Пустынные отсеки исследовательского крейсера «Эгир» были заполнены только басовитыми резкими тревожными звуками.
Ёлки-палки!
Да это не звуки, а баззер боевой тревоги! Едва я это осознал и разлепил глаза, вбитые в подкорку рефлексы заставили меня заорать:
– Кто старший по званию? – но вышел лишь слабый жалкий хрип.
Ответом было молчание. Только красные аварийные огни тревожили всё ещё не пришедшее в норму зрение. Сфокусировать картинку не получалось.
Я в капсуле. Да… Точно. Вроде со зрением стало получше, а вот прозрачный колпак моей капсулы либо должен быть таким матовым, либо основательно запотел. Из-за этого я не видел происходящего снаружи, а лишь различал мутные контуры предметов. Кроме всего прочего, я пристёгнут к ложементу, ни отстегнуться, ни сесть. Дёрнулся. Вышло вялое трепыхание. Комом к горлу подступила паника, именно адреналин заставил меня на автомате крикнуть:
– Когитор?.. Когитор! – и снова я слышу сип, а не нормальный голос. – Немедленный отчёт!
Но вместо ответа когитора прямо по остеклению капсулы побежали угловатые казённые красные буквы:
“ТРЕВОГА! ТРЕВОГА! ТРЕВОГА!
ОТКАЗ КОГИТОРА! СБОЙ НАВИГАЦИОННОГО МОДУЛЯ! СБОЙ АВТОПИЛОТА!
АВАРИЙНЫЙ РЕЖИМ ПОСАДКИ! РУЧНОЕ УПРАВЛЕНИЕ АКТИВИРОВАНО!”
Превозмогая тошноту, слабость и головную боль, я рыкнул:
– Как старший по званию принимаю командование на себя! Активировать ручное управление!
Но мой приказ обернулся жалким сипением.
Корпус корабля вибрировал, и эта вибрация затрагивала капсулу. Космические корабли не трясёт!
То, что происходило вокруг, было очень плохим знаком. В космосе нет колдобин, ям и плохих дорог. Каждый толчок обычно означает встречу с астероидом, ну а вибрация… Вибрация может говорить об аварийном разгоне, уклонении или торможении. В данном конкретном случае я бы поставил на аварийное десантирование.
Я сам задал себе вопрос: “Почему? Почему десантирование?”
Но ответить не успел: от запредельной перегрузки потемнело в глазах. Уже уходя в беспамятство, я уловил, как мою капсулу закрыл ребристый лист брони. Вдруг наступили тишина и ощущение свободного падения.
В сознание меня привёл мощный удар. Капсула получила такой пинок, что перед глазами поплыли красные круги, а в ушах зашумело, но в этот раз я не потерял сознание.
Заметались панические мысли: “Где я?! Что случилось?!”
Капсулу закрутило без вибрации, но от этого не стало легче, потому как вращательный момент был запредельно сильным. Однако ситуация прояснилась.
Я падаю! Я падаю привязанным к узкому ложементу в гибернационной капсуле.
Какофония звуков внезапно оборвалась, я почувствовал толчок снизу. Неожиданно броневые пластины, закрывавшие полупрозрачный колпак надо мной, разлетелись в стороны, а следом за ними сорвало и сам колпак. Широкие оранжевые ремни слетели с моего тела, и меня выбросило вовне.
Почему-то внутренне приготовился к тому, что меня выбросит в открытый космос. Многие ошибочно предполагают, что человек должен моментально замёрзнуть. Это обоснованное опасение, но – нет. В космосе холодно, но очень низкая плотность вещества. Чем выше температура тела, тем быстрее движутся молекулы. Чем медленнее движутся молекулы, тем ниже температура. При столкновении быстрых молекул с медленными теряется их скорость и передаётся часть силы, при этом горячее тело остывает, а холодное нагревается. Из-за низкой плотности вещества, даже при экстремально низкой температуре абсолютного нуля, царящего в открытом космосе, тело будет остывать очень медленно.
Про взрывы из-за разного давления тоже бред, как и про обгорание до хрустящей корочки. Человек в безвоздушном пространстве всегда погибает от удушья. Слабый дыхательный аппарат человеческого организма не держит воздух внутри. Весь кислород вытянет в космос очень быстро, а потом жизнь исчисляется полутора минутами или около того. После сознание затуманится от недостатка кислорода – и, в общем-то, всё. Если человека из космоса не вернуть через девяносто секунд – это смерть.
Отчего-то подспудно я ожидал именно такой трагичной, но стремительной развязки. Поэтому удивлению моему не было предела, когда с трудом удалось вдохнуть. Но радость была мимолётной. В воздухе меня закружило и закрутило вокруг оси. Из капсулы меня выбросило по изломанной траектории. Это было никакое не десантирование, а натуральная катастрофа. Корабль, на борту которого я куда-то летел, терпел бедствие. Оставалось только молиться, чтобы мой последний шанс на выживание сработал как надо.
Не успел подумать толком об этом, как раздался хлопок и меня с силой дёрнуло вверх. Раскрылся парашют! Впору было бы засмеяться от переполнившей всё существо радости, но меня скрутило в рвотном позыве. Желудок был пуст. Я изверг из себя только несколько сгустков желчи, оставившей после себя лишь мерзкий привкус на языке и нёбе. Когда приступ, наконец, закончился, удалось немного осмотреться.
Всё, что я увидел, вызвало у меня больше вопросов, чем дало ответов. Насколько хватало взгляда… подо мной простиралась заснеженная равнина. Внимание сразу приковывали к себе несколько исходящих паром источников, чем-то напоминающих гейзеры. Это указывало на то, что на данной планете идут активные вулканические процессы.
С одной стороны на горизонте угадывалась горная цепь, за которой было видно мощное золотое сияние, чем-то отдалённо похожее на рассвет или закат. Но я вроде видел невнятное свечение в зените. Что это, если не звезда? Проверить было просто. Я задрал голову и чуть не ахнул. Надо мной веретенообразное светило испускало тусклый холодно-голубой свет, но не тот весёленький, каким кажется голубизна чистого неба, а совсем недружелюбный, жёсткий и колючий. Да и форма светила в зените была необычной, напоминавшей длинное вертикально рассекающее небо “веретено”. Центральная часть не уступала Солнцу по размерам, но значительно проигрывала в яркости, сужавшиеся продолговатые и острые концы «веретена» тянулись чуть ли не на треть небосвода.
Да, я не был уверен в точности своих наблюдений из-за всего случившегося только что, но суть от этого не менялась. А в чём суть? В том, что глаза меня не подводят, – на небосводе две звезды. Ни одно из этих небесных тел не может быть планетой-гигантом, как Юпитер или Сатурн. Голубое «веретено» – из-за его формы, не подходящей для планеты, а то, что возвышалось над горами, – из-за излучаемого им количества света.
Всё ещё пришибленный и дезориентированный, я не сразу понял, что привлекло моё внимание, а потом парашют опустился ниже, и стало не до того. Пришлось выбирать место для посадки. Ослабшие руки и ноги слушались меня с таким скрипом, словно я не молодой мужчина, отобранный в экипаж корабля, а двухсотлетний дед.
Сгруппироваться было сложно из-за текущего состояния, но я не боялся встречи с твёрдой поверхностью. Не было воспоминаний, как и что надо делать, но я был уверен, что не просто знаю, как нужно, а многократно это повторял на практике, пока те, кто меня тренировал, не убедились, что я прыгну с любой высоты, в любом состоянии, при любой погоде и успешно без травм приземлюсь.
Прикинув силу и направление ветра, выбрал курс и начал держаться его, полностью сосредоточившись на прыжке, выбросив любые чудеса из головы. Если я разобьюсь в лепёшку или переломаюсь, какое дело мне будет до загадок вселенной? Правильно, никакого. Поэтому всецело сосредоточился на текущей проблеме.
Я определил, откуда дует ветер, и сделал всё верно – правильно поставил ноги, а держал я их под углом в тридцать градусов к оси тела на автомате: просто иное положение казалось мне неуместным. Плотно прижал подбородок к груди, приземлился на обе стопы и упал, чтобы погасить инерцию. Однако… Однако у самой поверхности ветер изменил направление.
Долбаные гейзеры!
Эти “кипятильники” грели воздух и выбрасывали в атмосферу тонны пара. Каких-то иных объяснений перемены направления ветра у меня просто не имелось. Увы, серьезно корректировать курс уже было поздно. Успел лишь незначительно его подправить перед самой встречей с поверхностью. Пятой точкой я уже ощущал, что приземление будет жёстким, но страха или паники не было, словно это рядовая для меня ситуация, к которой был готов.
Это я такой отмороженный или, правда, ситуация не так уж и страшна?
Полностью погасить горизонтальную скорость с помощью передних лямок парашюта не удалось; я внутренне приготовился к удару и сразу же после него завалиться набок. Других вариантов затормозить и не переломаться попросту нет… Или я их не помнил из-за амнезии.
Удар! Я завалился набок.
Оранжевый купол парашюта рванул порыв бокового ветра. И всё могло бы быть неплохо, если бы я упал в снег. Но это был не безобидный сугроб, а слой кристаллической соли. Несмотря на то что форменный комбинезон достойно выдержал испытание, моё тело почувствовало каждый кристалл через тонкую ткань.
Как я мог так ошибиться?
Мои руки отработанным движением бросили клеванты, я даже не попытался затормозить, а нащупал пальцами ремни сбруи, крест-накрест стискивающие грудь, и ударил кулаком по кнопке экстренного сброса парашюта. Выскользнув из упряжи, избавился от постоянного давления и наконец-то впервые смог спокойно выдохнуть за сегодняшний день.