Теперь, когда ступор уже миновал и осознание того, что я здесь всерьез и надолго, навалилось на меня всей тяжестью, я могла спокойно рассмотреть свое временное жилище. Оно оказалось действительно… небольшое. Балы здесь вряд ли можно устраивать, по той причине, что бальной залы не найдется. Да и потолки низкие, даже если забыть о Мортенхэйме. Городской особняк брата по сравнению с этим – просто королевский дворец, даже у Луизы домик поаккуратнее и побольше. Как он там говорил – деньги ему не нужны? Судя по этой развалюхе, ему нужны не деньги, а деньжищи.
– Вы проводите меня в мою комнату?
– После ужина – разумеется, – ему нравилось за мной наблюдать, а мне не нравилось, что он за мной наблюдает, поэтому я отвернулась.
– Я не голодна.
– Замечательно, составишь мне компанию, – Анри кивнул невысокому, но крепкому и достаточно молодому мужчине, одетому не в пример вольно для прислуги: да на нем даже сюртука нет, только рубашка, а жилет расстегнут! – Жером, проследи, чтобы вещи графини отнесли в спальню.
Последнее было сказано на вэлейском, и сочетание этого языка с голосом Анри отозвалось странной дрожью. Графини? Брр! Нет, я не графиня, я леди Тереза Биго, и об этом стоит напоминать себе почаще. А еще мне не нравилось, как он держит мою руку – не так легко, как должно, а снова переплетая наши пальцы. Какое счастье, что я в перчатках!
Парень тем временем кивнул в ответ и вместе с помощником – худосочным брюнетом, одетым, впрочем, так же свободно, поволок мои сундуки наверх. Ничего, долго им подниматься не придется – лестница здесь малюсенькая, сколько на ней ступенек? Десять? Или целых двадцать?
– Почему ваша прислуга одета как портовые грузчики?
– А ты пробовала таскать тяжести в верхней одежде? – муженек посмотрел на меня насмешливо. – Советую попробовать, сразу все вопросы отпадут.
На миг я даже дар речи утратила.
– Это не повод одеваться как… как…
– Как портовые грузчики, я понял.
О чем я говорю! Анри сам не имеет ни малейшего представления о том, как должен выглядеть джентльмен. И он ни капельки ни похож на отца – тот со стыда бы сгорел, если бы позволил себе появиться перед мамой в таком виде: мало того, что длинные волосы рассыпались по плечам, так еще и рубашка снова не застегнута до конца. Он вообще в курсе, что на ней есть еще две пуговицы? А уж если бы кто-то из наших слуг так оделся, мигом получил бы расчет. И никаких рекомендаций.
Тут только я вспомнила про Мэри – она сцепила руки за спиной, и в глазах ее читался точно такой же вопрос: «Всевидящий, куда я попала?»
– Где я могу привести себя в порядок? – мой голос и так был ледяным, даже притворяться не пришлось.
– Прошу.
Мы поднялись наверх, Мэри последовала за нами. Я отметила простенькие обои на стенах – нежно-абрикосовые, и полупрозрачные газовые светильники с тонкими пузатыми плафонами. Коридор небольшой, но слуги нам навстречу не попались – должно быть, здесь есть еще одна лестница, поразительно! Анри толкнул дверь, и я оказалась в небольшой спальне, в которой из мебели было всего-ничего: ореховая, огромная для такой комнатушки кровать, массивный комод, над которым примостилось зеркало в позолоченной раме, один-единственный стул и… все! Ни столика, ни кресел, ни кушетки – впрочем, тут их даже впихнуть некуда.
Мне доводилось гостить у Луизы, но это был скорее интересный опыт. Здесь же мне предстоит жить!
– Приводи себя в порядок и спускайся. Я буду в столовой, попрошу Жерома тебя проводить.
Он наконец отпустил мою руку, я подошла к окну, отодвинула шторы, и… забыла обо всем. Золото весеннего заката расплескалось на Лигенбургом, солнце отражалось от крыш, огнем полыхало в окнах, заливало стены домов теплым светом. Справа сиял купол Миланейского собора, чуть подальше переливались красками своды Большого королевского театра. Площади короля Витейра отсюда не было видно, зато ведущая к нему улица, выложенная брусчаткой, петляла между домами. Дневная суета затихала, но внизу все равно сплошным потоком текли люди. Отгороженная от них стеклом и стенами, я все равно не чувствовала себя спокойно. Похоже, придется учиться справляться со своими страхами. Не могу же я целыми днями сидеть дома, а в центре постоянно много народа.
– Леди Тереза.
Мэри напомнила о себе, и я с явным сожалением отошла от окна, напоследок бросив взгляд на джентльмена в темно-серой одежде, застывшего в тени переулка аккурат напротив нашего дома – между пекарней и скобяной лавкой. Он курил сигару и крутил в руках часы на цепочке: наверное, ждал даму сердца.
Мэри то и дело приглаживала светлые волосы, хотя с прической у нее все было в порядке.
– Мне разобрать вещи, миледи?
– Разумеется.
Бежать уже поздно, да и не стоит. Я покину этот дом с достоинством – так же, как вошла в него. Через два месяца, возможно раньше, но не позже уж точно.
– Гардеробная, очевидно, там, – я кивнула в сторону полупрозрачных раздвижных дверей, справа от кровати.
– А где буду жить я?
Хороший вопрос. В Мортенхэйме и городском доме брата для камеристок были предусмотрены смежные комнаты, как с этим обстоят дела здесь, я пока не знаю. Возможно, вся прислуга живет внизу, здесь все с ног на голову. Ох, как же это неудобно!
– Скажу чуть позже.
Я сняла шляпку, положила ее на комод и быстро глянула на себя в зеркало: привычно строгое платье стального цвета и собранные на макушке волосы. Всего-то пришлось заправить несколько непокорных выбившихся из прически прядей за уши, разгладить воротник. А вот теперь можно идти.
Определенно, это самый странный ужин изо всех в моей жизни. В столовой не было никого, кроме нас. Даже лакеев, подающих блюда: все кушанья уже расставили по столу, включая десерт. Шторы были плотно задернуты, свет рассыпали дюжины свечей, расставленных по комнате в старинных подсвечниках. Стоило войти, как Анри поднялся, чтобы отодвинуть для меня стул. Он не переодевался, только волосы стянул лентой, темно-бордовая рубашка по-прежнему была расстегнута на две злосчастные пуговицы.
Я подавила желание их застегнуть, вздернула подбородок, устроилась за столом и стянула перчатки. Браслет в темноте тут же вспыхнул золотом, почти как глаза мужа. Никогда не боялась темноты – с моим-то даром, но этот полумрак меня отчего-то нервировал. Хотелось подняться и зажечь светильники, а еще лучше – распахнуть шторы, чтобы впустить в комнату внешний мир. Необычное чувство.
– Вам не кажется, что здесь слишком темно?
– Вовсе нет.
Он подвинул ко мне бокал вина, и как бы невзначай накрыл мою руку. Нож только чудом не вырвался на волю и не запрыгал по полу. От прикосновения пальцев к обнаженному запястью сначала полыхнуло оно, а следом и вся я. Вот теперь впору радоваться, что здесь только мы, темнота и свечи.
– Что вы делаете? – почему-то хрипло спросила я. Кусок жаркого неожиданно запросился назад.
– Ничего.
– Ничего? – Я упорно смотрела в тарелку, но он смотрел на меня, и взгляд этот обжигал.
– Пока ничего.
Его пальцы легко скользнули вдоль моего запястья, а потом он убрал руку, и я вздохнула свободно.
– Тереза… за тебя!
Я дотянулась до бокала, глядя на играющие в красном вине блики. Терпкое, сладкое, оно обжигало горло и горчило на губах.
– Как называется это блюдо? Очень вкусно.
Всевидящий, о чем я? Стоит поговорить с ним о вэлейских заклинаниях – мужчин это пугает, а когда он захрапит от скуки, быстро сбежать в спальню. Сбежать?! Тереза, ты ли это? Мысли взбунтовались и отказывались подчиняться, я судорожно пыталась вспомнить историю распространения, развития и угасания магии, но вместе этого вспоминала его пальцы на своей коже и разливающуюся в груди истому. Вино побежало по венам ленивым расслабляющим теплом. Оказывается, я осушила бокал до дна.
– Утка в апельсиновом соусе.
Я отпилила еще кусочек, искренне надеясь, что не подавлюсь. Не подавилась: утка в апельсиновом соусе и впрямь была восхитительна – мягкая, нежная, сочная. Не в пример мужу, хотя его я есть не собиралась. Мягкий, нежный и сочный Анри? Я с трудом сдержала сдавленный смешок.
Так, нужно срочно успокоиться. И не стоит пить больше вина, зачем он снова мне наливает?
– Вам знакома теория Эдуардо Ране?
Я торжествующе подняла на него глаза: вот оно! Главное – зацепиться за какую-нибудь тему, которой не учат в Университетах. Луиза говорит, что мужчины страсть как не любят чувствовать себя… гм, чего-то не знать, словом.
– Парня, который утверждает, что магия пришла к нам из других миров? Да, я читал книги его ученика. Малькольм Суинн умудрился написать десять томов о том, что уместилось бы в один: давным-давно все миры соприкасались и между ними можно было свободно путешествовать. Именно рядом с гранями рождались первые маги, основавшие империю армалов, которая вознеслась до небывалого величия. Впрочем, в истории армалов есть упоминания о путешествиях между мирами – правда, астральных, так что исключать такую возможность нельзя.
Минуточку. Это я должна была это сказать.
Я с силой вонзила вилку в утку – ей все равно не больно, она мертвая – и отправила очередной кусочек в рот. Мне нужно было подумать над случившимся.
– Ране путешествовал по местам, которые считал точками зарождения искры. – Бокал чудом не свалился со стола, когда я зацепила его локтем. К счастью, Анри подхватил его и вернул на место. – Он был одержим своей идеей, но в темные времена его сожгли вместе с работами за… как бы это выразиться, введение в заблуждение, ведь согласно этой теории, магия в нашем мире рано или поздно иссякнет. Теорию считают ошибочной, поэтому труды бедолаги Малькольма и по сей день в забвении.
Будем честны, добавить тут нечего.
– Попробуй еще мело, – он подвинул ко мне глубокую тарелку, в которой застыло что-то разноцветное и аппетитное, – запеченные овощи в мятном соусе.
Мело оказалось божественным. Пожалуй, еще немного, и я лопну, но все лучше, чем развлекать беседами супруга. Если бы он не пялился на меня так откровенно, я бы запихнула в себя еще и десерт, но поскольку забылась и раньше запихнула в себя полтарелки мело, сейчас только с сожалением посмотрела на разноцветные пирожные-шарики, наверняка потрясающе вкусные.
– Кто все это готовил?
– Жером.
– Камердинер?
– Жером – мой дворецкий, шеф-повар и друг. У парня вообще бездна талантов. Если скажу, что я ему помогал, ты упадешь в обморок?
– Не надейтесь.
Я смутно представляла себе, как мой муж и его дворецкий, засучив рукава, в передниках для прислуги и колпаках, готовят еду. Анри улыбался, а я снова смотрела на его губы. Определенно, я пьяна: целых два бокала, учитывая, что я не притрагивалась к хмельному уже несколько лет. Зачем я пила? Мне же нельзя расслабляться ни на минуту. Пожалуй, лучше пойти к себе.
– Почему ты такая напряженная?
Потому что вы на меня плохо влияете? Странно влияете? Потому что у меня от вас мурашки по коже?
Я вскинула голову и расправила плечи, вложив в ответ весь внутренний лед:
– Если вы о моей неловкости, то я устала. У меня был тяжелый день. А теперь прошу меня извинить.
Анри приподнял брови, я же успела отдернуть руку до того, как он снова сцапал бы мои пальцы, и поднялась. За ночь я придумаю, как быть с его просвещенностью: что-нибудь посерьезней теории магии, потому что с ним проверенный способ отпугивания джентльменов почему-то не работает. Возможно потому, что мой муж – не джентльмен.
Я не успела сделать и шага, как оказалась в его объятиях, недопустимо близко.
– Ты обещала мне еще один вальс, Тереза. Помнишь?
И снова его рука на талии, а прикосновение обжигает. Кончики пальцев слегка покалывает, а браслет словно раскаляется, когда он прикасается к нему.
– Но здесь нет музыки!
Завтра я буду вспоминать это как кошмар. Хуже того – как дурацкий сон наяву, но сейчас… Анри делает первый шаг, и я следую за ним. Мы действительно танцуем этот донельзя странный вальс после донельзя странного ужина под шуршание платья, дыхание кажется слишком громким, а сердце звучит так, словно я держу его на ладони. В такт движениям пляшут огни свечей, а тени повторяют нас. Это мельтешение напоминает калейдоскоп, в котором отчетливо складывается только лицо мужа. Хочется положить ладони ему на грудь, чтобы слышать и его сердце, а еще хочется его поцеловать – хочется так, что губы начинают гореть.
Это отрезвило: я вырвалась из его рук, быстро подхватила юбки и выбежала из гостиной. Не знаю, что со мной творилось, но мир вертелся перед глазами со всевозрастающей скоростью.
В спальне дожидалась Мэри – почему-то бледная, как полотно. Я вдруг поняла, что забыла справиться о ее комнате.
– Миледи…
Куда определить камеристку? Снова говорить с Анри? Нет уж! Сейчас я его почти ненавижу за этот танец, а может, ненавижу себя – за то, что снова поддалась. Или за то, что рядом с ним я вообще на себя не похожа.
Тут только я заметила, что вещи до сих пор не распакованы. Сундуки раскрыты, но все на местах. Не только книги, но и платья.
– Миледи, – голос Мэри дрожит, – здесь еще вещи…
– Здесь мои вещи, и ничего удивительного в этом нет, – Анри прошел в спальню, и остановился рядом со мной, обжигая холодом невыносимо теплых глаз, – потому что это и моя спальня тоже.