплярский полагает, что Святослав владел Суздалем до самой смерти, то есть до 1252 г.; считает, что Суздаль по смерти Святослава присоединен к великому княжению, как «выморчный удел», хотя тут же сообщает о переходе Юрьева-Польского к Святославичу Дмитрию (Т.П. С. 257–258); говорит и о какой-то «принадлежности» Юрьева к Суздалю (С. 23. Примеч. 57).
Ср. Княжое право. С. 80–81; ср. о Всеволоде Ольгович (Там же. С. 89–91).
Представляется вероятным видеть тут черту ханской политики, искавшей способа утвердить за собой господство и над Южной и Западной Русью; однако форма могла быть подсказана только русскими людьми, но, конечно, не Александром Ярославичем.
Лаврентьевская летопись. С. 448.
Александр при дальнейших событиях – в Новгороде, а татарское нападение в 1252 г. настигает Андрея у Переяславля, и тут, в Переяславле, захватили и убили жену князя Ярослава Ярославича и его воеводу Жидислава, а детей его захватили в плен; по-видимому, князь Ярослав примкнул к планам брата Андрея (Лаврентьевская летопись. С. 449–450; ПСРЛ. Т. VII. С. 60). Ср. замечания С. М. Соловьева (Кн. I. С. 839).
Лаврентьевская летопись. С. 449. Никоновская летопись, а за ней историки XVIII и XIX вв. приняли сопоставление этих известий за основание приписать самое нападение татар на Андрея – проискам Александра. Однако поход Неврюя лишь часть предпринятых татарами операций: в 1253 г. Куремса начинает наступление на Даниила Галицкого, законченное затем Бурундаем. Татары в этот момент опасности для их владычества на Руси отнюдь не орудие княжеского соперничества.
Лаврентьевская летопись не говорит о битве, позднейшие своды смягчают впечатление обидной беспомощности, вводя в рассказ «сечу велику» (ПСРЛ. Т. VII. С. 159).
Лаврентьевская летопись. С. 450. Сама терминология этого известия вызывает на сопоставление отъезда Ярослава с бегством Андрея.
Там же. С. 450–451. Полнее ПСРЛ. Т. VII. С. 160–161.
Неясно, кто эти советники князя Василия. Новгородская I дает такой текст: «Князь Александр выгна сына своего из Плескова и посла в Низ, а Александра и дружину его казни: овому носа урезаша, а иному очи выимаша, кто Василья на зло повел» (С. 278; то же Воскресенская летопись – ПСРЛ. Т. VII. С. 161); Никоновская летопись (т. X, с. 142) выпускает непонятного «Александра», и потому «дружина» стала в ее тексте дружиной князя Василия. Не новгородцы ли этот Александр и его дружина? Указатель «Новгородская летопись по синодальному харатейному списку» превратил этого Александра в «начальника дружины князя Василия Александровича»!
Полный горечи «менших», рассказ с жалобой на бояр, что при установлении дани они «творяху себе легко, а меншам бе зло» (ПСРЛ. Т. VII. С. 162). Хронология этих известий сильно спутана и несогласованна в разных летописных компиляциях.
Разногласия эти глубоко захватили влиятельные общественные группы: князь Андрей Ярославич «здума со своими бояры», что лучше покинуть княжение и родину, чем служить ханам; Ярослав бежал из «отчины» – «с боярами своими»; в Новгороде борются две партии: одна склоняет новгородцев к покорности требованиям хана и великого князя Александра, другая – наводит князя Василия Александровича на «зло» сопротивления политике великого князя-отца.
Крайняя скудость наших сведений о русско-татарских отношениях XIII и начала XIV в. (едва ли случайная, так как замалчивание или, по крайней мере, смягчение фактов, тягостных или противоречащих воззрениям и тенденциям книжника-летописателя, – характерная особенность наших летописных сводов) не дает возможности учесть результаты татарской политики Александра Невского. Быть может, ими объясняется отсутствие иных, кроме одного, приведенного выше, следов татарских десятников, сотников, тысяцких и темников? Вопрос о времени, когда сбор дани и выплата татарского «выхода» ордынским властям перешли в руки князей, неразрешим с достаточной определенностью. Не знаем, в чем состояла «ослаба от насилья татарскаго» по смерти хана Берке (ум. в 1266 г.), отмеченная в летописных записях (ПСРЛ. Т. X. С. 145). С. М. Соловьев отметил, что после 1269 г. (когда упомянут Амраган, великий баскак Владимирский) нет больше помина о баскаках; что после переписи 1275 г. – «не упоминается больше о перечислении – ясный знак, что ханы, по разным причинам, начали оказывать доверенность князьям и что последние взяли на себя доставку дани в Орду», что князь Андрей Александрович обвинял перед ханом брата, великого князя Дмитрия, в уклонении от уплаты дани. Соловьев говорит об «удалении баскаков, численников и сборщиков дани» без возможности датировать и различить моменты этого освобождения Руси от постоянного и непосредственного воздействия ордынских властей. Однако terminus post quem для этого процесса – время Александра Невского. Надо признать, что активная роль княжеской власти в удовлетворении татарских требований и постепенное вытеснение прямых агентов власти хана с Руси начались с его времени (см. Соловьев С. М. История России. Кн. I. С. 1158). Русская письменность сохранила память об Александре Невском как о «хранителе и заступнике» Русской земли (Мансикка В. Й. Житие Александра Невского. С. 101).
Новгородская I летопись. С. 274, 277 и 281; ПСРЛ. Т. V. С. 190; Т. VII. С. 163.
Никоновская летопись разделяет Ростовское и Белозерское княжение с 1238 г., переделав запись своего источника: «А в Ростове седоста Васильковичи Борис да Глеб на княжение» (см. ПСРЛ. Т. IV. С. 34) в такую формулу: «А князь Борис Василькович сяде в Ростове, внук Констаньтинов, правнук Всеволож, праправнук Юрья Долгорукаго, препраправнук Владимера Маномаха, пращур Всеволож, прапращур Ярославль, препрапращур великого Владимера, а брат его князь Глеб Василькович сяде на Беле езере» (ПСРЛ. Т. X. С. 113). Книжник, ее составитель, не согласовал этого с сохраненным и в его труде известием 1251 г.: «Князь Глеб Василькович [внук Константинов, правнук Всеволож, преправнук Юрья Долгорукого] иде на Белоозеро, в свою отчину» (Там же. С. 138; ср. Лаврентьевская летопись. С. 449; Т. VII. С. 159). A. B. Экземплярский полагает, что Белозерский «удел мог существовать даже ранее 1251 г., хотя Глеб и жил пока в Ростове» (Указ. соч. Т.П. С. 155, примеч. 455); понимать это надо так, что, возможно, предназначение князю Глебу Белозерского княжения – по «ряду» отца, если он успел его сделать, или по «уряженью» князей – родичей с великим князем относительно малолетних ростовских князей, когда они «посажены» на Ростовское княжение.
Лаврентьевская летопись. С. 451. Перед тем Глеб ездил в Монголию к великому хану. В 1276 г. братья ходили в Орду с другими князьями по зову хана Менгу-Темура в поход против Ясов. Борис умер в Орде перед походом, а Глеб вернулся на Ростовское княжение.
Лаврентьевская летопись. С. 451: в 1256 г. «князь Борис поеха в Татары, а Олександр князь послал дары; Борис же быв у Улавчия, дары дав и приеха в свою отчину с честью». Никоновская поняла по-своему: «Князь же Борис Василькович Ростовский иде в Татары со многими дары; также и Александр Ярославич посла послы своя в Татары со многими дары» (ПСРЛ. Т. X. С. 140–141).
Лаврентьевская летопись. С. 452. Возможно, что великий князь Александр нашел опору своей политики в духовенстве. Митрополит Кирилл, ставленник Даниила Галицкого, был, по-видимому, посредником в сношениях своего князя с Андреем Ярославичем, но затем остается в течение ряда лет на севере. В решительный момент – 1251 г. – оба Кирилла, митрополит и епископ Ростовский, ездили к Александру в Новгород, а затем митрополит встречает Александра «со кресты у Золотых ворот» во Владимире, когда тот вернулся из Орды ханским ставленником на великое княжение, и участвует в обряде посажения. Упоминается он во Владимире и в 1255 г., а в 1256 г. сопровождает Александра в Новгород (ПСРЛ. Т. VII. Т. 161; впрочем, известие это весьма сомнительно и не подтверждается другими летописями). Предположение Голубинского, что митрополит Кирилл, быть может, «после 1252-го и 1256 гг. не уходил из Северной Руси и провел в ней сподряд все время с 1250-го по 1263 г.» (История Русской церкви. Т.П. С. 57), – вероятно, тем более что в 1261 г. по его благословению решено дело об управлении Ростовской епархией, в 1262 г. состоялось поставление нового ростовского епископа Игнатия, а в 1263 г. митрополит Кирилл совершает обряд погребения тела великого князя Александра. Е. Е. Голубинский указывает и на то, что митрополит Кирилл только в 1274 г. поставил нового епископа во Владимир на место убитого татарами в 1228 г. Митрофана и склонен приписать Кириллу мысль если не о перенесении во Владимир митрополии, то об оставлении Владимирской епархии за митрополитами. На севере должно было состояться поставление епископа Митрофана на новую Саранскую епархию в 1261 г. – быть может, также момент в татарской политике великого князя Александра.
Так, например, в деле назначения архимандрита Игнатия в помощь престарелому епископу Кириллу (Лаврентьевская летопись. С. 452); по кончине епископа Игнатий стал его преемником.
Экземплярский А. В. Указ. соч. Т. II. С. 73–75. В Никоновской летописи (ПСРЛ. Т. X. С. 153–154) находим любопытную справку по поводу неожиданного появления под 1277 г. ярославского князя Федора Ярославича: «Подобает же о сем ведати како сей глаголется князь Федор Ростиславич Ярославский». Перед нами, очевидно, не воспроизведение какого-либо источника, а сводка сведений и соображений книжника-летописца, источники коих нам неизвестны и не поддаются проверке. Приемлемыми их можно считать только потому, что ничто в других источниках им не противоречит, а они пополняют пробел в истории Ярославского княжества. Предположительно можно источником этой «справки» считать данные о родословии ярославских князей, собранные в пору составления Никоновской летописи для Государева Родословца. Эта «справка» была, впрочем, известна и составителям Воскресенской летописи, которая дает краткую выписку (т. VII, с. 173) из ее редакции, еще не стилизованной в манере Никоновской летописи.
Этот брак, видимо, связан с западнорусскими отношениями ростовских князей. Василько Константинович был женат на дочери черниговского князя Михаила Всеволодовича; Всеволод Константинович женился в 1227 г. на дочери Олега Святославова, по-видимому князя Курского (ПСРЛ. Т. VII. С. 134; Т. X. С. 94; на с. 157 Никоновская летопись сообщает ее имя – Марина); Всеволодова княгиня надолго пережила мужа (скончалась, по Никоновской летописи, в 1279 г.) и могла играть роль в этом деле. Обручение малолетней четы (Марии было, по весьма вероятному расчету Экземплярского, года четыре, так как ее отец умер 20 лет, едва ли более, от роду; Федор Ростиславич до 1276 г. не выступает в летописных известиях, что дает некоторое основание считать его весьма юным; умер он в 1299 г.) фактически имело, а могло иметь и в намерениях старших князей, политическое значение, быть может, в связи с замыслами князя Андрея Ярославича, который искал объединения русских сил против татар. Вокняжение в Ярославле можайского отчича приводило Можайск в связь с великим княжением Владимирским, а с 1279 или 1280 г. Федор, хоть ненадолго, владел и Смоленском, оставаясь, однако, деятельным участником владимиро-суздальской политической жизни. Связи Федора Ростиславича с обеими половинами Руси закреплены и замужеством его дочерей: одну он выдал за галицкого князя (Давида Константиновича), а другую – за белозерского (Михаила Глебовича).
Долгая пассивность князя Федора Ярославича объясняется не только его юностью, но и для дальнейших лет тягостным семейным положением. Его житие, какое составил инок Антоний по поручению великого князя Ивана III и митрополита Филиппа, использовало, по всей видимости, семейные предания ярославских князей; по его рассказу, князь Федор был надолго задержан в Орде, а по смерти жены не мог вернуться в Ярославль, отвергнутый тещей и боярами, которые стали править именем его сына Михаила. Князь Федор вернулся в Орду, где пробыл несколько лет; тут он женился на ханской дочери (во крещении Анне), тут родились два его сына (Давид и Константин); только по смерти сына Михаила (попытка Экземплярского установить дату этой смерти дает 1289 или 1290 г. – т. II, с. 79–80) Федор занял стол ярославского княжения с татарскою помощью. См. житие в «Великих Минеях Четиих» под 19 сентября и в Степенной книге (ПСРЛ. Т. XXI. Ч. 1. С. 307).
Летописи отметили только даты кончины Андрея (1261) и Романа (1283 или 1285) Владимировичей (Лаврентьевская летопись. С. 452 и 458; ПСРЛ. Т. VII. С. 162 и 178).
Лаврентьевская летопись. С. 448.
Воскресенская летопись (ПСРЛ. Т. VII. С. 160) замечает при сообщении о бегстве Андрея в 1252 г. из Русской земли, что он, пробыв несколько времени в Швеции, «прииде в свою отчину»; под 1256 г. находим в Лаврентьевской летописи (с. 451) странную запись: «поехаша князи на Городец да в Новгород», и тогда же великий князь Александр послал Бориса Ростовского ублаготворять ордынца Улавчия дарами; и то же повторяет Никоновская летопись, без комментария, но два ее списка дают чтение «князь» (сохраняя, однако, «поехаша», т. X, с. 140). С 1257 г. князь Андрей появляется в ряду русских князей, едет в Орду с великим князем Александром и другими. Никоновская летопись впредь зовет его Суздальским и, по-видимому, права в своем заключении, хотя сама же спутала генеалогию суздальских князей (быть может, следуя родословной передержке князей Шуйских; весь спор об их происхождении от Андрея Ярославича или от Андрея Александровича, сына Невского, считаю разрешенным возражениями A. B. Экземплярского против С. М. Соловьева, см. Великие и удельные князья Северной Руси. Т.П. С. 388); поводом к этой путанице послужили судьбы Суздаля, Городца и Нижнего после смерти Андрея Ярославича. По-видимому, запись под 1256 г. надо действительно понять как известие о приезде Андрея на Городец и Нижний, что Воскресенская летопись и называет его возвращением «в свою отчину» (так понял и В. Н. Татищев: т. IV, с. 27). О кончине его и погребении Воскресенская летопись обобщает: «Преставися князь Андрей Ярославич суждальский, положен бысть в Суждали» (1263; т. VII, с. 164). Родословные материалы Никоновской летописи определенно указывали на происхождение суздальских князей от Андрея Ярославича (см. ПСРЛ. Т. X. С. 144), но под 1365 она дает иную, противоречащую этим материалам, генеалогическую справку (Т. XI. С. 4), руководясь ею и в других «поправках» (например, Т. X. С. 176). Предположение A. B. Экземплярского (Указ. соч. Т. II. С. 387), что князь Андрей Ярославич получил Суздаль вместе с Городцом и Нижним в 1247 г. от дяди Святослава Всеволодовича (стало быть, по «ряду» отца), не вяжется с позднейшими судьбами этих владений, как их сам Экземплярский излагает; не согласованы и указания о том, что произошло по смерти Андрея Ярославича. Причина всей этой путаницы, кроме редакционной работы книжника – составителя Никоновской летописи, не сумевшего преодолеть противоречия своих генеалогических материалов, также в необоснованном представлении, будто исконна связь Городца и Нижнего с Суздалем, как «пригородов» с главным, старейшим городом.\\\У Татищева находим (т. IV, с. 27) любопытное замечание, что Александр Невский, по возвращении Андрея Ярославича «из Немец», «хотяше ему Суздаль дати, но не смеяше Царя».
ПСРЛ. Т. VII. С. 163.
Там же. С. 174.