I. О шаманах и мышах
Ты приходишь домой и не знаешь,
Что в шкафу затаился шаман,
Словно почвы промёрзшая залежь,
Коей сосны укрыты в туман.
Незаметно, неслышно, незримо
Ты порхаешь над полом одна,
Полумраком деревьев хранима,
Нависающим в ряд у окна.
Трель и стук меж стволов раздаются
Эхом леса, и вечер застыл;
Ноты музыки издали бьются
О ворот металлический тыл.
Вдруг глухое звучание бубна
Долетело из шкафа к тебе;
Стало холодно и неуютно,
Как осеннему шквалу в трубе.
И мгновенно поплыли виденья
О зарытых бараньих костях,
Разнотравии сонного зелья,
Отмеряемого на горстях;
По коре засверкало смолою
Отражение дыма и лиц,
И в костре догоревшей золою
Расстелилось сознание ниц.
Двери шкафа со скрипом открылись,
И шаман вышел в маске на свет:
«Мы из Верхнего мира явились,
Чтоб забрать за собою вослед.
Станешь нашей навеки женою
В мире тёмных и светлых божеств.»
И тотчас же зловещей волною
Вверх поплыл заклинающий жест.
Все исчезло. Печальная лампа
Тихо светит над ровным столом;
Ночи тёмной косматая лапа
Накрывает покинутый дом.
После снова почудился тонко
Тихий шорох в шкафу, но, увы,
Это мышь черноглазая только
Мимоходом пришла из травы.
13.02.2020
II. Февральская улица
Среди снежных улиц в сумраке иссине-черном,
В суетливом ходе сердце не заметит перемен,
Что в зиме проснулись, обернулись иллюзорным,
Битым хрусталем снежинок собрались у темных стен.
Февралем осталась юность на обрывках мыслей,
Память прошлого подобна очертаниям теней;
И дается малость, только малость лет и жизней,
Чтобы пережить утрату зимних одиноких дней.
Здесь прохожий мрачный, что бредёт вперед неслышно,
Своим взглядом высекая в мягком холоде искру,
Привиденьем созерцает вечер бесконечный хищно
Словно Лис следы собачьи на пронзительном ветру.
III. Утро в придорожной гостинице
Над двухэтажной гостиницей выплыл рассвет.
Ты на балконе курила,смотря на шоссе;
А у шоссе только сосны надвинулись вслед
Остепенившимся знакам на полосе.
Ты здесь работаешь, я ж очень скоро уйду.
Мы – только встречные курсы пустых кораблей;
И отражается солнце в прозрачном ряду
От верхних окон на землю ясней и теплей.
Ты говорила, что свалишь в Иркутск в этот год,
Вот только денег достаточно сможешь собрать.
Ну а пока у тебя остаётся восход,
Можно его в своём плеере вновь проиграть.
Дым табака и туман воедино сплелись,
Тихо гонимые осенью вниз по листве.
Хоть сорок лет на двоих нам отмерила жизнь,
Но я не знаю совсем ничего о тебе.
Так я в то утро ушёл с рюкзаком в тишину,
Ловить автобус,летящий в полуденный зной.
И каждый сам по себе пусть дождётся весну,
Что сможет с правом назваться Своею весной.
IV. Любовь
Покоен на рассвете Санный мыс.
Течение Уды неумолимо.
Алеет пробудившаяся высь
В оправе полуоблачного дыма.
Нет прошлого и будущего нет,
Всё прожитое обратилось в камни.
Последний зов над склонами пропет
Неустрашимо злой и стародавний
В тот миг любовь, что теплилась костром,
Погасла в сквозняке на летней стуже;
Погасла, как вдали последний гром,
Из забытья прорвавшийся наружу.
Она была оплотом тишины,
Потерянной и одинокой жизни,
И с жалобностью лопнувшей струны
Звучала в поднебесном мелодизме.
Прошли года, и больше никому
Не в силах совладать с житейской мглою,
И не расшить волшебную кайму
Травой, туманом, облаком, смолою.
Покоен на рассвете буду я.
Куда теперь спешить, когда вне срока
В старинных письменах душа моя
Зовёт любовь, как вечная дорога.
V. Котера
Спутников со мною не осталось.
Ветер хладнокровен и тягуч.
Вся тайга запела,закачалась,
С гор угрюмых пелена примчалась-
Пелена недружелюбных туч.
После всех лишений и невзгод
Удивить хоть чем-то будет сложно.
Ниже по реке быть должен брод:
Там в обломки превратился плот,
Брошенный течением оплошно.
Над рекой надвинулась сосна,
Падая, хватаясь на обрыве.
Одинока синяя волна.
Загудело дерево-струна,
Вторя всей плескающейся рыбе.
VI. Фундамент
Печален страждущий ковыль,
Качает месяц светлый рог.
И жизнь моя – всего лишь пыль
Давно изхоженных дорог.
Среди вокзалов городков
Я с рюкзаком наперевес
Возник на час – и был таков,
В толпе безропотной исчез.
Белеет птицей старый дом,
Сокрыт ранеткой палисад.
Я – твой прохожий под дождём,
Безликий друг, случайный взгляд.
Пусть от подножья до верхов
Восстанет под руном светил
Фундамент искренних стихов,
Что я свободе посвятил.
И на фундамете моём
Судьба хоть что-то возведёт,
Да будет здесь построен дом,
И синева души взойдёт.
VII. Пепелище
Дым тихо улетает в синеву
Над пеплом догоревшего костра,
Туда, где остаются на плаву
Движенья птиц, и плещутся ветра.
В знамёнах отшумевшей суеты
От праздников, что поглотила тьма,
Блистает ярко солнце с высоты,
Покуда жизни вьётся кутерьма.
Трава остепенившимся ковром
Под вечностью раскинулась вокруг.
Ручей вбегает в заводь за бугром,
Журчаньем над водой исходит звук.
И всё же пепел медленно угас,
А с ним и я в столетиях пропал,
Когда в душе запел утробный глас,
И потерялся внутренний запал.
Тогда же в полудымке летних дней,
Зениту солнца радуясь опять,
Из пустоты явилась всё полней
Фантомов непроявленная рать.
За ними я теперь иду к реке,
Чтоб в соснах поселиться навсегда,
И мой ботинок на седом песке
Уже не оставляет ни следа.
VIII. Брусника
В ложбинах горных у подножий
Кроваво-красная брусника
Склонилась к почве, став похожей
На россыпь бус природы дикой.
Увидеть нечто вроде чуда
Мне довелось в начале утра:
Всходило солнце, точно Будда,
В тайге, раскрывшейся, как Сутра,
И мхов сгустившаяся влага
Уже испариной клубилась,
И нарастала в мыслях чага,
Пока теплее становилось.
Всё выше я взбирался в горы,
Чтобы достать о поднебесье,
В котором птиц метались своры,
Галдя на каждом перекрестье.
Вдали же высились деревья
Со всем зелёным, хвойным миром,
Где паутины-ожерелья
В ветвях очерчены пунктиром,
Кора груба и смоляниста,
И вся картина однолика,
Но где, алея так искристо,
Поспела красная брусника.
IX. Лента весеннего праздника
Вербы проснулись от зимнего сна,
И снова апрель.
На берегу между веток слышна
Весенняя трель.
Только коровы плетутся вперёд
Глубокой тропой,
Бросив расколотый, тающий лёд
И свой водопой.
Нет никого у застывшей реки -
Безлюдная тишь.
В небе от солнца бегут огоньки
Просветами ниш.
Вдруг из-за леса порывом одним
Взметнулась наверх
Лента, блеснув самым презолотым
Оттенком из всех.
И непонятная горечь за ней
Подкралась ко мне,
Точно увидел я души ветвей
На той стороне.
Лента по небу летела, кружась,
На берег сюда;
За отражением ниже гналась
Потоком вода.
Руку я вытянул, и на ладонь
Она мне легла,
Золотом вспыхнул небесный огонь,
А грусть уплыла.
Это ведь праздник спустился с небес
Под звуки весны;
Праздник, который возник и исчез
Узором волны.
X. Луна
Луна зависла над водой,
Полна, ясна и совершенна,
Являя облик молодой
Из тьмы божественного плена.
Она сквозит по тишине
О всём былом и легендарном,
Ведь и в далёкой старине
Цвела огнём полуянтарным.
Глаза романтиков иных
Смотрели к высям мирозданий, -
Один лишь прах теперь от них
И пыль несбыточных желаний.
Неслось вытьё от волчьих стай
По остывающей долине,
И вился в мягком свете лай
Над полем вызревшей полыни.
Светило ночи, страж земли
Горит из года в год бессонно,
И судьбы, что при нём прошли,
Наверно, знает поимённо.
Остался много лет назад
Во днях, историей хранимых,
Нехитрый жизненный уклад
Племён кочевников гонимых.
Век здесь рождённых храбрецов
Давно, забвенный, рухнул в пропасть
Незримой армией стрельцов,
В боях не знавшей страх и робость.
И только кажется порой,
Когда природу сны ласкают:
Вдали у речки под горой
На саблях отблески сверкают.
Грядет рассвет издалека -
Пора влюблённых и неспящих.
И вот посыпались века
В мечтах почти что настоящих.
XI. Астры
Твоя душа переполнена сказкой,
Где я блуждал в лабиринте цветов.
Дорожка к выходу белою краской
Была очерчена из-под листов.
На бузине две неброские птахи
Не улетают давно никуда,
И даже самые мелкие страхи
Впитались в поросль рифм без следа.
Зачем тебе эти сложные мысли
И многоцветные ряби в глазах,
По нотам солнечным миру ты вышли
Свою мелодию, всё рассказав,
Что устремилось дыханием летним
За мимолётным движением пчёл
К теченью жизни, к истокам заветным,
Куда никто из живых не дошёл.
Повсюду – астры, а значит сентябрь
Уже так скоро дополнится к ним,
Но я надеюсь на грёзы хотя бы,
Чтобы не видеть ни иней, ни дым.
Ты – проводник мой по сводам цветочным
В своих знакомых, как астры, словах;
И, если быть окончательно точным,
Ты – одиночества ветренный взмах.
Мы вышли к морю с тобой незаметно,
Оставив прошлое всё за спиной.
Исчезло солнце в пучине бесследно,
И мы стоим под остывшей луной:
Под лунным светом, где птахи на ветке
Опять воркуют о чём-то своём,
Покуда звёзды срываются редко
На руки тех, кто сегодня вдвоём.
XII. В золотом октябре
Приходи ко мне в золотом октябре
Допишем поэму последнюю вместе.
Как всегда, уснём на далёкой заре,
Но всё-таки снова оставим строф двести
На случай того, что случится война,
И черные всадники снова нагрянут;
На случай того, что начнётся весна,
А нас в интернете искать перестанут.
Ты придёшь проулками старых дорог,
Проездами самых окраинных улиц.
За тобой хрустящий пригонит листок
Невидимый миру осенний безумец,
Он не крикнет "привет" и не скажет "пока",
Только что-то не то с ним сегодня случилось.
Так давай скорее ловить облака,
Пока небо совсем наконец не разбилось.
XII. Шубугуй
То солнцем опалённый, то дождливый -
Прекрасен безмятежный Шубугуй,
Его просторы осеняет гривой
Небесный конь, не знавший пыльных сбруй.
Известно краю множество сказаний
О днях, минувших сотни лет назад,
Когда звенела старой наковальней
Торжественность нетронутых рулад.
Неспешно в его дебри забираясь,
Я нахожу молчащие цветы
Среди травы, где уши прячет заяц,
И птичьи мимо носятся хвосты.
Теплея, набирает силу зелень, -
Да так, что ей исполнены глаза.
Дыханьем чистым горный дух нацелен
Стремглав лететь и виться как оса.
Невидимой для путника дорогой
К ещё не пересохшему ручью
Под утро лось приходит большерогий,
Чтоб жажду утолить на нём свою.
Вода обеспокоенно и плавно
Меняет отражения фигур,
А над потоком слышится так явно
Зовущий из подземья моринхур.
Скитаясь меж былым и настоящим,
Пока меня раскатом кличет гром,
Я сам себе кажусь навеки спящим,
Почти разбитым лиственным стволом.
Кто выживал здесь в битвах и в охоте,
Плёл из деревьев сети с тетивой?
Чья песня здесь летела на восходе,
Как звонкая стрела над головой?
Давно забыты имена и лица,
Теперь со мной в сосновой тишине:
Медвежий след, испуганная птица
И череп на заросшем валуне.
Всё дальше от дороги ухожу я
По вязким тропам бурого песка,
И всё темнее облик Шубугуя,
Древнее бесконечная тайга.
XIV. Нечистая сила
Луна горит осенним светом,
Мешает злато с чернотой,
И кто-то верещит фальцетом
Во тьме болотной и густой.
Таясь и ждя, в глубоких норах
Глаза на лунный диск глядят,
Вдыхая листопадный ворох,
Как многолетия назад.
Где вдруг почудилось движенье -
Уже не видно никого,
Царит одно опустошенье,
Вид удручяющ у него.
Однако меж осенней гнили
И туч, плетущихся едва,
Нежданно образы поплыли,
За ними – крикнула сова.
Через мгновение из бора,
Как из палитры сентября,
Нарисовалась духов свора,
Ни звука вслух не говоря.
Костёр раздулся у трясины
От непонятного огня;
Вокруг него сошлись альбины,
Злых бесов взмыла болтовня.
О, эта нечисть веселилась
Над горемычными людьми,
В чьи души злом она селилась
И снова делалась детьми;
Играя жизнями, ломала
Порою целые дома, -
Но всё альбинам было мало
И недостаточно весьма.
Когда же осень листопадом
На шабаш новый их звала,
Они полуночным парадом
Бросали тёмные дела.
Прознала как-то раз шаманка
(Что проживала в тех краях),
Где расположена полянка -
Очаг альбинов в тополях;
И позвала друзей шаманов,
А так же ведьм и ворожей,
Снести сетей или капканов,
Чтоб духов сцапать, как мышей;
Поймав же, подчинить их волю,
Закрыть в одной из тёмных юрт,
Пускай они, томясь в юдоли,
Шаманам силы придают.
И вот, когда сошлись альбины
Со всех пределов и сторон,
Раздался свист бурэ глубинный,
Потом – трещёток перезвон,
Кольцом людей поднялись тени
И устремилсь к очагу.
Да только духи-приведенья
Давно уж были начеку:
Взлетело пламя ввысь на метры,
Шаманов светом ослепив,
И обожгло порывом ветра
Верхушки одиноких ив.
Так в эту ночь с сюжетом пьесы
Случилось всё наоборот:
Вошли в шаманов злые бесы
Через разинутый их рот.
С тех пор гуляет эта нечисть
В людской среде ещё важней,
И сентябрём танцует вечность
На пляске гибнущих огней.
Луна горит осенним светом,
Мешает злато с чернотой,
И кто-то верещит фальцетом
Во тьме болотной и густой.
XV. Слёзы и роса
Эта рана в душе нас сильнее не сделает,
Она только прольётся слезою солёною;
Землю плач оросит, и душа пусть уверует,
Станет пусть одиночество чистой иконою.
До чего верят люди в житейские мелочи
И не видят прекрасного в сумерках жизненных.
Мудрецы превращаются в злыдней и неучей
От желаний своих бесконечных, бесчисленных.
Спутав силу с жестокостью, правду – с обидами,
Мы найти не могли в суматохе прибежища.
Только если нас небо увидит забытыми,
То на миг снизойдёт, чтоб утешить, конечно же.
Так чего-же ты снова такая серьёзная,
Хоть грусти, не грусти – всё равно мы не вечные.
Посмотри, как сияет роса многозаёздная,
Отражаются в каплях случайные встречные.
XVI. Лис
Из-под древесных корней
Лис прошмыгнул и исчез,
Зелени майской вразрез
Скрылся в долине теней.
Рядом дорога идёт -
Линия прожитых лет.
Лис убегает на свет,
Словно стремится в полёт.
Жизнь у него не сладка:
В поисках пищи и сил
Много дорог исходил
Он от рывка до рывка.
Знаменем рыжим вдали
Хвост над землёй превознёс,