Затянувшийся вернисаж. Роман из последней четверти 20 века - читать онлайн

Глава 5

Пролетел первый курс. Экзамены я сдала на пятерки и поехала в Гатчинский район в строительном отряде. Правда, тетка хотела устроить меня на лето своей напарницей, но в проводницы брали с 18 лет, а мой день рождения в ноябре. Не буду подробно описывать стройотрядовское лето, я о нем и упоминать бы не стала, если бы…

Если бы не молодежный праздник в Гатчине, на который съехались студенческие отряды со всего района. Предполагалась линейка с обилием торжественных речей, концерт, гуляние в гатчинском парке, а вечером и факельное шествие. Стояла нежаркое августовское воскресенье, к тому же на наше счастье за весь день не выпало ни капли дождя.

Что творилось в тот день! Казалось, вся Гатчина заполнено молодыми людьми – крики, смех, разговоры, возгласы, приветствия, песни. Там и тут звенели гитарные струны и слышались знакомые слова песен – от «а я еду, а я еду за туманом…«⁵ до: «и в окошко вагонное долго будет плевать, чтоб коровников Гатчины никогда не видать»⁶.

В одной компании пели:

В другой:

В третьей умоляли зычными голосами:

Везде очереди за мороженым, за газировкой, за конфетами. Стайки стройотрядовцев заходили то в один магазин, то в другой – выходили с кулечками и пакетами.

Две мои подруги и я в сопровождении наших верных стройотрядовских рыцарей протискивались сквозь толпу, разыскивая хвост очереди за мороженым, а найдя, встали все вместе и продвигались к заветной цели болтая и хихикая. Впереди и сзади нас были ребята из других отрядов, и мы разглядывали эмблемы и названия – «Айболит», «Искатель», «Оптимист», «Альтаир». Впрочем, эти и другие названия плохо отражали действительность, кроме нашего, разумеется, потому что наш отряд назывался «Спарта». Ну а про спартанские условия все еще слышали со школьной скамьи. А что означает «Оптимист», например? Легко ли остаться оптимистом в ожидании бетона, так не лучше ли по здравому размышлению переименовать отряд «Оптимист» в «Пессимист»?

Но группа ребят из «Оптимиста», стоявшая впереди нас, соответствовала своему названию. Они шутили и смеялись – мы даже болтать перестали, косясь на них, а они все сыпали анекдотами, вспоминали смешные случаи, и взрывы хохота сопровождали каждую фразу. Особенно громко хохотала толстая девица, стоявшая рядом со мной, и я почувствовала к ней неприязнь не только из зависти на столь непринужденное веселье, но и из-за того, что ее смех напоминал лошадиное ржание, к тому же она отчаянно жестикулировала, хваталась за живот, размахивала руками, толкая и задевая меня. Сопровождалось все это восклицаниями: «Ой, не могу-у-у-у!» и «Ой, держите меня!» Но хотела бы я посмотреть на смельчака, который стал держать такую тумбу, ну да ладно! Может быть, она предполагала обратить на себя чье-то внимание, но толкаться-то зачем? И в один момент, когда эта толстушка навалилась на меня немилосердно, терпение мое лопнуло, и я обернулась к «оптимистам», чтобы высказать свое возмущение, но так и замерла: среди умирающей от смеха компании был Михаил. Вероятно, он немногим раньше заметил меня, потому что мы встретились глазами сразу же, как только я обернулась. Он смотрел серьезно, без улыбки, слегка наклонив голову. В глазах его что-то промелькнуло, он несомненно узнал меня, но губы его так и не разжались для приветствия, и в целом он выглядел озадаченным, словно не зная, как поступить.

Я была сражена неожиданностью нашей встречи и тоже стояла, как вкопанная, тоже не зная, как поступить. Отвернуться? Сделать вид, что не узнала? Но ведь самым большим моим желанием было найти его. Даже сейчас, когда он стоит в чужой компании, такой далекий и отчужденный, я чувствую исходящие от него волны симпатии, проходящие сквозь меня и не дающие отвести взгляд.

Полно, стоит ли попадать под его гипноз? Значит ли для него эта единственная встреча так же много, как для меня? Навряд ли. Поэтому скорее всего он и не приходил на свидание и вообще забыл о нем. Может быть, он и имя мое не помнит? Раз так, ничего особенного не случится, если я поздороваюсь – простая вежливость, можно даже сказать формальность. И я слегка кивнула ему.

Видно было, как в его глазах появляется удивление, он ответил мне. Осмелев, я улыбнулась, он в ответ тоже, но более широкой улыбкой, обнажив ряд красивых зубов. Я даже почувствовала, что он вздохнул облегченно, и напряженность спала с его лица, а через секунду он уже подошел ко мне и порывисто сжал мою руку.

– Лида!

– Миша!

Помнит, помнит мое имя. Случайно ли это? Некоторое время мы молча разглядывали друг друга. Он весь был какой-то сияющий: блестели на солнце отросшие каштановые волосы, сияла белизной улыбка, в глазах мелькали солнечные зайчики. Рука его была теплая, я даже ощущала толчки крови в кончиках его пальцев, скорее угадывала теплоту легкого загара и нервную утонченность стройной фигуры.

– Не ожидал тебя здесь увидеть! – воскликнул Миша.

– Да и я тоже. Тебе идет форма.

– А ты из какого отряда, дай посмотреть на эмблему. «Спартанка», надо же.

Он взглянул на часы и предложил:

– До линейки еще есть время. Погуляем, спартанка?

Мы развернулись и пошли по улице, с каждым шагом удаляясь от очереди за мороженым, где остались наши попутчики.

Помню ли я, о чем мы разговаривали? Об отрядной жизни. Об экзаменах, о погоде (какой веселый денек сегодня!), о сладостях. Миша упомянул о выставке картин Святослава Рериха, но я плохо разбиралась в живописи и честно призналась в этом. Миша как-то странно посмотрел на меня и перевел разговор на другое. Наконец вспомнили вечеринку, обстоятельства нашего знакомства, Аську («она сейчас работает на кафедре – клеит наглядные пособия»), а потом вдруг замолчали, очевидно, вспомнив о несостоявшемся свидании, и от этого нам обоим стало неловко. Паузу нарушил Михаил. Он усадил меня на скамейку и спросил чуть дрогнувшим голосом:

– Лида, только честно, почему ты тогда не пришла?

– Так ты приходил? – воскликнула я радостно удивленно.

– Конечно, мы же договорились! Я как дурак проторчал там 2 часа, даже милиционер в метро стал обращать внимание.

В его интонации чувствовалась обида и, хотя меня порадовало известие о том, что он все же приходил, но я не спешила обольщаться: где-то существует Лена, она объективная реальность… После того, как мы расстались, они вместе пришли к Асе. Ася врать не будет, ей-то зачем?

И все же нужно было объясниться до конца, расставив точки над «i». Может быть Михаил не в курсе, что мне известно о существовании Лены, и он пытается задурить мне голову, а может быть, чем черт не шутит, я ему понравилась?

Однако он ожидал ответ, и я рискнула поразить его откровенностью. Чтобы подавить внутреннее смущение, я постаралась расслабиться: облокотилась о спинку скамейки и развернулась вполоборота.

– Ты хочешь, чтобы я ответила честно? – медленно выговаривая слова, переспросила я. – Изволь. Я не пошла потому что не могла предположить, что ты всерьез собирался встретиться со мной.

Видно было, что он удивлен моим предположениям.

– Я объясню, – продолжала я, уловив его удивление. – Мне стало известно одно обстоятельство: то, что ты встречаешься с девушкой еще со школы.

– И тебя смутило это обстоятельство?

– Смутило. Я не хотела вносить раздор в ваши отношения, а потом… – я замялась – а потом я не хотела быть использованной.

Он вдруг резко развернулся и схватил меня за плечи. Его глаза впились в меня взглядом, он слегка покачал головой, как будто не веря своим ушам.

– Как ты сказала? Что ты имела в виду – быть использованной?

Мне некуда было деваться от его пристальных глаз цвета крепкого чая, в которых я пыталась угадать и растерянность, и всполохнувшуюся вновь обиду, и чувство какого-то странного превосходства, и еще целую гамму чувств, но не было сил в них разбираться: его руки сильно, до боли сжимали мои плечи, и, вероятно, гримаса от этой боли появилась на моем лице. Я попыталась освободиться, но Михаил притянул меня к себе. – Ну хорошо. Скажу все до конца, только отпусти мои плечи, будь добр… Ты мне понравился, не скрою, но Аська мне сказала, что у тебя есть Лена… И я подумала, что ты покрутишь со мной короткий роман и вернешься к ней, а я привыкну к тебе… и мне будет больно…

Я опустила голову, чувствуя жгучий стыд оттого, что он узнал, что небезразличен мне, и узнал от меня. И о потаенной ревности к счастливой Лене мог догадаться! Сейчас он посмеется надо мной и уйдет и будет горд собой от сознания еще одной победы.

Боже мой! Когда же я ума наберусь? Нельзя, нельзя ни перед кем открывать свои чувства – это все равно, что вывернуть наизнанку всю кожу – это болит, кровоточит, как одна сплошная рана.

Но Михаил не смеялся. Он приподнял мой подбородок и грустно сказал:

– Лида, я разве дал тебе повод плохо обо мне думать? Ты не захотела со мной встретиться, ты даже мне ни одного шанса не дала. А потом… Неужели ты думаешь, что до нашей встречи у меня никого не было, и я только сидел и ждал тебя. Хотя… может быть, я действительно ждал тебя?

Эти его слова успокоили меня, но наш разговор был прерван сигналом к построению: начиналась линейка. Мы договорились встретиться после.

Еще командир не дал команду «вольно», а Миша уже махал мне рукой.

– Идем, я тебя познакомлю со своими друзьями.

Его друзья ожидали нас в Гатчинском парке, расположившись на траве под старыми деревьями. Это были 2 девушки (одна из них – толстушка из очереди за мороженым) и два парня. Миша представил мне каждого, я тоже назвала свое имя. Мы расселись полукругом возле газеты, на которой была разложена снедь из ближайших магазинов. Один из парней открывал бутылки «Байкала» – был раньше такой напиток, чем-то похожий на «Пепси-колу». И хотя все было мило на этом пикнике, но я томилась в тревожном ожидании от того, что мне еще скажет Миша, да и скажет ли? А пока мы поддерживали общий веселый разговор и вели себя как старые добрые знакомые.

Перекусив, Мишины друзья собирались покататься на лодке, и мы присоединились к ним. Оказывается, здесь в парке находились красивые озерца, а на них лодочная станция. Достать лодку в воскресный день – проблема, но сегодня исполнялись все мои желания, и вот уже Миша взялся за весла, и мы оказались с ним наедине, отплыв подальше от берега. Я делала вид, что любуюсь живописными окрестностями, но пейзажи меня мало волновали в сей момент: я ждала продолжения разговора.

Мишины друзья причалили на зеленый островок среди озера и оттуда сигналили нам. Мы отправились к ним. На островке каждая парочка держалась обособленно, и мы не стали им докучать, а остановили лодку возле прибрежных зарослей. Миша достал пачку сигарет и закурил.

– Когда мы вернемся в Ленинград, я убью Аську, – неожиданно сказал он.

– За что ей такая немилость?

– За то, что она дала тебе ненужную информацию, да еще в выгодном ей свете. Короче, за болтливый язык. Неужели при современном цейтноте я могу позволить себе роскошь встречаться сразу с двумя девушками? И неужели я не разобрался бы. ю кто мне нравится больше, ты или Лена?

– Не обижайся, Миша. Ася здесь совершенно ни при чем. Она считала, что я должна знать правду.

– А я и говорю правду. К Женьке я пришел с Леной, и уйти мы должны были вместе. А ты сначала не произвела на меня впечатления, я еще подумал, чья-нибудь младшая сестра напросилась, из седьмого, ну от силы из восьмого класса. Ну вот, я и стал наблюдать, как будет вести себя школьница на взрослой вечеринке. А потом понял, что ты не школьница, но почему-то продолжал наблюдать за тобой. Просто ты не такая, как девчата из нашей компании – я же их всех знаю кого с первого класса, кого даже с садика, знаю, кто что скажет, кто кому симпатизирует. Скучно, когда все знаешь наперед… Я, конечно, продолжал бывать в нашей компании, считал для себя предательством забыть старых друзей, но поэтому приходилось терпеть скуку. И тут появляешься ты, и Женька вьется около тебя, и я готов убить его за это, и сам не понимаю, кто ты такая, откуда ты взялась, и почему это мне до тебя есть дело? А когда вы ушли, я понял, что он хочет споить тебя, а дальше смотря по обстоятельствам. Знаешь, Женя у нас Дон Жуан, он любит хвастаться своими победами и обожает юных простушек.

– Понимаю, – прервала я его монолог, – «А кстати, та вчерашняя молочница…» Миша, так ты меня пытался предостеречь?

– Нет, скорее его. Я же не знал о тебе ничего, а вдруг бы ты не поблагодарила меня за вмешательство, но Женьку-то я знаю как облупленного. Он-то должен был понять, что нам известны его полеты, и я, например, не одобряю…

– Не одобряешь что? Его выбор или поведение?

– Ни то, ни другое. Ну не мог я допустить, чтобы ты и он… Я пошел за вами, но Лена меня задержала, а когда я от нее отделался, ты уже собиралась домой.

Я горько усмехнулась:

– Боже мой! Слышала бы это Лена! Ты пытался от нее отделаться, но я и сама могу постоять за себя.

– Не смеши меня, – сказал он с досадой, – ты была точь-в-точь маленький пьяный щенок.

– Понятно. Семиклассница, пьяный щенок – что еще? Если это так, зачем ты потащился за мной? Рассчитывал, что тебе удастся то, что не удалось Женьке?

Мишины глаза округлились от внезапного изумления. Он молча докурил сигарету, а потом неожиданно спокойно сказал:

– Знаешь, Лида, я не ангел, конечно, но детей я никогда не соблазнял.

И добавил с мстительной интонацией:

– А от пьяных женщин меня просто тошнит.

Волна краски залила мое лицо: это была краска и гнева, и стыда. И как это у него язык повернулся упрекнуть меня за оплошность на той вечеринке, словно я и в самом деле законченная алкоголичка. Я же хотела потребовать, чтобы Михаил отвез меня обратно, но видно он и сам понял, что сказал лишнее, потому что вдруг взял мою руку в свои и тихо сказал:

– Прости.

Он сидел опустив голову и глядя перед собой на гладь воды, а тепло его рук передавалось мне, заставляя быстрее бежать кровь по жилам и сильнее биться сердце. Гнев уже давно улетучился, а стыд все еще нудил во мне острой иглой, но вместе с тем я понимала, что в чем-то Миша прав, что мне не следует обижаться, и что я не должна терять его. Вот он сидит рядом, такой как есть – не ангел, не идеал, но если он сейчас уйдет… Волны ранее не испытанной нежности захватили все мое существо, мне захотелось прикоснуться к нему, хотя бы погладить по голове, что я и сделала.

Он ощутил мое прикосновение и обернулся. Секунда, еще одна – и мы бросились друг к другу в объятия. Поцелуй, потом еще и еще, и перед натиском неожиданных эмоций рухнули в душе все барьеры сомнения, страха. Стали казаться недостойными прикидки типа «сказать или не сказать о своих чувствах» или «позволить или не позволить себя поцеловать» – мне уже необходимы были его объятья и поцелуи.

– Я ведь был уверен, что люблю Лену, – продолжал Михаил через некоторое время, когда мы уже возвращались к берегу, – мне было хорошо с ней, но ты понимаешь, я никогда не беспокоился из-за нее. Не смейся, пожалуйста, но с тех пор, как я тебя увидел, я все время думаю, как бы ты не наделала глупостей и как бы с тобой ничего не случилось.

– Смешной ты, Миша. Ну что я, маленькая, что ли? Что со мной может случиться?

– Но ты же заблудилась в Женькином дворе! Не спорь, я же видел, ты не знала, в какую сторону идти – как бы ты добралась до дома! И в такси уснула. Спасибо твоим соседям за то, что дверь открыли.

– А спать ты меня уложил?

– Нет, мадмуазель, это уж вы сами, пока я звонил домой. Ты спала, а я смотрел на тебя.

– Ася мне сказала, что нельзя смотреть на спящих, есть такая примета.

– Какая?

– Ну если долго смотреть на спящего человека, то обязательно в него влюбишься.

– Опять эта Айседора! – воскликнул Миша, – она заслуживает кары даже за то, что не рассказала об этой примете раньше.

– А если бы рассказала?

– А если бы рассказала, то я бы точно не пошел на ту вечеринку и жил себе спокойно. Не назначал бы то дурацкое свидание, которое, кстати Вы, мадмуазель, проигнорировали, не упрашивал бы Аську приглашать тебя на новый год, не бродил бы возле вашего института и возле твоего дома, но так ни разу и не встретил тебя за полгода. Но теперь—то мы не расстанемся, Лида?

Я тоже надеялась, что мы не потеряемся и встретимся в Ленинграде, когда начнется учебный год. Я чувствовала себя счастливой, и все люди вокруг казались счастливыми, а природа необыкновенной, поражающей своей запущенностью. Гатчинский дворец – волшебным замком, а простая весельная лодка – кораблем с алыми парусами.

Во время факельного шествия нам пришлось разбежаться к своим отрядам, но с начала танцев мы не расставались. Быстрые танцы мы не танцевали, стояли, держась за руки, но когда зазвучала песня Адамо «Падает снег», Миша пригласил меня, да так элегантно, словно на нем не была стройотрядовская роба, а дорогой фрак. Мы впервые танцевали друг с другом и танец стал продолжением наших объятий, правда, под музыку, но это было даже лучше. Грустная мелодия высвобождала нежность, таившуюся в сердце, и безумно приятно было обнимать его сильные плечи и ощущать кольцо его рук на своей талии.

Вечер был теплый, даже томный. На быстро потемневшем небе загорались звезды, в них чувствовалось уходящее летнее тепло и угадывалась золотая щедрость осени. Танцплощадку освещали желтые фонари тусклым размытым светом. Листья деревьев из зеленых превратились в темно-зеленые, а потом и в черные и стали хранилищами тайн жизни и любви.

Я смотрела на Михаила, завороженная близостью его тела, любуясь значками и нашивками на его куртке, светло-голубой рубашкой, на которой была расстегнута верхняя пуговица, и в прорезь виднелась полоска загорелой кожи. Я перевела взгляд на вторую пуговицу, представила, как полоска кожи становится еще больше, потом на третью, четвертую пуговицу, потом мысленно стала расстегивать брючный ремень… Я даже глаза зажмурила и головой потрясла, чтобы отогнать это наваждение. Михаил спросил, что со мной, но я не ответила. Не могла же я признаться, что только что мысленно раздевала его. Сама не понимаю, как такие мысли полезли мне в голову.

После работы в стройотряде я съездила домой на месяц и узнала, что мой младший брат поступил в военное училище. Он тоже будет жить в Ленинграде, но в казарме, и это даже к лучшему: значит он нечасто сможет появляться у тети Дуси и не полезет в мои дела. Я еле выдержала дома 4 недели – с первого же дня все мои мысли были о Михаиле. Я думала о нем днем и ночью, копая картошку, собирая сливы в саду или прибирая в доме, представляла его то на Невском, то в тетиной комнате, то смеющимся, то растерянным. Мама и сестры говорили, что Лида стала очень серьезной, но они и представить не могли с кем связана моя задумчивость. Я никогда не упоминала о нем, а по вечерам бегала на танцы в клуб и с удовольствием принимала ухаживания деревенских кавалеров, от которых отбоя не было. После танцев они кружили на мотоциклах вокруг нашего дома, оглашая сонную улицу ревом моторов. Я сиживала то с одним, то с другим на скамейке под рябиной рядом с дровяным сараем, иногда позволяла себя поцеловать, но ни разу не испытала той щемящей нежности как рядом с Михаилом.