«Американская трагедия» поразила Полю до глубины души. «Это кем надо быть, чтобы убивцем сделаться?» – думала она, снова и снова перечитывая знакомые чуть ли не наизусть строки. Теперь Полина была умнее – прятала книгу в предбаннике, за спинкой лавки. «Там-то уж никто не найдет». В тайнике, кроме книжки, лежал беленький платочек учительницы, бережно выстиранный и наглаженный, да клочок с адресом, давно выученный наизусть. От отца Полина узнала, что учительница вернулась в город, а школу закрыли, потому как преподавать больше было некому.
– Так оно и к лучшему, нечего души неокрепшие смущать. – Отец ударил по столу кулаком, заставив Полину вздрогнуть. – Кому оно нужно, омбразование енто? Работать надо, вот что я скажу. – Возражать отцу никто не посмел.
Полину новость подкосила, всю ночь она проплакала, а на следующий день толку от нее не было никакого.
– Что ж ты, девка, как неживая? Случилось что? – Спросила мама.
– Все хорошо, – буркнула Полина, подавив зевок.
– Ох, Полина, Полина, никто тебя замуж не возьмет, кому ж такая жена нужна, рассеянная, да нерасторопная? – Качала головой мама.
А Полина замуж и не спешила. Вон, старшая, выскочила замуж, так света белого не видит: все хозяйство на ней, да младенец. Муж, говаривали, пьет и Таньку бьет. Не о такой жизни мечтала Полина.
Каково же было удивление домочадцев, когда в дом пришли сваты. Думали, за средней пришли, или за второй по старшинству после Тани, а, оказалось, за Полиной.
– Проходите, гости дорогие. – Обрадовался отец. Мать закудахтала, собирая на стол.
– Мать, самогонку неси. – Орал отец вслед. – Дочку как-никак замуж отдаем. – А про себя подумал: «Одним ртом меньше».
Только Полина пригорюнилась. Что ж там за муж-то? Добрый али злой? Полюбит ли ее такой, какая она есть? А она его? Федор был из соседнего села, и слава о нем не докатилась еще до Полиных родителей. В родном селе все ему отказали, вот и пришлось в соседнем невесту искать. Полина – кандидатура подходящая, такую родители будут только рады сбагрить, чай очередь не стоит.
А жених и сам не подарок – на двадцать лет старше, вдовец. Говаривали, первую жену сам со свету сжил. За глаза называли его в родном селе – Зверь. Откуда это пошло, никто уж и не помнил, но славился Федор своей жестокостью и неуживчивостью. Намедни собаку до смерти кнутом забил за непослушание. Соседка кричала через забор:
– Федя, опомнись, ты что творишь? – Но он так зыркнул, что соседка мигом исчезла и сидела тихо, как мышка.
Черные волосы, местами тронутые сединой, кустистые брови, сведенные к переносице, колючий взгляд, а еще длинный уродливый шрам, протянувшийся через щеку придавали ему зловещести. Федора сторонились, никто не хотел иметь с ним никаких дел, хоть и работником он был справным и умелым. Федора дурная слава не тяготила, наоборот, возвеличивала его в собственных глазах. Человеком он был мрачным, неразговорчивым, а страх сковывал всем рты, и никто не лез к нему с досужими разговорами. А ему только того и надо.
Жениться Федор не хотел. По своей натуре был одиночкой, но мать уж очень сильно настаивала, внуков мечтала понянчить. Она и невесту нашла. И Федор сдался.
– Ладно, мать, будь по-твоему.
О свадьбе договорились быстро, чего тянуть? Полине уже восемнадцать стукнуло, а что жених в два раза старше, кого это волнует?
– Тятя, не отдавай меня за Федора, пощади. – Умоляла новоиспеченная невеста, но отец рассердился, ударил по столу кулаком так, что посуда звякнула.
– Пойдешь замуж и нечего мне тут, я сказал. – Взревел он, на виске вздулась вена.
Полина опустила голову, чтобы скрыть слезы. Жених её пугал, ещё и шрам этот. Говорили, что Федор из-за него и озверел. Якобы по молодости с юной цыганкой любовь крутил, вот её родня и отомстила. Слух этот, как испорченный телефон, переходил из уст в уста, обрастал подробностями и небылицами, поэтому так оно было или не так наверняка никто сказать не мог. А сам Федор на эту тему не распространялся, как, впрочем, и на другие.
А вот мама Федора, Евдокия Петровна, Полине сразу глянулась: смотрела ласково и улыбалась по-доброму. Полина тем себя и утешала: не может у такой матери был плохой сын, но в груди все равно ныло и сердце девичье трепыхалось, как белье на ветру. Не о таком муже Полина мечтала, да кто ж её спрашивал? Без неё решили.
К приготовлениям Полина была безучастна. На все вопросы лишь кивала. Сестры тоже притихли, чувствовали, что отдают их Полинку не за того человека.
До свадьбы Федор с Полиной едва перекинулись парой слов. Жених на неё едва взглянул. Она бы и хотела узнать будущего мужа поближе, да как? Не выказывал Федор ни малейшего желания общаться. Так и сидели рядышком, а взаправду далеко друг от друга: невеста нервно теребила в руках платок, жених смотрел мимо. Чем ближе подходила дата свадьбы, тем горше было Полине. Евдокия Петровна поддерживала невесту, как могла. Всегда у неё находилось для Полины доброе слово, ласковая улыбка или просто ободряющий взгляд. "И почему Федор совсем не похож на мать?" – с горечью думала Полина.
Как бы Полина не страшилась этого момента, но день свадьбы настал. Слышала она, как шумят во дворе гости, доносились до несчастной обрывки разговоров, веселый смех. Ни жива, ни мертва, вышла Полина на порог и тут же споткнулась о колючий взгляд жениха.
– Здравствуй. – Несмело произнесла Полина помертвевшими губами, но Федор не ответил, молча взял за руку, грубо дернул.
За столом Полина чувствовала, что ее заживо хоронят: дышать было нечем, в глазах темнело.
– Горько, горько, – крикнул один из гостей, другие подхватили. Полина хотела было подняться, но Федор дернул ее за руку так, что она была вынуждена сесть обратно на лавку.
– Сиди. – Процедил он сквозь зубы, обвел толпу мрачным взором, голоса разом стихли, стало тихо, как в раю. «Наверное, я умерла», – обрадовалась Полина. Но нестройный хор хмельных голосов уже набирал силу. И некому было помочь.
Наконец молодые, сопровождаемые шутками и прибаутками подвыпивших гостей, пришли в дом мужа. Евдокия Петровна ободряюще похлопала Полину по плечу:
– Не бойся, все через это проходили.
По случаю первой брачной ночи свекровь осталась ночевать у соседки. Федор запер дверь, подошел к молодой, дрожащей, как осиновый лист жене, рывков разорвал на ней платье и впился зубами в шею. Полина только всхлипнула. Федор, не обращая на нее ни малейшего внимания, повалил супругу на кровать. Полину пронзила резкая боль, она закричала.
Федор пару раз дернулся, скатился, отвернулся к стене и захрапел. А несчастная жена до утра украдкой утирала слезы. «Неужели это и есть та любовь, о которой слагают стихи и пишут в книгах?», – думала Полина, вздрагивая каждый раз, когда Федор шевелился и молясь, чтобы муж не проснулся до утра.
– Ну, как вы здесь? – Шутя, спросила утром свекровь, но натолкнувшись на Полинин затравленный взгляд, заметив опухшие от слез глаза, порванное платье на полу и шею в кровоподтеках.
Федор ушел куда-то с самого утра. Полина, увидев в глазах Евдокии Петровны сочувствие, не смогла сдержать слез. Свекровь ее обняла, тихонько поглаживая по спине.
– Ну, ну, деточка, почем так убиваться? Ну, в первый раз бывает, но, ничего, стерпится-слюбится. – Приговаривала Евдокия Петровна, сама себе не веря. «А вдруг я совершила ошибку? – Мелькнула мысль. – Не надо было Федора женить. – Но тут же ее отогнала. – Ничего, пойдут детки, Федор смягчится».
Теперь Полина носила закрытую одежду, чтобы скрыть синяки и кровоподтеки, шею туго обматывала шарфом и даже в жару куталась в длинные одежды. Местные девочке сочувствовали, качали головой, но в семейные отношения никто вмешиваться не решался. Это дело молодых.
– Федя, ты бы с Полиночкой понежнее, помягче, девчонка ведь еще. – Пыталась урезонить сына мать.
– Ты сама настаивала на женитьбе. – Грубо сказал он. Евдокия Петровна замолчала, только глаза опустила.
Все и всё было здесь Полине чужое: и люди другие, и родные далеко. Только Евдокия Петровна и была родной и понятной. Федора, слава богу, видела Полина редко. Молодой муж целыми днями пропадал то на работе, то еще где-то. Полина его делами не интересовалась, как и он ее. Иногда, если повезет, Федор засыпал сразу, как ляжет. Чаще он терзал молодую жену, и это казалось вечностью.
Полина кусала до крови губы, чтобы не закричать. В порыве страсти муж мог начать Полину душить. Тогда к кровоподтекам добавлялись синяки. В такие моменты хотелось наложить на себя руки. Стирая на речке белье, Полина в страхе вглядывалась в темную воду. И если бы не боязнь гореть после смерти в аду, она не задумываясь покончила бы с собой.