Всем нам в детстве приходилось замирать от страха и восторга, читая или слушая истории о разной-всякой таинственной бесовщине. Да что там детство: так называемый хоррор в литературе не был бы столь популярен, если б мы, став взрослыми, потеряли жгучий природный интерес к потусторонним явлениям, к странным и пугающим историям, которые – «чесслово!» – произошли с моим собственным дядькой, моей бабушкой или нашим соседом.
Видимо, в человеческой душе прочно сидит то пугающе-восторженное чувство перед непознаваемыми, а может, и атавистическими ужасами: не то перед высшей силой, не то перед ратью силы нечистой.
Подобные переживания как-то рассвобождают внутреннюю пружину в душе взрослого, образованного и рационального человека, позволяя хоть на короткое время вернуться в захватывающий мир детского воображения.
Проблема только в том, что у ценителей хорошей прозы литературное качество произведений данного жанра оставляет обычно сомнительное, мягко говоря, впечатление.
Тем неожиданней встретиться с отлично написанной книгой, буквально кишащей бесовщиной: демоны, бесы, чертенята на посылках и прочая нечисть колготится, замышляет зло и вытворяет такое – на страницах этого романа, – что холодеют пальцы и волосы дыбом встают!
Я говорю о романе Якова Шехтера «Он уже идет».
Он густо населен; порою кажется, что перенаселен, и можно было бы запутаться в толпе персонажей, если б каждый из них не был сработан на славу – по личной колодке, по авторскому ранжиру: каждый ярок, убедителен, имеет свою, тщательно выписанную внешность и скрупулезно прописанную судьбу; каждый наделен своими страхами и надеждами, достоинствами или пороками, которые и приводят в книге к разным удивительным перипетиям.
А истории героев действительно поражают! Выверты и извивы дорожек, по которым бежит повествование, порою ставят в тупик, ужасают, изумляют: как же это можно было выдумать?! Тут Яков Шехтер – чемпион; он бьет все рекорды в сюжетосложении. Ибо каждая история тоже сшита по собственному лекалу, весьма прихотливому; весьма неожиданному; весьма поучительному.
Изобретательна конструкция этого романа: в сущности, каждый его персонаж, каждый житель Курува – еврейского городка в Галиции – на период одной из следующих глав становится главным ее героем. То реб Гейче, хозяин винокурни, выплывает перед нами со всем грузом судьбы, намерений, потаенных мыслей и истовых молитв; то Гирш, его управляющий; то водовоз Тевье, то очередной ешиве-бохер или томная еврейская красавица не без червоточинки в душе… Отличный инженерный ход, позволяющий автору приблизить к читателю каждый образ и заставить поверить в его «жизненную подлинность». Точно так мы снимаем с полки магазина, берем в руки, и приближаем к глазам, и рассматриваем какую-нибудь понравившуюся фарфоровую фигурку. Только, рассматривая фигурки, мы ни на минуту не забываем, что это – фарфор. Читая же роман Шехтера, мы забываем о собственной вещественности, погружаясь в мир литературных героев с поистине всепоглощающей страстью.
Польские паны, судьи и приставы, управляющие имением, шинкари, раввины и ксендзы, еврейские бедняки и еврейские богачи – бурлят и поучают, учатся и молятся, судят, обманывают, хитрят и благотворительствуют…Они трогают до слез, заставляя сочувствовать их горестям и удачам. И в этой круговерти, казалось бы, вполне достаточной для полноценного мира хорошей литературы, выскакивают – поистине как черти из табакерки! – сущности потустороннего мира: демоны, бесы, ведьмы – заваривая очередную кашу очередного сюжета очередной захватывающей истории, которую ты начинаешь читать и уже не можешь оставить до самого финала, ибо истории эти – все про нас: про человеческую суть и душу, про наши мечты и надежды, достоинства и пороки. Ибо даже демоны здесь отнюдь не бесплотны и, когда приобретают человеческий облик, поразительно телесны и убедительны – своими рыжими бородами и пейсами, отлично сшитыми сюртуками и сапогами, черными горящими глазами… – как, например, демон Самаэль или оборотистая и зловещая демоница Лейка.
Это убедительность таланта. Убедительность мастерства.
Прозу Якова Шехтера многие сравнивают с прозой Ицхака Башевиса Зингера. Мне кажется, этот вывод ошибочен и бездумно основан на еврейской сюжетной закваске. Я, читая этот красочный, пестрый, бурлящий историями и тесный от персонажей роман, то и дело вспоминала «чертовщину» Гоголя, его захватывающую, леденящую карусель страха и вдохновения.
Вещественная, прошитая деталями и приметами времени (конец XIX века), насыщенная летними и зимними, рассветными, лунными и сумеречными пейзажами Галиции (прекрасно, кстати, написанными), – проза Шехтера настолько завораживает и затягивает в свой мир, что, закрывая последнюю прочитанную главу, ты ощущаешь себя… проснувшимся. А точнее, реально побывавшим в том времени: со всеми его садами-поместьями, бочками вина и водки, с деревянными столами в шинке, со скрипучими телегами, терпеливыми лошадками, сочными душистыми яблоками; с речкой, до середины которой выстроен водовозом Тевье деревянный помост, чтобы таскать людям только чистую, вкусную, прозрачную, без листиков и прочего сора воду… Чистую, как проза Якова Шехтера.
Это огромный волшебный мир настоящей ма́стерской литературы, который полнится мыслями и чувствами даже после того, как закрыта последняя страница. Мы же, читатели, какое-то время продолжаем существовать там, внутри, под обложкой, в оживленной и одухотворенной толпе героев, и долго не можем с ними расстаться. Мы противимся расставанию; мы и сами готовы стать героями следующей книги.
Именно это всегда отличает настоящую прозу от любого суррогата.
Именно это заставляет читателей искать новых встреч с новыми героями, с новыми книгами автора.
Именно это обеспечивает стойкий и благодарный интерес и любовь читателей к книгам Якова Шехтера.