Замок де ла Кастри. Том 1 - читать онлайн

И взглянут вверх, и посмотрят на землю;

И вот – горе и мрак, густая тьма, и будут повержены во тьму.

Но не всегда будет мрак там, где теперь он сгустел.

Книга пророка Исаии 14:10

Глава 1

Пересечение дорог

Габриэль открыл глаза в темноте. Он был один, лежал в подъезде, прижавшись спиной к стене. Вспоминая все, что произошло с ним прошлой ночью, он наблюдал за тем, как тысячи пылинок кружатся в тонкой полоске света, пробивающейся из-под двери. Вытянув руку – свет упал на тонкие грязные пальцы – он провел ею по шершавой поверхности пола. Он пролежал здесь всю ночь, не чувствуя холода. Де ла Кастри никогда его не чувствовал.

Где-то наверху хлопнули дверью, послышались шаги. Габриэль еще плотнее прижался к стене. Он не хотел привлекать к себе внимания. Всё это время его никто не трогал, никто не пытался разбудить, и де ла Кастри был рад своему везению. Он еще не нашел в себе сил покинуть это место. Слишком уж кружилась голова…

Он уже закрывал глаза, когда какое-то нездоровое любопытство овладело им, приковав внимание к лестнице. Габриэль так напряженно вглядывался в темноту, что когда яркий белый свет неожиданно разлился по площадке, он зашипел и забился в углу от невыносимой боли в глазах.

К его огромному облегчению неестественное сияние быстро погасло. Щелкнул выключатель над головой, и подъезд осветил самый обыкновенный желтый свет от замызганных лампочек. Габриэль увидел возле своего лица ноги, обутые в старые кроссовки.

Де ла Кастри сел, недоверчиво уставившись на незнакомца. То, что это был тот самый человек, чье сияние едва не ослепило его, не оставалось никаких сомнений. На первый взгляд – парень лет восемнадцати. Габриэль видел только один его глаз – зеленый, похожий разрезом на кошачий, другой скрывался под густой белой челкой. Волосы блондина были аккуратно уложены, левое ухо – проколото, в мочке красовалась круглая золотая серьга.

Парень смотрел на него с жалостью, что одновременно взбесило и удивило Габриэля. Обычно в глазах смотрящих на него, он видел сначала лишь страх, а затем уже все остальное.

Незнакомец сделал шаг вперед и протянул руку.

– Меня зовут Дима.

Габриэль вжался в стену, отворачиваясь.

– Уходи, – прохрипел он, тяжело сглатывая. – Не трогай меня, – добавил он уже увереннее.

– Тебе, наверное, нужна помощь…

– Не нужна. Уходи. – Габриэль хотел еще что-то добавить, но резкая боль в сердце заставила согнуться пополам и застонать.

– Эй-эй, – забеспокоился парень, – может, мне позвать кого-нибудь?

– Нет. Не смей никого звать! – слова против воли прозвучали как всегда грубо и неучтиво.

– Хорошо, но давай я хотя бы вынесу тебя на свежий воздух!

И прежде чем Габриэль успел запротестовать, сильные руки подхватили его подмышки и потащили за дверь. У Габриэля не осталось сил сопротивляться. Единственное, о чем он успел подумать перед тем, как потерять сознание, – это то, что незнакомец нес его, словно пушинку, хотя сильно уступал ему в росте.

Очнулся он уже на скамье, чувствуя, как свежий ветер обдает прохладой лицо, а яркие лучи солнца бьют по глазам.

Габриэль с трудом сел. Дима тут же пристроился рядом.

– Зачем ты это сделал? – пробормотал Габриэль, пытаясь убрать волосы с лица.

– А что такого? Просто помог тебе подняться.

Дима широко улыбался, искренне недоумевая, что могло так удивить встреченного им незнакомца. Он ведь не знал, что Габриэль успел практически позабыть, что такое человеческая доброта, и поэтому постоянно ждал подвоха.

– Как тебя зовут?

– Габриэль, – незнакомец ответил не сразу, и какое-то время Дима завороженно разглядывал его лицо, будто вырезанное из камня.

Впалые щеки, темные круги под глазами. Его черты, пусть и грубоватые, казались Диме совершенными. Нос с горбинкой, высокие скулы. Тонкие, чуть посиневшие, губы то и дело изгибались в пренебрежительной ухмылке. Длинные иссиня-черные волосы лежали спутанной копной, и когда ветер дул Габриэлю в лицо, открывали высокий лоб, на котором раньше времени залегли морщины. Большие темно–синие глаза глубоко посажены, черные брови вразлет.

Одеваться Габриэль любил, судя по всему, небрежно: длинный местами потертый кожаный плащ, заношенная черная рубашка и узкие джинсы. Внимание привлекали лишь старые кожаные сапоги выше колена со сложной шнуровкой – такие раньше носили аристократы.

– А мы раньше не встречались? – выдавил из себя Дима, понимая, как глупо звучат его слова. Однако он все сильнее мучился странным чувством, будто он уже видел Габриэля раньше. Когда-то очень давно, а, может быть, только вчера…

Де ла Кастри усмехнулся и покачал головой. Он молчал. Молчал и Дима – он не знал, что сказать, и как всегда в такой ситуации оставалось только одно: юноша заерзал на скамейке, доставая пачку сигарет из заднего кармана. Габриэль не обращал на него внимания, пока дым не ударил ему в ноздри.

– Можно мне?

– Не думаю, что это те сигареты, которые ты ищешь, – замялся Дима, заталкивая пачку в задний карман.

– Нет, это как раз они. Думаешь, я травку не унюхаю?

– Да тихо ты! – Дима оглянулся. – Если кто-нибудь из соседей узнает!

Габриэль шутливо приложил палец ко рту. Он улыбался, хотя давно уже не помнил, когда это с ним случалось в последний раз, но почему-то с этим парнем ему хотелось смеяться.

Дима дал новому знакомому закурить, и какое-то время они снова провели в молчании. Де ла Кастри наблюдал за тем, как юноша поднялся и начал бродить возле подъезда, подбрасывая ногами желтые листья. Вскоре его заворожила чистота и наивность, которые исходили от этого молодого человека. Юноша был одет просто: теплая куртка, черные штаны со множеством ремешков и карманов да белая футболка. Солнце играло в его мягких волосах, отчего казалось, что Димина голова вот–вот загорится.

– Сколько времени? – внезапно спросил Габриэль.

– Полдень, – ответил Дима, подойдя чуть ближе.

– Почему ты до сих пор на улице? Разве тебе никуда не надо в будний–то день? На учебу, например?

Дима передернул плечами, и Габриэль удивленно приподнял брови.

– Я уже давно все выучил, – юноша хитро улыбался. – Может, ты зайдешь ко мне? Я могу дать тебе поесть.

Габриэль сразу помрачнел, и Дима почувствовал, что должен как-то оправдаться.

– Просто ты выглядишь таким больным… Если не хочешь, я могу вынести что-нибудь на улицу.

Повисла неловкая пауза, в течение которой Дима несколько раз успел обозвать себя болваном, несмотря на всю нелепость ситуации. Ведь это он зазывал к себе в квартиру совершенно незнакомого человека, рисковал квартирой матери, рисковал своей жизнью, наконец! Но…

Но это казалось ему таким правильным.

– Не надо ничего выносить, – Габриэль вдруг согласно кивнул. – Я зайду.

– Прикольно! – вырвалось у Димы, и де ла Кастри устало улыбнулся. Ему нравился этот парень, а те, кто нравились Габриэлю обычно страдали.

Юноша помог ему подняться и, морщась от боли во всем теле, де ла Кастри спросил:

– Сколько тебе лет?

– Шестнадцать.

– Ага, – буркнул Габриэль, до него вдруг стало кое-что доходить.

Пока Дима буквально тащил его на себе до квартиры, Габриэль молчал, прислушаясь к нескончаемому потоку информации, который вдруг низвергся на него, подобно бурному водопаду, – подросток говорил без остановки. Это мог быть неплохой экскурс для Габриэля в Димину жизнь, если бы он вскоре сам не погрузился в свои мысли. После этого до него стали долетать лишь отдельные слова, бессмысленные фразы и редко – предложения.

Когда они все-таки добрались до квартиры на третьем этаже, де ла Кастри думал, что упадет на пол, едва переступив порог. Держался он с трудом. Заметив, в каком Габриэль состоянии, Дима быстро отворил дверь и даже ненадолго замолчал.

Зайдя внутрь, мужчина оглядел маленькую прихожую.

– Здесь прекрасно.

– Да ну, здесь бардак! – и Дима провел Габриэля внутрь. – Вот здесь ванная. Думаю, тебе нужно начать с нее.

– Да, спасибо. Но тут действительно так аккуратно и чисто…

– Да уж не как в подъезде.

– Ты с родителями живешь? С девушкой?

Дима громко рассмеялся, и Габриэль понял, что своим смехом юноша пытается скрыть целый спектр самых различных эмоций, которые овладевали им время от времени.

– Какой девушкой, Габриэль? Я живу с мамой.

Де ла Кастри снова кивнул и открыл дверь в ванную.

– А друзья? – спросил он просто для того, чтобы поддержать беседу, вовсе не ожидая последовавшей за этим странной реакции: Дима схватил Габриэля за локоть. Белая челка больше не прикрывала больной черный глаз, и тот влажно блестел, внимательно разглядывая гостя. Он словно пытался вытянуть из де ла Кастри ответы на вопросы. Ответы, которых Габриэль знать не мог.

А потом Дима вдруг перестал его видеть. Мужчина понял это по тому, как взгляд юноши начал потерянно блуждать сначала по его лицу, потом по стене, по двери за его спиной.

Габриэль в последний раз сопоставил Димину внешность с названным возрастом. Да, здесь не было ошибки. Габриэль мог бы сразу догадаться, в чем дело, но он никогда раньше не встречал людей подобного рода. Дима был Другим.

«Бедный. Он Калека. Ох, если цена Взрыва – цена расплаты за наши ошибки – и есть несчастье таких светлых людей, то я считаю, плата была слишком высока».

Тем временем черный глаз задвигался сам по себе. Дима автоматически прикрыл его челкой и отвернулся.

– У меня нет никого, Габриэль.

Де ла Кастри покачал головой:

– Ты не знаешь, что такое одиночество. Ты не один. У тебя есть мать, – Габриэль отвернулся и взялся за ручку двери, однако Дима не хотел его отпускать.

– Но почему мне тогда так тошно?!

– В глубине души все мы по-своему одиноки! – вдруг огрызнулся Габриэль. – Мы все оставлены один на один со своим выбором, своими мыслями, своими страхами. Возможно, нам остается только смириться, – и де ла Кастри замолчал, не понимая, что он только что сморозил и почему, собственно, разозлился так сильно. Словно этим вопросом Дима задел какую-то больную для него тему. Определенно разговор с этим странным парнем увел Габриэля в очень далекие материи, а он не любил беседовать о подобном, тем более с теми, с кем едва был знаком.

Дима все еще держал гостя за руку, держал так крепко, как будто де ла Кастри сейчас уходил не в ванную, а в мир иной. Держал как единственного человека, который так четко уловил его настроение, который один во всем мире понял его… Наконец!

– Я пойду, – сказал Габриэль и мягко, но настойчиво разжал Димины пальцы. – Ты позволишь?

Юноша будто вышел из транса, дернулся, снова пригладил челку и растерянно кивнул.

– Я буду на кухне. Если что, кричи.

– Спасибо, – и Габриэль быстро запер за собой дверь.

В ванной он долго стоял у зеркала, глядя на свое осунувшееся грязное лицо, проклиная, сам не зная кого, за то, что парень, похоже, успел привязаться к нему.

– Черт! Да не мое это дело, – прошептал Габриэль раздеваясь.

С трудом он снял с себя плащ и рубашку, пропитавшуюся кровью. Боль в плече, о которой он успел позабыть, снова напомнила о себе. Его затошнило, а колени задрожали. Чтобы не упасть, он облокотился о раковину, как вдруг заметил под ней большой белый ящик со множеством маленьких кнопочек и круглым оконцем посередине. Габриэль уставился на ящик, а потом осторожно отошел от него настолько, насколько позволяла тесная ванная комната.

Стараясь не смотреть в сторону незнакомой машины, Габриэль включил воду, разделся и залез в ванну. Оглядев грязную одежду, сваленную на полу, он вздохнул. Совершено не хотелось влезать во все это после душа…

Де ла Кастри приоткрыл дверь.

– Дима! Я не знаю, что делать! Моя одежда… Она грязная!

В ответ раздался заливистый хохот. И едва Габриэль успел вынуть из кармана плаща пакетик с порошком, как Дима без стеснения ворвался в ванную.

– Да неужели?

– Чего ты смеешься? – спросил Габриэль. Он едва успел скрыться за занавеской и теперь боязливо выглядывал из-за нее.

Дима похватал с пола его одежду.

– У тебя был такой беспомощный голос, словно тебе пять лет, и ты самостоятельно даже шнурки на ботинках завязать не можешь, – объяснил он.

Габриэль не ответил. Он скрылся за занавеской, переваривая услышанное, пытаясь понять, были Димины слова оскорблением или нет. Юноша тем временем затолкал одежду в белый ящик и закрыл дверцу.

– Что ты делаешь? – Габриэль снова выглянул из-за занавески.

– Собираюсь постирать твои вещи в стиральной машине. Что же еще?

– Машине? Я думал, они не существуют больше.

– Ну, как видишь, существуют, – Дима улыбался. – Я заприметил ее у одного знакомого, которому ремонтировал телефон. Он хотел ее выбросить, а я забрал себе и починил. Возможно, это единственная работающая стиральная машинка во всем Питере. – Юноша помолчал немного и добавил: – Вряд ли Новое Правительство в скором времени озаботится производством бытовой техники.

– Да уж, – и Габриэль опять спрятался за занавеской. – Их гораздо больше интересует, как бы уничтожить всех отпрысков правящих в прошлом семейств.

– Что? – удивленно переспросил Дима, хотя прекрасно слышал, что сказал его новый друг. Он просто не мог поверить, что какого-то бездомного бродягу с улицы могут интересовать аристократы, разбежавшиеся кто куда после смены старого правительства. Но Габриэль упрямо молчал, и Дима не стал больше спрашивать.

– Ну, я пошел… Ой, тут еще твоя рубашка, – и Дима взял ее в руки. – Кровь? – спросил он, глядя на разорванный рукав.

– Да, – нехотя признался Габриэль. – Я упал.

– Разрез, как от пули, и я видел, что плащ твой разорван. Ты упал на пулю? Ха–ха!

Габриэль молчал, спрятавшись за занавеской. Димина прозорливость и желание все знать потихоньку начинали выводить его из себя.

– Отличный способ не отвечать на мои вопросы, – пробормотал Дима. – Бинты и перекись водорода на верхней полке, а одежду можно зашить.

– Но я не…

– Я зашью, – и Дима, бросив в стиральную машину рубашку, нажал сразу на несколько кнопок.

Машина с грохотом заработала, так что даже пол задрожал.

– Ну, я пошел. Думаю, тебе тут есть, чем заняться.

– Да уж, – печально донеслось из-за занавески.

И Дима тихо вышел из ванной. Ему было над чем пораскинуть мозгами.

Примерно через час Габриэль показался на кухне, посвежевший и изменившийся до неузнаваемости, словно кто-то, включив машину времени, вернул его в те дни, когда он еще мог позволить себе горячий душ. Только рана на плече была по-прежнему не обработана и не перевязана.

Дима усадил недовольного гостя на стул и не давал ему вставать, пока не перебинтовал поврежденную руку. Затем поставил чайник греться и пододвинул к Габриэлю тарелку с горячим супом.

– Рука еще болит?

– Нет. Все нормально, – соврал Габриэль, принимаясь за еду.

Дима пожал плечами.

– Тебе чай? Кофе?

– Крепкий кофе.

– Ну и ну! Спит в моем подъезде и пьет крепкий кофе.

Габриэль слабо улыбнулся.

– Где твои родители? – выдавил он из себя, с трудом отрываясь от тарелки и стараясь не чавкать.

– Я же говорил, что живу с матерью. Она на работе, – и Дима вышел из кухни. – Отца нет, – крикнул он из другой комнаты.

– Где отец?

– Мама выгнала его, когда мне было шесть, – ответил Дима, возвращаясь обратно. В руках он принес нитки, иголку и ножницы. Разложив все швейные принадлежности на подоконнике, он налил Габриэлю кофе.

– Ты по нему скучаешь? – спросил Габриэль, с шумом отхлебнул из чашки и поднялся. Дима молча наблюдал за тем, как он, тяжело сглотнув, подошел к горячей кастрюле на плите, обнаружил там картошку и навалил себе полную тарелку.

– Наверное, – пробормотал Дима, решив не обращать внимания на голодные выходки бездомного. – Я не знаю.

– Я, например, плохо знаю своего отца, – произнес Габриэль через некоторое время. – И ничуть от этого не страдаю.

– А остальные? – равнодушно поинтересовался Дима, принявшись зашивать рубашку.

– Мать недавно умерла, брат продает наркотики, может, и сам наркоман, не знаю… Младшую сестру я вчера потерял.

У Димы катушки посыпались из рук. Габриэль поднялся, помогая ему собрать их.

– Но как? Что случилось? И как ты? – Дима снова уселся на подоконник, пытаясь завершить начатое дело. – Ты так спокойно говоришь об этом!

Габриэль не ответил. Дима не понимал, почему его новый знакомый замолчал, на деле тот просто отчаянно боролся с приступом рвоты. Наконец, с трудом запихав в себя остававшуюся на тарелке еду и допив кофе, Габриэль замер на стуле. Дима исподлобья поглядывал на него. Молодой мужчина погрузился в себя, взгляд его стал отрешенным. Какое-то время он смотрел в одну точку, потом начал заламывать пальцы на руках. Правая нога мелко дрожала.

– Габриэль?

Но мужчина даже не повернул головы в его сторону. Пришлось Диме повысить голос. Заламывание пальцев тут же прекратилось.

– Знаешь, ты сейчас был похож на ненормального, сбежавшего из клиники, – сказал Дима и с опозданием осведомился, – но ведь это не так?

– М-м-м? – и Габриэль уставился на него своими огромными глазами.

– Ты ведь не сбежал из психбольницы?

– Нет, – честно признался гость. – Но, возможно, я уже давно схожу с ума.

– Ну уж нет! – рассмеялся Дима, однако смех прозвучал как-то неуверенно. – Все у тебя будет хорошо.

Де ла Кастри кисло улыбнулся и снова задумался. Он находился в тупике, из которого не видел выхода. Эвелин потерялась, и он не знал, где ее искать. Даже если бы сестра вдруг появилась на пороге Диминой квартиры, он бы и тогда не знал, что им делать дальше. Куда идти? Кто мог им помочь? На периферии сознания мелькали смутные воспоминания о некоем тучном мужчине, который частенько наведывался к Катрин, когда он был совсем маленьким. Он называл себя другом отца и говорил что-то о… Ночлежке? Приюте? В любом случае этот дом (если это дом) находится в глуши, далеко от города. Им никогда не добраться туда незамеченными без денег, еды и пешком. Вдобавок ко всему, Габриэль внезапно осознал, что боится выйти из этой квартиры. Боится покинуть Диму и снова оказаться в сводящем с ума одиночестве.

Мужчина внимательно присмотрелся к блондину, сидевшему на подоконнике и зашивавшему его плащ. Зеленый глаз внимательно следил за работой рук, в то время как черный, кажется, наблюдал за ним из-под челки.

– Как ты видишь? – вырвалось у Габриэля прежде, чем он успел подумать, что задавать такой вопрос Калеке как минимум невежливо.

Дима пожал плечами. Кажется, он нисколько не обиделся.

– Сейчас, как обычно, одним глазом. Но, бывает, если я сильно нервничаю, я могу перестать различать что-либо перед собой, кроме смутного марева. Врач говорит, с возрастом это пройдет.

– А черный глаз?

– Я ничего им не вижу, – ответил Дима и протянул Габриэлю его плащ и рубашку. Тот взял одежду, задумавшись над тем, говорил ли Дима правду.

Одевшись, де ла Кастри подошел к окну. Он хотел поблагодарить Диму за то, что тот сделал для него сегодня, но слова застряли в горле, когда за окном на тротуаре он увидел автомобиль. Тот самый старый «Форд», который едва не сбил его прошлой ночью! Это после его появления де ла Кастри больше не видел свою сестру!

Габриэль вцепился в Диму, стащив его с подоконника и насильно развернув к окну.

– Габриэль! Что ты делаешь?

– Эта машина за окном, видишь? Чья она?!

– Я не знаю! Не знаю! – Дима весь дрожал. Он на полном серьезе решил, что по глупости затащил в дом настоящего маньяка.

Осознав, наконец, как перепугал своим поведением несчастного парня, Габриэль, извиняясь, отпустил его.

– Эта машина… Я видел ее в ту ночь, когда потерял сестру. Далеко отсюда, очень далеко, а теперь она стоит здесь.

– Может, ты ошибся?

– Нет! – огрызнулся Габриэль.

– Тогда надо спуститься и выяснить, в чем дело, – немного подумав, предложил Дима.

Де ла Кастри кивнул.

– Да, я так и сделаю, – и решительным шагом направился к двери.

– Постой! – Дима догнал его в прихожей. – Я пойду с тобой.

– Нет, – рука Габриэля уперлась юноше в грудь. – Никуда ты не пойдешь. И держись от меня подальше. Я не тот человек, с которым стоит водить дружбу.

Глаза мужчины опасно блестели, однако на Диму его слова не произвели ровно никакого впечатления.

– Я пойду с тобой, – упрямо повторил он. – Я вижу, тебя что-то мучает. Я не имею ни малейшего понятия, что это, но я хочу помочь. Я чувствую, что должен! И не спрашивай меня почему.

У Габриэля не осталось ни сил, ни времени, чтобы удивляться. Он развернулся на каблуках и поспешил на улицу, зная, что Дима неотступно следует за ним.

Старый «Форд» ожидал их возле подъезда. Громоздкий бледно-зеленого цвета автомобиль с выдающимся хромированным бампером и затемненными стеклами выглядел настоящей развалюхой. Заляпанный грязью, от него веяло враждебностью настолько, насколько вообще могла казаться враждебной машина, созданная до Взрыва. Водитель, если он и сидел внутри, не спешил выходить наружу. Номерные знаки на автомобиле отсутствовали.

Де ла Кастри ударил рукой по капоту.

– Если ты сидишь там внутри, выходи и поговори со мной! – выкрикнул он, чувствуя, что Дима подошел к нему и встал чуть поодаль.

В ответ дверца машины распахнулась, и из нее показался крупный мужчина лет сорока. Внешность его совершенно не располагала к себе. Лысый, с маленькими глазками и тяжелой челюстью, он был похож на опасного бандита, которого недавно выпустили из тюрьмы. Дима не на шутку перепугался. Своими огромными ручищами мужчина мог без особых усилий сломать ему и Габриэлю позвоночник.

Удивительно, но если де ла Кастри и испытывал страх, это было незаметно. Выпрямившись, он с вызовом разглядывал незнакомого громилу.

– Кто ты такой? И где моя сестра?

Мужчина остановился. На его полном чисто выбритом лице Дима не мог прочитать никаких эмоций.

– С ней все в порядке, Габриэль, – произнес громила чуть хрипловатым, но на удивление приятным голосом. – И я рад, что вы с Димой познакомились.

Дима приоткрыл рот от удивления и сразу стал хуже видеть. Габриэль однако и бровью не повел.

– Андрей? – только и спросил он.

И мужчина кивнул. То, что произошло дальше, изумило Диму еще сильнее, чем если бы его новый друг заехал громиле промеж его крохотных глазок – де ла Кастри подошел к незнакомцу и крепко обнял его.

– Я слышал, что произошло с Катрин. Это было ужасно, – запричитал толстяк, его заботливый тон в корне не вязался с отталкивающей внешностью. – Я с трудом смог найти вас и оказался рядом как нельзя кстати.

– Спасибо, спасибо, – бормотал Габриэль. – Я не знал, что делать, куда идти…

– Все прошло. Теперь все будет хорошо. Эвви ждет тебя. Поедем?

– Да, да. Конечно.

Габриэль поспешил к машине, но вдруг обернулся и посмотрел на Диму. Озадаченный молодой парень стоял на месте и растерянно наблюдал за ними. В глазах его читались разочарование и тоска. Он понимал, что сейчас его опять оставят одного.

Сердце Габриэля сжалось в груди, на миг удивив собственного владельца.

– Хочешь, поедем со мной, – сказал он.

Некоторое время Дима молчал, покачиваясь с пятки на носок.

– А я не буду лишним там, куда мы поедем?

– Нет, – ответ пришел от Андрея. – Нет, Дима. Калек не считают там за лишних людей.

Оказалось, этих слов было вполне достаточно для блондина, словно это было все, что он хотел знать. Вместе с Габриэлем подросток сел на заднее сиденье.

– Я обещал твоему отцу, что пригляжу за вами, если с Катрин что-нибудь случится, – произнес Андрей, когда машина завелась и они поехали вдоль дома. – Она не хотела иметь с нами ничего общего. Из-за своей гордыни, как я думаю. Но твой отец слишком много сделал для нас, чтобы я пренебрег его давней просьбой.

– Спасибо, Андрей, – Габриэль с трудом произнес эти слова: несмотря на хорошие новости и плотный обед, он казался измотанным.

– Я давно не видел твоего брата, – как бы между прочим произнес мужчина после недолгого молчания. Глазами он внимательно следил за реакцией Габриэля в зеркало заднего вида.

– Я тоже не видел его уже давно. И у меня есть несколько причин, чтобы убить его.

Дима едва не подскочил на месте. Он плохо понимал, о чем говорили его спутники, но вот слово «убить» он понял прекрасно. Зрение вновь попыталось покинуть его, что было как минимум неудобно и как максимум – страшно.

– Что ты сказал? Кого ты собираешься убить? Зачем я сел к вам в машину? – посыпался на Габриэля град вопросов. Эмоциональный подросток часто дышал и, казалось, был на грани нервного срыва.

Андрей не совсем удачно попытался скрыть растягивающую его губы улыбку, а де ла Кастри положил руку Диме на плечо.

– Все в порядке. Я пошутил.

Однако юноша не поверил ему. Эти темно-синие глаза еще не научились лгать. Габриэль вздохнул.

– Ты мне не веришь, да? Но это мои личные проблемы, Дима. Здесь тебе ничто не угрожает. Если хочешь, Андрей может высадить тебя хоть прямо тут!

Андрей торжественно кивнул, и юноша попытался сосредоточиться на эмоциях мужчин. Иногда – хотелось ему того или нет – Дима чувствовал эмоции других людей. В школе это обостренное чутье не раз спасало подростка. Он всегда удирал прежде, чем задиристые сверстники успевали собраться в группу, чтобы его поколотить. Но иногда «дар» изрядно портил ему настроение: в последний раз, когда он встретил в рекреации девушку, которая вот уже не первый год занимала его мысли по ночам, он ясно почувствовал, исходившую от нее волну отвращения под маской вежливости. Уж лучше бы он этого не знал…

– Нет. Не надо меня высаживать, – Дима почувствовал, что его, по крайней мере, не пытаются обмануть, и это его немного успокоило. – Просто объясните, куда мы все-таки едем.

– Мы едем домой, – прошептал Габриэль и широко улыбнулся.

– Андрей?

– Из меня плохой рассказчик. Габриэль объяснит тебе лучше, чем я.

– Ну, парень с трудно выговариваемым именем, объяснишь?

– Прекрати, – молодой мужчина зевнул. – Я бы мог настоять на том, чтобы ты звал меня не иначе как Герцог де ла Кастри, но, к сожалению, это уже ничего не значит.

– Зови его Габри, – бросил Андрей через плечо. Необычная фамилия Габриэля его нисколько не смутила. – Он это любит, хотя и тщательно скрывает.

– Я смотрю, Андрей уже многое знает про меня. Видимо, кто-то рассказал ему, да?

– Приедем, спросишь.

– Я ничего не понимаю! – Дима всплеснул руками и недовольно отвернулся к окну. Он уже не ждал, что Габриэль снова заговорит, но тот опять удивил его.

– Мне очень трудно рассказывать об этом. Я родился и вырос в таких условиях. Для меня это в порядке вещей. Долгое время мне даже казалось, что иначе люди не живут, а теперь мне приходится объяснять. Знаешь ли ты, каково это быть выброшенным из своего уютного мирка в огромный жестокий космос, где каждый желает перейти тебе дорогу, и нет никакой опоры?

Дима тут же кивнул.

– У меня был когда-то такой мирок. Целый коттедж на окраине города. Мы были богатой семьей, но после Взрыва всему пришел конец.

– Тогда ты можешь представить себе ситуацию, в которой оказалась моя мать. Ей некуда было податься в патриархальном мире, где все чувствовали назревающую катастрофу, хоть и надеялись, что все обойдется небольшим вооруженным столкновением, не более того… Не могу сказать, хорошо это или плохо, но моя мать всю жизнь с трудом принимала какую-либо помощь. «Стоять с протянутой рукой» – вот, как она это называла.

– В этом вы с ней похожи.

– Но, к сожалению, – продолжил Габриэль, пропустив Димины слова мимо ушей, – своими силами она смогла только продать себя.

Де ла Кастри вздохнул, погрузившись в воспоминания, после чего с трудом вспомнил, на чем остановился.

– Короче, такие люди, как Андрей, помогают тем, кто, скажем так, оказался в затруднительной ситуации. Проще – тем, кому некуда идти. Ну, а еще проще – таким, как я, – и Габриэль оголил исколотую шприцом руку, решив, что скрывать что-либо от Димы уже поздно, да и бесполезно, учитывая острый ум подростка. – Кто-то приходит в Приют сам, кого-то подбирает Андрей. Никто еще не жаловался. У него есть практически все необходимое. К тому же теперь ему помогают те, кого они раньше боялись. Служители.

– Мы обещали им не шуметь, – вставил Андрей. – А они взамен продают мне наркотики, таблетки и прочее. Их устраивает, когда все отбросы общества содержатся в каком-то одном месте, и они готовы пойти на многое, чтобы вся эта помойка не вылилась однажды на улицы города.

Дима растерянно взглянул на Габриэля.

– Но, Габри… Мне есть куда податься.

– В том-то и дело! Никто не заставляет тебя жить в Приюте. Право выбора всегда будет оставаться за тобой. Но и я, и Андрей видим, что ты мучаешься. Ты слишком не похож на других и от этого страдаешь, разве не так? – и Габриэль, легонько коснувшись Диминой щеки, убрал челку, закрывавшую его правый глаз.

Юноша вздрогнул, почувствовав холодные пальцы на своей коже, и поспешил вернуть челку на место. Он уже успел пожалеть о том, что при первой встрече был так откровенен с новым приятелем.

– Хорошо. Но, если честно, твоя история меня не успокоила. Мне все представляется кучка наркоманов, сбившихся под одной крышей!

Габриэль рассмеялся.

– Не обижай хозяина этого заведения, так любезно согласившегося прокатить нас. Я еще раз повторю, никто тебя не удерживает. Я прекрасно помню то, что ты сказал мне перед тем, как мы спустились к машине. Мир сходит с ума. Кто знает, может, мы и правда встретились неслучайно, – и Габриэль отвернулся к окну.

Дима сам не знал, что еще можно было сказать. Весь день его обуревали противоречивые чувства, а еще он не мог избавиться от мысли, что…

Юноша опять едва не подскочил на месте.

– Габриэль, я видел тебя!

– Что?

– Видел! Да! Ты снился мне!

– Я? Тебе? – Габриэль нервно хихикнул. – Этого не может быть…

– Может! Я точно знаю, что видел. Это был ты! Ты чуть не свел меня с ума! Каждую ночь ты снился мне на поле кровавой битвы!

Габриэль скептически поджал губы, и Дима смутился.

– Извини, просто это так странно…

Но никто ему не ответил. Де ла Кастри поймал на себе серьезный взгляд Андрея в зеркале заднего вида и снова отвернулся к окну. В машине повисла неловкая тишина.

– Мой отец там? – спросил Габриэль через некоторое время.

Андрей покачал головой:

– Он ушел кочевать. Мне очень жаль.

Габриэль заметно погрустнел.

– Сколько нам ехать? – шепотом спросил Дима, чувствуя себя не в своей тарелке из-за сказанных им ранее слов.

– Часов восемь, – бросил Андрей так, словно это был какой-то пустяк, и юноша тяжело откинулся на сиденье.

Несколько раз за эти восемь часов Габриэль просил остановить машину, чтобы выйти, и каждый раз возвращался к ним с улыбкой до ушей. Иногда его обуревали приступы безудержного хохота, и замолкал он только тогда, когда Андрей начинал угрожать ему изъятием всех наркотиков.

Но чаще всего Андрея вынуждал останавливаться Дима. Он, как оказалось, не переносил езду в автотранспорте. Подросток едва успевал высунуться из машины, как его тут же выворачивало наизнанку. Габриэль, находясь в приподнятом настроении, искренне недоумевал, почему Диму это так беспокоит, и предлагал ему блевать из окна «Форда» на ходу, ведь так проще.

– Извини, – прохрипел Дима, забираясь в автомобиль после очередного извержения. – Я скоро облюю тебе весь салон.

– Ничего, – отозвался Андрея, протягивая ему пакет. – И не таких возили.

В ответ Диму снова стошнило.

После пяти часов мучительной для Димы езды Андрей остановил машину посреди пустынной дороги и вышел, попросив друзей оставаться на месте. Вернулся он с таблетками и бутылкой воды. Дима не стал спрашивать, откуда Андрей взял все это, и, проглотив несколько таблеток, тут же заснул.

Они уже давно выехали из города. Стоял конец сентября. Непривычно быстро темнело. По обе стороны дорогу окружал лес, и де ла Кастри пожалел, что Дима отключился. Ведь осень раскрасила природу вокруг ярчайшими красками.

Дикий восторг обуял Габриэля, и ему захотелось плакать от счастья. Всю жизнь пробродив в центре полуразрушенного после Взрыва города, он никогда еще не видел такой красоты. Он и не знал, что природа способна на такие чудеса.

Земля вокруг была устлана желтыми и красными листьями. Сквозь них местами проглядывали пучки все еще по-летнему сочной густой травы. Несколько упавших деревьев лежали вдоль дороги. Их смерть была естественна, и мох аккуратно покрывал разлагающиеся под редкими лучами солнца древесные тела. Хотелось крикнуть Андрею: «Остановись! Дай мне потеряться в этом лесу! Дай сделать все то, к чему так стремится рвущаяся на волю душа!»

Габриэль вдруг ясно понял, что всю жизнь за исключением редких дней, проведенных с табором и отцом, он был лишен самого главного – природы. Того, что, как оказалось, всегда было частью его существа, того, к чему он подсознательно вечно стремился, когда подолгу смотрел в звездное небо ночами. Он бы променял все на свете на то, чтобы прожить все свои несчастные годы так, как следовало, укрывшись в этом лесу.

Однако радость Габриэля была недолгой. Лиственный лес вскоре сменился мрачными худыми елями и соснами. Обреченные вечно тянуть свои скрюченные ветви-руки к небу и лишенные надежды когда-либо коснуться его, они стояли так уже многие годы, и, казалось, простоят еще вечность.

У Габриэля заныло сердце, и он отвернулся от окна. Уставившись на свои изящные, перепачканные в наркотиках, пальцы, он вскоре задремал.

Когда машину затрясло на ухабах, Габриэль очнулся. Они съехали с дороги прямо в лес и теперь углублялись в него по маленькой тропке, словно пальцы хирурга во внутренности пациента.

Краски сгущались. Габриэль посмотрел на Диму, тот уже проснулся. Вцепившись в сиденье влажными белыми пальцами, он боролся с очередным приступом рвоты. Когда они остановились, юноша вывалился из машины и убежал в кусты. Когда же он вновь появился, то выглядел ужасно. Пот выступил на бледном осунувшемся лице, под глазами синели круги.

– Ничего, привыкнешь, – Андрей похлопал Диму по плечу. – Я вернусь на дорогу, посмотрю не видно ли машину и замету следы. Стойте здесь и никуда не уходите.

Габриэль в ответ махнул ему рукой.

– Как ты? – спросил он Диму, когда Андрей скрылся за деревьями.

– Словно меня пропустили через печатную машину.

– Через что?

– Не важно. Хотя странно все это… Ты ведь должен помнить мир до Великого Взрыва.

– Я и день самого Взрыва помню, – тихо произнес Габриэль и отвернулся.

Дима не стал мучить его расспросами, у него своих проблем хватало. Тяжело опустившись на капот, он уперся руками в колени, пытаясь восстановить дыхание, когда Габриэль вдруг заговорил сам.

– Моя мать была проституткой, – начал он, отойдя к деревьям. – Тогда еще правили Герцогства. Верховный Правитель Герцог де ла Кастри держал весь мир в своих руках. Другие Герцоги помогали ему. Но власть их давно устарела. Мир менялся, а они не хотели меняться вместе с ним. Они не принимали нового оружия, не принимали новых идей управления миром. Недовольных становилось все больше, и вскоре образовалось Новое Правительство, которое в итоге в открытую выступило против Старой Власти.

Габриэль замолчал. Проведя рукой по мокрому стволу одной из елей, он содрогнулся. До чего же противными были здесь деревья! Вытерев руку о джинсы, он хотел продолжить, но Дима, до этого внимательно следивший за ним, вдруг произнес:

– Ты сказал «де ла Кастри». И тогда в машине ты назвал их фамилию. Я все помню. Неужели ты принадлежишь к их роду?

– Я же сказал, моя мать была проституткой! – огрызнулся Габриэль. – Как, по-твоему, я мог принадлежать к роду де ла Кастри?!

– Ладно, ладно, – Дима примиряюще поднял руки. – Я сказал глупость. Прости. Да и начни ты сейчас утверждать обратное, я бы все равно тебе не поверил.

Габриэль, кажется, удовлетворился этим ответом и, прислонившись к одной из сосен, продолжил свой рассказ.

– Время шло, и Новое Правительство своим оружием и пренебрежением к Верховному Правителю прогневало силы, которые находятся гораздо выше нашего с тобой понимания.

Мужчина почти шептал, поэтому Диме пришлось напрячь слух, чтобы расслышать все его слова.

– Прогремел Взрыв, и многое было уничтожено. Оставшиеся в живых Герцоги еще могли объединиться и взять ситуацию под свой контроль, но они были слишком слабы и разобщены, а сам Верховный Правитель, как говорят, сошел с ума и больше не выходил из своего замка.

Новое Правительство получило власть над миром, но мир этот был размером с куриное яйцо. Когда я увидел карту, составленную после Взрыва, у меня по спине пробежали мурашки. Земля разверзлась и снова сомкнулась. Многие города поменяли местоположение, большинство Герцогств было попросту стерто с лица земли. Мы тут копошимся, как муравьи, на крошечном островке, за пределами которого лежит Бескрайнее Море, и мы не знаем, что может находиться за ним. У нас нет даже кораблей, нет ни единого шанса выбраться отсюда. Мы обречены жить здесь и угасать как цивилизация, в мире, в котором время словно бежит назад.

Габриэль молчал, но Дима не решался заговорить. Завороженный голосом друга и блеском его глаз в темноте, он сидел на капоте и внимательно слушал, запоминая каждое слово.

– Когда прогремел Взрыв, мне было десять. Я помню только кровавого цвета небо и то, как земля дрожала под ногами. А потом мы спрятались в подвале, и больше я ничего не видел, только слышал непрерывный грохот и ощущал дрожание земли. Когда мы вышли наружу, мы увидели, какие разрушения причинил Взрыв городу, а сколько было убитых…

Габриэль осекся. Он до сих пор не мог забыть, как несколько дней все, кто мог стоять на ногах, копали огромные ямы, чтобы бросить туда тела своих родных и близких.

Заметив, что друг ушел в невеселые воспоминания, Дима попытался его отвлечь:

– Странно, твой рассказ очень отличается от того, что написано в учебниках по истории.

– Да? – оживился Габриэль. Он подошел вплотную к Диме и склонился над ним, словно заботливый родитель, пытающийся узнать что-то у своего маленького чада. – И что же там написано?

Юноша смутился, не ожидая такого внимания к собственной персоне, но потом взял себя в руки и произнес:

– Там написано, что Взрыв случился из-за Верховного Правителя. Последний Герцог, – и Дима поморщился, вспоминая его имя, – Франсуа де ла Кастри или Безумный Герцог, был так недоволен тем, что Новое Правительство пытается отнять у него власть, что устроил этот Взрыв.

Габриэль громко захохотал, заставив Диму вздрогнуть.

– Замечательная история! – воскликнул он. – Обязательно расскажу деду, если встречу…

Но последние слова Габриэля юноша так и не расслышал. Лес внезапно наполнился громким воем, от которого у Димы на голове зашевелились волосы. Он спрыгнул с машины и, схватив друга за руку, спрятался за его спиной.

– Это волки? – лицо Димы стало серым, будто грязный снег.

– Откуда мне знать? – пробормотал де ла Кастри, нервно оглядываясь по сторонам.

– Это дикие собаки, – Андрей вынырнул из темноты прямо за Диминой спиной, отчего тот с воплем подпрыгнул.

– Какой нервный, – усмехнулся Андрей. – Машину не видно. Пойдемте.

Дальше в лес вела едва заметная во тьме тропа, на которой с трудом могли бы разойтись два человека. Габриэль вырвался вперед, Дима шел бок о бок с Андреем. Несмотря на то, что кусты цеплялись за одежду, а кроссовки промокли от воды, Дима ни за что не пошел бы последним. Ему казалось, что стоит отстать хоть на несколько футов, и этот лес поглотит его навсегда. Вой собак слышался теперь гораздо ближе, заставляя подростка нервно оглядываться. Но, казалось, только он замечал этих невидимых преследователей.

– А если они нападут на нас? – не выдержал Дима.

В ответ Андрей вытащил из-за спины пистолет, и, показав Диме, убрал обратно.

– Настоящий? – Дима даже остановился от удивления, а Андрей, пряча улыбку, двинулся вперед.

– Эй! Стой! Подожди!

Дима и Андрей снова шагали вместе, а Габриэль ушел так далеко вперед, что его тощая фигура периодически вовсе сливалась с черными стволами деревьев. Боясь упустить друга из виду, Дима старался даже не моргать. Воображение рисовало ему страшные картины: то он видел, как на Габриэля накидываются собаки и разрывают его на части; то те же самые собаки накидывались уже на него и тоже разрывали на части. Однако, по всей видимости, Габриэлю было плевать на собак, на лес, на темноту. Боялся ли он вообще чего-нибудь?

Странные звуки стали долетать до них. И вскоре Дима не без труда различил позвякивание бубна, мелодию скрипки и низкие женские голоса, поющие в ночи. Габриэль побежал и … провалился сквозь землю!

Дима вскрикнул и бросился за ним. Андрей попытался удержать подростка, но тот был невысокого роста и слишком быстр по сравнению с большим и неуклюжим мужчиной. Забыв про все страхи, парень бросился туда, где последний раз видел друга, и внезапно оказался на краю обрыва.

Юноша с трудом успел затормозить. Балансируя на краю, он с ужасом смотрел, как из-под ног катятся вниз камни и комья земли. Восстановив равновесие, он проследил за тем, как Габриэль спустился в долину, хотя едва ли это можно было назвать спуском. Его друг то летел кувырком по склону, нисколько не заботясь об одежде, то бежал на полусогнутых ногах, путаясь в полах длинного плаща. Дима так и не решился окликнуть его, боясь тем самым показать, как перепугался за его жизнь, к тому же открывшаяся перед ним панорама заставила забыть все слова.

Внизу в долине стоял длинный бревенчатый дом в четыре этажа. В окнах уютно мерцали желтые огни. Еще несколько построек виднелось неподалеку, но Дима не разглядел их как следует. С десяток костров пылало внизу, а за домом раскинулось необъятное поле. Вдалеке маячила покосившаяся водонапорная башня, напоминающая о следах былой цивилизации. Там, внизу, было полно людей, и именно оттуда доносилось пение. Цыганское.

– Пройдешь немного влево, там будет нормальный спуск, если не хочешь так, – и Андрей спрыгнул вниз, устроив вслед за Габриэлем небольшую осыпь.

– Ну уж нет, – с трудом выдавил из себя Дима.

Он побрел вдоль обрыва и вскоре наткнулся на выдолбленные в земле ступеньки. Никакой опоры не было, кроме редких тонких берез, росших по краю земляной лестницы, за которые можно было ухватиться при падении. Дима тяжело вздохнул и начал свой нелегкий спуск, прислушиваясь к несмолкающему ни на секунду пению вдали.

Когда он спустился и двинулся на пламя костра, ему навстречу выбежала девушка с волосами рыжими, словно медь, с цыганским платком, повязанным вокруг талии. Дима не замечал ее до тех пор, пока она не подбежала к нему вплотную и не остановила.

Стоя так близко, что Дима уловил ее дыхание на своей коже, она заглянула ему в глаза и прежде, чем он успел сказать растерянное: «Привет!», поцеловала его в губы. Не успел Дима понять, что, собственно, произошло, как девушка уже убежала навстречу пению и кострам с радостным криком: «Ты спас ему жизнь!».

Окончательно сбитый с толку, Дима медленно побрел за ней. Голова кружилась от переполнявших его эмоций и усталости. Его никогда прежде не целовала девушка, и эта мысль крепко-накрепко засела у него в голове, придавая случившемуся еще больший привкус нереальности.

Добравшись наконец до костра, он сел на землю. Вытянув руки и ноги к огню, стал наблюдать за тем, что происходит вокруг. Казалось, никто не обращал на него внимания. Теперь Дима мог рассмотреть, что постройки возле дома были ничем иным, как громоздкими вардо, стоящими на высоких деревянных колесах. Юноша подумал, что каждый из них мог бы вместить человек двадцать, если не больше. Настоящая передвижная коммуналка. Таких вардо на вытоптанной площадке перед домом стояло около пяти. Дима не мог сказать точнее, в сумерках зрение становилось никудышным.

Цыгане плясали и пели. И хотя из их песен Дима не мог понять ничего, кроме возгласов «Ромэлы!» и «Хоп! Хоп!», мелодия была такой радостной и беззаботной, что он улыбался, несмотря на то, что уже несколько минут безрезультатно высматривал в толпе Габриэля. Несколько раз юноша видел взметнувшиеся вдалеке рыжие кудри, и тогда его сердце начинало биться быстрее. Когда же знакомый звонкий смех послышался совсем близко, Дима перепугался, что его сердце вот-вот остановится в груди.

Де ла Кастри быстро приближался к нему вместе с той самой рыжей девушкой, которая совсем недавно поцеловала его. И Дима с изумлением понял, что она приходится Габриэлю сестрой-близнецом. Если бы не разный цвет волос, кто-нибудь с легкостью мог бы их спутать. А еще, увидев Габриэля среди цыган, Дима вдруг догадался, что заставляло его задумываться всякий раз, когда он смотрел на него. Габриэль был цыганом-полукровкой.

– Дима, что ты сидишь как неприкаянный, а?! – и де ла Кастри, позвякивая огромными кольцами и цепочками, которыми успел украсить себя с ног до головы, сунул Диме бутыль вина. – Пей!

В ответ юноша с благодарностью прильнул к бутылке. Вино было терпким и сладким, но подросток, не пробовавший до этого ничего крепче легкого пива, поперхнулся. Молодые цыганки тут же окружили его, заботливо похлопывая по спине.

– Это моя сестра, – промурлыкал откуда-то Габриэль. – Я думаю, ты уже догадался. Эвви, это Дима.

Эвелин игриво протянула подростку руку, и он (может, от вина, ударившего в голову?) поцеловал ее изящную, как у брата, кисть. Девушка покраснела, а цыгане заулюлюкали.

Габриэль молча опустошил бутылку и откуда-то достал новую.

– Там готовится настоящий пир, – продолжил он, будто ничего не случилось. – Такой пир, который ты будешь помнить всю свою жизнь, Дима! Цыгане ждали меня!

Так и случилось. Дима помнил этот вечер и жар тела Эвелин, прижимавшейся к нему, всю свою жизнь.

К костру подкатили толстые бревна и установили громадный стол, на котором вскоре выросла гора разнообразной еды. Одолев свою первую за вечер тарелку, Дима заметил, что компания, собравшаяся за столом, оказалось настолько разношерстной, что даже навскидку невозможно было определить средний возраст присутствующих.

На поляне перед домом собрались старики, дети, подростки, взрослые мужчины и женщины, казалось, из всех Герцогств, существовавших до Взрыва. Смуглые цыгане, беженцы из крупных городов – аристократы с болезненно бледной кожей. Дима даже разглядел несколько чернокожих мужчин и женщин и людей с узким разрезом глаз. Единственное, что объединяло их, так это худоба и заношенная до дыр одежда.

– Кто они такие?

Дима подошел к Андрею, который медленно потягивал из пивной кружки. Какой-то пожилой мужчина с трясущимися руками упорно твердил ему что-то на ухо, пытаясь привлечь к себе внимание и получить ответ, но Андрей оставался безразличным. Когда к нему подсел Дима, он с облегчением улыбнулся, а старик немедленно ретировался.

– Кто все эти люди?

Успевший слегка опьянеть Андрей издал какой-то непонятный звук.

– Вон та, – и мужчина указал кружкой на тощую девушку, нарезавшую мясо. Дима дал бы ей лет пятнадцать, не больше. – Она пришла к нам недавно. У нее умерли родители, и дядя с тетей взяли ее к себе. Когда она убежала от них, она твердила, что брат ее матери издевался над ней. Но что самое страшное, по ее уверениям, в такие моменты она могла слышать голоса мертвых.

Андрей фыркнул и поставил кружку на стол.

– Разумеется, после такого признания тетка вознамерилась засадить племянницу в психиатрическую больницу. Тут-то она и сбежала.

Дима наблюдал, как девушка с черными редкими волосами, блаженно напевая себе под нос, отложила нож и пододвинула тарелку с мясом парню, сидевшему возле нее.

– Похоже, у нее и правда что-то с головой, – пробормотал Дима. Девушка уставилась в звездное небо, накручивая на палец жиденький локон.

– Тут скрывается много психов, Дима. И Габриэль лишь один из них.

– Габриэль?

Толстяк рассмеялся.

– Неужели у него получилось запудрить тебе мозги? Убедить тебя в том, что он нормальный?

– Убедить? Да я едва с ним знаком, – растерянно пробормотал юноша.

Он не знал, что и думать, а Андрей тем временем махнул кружкой в сторону парня, сидевшего рядом с чокнутой девицей.

– Этот раньше грабил понемногу, отсидел пару лет, пришел к нам. Вон та вот пара, целующаяся у костра, им недолго осталось. Парень тяжело болен, какая-то зараза попала ему в организм вместе с иглой.

Дима покачал головой.

– Хорошо. Ну, а здоровые люди тут есть?

– Ты, например, – Андрей снова хохотнул. – Эвви здорова. Хотя я не очень понимаю, что ты имеешь в виду под здоровьем.

И Андрей поднялся, чтобы налить себе еще.

– А счастливые? – спросил Дима.

Мужчина не придумал, что ответить, и только пожал плечами.

– А те, кому не грозит смерть от передозировки или болезни? – не отставал юноша.

– Я не лезу особо в их дела. Мне хватает других проблем. Они живут сами по себе. Если что-то просят, я пытаюсь достать и вообще содержу их, как могу. Кто-то умирает, кто-то возвращается в город.

– Разве тем, кто болен, вы никак не помогаете?

Андрей помрачнел, ему явно не нравился этот разговор.

– Ты хороший парень, Дима, но представь, что будет, если они перестанут умирать? – осведомился он, и юноша в возмущении уставился на него.– У меня нет таких средств! Хорошо, что цыгане пока здесь. С приходом зимы они уедут, и настанут тяжелые дни.

– Но это же бесчеловечно!

– Они сами согласились на такую жизнь, потому что им некуда больше идти. В мире, из которого их изгнали, им было намного хуже, тут каждый волен вести и здоровый образ жизни, только почему-то никто этого не делает. Дима, пей и веселись этой ночью. Твои вопросы ни к чему не приведут.

Андрей поднялся и направился к цыганам, стоявшим возле ближайшего вардо. Трое широкоплечих мужчин не танцевали и не пели, только мрачно следили за остальными, пряча лица за кружками. Андрей что-то сказал им, вызвав у одного из них снисходительную улыбку.

Дима почувствовал, как руки Эвелин обвились вокруг его талии. Сестра Габриэля села рядом и положила голову ему на плечо.

– Ты чего такой хмурый? Здесь все живут, как хотят.

– А ты как хочешь жить?

– Я хочу убежать куда-нибудь с тобой, – без промедления заявила она, и Дима неловко замер. Он не знал, как реагировать на подобные признания.

Всю жизнь девушки не обращали на него ровно никакого внимания из-за того, что он был Другим. Их отталкивал его больной черный глаз, который то и дело вращался в глазнице сам по себе, их пугал Димин ум, даже его способность мастерить своими руками. Юноша никогда не считал себя уродом, но полагал, что вряд ли когда-нибудь сможет обзавестись семьей, хотя бы потому, что все Калеки рождались бесплодными. Все в школе знали об этом, и сей факт нередко становился отправной точкой для новых издевательств и отвратительных шуточек.

Дима недоумевал, чем он мог понравиться Эвелин. Неужели она не видит, что он Калека? Не понимает, что это значит? Не может осознать, насколько он жалок и бесполезен…

– Эй, дорогой! – тяжелые Димины раздумья внезапно прервала старая цыганка. – Хочешь, погадаю тебе, м?

Дима забормотал, что в гадания не верит, но Эвелин заставила его протянуть старой женщине руку. Та долго молчала, держа его ладонь в своей, а потом медленно заговорила, поворачивая ее и так и этак.

– Жизнь твоя будет очень долгой. Много в ней будет трудностей, но ты справишься со всеми…

Дима хмыкнул:

– Как будто я сам этого не знаю.

– … но почти всю жизнь ты будешь несчастлив.

Юноша нахмурился и попытался выдернуть руку. Только сейчас он заметил, что цыганка впала в глубокий транс.

– Смотри, вот линия, чья-то судьба переплелась с твоею тесно-тесно. Умрете в один день. А любовь… любовь в твоей жизни… беда… вижу будет…

– Слушай ее чаще! – Габриэль прервал гадание, грубо толкнув женщину в плечо. – Она уже предсказала тебе смерть?

Дима медленно покачал головой.

– Габриэль, как ты можешь? – возмутилась цыганка. – Я ведь даже денег не беру!

– Иди, иди, – отмахнулся Габриэль, и обиженная женщина ретировалась.

– Наваждение какое-то, – пробормотал Дима, потирая ладонь.

Праздник разгорался, и Дима вскоре позабыл о цыганке и гаданиях. Все пели, смеялись от души, и юноша чувствовал себя таким же счастливым, как и Габриэль, который словно преобразился этой ночью. Будто и не было долгих лет упорной работы, несчастий, голода и потерь. Его друг сиял своей неестественной и грубой красотой и дарил радость всем вокруг.

Поцеловав в щеку, Эвви вскоре заснула рядом с ним. Цыгане и обитатели Приюта стали расходиться, а Дима еще долго просидел на бревне, переворачивая листы старого черного альбома, который сестре Габриэля удалось сохранить на радость брату. Картинки расплывались перед глазами из-за выпитого вина и выкуренных сигарет.

Рисунки в альбоме казались невероятно древними. Дима чувствовал, будто держит в своих руках чью-то долгую историю жизни. Его до глубины души поражали женщины и мужчины, изображенные на портретах. Все они имели какие-то общие черты, по которым можно было определить, что в альбоме собраны изображения представителей одного рода. Габриэль, несмотря на цыганскую кровь одного из своих родителей, несомненно, принадлежал к потомкам этих древних аристократов. Стоило лишь посмотреть на его высокий лоб, выдающиеся скулы и большие печальные глаза.

На внутренней стороне обложки красовалась выведенная серебряными чернилами надпись.

– Де ла Кастри, – с трудом разобрал Дима выцветшие от времени слова.

Опять та самая фамилия, которая упоминалась за сегодняшний день уже несколько раз. Вздохнув, юноша отложил альбом и увидел, как в круге света от костра появился его друг. Габриэль шел, шатаясь и громко икая, держа в руке пустую бутылку. Не дойдя нескольких шагов до бревна, на котором сидел Дима, он рухнул на землю лицом вниз и громко захрапел.

Дима улыбнулся. Этот человек очень нравился ему. Он считал, что Габриэль – обедневший аристократ, беженец из Парижа, попавший в Петербург после Взрыва. Возможно, его родственники носили графский титул когда-то и могли похвастаться близкой связью с этими самыми де ла Кастри (что, правда, слегка пугало Диму), но Взрыв сумел покалечить многие жизни. На долю Габриэля наверняка выпало немало бед, поэтому подросток был рад, что помог ему.

– Стоп, – мысли юноши внезапно закружились вокруг него самого.

Он вскочил на ноги. Остатки алкоголя тут же выветрились. Бросившись к Габриэлю, Дима начал трясти его, стараясь разбудить.

– Габри! Мне же нужно домой! – зашептал он, с трудом перевернув Габриэля на спину и убрав с его бледного лица мокрые листья. – Меня мама ищет вовсю! Я же уехал с тобой днем, ничего не сказав, а сейчас уже… Дьявол, сколько сейчас времени, я даже не знаю! Габриэль, очнись! Мне нужен Андрей! Пусть он отвезет меня! Мне очень нужна твоя помощь!

Но де ла Кастри пробубнил в ответ что-то нечленораздельное, и Диму окатило несвежим дыханием изо рта. Глаза мужчины оставались закрытыми. Казалось, разверзнись сейчас земля под ними, его и это не разбудило бы.

К огромной Диминой радости на шум из-за вардо вышел Андрей.

– Что случилось?

– Мне нужно домой! Срочно! – взмолился Дима.

Андрей помрачнел. Засунув руки в карманы, он медленно приблизился к юноше.

– А ты в этом уверен?

Дима хотел без раздумий ответить «да!», но вдруг застыл между братом и сестрой, спящими на земле. Здесь он нашел себе друзей. И это он-то! У него ведь никогда не было друзей! Но как бы ему ни хотелось остаться, он был еще слишком привязан к дому и матери, к которой, несмотря на постоянные ссоры и полное непонимание, все-таки питал привязанность.

– Пока да, – ответил Дима.

И Андрей, который все это время терпеливо ждал его решения, ответил:

– Что ж, тогда пойдем к машине.

– А Габриэль?

– Он поймет. Он будет уважать твое решение. Я передам ему, что ты хотел попрощаться, но…

Андрей легонько пихнул Габриэля в плечо носком ботинка. Грубоватый, казалось бы, жест, но Андрей проделал его с такой нежностью и заботой, светящейся в глазах, что сразу стало ясно: хозяин Приюта не имел в виду ничего плохого. Диме сразу стало спокойнее, когда он понял, что Андрей обязательно присмотрит за его новым другом. Дима едва знал его, но жизнь Габриэля уже казалась ему важнее своей собственной.

Важнее собственной?! Дима потряс головой. И о чем он только думает?

Юноша понуро зашагал вслед за Андреем, постоянно оглядываясь в надежде, что Габриэль или Эвелин все-таки проснутся и попрощаются с ним, но этого так и не случилось. Де ла Кастри лежали на земле, будто мертвые, и Дима запретил себе оборачиваться, всю дорогу пытаясь не думать о мрачных сравнениях.

Они уже карабкались по земляным ступенькам, когда де ла Кастри что-то забормотал во сне. Он перевернулся на бок и с трудом разлепил глаза. Рядом с ним на земле лежала Эвелин, а возле нее раскрытый альбом.

Димы не было.

– Дима? – осведомился Габриэль. – Дима, стой!

Мужчина вскочил, точнее он попытался вскочить, но ноги подкосились, и он тут же снова распластался в луже грязи. Наконец, ему все-таки удалось доползти до Эвелин и растолкать ее. Вдвоем они поспешили к подъему, цепляясь друг за друга, точно старые друзья–пропойцы.

– Только не уходи, не попрощавшись! Только не уходи, не попрощавшись!

Габриэль твердил эти слова себе под нос, подобно молитве. Ночной воздух придавал брату и сестре сил, и вскоре они уже бежали. Когда Габриэль с Эвелин поднялись по скользким ступенькам и углубились в лес, опьянение как рукой сняло. И вскоре на тропе, на полпути к машине, они наконец заметили Диму. Он шел один, загребая опавшие листья ногами.

– Хотел уйти, не попрощавшись? – Габриэль навалился на него сзади. – Негодяй!

– Это ты негодяй! – воскликнул Дима. В его голосе де ла Кастри явственно услышал облегчение, а в глазах прочел неподдельную радость. – Дрыхнул на земле! Тебя невозможно было разбудить!

Де ла Кастри рассмеялся, и втроем молодые люди вышли на дорогу. Андрей уже ждал их возле машины.

– Но почему ты все-таки уходишь? – спросил Габриэль, развернув Диму лицом к себе и нагнувшись, чтобы лучше его видеть.

– Мне нужно к матери, но мы еще увидимся. Обещаю.

Эвелин внезапно оттолкнула брата и заключила Диму в объятия. Потом, взяв его за руку, она молча повела его за собой, и какое-то время Габриэль не мог разглядеть их за деревьями. Когда юноша вернулся к машине, он был бледнее, чем когда его тошнило по пути в Приют.

Дима забрался на переднее сиденье.

– Ты знаешь дорогу, – сказал он Андрею, захлопывая за собой дверцу.

Эвелин отвернулась от Димы. Кажется, она плакала. Габриэль присел на корточки возле машины и заглянул в окно.

– Прощай, Габри.

– Пока, Дим.

– Мы правда еще увидимся?

Габриэль усмехнулся.

– Конечно. Я же у тебя в долгу.

– За что?

– За вкусный обед.

Оба тихо рассмеялись. Андрей терпеливо ждал, пока они попрощаются. Ночной лес притих, точно замер, вслушиваясь в разговор мужчины и подростка.

– Помни меня, – это все, что Дима решился попросить у цыгана–полукровки.

– Хорошо.

– А я буду помнить о… – Юноша закашлялся, – о вас.

На глазах выступили слезы. Отчего-то Диме казалось, что они уже никогда больше не встретятся.

– Не плачь, прошу, – Габриэль просунул свои тонкие руки в машину и взлохматил Димины волосы. – Когда будет совсем плохо, зови. Я умею расправляться со всякими подонками, которые тебя достают.

Дима улыбнулся сквозь слезы.

– Откуда ты знаешь?

Габриэль пожал плечами.

– Зови.

– Я позову. Прощай, Габриэль.

Тихо завелся мотор. Андрей отжал педаль сцепления, и машина кряхтя стала набирать скорость. Дима помахал из окна рукой, и Габриэль ответил ему. Эвелин помахала куда-то в сторону: из-за слез, застилавших глаза, она не видела машины.

Де ла Кастри обхватил сестру за плечи.

– Не плачь. Он вернется. Я точно знаю.

Забрызганный грязью «Форд» скрылся за поворотом.

К тому времени, как Дима вернулся домой, его куртка насквозь успела пропитаться сигаретным дымом, а самого юношу шатало. Ему было так плохо, что он уже не понимал, от чего мучается больше: от того, что пришлось бросить своих первых в жизни друзей или от того, что он сделал матери так больно.

Вдобавок ко всему, пытаясь заглушить невыносимую душевную боль, Дима потерял счет числу выкуренных сигарет, и теперь ему было по-настоящему худо. Одурманенный, не чувствующий земли под ногами, Дима хлопнул дверцей машины и, ни разу не обернувшись, зашагал к дому, бросив Андрею через плечо лишь лишенное интонаций: «Пока». Он точно знал, что завтра не сможет встать с постели.

Дома его, к сожалению, ждал не скандал, а слезы, а это, по мнению подростка, было в сто раз хуже любых скандалов. Его мать сидела на диване, рядом с ней лежал телефон, а из трубки, валяющейся на полу, доносились протяжные гудки. Ее седые не по годам волосы волнами ниспадали на плечи. Лицо покрывали морщины. Казалось, за этот день она состарилась на несколько лет.

– Я вырастила тебя, – начала она, не поднимая головы, когда Дима подошел и встал рядом с ней. – Все отдавала только тебе. А ты… ты… Посмотри на себя! Ты как твой отец! Ты как будто его точная копия! Исчезаешь! Вечером я не нахожу тебя дома! Ты просто пропал, а теперь вернулся как снег на голову, и от тебя несет перегаром так же сильно, как от твоего отца когда-то…

Голос ее с каждым словом становился все слабее. Этот безумный день отнял у нее все силы. Дима молча побрел в ванную.

– Тебе даже нисколько не совестно! – слабо выкрикнула она ему вслед.

Дима не ответил, как ему на самом деле было совестно. Не просто совестно, тошно! Так плохо, что он даже не мог ничего ей возразить, и только короткий стон сорвался с его губ. Стон, который никто не услышал.

Когда он днем садился в машину с Габриэлем, разве он мог подумать, что их поездка затянется до утра следующего дня? Да, он осознал, что не вспоминал о матери до последнего, но разве он был виноват в этой внезапной забывчивости? Счастье, которое он вдруг приобрел, затмило для него все на свете. Одиночество, ответственность – все эти понятия ушли на задний план, по сравнению с тем, что кто-то, наконец, нашел его, понял, а главное – полюбил.

Новый приступ тошноты внезапно сковал желудок и, ведомый рыжеволосым призраком Эвелин, Дима скрылся в ванной, где потерял сознание. Когда он пришел в себя, то почувствовал, что хочет откровенно поговорить с матерью обо всем, что с ним случилось, но она уже спала. Лежала на диване в белой поношенной блузе и коричневой юбке. На щеках ее до сих пор блестела соленая влага.

Дима вздохнул. Боясь разбудить мать, он вернулся в ванную, где с трудом стоя на ногах принял душ. Вряд ли теперь желание поговорить появится у него снова. Он слишком боялся рассказывать Виктории о своих чувствах, боялся непонимания с ее стороны. Ведь она росла в совершенно другой обстановке и получила другое воспитание.

Последние слова, сказанные ему Эвелин, все еще эхом раздавались в голове. То, что она скрывала так долго от родного брата, она вдруг рассказала ему, и Дима не знал, как ему жить с этой жестокой правдой.

Сможет ли он полюбить шлюху? Это было последнее, о чем Дима подумал перед сном.

Утром Дима, как и предполагал, не смог встать с кровати. Да и куда ему было торопиться? В школе его никто не ждал до первых экзаменов. Вчера он весь вечер шатался по лесу в рваных кроссовках, так что неудивительно, что к нему прицепилась простуда. Виктория против обыкновения не заглянула к нему в комнату перед работой, поэтому Дима снова провалился в тяжелый сон.

Ему снилось, что он опять оказался в лесу. Впереди на краю обрыва сидел мужчина, которого он сразу узнал по длинным иссиня-черным волосам и худым плечам.

– Ну, что? – дружелюбно спросил Габриэль.

Дима сел рядом с ним, свесив ноги вниз.

– Я не понимаю, почему я снова здесь?

Губы Габриэля растянулись в ухмылке, обнажив крупные передние зубы.

– Ты болеешь.

Дима с удивлением посмотрел на него.

– Да, Дим, ты болеешь. Не спишь.

Они молчали. Под их ногами плыла куда-то серая безмолвная дымка. Ничего не было видно внизу: ни дома из бревен, ни вардо, ни людей. Потом далеко под ними что-то взорвалось в сердце плотного серого тумана.

«Пожар!» – подумал Дима.

– Габриэль, пожар! – сказал он вслух, но де ла Кастри уже не было рядом.

Дима вскочил. Огонь стеной полыхал перед ним, опаляя кожу лица и рук. Юноша отступал, но безрезультатно. Жар окутывал его, уничтожал. Дима сделал еще несколько неловких шагов и рухнул с обрыва.

Он с криком проснулся в пустой комнате. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь занавески, освещали заваленный книгами письменный стол, шкаф с большим зеркалом на внутренней стороне дверцы и пыльные ряды книжных полок. Дима сбросил на пол мокрое одеяло, подушку и смятую простыню, оставшись в одних трусах. Пока его мучили кошмары, поднялась температура, и теперь он обливался по́том.

– Надо подняться, принять лекарство и снова лечь, – бормотал Дима. – Принять лекарство и снова лечь.

С трудом он заставил себя сесть. Голова невыносимо кружилась, и нечем было дышать. Ему всегда нравилось оставаться дома одному, но сейчас это было весьма некстати. Дима все отдал бы за то, чтобы мама поухаживала за ним. Он вывалился из комнаты и босиком потащился на кухню. К счастью, быстро найдя жаропонижающее, Дима принял его и вернулся в постель. Когда он очнулся в следующий раз, Виктория была уже дома. Заметив рассыпанные на кухонном столе таблетки, она сразу поняла, в чем дело.

– Болеешь? – спросила она, заглядывая к нему комнату. В вопросе ее так и сквозило: «Сам виноват! Нечего было шляться всю ночь неизвестно где!», поэтому Дима ничего не ответил, просто отвернулся к стене.

Через пару дней Дима почувствовал себя лучше. Он даже смог встать и оглядеть свое отражение в зеркале. Зрелище, однако, его не порадовало. Он заметно исхудал, лицо осунулось, а любимые светло-синие джинсы не держались на бедрах.

Черный глаз тут же перестал крутиться в глазнице и уставился на свое отражение. Диму передернуло. Он терпеть не мог, когда больной глаз вел себя подобным образом, при этом юноша чувствовал прямо-таки болезненную тягу простоять возле зеркала весь день напролет.

Зеркала так часто ловили его в свои заманчивые сети, что однажды Диме даже досталось от матери. После того как она несколько раз застала его во время болезненных созерцаний собственного отражения, Виктория весьма грубо намекнула сыну на то, что, по ее мнению, настоящие мужчины не должны столько времени уделять собственной внешности.

Дима ничего не ответил на ее выпад. Он был совершенно уверен, что дело здесь было вовсе не в его внешнем виде, а в больном черном глазу.

Словно что-то созерцало этот мир через него.

Юноша еще раз окинул неприязненным взглядом собственное отражение и вернулся в кровать. Что он будет делать, когда выздоровеет окончательно? Снова станет сидеть в библиотеке? Снова начнет зарабатывать починкой всякого хлама и курить травку? Все, что раньше наполняло его жизнь хоть каким-то смыслом, вдруг стало таким незначительным…

Истомин не знал, как ему жить дальше.

Холодным ноябрьским утром Дима вышел на улицу, пересек пустынную площадку и поднялся на школьное крыльцо. Как всегда люди вокруг делали вид, что не замечают его. Лишь несколько учителей ответили на его приветствие искренней улыбкой.

Дима отсидел все уроки по расписанию, лишний раз убедившись в том, что знает намного больше всех своих одноклассников вместе взятых, и в школе ему попросту нечего делать. По пути домой он зашел к матери в библиотеку, и они долго просидели за столом, попивая чай и болтая о пустяках.

С тех пор как Дима пропал из дома на целую ночь, прошло уже почти два месяца, и старая ссора позабылась. Что именно произошло тогда, Дима так и не рассказал, хотя каждый день мысленно уходил в прошлое, в ту единственную ночь, когда был счастлив.

Он все ждал. Постоянно ждал своих новых друзей. Но никто не появлялся. Дима начинал бояться, что он жестоко обманулся тогда, решив, что он им небезразличен. А, может, все это лишь приснилось ему? Быть может, это был один из тех странных снов, что мучили его во время болезни?

Вот и теперь, сидя в окружении книг, Дима неспокойно ерзал на стуле и не мог расслабиться. А ведь раньше в библиотеке было так уютно… Допив чай, он оставил Викторию одну. Ей тоже было не по себе. Чувствовала ли она то, что чувствовал ее сын? Вряд ли. Но она понимала, что что-то назревает.

Что-то, чему она не в силах была помешать.

Виктория зашла на кухню и закашлялась от сигаретного дыма.

– Ты совсем уже обнаглел?! – накинулась она на сына. – Я смирилась с тем, что ты не бросаешь курить, но делать это так нагло! На моей кухне!

– Это и моя кухня тоже. Или я здесь не живу?

– Не выворачивай мои слова наизнанку! Пошел вон отсюда!

– И не собираюсь!

У подростка сдали нервы. Дима оттолкнул мать, и женщина, потеряв равновесие, ударилась головой о шкаф. Тарелки попадали на пол и разлетелись на кусочки. Часть Диминой души рвалась прийти ей на помощь и извиниться, но другая заставила молча затушить сигарету о подоконник и уйти.

А ночью ему снова приснился Габриэль. Руки и ноги цыгана были привязаны к больничной койке кожаными ремнями, а на Диминых пальцах больше не осталось ногтей. Завопив от нескончаемой боли, юноша проснулся.

– Все в порядке? – дверь в его комнату приоткрылась, и на пороге показалась мать. – Ты кричал…

– Это все сон, – выдавил из себя Дима, с трудом переводя дыхание.

Никогда еще Габриэль не снился ему таким. Таким беспомощным и… безумным. Никогда еще Дима не чувствовал во сне такой боли. Против воли он поднес руки к здоровому глазу. Ногти были на месте.

– Почему ты не расскажешь мне, где ты пропадал в ту ночь? – прозвучал в тишине вопрос. Викторию было почти не видно. Лунные лучи не могли проникнуть в комнату из-за тяжелых туч.

– Потому что ты не поймешь меня.

– С чего ты взял?

– Мам, я хочу спать.

Виктория вздохнула.

– Хорошо, завтра меня не будет дома, я поеду к Тане. Ты не хочешь съездить к своей сестре? Повидать племянников?

– Что во фразе «я хочу спать» ты не поняла?!

В ответ громко хлопнула дверь.

Дима проворочался еще несколько часов, пока не увидел сон, после которого уже не смог заснуть.

Ему приснилось, что он лежит на белом кафельном полу в луже собственной крови, а прямо перед ним кто-то стоял. Дима не мог сказать кто, он видел лишь босые мужские ноги, но еще никогда в жизни юноша не испытывал подобного страха. Ужас буквально вдавил его в пол своей тяжестью. Дима едва не потерял сознание во сне, хотя с трудом понимал, как такое возможно.

– Почему ты все еще здесь? – звук этого властного голоса слился с перезвоном колоколов где-то вдалеке.

– Я не понимаю… Что происходит? – Дима не мог пошевелиться, не мог даже поднять головы. Он с ужасом разглядывал тень от огромных крыльев позади босых ног неизвестного.

– Ты должен быть с ним.

– Но я не хочу! Что мне там делать?!

– Ты должен быть с ним!

Дима открыл глаза.

«Ты должен быть с ним», – отражалось от стен, обступивших его. Дима свесился с кровати и пошарил рукой по полу. Рисунок, который он нарисовал два месяца назад, проснувшись от очередного кошмара, скользнул ему в ладонь. Юноша долго рассматривал его в свете гигантской луны, заглядывающей в окно, потом положил под подушку.

Взяв со стола сигареты, Дима направился на кухню в чем мать родила. Там он приоткрыл окно и закурил. Руки дрожали, как у наркомана, который остро нуждался в новой дозе. Выкурив сигарету, Дима выбросил окурок в окно и сел на холодную табуретку, неестественно сильно ощущая, что от решения, которое он сейчас примет, будет зависеть вся его дальнейшая жизнь.

«Но куда я пойду?»

«Не важно, просто уходи, – прошептал внутренний голос, – просто уходи…»

Дима посмотрел на часы. Шел третий час ночи. Виктория спала в большой комнате за закрытой дверью. Двигаясь, точно во сне, подросток медленно закрыл окно и вернулся к себе.

До боли родные стены окружили его. Они не хотели его отпускать. Дима стоял, прислонившись к двери, вспоминая все, что здесь когда-то происходило. Еще никогда ему так сильно не хотелось покидать это место.

Он растерянно обошел комнату, надел джинсы и футболку, задвинул стул под стол, открыл шкаф, протер пыльное зеркало, снял с вешалки теплую куртку, надел. Достал из-под подушки старый рисунок, подошел к столу и не садясь начал писать что-то на обратной стороне. Закончив, аккуратно заправил кровать, что обычно делал крайне редко, и с трудом поборол в себе желание лечь и заснуть.

Дима никак не мог взять себя в руки. Внутренний голос поторапливал его, твердя, что нужно спешить. Почему он должен это сделать, он только что изложил в своем письме. Так чего же он медлит?

– Потому что это безумие, – прошептал он. – Проснуться ночью от тревожного сна и сбежать из дома.

Но это было именно то, что он собирался сделать.

В прихожей Дима потянулся было за ключами, которые лежали на полке, но потом понял, что они ему больше не понадобятся, и опустил руку. Он бесшумно закрыл за собой дверь и вышел на улицу. Постоял немного возле подъезда, пытаясь вспомнить, в какую сторону от его дома поехал Андрей, когда посадил их вместе с Габриэлем в машину. Вроде бы налево…

Засунув руки в карманы, Дима оставлял позади одну пустынную улицу за другой, пока не почувствовал, что, несмотря на холодный ноябрьский ветер, его клонит в сон. Остановившись в одном из многочисленных однотипных дворов, он сел на качели и прислонился лбом к холодному металлу.

«Надо возвращаться назад, пока мама не проснулась».

«Тебе опасно разгуливать здесь по ночам».

«Ты же никому не сможешь дать отпор».

«Ты Калека и без мамы не проживешь и дня».

Твердили голоса в голове. В черном глазу неприятно жгло, а в сердце нарастала тревога.

Когда что-то грохнуло в противоположном конце двора, Дима вскочил на ноги, чувствуя, как сердце уходит в пятки. Там кто-то был. Кто-то приближался к нему, но Дима не мог разглядеть, кто именно. Сколько раз Виктория умоляла его купить очки, но он каждый раз отказывался, ссылаясь на то, что тогда его жизнь в школе превратится в настоящий ад. Сейчас юноша жалел, что так и не поборол когда-то свои комплексы. Вдруг это Габриэль?

Так, теряясь в сомнениях, подросток простоял на месте, упустив единственную возможность избежать неприятностей. Теперь он мог видеть незнакомцев: компанию из двенадцати человек, и, конечно же, среди них не было его друга.

– У меня ничего нет, – произнес Дима дрожащим голосом и выставил руки перед собой. – Мне нечего дать вам.

Из толпы донесся издевательский смех. Ветер завывал в проводах и между домами. Качели, на которых Дима сидел всего минуту назад, бешено раскачивались, ржавый металл издавал жуткие стоны.

В руках у каждого что-то было: палка, ржавая цепь, металлический прут… Дима тяжело сглотнул. Сегодня Виктория снова будет искать его по всему городу. Вполне возможно, что найти она его сможет только в городском морге.

Дима закрыл голову руками.

«Я зову тебя! Зову!»

Однако ожидаемого удара так и не последовало. Дима растерянно опустил руки.

К стону ветра над головой присоединился еще какой-то звук. Крик. Лишенный всего человеческого, он становился все громче и вскоре уже без труда перекрывал шум завывающего ветра. Банда головорезов успела потерять к Диме всякий интерес. Парни испуганно оглядывались и ругались. Самые умные, побросав оружие, бросились прочь.

Резкий подземный толчок повалил парней на землю. Дима вцепился в качели, но холодный металл загудел под пальцами, и юноша с криком упал, затыкая уши. Гудение все нарастало, пока не перешло в нечеловеческий вопль. Окна в домах полопались, осыпав их дождем режущих осколков. Те, кто не успел скрыться, лежали теперь рядом с ним. Мертвые. Из их ушей сочилась кровь, пустые глаза смотрели в небо.

Дима оцепенел от ужаса, но тут вопль резко оборвался, сменившись неестественно глубокой тишиной. А потом кто-то схватил его подмышки и потянул на себя.

– Ну, ты и тяжелый! Дьявол, не могу! Сейчас брошу!

Его отпустили, и Дима снова распластался на земле. С трудом подросток перевернулся на спину и увидел… Габриэля. Тот низко склонился над ним, и в его синих глазах отражался желтый свет от нескольких уцелевших во дворе фонарей.

– Вставай и бежим!

Дима попытался что-то сказать, но друг не стал его слушать. Вторая попытка поднять приятеля на ноги все-таки увенчалась успехом.

– Что это был за звук? – спросил Дима, едва шевеля губами. Габриэль схватил его за руку и потащил прочь от тел, лежавших на земле. Перед глазами у юноши плыло, а в ушах – звенело.

– Я не знаю, – бросил Габриэль через плечо. – Дима, а ну шевели ногами!

– Да, да, – и какое-то время Дима всеми силами старался исполнить просьбу друга. Когда ему стало легче, он перестал цепляться за Габриэля и спросил: – А где Эвви?

– Ждет тебя.

– Где?

– В другом месте.

– Где?

– Ты все узнаешь в свое время! Нам нужно спешить!

И они побежали. Выскочили на дорогу и едва не попали под колеса автомобиля.

– Черт! – выкрикнул Габриэль и показал шоферу средний палец.

Дима рассмеялся. Ему вдруг стало так легко! Голова еще кружилась, но какая разница?! Ведь рядом Габриэль! А Дима был готов бежать за ним хоть всю оставшуюся жизнь.

Дождь лил сплошной стеной. Волосы Габриэля мокрыми прядями спадали на спину, прилипали ко лбу и щекам, придавая ему совершенно безумный вид. Дима знал, что и сам сейчас выглядит ничуть не лучше, так как белая челка больше не прикрывала больной глаз, который тревожно метался в глазнице.

Друзья шагали мимо рядов припаркованного возле магазина различного транспорта. Машины самых последних моделей, разработанных незадолго до Взрыва, ютились рядом со старыми экипажами и повозками, снятыми с колес.

Габриэль подвел Диму к старенькому приземистому мотоциклу. Когда-то байк был выкрашен в насыщенный темно-синий, но со временем краска выцвела, а металл проела ржавчина. Хозяин явно не заботился о внешнем виде мотоцикла: фары и приборную панель покрывал толстый слой грязи. Но, судя по еще неостывшему мотору, байк был до сих пор на ходу.

– Это то, что нужно, – прошептал де ла Кастри.

– Ты хотя бы умеешь ездить? – Дима уселся позади Габриэля, даже не став спрашивать, кому раньше принадлежала машина.

– Нет! – радостно воскликнул Габриэль, повертел в руках пыльный шлем и запустил им в стеклянную витрину.

Стекло треснуло, и поднялся крик. Мотор взревел. Они рванули с места, и Диме изо всех сил пришлось вцепиться в Габриэля. Когда мотоцикл вылетел на проезжую часть, юноша посчитал за лучшее не смотреть по сторонам. Кто-то звал Служителей, но Габриэль уверенно вел байк вперед, и крики вскоре стихли вдали.

Дима заставил себя открыть глаза. По тому, как ловко они лавировали между машинами и лошадьми, юноша понял, что Габриэль явно лгал, говоря, что не умеет ездить.

– Мы же могли уехать тихо! – Дима смеялся. Ветер, бьющий в лицо, прогнал все страхи. Мотор мотоцикла дрожал, и казалось, что под ними бьется и дышит какое-то древнее неистовое существо.

Однако в скором времени Служители все же напали на их след. До Димы донесся вой сирен, и он резко обернулся.

– За нами хвост!

Мотоцикл повело.

– Нужно уехать во дворы!

– Куда?! – Габриэль выровнял байк и плавно объехал большую повозку, перегородившую им дорогу. Несмотря на позднюю ночь, транспорта на дороге было больше, чем ему того хотелось бы.

– Заворачивай в любой двор! Там мы от них оторвемся!

Недолго думая, Габриэль последовал Диминому совету. Подрезав легковой автомобиль, он въехал во двор так резко, что байк накренился до самой земли. На мгновение юноше показалось, что асфальт промелькнул в каком-то дюйме от его лица, но Габриэль уже выровнял мотоцикл. Дима перевел дыхание и позволил себе немного расслабиться. Он понял, что вспотел в кожаной куртке, адреналин разогнал кровь в его жилах.

Вскоре де ла Кастри сбавил скорость. И пока они медленно огибали погруженные в тяжелый сон стены пятиэтажек, Дима стал размышлять, ткнувшись лбом в спину друга. Он не верил в то, что тот пришел за ним, понадеявшись лишь на удачу. За всеми его действиями стоял отлично выверенный план.

Скорее всего, мотоцикл был присмотрен заранее. Дима даже допускал мысль, что байк мог принадлежать его другу. А, может, это Андрей одолжил ему байк на время? Так или иначе, но когда они подошли к нему, мотор еще был теплый. Либо Габриэль действительно сам приехал на мотоцикле, либо он хорошо знал его владельца и то, в какое время тот паркуется возле магазина. Габриэль также знал о банде, которая могла напасть на Диму, и спугнул хулиганов прежде, чем они смогли ему навредить. Вдобавок ко всему, де ла Кастри просчитал маршрут, которого им следовало придерживаться после.

– Я одного не понимаю.

– Что? – бросил Габриэль, не оборачиваясь.

– Как ты узнал, что я сбегу из дома именно в эту ночь?

Габриэль долго молчал перед тем, как ответить. Диме даже показалось, что он не расслышал его слов за шумом мотора.

– Ты ведь упоминал, что я тебе снился, – все же произнес Габриэль. – Тебе это не кажется странным?

– Конечно. Неужели ты хочешь сказать, что…

– Нет, я не видел тебя во сне. Просто мне показалось, что ты наконец созрел для этого, вот и все. Своего рода, предчувствие.

– Как если бы между нами была какая-то связь?

Габриэль снова замолчал.

– Я не знаю, – осторожно ответил он. – Не знаю.

– Мы можем добраться до нужного тебе места, не выезжая на главную дорогу?

Габриэль покачал головой.

– Рано или поздно придется вернуться туда.

– Ясненько. Тогда гони, Габриэль.

Больше Дима не приставал к другу с расспросами. Они миновали еще несколько мрачных дворов и выехали на дорогу. Дима обернулся. Но только он хотел сказать, что никто больше их не преследует, как по обеим сторонам экипажа появилось три мотоцикла Нового Правительства, раскрашенных в черный и белый цвета.

Вновь завыли сирены. Габриэль тут же прибавил скорость, и байк устремился вперед на пределе своих сил. Однако оторваться от преследователей не было никакой возможности. Свернуть было некуда, а мотоциклы Служителей оказались быстрее и легче громоздкого монстра, которым располагал Габриэль. К тому же за спинами Служителей никто не сидел, не кричал и не хватался за них так, что сил не было терпеть: Диму накрыла мощная волна паники, с которой он не в силах был бороться.

«Немедленно прекратите движение! Остановитесь! – разнеслось по улице, но Габриэль не отреагировал. – Огонь на поражение!»

Дима завизжал, и де ла Кастри пришлось на него прикрикнуть, впрочем, друг все равно не смог разобрать ни единого слова. Раздались выстрелы, но друзьям пока везло – пули не попали в цель. Габриэль куда-то резко свернул, и мотоцикл затрясло.

«Остановитесь! Вам некуда бежать!»

Дима не понимал, что имели в виду Служители, пока не высунулся из-за плеча друга. Страх почти полностью лишил его зрения, но он все же смог разглядеть деревянный настил под ними вместо асфальта и то, как отражаются звезды и луна в водной поверхности впереди.

– Нет! Я же не умею плавать! – закричал Дима, но было поздно.

Мотоцикл оторвался от земли, и парни упали в широкий канал, подняв тучи брызг. Дима вцепился в байк, который, как камень, устремился вместе с ним ко дну. С трудом Габриэль заставил юношу разжать пальцы и вытащил его на поверхность.

– Живой? – спросил Габриэль, как только они вынырнули.

– Да, – выплюнул Дима вместе с водой. – Только ничего не вижу!

– Держись за меня.

– А куда я денусь?! Зачем ты это сделал?!

– Успокойся! – Габриэль был сыт по горло Диминой паникой. – Молчи и держись за меня, – де ла Кастри неспеша стал отплывать подальше от берега, поддерживая друга одной рукой.

Способность видеть возвращалась к Диме по мере того, как возвращалось в норму биение его перепуганного сердца. Они видели, как на берегу останавливались машины и экипажи. Люди глазели на них. Подъехали Служители, и кто-то снова прокричал в рупор: «Вам некуда бежать!» Габриэль показал в ответ средний палец.

– Сейчас они пришлют сюда водолазов или еще кого-нибудь, – пробормотал Дима.

– Пускай присылают. Это уже неважно.

Звук работающего двигателя, который Дима поначалу принял за шум машин на берегу, внезапно раздался совсем близко. Юноша повернул голову и увидел белый борт катера, раскачивающийся на волнах прямо перед ними. Кто-то скинул им сверху веревку.

– Ты первый, – и Габриэль подтолкнул Диму наверх.

Снова послышались звуки стрельбы, но берег был слишком далеко. Дима, дрожа всем телом, вскарабкался на борт, и тут же кто-то укутал его в одеяло и расцеловал.

– Эвви! – Дима обнял девушку. – Я так скучал…

– А любимого брата обнять? – поднявшийся вслед за Димой, Габриэль прервал их идиллию. Эвелин бросилась к нему, тут же заставив пожалеть о своей просьбе. – Ну, все! Хватит! – оттолкнув смеющуюся сестру, де ла Кастри вытер мокрые щеки. – Андрей, надо убираться отсюда как можно скорее!

Андрей коротко кивнул, и катер резко взял с места. Дима рухнул на Эвелин.

– Мне это нравится, – прошептал он ей на ухо. Он уже давно смирился с тем, кем она была.

Вместе с Эвелин Дима и Габриэль забрались в трюм, где попытались просушить одежду. Однако Габриэль не вынес и десятиминутного пребывания в обществе любовников и, сказав, что лучше просохнет на свежем воздухе, вышел на палубу. Его тошнило от этих лобызаний.

– Ты рад, что не слышишь шума вертолета над головой? – спросил он, усаживаясь рядом с Андреем. Тот стоял у штурвала, гордо выпрямившись, ведя свое судно, точно какой-нибудь пиратский капитан. Габриэль усмехнулся и подумал, что Андрею не хватает только бороды и деревянной ноги в придачу.

– Конечно, – ответил Андрей.

– Неужели ты и правда думал, что они вышлют вертолет только из-за одной разбитой витрины и угнанного мотоцикла? У Нового Правительства осталось всего два вертолета на целый мир! И хотя мы теперь намного ближе к Парижу, чем семнадцать лет назад, глупо ожидать, что там обеспокоятся каким-то Приютом для бомжей и наркоманов.

– Не только ты один буянишь по ночам, Габри. К тому же слухи могли разойтись, кто-нибудь мог узнать тебя и передать весточку премьер-министру. Если он узнает, кого я укрываю, Приют перестанет существовать. Отвезти Диму к тебе мог кто угодно, не нужно было делать это самому.

– Дима пошел бы только со мной.

– Возможно, – нехотя согласился Андрей после короткого молчания. – Но это не единственная причина, почему я волнуюсь. В последнее время мне кажется, что я теряю хватку. Вот тебя в Приюте, похоже, боятся по-настоящему, а я… Они злы с того момента, как я говорил с Димой, словно подслушали наш разговор! По их мнению, я должен лучше заботиться о них, но как? У меня нет средств! Приют разрастается, к нам приходит все больше людей, а Служители не хотят войти в наше положение. Я трачу все свое время на то, чтобы отыскать нам надежных поставщиков, и это касается не только наркотиков, но и продуктов. Однако пока что мои поиски не увенчались успехом, а наследство моей семьи тает на глазах. Нас ждет очередная голодная зима после того, как уйдут цыгане. И, честно, Габри, мне страшно.

Габриэль не ожидал от Андрея подобной исповеди. До этого момента он понятия не имел, что дела в Приюте обстоят так плохо. Молодой человек потер щеку, на которой никогда не появлялась щетина. Мало кто в их роду мог похвастаться растительностью на лице.

– Но чем я могу помочь тебе?

– К сожалению, ничем. Просто не бросайся своей жизнью и будь начеку.

Габриэль вздохнул:

– Я понимаю твои страхи. Но какой в этом смысл? Ты сам знаешь, сколько мне осталось. Наркоманы долго не живут. И я не хочу провести свои последние дни, прячась у тебя под юбкой. Пока у меня есть силы стоять на ногах, я буду поступать так, как мне захочется. Но не думай, что я не переживаю из-за Димы. Я вижу, как он успел привязаться ко мне… Непонятно, кстати, почему. И мне совестно. Ведь рано или поздно я вас оставлю, это факт.

– Не говори ерунды, – довольно грубо осадил его Андрей. – Ты еще меня переживешь.

Де ла Кастри хотел возразить, но Андрей махнул рукой, показывая, что разговор на эту тему закончен. И несколько минут они в полном молчании двигались по ночному озеру, прислушиваясь к недовольному ропоту воды за бортом и приглушенному смеху, который доносился до них из трюма.

– Ты не боишься оставлять их наедине? Рискуешь стать дядей.

– Эвелин уже взрослая девочка и знает, что делает…

Андрей сбавил скорость, и катер, плавно качаясь на волнах, вошел в широкое русло реки. Кругом было неестественно тихо, только ветер шуршал листвой на берегу, да вода билась о борт катера.

Когда-то здесь стоял город. Прекрасные дома возвышались вдоль реки, а широкие ярко освещенные проспекты были полны людей. Большая часть строений не смогла пережить страшной ночи, когда земля дрожала и расползалась под ногами, а с неба лился огненный дождь. Взрыв выкосил большую часть населения, дома пришли в негодность, и некому было их восстанавливать. Природа быстро взяла свое. Теперь, проплывая по реке, Габриэль лишь изредка мог разглядеть на берегу серый бок полуразрушенного здания, да кое-где обломки загнивающих пирсов и лодок. В темно-синем небе висели звезды, луна медленно тащила рыхлое брюхо вдоль горизонта, освещая руины, оставшиеся от некогда пышной архитектуры.

Они миновали, обвалившийся несколько лет назад, мост и подплыли ближе к берегу. С помощью Габриэля Андрей быстро привязал катер к ржавым металлическим стержням, торчащим из воды.

– И ты не боишься оставлять катер здесь? – изумился Дима.

Выбравшись на берег, Эвелин и Дима снова оказались в объятиях друг друга. Одного взгляда на них Габриэлю хватило, чтобы правдоподобно сымитировать приступ рвоты.

Андрей однако был более лоялен к влюбленным.

– Его заберут доверенные мне люди, – объяснил он и, посчитав свой ответ исчерпывающим, повел друзей по крутому склону наверх к чернеющей впереди недружелюбной границе леса.

Андрей вытащил пистолет и попросил всех держаться поближе к нему, впрочем, ни у кого из троих не возникло даже мысли отходить куда-то, настолько мрачной и опасной казалась чащоба вокруг. Руины старых домов, притаившиеся среди деревьев, разбитые дороги, заросшие травой, подвывания бездомных собак, чьи желтые глаза то и дело выглядывали из-за стен покореженных зданий. Дима был рад покинуть это место и увидеть впереди зовущие огни железнодорожной станции. Вся компания села в полупустой вагон и около часа тряслась в поезде, прислушиваясь к мерному стуку колес.

За окном было темно, и друзья не могли разглядеть заброшенные деревни и поселки, мимо которых проезжали. Знали только, что их было слишком много, чтобы когда-нибудь люди, пережившие Взрыв, смогли заселить эти места.

Андрей задремал, свесив голову на грудь. Габриэль застыл, закинув ногу на ногу и вперив печальный взгляд во мрак за окном. Он запретил Диме с Эвелин целоваться в его присутствии, и теперь парочка тихо шепталась.

Когда компания покинула поезд, вокзальные часы показывали пять утра. Деревня, в которой они оказались, была достаточно густо заселена, хотя и здесь по пути им попалось немало заброшенных домов. Около часа друзья брели по заросшим тропинкам под недружелюбным взглядом пустых черных окон, пока не попали на кладбище. Для Димы эта часть пути оказалась самой трудной. Он с детства боялся подобных мест, точно так же как пауков и темноты. Как только древние курганы и могилы остались позади, Дима постарался скорее забыть о том, что видел.

Из-под тени кладбищенских деревьев они вышли в поле. Невдалеке возвышалась водонапорная башня, а, значит, до Приюта оставалось совсем немного. Вскоре огни старого дома уже мелькали вдалеке. Все четверо зашагали быстрее, хотя тела ломило от усталости, а ноги путались в траве. И Дима в итоге плохо запомнил, как они дошли до дома.

Теперь это был его дом.

Габриэль открыл одну из дверей, и друзья очутились в просторной, заставленной каким-то хламом комнате. Узкая кровать стояла у стены, и они втроем устало повалились на нее. Андрей ушел наверх. Эвелин устроилась между Димой и Габриэлем, и все трое мгновенно заснули. Счастливые. Нашедшие друг друга наконец. Они безмятежно проспали до вечера следующего дня.

А где-то далеко отсюда, на другом конце города, слезы капали на листок бумаги, исписанный мелким, но разборчивым почерком.

Мам, я люблю тебя и надеюсь, что ты сможешь отпустить меня. Ты знаешь, что мне здесь не место. Мне не найти здесь себя. Если я не уйду, я никогда не смогу исполнить свое предназначение. Я не могу здесь жить, мне слишком тяжело. Прости меня и не ищи. Я вернусь, когда посчитаю нужным.

Прощай. Твой Дима

Глава 2

Дьявольски ангел

Небо окрасилось в темно-бордовый цвет, среди черных облаков сверкали молнии. Выталкивая воду из океанов и морей, уничтожая людей, от которых не оставалось даже пыли, на землю упало нечто, что едва не уничтожило ее. Гигантская воронка появилась в небе. Она затягивала в себя все, что только могла втянуть. Титанической силы толчок расколол землю надвое. Воды ныне Бескрайнего Моря хлынули в образовавшийся разлом. Огромная трещина в земле захлопнулась, и все замерло в мертвой тишине.

Долгое время на улицах не видно было людей. Казалось, что земля опустела за один страшный миг, но вот стали появляться первые «счастливчики». Они выбирались из-под завалов, звали на помощь, но некому было им помочь. Небеса опустели.

Габриэль обратил свой взгляд на Запад. Его взор пронесся мимо тысяч островов, дрейфующих в море, тысяч порталов – свидетельств истончившихся граней между мирами – тысяч мертвых тел, разбросанных по всей земле. Он протянул руку, и пелена спала, словно кто-то сорвал со старинной вещи пыльное шелковое покрывало. Габриэль увидел замок, уродливый в своем величии, а над ним гигантскую луну…

С тех пор как прогремел Великий Взрыв, мало кто мог смотреть на нее без содрогания. Теперь луна находилась в пугающей близости от земли, как и множество других планет. Но Габриэлю нравилось новое небо. Он привык к нему даже быстрее, чем думал.

Бледное ночное светило медленно поднималось над черным замком, наводящим трепет и ужас. Лес, море и скалы окружали его. И там уже много лет царили лишь смерть и тишина. Внезапно Габриэль понял: испокон веков все держалось на замке-крепости. Но что-то пошло не так. Безумие охватило эти края, и мир погрузился во тьму. Теперь он угасал, словно больной ребенок, который, едва появившись на свет, уже вынужден вести тяжелую и напрасную борьбу со смертью. Центром всех миров и их единственной надеждой на спасение был зависший над пропастью безумный замок де ла Кастри.

Габриэль сморгнул слезы, застилавшие глаза.

При чем тут я?

Но никого не было рядом, чтобы ответить. Небеса безмолвствовали. Ветер отнес Габриэля в сторону, и, пролетая над Бескрайним Морем, он вновь увидел множество порталов, из которых выползали наружу чудовищные бледные создания и с криками падали в воду. Из дыр в пространстве тянулись к нему навстречу скрюченные руки. Со всех сторон раздавались крики и стоны. Словно из потревоженного улья, из мира в мир, во все стороны, перемещались люди и существа. Границы миров грозились вот-вот исчезнуть, и от этого грозного зрелища Габриэль наконец проснулся.

Молодой человек рывком сел на кровати, хватаясь за сердце, которое бешено колотилось в груди. Левый бок онемел, боль отдавала в спину. Габриэль попытался снова лечь и забыть о ночном кошмаре, который преследовал его еще в то время, когда о катастрофе и речи не шло. Так что день, когда прогремел Великий Взрыв, когда-то ничуть не удивил Габриэля.

За что мне эти видения? За что я знаю так много?

Габриэль понимал, что заснуть ему больше не удастся. С завистью взглянув на Диму и Эвелин, которые мирно спали, прижавшись друг к другу, он поднялся.

Уже две недели они жили здесь втроем. И жизнь их была похожа на нескончаемый поток алкоголя и наркотиков. Однако друзья еще никогда не были так счастливы. Спустя много лет, вспоминая эти беззаботные недели, полные сводящего с ума пьяного угара, Габриэль всегда думал о том, что это было самое счастливое время в его жизни.

Внезапно с улицы послышались крики и выстрелы. Из всех голосов выделялся низкий рев Андрея, и де ла Кастри выбежал из дома, позабыв о боли в сердце. Друга окружила толпа молодых людей. Габриэль не мог назвать их по именам, но зато помнил, на каком препарате каждый из них сидит. Они кричали и угрожали, но, к счастью, ни у кого из них не было огнестрельного оружия. По единственному действующему в этом месте закону, пистолет мог носить только хозяин Приюта. Если у кого-нибудь в доме находили огнестрельное оружие, несчастного ждало изгнание.

Андрей стрелял в воздух, пытаясь напугать парней, не дававших ему пройти. Из вардо выглядывали встревоженные цыгане. Они всегда только наблюдали, не вмешиваясь в дела Приюта. У ног мужчины лежало тело девушки с длинными темными волосами. Когда Габриэль вышел из дома и в руках его блеснул длинный нож, толпа немедленно расступилась.

– Кто она? – спросил он, махнув в сторону тела острым лезвием. – Живая?

– Живая. Сможешь поднять?

– Попытаюсь, – ответил Габриэль. Спрятав нож в голенище, он поднял на руки незнакомку, пока Андрей охранял его с пистолетом наготове.

Толпа все не расходилась. На пороге появились сонные Дима и Эвелин. Они придержали дверь и помогли Габриэлю уложить девушку на кровать, которая еще хранила тепло их тел.

Габриэль вгляделся было в лицо незнакомки, как вдруг прямо на ее острый подбородок уселась жирная муха. Де ла Кастри взмахнул рукой, не понимая, откуда у них в комнате взялась эта мерзкая жужжащая дрянь. Как они могли проспать полдня, не замечая ее? Может, она залетела, пока Дима и Эвелин держали дверь открытой?

Все эти мысли пронеслись в голове за долю секунды, пока Габриэль рассматривал тонкие и красивые черты лица незнакомки, темные волосы, волнами лежавшие на мокрой от пота подушке, небольшую грудь, твердый живот под черным облегающим топом.

– Где ты подобрал ее? – Габриэль снова взмахнул рукой, отгоняя настырное насекомое.

– Рядом с борделем, где убили вашу мать. Но она не оттуда, не бойся.

– С чего ты взял, что я боюсь?

– Ты вздрогнул.

Габриэль нахмурился.

– Почему она без сознания?

– Откуда мне знать? – устало возмутился Андрей. – Никаких царапин или синяков я не обнаружил. Позаботься о ней.

– Почему я?

– Потому что ты один тут ничем не занят, Мистер Загадка и Отчужденность! – и Андрей, выходя из комнаты, помахал ему рукой.

– Это сарказм? – крикнул ему вслед Габриэль, но ответа так и не дождался.

Кашлянув, он повернулся к друзьям.

– Принесите что-нибудь поесть, вдруг она очнется, – краем глаза молодой мужчина заметил, что по комнате летает уже две жирные мухи.

– Сам принеси, – вырвалось у Димы, и Эвелин пришлось силой вытолкать его на улицу, пока Габриэль не накричал на них.

Когда дверь за друзьями закрылась, он сел на край постели, пытаясь не смотреть в это необычное, но такое прекрасное лицо.

– Я убью Андрея, – прошептал Габриэль, а его рука потянулась к девушке и коснулась ее щеки.

От прикосновения незнакомка встрепенулась и открыла карие глаза. В полумраке комнаты она с трудом разглядела бледное и болезненное лицо, как ей показалось, немолодого мужчины, который без всякого стеснения гладил ее по щеке. Она схватила его запястье и почувствовала под пальцами продолговатый бугор шрама.

Габриэль вырвал руку. Пальцы девушки показались ему неестественно холодными.

– Спокойно, – сказал он.

– Что? Что тебе нужно? – девушка говорила с сильным парижским акцентом, что сразу выдавало в ней бывшую аристократку. Голос ее при этом показался Габриэлю охрипшим, словно недавно она много кричала. – Где я? И кто ты такой?!

Де ла Кастри тяжело вздохнул и произнес заученные наизусть слова, которыми он уже неисчислимое количество раз приветствовал заблудшие души, привозимые сюда Андреем из города. Поначалу Габриэль еще удивлялся, почему старый друг отца свалил эту обязанность на него. В конце концов Андрей, который разговаривал со всеми, кто прибывал в Приют в сознании, мог бы делать то же самое для тех, кто оказывался здесь и без оного. Но в сентябре он переложил эту нелегкую процедуру Габриэлю на плечи. Хозяин Приюта явно следовал следующей логике: пусть новоприбывшие, увидев де ла Кастри, с его вечно безумным взглядом синих глаз, всклокоченными волосами, в которых поселилось уже немало живности, и бледными руками, покрытыми шрамами от инъекций, сразу готовятся к тому, что их будет ожидать в этом месте.

– Меня зовут Габриэль. Ты в Приюте. Если, конечно, ты знаешь, что это такое.

Девушка села и покачала головой. В ответ Габриэль вздохнул, поднялся и поставил рядом с кроватью старое потертое кресло. Усевшись в него, он по привычке закинул ногу на ногу. Его подрагивающие пальцы теперь покоились на подлокотниках. Он словно весь окаменел в тусклом свете, проникавшем в комнату через узкие окна.

Де ла Кастри продолжал бесчувственно повторять заученные давным-давно слова, внося по ходу незначительные изменения, которые варьировались лишь в зависимости от ситуации и человека, с которым Габриэль говорил.

– Долго объяснять, но здесь тебя никто не держит. Андрей подобрал тебя на улице возле одного борделя. Ты вправе идти на все четыре стороны, но я бы посоветовал подождать до ужина.

Девушка медленно легла на спину. У нее совсем не осталось сил, а Габриэль продолжал бесцеремонно разглядывать ее, словно она была скучной картиной на стене. Она и не знала, что на самом деле внутри у этого человека бушевал ураган. Такого наплыва чувств де ла Кастри не испытывал еще никогда и сейчас с трудом себя сдерживал.

Внезапно Габриэль задался вопросом: а почему он, собственно, должен себя сдерживать? Перед кем? Но тут девушка снова села на кровати, а потом попыталась встать. Все мысли тут же улетучились, и Габриэль был оставлен в полном одиночестве заворожено наблюдать за ее неловкими движениями.

Когда, дойдя до двери, девушка начала падать, де ла Кастри подхватил ее и усадил в кресло. Он встал перед ней на колени, пытаясь заглянуть в уставшие глаза. Три мухи медленно кружили над ними.

Когда дверь распахнулась, и в комнату вошел Дима, неся две глубокие тарелки, полные еды, Габриэль отчетливо расслышал, как у незнакомки заурчало в животе.

– Это все тебе, – сказал Дима, поставив тарелки на кровать. В их комнате не было даже стола. – Откуда здесь эти мухи?

Габриэль пожал плечами, глядя, как девушка рухнула подле кровати и стала руками запихивать пищу в рот.

– Чуть пальцы мне не откусила, – пробормотал Дима, а потом удивил Габриэля, поймав на лету несколько мух и раздавив их в кулаке. – Какая гадость, – пробормотал он и вышел на улицу.

Габриэль последовал за ним, оставив незнакомку с Эвелин.

– Ты узнал, как ее зовут? – Дима сунул в рот сигарету и теперь рылся в карманах в поисках зажигалки.

– Нет.

– А ей есть куда идти?

– Не знаю.

– Что вы там с ней делали столько времени, раз ты ничего не выяснил?

– Ничего. Она не успела очнуться, а вы уже вернулись.

Дима хмыкнул.

– Понятно. Покурим?

– Не курю, – и Габриэль, смеясь, вытянул сигарету у Димы изо рта. – Веду здоровый образ жизни, только колюсь периодически.

Истомин громко захохотал, и де ла Кастри заулыбался еще шире. Никто не мог так заразительно смеяться, как Дима, поэтому, когда сестра позвала его, и он ушел, Габриэль расстроился. Словно солнце скрылось за тучами, подумал он, но в глубине души был рад, что все-таки остался один. Рано или поздно Дима снова заговорил бы о девушке (как будто ему своей не хватает?!), а он не хотел даже вспоминать о незнакомке. Пока она не уйдет из комнаты, он туда не вернется.

Весь день Габриэль провел вдали от Приюта, скитаясь по деревне или сидя с цыганами у костра и распевая песни. Под вечер тоска овладела всем его существом, он взял скрипку и, сев на старое колесо от вардо, начал играть.

До Димы с Эвелин доносилось тихое пение и печальная мелодия скрипки.

– Ты никогда не говорила мне, что он поет, – прошептал Дима, когда голос Габриэля стих на горькой ноте.

Они с Эвелин наконец отыскали свободную комнату под свои нужды, где им никто не мешал, и там проразвлекались весь вечер. Теперь мокрые они лежали на кровати, и Дима гладил рыжие кудрявые волосы девушки.

– Поет, и очень красиво…

– Слушай, он никогда не говорил мне, сколько ему лет.

– Правда? – рассмеялась Эвелин. – А вообще неудивительно с его-то тараканами. Ему двадцать семь. В январе будет двадцать восемь.

– Всего двадцать семь?! – изумился Дима. – Я бы дал ему все сорок!

– Мой брат многим пожертвовал, чтобы мы с мамой были живы, – Эвелин, потягиваясь, встала с постели. Ее тяжелая грудь соблазнительно всколыхнулась, когда она подняла руки, но Дима почему-то не почувствовал ни капли возбуждения, так глубоко он погрузился в мысли о друге. – Только вот маму он так и не уберег…

Дима перекатился на живот и спросил очень тихо:

– Эвви, кто он такой, твой брат?

Эвелин нахмурилась. Ей вдруг очень не понравилось, что после столь чудесного времени, проведенного вместе, Дима стал расспрашивать ее о ненормальном братце. Эвелин, не постеснявшись, произнесла эти мысли вслух, и Дима смешался.

– Ладно. Ну а тебе сколько лет?

– Неприлично спрашивать об этом женщину! – возмутилась Эвелин.

Дима фыркнул.

– Мой возраст ты не угадаешь никогда, – протянув руку, он схватил ее запястье, и Эвелин снова упала в его объятья.

– Неужели?! – засмеялась она.

– Правда-правда.

– Восемнадцать?

– Нет.

– Двадцать?

– Неужели я так плохо выгляжу?

Габриэль слышал их голоса.

– Пятнадцать!

– Не угадала.

– Четырнадцать!

– Не-а.

– Шестнадцать?! Господи, Дима, ну, ты и малявка! Я же старше тебя на шесть лет!

– Да, это просто ужасно!

Габриэль шмыгнул носом, лежа на спине. Недавно он вернулся в комнату, где оставил девушку, привезенную Андреем, и обнаружил, что она пуста. Незнакомка, по всей видимости, все-таки сбежала из Приюта, подъев все, что ей принес Дима.

Радостные вопли и стоны друзей ничуть не смущали де ла Кастри и не мешали ему отдыхать. Он вырос в борделе. Вся его жизнь протекала под стоны и вопли самых разномастных шлюх, собравшихся в Петербурге.

Когда-то у него тоже была девушка – одна из работавших в борделе проституток, но время стерло из памяти даже ее лицо. В модельном агентстве к нему пытались приставать многие – и девушки, и парни – но никто так и не добился успеха. Габриэль оставался безразличным к сексу, из-за чего по агентству поползли слухи о его якобы проблемах со здоровьем. Но Габриэля не волновало и это. Его сердце ничто не возбуждало. Он уже насмотрелся. Он видел все.

Однако сейчас он никак не мог заснуть. Перед ним маячило лицо той несчастной девушки. Хотя нет… Она совсем не выглядела несчастной. Несчастным становился он сам, когда смотрел на нее, и еще более несчастным, когда ее не видел. Казалось, незнакомка скомкала всю его прошлую жизнь, как обычный, ничего не стоящий, клочок бумаги, и выкинула его в окно или еще круче – спустила в унитаз. И Габриэля определенно это злило. Хотя он не мог не заметить, что часть его тянулась навстречу непонятным чувствам, хотела решиться на эту авантюру. Но нет. Ведь это не любовь.

Не случается любви с такими, как я. Не случается любви с убийцами, самоубийцами и теми, кому скоро умирать.

И Габриэль, с каждой проходящей минутой убеждаясь в этом все больше, наконец, уснул. Скоро любой мог видеть, как зрачки под его веками задвигались. Габриэлю снился сон.

Он видел себя и Диму в окружении желтых огней. Была ночь, и они шли по автостраде. Гладкий асфальт под ногами омывался дождем. Дима был чем-то расстроен, но у Габриэля не хватало храбрости остановиться и спросить у него, что случилось. Поэтому они так и шли вперед в молчании, боясь даже взглянуть друг на друга.

Внезапно декорации переменились, и Габриэль почувствовал холодный горный ветер, бьющий ему в лицо. Он открыл глаза и замер, пораженный тем, что предстало перед его взором: яркое голубое небо, горный хребет, Дима и он сам, высеченные из черного камня в самом центре скалы.

Габриэль не мог глазам своим поверить. Каменные истуканы были столь огромными и в то же время живыми, что, казалось, могут в любой момент сделать шаг вперед. Но что больше всего поразило Габриэля, так это два огромных ангельских крыла за спиной у каменной фигуры под названием Дима. Его друг был раздет по пояс. Больной глаз больше не скрывался под челкой. Глаза были одинаковыми. Лицо открыто.

Де ла Кастри надеялся, что уж эта-то картина поднимет другу настроение, но Димины глаза почему-то расширились от ужаса. Габриэль потянулся к нему, чтобы обнять, утешить, но тут заметил движение слева от себя. Это каменный Габриэль опустился на колени, соединил большой палец с указательным и эдаким щелчком подбросил живого Диму в воздух. Тело юноши разбилось о скалы, кровь переливалась на солнце, пока памятник вставал на место.

Габриэль закричал. Воздух вокруг наполнился невыносимым жужжанием. К нему приближалось нечто. Существо столь омерзительное и злобное, что мир начинал корчиться в агонии, когда эта тварь ступала на землю.

С шумом развернулись каменные крылья, памятник Диме оттолкнулся от земли и завис в воздухе.

«Просыпайся. Мне не удержать ее. Просыпайся!», – разлетелся по миру голос архангела.

Габриэль вскрикнул и открыл глаза. Какая-то тень нависла над ним. Габриэль зарычал. Одна рука метнулась к ножу в голенище сапога, другой он схватил неизвестного за шею и повалил на кровать. Забравшись на него сверху, де ла Кастри приставил нож к его горлу.

– Габриэль, – прохрипел Дима. – Габри! Это же я!

Мужчина ничего не видел. Он горел. Лезвие ножа стало проходить под кожу.

– Габри! – взмолился Дима. – Я просто хотел разбудить тебя! Умоляю! Это же я!

Во взгляде Габриэля наконец появилась толика понимания. Он отдернул лезвие, едва не порезав Диму еще сильнее, и свалился с кровати.

Хватаясь за шею, Истомин попытался сесть. Зрение вновь оставило его, а в груди, будто сумасшедшее, билось сердце. Юноша попытался встать, но, споткнувшись о Габриэля, рухнул на пол.

К сожалению, де ла Кастри было сейчас не до него. Он пытался понять, где сходится сон и реальность. Так что Дима, вытянув руки перед собой, поднялся сам и побрел в том направлении, где, как он помнил, стояло старое вшивое кресло. Ощупывая все на своем пути, он, наконец, нашел его, сел, закрыл глаза и попытался досчитать до десяти, как учила его мать. Вскоре он снова мог видеть, а Габриэль медленно переполз с пола на кровать.

– Мне снился кошмар… – прохрипел он.

– Я заметил, – нервно хихикнул Дима, размазывая кровь.

– Я чувствовал боль…

Казалось, Габриэль до сих пор не мог проснуться. Его взгляд то становился осмысленным, то снова окутывался безумием. Он весь дрожал.

– Габри, это был сон. Всего лишь сон, – и Дима натянул футболку на шею, чтобы остановить кровотечение. Эти простые слова, как ни странно, помогли Габриэлю собраться. Он резко выдохнул и взглянул на друга исподлобья. В его темно-синих глазах заплясали бесенята.

– Может, это хоть на время приостановит ваши любовные утехи, – произнес он, имея в виду Димину шею.

Дима тут же покраснел и растерялся. Он выпустил из рук ворот футболки, пропитавшийся кровью, и переспросил громким шепотом так, словно его мама была где-то рядом и могла их подслушать:

– Откуда ты знаешь?

– Здесь тонкие стены, – передразнив его, громким шепотом ответил де ла Кастри.

Дима недоверчиво взглянул на друга. Ему не верилось, что тот мог слышать их, ведь они с Эвелин находились на другом этаже, и в это время от Габриэля их отделяло как минимум пять толстых стен! Но тот молчал, и Дима махнул рукой на его слова. В конце концов его друг мог просто сложить два и два и сделать правильные выводы. Вовсе не факт, что он действительно их слышал! Дима молчал, не зная, что через пару-другую месяцев горько пожалеет о том, что всегда так легко закрывал глаза на все странности, которые происходили с Габриэлем.

Кровь на шее начала сворачиваться, а де ла Кастри тем временем снова лег и отвернулся к стене. Он опять собирался заснуть? А у него это получится?

– Я не для этого пришел, вообще-то, – буркнул Дима и подсел к другу.

Тот развернулся и недоумевая уставился на него.

– Там на скамейке сидит девушка, имя которой ты так и не узнал. Я хочу, чтобы…

Габриэль застонал, отворачиваясь к стене.

– Габри, я настаиваю!

– Почему я?!

– Тебе сказали за ней присматривать!

– Я уже вроде доказал, что у меня это плохо получается! Ты разве не слышал, как она блевала во дворе?! Я не усмотрел, сколько она сожрала!

Дима расхохотался.

– Тогда уж вина на мне, я принес ей столько еды.

– Вот и расплачивайся за свои грехи!

С этими словами Габриэль снова отвернулся к стене.

– Хотя погоди! Еду ведь брала твоя сестра…

– Я не хочу об этом слышать! – пропел Габриэль и начал устраиваться поудобней, отодвигаясь от Димы, насколько позволяла узкая кровать.

– Габриэль, не веди себя как сволочь!

– А я и есть…

– Перестань!

– Послушай, – и Габриэль, схватив Диму за куртку, вплотную притянул его к себе. – Я не пойду, потому что если я не выйду, ты проторчишь на улице всю ночь, охраняя ее, иначе тебя просто загрызет совесть, следовательно, во мне надобность отпадает! И я хочу спать! Это все, чем я хочу заниматься в своей жизни, ясно?!

– Нет. Озвучь мне такую причину, по которой мне не нужно спать? Или причину, по которой я не должен вернуться в постель к Эвелин?

Габриэль молчал, не отпуская Диму. Их лица были в каком-то миллиметре друг от друга.

– Не можешь? – осведомился Дима. – Я так и думал! Так что, если ты не хочешь, чтобы утром с нашей территории увезли очередной труп, то подними свою худосочную задницу и вали на улицу! Иначе труп действительно появится, так как на девушку уже многие запали!

Габриэль оскалил выступающие передние зубы наподобие улыбки.

– Тебе ли не знать, какая у меня задница!

– Да уж не такая упругая, как моя!

Оскал Габриэля стал шире, и он отпустил Диму, оглядев его с ног до головы.

– Я на тебя плохо влияю.

– А то! – и Дима, застегнув куртку, направился к двери.

– Прости меня, – внезапно донеслось до него, когда он уже был у самого порога.

– Что? – юноша замер на месте. – За что?

Но Габриэль уже отвернулся к стене, разрываемый обуревающим его чувством вины.

Габриэль действительно попытался снова заснуть, но у него так ничего и не вышло. В голове одна за другой всплывали болезненные картины. С фантастической ясностью он видел, как несчастную девушку насилуют, а потом со звериной жестокостью лишают жизни. А, может, кто-то уже это сделал!

Молодой мужчина вскочил и на цыпочках подошел к двери. То, что Дима ушел к Эвелин, – сомнений не было. Он действительно собирался провести остаток ночи с ней, убедившись, что друг выполнит то, что ему было наказано. Чертовски противно осознавать, что человек, который читает тебя, словно книгу, в очередной раз оказался прав.

Габриэль бесшумно приоткрыл дверь и выглянул на улицу. У дома стояла скамейка, на которой действительно сидела его знакомая незнакомка и дрожала от холода. Мужчина закрыл дверь. Постояв немного в нерешительности, он подошел к небольшой тумбочке, где хранил наркотики и выпивку, взял оттуда две бутылки пива, стащил рваное одеяло с кровати и вышел на улицу. Подойдя к девушке, он бросил ей одеяло, а сам сел рядом, упершись локтями в колени.

Ночь была холодной, и между дюжиной вардо, стоявших в беспорядке, и Приютом был разведен большой костер. Его тепла не хватало, чтобы согреть тощую девушку, но все же она, высокомерно оглядев Габриэля с ног до головы, сбросила на землю одеяло.

– Ты дура? – осведомился де ла Кастри, откупорив бутылку длинным ногтем. – Возьми одеяло и накройся.

Незнакомка не пошевелилась.

– Сидишь тут и ждешь кавалеров? – Габриэль похабно хохотнул, чувствуя себя последним отморозком и почему-то наслаждаясь этим.

– Кем ты себя возомнил? – возмутилась она.

– Мне просто сказали присматривать за тобой.

– Мне это не нужно!

– Да? – и Габриэль отпил из бутылки. – Веди себя хорошо. Ты мне не нужна, в отличие от остальных мужчин в этом притоне. Я просто выполняю то, что мне поручили. Завтра, надеюсь, я тебя уже не увижу.

В глазах девушки на мгновение промелькнуло нечто похожее на обиду, но, чем бы это ни было, оно внезапно сменилось тупой яростью. Схватив вторую бутылку, она размахнулась, но Габриэль оказался проворнее. Выдернув пиво из рук незнакомки, он зашипел:

– Да что с тобой?

– Знаешь, какой ты урод?! – закричала она, пытаясь сделать единственное, что еще было в ее силах – разозлить мужчину. – Отвратительная рожа, как у маньяка!

Габриэль фыркнул. В свой адрес он слышал слова и похуже, так что незнакомка его никак не впечатлила, к тому же он тут же разгадал ее попытки вывести его из себя.

Маньяк? Ну, так уж и быть. И Габриэль кончиком языка облизал горлышко своей бутылки.

– Такие, как ты, завсегдатаи всяких притонов! – не унималась девушка. – Всяких…

– Заткнись! – вдруг прикрикнул на нее де ла Кастри, и на миг девушке показалось, что она все-таки добилась своего: сейчас он разозлится, начнет на нее орать, потеряет контроль и тогда она разобьет, наконец, эту бутылку о его бестолковую голову.

Но незнакомка ошибалась.

– Кто-то идет сюда, – Габриэль поднялся на ноги.

Девушка не шевельнулась, поэтому он схватил ее за руку, заставляя встать.

– Стой тихо.

Вскоре в кругу света от костра появилось пятеро молодых людей. Исхудавшие, нездоровые на вид парни. Больше ничего Габриэль не смог бы добавить к их описанию, он и сам был похож на них как две капли воды.

– Слушай, Габри, – растягивая слова, начал самый долговязый. – Что ты тут делаешь?

– А ты не видишь? Девка моя. Можете проваливать, – невозмутимо заявил де ла Кастри, и в ту же секунду вторая бутылка пива разбилась о его затылок. Девушка толкнула Габриэля в спину, и он упал на колени, не издав ни звука. В волосах застряли осколки, и он порезал руки. Пиво заливало глаза и ужасно воняло. Да как он только мог пить эту дрянь?! Габриэль попытался подняться, но, получив удар между ног, упал на спину. Девушка схватила осколок от бутылки и склонилась над ним.

– Ты не лучше остальных, урод!

Кажется, она хотела перерезать ему горло, но пятеро парней были уже тут как тут. Один протянул руку, и девушка тут же распорола её осколком. Парень взвизгнул, будто побитая собака, и ударил девушку в лицо да так сильно, что та сразу упала.

Габриэль наблюдал за этим сквозь дымку режущей боли. Он хотел позвать подмогу, но понял, что от людей в Приюте помощи ждать не придется. Эвелин с Димой вряд ли смогут что-либо сделать, а Андрей уехал в город, как только скинул ему на руки эту проклятую девчонку.

Де ла Кастри набрал в грудь побольше воздуха:

– Тэ ажутис ма!¹

Оглушительный свист пронесся над полем. От этого звука обуреваемые похотью парни едва не пригнулись к земле.

– Гавриил? – в ближайшем вардо загорелся свет.

– Адай!² – слабо отозвался Габриэль, и юные головорезы скрылись в тени за домом.

Де ла Кастри тряхнул головой, пытаясь избавиться от осколков. Подбежавший цыган помог ему подняться.

– Что тут произошло? – спросил он с сильным акцентом. На смуглой коже и черных кудрявых волосах цыгана танцевали блики огня.

– Какие-то уроды из Приюта, – ответил Габриэль. – Я их плохо помню. Видимо, из новеньких. Черт! – воскликнул он, морщась от боли. – А ведь Андрей предупреждал меня!

Цыган долго смотрел на него, мысленно переводя на свой язык услышанное.

– Да, – протянул он наконец, – это все из-за девушки. Шибко красива.

Габриэль оглянулся. Незнакомка стояла неподалеку, обхватив себя руками за плечи, словно боясь рассыпаться. И де ла Кастри вдруг понял, что не злится на нее. Не злится даже за то, что она разбила ему бутылку о голову и чувствительно пнула между ног. Ему стало жаль ее. Совершенно одна в незнакомом месте полном придурковатых больных мужчин…

Де ла Кастри подошел к ней и коснулся ее плеча. Девушка подняла на него блестящие от слез глаза.

– Может, зайдете к нам? – произнес за его спиной цыган. – Нечего вам тут стоять.

Габриэль благодарно улыбнулся ему.

– Наис³, – сказал он, и отвёл девушку в вардо.

Внутри дома на колесах оказалось тепло и сухо. Какой-то старик дремал на полу среди разбросанного сена. Маленький мальчик ютился в углу и моргал спросонья. У небольшого стола сидела цыганка и что-то мастерила.

– Как вижу тебя, сразу хочу накормить! – воскликнула она, поднимаясь и хватая Габриэля за руку. – Садись. И ты, дорогуша, садись рядом.

Затравленно озираясь, девушка послушалась и села на длинную скамью. Цыганка быстро стала накрывать на стол.

– Мы не помешаем? – спросил Габриэль. – Еще так рано…

– Да брось! – весело отозвалась женщина. – Уже почти утро, а это бревно, – и она кивнула в сторону старика на полу, – и громом не разбудишь.

Цыган, который привел их сюда, поднес Габриэлю миску с водой и чистое полотенце. Де ла Кастри поблагодарил его и, удивляясь сам себе, повернулся к девушке.

– У тебя щека расцарапана, – он смочил край полотенца и коснулся ее щеки, вытирая кровь. – Сильно он тебя.

– А я тебя, – тихо ответила она, и Габриэль улыбнулся.

Цыганка внимательно следила за ними исподлобья, расставляя тарелки с мясом и нарезая овощи.

– А ты, оказывается, не такая скотина, каким хочешь казаться, – задумчиво произнесла девушка, когда де ла Кастри закончил с ее лицом и вымылся сам.

– Он, вообще-то, очень милый, – вставила цыганка.

– А вы откуда знаете? Спите с ним? – грубовато осведомилась девушка.

Но цыганка в ответ лишь громко рассмеялась.

– Нет, что ты! Гавриил у нас недотрога. Не то чтобы его не интересовали женщины, но он их почему-то остерегается.

– Интересно почему? – девушка повернулась к Габриэлю.

– Не твое дело, – ответил он с улыбкой. Он не хотел обижать незнакомку, к тому же порядком проголодался. – Как тебя зовут? – спросил он, придвигая к себе тарелку.

– Джули.

– М-м.

Джули больше ничего не добавила и тоже принялась за еду. Габриэль не мог не отметить зверский аппетит новой подруги. Как бы она снова после этого не убежала в кусты!

Наблюдая за ней краем глаза, молодой человек испытывал смешанные чувства. Движения девушки завораживали, и в то же время его почему-то пугали ее ритмично жующие челюсти…

Цыганка наполнила еще две тарелки и отнесла их цыгану и мальчику. Парнишка с восхищением и завистью посматривал на Габриэля.

– Как ты оказалась у борделя, где тебя подобрал Андрей? – спросил Габриэль. Покончив с едой, он схватился за большой кувшин с вином.

– Не твое дело, – усмехнулась Джули.

Габриэль прилично отпил из кувшина и рыгнул.

– Ну, так мы ни до чего не договоримся. Ты уходишь сегодня?

– Нет, к сожалению. У меня тут дело.

– Какое?

– Убить тебя, – холодно ответила Джули, и на секунду в вардо воцарилась тишина, даже старик на соломе перестал храпеть.

Габриэль не донес кувшин до рта и громко рассмеялся. Неуверенно его смех поддержали цыгане, а вскоре к ним присоединилась и сама Джули.

– Смешно! – де ла Кастри отпил из кувшина. – Только на будущее – бутылкой пива меня так просто не завалишь.

– Да? – осведомилась Джули. – А мне так не показалось.

Габриэль рассмеялся в ответ, а тем временем под кусок ткани, закрывающей вход в вардо, стали проникать первые солнечные лучи. Цыгане покончили с ранним завтраком. Цыганенок так и таращился на Габриэля, пока мать не щелкнула его по уху.

– Иди-ка на улицу.

– Не хочу, – угрюмо отозвался мальчик.

– Иди! – цыганка нахмурилась.

Цыганенок вздохнул и поднялся. Когда он проходил мимо Габриэля, то воскликнул на ломаном общем языке:

– Хочу быть таким, как он! И дружить с красивой женщиной!

Когда совсем рассвело, Джули и Габриэль покинули вардо. Де ла Кастри выглядел смешно: схватившись за живот, он еле передвигался, громко икая. Остановившись у костра, он уперся ладонями в колени в попытке перевести дыхание.

– Обычно я много не ем, – сдавленно хихикнул он, когда Джули села у костра. – Это все цыгане.

Девушка улыбнулась ему, и Габриэль сел возле нее на сырую траву. Он вздрогнул, когда ее рука коснулась его головы.

– Осколки. Про голову ты и забыл.

Габриэль вздохнул и позволил ей покопаться у себя в волосах. Они так здорово позавтракали вместе, и он не мог не отметить, что рядом с Джули ему было почти так же легко, как с Эвелин. Только Джули не была его сестрой…

– Несколько царапин и приличная шишка, – констатировала она, осмотрев его голову. – Все осколки я вынула. Извини еще раз.

Габриэль передернул плечами.

– Эти твои шутки про убийство… если посмотреть со стороны, выглядят не такими уж и смешными, – как бы между прочим заметил он, и улыбка тут же исчезла с лица незнакомки.

Габриэль ругал себя последними словами, пока она молча глядела в огонь.

– У каждого из нас свои тайны, правда? – произнесла Джули, заглядывая в его бездонные темно-синие глаза.

Он так и не успел ответить. Джули обвила его шею руками и притянула к себе. Ее губы казались холодными и влажными. Голову Габриэля тут же заполнило невыносимое жужжание, а в рот словно устремились десятки жирных мух. Он в панике попытался оттолкнуть девушку, но потерял сознание.

Дима полулежал в кровати, тяжело дыша. Вместе с Эвелин он страдал от духоты, так как окна в их комнате не открывались. Уже несколько недель они практически не выходили отсюда. Дима чувствовал себя уставшим и опустошенным, словно их страсть постепенно выжгла его изнутри. К тому же из-за того, что он все время проводил с Эвелин, он отдалился от Габриэля, и это не могло его не тревожить.

Однажды, выйдя на свежий воздух, дабы справить нужду (туалета в доме не было), Дима увидел, как де ла Кастри на скамейке перед домом вовсю целуется с Джули. Юноша застыл, пораженный этой картиной. Он даже забыл, куда он, собственно, шел. Истомин стоял и смотрел на них, ошалело моргая, думая, что все это ему снится.

И когда они только успели подружиться? Когда успели полюбить друг друга? Как он умудрился все это пропустить?

Эвелин вывела его из ступора, довольно грубо дернув за руку, и попросила не так пялиться на ее брата, который имеет право делать все, что ему вздумается.

Вернувшись в комнату, они еще несколько часов были заняты друг другом, хотя в это время Дима мог думать только о том, как тонкие пальцы Габриэля гладят лицо этой странной девушки. Перед сном Истомин всячески пытался вытолкнуть эти мысли из своей головы, не понимая даже, что его так задело.

Разве Габриэль был другом, безраздельно преданным лишь ему? Бред! Да он даже не знает, что было в его жизни до того, как они повстречались! И почему его вообще так взволновала мысль о том, что Габриэль теперь с Джули, когда сам он практически не вспоминал о де ла Кастри, пока развлекался с его сестрой?

На эти вопросы Дима не мог ответить. Прошло еще несколько недель. Заметно похолодало. Зима неизбежно приближалась к ним, и цыгане засобирались в путь. Как раз в один из таких мрачных и холодных дней Дима вдруг с ошеломляющей ясностью осознал, что ему надоела Эвелин. Он вновь и вновь мысленно отсылал себя в те дни, когда они были счастливы, но не мог найти в себе былых чувств, которыми прежде так дорожил.

Эвелин стала казаться ему глупой и неуклюжей. Она была выше его на голову, и это приводило его в бешенство. Его передергивало, когда она ласкала его. Ему не хотелось с ней говорить. Когда она признавалась ему в любви, ему хотелось сбежать. Последний раз он весьма жестоко обошелся с ней в постели, но когда она заплакала, он просто взял свою одежду и ушел.

Стоя ночью под ледяным дождем и слушая, как тяжелые капли барабанят по крыше, Дима думал о том, что отдал бы все на свете за то, чтобы Габриэль поговорил с ним.

Габриэль и Джули не расставались с тех пор, как произошло «невозможное» – так называл Андрей тот момент, когда Габриэль внезапно признался ей в любви. Однако получить ответ де ла Кастри смог далеко не сразу. Джули посмеялась над ним, после чего молодому мужчине в буквальном смысле стало плохо.

Диме и Андрею пришлось хорошенько поволноваться за его здоровье и побегать по городу в поисках подходящих лекарств, но, когда они вернулись, никакие таблетки в мире Габриэлю были уже не нужны – Джули ответила ему взаимностью.

В считаные дни де ла Кастри преобразился, и временами Дима не узнавал в витающем где-то в облаках мужчине прежнего друга, которому мрачный взгляд на жизнь и постоянная депрессия, казалось, сопутствовали с первых дней рождения.

Габриэль оберегал Джули как великую драгоценность, и от его взгляда шарахались все, кто раньше имел виды на девушку. Де ла Кастри открыл в себе способность признаваться ей в любви не только на общем и аристократическом наречии и цыганском языке, но и на всех других языках, которые знал, в каждый удобный момент, который предоставлялся ему, с поводом или без.

Они не спали ночами. Он пересказал ей уже миллион историй: от цыганских сказок до великих подвигов Армеля де ла Кастри и его печалей. Джули оставалось лишь удивляться тому, откуда Габриэль знал так много. Но как она ни просила, он отказывался рассказывать о своем прошлом.

Их излюбленным местом стала скамейка возле дома. Там они проводили свои вечера, пока не начались дожди. Однажды ночью любовники убежали в поле, где на свой страх и риск де ла Кастри поднял Джули на руки и закружил.

– Отпусти, ты же упадешь! – кричала она.

Габриэль и правда вскоре рухнул на колени, тяжело дыша и смеясь. Высокие пожелтевшие стебли образовывали вокруг них колышущиеся от ветра стены. Укрывали от чужих глаз.

Де ла Кастри стянул с себя плащ, и они смеясь развалились на нем, глядя в чистое вечернее небо. Становилось прохладно, но возвращаться в Приют, где вечно стоял грязный, спертый воздух, никто не хотел.

– Расскажи о себе, – вдруг произнесла она.

– До тебя у меня в жизни не было ничего интересного.

– Как банально! – Джули рассмеялась. – Ну, пожалуйста!

Габриэль покачал головой. Девушка ощутимо толкнула его в грудь и перевернулась на спину. Де ла Кастри придвинулся к ней. Его рука беспорядочно бродила по ее телу.

– Обо мне ты можешь узнать от кого угодно. Только дай кому-нибудь повод, и ты столько всего услышишь! – усмехнулся он. – Так что, давай лучше ты. Если уж на то пошло, ты появилась в Приюте так внезапно… Тебя здесь никто не знает.

Джули вдруг забеспокоилась. Де ла Кастри нежно поцеловал ее плечо.

– Если не хочешь – не рассказывай. Ты знаешь, я не настаиваю.

Девушка молчала, и какое-то время изо всех сил старалась просто наслаждаться ласками своего мужчины. Тщетно. Джули поиграла с его волосами, которые в серебряном свете восходящей луны отливали синим, а затем села и закуталась в его плащ. Габриэль непонимающе глядел на нее.

– Я все еще люблю другого.

Эти слова прозвучали, будто гром колоколов в вечерней тишине. Молодой мужчина молчал. Выражение его лица не изменилось, но в душе разверзлась огромная черная бездна. Джули поежилась от холода.

Холод… Если бы Габриэль мог его чувствовать, то сравнил бы свое нынешнее состояние с положением человека, замерзающего насмерть.

– Почему же ты здесь? – голос его прозвучал тихо и отстраненно.

– Потому что он умер!

Габриэль опешил. Несколько минут он невидящим взором пожирал сумерки вокруг. Но бездна внутри не затягивалась. Только тихие всхлипы Джули вернули его к реальности. Он снова обнял ее.

– Пообещай, что не оставишь меня после того, что я тебе расскажу.

– Обещаю.

Тогда Джули вытерла слезы.

– Я из Парижа, Габри. Мой отец – маркиз Эврар построил свой замок на юге неподалеку от моря, которое теперь зовется Бескрайним. Франсуа де ла Кастри сделал моего отца маркизом в награду за долгую и верную службу, и мы были ему очень благодарны. В хорошую погоду замок де ла Кастри можно было видеть из наших окон…

– Какой-какой замок? – затаив дыхание, переспросил Габриэль.

– Де ла Кастри, – жалобно ответила она, вытирая нос рукой.

Габриэль забеспокоился, но Джули не обратила на это внимания. Память постепенно возвращалась в прошлое, слезы отступали.

– Мы жили ближе всех к лесу и Выжженной Пустоши. Мы растили виноград, из которого делали знаменитое вино де ла Кастри. Верховный Правитель щедро платил нам. В то время мало кто вспоминал о том, что основной задачей семьи, вроде нашей, была охрана границ вокруг владений Герцога. Об этом нам напомнили ученые вскоре после того, как случилась научная революция, и прогремел Великий Взрыв. Начались облавы, и первыми на себя приняли удар бароны, графы, маркизы…

Мы не справились со своей задачей. Наши замки взрывали один за другим. Из семи Герцогов, если верить Новому Правительству, не выжил никто. Наша семья с позором бежала в обедневшие кварталы Старого Парижа, где попыталась начать все с чистого листа.

Не буду вдаваться в подробности, но кое-как мы отстроились и начали все сначала. Я слышала, что до замка де ла Кастри Новому Правительству так и не удалось добраться. Они пытались жечь этот жуткий лес вокруг, но без толку. Огонь не мог навредить колдовскому лесу. А народ даже поговаривал о том, что Франсуа де ла Кастри еще жив и выжидает, однако тебе лучше знать…

Габриэль поднял испуганные глаза на Джули, но та как ни в чем не бывало продолжала рассказ. Эти слова «тебе лучше знать», произнесенные ею как бы невзначай, заставили мужчину поежиться. Ему захотелось встряхнуть девушку и сказать: «Перестань ломать комедию! Ты ведь знаешь, кто я!», но он молча продолжал слушать.

– …я познакомилась с Адрианом, – в голосе Джули появились теплые нотки. – Мы даже пожениться хотели. Наши родители были так счастливы! Он был очень красивым молодым человеком, храбрым, с веселыми карими глазами. Его все любили…

Девушка запнулась, борясь с вдруг нахлынувшими слезами.

– Мы обожали гулять, – через силу продолжила она. – Мы знали город вдоль и поперек, мы излазили все заброшенные деревни и дома на много миль вокруг. Адриан никогда не уходил без меня…

Однажды он предложил сходить на руины нашего фамильного замка, наверное, он думал, что я обрадуюсь такому предложению. До сих пор не понимаю, как он смог уговорить меня, пойти вместе с ним. Мне страшно было даже думать об этом. С тех пор как Франсуа де ла Кастри повредился в уме, лес вокруг крепости начал разрастаться. Он словно отражал его безумие. Попасть на руины замка Эврар к тому времени значило углубиться в лес на несколько миль.

Мы добрались до руин только к вечеру. Адриан взял с собой старый светильник, и поначалу нам было не так уж и страшно, но когда последние лучи солнца скрылись за толстыми стволами и кривыми ветвями, мы запаниковали. Внезапно поднявшийся ветер загасил пламя, и тьма окружила нас.

Когда вдали завыли волки, Адриан воскликнул: «Во что же я тебя втянул!», и мы повернули назад, только вот дорогу найти так и не смогли.

Внезапно мы увидели вдалеке свет. Сейчас я понимаю, как это было глупо, но тогда нам казалось таким естественным пойти ему навстречу…

Под сводами полуразрушенной арки среди разбросанных всюду камней стоял небольшой фонарь. Не знаю, кто его там оставил… Что это была за дьявольская сила, которая притянула нас туда, словно мотыльков. Но Адриан потянулся к фонарю. Вороны, сидевшие неподвижными статуями на стенах, вдруг закричали и поднялись в воздух. От страха я закрыла лицо руками.

Джули помолчала немного, собираясь с духом.

– Когда я осмелилась вновь открыть глаза, я увидела, что Адриан лежит на земле, а голова его уже успела откатиться далеко в сторону. В арке появился высокий мужчина в черном плаще с капюшоном, надвинутым на лицо…

Голос Джули странным образом начал меняться, переходя от испуганных интонаций к восторженным.

– В его бледных руках блестел холодной сталью окровавленный меч, а за спиной виднелись прекрасные черные крылья! Поверь мне, – глаза девушки влажно блестели в ночи, она задыхалась от восторга, – такой красоты ты не видел еще никогда! Это был сам ужас! Прекрасный и великий! Это был сам Сатана!

Габриэлю вдруг стало нехорошо. Все, чего ему хотелось в данный момент, – это убежать, скрыться от этого восторженного взгляда, от этих приоткрытых влажных губ.

– И он показал мне все, Габри! – Джули вцепилась в него так, что де ла Кастри невольно вскрикнул. Теперь он не мог даже пошевелиться. Шанс бежать был окончательно упущен. – Он показал мне всю правду про тебя! Я видела войну, пожары и горы трупов. Я видела тебя! Короля на этом пиршестве смерти! Ты был в военном мундире де ла Кастри и сидел на черном коне. За твоей спиной развевалось огромное знамя! Ты погубишь этот мир!

– Бред, – прошептал Габриэль, тщетно пытаясь освободиться от ее рук, ставших вдруг такими не по-женски сильными. – Отпусти меня!

– Тот, кто отрубил голову Адриану, сказал мне, что ему по силам воскресить моего любимого, если я убью того, кто считается непобедимым, того, кому под силу управлять природой, того, кто поведет людей на последнюю битву и уничтожит этот мир. Я поклялась, что убью тебя, Габриэль. Я здесь действительно для того, чтобы убить тебя!

Пустота ее глаз поглотила его. Страх сковал тело. И молодой человек был бессилен что-либо сделать. Он не мог даже кричать. Воздух завибрировал и запел. Габриэлю вдруг показалось, что он видит за спиной Джули те самые крылья, которыми она так восторгалась, только вот не было в них ни грамма красоты.

Серые и уродливые. Тонкая сухая кожа покрывает бугристые холодные смердящие кости. Лицо это больше не принадлежало девушке, которую он любил. Фасеточные глаза какого-то уродливого насекомого, почерневшая, словно обугленная, плоть. В огромном отверстии рта полыхают языки красного пламени.

Габриэль понял, что еще немного, и он сгорит, упадет в эту пламенеющую бездну, но вдруг что-то спугнуло ее. Яркий белый свет резанул по глазам. Голова стукнулась о землю, и де ла Кастри увидел, как огромная черная тень ринулась прямо на лучи ослепительного белого пламени. Яркая вспышка отдалась сильной болью в голове, и Габриэль потерял сознание.

Когда он очнулся, рядом с ним, скрестив ноги, сидел Дима. Джули не было видно. Наступил рассвет, и первые толстые лучи солнца уже серебрили бок гигантской луны, тянувшей свое рыхлое пузо вдоль горизонта.

– Ты что тут делаешь?! – Габриэль сел. – Где Джули?!

– Ты чего кричишь? Это я у тебя хотел спросить, что ты тут делаешь! Я тебя весь вечер искал.

– Зачем?! – взвизгнул Габриэль.

– Ты явно какой-то нервный сегодня, – с подозрением пробормотал Дима и улегся на плащ друга, валявшийся рядом на земле. – Я чему-то помешал что ли?

Габриэль открыл рот, чтобы ответить, но так и не издал ни звука. А что, собственно, он видел? Что только что произошло? Теперь при первых лучах солнца, когда Дима был рядом, все это казалось просто галлюцинацией. Видимо, Андрей что-то напутал и привез ему плохую партию наркотиков.

Де ла Кастри лег рядом с другом и уставился в бледно-голубое небо. Звезды мерцали и гасли прямо у них на глазах. Луна медленно растворялась.

– Я искал тебя, а потом вроде как споткнулся и неудачно упал, – жаловался Дима. – Когда поднялся, то увидел, как Джули бежит к Приюту. У меня, кстати, очень заболела спина. В такой темноте ни черта не разберешь. Возможно, я упал на что-то…

Габриэль молчал.

– Ты вообще слушаешь меня?

Де ла Кастри молча кивнул.

– Не поверишь, мне стало так больно, что… – Дима прервался и задумался, как точнее выразить словами то, что он почувствовал. – Я схватился за спину, мне хотелось кричать. Мне даже вдруг показалось, что… Ну, словно у меня из спины выросло что-то…

Габриэль медленно повернул голову и уставился на друга:

– Ты начал колоться?

– Да нет же!

– Ты нюхал?

– Нет!

– Ты…

– Нет, Габри, заткнись! Я серьезно!

Габриэль рассмеялся.

– Зря ты мне не веришь! Если бы ты почувствовал это на себе, ты бы не ржал сейчас как конь! Ну у тебя и зубы! Лучше закрой рот! У меня в тот момент действительно словно крылья выросли!

Габриэль внезапно замолчал.

– Какие еще крылья?

– Ну, обычные крылья, как… как у птиц… только гораздо больше. Знаешь, какие бывают у ангелов на картинках…

– Какие еще крылья? Какие ангелы?! – тут же завелся де ла Кастри. – Ты вообще в своем уме?! – вскочив на ноги, он с хрустом повел шеей.

Дима удивленно уставился на друга, не зная, что сказать.

– Ну ты и дебил! Навязался на мою голову! – Габриэль рывком вытащил плащ из-под Димы, закинул его на плечо и зашагал в сторону Приюта.

– Тебя Андрей искал! – донеслось ему вслед.

Приют стоял в тени обрыва, густо поросшего лесом. Широкая канава, по дну которой шли толстые трубы, большим полукругом отгораживала дом от поля. Запах от труб, которые больше не справлялись с выводом нечистот из дома, шел удушающий, поэтому каждый раз, когда Габриэль перебегал перекинутый через канаву мостик, он старался не дышать. Вот и теперь, миновав это зловонное препятствие, он с облегчением глотнул свежего воздуха.

Приют все еще спал, и у большого костра сидело лишь несколько цыган. Махнув им рукой, Габриэль подошел к двери, ведущей в комнату, которую они делили с Джули. Дверь оказалась заперта изнутри.

Де ла Кастри уже давно успел позабыть про Андрея, тот все равно не мог поведать ему ничего нового. Речь наверняка пошла бы о ценах на наркотики, а от подобных разговоров у молодого мужчины начинал болеть голова. Сейчас де ла Кастри гораздо больше волновала Джули. Кажется, из-за своих галлюцинаций он умудрился обидеть ее.

Габриэль дернул дверь, но она не поддавалась. Недолго думая, де ла Кастри полез в окно. Когда он с грохотом рухнул на пол, Джули вскочила с кровати.

– Стой, не уходи! – воскликнул Габриэль, поднимаясь и протягивая к ней руки. – Я хочу извиниться! У меня что-то с головой, ты же знаешь! А тут еще эти наркотики… Короче, прости меня! Я не хотел тебя обидеть. Я люблю тебя!

Так извинившись непонятно за что, он стоял перед ней на негнущихся ногах и не мог понять ничего по ее уставшему посеревшему лицу. Джули отвернулась и села на кровать. Габриэлю показалось, что она снова плачет, и он поспешил обнять ее.

– Расскажи, что было дальше.

Девушка кивнула, однако рассказ продолжила далеко не сразу.

– После того, как Адриан погиб, я долгое время была без сознания. Очнулась я здесь, в Петербурге, рядом с каким-то борделем. В голове у меня крутилось твое имя, и я не придумала ничего лучше, чем зайти в этот бордель и расспросить о тебе. Но встретившиеся мне там проститутки едва не убили меня за одно только упоминание твоего имени.

Андрей привез меня сюда, ну а дальше ты знаешь. В голове у меня все еще крутился тот бред, который мне внушил лес, а может, призрак того мужчины с мечом, – Джули задрожала, пряча лицо в ладонях. – Чем бы это ни было, оно заставило меня напасть на тебя той ночью, но потом…

Кто знал, что можно так полюбить тебя за одну ночь?

Вырезая из дерева (правда, что он вырезал, он пока еще не знал сам), Дима мечтал о том, чтобы его последние слова, с которыми он покинул Эвелин, не были такими же грубыми, как края этой маленькой деревянной фигурки. Он мог их отшлифовать, покрыть лаком, заставить блестеть, но ни одного пророненного в раздражении слова он не мог вернуть назад.

Юноша убрал лезвие перочинного ножа и посмотрел на свое творение. Фигурка напоминала голую женщину, стоящую на коленях и поддерживающую руками ниспадающие волной до пояса волосы. Впрочем, руки получились такими тонкими и кривыми, что Дима рассмеялся. Повертев фигурку в руках, он отдал ее цыганенку, который около получаса сидел рядом, наблюдая за его работой. Счастливый мальчик бросился прочь показать игрушку маме.

После того как они с Эвелин расстались, Дима почти все время проводил с цыганскими детьми. Для них, оборванных и безграмотных, он был практически божеством, учащим их самым, казалось бы, обыкновенным вещам, таким как чтение и письмо. Он учил их мастерить руками, рассказывал, как люди живут в больших городах. Все это вызывало у детей восторг, а Диме помогало не думать об Эвелин и о своих расстроенных чувствах. Одно он знал точно: что никогда не любил ее по-настоящему. Он определенно испытывал к Эвелин сильную страсть, но страсть имеет безжалостную тенденцию затухать со временем.

На дворе стояла середина декабря. С каждым днем становилось все холоднее, и теперь ни у кого не осталось сомнений – зима все же наступит, и она будет суровой. Цыгане собирали свои пожитки, нужно было уходить. Они никогда не оставались в Приюте на зиму, и в этот раз дорога звала их в более теплые места. Над табором то поднимался, то затихал звонкий хор цыганских голосов, напевающих незатейливую мелодию, которая вскоре окончилась под аккомпанемент детских радостных воплей.

Дима вздохнул. Скоро в Приюте не останется детей, и это огорчало юношу. Ближе Габриэля и Эвелин у него никого не было, а, учитывая, что де ла Кастри в последнее время ходил как во сне, погруженный в свою безумную любовь, у Димы оставалась только Эвви, но та не хотела с ним больше разговаривать.

Истомин понимал, что расстаться с ней было жестоко, но ничего не мог поделать со своими чувствами. Женщинам в Приюте приходилось несладко. Чтобы как-то обезопасить себя, им приходилось доказывать всем свою полезность.

Женщин в Приюте было немного, и практически все они работали на кухне. Эвелин не нашлось там места, она совершенно не умела готовить, не любила даже мыть посуду. Однако у нее все же оставался один талант, о котором Дима был хорошо осведомлен. Так что, когда он больше не смог скрывать отсутствие былых чувств и ушел, Эвелин открыла свои двери для других мужчин, чтобы сохранить то единственное, что у нее еще оставалось – свою жизнь. Габриэль не знал об этом, и Дима опасался того дня, когда правда всплывет наружу.

Юноша сидел на бревне, наблюдая за суматохой, с которой цыгане снимались с места, и вертел маленький ножик в руке. Он думал о Габриэле, который так отдалился от него. Честно говоря, его друг в последнее время отдалился от всех, кроме Джули, конечно. Даже Андрей удивлялся, что больше не видит прежнюю троицу вместе.

Мысли о де ла Кастри заставили Диму вспомнить о мальчике, за которым он уже долгое время присматривал. Мрачный чернявый цыганский паренек понравился ему сразу. Лури любили бы здесь все, если бы он только позволил, но он был слишком занят подражанием своему кумиру, за которым следил, затаив дыхание, повторяя его жесты, слова, мимику…

Его кумиром был Габриэль. И Дима часто повторял, что это не доведет парня до добра. Габриэлем мог быть только сам Габриэль, да и тот, кажется, с трудом с этим справлялся. А парень, которому не исполнилось и тринадцати… Дима надеялся, что это пройдет у парня со временем, а пока решил за ним приглядывать.

Вот и теперь он наблюдал, как Лури, отвергнув всякую помощь, мучился в канаве, пытаясь вытолкнуть из канавы разбитое деревянное колесо от вардо, и упорству мальчика можно было только позавидовать. Все знали, как там ужасно воняло! И о чем только думал дед парня, когда давал ему это задание…

Дима терпеть его не мог. Старый дурак целыми днями сидел у костра и бормотал что-то в бороду, издеваясь над Лури, который часами болтался вокруг него в ожидании новых заданий, выполнив которые, он якобы мог стать похожим на де ла Кастри.

Истомин окликнул Лури после того, как тот в очередной раз ткнулся лицом в грязь, но мальчик не обратил на него никакого внимания. Дима уже убирал перочинный нож в карман, собираясь помочь ему, когда из дома вышла Эвелин. Застегивая на ходу пуговицы длинного шерстяного платья, она направилась прямо к нему. Выражение ее лица не понравилось Диме, и он сделал вид, что не замечает ее.

– Доброе утро, – холодно поприветствовала его Эвви.

– Угу, – пробормотал Дима, доставая пачку сигарет.

– Может, ты потом покуришь? – Эвелин взяла его за руку. – Нужно поговорить.

В канаве с громким всплеском упало колесо, и послышался вопль, полный нескрываемой досады и боли.

Дима выдернул руку.

– Я лучше Лури помогу, пока не поздно, – и он поднялся.

– Постой. Помоги лучше Габриэлю.

Дима замер, боясь поднять глаза на бывшую подругу.

– Разве что-то случилось?

– Пойдем со мной.

Они поднялись в комнату, в которой раньше так самозабвенно предавались всевозможным ласкам, и Эвелин закрыла дверь. Напряжение, которое витало между ними, казалось, можно было нащупать в воздухе.

– Ну?

Женщина не знала с чего начать.

– Знаешь, Габри ведь собирался провожать цыган сегодня.

– Да, знаю, – пробормотал Дима, подходя к окну, чтобы видеть Лури. – Только ему нужно поторопиться, иначе цыгане уедут без него.

– В том-то и дело! Он не может встать!

– Что? – Дима обернулся.

– Он уже давно должен был собраться, но когда я вошла в их с Джули комнату, то увидела, что он не может встать. Дышал он с трудом, лицо осунулось, а губы посинели. Джули прогнала меня, чтобы я не мешала. Видите ли, Габриэлю плохо, и он не хочет никого видеть. Но я-то знаю, как он хотел пару дней провести с цыганами в пути!

Дима пожал плечами.

– Он с Джули, наверное, не спал всю ночь. Она его совсем заездила. Да и с чего ты взяла, что цыгане для него важнее, чем она? Он и нас с тобой променял на ее компанию.

– Ты не прав, – уверенность в голосе Эвелин была непоколебима. – Он мой брат. Я знаю, он сделал бы все, чтобы отправиться с цыганами. И про нас он не забыл. Это ты ведешь себя, как эгоистичный…

Эвелин заставила себя замолчать. Дима фыркнул.

– Если ты для этого меня звала… – и он направился к двери.

– Нет, извини, – выпалила Эвелин. – Постой. Подумай, вдруг с Габриэлем действительно что-то случилось! У него всегда были проблемы с сердцем!

– Сердце? – переспросил Дима. – Первый раз об этом слышу.

– Конечно, он ведь никому не рассказывает.

– А может, он просто наркотой накачался? Иногда его организм странно реагирует…

– Да нет же, Дима!

– Сердце… Но он никогда не жаловался на сердце!

– А ты разве не замечал, что он вообще никогда не жалуется? Мама рассказывала мне, что в нашем роду мужчины часто страдают от подобных болезней. Мне страшно даже думать о том, что у Габриэля может быть что-то серьезное, но он ужасно выглядит. И Джули ведет себя очень странно.

– Джули всегда ведет себя странно.

– О чем ты?

– Так ты не знаешь? Я редко разговаривал с Габриэлем в последнее время, но по тем крупицам информации, которыми он меня милостиво кормил, я понял, что Джули пришла сюда не иначе, как убить его. Правда, затем он начинает нести всякую чушь о том, как сильно они якобы полюбили друг друга, хотя она, кажется, не испытывает к нему таких же сильных чувств. Я просто понять не могу, как ей удается водить его за нос!

Раздумывала Эвелин недолго.

– Но, Дима, если бы она действительно хотела убить его, она сделала бы это уже давно, ведь они постоянно вдвоем одни. Я сомневаюсь, что она не любит его. Я понимаю, ты ее ревнуешь…

– Что?! А тебе не приходило в голову, что я просто разбираюсь в людях лучше тебя? И эта Джули никогда мне не нравилась! Чем больше я на нее смотрю…

И Диму передернуло. Его действительно что-то пугало в ней. Пугало и отталкивало. Юноша только удивлялся, как Габриэль мог полюбить… такую.

– Я просто не верю ей. И не чувствую ее как человека. Мне трудно это объяснить.

Эвелин вздохнула.

– Ладно, их отношения не должны нас касаться, и сейчас они не имеют к делу никакого отношения. Габриэлю плохо, и ему нужно помочь.

– Но как? – горькая ирония прозвучала в Димином голосе.

– Может, может… – Эвви была в растерянности. Она надеялась, что Дима сразу предложит ей какой-нибудь план. – Может, позвать врачей?

Юноша рассмеялся.

– Ты с ума сошла? Его же сразу посадят в психушку. Да и никто сюда не приедет…

Дима вдруг замолчал.

– В психушку, – повторила за него Эвелин.

– Нет! Нет-нет-нет! – Дима даже отступил от Эвелин к окну. – Даже не думай об этом! Он убьет нас, если узнает!

– Но нельзя же стоять и смотреть!

– А что, по-твоему, делать?!

– Может, попытаться… подстроить?

Дима покачал головой.

– Я не способен на это. И сомневаюсь, что ты сможешь смотреть ему в глаза после такого!

– Но нельзя же просто наблюдать, как он умирает! Я смирилась с его зависимостью, смирилась с его безумством и ужасным характером, но мне никогда не смириться с тем, что он умирает, Дима!

– Кто умирает?

Дверь в комнату распахнулась. На пороге стоял Габриэль. Он и правда был очень бледен. Губы посинели, а под глазами залегли темные круги. Он тяжело опирался плечом о дверной косяк и сверлил их обоих недобрым взглядом. Дима знал – его друг слышал их разговор от первого до последнего слова.

Эвелин подбежала к брату, и де ла Кастри обнял ее, прощая. Диме нечего было сказать в свое оправдание. По привычке он потянулся за пачкой сигарет, когда со двора внезапно послышался целый хор взволнованных мальчишеских голосов.

– Дядя Дима! Дядя Дима!

Габриэль уступил Диме дорогу, и тот выбежал на улицу. Мальчишки сразу окружили его. Их голоса и взгляды были такими встревоженными, что юноша сразу понял – случилось что-то плохое. Услышав в этом беспокойном гаме имя Лури, он бросился к канаве.

– Мы предложили ему толкать колесо вместе!

– Да!

– Но он отказался!

– Потом он поскользнулся!

– И бах!

– Упал!

– Колесо проехалось прямо по нему!

– Говорят, живот распороло!

Дима уже стоял возле канавы. Навстречу ему поднимался Лури. Лицо его было в грязи, обеими руками он держался за живот. Дима помог ему покинуть скользкий вонючий склон.

– Ты в порядке? В порядке?

Лури сплюнул, в точности копируя манеры Габриэля.

– Нормально. Отпусти меня, – мрачно добавил он.

Дима в ответ задрал его рубашку, но кроме небольшой ссадины и покраснения на коже ничего не увидел. Лури разозлился пуще прежнего, ведь неподалеку за этой сценой наблюдал его кумир, который даже не подозревал, что таковым является.

– Отстань! – закричал он, с силой оттолкнув Диму.

– У тебя ничего не болит? – юноша даже не заметил удара. Беспокойство не отпускало его. Он все думал: «Что если это внутреннее кровотечение? Если что-то было повреждено внутри, признаки могли появиться не сразу. Отвезти бы его в больницу немедленно».

– Все со мной в порядке! Я должен выкатить это колесо!

– Нет уж! Никаких больше колес! – и юноша быстро спустился в канаву. Скользя по щиколотку в грязи, он поднял колесо и выкатил его наружу под восторженные крики и аплодисменты мальчишек.

Лури почернел, точно грозовая туча.

– Ты уверен, что с тобой все в порядке и нигде не болит? – снова спросил Дима, вытирая грязные руки о джинсы.

– Да! – выкрикнул Лури и умчался к матери, которая позвала его из вардо. Он бежал к ней, чуть прихрамывая, а Дима остался смотреть ему вслед, мучаясь ужасными предчувствиями.

Внезапно прямо перед ним возникло бледное лицо Джули. Девушка появилась так внезапно, и от нее исходил холод такой силы, что юноша вздрогнул и с трудом поборол в себе желание заслониться от нее руками.

– Не отпускай Габриэля! – раздался слабый и дрожащий голос, совсем непохожий на голос Джули обычно такой уверенный и надменный.

Но де ла Кастри уже шагнул из дома на улицу. Увидев, что его девушка разговаривает с Димой, он поспешил прямо к ним. Эвви буквально повисла на брате, пытаясь остановить его.

– Дима, сделай что-нибудь! Ему нельзя уезжать! – шептала Джули.

– А что я могу?

– Джули! – окрикнул Габриэль.

Джули взмолилась в последний раз и отступила от Димы, понурив голову.

– О чем вы тут? – уголки губ Габриэля поддергивались от едва сдерживаемого гнева. Девушки опускали глаза, и только Дима смотрел другу прямо в перекошенное от ярости лицо. Он никогда его не боялся. – С ума все посходили?! Вы что, меня уже хороните?!

Последние слова де ла Кастри утонули в ржании лошадей, скрипе и грохоте колес. Цыгане запели и двинулись в путь. Габриэль громко свистнул, и из стойла к нему примчался его вороной. Мужчина легко запрыгнул на коня. В седле он не нуждался.

– Я здоров как бык! И никто мне тут не вправе указывать, ясно?!

– Габри, подожди! Мы же хотели ехать вместе! – взмолилась Джули.

– Я поеду один!

Габриэль пришпорил коня и умчался за цыганами, обрызгав троицу грязью из-под копыт. Дима готов был застрелиться на месте. Из окна вардо Лури весело помахал ему рукой. Мальчик был счастлив. Еще бы! С ним ведь ехал сам Габриэль.

Ночью Дима так и не поехал в город, чтобы посетить свой любимый бордель. В отсутствие друга он вдруг осознал всю ответственность за Джули и Эвелин. Когда рядом не было Габриэля, в Приюте становилось опасно. К их огромному несчастью, Андрея тоже не было дома.

Дима ворочался в постели и не мог заснуть. Он все думал о здоровье друга и о Лури, которого придавило колесом. Юноша сомневался, что девушки сейчас спали у себя, поэтому не был удивлен, когда дверь скрипнула, и к нему вошла Эвелин.

– Не нужно было отпускать их, – сказал Дима, когда она села на край его постели. – Ни Габри, ни мальчишку.

Эвелин кивнула и легла рядом.

– Когда он собирался вернуться?

– Говорил, что проводит цыган до границ Петербурга, – ответила она. – Два дня туда и два дня обратно, если не возникнет никаких трудностей.

– Значит, четыре дня и четыре ночи, полных безумной тревоги.

Эвелин кивнула и принялась целовать его лицо, шею… Дима вздохнул.

– Ты пришла, чтобы переспать со мной?

Девушка снова кивнула.

– Сказала бы сразу, – и Дима притянул ее к себе.

Казалось, время остановилось. Дима готов был поклясться, что никогда еще не чувствовал на себе такого давления. Джули никого не хотела видеть. Без Габриэля она потеряла интерес к происходящему вокруг и целыми днями сидела в комнате одна. Эвелин проводила ночи с Димой, но оба они были слишком напряжены, настороженно прислушиваясь к шумам, царившим в доме, готовые в любой момент прийти Джули на помощь.

На третий день вернулся Андрей, и Дима с Эвелин были так рады видеть его, что бросились обниматься, словно дети. Он не мог понять их радости, пока ночью кто-то не ворвался в комнату Джули в попытке изнасиловать ее.

Дима и Андрей подоспели вовремя. Нападающего застрелили. Джули потеряла сознание, и Дима вынес ее на свежий воздух, где доверил заботам Эвелин. Предателя сожгли в поле, даже не думая о том, чтобы похоронить его на кладбище. Дима сам поджег дрова, облитые горючим.

Поначалу стоя отвернувшись от горящего трупа, Дима думал о том, могла ли его мать представить себе, чем он только здесь занимается? И жива ли она вообще? Мама всегда так волновалась за него, что эти несколько месяцев вдали от сына могли свести ее с ума. Но Дима не мог вернуться. Он чувствовал, глядя в костер, что разрывается на мелкие-мелкие части.

Да, он скучал по дому и матери, но в то же время ни за что не променял бы свободу, которая была дарована ему в Приюте. А самое главное – он всем сердцем привязался к Габриэлю. К этому ненормальному пашрату, полукровке, которого все вокруг, кроме них, так боялись и ненавидели.

Наверное, никогда он не сможет вернуться домой. Невозможно вернуть в первозданной красоте то, что однажды было утеряно. Если он оставит друга, все в его жизни утратит смысл. Габриэль мог не обращать на него внимания, он мог злиться на него, но юноша понимал, что нужен ему здесь и сейчас, а по-другому и быть не могло. Он пошел за ним, закрыв глаза, бросив свою прежнюю жизнь на растерзание слухам. Заплатил всем, что у него было, для того, чтобы обрести новую жизнь и быть с ним. О дороге назад не могло быть и речи. Но Дима был несчастен и здесь. Видимо, он не мог быть счастлив ни с кем, нигде и ни при каких обстоятельствах.

Стемнело и стало холодно. Юноша смотрел в костер, отрешившись от происходящего, не чувствуя запаха горелого мяса. На темно-синем небе цвета Его глаз появлялись первые звезды. Дима просидел у костра всю ночь, приближающую его к встрече с другом, к вечеру четвертого дня. Ко дню, когда мир специально для него еще раз встанет с ног на голову.

Когда костер догорел, Дима, дрожа от холода, побрел в дом. Там он упал на кровать, не раздеваясь, и заснул до вечера, пока его не разбудила Эвелин. Он разлепил глаза, чувствуя себя разбитым и невыспавшимся, но, услышав от нее долгожданные новости, вскочил с постели.

Габриэль вернулся.

Дима выбежал из дома и посмотрел на запад. К Приюту действительно приближался его друг. Юноша был уверен в этом, хотя своим здоровым глазом мог видеть лишь черное пятнышко вдали на фоне пожелтевших трав.

Странно, что Джули и Эвелин не бросились ему навстречу, а продолжали стоять рядом с ним, в страхе переглядываясь. Что-то было не так…

Габриэль полулежал в седле, ткнувшись лицом в гриву коня, который спотыкаясь медленно подходил к дому. Сильный и выносливый вороной, казалось, вот-вот издохнет. Он исходил пеной, черные вздымающиеся бока блестели от пота. Когда конь ступил на мостик, перекинутый через канаву, Дима наконец разглядел, что животное тащило за собой некое подобие саней, на которых покоился грубо сколоченный деревянный гроб.

Конь остановился у дома и жалобно заржал. Габриэль упал в объятия вовремя подоспевшего Димы. Почувствовав, что его опустили на землю, он приоткрыл глаза. Обеспокоенные лица друзей маячили перед ним. Де ла Кастри облизал пересохшие растрескавшиеся губы и поморщился.

– Там Лури, – прошептал он, махнув рукой в сторону гроба. – Цыгане сказали, что-то разорвалось в животе.

И мужчина потерял сознание. Голова его безвольно откинулась на Димину руку.

– Какая злая ирония, – произнес Дима, бросая горстку земли на крышку гроба, который они с Андреем опустили в могилу. Они находились на деревенском кладбище, на самой его границе, где хоронили тех из Приюта, кто прожил свою жизнь, не мешая остальным. И не важно, умирал ли этот человек своей смертью, либо, не выдержав, накладывал на себя руки, его хоронили здесь, а не сжигали где-нибудь в поле.

– О чем ты?

Габриэль был рядом. Два дня он пролежал в беспамятстве, но на третий смог все-таки встать и отправиться на похороны мальчика. Дима не хотел хоронить Лури без него. Де ла Кастри едва хватило на то, чтобы дойти до могилы и упасть на землю рядом с венком. Там он и сидел, наблюдая за тем, как Андрей и Дима копают могилу, принюхиваясь к запаху, исходившему из гроба.

Старые деревья тихо шелестели на ветру, поднимая искореженные ветви к небу. Сколько же они видели смертей, сколько…

– Ты был его кумиром, – внезапно сказал Дима. – Он подражал тебе.

– Я не знал.

Юноша покачал головой.

– Он был в восторге от тебя. Он был так рад, когда ты все-таки поехал с ними. Он и тогда не мог поверить, что будет находиться к тебе так близко! И уж тем более не думал, что вскоре станет еще ближе – в гробу, который тащила твоя лошадь!

И Дима в ярости бросил лопату. Он посмотрел в небо. Тени сгущались. Но он не позволял себе заплакать.

– Почему дети? Почему умирают дети?

Взяв лопату, юноша с ожесточением всадил ее в землю. Андрей взялся было помогать, но Дима неожиданно закричал:

– Пошел вон! Это не твое дело! Мое! Из-за меня он погиб! Я недосмотрел!

Андрей шарахнулся в сторону. Еще никогда он не видел Диму таким рассерженным. Да что говорить, Диму вообще трудно было вывести из себя. По натуре добрый и отзывчивый, его губы всегда были готовы к улыбке, а глаза смотрели ласково. Если в душе Дима и мучился тревожными мыслями, посторонние обычно не замечали перемен в его настроении. Андрей постоял немного в нерешительности, но де ла Кастри кивнул ему, и хозяин Приюта ушел, закинув лопату на плечо.

Дима яростно закапывал могилу. Габриэль сутулясь сидел рядом в жалком подобии позы лотоса и теребил в руках жиденький венок. Гроб медленно исчезал под землей.

– Это не твоя вина, – произнес Габриэль, но Дима даже не посмотрел в его сторону. Он ожесточенно работал лопатой. Немного земли попало Габриэлю на лицо, и де ла Кастри смахнул ее тыльной стороной ладони. – Дима, ты знаешь, что я прав, – шепотом настаивал Габриэль. Он заметил, как с Диминого подбородка стекла капля воды, и земля тут же впитала ее. Откуда-то де ла Кастри точно знал, что это был не пот.

Когда могила была закончена, юноша установил на ней небольшой деревянный крест и положил рядом венок, протянутый Габриэлем. Лицо его было мокрым от слез, но он не издал ни звука. Больной глаз неприятно жгло, и Дима часто моргал.

Вдруг что-то промелькнуло перед его мутным взором. Юноша не сразу понял, что это было. Словно с неба спустилась маленькая пушинка и, пролетев в дюйме от его лица, упала на землю.

– Снег идет, – на черные ресницы Габриэля легла снежинка и, растаяв, скатилась по щеке точно слеза.

Шел конец декабря – время подарков и праздничной мишуры, но только не для тех, кто жил в Приюте. Здесь, в этом доме, зима была самым жестоким временем в году, когда солнце подолгу не посещало небосклон, оставляя людей один на один с темнотой и пробирающим до костей морозом.

Цыгане уехали. Еды не хватало. Выпал снег, а дом не отапливался. Людей в Приюте становилось вдвое меньше, а согреться можно было только на кладбище, где тебе в любой момент могли дать в руки лопату. Странное чувство – копать могилу тому, с кем ты еще вчера делил одну комнату. Приближался и день рождения Габриэля, но тот только кривил губы, когда кто-нибудь упоминал об этом.

Он так и не смог восстановиться после того, как уехал с цыганами, дабы проводить их, а домой вернулся с трупом мальчика в гробу, который приторочили к седлу его коня. Теперь большую часть времени де ла Кастри проводил в постели. Сердце болело, наркотики больше не доставляли былого удовольствия.

Андрей вместе с остальными наблюдал за здоровьем друга со всевозрастающей тревогой. Перспектива того, что цыган-полукровка их скоро оставит, стала вдруг такой реальной и пугающей, что заставила всех четверых ютиться в одной комнате рядом с его постелью. На все возмущения Габриэля по поводу того, что его не оставляют в покое, они отвечали тем, что держаться вместе теплее и безопаснее.

Сам де ла Кастри холода не чувствовал, чем приводил Диму в состояние крайнего изумления: юноша, у которого постоянно мерзло то одно, то другое, понять не мог, как можно лежать бревном целыми днями и не мерзнуть.