Прогорят дрова. Отшумит молва.
Утекут меж пальцев и день, и год.
Отзвенит капéль. Прорастёт трава
и пожухнет. И жизнь в небеса уйдёт.
Улетит душа в занебесный лес,
на пенёк присядет у озерца.
Хорошо душе без земных телес.
Оседает пыль. Серебрится пыльца.
Отопьёт глоток из большого ковша.
А внизу быльё поросло быльём
и закат стекает в ночь, не спеша,
из вечерних вен кровяным ручьём.
Из небесной травки свернёт косячок,
заторчит слегка, расправит крыла —
птица, бабочка, дурочка, светлячок
улетит туда, где жизнь прожила,
и прильнёт к другой горевой душе,
и шепнёт неслышно: «А вот и я».
Рай не на небесах, а здесь в шалаше
в круговерти земного житья-бытья.
Месяц в теле ночи по рукоять.
Ходит пó кругу чёрный конвойный кот.
Будь что будет, но только рук не разнять.
А небесный рай – ничего, подождёт…