В Питере
Работу Станислав Андреевич успешно завершил, и теперь он в отпуске. Билеты на поезд куплены, через три дня начнётся новое путешествие. Вероника не стала звонить подругам, наверняка все разъехались. Посмотрела электронную почту. Пришло письмо от немочки, в нём фотографии с пикника. На снимках восторженный Игорь, удивлённая Ника, непроницаемая Лиз. Стало немного грустно. Всё-таки жаль, что эта поездка уже в прошлом. Так много новых впечатлений! Будет что рассказать Ларисе. Конечно, с девочками из секции тоже было здорово отдыхать, Ольга Михайловна умудрялась вывозить подопечных в музеи, на экскурсии. Но как-то это всё было однообразно, дисциплинированно, что ли. Здесь же Ника общалась с новыми людьми, строила непривычные отношения. Это сложнее, но увлекательнее.
Надо было ответить Лиз, поблагодарить за фотки. Вероника не знала, что сообщать зарубежной знакомой – недавно расстались. Прицепила свою фотографию с каких-то соревнований, в тексте письма похвастала предстоящей поездкой в Санкт-Петербург к родственникам. Тем же вечером Лиз откликнулась, советовала делать зарисовки достопримечательностей. Она бывала в Питере, ей нравилась архитектура.
Вероника впервые посетила Петербург. Город поразил её величием, особым достоинством. Папа, часто бывавший здесь в пору юности, ругал перемены. Тогда родственники жили в центре, в огромной коммуналке, где комната имела антресоли, позволяющие не очень крупному человеку выпрямиться во весь рост. Там стояла кушетка, рядом тумбочка с настольной лампой, висела полка с книгами. Это называли кельей. Стасик подолгу жил там, когда гостил у тёти Лисы и дяди Юры. Своих детей супруги не имели и с удовольствием приглашали племянников на каникулы. Коммуналку расселили. Из комнаты с высокими потолками пришлось переехать в малогабаритную однушку на окраине. Привычка принимать гостей осталась. Дядя Юра застеклил балкон. Там ставили раскладушку, и спать летом на ней было даже лучше, чем в квартире. Однако приезжать к родственникам с женой и дочкой было неудобно, маловато места для стольких гостей, поэтому Станислав Андреевич давно не наведывался к тёте Алисе, общались по телефону и письмами. Когда не стало дорогого Юрочки, тётушка особенно нуждалась в поддержке.
Полтора года прошло после смерти Юрия Алексеевича. Тётя Лиса тосковала по ушедшему супругу, частенько вела разговоры о своей задержке на этом свете. Веронику такие слова удивляли и пугали, девочка не понимала, как человек всерьёз может мечтать о смерти. Думала, что тётя Лиса шутит, чуть-чуть притворяется, хотя печальное лицо и блеск влажных глаз говорили о другом.
Единственное, что удерживало тётушку в этой жизни, по её словам, был пёс неизвестной породы по кличке Борюсик. Принёс его в дом ещё до своей болезни дядя Юра. Он и возился с собачкой, пока не слёг. Теперь обязанность по наследству досталась супруге. Забота о питомце не всегда давалась легко, и тётя Лиса частенько ворчала, называя пёсика «моя обуза».
Приученная к ранним подъёмам, Вероника вызвалась гулять с Борюсиком. Одну её не отпускали, да и тётушке не спалось по утрам. Выходили во двор втроём. Измученный многочасовой ходьбой по музеям, скверам, проспектам и набережным, папа досматривал сны. Борюсик безудержно радовался новой компании, они с Никой бегали наперегонки, потом девочка делала зарядку, а пёс уморительно прыгал вокруг, подражая упражнениям. Тётя Лиса сидела на скамейке, посматривая на «молодёжь», разгадывала кроссворд.
Папе доставалось от мамы за его утренний сон, каждый разговор по скайпу сводился к упрёкам. Сама Алевтина столько усилий потратила на восстановление спортивной формы дочери, а отец спит сном праведника, когда Ника якобы совершает пробежки.
– Мало ли кто может оказаться во дворе! Какие-нибудь хулиганы пристанут, а девочка одна!
– С ней тётя Лиса, Борюсик! И откуда взяться хулиганам в шесть утра? – возражал Станислав Андреевич. Но мама всё-таки была недовольна, она не верила в бойцовские качества тёти Алисы и Борюсика.
Папин план спортивной подготовки сводился к пешим прогулкам. Ему и этого хватало – мышцы болели с непривычки. До стадиона Станислав Андреевич с Никой так и не добрались, забывая настойчивые требования Алевтины Сергеевны сразу после выключения компьютера. У папы находились свои предпочтения. В Питере он будто превратился в подростка, ему хотелось очутиться везде, где проводил время тогда. Часто бродили по Васильевскому острову. Здесь, по мнению папы, каждое здание можно рассматривать бесконечно. Несколько раз гуляли в Летнем саду. С тех пор как Станислав Андреевич бывал там, многое изменилось, но всё-таки ему понравилось.
– Н-да, копии есть копии, – говорил он, рассматривая многочисленные скульптуры, – что делать! Сохранить подлинники в наших климатических условиях сложно.
– А мне нравятся эти скульптуры, – спорила Ника, – вот-вот оживут, посмотри!
– Как же запах времён? Энергетика автора? – улыбнулся папа. – Хотя, соглашусь, выглядит нарядно. Настоящие произведения пусть хранятся в музеях, а здесь и так приятно гулять. Народу только многовато. В жару всех тянет к зелени и воде.
– Мне люди не мешают, прикольно в компании посидеть у фонтана. – Ника трогала пальчиками бьющую струю воды. – Они мне так нравятся!
– Погоди ещё, что скажешь в Петергофе! – Станислав Андреевич подумал, поглядывая вокруг, и кивнул: – Пожалуй, ты права. Люди здесь спокойные, уравновешенные, рядом с ними неплохо, а если хочешь спрятаться, полно других путей, где никто не гуляет.
– Ага! Классно придумали огораживать тропы. Траву и деревья сквозь решётку видно, а соседние дорожки и людей, гуляющих там, не разглядишь.
– И газоны никто не топчет. Культурное место, достойное Питера.
Ещё одно культурное место, достойное Питера, посетили – Русский музей. За день до этого съездили в Пенаты, как мама советовала. Место удивительное. Пенатами назвал его художник Илья Репин, он сам перестраивал финский домик, добавил второй этаж – огромную мастерскую с застеклённой крышей, балкон, где спал зимой и летом, веранду. Жилище Репина не похоже ни на одно здание, которое Нике приходилось видеть. Экскурсия по музею была интересной. Эти места после революции оказались на территории Финляндии, но художник так и не принял финское гражданство, оставаясь до самой смерти верным родине. Завещал он Пенаты Российской академии художеств, но завещание не имело силы до тех пор, пока эти земли не вошли в состав Советского Союза. Произошло это через несколько лет после смерти художника. Жизнь Репина не была лёгкой, все его сбережения после революции сгорели в лопнувших банках. Пришлось голодать, мёрзнуть. Зимой работал в шапке и пальто, не получалось протопить весь дом, в мастерской было так же холодно, как на улице. На последнем автопортрете Илья Ефимович изобразил себя в верхней одежде. Работал художник до последних дней. Когда отказала правая рука, взял кисть в левую, для удобства изобрёл палитру, которая крепилась на поясе.
После экскурсии по дому Репина Ника с папой гуляли в парке, затем сходили на берег Финского залива. Погода стояла чудесная. Песок, высоченные сосны, морской воздух, ласковое солнце… Не хотелось уезжать. Девочка забралась на большой валун, Станислав Андреевич фотографировал.
– Изобрази что-нибудь, Золотко, – попросил.
Вероника сделала ласточку, потом встала на мостик. Папа похвалил:
– Отлично! – сейчас маме снимок отправлю, пусть не говорит, что ты не тренируешься.
Ника засмеялась, спрыгивая с камня.
– Тоже мне тренировка, – и добавила серьёзнее: – Давай, ещё отправим Лиз в Германию. Она просила меня присылать ей фотки.
Девочка побегала по песчаному пляжу, прошлась колесом, сделала сальто. Проходившие мимо люди зааплодировали. Эх! Соскучилась по гимнастике! Купаться не решились, вода всё-таки холодная, не хватало простудиться.
На следующий день состоялась обещанная экскурсия в Русский музей. От красивого здания веяло спокойствием, торжественностью. Без суеты, без лишних волнений зашли, взяли папе билет. Школьникам бесплатно. Не торопясь, переходили из зала в зал, разглядывая портреты. Далёкие по времени люди смотрели с полотен. «Как их лица не похожи на нынешние», – думала девочка. В зале, где висели картины великого мариниста Айвазовского, задержались надолго. Ника села на лавочку и разглядывала волны, небо, удивительную игру света. Захотелось к морю, вдохнуть солёный воздух, вслушаться в шум прибоя.
Встречая картины Репина, Ника радовалась им как старым знакомым. Не только потому, что неоднократно видела репродукции, она чувствовала их связь с тем местом, где побывала вчера. Полотна Ильи Ефимовича были ей чуть-чуть родными. Многие другие картины ей тоже нравились, и не только картины, девочка с удовольствием рассматривала рисунки, заботливо спрятанные под бархатные покрывальца. Эх! Если бы и ей так научиться рисовать! Какие интересные бытовые сюжеты и выразительные лица находили старинные художники, как тщательно всё прорисовывали! Невозможно поверить, что это карандаш.
– Мне до этих рисунков очень далеко, – огорчённо сказала девочка папе.
– Какие твои годы, – он ласково потрепал её плечо, – научишься!
Русский музей Нике понравился даже больше, чем Эрмитаж, где, во-первых, стояли около двух часов в очереди, во-вторых, в залах бродило столько народу, что люди чуть не сталкивались друг с другом. Много было туристов из Китая, итальянцы тоже встречались, французы. Наверное, были и другие, но Ника их не распознала. Дворец поражал великолепием, праздничностью. Экспонатов просто невообразимое множество. Три часа ходили, так всё и не осмотрели. Станислав Андреевич назвал экскурсию ознакомительной.
– По-хорошему надо посвящать визит одной выбранной теме, наша пробежка мало чего путного в голове оставит, – сказал он, когда выбрались наконец на Дворцовую площадь, потом спросил: – Ну, Золотко, признайся, что тебе понравилось больше всего?
– Больше всего? – Ника задумалась. Что сказать? После небольшой паузы засмеялась: – Больше всего вид из окна понравился. Набережная, река, мост, Петропавловская крепость. Если бы ты меня не утащил оттуда, так до сих пор и стояла.
– А! Воображала себя принцессой?
– Что-то вроде того.
Исаакиевский и Казанский соборы, Петергоф… Впечатлений Вероника получила больше, чем в Испании, хотя они с папой договорились не расстраивать маму такой новостью. Помня совет немецкой подруги, Ника делала зарисовки памятников, мостов, зданий. Медный всадник получился неплохо, кое-какие скульптуры в Летнем саду удались да ещё каменный лев. Юной художнице куда больше нравилось рисовать людей, причём не статичных, а в движении. Незадолго до отъезда Станислав Андреевич показал рисунки дочери тёте Алисе. Та просила оставить ей на память «Медного всадника» или льва – эти понравились больше других. Девочка, к общему удивлению, заупрямилась.
– Ты же рисуешь для подруг, – уговаривал её папа, пока старушка была на кухне. – Почему не хочешь оставить тётушке хотя бы один рисунок? Как тебе не стыдно!
Веронике было стыдно, но ещё сильнее ей было страшно. Раньше девочка не обращала внимания на поверья одноклассников, но сейчас испугалась: а вдруг из-за этого льва или всадника желание тёти Алисы исполнится и она отправится к дяде Юре на тот свет? Сказать это папе она не решилась, поэтому смотрела в пол и молчала.
– Стасик, оставь ребёнка в покое, – весело пропела тётя Лиса, вернувшись с кухни, – потом нарисует и пришлёт в письме. Правда, детка?
Ника закивала, а тётушка продолжила:
– Критическое отношение к себе – это хорошо. Не хочет оставлять на память неудачные, на её взгляд, работы.
Папа хмурился, ему бы в одиннадцать лет и в голову не пришло отказать в просьбе тёте Лисе. Он даже хотел потихоньку от дочери вытащить из папки «Медного всадника», но тётушка, хорошо зная своего племянника, остановила его:
– У девочки есть причины, даже если они никому не известны. Давай уважать её решение. Да, вот что. Съездите к Нонне. Огорчится, узнав, что ты побывал здесь и не навестил её. Никины работы покажи, Нонна реставратор, рисунок изучала.
– Даже не знаю, стоит ли? Не виделись с детства и не переписывались.
– Дело твоё, – старушка ненадолго задумалась, потом спросила: – До сих пор неловко, что ты пренебрёг ей? Все ждали вашего союза. Понимаю, она у нас пышка…
– Тётя Лиса!
– Нонна вышла замуж два года назад. Встретила какого-то проходимца. Фотограф. Видимо, счастлива… Можешь чувство вины позабыть.
– Думаешь, Нонна как посторонний человек объективно оценит способности Вероники?
– Вот уже и посторонний! Ай-яй-яй, Стасик! Такие были друзья: водой не разольёшь! Неужели не любопытно повидаться? За столько дней и не позвонил даже. Совсем забыл.
– Как я мог забыть? Мы с Никушей все наши с Нонной заветные места обошли, я дочери об архитектуре Питера столько рассказал, ни в одном справочнике не прочитаешь. Даже удивительно, как хорошо Нонкины лекции помню.
– Вот и славно! Навести, доченькой похвастай!
Станислав Андреевич, следуя совету тётушки, приехал с дочерью в реставрационную мастерскую, где работала племянница дяди Юры Нонна. Вошли в огромное светлое помещение, ужасно загромождённое. Кроме Нонны там ещё были люди. Вероника разглядела старичка, двух девушек, парня и мужчину.
– Извини, что здесь тебя встречаю, – говорила миловидная русоволосая женщина, – сроки поджимают, в буквальном смысле днюем и ночуем в студии. Какая девочка! Глаза синющие, папкины. Как я хотела дочурку с такими василёчками!
Нонна обняла Нику, прижав её к себе, поцеловала макушку. Девочка растерялась, она не привыкла к объятиям. Конечно, мама частенько целовала в щёчку, и папа приобнимал за плечи, но чтобы так, как Нонна, всем мягким телом…
– Смущается. Какая милая, – продолжила Нонна, – не красней, ты мне племянница двоюродная. Какие-никакие, а родственники. Пойдём чаю выпьем. Тортик захватили! Удивительно! Стасик, помнишь мои пристрастия.
Они прошли в смежную комнату, где хозяева устроили место для чаепития. И здесь мольберты, пустые рамы, банки с непонятными надписями создавали впечатление вселенского беспорядка, много чего громоздилось на стеллажах. Нонна включила электрический чайник, приготовила чашки, тарелочки, пакетики с чаем.
– Какие вы молодцы, навестили тётю Лису! Она тоскует, плачет. Как зайду к ней, наслушаюсь жалоб – голова болит. Ваш приезд её взбодрил, звонила мне, хвасталась, Веронику нахваливала. Ты рисуешь? – повернулась она к Нике.
– Рисует, – ответил за Нику папа. Он разрезал торт и поместил по кусочку на тарелки. – Хочешь посмотреть?
– Разрешаешь? – спросила племянницу Нонна. Вероника достала из пакета папку с рисунками, женщина разложила их на тумбе. – Здания тебе неинтересно рисовать, это сразу видно. «Медный всадник» хорош, скульптуры тоже, но…
– Скучно?
– Н-да, формально как-то… есть что-нибудь нездешнее?
– Она, как только нарисует, сразу отдаёт! – Огорчённый голос папы выдал его волнение. – Я и половины её работ не видел.
– Нарисуй, пожалуйста, сейчас. – Нонна подвела девочку к мольберту, закрепила лист, предложила карандаши, мелки, кисти…
– Можно карандашами? – спросила девочка. – Что рисовать?
– Самое любимое.
Вероника принялась за работу, папа с Нонной пили чай и беседовали. Темы прыгали из настоящего в прошлое и обратно. Друзья детства вспоминали общих знакомых, Нонна делилась своими планами. Она мечтает жить в США. Были там с мужем, он много фотографировал, размещал работы в журналах. Супруги не всё смогли увидеть, что хотели. Их ждали заповедник Гамильтон, национальный парк Теодора Рузвельта, Долина огня в Неваде, река Колорадо в Аризоне. Единственное, что держит женщину в Питере, – это необходимость заботиться о тёте Лисе.
– С нами она, само собой, не поедет, да и вообще, не одобряет моего любопытства к путешествиям.
– А твои не будут скучать?
– Скайп на что? Теперь общаться можно сквозь тысячи километров. Мы в одном городе живём, а видимся раза три в год. Всё по телефону. Ладно, хватит обо мне. О себе расскажи.
Станислав Андреевич говорил в основном о Нике. Какие у дочки успехи в спорте, как она с мамой съездила в Испанию, как вместе делают уроки. Нонна слушала, улыбалась и поглядывала на мольберт.
В комнату забегали реставраторы, тоже наливали чайку и угощались тортом. Старичок, оказавшийся начальником, напомнил всем о срочной работе, строгим взглядом смерил Станислава Андреевича, но отвлёкся на Веронику.
– Новая сотрудница? Хорошо, молодец. Продолжай. – Постоял, рассматривая изображённых Никой бегунью с собачкой, и ткнул пальцем в рисунок. – Я бы чуть больше руку в локте согнул. Мордочка хороша, весёлая. Молодец, продолжай.
Начальник удалился, позванивая ложечкой в стакане. Нонна с Никиным папой подошли к мольберту.
– Похвалил? – уточнил папа.
– Сам видишь, девочка способная, – задумчиво откликнулась Нонна.
Станислав Андреевич настаивал на оценке:
– Скажи, чего тут особенного? Рисунок как рисунок, я сам так смогу.
– Дети редко рисуют людей. Посмотри, пропорции выдержаны, передана динамика.
– Про локоть ваш старик сказал.
– Да, бежит ногами быстрее, чем руками.
Нонна обратилась к племяннице:
– Кто тебя учил?
Ника пожала плечами.
– Папа к своему другу водил, когда маленькая была. В детском саду много рисовала и в школе на уроках.
– Одарённая у тебя девочка, Стасик, надо искать хорошую студию.
Станислав Андреевич подмигнул дочери:
– С этим успеется, сейчас гимнастика на уме. Извини, Нонночка, мы тебя основательно отвлекли, начальство точит недовольство.
– Да, была бы счастлива поболтать с вами, но не успеваем с заказом, каждая минута на счету!
– Золотко, нам пора, – сказал папа Веронике.
– Я не раскрасила.
– Оставь рисунок здесь. – Нонна взяла лист с бегуньей и убрала в свою папку. – Приедешь в следующий раз, раскрасишь. Давай прощаться, юное дарование!
Женщина, смеясь, обняла Нику, даже приподняла её немного.
– Лёгонькая какая! Не кормите ребёнка!
Веронике было уютно в тётиных объятиях, она с сожалением отстранилась от Нонны.
– Можно, я осенью приеду, в каникулы?
– Если тебя на сборы не отправят, ты человек подневольный, – грустно заметил папа.
– Знаете что! – Нонна остановила гостей у самого выхода. – Мои не простят, если внучку двоюродную не покажу! Да и тебя, Стасик, рады будут увидеть. Сможете заехать к ним завтра часиков в шесть? Помнишь, где я раньше жила?
– Помню.
– Приезжайте, я предупрежу. Сама тоже постараюсь освободиться.
– Удобно ли? – сомневался Станислав Андреевич.
– Там у папы мастерская в моей бывшей комнатке. Кое-какие работы есть. – Нонна обернулась к Нике: – Тебя интересует мастерская питерского художника?
Вероника бросила взгляд на папу. Нонна засмеялась:
– Соглашайся! Редко кому позволено побывать там!
– Хорошо, – кивнул Станислав Андреевич, – будем, но ты, пожалуйста, приезжай. Я и раньше-то твоего отца побаивался, а теперь столько лет прошло! Он забыл меня, наверное.
– Договорились! До завтра! Пока, племяшка! Не дают тебе родители развивать художественный талант, подневольный человек!
Девочка размышляла над словами Нонны, пока ехали в метро. Что значит подневольный человек? С малых лет Вероника слышала о своей спортивной одарённости, привыкла к многочасовым тренировкам, к особому режиму. Рассуждать не приходилось, раз данные есть, она обязана их развивать и добиваться высоких результатов. Теперь выясняется, что есть и другие способности. Их не надо развивать? Ника не могла вместо спортивных сборов поехать в Питер. Найти время для Дома творчества в жёстком графике тренировок тоже не получится. Как сказал папа? Успеется? Сначала соревнования, сборная страны, медали, а после, когда-нибудь…
– О чём задумалась? – тормошил её отец.
– Я не разучусь рисовать?
Папа молчал. Сам спросил и молчит, Ника продолжила:
– Если не тренироваться, уже не сможешь сесть на шпагат или крутить сальто. А если не рисовать?
– Ты всегда мечтала стать чемпионкой. Ни о чём другом не думала.
– Раньше не думала. Теперь задумалась.
Вот и папа погрузился в размышления. Пришли они к тёте Лисе тихие и отстранённые. Борюсик радостно скакал вокруг Вероники – отвлёк девочку. Она переоделась в спортивный костюм и пошла с собакой во двор. Побегали, порезвились. Жаль расставаться! Вечером, уже лёжа на раскладном кресле, Ника слышала, как тётя Алиса рассказывает папе, что хочет оформить дарственную на Нонну, а Борюсика заберут соседи. На племянницу она не надеется, на её фотографа тем более. Девочка, не связывая слово «дарственная» с квартирой, не понимала, почему соседи заберут Борюсика, если тётя Лиса дарит его Нонне? С этими загадками Ника заснула.